Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 6. Мир без звёзд..."
Автор книги: Пол Уильям Андерсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 3
После открытия законов подпространства межзвездные расстояния перестали быть непреодолимым препятствием. Ныне для преодоления пропасти в 100 000 световых лет требуется не намного больше времени, чем для перелета в один световой год. Овладев пространством, земляне исследовали ближайшие звезды, а затем устремились к самым любопытным объектам Галактики, игнорируя миллионы более близких, но заурядных звезд. За двадцать два года, прошедших после экспедиции к альфе Центавра, космические корабли Земли посетили сотни звезд. Ученые получили массу бесценных сведений о строении других солнц, но надежда найти подходящую для колонизации планету, увы, постепенно ослабевала.
Первая экспедиция к созвездию Геркулеса преследовала чисто астрофизические цели. Ее участники намеревались провести ряд астрономических наблюдений в этом скоплении из миллионов звезд, сравнительно свободном от пыли и газа. Однако, облетая двойную звезду Лагранжа, ученые обнаружили любопытную планету и изучили ее. Планета также оказалась двойной, причем самая крупная из них по размеру была близка к Земле. Ее назвали Троас, а ее луну – Илиум. Поскольку необходимых средств для высадки у экспедиции не было, пришлось ограничиться наблюдениями из космоса…
Лоренцен со вздохом опустил отчет. Он уже почти выучил его наизусть. Спектрографические исследования атмосферы показали, что на поверхности Троаса, скорее всего, произрастала растительность, содержащая хлорофилл. Планета была холодной, большая ее часть была покрыта льдом. Снежные бури царствовали и в экваториальных широтах, однако эти области знали и теплое лето. Измерения массы планеты, плотности атмосферы и ее температурного режима показывали: Троас пригоден для колонизации! Люди, возможно, могли построить здесь города и поселки и ходить без скафандров, дыша вполне пригодным для землян воздухом.
Это было сенсационным, многообещающим открытием. Семь миллиардов человек, теснившихся в Солнечной системе, требовали нового жизненного пространства. После начала эры межзвездных перелетов, казалось, проблема перенаселения будет быстро решена. Однако космолеты, покрытые звездной пылью, возвращались на Землю с неутешительными известиями. Они открыли множество планет, но ни одна из них не была пригодна для того, чтобы человек мог укорениться на ней.
Это казалось абсурдным, но только на первый взгляд. Земная жизнь возникла под воздействием многих тысяч геологических и эволюционных факторов и могла существовать лишь в узком диапазоне физических и биохимических условий. Вероятность найти планету точно с таким же набором была чрезвычайно мала. Во-первых, были необходимы кислородная атмосфера, лишенная ядовитых для человека газов, определенный уровень радиации и температуры, подходящее тяготение – достаточно большое, чтобы удерживать атмосферу, но не настолько сильное, чтобы расплющить человеческое тело. Во-вторых, очень важны были биологические факторы. Растительность нового мира должна быть съедобной для людей и домашних животных, а она, в свою очередь, зависит от других, микроскопических форм жизни: выделяющих кислород бактерий, сапрофитов, гнилостных бактерий – и прочее, прочее, прочее. Микрофлору невозможно перевезти с Земли на космическом корабле, кроме того, ей необходимы совершенно определенные условия для существования. Миллионы лет эволюции на другой планете могли воспроизвести такие формы микробов и растений, которые могли бы оказаться чистейшим ядом для всех форм земной жизни.
Землянам удалось колонизировать Марс, Венеру и спутники Юпитера. Однако это потребовало огромных затрат и было сделано ради достижения важных целей. Сначала на эти планеты посылали преступников, которые работали в шахтах, а затем вслед за ними последовали миллионы землян, старающихся скрыться от земных войн и разгула тирании. Они построили под куполами и гидропонные плантации, однако те не могли прокормить много жителей. Когда начались межзвездные полеты, многие из колонистов вздохнули с облегчением – никому не хотелось жить на этих адских, чуждых всему живому планетах.
Нельзя сказать, что звездолеты прибывали из глубин Галактики ни с чем. Рад планет почти годился для колонизации, но их атмосферы были насыщены болезнетворными бактериями, против которых у землян не было иммунитета. Конечно, со временем необходимые вакцины и сыворотки были бы созданы, но до этого не дожили бы более девяноста процентов колонистов. Трагическим предупреждением для Земли прозвучала весть о судьбе экипажа «Магеллана». Заразившись на одной из планет Сириуса местной «чумой», астронавты вынуждены были направить свой корабль на Солнце и сгорели в раскаленной плазме.
Порой исследователи находили и обитаемые миры. Уровень их цивилизаций лишь немногим уступал земной. Естественно, туземцы были готовы отчаянно сопротивляться вторжению извне. С моральной точки зрения захватнические войны выглядели отвратительно, и большинство людей выступало против подобных агрессивных действий. Однако и прагматичные, материальные расчеты приводили к тем же выводам. Звездные войны привели бы к огромным затратам ресурсов, стоили бы жизни тысячам людей. Да, после победы миллионы людей получили бы новое жизненное пространство – но такие победы оказались бы пирровыми. Они полностью подорвали бы экономику Земли – а на ней и без того хватало голодных ртов.
Проходили год за годом после начала эры межзвездных полетов, а, кроме чисто научных данных, Земля не получила ничего.
Лоренцен был мальчишкой, когда из созвездия Геркулеса вернулась астрофизическая экспедиция. Ее сообщения вызвали в Солнечной системе настоящий переполох. Он в то время жил на Аляске и почти каждую ночь с восторгом вглядывался в холодное звездное небо. Где-то там, среди этих далеких, высокомерных солнц, находится новая Земля, надежда всего человечества!
В созвездие Геркулеса отправилась большая экспедиция на «Да Гама». Прошел год, два, а от нее не поступило никаких известий.
Земляне были разочарованы и огорчены. Что случилось с астронавтами? Может быть, они были убиты туземцами или умерли от болезней? Или их поглотили гигантские трещины, или на них обрушились чудовищные снежные бури? Кто знает?.. Постепенно о новой Земле стали говорить все меньше и меньше. Философы и социологи прекратили писать книги и статьи о новом старте человечества там, на звездах. Люди вновь обратили внимание на Землю, на свою первую и, похоже, единственную надежду на все времена.
Ученые пытались спорить. «С точки зрения статистики полученные данные еще ни о чем не говорят… Выборка из миллиардов планет была ничтожно малой… Где-нибудь должно существовать множество подходящих нам по всем параметрам миров…» Однако с каждой сессией парламента ассигнования на межзвездные исследования сокращались. Все больше звездолетов безжизненно повисали в околоземном пространстве, в то время как их капитаны отчаянно искали спонсоров.
В это время в игру включился институт планетарных исследований, названный в честь единственной успешной экспедиции именем Лагранжа. Он сумел собрать значительные средства и готов был приобрести один из оставшихся без дела звездолетов, но ему это не удалось. Владельцы кораблей находили десятки причин: «Сожалею, но мы хотим оставить корабль у себя. Как только мы соберем необходимые деньги, мы реализуем свой план исследований…», «Сожалею, но наш корабль уже арендован одной ксенобиологической экспедицией, отправляющейся через два месяца на тау Кита…», «Сожалею, но мы намерены заняться межпланетным фрахтом…», «Сожалею, но…».
Институту Лагранжа пришлось строить своего «Генри Хадсона» заново, с первого до последнего винтика. Отношение общества к этим героическим усилиям было, мягко говоря, прохладным. И этому было вполне очевидное объяснение. Египтяне плавали До Понта и при небольшом усовершенствовании кораблей могли бы совершать и более далекие путешествия, но не делали этого. Древние греки первыми построили примитивную паровую турбину, но на этом и остановились – вокруг было полно дешевой рабочей силы. Римляне научились печатать свои карты, но о книгах и не подумали: слишком мало было грамотных людей, и для них вполне хватало писцов. Арабы создали основы математики, но применяли ее в основном в теологии. Людей всегда, во все времена, всерьез интересовало лишь то, в чем они остро нуждались. Без новых колоний человечество могло существовать, и потому интерес к межзвездным полетам стал постепенно умирать.
Глава 4
Удалившись от Солнца на два миллиарда километров, «Генри Хадсон» перешел в подпространство. Генераторы завыли, вырабатывая энергию, необходимую для создания омега-эффекта. Корабль пронзила дрожь – это все его атомы стали перестраиваться по недираковским матрицам. Затем наступила ошеломляющая тишина, а экраны залила чернота, лишенная звезд.
Началось бесконечное падение в никуда через ничто. Экипажу корабль казался неподвижным – не чувствовалось ни ускорения, ни вращения. В подпространстве «Хадсон» был ирревалентен четырехмерной Вселенной, и не существовало системы координат, относительно которой можно было оценить его движение. Впервые оказавшись в состоянии невесомости, Лоренцен сразу же почувствовал себя дурно. К счастью, вскоре заработали двигатели, заставившие вращаться внутреннюю оболочку корабля, и поле тяготения вернулось. Теперь экипажу оставалось ждать около месяца по локальному времени до того, как они приблизятся к звезде Лагранжа.
Проходили условные дни, отсчитываемые лишь корабельными хронометрами и не сопровождавшиеся никакими внешними изменениями. Пятьдесят человек экипажа, астронавты и ученые, оказались предоставленными самим себе. Каждого терзал один и тот же вопрос: что их ждет после выхода из подпространства?
На пятый день Лоренцен и Татзуо Хидаки направились в кают-компанию. Маньчжур, химик-органик по специальности, был маленьким, хрупким и вежливым человеком. Он отличался робостью и замкнутостью. Большую часть времени он проводил в своей лаборатории, отгородившись от остальных членов экипажа своими приборами-анализаторами и пробирками. Лоренцен симпатизировал азиату. «Я такой же, как и он, – думал Джон. – В глубине души я также побаиваюсь людей».
– Это ваше первое межзвездное путешествие, Джон? – спросил Хидаки, пока они не спеша шли по длинным коридорам корабля.
– Да, раньше я никогда не бывал дальше Луны.
– А я и вовсе ни разу не покидал Землю. Кажется, только у капитана Гамильтона и у группы инженеров есть опыт галактических полетов. – Хидаки растерянно взглянул на спутника. – Очень много странного в этой экспедиции, вы не находите, Джон? Наш экипаж, мягко говоря, довольно пестрый по составу.
Лоренцен пожал плечами. Он не задумывался об этом. Действительно, уже были случаи стычек между членами экипажа, и корабельный психолог Эвери не очень-то успешно их гасил.
– Мне кажется, руководство института знало, что делало, – ответил он. – Да и не так-то легко нынче подобрать идеально притертый друг к другу экипаж. После двухсотлетней войны и Перемирия люди словно слегка тронулись рассудком. Куда ни глянь, везде полно фанатиков – политических, религиозных, расистских…
– Надеюсь, вы поддерживаете парламент Солнечной системы?
– Конечно. Многим не нравятся его действия, но, на мой взгляд, он достаточно демократичен и умеет находить разумный компромисс между различными противостоящими группировками. Возможно, мы бы не выжили без него. Парламент – это единственное, что удерживает нас от возвращения к всеобщей анархии и тирании.
– Вы правы, – кивнул Хидаки. – Война… война чудовищна. Мой народ знает это…
Лоренцен искоса взглянул на маньчжура, на лице которого появилась маска страдания. Интересно, о чем думает Татзуо? Его народу выпало немало испытаний за прошедшие два века. Сначала была всеобщая боль по поводу островов Курильской гряды, потерянных Японией во второй мировой войне. После четвертой мировой войны вопрос с островами решился сам собой: они попросту ушли на дно океана. А затем бывшие японцы основали на материке империю Монгку, но она была уничтожена во время войны с Марсианской колонией…
Они вошли в кают-компанию и остановились, разглядывая присутствующих. Это была большая круглая комната с низким потолком, настоящей деревянной мебелью и мягким освещением. Она приятно выделялась среди остальных помещений корабля, раздражающих металлическими стенами и скудной пластиковой обстановкой. Впрочем, и она выглядела довольно голой. У института Лагранжа попросту не хватало на обстановку корабля ни времени, ни денег. «А жаль, – подумал Лоренцен с раздражением. – В этой проклятой пустоте нервы человека становятся излишне чувствительными. В корабле просто необходим домашний уют: ковры на полу, картины, камины с пылающими поленьями. Иначе ссор и скандалов не избежать. ..»
В кают-компании было довольно многолюдно. Эвери и Гуммус-Луджиль, двое самых яростных любителей шахмат, склонились над шахматной доской. В углу, на стуле, примостился Мигель Фернандес, геолог-уругеаец, молодой, смуглый и красивый человек. Он коротал время, учась играть на гитаре. Рядом с ним в мягком кресле сидел Джоаб Торнтон, читая книгу. Обычно это была Библия, но сегодня марсианин предпочел Мильтона. На его лице застыло выражение скуки. Лоренцен на досуге занимался скульптурой и потому подумал: а любопытно было бы изваять это редкое лицо, скроенное, казалось, из одних углов.
Гуммус-Луджиль оторвал взгляд от доски и взглянул на вошедших. Это был смуглый человек с широким лицом и сплющенным носом. В вороте его расстегнутой рубашки виднелась волосатая грудь.
– Привет! – сказал он.
– Здравствуйте, – с улыбкой ответил Лоренцен.
Турок нравился ему. Кемаль прошел нелегкий жизненный путь, и это оставило на нем свой след: он был порой груб, догматичен, любил щеголять своим равнодушием к литературе. Однако он был умным, знающим собеседником. Во время нескольких совместных вахт они с Кемалем жарко обсуждали политические и философские проблемы и даже шансы команды Академии по метеорному поло выиграть первенство в этом году.
– Кто выигрывает? – спросил Лоренцен, подходя к шахматному столику.
– Боюсь, что этот ублюдок, – вздохнул Кемаль.
Эвери слегка вздрогнул, но сделал вид, что не услышал очередного оскорбления. Он передвинул слона и сказал почти извиняющимся тоном:
– Берегите королеву.
– Что? А, да-да… посмотрим… – Кемаль нахмурился. – Похоже, это будет стоить мне коня. Ладно. – Он сделал ход.
Эвери не тронул беспомощного коня, а предпочел взять пешку своей ладьей.
– Мат в… пять ходов, – сказал он. – Будете сопротивляться?
– Что?
Кемаль впился яростным взглядом в фигуры. Он терпеть не мог проигрывать. В это время пальцы Фернандеса неуклюже дернули за струны, и гитара отозвалась особенно громким стоном.
– Черт побери, прекратите эту пытку! – вспылил Кемаль. – Я совершенно не могу сосредоточиться.
Фернандес вспыхнул.
– У меня столько же прав сидеть здесь, сколько у вас, – с вызовом сказал он.
Кемаль насмешливо оскалился:
– Бели бы вы просто сидели, приятель, это было бы полбеды. Но вы мучаете бедный, ни в чем не повинный инструмент, а заодно и всех нас.
– Эй, Кемаль, полегче, – встревоженно сказал Эвери.
Ко всеобщему удивлению, Торнтон поддержал инженера.
– Кают-компания – место для общего отдыха, – сказал он, отложив в сторону книгу. – Почему бы вам не поиграть у себя в каюте, сеньор Фернандес?
Уругваец вскочил, сжав кулаки.
– Там отдыхают мои соседи, вернувшиеся с вахты! – воскликнул он, зло сощурив глаза. – С какой стати вы собираетесь мне диктовать…
Лоренцен с нарастающим чувством беспомощности вслушивался в перепалку. Он всегда старался избегать подобных неприятных конфликтов, и сейчас его язык словно онемел.
К несчастью, обстановку усугубило появление Фридриха фон Остена. Он стоял в проеме двери, слегка покачиваясь. Каким-то чудом он сумел протащить на борт корабля целый ящик виски. Он вовсе не был алкоголиком, но на корабле не было женщин, и темпераментный немец изнывал от скуки. Фон Остен был выходцем из полуразрушенной в последней войне Европы. Солдат-наемник закончил Солнечную академию, хорошо проявил себя в космическом Патруле и был взят в экспедицию в качестве рейнджера.
– Что происходит? – спросил он слегка заплетающимся языком.
– Не ваше собачье дело! – резко ответил Кемаль.
Турок и немец несколько раз находились вместе на вахте и за это время успели возненавидеть друг друга. Причина этому была ясна – оба были высокомерными, нетерпимыми и грубыми людьми.
– Тогда я сделаю это своим собачьим делом, – угрожающе ответил фон Остен и вошел в комнату, расправив широкие плечи. Его соломенного цвета борода вызывающе приподнялась, покрытое шрамами лицо покраснело. – Вы опять издеваетесь над Мигелем?
– Я и сам могу позаботиться о себе, – спокойно сказал Фернандес. – И вы, и этот святоша-пуританин можете не вмешиваться.
Торнтон помрачнел и встал с кресла.
– А я могу постоять за святош, – процедил он сквозь зубы.
Фернандес бросил на него испепеляющий взгляд. Все знали, что семья уругвайца с материнской стороны была вырезана религиозными фанатиками столетие назад, во время Себастьянского восстания. Эвери предупредил всех, чтобы об этом кровавом периоде не упоминали.
Психолог, забыв о шахматах, устремился к марсианину.
– Джоаб, полегче… – умоляюще сказал он. – Успокойтесь, джентльмены, успокойтесь!
– Если бы идиоты с отупевшими от алкоголя мозгами не лезли в чужое дело… – начал было Кемаль, но немец прервал его:
– Разве это не мое дело? А тебя, турецкая башка, надо было хоть на день отправить в Патруль, чтобы ты узнал вкус настоящей дисциплины. Мы в космосе, а не на паршивом стамбульском базаре!
«Он говорит правду, но слишком резко и в неподходящий момент, – с тоской подумал Лоренцен. – Фон Остен часто бывает прав, но от этого становится только еще более невыносимым…»
– Послушайте… – пробормотал он, но никто не обратил на него внимания.
Кемаль весь трясся от гнева. Он решительно шагнул к немцу, сжимая кулаки.
– Если ты, ружейная затычка, выйдешь со мной на пару минут в коридор, я расскажу тебе о стамбульском базаре, – решительно сказал он.
– Джентльмены! – горестно заломил руки Эвери. – Опомнитесь!
– Это кто джентльмены, они? – с презрением бросил Торнтон.
– И ты тоже можешь выйти! – взревел фон Остен, поворачиваясь к нему.
– Никто не смеет оскорблять меня! – прокричал Фернандес, приготовившись к нападению. Он был невысок ростом, но жилист и знал толк в уличных драках.
– Убирайся с дороги, жалкий метис! – орал Кемаль.
Фернандес даже застонал от обиды и одним прыжком добрался до турка. Кемаль удивленно отшатнулся, и кулак уругвайца лишь скользнул по его лицу. Он нанес ответный удар, и Фернандес полетел на пол.
Фон Остен с воплем бросился на турка. Эвери едва успел схватить его за рукав.
– Помогите разнять их, – просипел он.
Торнтон пришел ему на помощь, но фон Остен ударил его ногой. Марсианин сжал зубы, чтобы не вскрикнуть от боли, и попытался покрепче схватить взбешенного немца. Кемаль, приняв боксерскую стойку, ждал.
– Что здесь происходит?
Все обернулись. В дверях стоял капитан Гамильтон.
Это был высокий, крепко сложенный человек, с крупными чертами лица и густыми седыми волосами. Он был одет в голубой мундир космического Патруля, резервистом: которого являлся. Форма сидела на нем, как всегда, безукоризненно, и весь он олицетворял собой облик идеального капитана, знавшего толк в строгой военной дисциплине. Сейчас его обычно спокойный голос звучал непривычно резко, а серые глаза, словно шпагой, пронзали всех присутствующих.
– Мне показалось, что я слышал звуки ссоры.
Все отодвинулись друг от друга, угрюмо поглядывая на капитана, но избегая встречаться с ним взглядом.
Гамильтон долго смотрел на свой экипаж с нескрываемым презрением. Он был сторонником строгой дисциплины, и опыт помогал ему справиться с любыми стрессами. Нет, он вовсе не превратился в этакого роботоподобного космического волка. Он обожал своих детей и внуков, живущих в Канаде, и страстно увлекался садоводством. Но на борту любого корабля он умел всех подчинить своей железной воле. Увы, на сей раз экипаж был подобран неудачно. Большинство людей впервые оказались в космосе, и это сказывалось на общем психологическом климате.
– Вы образованные люди, ученые и инженеры высшей квалификации, – уже более спокойным тоном сказал капитан. – Мне говорили, что во всей Солнечной системе не подберешь лучше и слаженнее экипажа. Если это не так, то спаси Господь Солнечную систему!
Все промолчали.
– Я полагаю, вы знаете, как опасна наша экспедиция, – продолжал Гамильтон. – Вам также известна судьба первой экспедиции на Троас – она не вернулась. На всех нас лежит огромная ответственность. Чтобы выжить и победить, мы должны действовать как сплоченный коллектив. Похоже, вы этой ответственности не ощущаете… – Капитан нахмурился. – Быть может, вам, ученым, я кажусь всего лишь пилотом, который, словно водитель такси, довезет вас до Троаса и обратно. Тогда советую вам заглянуть в устав экспедиции. Из него следует, что я, и только я ответствен за корабль и ваши жизни. Это дает мне право чувствовать себя здесь хозяином. Пока экспедиция не завершена, вы – лишь мои подчиненные, и не более того. Я не дам и дохлой мухи за того, кто забудет об этом или попытается ослушаться меня. Хватит с меня ваших дурацких ссор! В наказание вы все проведете сутки в тюремном помещении, без пищи. Может быть, это выбьет из вас дурь.
– Но я не… – осмелился возразить Хидаки.
– Я сказал – все, – отрезал Гамильтон. – Каждый человек на борту должен считать своим долгом предотвращение подобных конфликтов. Неужели собственные жизни и судьбы товарищей для вас ничего не значат?
– Я пытался их остановить! – воскликнул Эвери с горестным выражением на лице.
– Но не смогли этого сделать. Вы будете подвергнуты аресту за несоблюдение профессиональных обязанностей. А теперь – марш в трюм!
Все молча повиновались.
Когда они оказались во тьме корабельного трюма, Хидаки возмутился:
– Что этот человек себе позволяет? Разве он Господь?
Лоренцен, успевший успокоиться, пожал плечами.
– Гамильтон – капитан и имеет на это право.
– Если он будет продолжать в том же духе, то его возненавидят!
– Гамильтон, по-моему, знает, что делает. Ему нужна не наша любовь, а повиновение.
Позже, лежа во тьме на узкой койке, Лоренцен размышлял: почему же все идет так плохо? Эвери старался изо всех сил, вел с каждым доверительные беседы, гасил вспышки взаимной злобы и подозрительности, но ничего у него не получалось. Непрофессионализм! Может, это и есть тайное проклятие, которое тяготеет над экспедицией?
