Текст книги "Миры Пола Андерсона. Том 22. Сломанный клинок. Дети морского царя"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

– Наглая ложь, – заявил капеллан.

Иван спросил:

– Вы полагаете, вождь был вполне искренним?

Томислав кивнул:

– Да. Конечно, дать в этом клятву я не решился бы…

– Ну а какова их природа? У вас есть соображения на этот счет?

Томислав задумался, глядя куда-то поверх голов своих собеседников.

– Гм… Пожалуй… Скорее, кое-какие догадки или даже одна догадка. Но это лишь предположения, основанные на некоторых рассказах моих прихожан и на том, что я когда-то читал или слышал от людей… И еще… на моем, да, на моем собственном опыте. Было бы лучше, если бы мое предположение оказалось неверным.

– Эти пленники – смертные?

– В том смысле, что могут быть убиты или погибнуть – да.

– Отец Томислав, я не про это спрашиваю.

Священник вздохнул.

– Моя догадка вот какая. Они ведут свой род не от нашего прародителя Адама. Это не означает, – поспешил продолжить Томислав, – что они несут нам погибель. Вспомните леших, домовых, половиков и прочих вполне безобидных духов. Конечно, они иной раз, бывает и навредят, спору нет, но нередко они становятся добрыми друзьями простых людей…

– А вилия! Про вилию-то не упомянули, – вмешался капеллан.

– Прекратите! – вдруг гневно крикнул Иван. – Ни слова больше, слышите, вы! Мне ничего не стоит попросить епископа назначить в замок другого капеллана вместо вас. Извините, отец Томислав, – добавил он уже спокойнее.

– Я… не такой уж обидчивый, – запинаясь ответил священник. – Что верно, то верно – в последние годы вилия нет-нет да и покажется возле нашей задруги. Господи, прости и помилуй злых на язык людей… – Томислав расправил плечи и продолжал:

– Так вот, по-моему, лучшее, что мы можем сделать – это отпустить пленников на все четыре стороны. И для нас это будет благом, и Господу такое решение будет угодно. Надо отвести их обратно на берег моря, если хотите – под стражей, отвести и навсегда с ними распрощаться.

– Я не могу взять на себя такую ответственность, – ответил Иван. – Мне необходимо получить распоряжение бана. Но даже если бан и повелел бы их отпустить, я этого не сделаю, прежде чем не буду твердо убежден, что эти существа не принесут нам несчастья.

– Понимаю, – сказал Томислав. – Ну что ж, тогда вот вам мой совет: держите их под стражей, но пусть с ними хорошо обращаются. А вождю позвольте пока что поселиться у меня. В задруге, в моем доме. Так мы с ним сможем поближе познакомиться.

– Что? Вы с ума сошли! – воскликнул отец Петр.

И жупан тоже удивился:

– В самом деле, безрассудное решение. Ведь этот вождь великан, гигант.

Сейчас он слаб, но скоро он оправится от ран. Вы не боитесь? Ведь он запросто может разорвать вас на куски.

– С чего ему вдруг на меня нападать? – негромко ответил Томислав. – Ну а если и так – он убьет только мою плоть. Мои прихожане зарубят его, если он совершит такое преступление. А я давно уж не страшусь покинуть этот мир.

* * *

Задруга, где ведал приходом отец Томислав, была небольшим крестьянским поселком. Проживала там от силы сотня человек, по большей части состоявших в родстве между собой. Путь из Скрадина в лесной поселок занимал целый день, дорога шла сначала на север, потом сворачивала к западу и вела через леса, окружавшие озеро, которое с дороги не было видно. Когда-то крестьяне пришли сюда, вырубили лес на небольшом участке возле ручья и завели хозяйство. Они пахали землю, держали кое-какую скотину, валили и жгли лес, добывали древесный уголь, охотились на зверя и птицу, расставляли силки и устраивали западни.

Свои поля крестьяне возделывали сообща, всей задругой, словно вольные землевладельцы. В действительности большинство из них были крепостными, но это никак не отражалось на их жизни, потому что хорватская знать, как правило, не притесняла крепостных и те не стремились получить у господ вольную.

Дома в задруге стояли двумя рядами вдоль единственной улицы, вокруг лежали поля, в селении же вдоль дороги зеленели высокие тенистые деревья, которые сохранили, когда валили лес и строили поселок. В бревенчатых домах. под соломенными кровлями обычно имелась одна, реже две горницы, вместо фундамента в них был подпол, служивший хлевом, дверь в жилые помещения выходила на высокое крыльцо. Дорога, разделявшая два ряда домов, зимой превращалась в тонкую колею, летом же была покрыта пылью и коровьими лепешками. Однако красивые зеленые палисадники и цветники поглощали вонь навоза, а мух жители задруги по привычке не замечали.

Позади каждого дома находился двор с хозяйственными службами. По обеим сторонам двора тянулись низкие дощатые сараи, укрепленные на тощих сваях с крестовиной внизу, которые походили на птичьи лапы – как у избушки на курьих ножках, где жила сказочная Баба-Яга. В сараях хранились земледельческие орудия и нехитрая крестьянская утварь. Во дворах стояли и расписанные веселыми яркими узорами телеги. В одном конце сельской улицы был маленький домик, где помещалась лавка, в другом – церковь, почти такая же маленькая, как лавка. Деревянные стены церкви украшали нарядные расписные орнаменты, увенчанный крестом купол имел форму луковки. Своей мельницы в задруге не было, но на том месте, где когда-то была построена водяная мельница, сохранились остатки фундамента и наполовину размытой земляной плотины.

Вокруг поселка лежали поля и луга. Лесу пришлось потесниться, местами он совсем близко подходил к задруге, местами отступал чуть дальше, но высокий зеленый вал дремучих лесов окружал поселок со всех сторон.

Солнце освещало лишь вершины деревьев, тогда как внизу темнел угрюмый сумрак. Лес был где смешанным, где сплошь лиственным – дубы перемежались с буками. Внизу был густой подлесок, непроходимые заросли кустарников.

Многое в задруге напоминало Ванимену северный Альс. Со временем он убедился, что сходство это лишь внешнее.

Поездка в тряской телеге, запряженной парой ослов, была для Ванимена сущей мукой. Однако в доме Томислава, где гостя сразу же уложили в постель и стали досыта кормить здоровой крестьянской пищей, он на удивление быстро пошел на поправку. Ни один человек, будь он на месте Ванимена, не смог бы так быстро оправиться от тяжелых ран. Еще одним волшебным даром Ванимена была поразительвая легкость, с которой он освоил славянский язык. Вскоре Ванимен и отец Томислав уже смогли вести обстоятельные беседы и день ото дня понимали друг друга все лучше. Когда жители задруги перестали бояться Ванимена, он познакомился со многими крестьянами и лучше узнал их жизнь.

* * *

Ванимен и Томислав сидели в тени на скамье у стены дома. Было воскресенье, крестьяне отдыхали после тяжелых трудов на жатве.

Священник работал в поле от зари до зари, ничуть не меньше, чем его прихожане. Ванимен, который уже вполне окреп, охотно ему помогал, возмещая невиданной силой и выносливостью отсутствие привычки к крестьянскому труду.

Близилась осень. Листва уже поблекла, кое-где среди лесной зелени вспыхнули красные и золотые огни, небо потускнело, в нем то и дело пролетали на юг стаи диких гусей, и от их криков в сердце вдруг просыпалась неизъяснимая тоска. К вечеру, как только солнце опускалось за лес, ветер, днем всего лишь прохладный, становился пронизывающе-холодным. Вечерами люди в основном сидели дома. Те же, кто приходили к священнику по какому-нибудь делу, запросто, как добрые приятели держались и с хозяином, и с его странным гостем. Постепенно крестьяне привыкли к необычному виду Ванимена. Одевался он так же, как жители задруги, и если бы не ноги, с перепонками между пальцев, то его вполне можно было бы счесть обыкновенным, только очень высоким и сильным человеком.

Они сидели на воздухе и пили пиво из больших деревянных кружек. Оба уже немного захмелели.

– Ты из тех людей, в ком есть доброта, – сказал Ванимен. – Мне хочется что-нибудь сделать, чтобы тебе лучше жилось.

– Это желание свидетельствует о том, что ты поистине можешь обрести милость Божию. Если захочешь, конечно, – с жаром сказал священник.

В последние дни Ванимен постепенно утратил настороженную недоверчивость и стал откровеннее. Отец Томислав многое смягчал и сглаживал, излагая их беседы в письмах, которые отправлял с мальчиком-посыльным в замок жупана.

– Я не хочу обманывать Ивана, но боюсь ненароком усилить его подозрительность, – так объяснил он Ванимену, почему в письмах многое сглажено.

Томислав старался как можно понятнее рассказать своему гостю о стране, в которой теперь шил народ лири. В прошлом обладая большими природными богатствами и множеством портов, где процветала торговля с заморскими странами, Далматинская Хорватия по праву держалась достойно и горделиво. Она могла бы стать еще могущественней, если бы не бесконечные междоусобные распри хорватской знати, которые по временам перерастали в кровопролитные войны и наносили государству тяжкий урон, ибо чужеземцы, в первую очередь заклятые враги хорватов, венецианцы, умело использовали в своих интересах хаос и анархию в стране и прибирали к рукам хорватские земли. Но все же хорватам удалось добиться более или менее прочного мира с Венецией. Благодаря тому что был заключен союз с семействами клана Франкопанов, Иван Шубич укрепил свою власть в скрадинском крае. Еще более могущественным правителем был Брибирский граф Павел Шубич, добившийся звания бана – властителя провинции, причем провинцией бана Павла была вся Далматинская Хорватия. Иван приходился родней бану Павлу Шубичу.

В тот вечер Ванимен уклонился от разговора о вере.

– Труды и бедность, должно быть, очищают душу, но для тела и разума они тягостны, – сказал он. – А у тебя даже хозяйки в доме нет.

Женщины заходили в дом священника, помогали по хозяйству, прибирали в горнице. Но остаться в качестве постоянной прислуги ни одна из них не согласилась: не было у них ни сил, ни свободного времени. Часто священник сам готовил себе обед и делал это с удовольствием, потому что любил вкусно поесть. Томислав обычно и прибирал в доме сам, и чинил одежду, и варил пиво.

– Зачем? Мне не нужно. Правда, не нужно: потребности у меня скромные.

А радостей в моей жизни немало. Вот погоди, посмотришь, как мы масленицу празднуем!

Томислав немного помолчал.

– Поистине, мой земной удел во многом стал легче, после того как моя бедная жена простилась с этой жизнью. Она долгое время была, безнадежно больна и нуждалась в уходе. – Он перекрестился. – Господь призвал ее к Себе. Теперь она на небесах.

Ванимен удивился:

– Значит, ты был женат? Я знаю, что служителям церкви раньше не запрещалось вступать в брак. Позднее всего обет безбрачия священников пришел на север, но уже лет двести я не слыхал, чтобы кто-то из христианских священников имел семью.

– Дело в том, что мы хоть и католики, но у нас не западная католическая церковь, а восточная, совсем иная, чем та, что в Риме. И богослужение у нас идет не на латинском, а на нашем языке. Хоть и не по душе это папе римскому, но все же он не запретил наши обычаи полностью.

Ванимен удивленно покачал головой:

– Никогда мне этого не понять: почему вы, люди, враждуете из-за подобных пустяков? Зачем препираться и спорить, когда можно жить и наслаждаться жизнью, тем более что она так коротка? – Он заметил, что Томиславу неприятно обсуждать эту тему, и добавил:

– Если ты не против, я хотел бы побольше узнать о твоем прошлом. Люди намекают на какие-то известные им обстоятельства твоей жизни, но толком говорить не хотят, уклоняются от разговора.

– Да рассказывать-то и не о чем, – ответил Томислав. – Самая обыкновенная жизнь простого человека, который часто заблуждается. Нет в ней ничего достойного твоего внимания, ибо ты прожил много столетий в мире чудес, непостижимых разуму сельского священника.

– Это неверно, – возразил Ванимен. – Для меня ты столь же необычаен, как и я для тебя. Если б ты дозволил заглянуть в твои сокровенные глубины, я мог бы уразуметь не только то, как живут сыны Адама, но и то, почему…

– Ты разумеешь промысл Божий! – воскликнул Томислав. – О, ради этого я готов раскрыть перед тобой сердце. Впрочем, не так-то много в нем тайн. Спрашивай, о чем пожелаешь, но сначала послушай мою историю.

Расскажу все по порядку.

И Томислав поведал морскому царю историю своей жизни. Взгляд его при этом блуждал где-то далеко, над крышами домов на противоположной стороне сельской улицы, поднимался над вершинами деревьев, устремляясь к небу. Томислав вглядывался в минувшее, подумалось Ванимену. Время от времени Томислав отпивал пива, но словно бы и не замечал, какое оно вкусное, а пил, просто чтобы промочить горло.

– Я родился в семье крепостных крестьян. Не здесь, а в Скрадине, под защитой стен замка, как принято говорить. Мой отец служил у жупана конюшим. Тогдашний капеллан замка нашел, что я способен научиться грамоте, и стал давать мне уроки. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, капеллан отправил меня с рекомендательным письмом к епископу. И вот я поселился в Задаре и взялся за постижение богословской науки.

Нелегкое то было занятие, поистине изнурительное и для плоти и для духа. А вокруг меж тем кипела жизнь, шумел многолюдный город, где было много моряков, побывавших в далеких чужих странах, кругом царила мирская суета, на каждом шагу подстерегали соблазны и искушения.

Признаюсь, некоторое время я предавался пороку. Но я покаялся и ныне уповаю, что прегрешения мои прощены. Познав грех, я научился сострадать ближним. Покаяние пробудило во мне тоску по родному дому, я скучал по родине, по простым нравам и таким же людям, как я. Но в течение нескольких лет прихода для меня не находилось, и я состоял на службе у задарского епископа. У меня тогда появилось желание вступить в законный брак, и в жены я хотел взять девушку, которая была родом отсюда, из наших мест. Откровенно говоря, это желание было для меня важнее, чем церковный канон, ведь Зена, моя любимая, была в ту пору в самом расцвете молодости. Но уже тогда, в молодые годы, в ее сердце поселилась печаль. Может быть, эта печаль зародилась от смущения в непривычной городской обстановке. Множество людей, шум, сплетни, насмешки, беспокойная, полная перемен жизнь – все это внушало ей страх, который тяжким бременем лег на душу. Двое детей у нас умерли во младенчестве от болезней. О наших троих детях, которые выжили, Зена беспокоилась гораздо больше, чем я, забот у нее с ними было множество.

В конце концов, я попросил назначить меня в эту лесную задругу.

Епископ был недоволен, ему не хотелось меня отпускать, однако он уступил просьбе, когда я сказал, что моей Зене лучше будет жить здесь, а не в городе. Да только не стало ей лучше. Дети наши умирали один за другим или рождались на свет мертвыми. Но было и нечто худшее: трое старших детей подросли и стали тяготиться жизнью в лесной глуши, они не могли забыть великолепного города, тосковали по шумной веселой жизни, раздражались, часто ссорились со мной и с матерью. Благодаря тому, что я удостоился сана священника, все члены моей семьи освободились от вассальной зависимости. Поэтому дети вольны были покинуть задругу и уехать куда угодно. И вот дети выросли и один за другим оставили отчий дом, уехали в дальние края. Первым нас покинул Франьо. Он стал моряком и, совершив несколько плаваний, пропал без вести. Корабль не вернулся в порт. Кто знает, то ли он пошел ко дну, то ли стал добычей пиратов или работорговцев. Может быть, сейчас, когда я говорю о сыне, он уже евнух в гареме какого-нибудь турка…

Господи, помилуй! К Зинке, нашей дочери, судьба была благосклоннее.

Она вышла замуж за торговца, с которым познакомилась, еще когда мы жили в Шибенике. Обвенчалась с ним, даже не спросившись родителей, мы с Зеной узнали обо всем на другой день. Не допустить свадьбы мы не могли бы, потому что обвенчавший нашу дочь священник был земляком жениха. Муж увез Зинку к себе на родину, в Австрию. И с тех пор от нее никаких известий. Молю Господа, чтобы она была счастлива. Храни ее Господь. Немного позднее покинул дом и наш младший сын Юрай. Сейчас он живет в Сплите и служит у венецианского фактора. Венецианцам служить пошел, заклятым врагам! Изредка до меня доходят слухи о нем, потому что я знаю кое-кого, из родни венецианца, но сам Юрай ни разу не послал мне весточки. Прости, Боже… Не знаю, можешь ли ты представить себе, как все это терзало сердце Зоны, нежное сердце, так и не ожесточившееся. Спустя несколько лет после отъезда Юрая она родила наше последнее дитя и с тех пор замолчала и почти не вставала с постели. Лежала и смотрела перед собой погасшим взором. Десять лет она хворала. Когда Зена умерла, я плакал, но смерть была для нее милостью Божьей. А наша маленькая дочка не умерла, выжила.

Томислав оживился и даже заулыбался.

– Ты, наверное, думаешь, что я растравляю свои раны, жалею себя? – Он уже вернулся от воспоминаний о прошлом к настоящему. – Отнюдь нет, отнюдь нет. Бог послал мне превеликое утешение – это и сам Он, Господь наш, это и зеленые леса, и музыка, и веселые праздники в кругу друзей, и доверие моей паствы и… любовь. Да-да, любовь маленьких деток моих прихожан.

Томислав заглянул в свою кружку.

– Пусто, – сказал он. – И твоя пуста. Погоди минутку, сейчас принесу жбан. До вечерни еще много времени.

Когда он вернулся, Ванимен сказал:

– Я тоже потерял детей.

Однако из деликатности Ванимен не стал говорить, что еще надеется на встречу с ними.

– Ты упомянул о девочке, младшей из всех детей, – сказал Ванимен. – Говорят, она умерла, это правда?

– Правда. – Томислав тяжело опустился на скамью. – Она была красавица.

– Что же с ней стряслось?

– Это никому не известно. Она гуляла по берегу озера. В его водах нашли ее тело. Вероятно, она оступилась и упала, ударилась головой о корень дерева. Но Водяной тут ни при чем, я знаю наверное. Водяной не утащил ее на дно, ведь мы нашли ее тело, нашли после долгих поисков в течение нескольких дней…

«Раздувшееся, наполовину разложившееся», – подумал Ванимен.

– Я… Я не похоронил ее рядом с матерью и нашими детьми. Я отвез гроб с ее телом в Шибеник.

– Почему?

– Ах, я подумал, что… что там ей будет покойнее. Я тогда просто не помнил себя от горя, ты, наверное, понимаешь… Жупан помог мне получить разрешение от властей похоронить дочь в Шибенике. – Томислав вдруг подался вперед, как будто готовясь отразить нападение. – Я тебя предупреждал: моя история не слишком веселая. Хотя и тебе сейчас не до веселья, после всех пережитых несчастий…

В отличие от своих соплеменников Ванимен по характеру был очень уравновешенным и если считал необходимым, умел вовремя сменить тему разговора или придать беседе другой тон.

– Да, – сказал он. – Я должен преодолеть это настроение. Ради моего народа, прежде всего. И я хотел бы посоветоваться с тобой и обсудить наше положение.

Томислав улыбнулся.

– Ты уже говорил со мной об этом, причем в таких выражениях, которые я назвал бы резкими.

– О, лишь потому, что не совладал с собой. Ведь их держат в загородке, никуда не отпускают. И говорят, теперь жен и детей посадили отдельно от мужчин?

– Верно. Потому что они вели себя непристойно, когда были вместе. Об их поведении пошли толки, которые представляют собой опасный соблазн и угрожают добронравию нашего народа – так сказал отец Петр.

Ванимен ударил кулаком по скамье.

– До каких же пор это будет продолжаться? Я вижу – ясно вижу, и слышу, и чувствую, всей кожей, веем существом, как они страдают в неволе.

– Я же сказал тебе: такова воля бана. Они должны находиться под стражей, но притом получать все необходимое – еду, лекарства, пока бан не узнает о них все, что ему нужно знать. Мне кажется, терпеть осталось недолго. Мы с тобой уже многое обсудили и выяснили. Ты теперь совершенно свободно говоришь по-хорватски, значит, можешь поехать к бану и побеседовать с ним без посредников. Бан сообщил, что желает с тобой встретиться.

Морской царь покачал головой.

– Когда же это сделать? Как я понял, бан очень занятой человек, он все время разъезжает по стране, иногда отсутствует целыми неделями. Меж тем мои подданные – я вижу – терпят тяжкие муки. Ваш барон, то есть жупан, должно быть, считает, что они едят вволю, но это не так. Я заметил, что в вашей кухне слишком много хлеба и молочных блюд и совсем мало рыбы. При таком питании мои подданные начнут болеть. Для их здоровья опасно и то, что им не позволяют плавать. Конечно, воды для питья им дают достаточно, но ведь это далеко не все, что им нужно.

Когда они плавали в последний раз? Когда в последний раз находились под водой, как того требует наша природа? Ты позволил мне купаться в здешнем ручье, но этого мало, я чувствую, что мое тело постепенно усыхает от недостатка воды.

Томислав кивнул.

– Все понимаю, Ванимен, друг мой. А если не понимаю до конца, то о многом догадываюсь. Но что же тут поделаешь?

– Я об этом размышлял, – сказал Ванимен, сразу посветлев лицом. – Здесь, совсем недалеко, есть озеро. Пустите нас в озеро. Не всех сразу, конечно, по очереди, небольшими группами и в удобное для вас время. Остальные будут вашими заложниками. Зная это, те, кого вы отпустите поплавать, непременно вернутся назад. Разумеется, озеро не сравнить с морем, но все же его воды помогут нам восстановить утраченные силы, и тогда прекратится наконец это жалкое существование между жизнью и смертью. Ведь мои подданные на грани гибели. И вот что еще. Как я понял, никто из крестьян не ловит рыбу в озере. А мы умеем ловить рыбу, мы будем охотиться. Рыба там, должно быть, водится в изобилии. Мы могли бы так много наловить! И щедро поделиться с людьми.

Этой рыбы с лихвой хватило бы и на то, чтобы возместить все затраты, которых стоит питание и содержание моих подданных под стражей. Может быть, вашего барона привлечет такое предложение?

Томислав колебался.

– Пожалуй… Если бы только это озеро не было проклятым местом.

– Как тебя понимать?

– На дне озера живет страшное чудовище, Водяной. Раньше, когда рыбаки ловили в озере рыбу, он разорял сети и забирал добычу. Тогда люди послали против Водяного войско, несколько отрядов солдат на ладьях. Но оружие бессильно против Водяного. Лодки пошли ко дну, все солдаты утонули, они же были в доспехах. Потом крестьяне решили построить на ручье мельницу, чтобы самим молоть зерно и не возить к мельникам в Скрадин. Когда мельницу уже почти построили, Водяной поднялся вверх по реке и принялся плескаться возле мельничной запруды. Зрелище было такое страшное, что люди своими руками разрушили только что построенную мельницу и плотину. Лишь тогда он уплыл обратно в озеро.

– Почему тогдашний священник задруги не предал Водяного проклятию? – через силу спросил Ванимен.

– Народ не дал. Церковь и знатные люди решили, что надо уважить желание народа. Дело в том, что изгнание нечистой силы распространяется на все сверхъестественные существа. Если бы Водяной был предан проклятию, то вместе с ним были бы изгнаны все волшебные обитатели лесов и вод, а люди верят, что многие волшебные создания приносят удачу. Крестьяне рассудили, что лучше уж как-нибудь обойтись без тех благ, которые может дать озеро, и примириться с тем, что иногда кого-нибудь поморочит в лесу леший. Зато они не лишатся дружбы с добрыми духами. Это Половик – он отводит хворь от домашней скотины, Домовой – помогает по хозяйству в доме, Кикимора может иной раз вдруг прийти помочь крестьянкам, у которых всегда полным-полно тяжелейшей работы… – Томислав вздохнул. – Язычество, да, конечно. Но ведь вреда от него нет. Язычество вовсе не мешает людям истинно веровать в Бога, оно дает им утешение в горестях, которых так много в жизни… Вот богомилы, те искоренили все древние языческие пережитки в тех местах, где распространилась их ересь. Но богомилы – враги радости, их учение исполнено ненависти ко всему земному, а ведь Господь создал земной мир нам на радость, поэтому-то и сотворил он его таким прекрасным… – Снова вздохнув, Томислав добавил, понизив голос почти до шепота:

– Правда и то, что многие из тех, кто обитает в глубине вод или в лесной чащобе, тоже прекрасны.

Ванимен едва ли расслышал последние слова Томислава. Он вскочил с места и воскликнул, подняв кулаки к небу, где уже загорелась первая звезда:

– Мы вам поможем! Мы, народ лири! Вот случай, когда вы убедитесь, что мы желаем вам только добра. Я сам поведу войско в бой, и мы прогоним чудовище!