Текст книги "Миры Пола Андерсона. Том 22. Сломанный клинок. Дети морского царя"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

Глава 23

Битва, которую выдержали в Ётунхейме Мананнан Мак Лер и Скафлок Воспитанник Эльфов, заслуживает отдельного рассказа. Следует поведать и о том, как сражались они с яростным ветром и густым туманом, с волнами и плавучими льдинами, с усталостью, что остужала сердца и обессиливала руки. В такие мгновения взоры их неизменно обращались к фигурке Фанд на носу лодки. Следует почтить песней ладью Мананнана, это хрупкое на вид серебристое суденышко.

Ётуны всячески старались покончить с воинами и причинили им немало неприятностей. Но они допытались-таки, какие заклинания здесь действуют, и пользовались ими не только для того, чтобы отражать колдовство великанов. Они вызывали бури, они сдвигали с места горы и насылали их на подворья своих врагов.

Они избегали сходиться с етунами врукопашную, хотя дважды убивали великанов, которым случилось повстречаться с ними в одиночку. Чаще всего они бились с морскими и сухопутными чудищами. Порой они бывали на волосок от гибели, особенно когда отваживались на набеги в глубь Ётунхейма, и каждый их поход стоит хвалебного слова.

Они прокрались в огромную конюшню, похитили лошадей, а само строение спалили дотла. Кони, которых они забрали, считались в земле великанов чуть ли не карликовыми, но никакое другое животное за пределами Ётунхейма не могло сравниться с ними статью и выносливостью. Это были косматые черные жеребцы с огненными глазами. Как ни странно, они привязались к своим новым хозяевам и спокойно стояли в лодке, которая их едва вмешала. Они не боялись ни дневного света, ни железа, ни даже клинка Скафлока и не ведали изнеможения.

В Ётунхейме обитали не одни лишь великаны и чудовища. Одинокие поселяне давали приют скитальцам, не слишком донимая их расспросами. Многие женщины были ростом с обычного человека, отличались красотой и радушием. Бойкий на язык Мананнан наслаждался жизнью, Скафлок же попросту не глядел на женщин.

Можно рассказать еще о драконе и его сокровищах, о пылающей горе и бездонной пропасти, о беседе с великаншей и о ловле рыбы реке, что течет из преисподней, о поединках и о ведьме из Железного Леса, о песне, которую пела себе на рассвете заря, – словом, воины совершили несчетно славных деяний. Но все они не относятся к нашему повествованию, а потому пускай их хранят до лучших времен летописи Волшебной страны.

Достаточно будет сказать, что Скафлок и Мананнан покинули Ётунхейм и направили лодку на юг, к Мидгарду.

– Сколько мы отсутствовали? – проговорил юноша.

– Не знаю. Долго. – Сын Лера потянул носом и взглянул в голубое небо. – Уже весна. – Помолчав, он сказал: – Теперь, когда ты добыл меч – и всласть напоил его, – что ты собираешься делать?

– Разыщу короля эльфов, если он еще жив, – ответил Скафлок, угрюмо глядя туда, где море смыкалось с небесами. – Высади меня к югу от пролива. Посмотрим, что запоют тролли! Мы очистим от них Альвхейм, вернем себе Англию, а потом завоюем их земли и обратим троллей в рабов!

– Если сможете, – хмуро добавил Мананнан. – Попытаться-то вы, разумеется, должны.

– Сиды не помогут?

– Как решит Совет. Пока эльфы не возвратятся в Англию, мы не выступим, ибо это означало бы оставить без защиты наш остров. А там мы, может статься, и ударим – чтобы вновь познать радость схватки и обезопасить себя на будущее. – Повелитель морской стихии вскинул голову: – Однако… Клянусь кровью, которую мы пролили вместе, тяготами, которые вынесли, жизнями, которыми мы обязаны друг другу, что Мананнан Мак Лер будет рядом с тобой, когда ты ступишь на английский берег!

Они обменялись рукопожатием без слов. Высадив Скафлока с его етунхеймским конем на побережье Валланда, Мананнан призвал попутный ветер и устремился домой, к Фанд.

Сидя на своем черном жеребце, Скафлок озирался по сторонам. Конь выступал по-прежнему горделиво, но заметно отощал, бока его ввалились. Одежды Скафлока превратились в лохмотья, доспехи потускнели и проржавели, накинутый на плечи плащ был весь в дырах. За время своих скитаний в поисках короля эльфов юноша сильно похудел: широкие кости выпирали из-под туго обтягивавшей их кожи. Лицо его избороздили морщины, и оно казалось теперь лицом изгнанного бога. Лишь изредка суровость его смягчалась подобием усмешки. О былой красоте и молодости Скафлока напоминали только чудесные темно-русые кудри. Так, верно, будет выглядеть Локи, когда поскачет на равнину Вигрид в последних сумерках мира.

Утром прошел дождь; земля была сырой, многочисленные лужи и ручейки посверкивали в лучах солнца. Всюду, куда ни глянь, зеленела трава, на деревьях предвестниками лета раскрывались почки.

Холодный ветер, что задувал меж холмов и развевал плащ Скафлока, был ветром весны, он веселил и разгонял застоявшуюся за долгую зиму кровь. Высокое небо слепило голубизной, мокрая трава серебрилась и радужно переливалась в солнечном свете. На затянутом тучами юго-востоке погромыхивал гром и сияла радуга.

Из поднебесья донеслись крики диких гусей, – перелетные птицы возвращались домой. В рощице звонко запел дрозд, две белки прыгали с ветки на ветку рдяными огоньками.

Скоро, скоро наступит пора теплых дней и светлых ночей, зазеленеют леса и распустятся цветы. В душе Скафлока шевельнулась почти забытая нежность…

О, если бы ты была со мной, Фреда…

День клонился к вечеру. Скафлок продолжал свой путь, и не помышляя о том, чтобы остаться незамеченным. Он пустил коня легкой рысью, и тот успевал на скаку пощипывать траву и молодую листву; копыта его сотрясали землю.

Они миновали рубежи Волшебной страны и приближались теперь к срединной области Альвхейма. Там, в горной твердыне, укрылся от троллей король эльфов. Сожженные подворья, сломанное оружие, обглоданные, наполовину рассыпавшиеся в прах кости, – ясно было, что война пожала здесь свою жатву. Иногда им попадались свежие следы троллей, и тогда Скафлок нетерпеливо облизывал губы.

Ночь показалась ему, возвратившемуся из страны мрака, необычно теплой и светлой. Даже подремывая в седле, он не переставал прислушиваться, а потому услышал врагов и надел шлем задолго до того, как они преградили ему дорогу.

Их было шестеро, могучих воинов, что возникли разом из ночной полутьмы. Должно быть, они недоумевали, кто же им повстречался – смертный, но в эльфийских одеждах и в доспехах сидов, на коне, похожем на их собственных, но еще более косматом. Один из троллей крикнул:

– Именем короля Иллреде, стой!

Пришпорив жеребца, Скафлок обнажил меч. Лезвие сверкнуло голубой молнией. Юноша сразил двоих троллей прежде, чем остальные сообразили, что происходит.

Воин слева замахнулся на Скафлока дубинкой, а тот, который был справа, воздел над головой топор. Стиснув коленями бока коня, Скафлок подставил под дубинку щит, а меч его перерубил рукоять топора и вонзился в грудь хозяину оружия. Развернувшись, человек рассек тролля слева от плеча до пояса. Он натянул поводья: конь поднялся на дыбы и передними копытами вышиб дух из пятого тролля.

Шестой вскрикнул и попытался убежать, но брошенный твердой рукой меч настиг его, поразил в спину и вышел из груди.

Подобрав клинок, Скафлок двинулся дальше. Ближе к рассвету он остановился у реки, чтобы немного поспать.

Разбудил его шорох листьев. К нему подкрадывались двое троллей. Он вскочил, вооруженный лишь мечом, ибо надевать доспехи было некогда. Тролли напали. Клинок Скафлока раздробил щит первого и погрузился в его сердце; второй же тролль так спешил разделаться с чужаком, что с разбега напоролся на меч и умер, насаженный на острие, как кабан на вертел.

– Ребячья забава, – хмыкнул Скафлок. – Посмотрим, кто кого!

Около полудня он натолкнулся на пещеру, в которой спали несколько троллей. Он убил их и подкрепился их припасами. Его ничуть не тревожило, что он оставляет за собой гору трупов. Пускай преследуют!

На закате он достиг предгорий. Впереди возвышались во всей своей красе увенчанные снежными шапками пики. Шуршали в сумерках иголками сосны, далеко окрест разносилась песня водопадов. Как нелепо, мелькнула у него мысль, что это исполненное покоя и очарования место стало полем битвы. А разве менее нелепо, что он тут не с Фредой, а с погибельным клинком?

Что ж, так уж сложилось. А все-таки – как она там?

Копыта жеребца звонко застучали по леднику. Небо потемнело, на нем во множестве высыпали звезды. В свете почти полной луны очертания гор сделались какими-то размытыми, едва ли не призрачными. Вдруг Скафлок расслышал знакомый звук: где-то протрубил лур[43]. Он немедля послал коня в галоп. Животное прыгало с утеса на утес, перелетало через мрачные пропасти, воздух свистел в ушах всадника, железные подковы высекали искры из камней.

Идет бой!

Хриплое пение тролльих рогов, крики воинов, лязг оружия… Кто-то выстрелил в Скафлока из лука, но промахнулся. Юноша припал к шее коня, проклиная затаившегося лучника.

Конь вынес его на гребень. Взору Скафлока открылось поле сражения. Люди не увидели бы на нем ничего примечательного: обыкновенная скала, на вершине которой кружатся снежные вихри. Но колдовским зрением Скафлок различил на горе высокие стены крепости, башни которой упирались в ночное небо. У подножия виднелись многочисленные шатры воинства троллей. Над самым большим из них развевался черный флаг, а над одной из башен крепости реяло знамя короля эльфов. Вожди сошлись в поединке.

Тролли штурмовали эльфийскую твердыню. Они копошились под стенами, лезли вверх по приставленным лестницам, били таранами в крепкие ворота, стреляли огненными шарами из баллист. Раздавались истошные вопли, рокотали барабаны, трубили рога; ледники покрывались сетью трещин и разламывались, с гор сходили сокрушительные лавины.

Эльфы пока отражали натиск – клинками, копьями, стрелами, кипящим маслом из котлов, но троллей, похоже, не смущали никакие потери. Они твердо вознамерились овладеть крепостью.

Скафлок обнажил меч. Тот зашипел по-змеиному; лунный свет посеребрил его лезвие.

– Хейя! – воскликнул юноша, пришпорил коня и помчался вниз по склону.

На краю широкой расщелины, что внезапно разверзлась перед ним, конь, – повинуясь посылу всадника, прыгнул – и взмыл в поднебесье, Скафлок с трудом удержался в седле.

Лагерь троллей был почти пуст. Скафлок натянул поводья, наклонился и выхватил из костра пылающую ветку. Шатры загорались один за другим, ветер раздувал грозное пламя. Скафлок поспешил к главным воротам крепости, облачась на скаку в доспехи.

Как и раньше, щит он взял в левую руку, меч – в правую, колени его сжимали бока коня. Тролли у ворот еще не успели опомниться, как он уже зарубил троих и столько же полегло под копытами жеребца.

Воины подступили к юноше. Его колдовской клинок сверкал, стонал и рычал, дробил шлемы, проникал сквозь кольчуги, погружался в холодную плоть. Скафлок косил троллей, словно спелую пшеницу.

Они мельтешили вокруг, бессильные против стали. Скафлок не чувствовал их ударов: такой силой напоил его меч.

Взмах – и покатилась с плеч голова, другой – и тролль повалился с лошади, хватаясь за распоротый живот. Пеший воин оцарапал Скафлоку руку копьем; привстав в стременах, юноша рассек его надвое. Ётунхеймский конь топтал тех, кто попадался ему на пути.

Потоки крови обагрили залитый лунным светом снег. Всюду, куда ни посмотри, лежали трупы. Всадник на черном жеребце вращал над головой смертоносным клинком.

Руби, меч, руби!

Тролли пришли в ужас. Скафлок закричал:

– Хей, Альвхейм! С нами вместе скачет Отец Побед! Сюда, эльфы, сюда!

Только сейчас тролли заметили, что лагерь их охвачен пламенем. Пожар в становище, конь из Ётунхейма, волшебный клинок, – да с кем же они бьются этой ночью?

По их рядам побежали испуганные шепотки.

– Один ополчился против нас… нет, у него два глаза, это Тор… это Локи, он вырвался из темницы, и конец мира близок… Это смертный, одержимый демоном… Это сама Смерть…

Протрубили луры, распахнулись крепостные ворота. Эльфы выехали на бой. Числом они уступали троллям, но в сердцах их возродилась надежда. Во главе отряда скакал на молочно-белом жеребце король. Поверх кольчуги на нем был темно-синий плащ, ветер развевал его седые волосы и бороду.

– Мы не чаяли увидеть тебя живым! – крикнул он Скафлоку.

– Так зрите же, – отозвался тот, в голосе его не было и следа былого благоговения. Ему ли трепетать? Ведь он говорил с мертвыми, плавал за край света и терять ему совсем нечего.

Глаза короля остановились на руническом клинке.

– Я знаю тебя, – пробормотал он, – но мне не ведомо, что ты сулишь Альвхейму.

Вздохнув, он воскликнул:

– Вперед, эльфы!

Его воины обрушились на троллей. Схватка была упорной и кровавой. Мечи и топоры вздымались и опускались, за стрелами и копьями не разглядеть было звезд, лошади топтали погибших и раненых.

– Хода, Тролльхейм! Ко мне, ко мне! – Иллреде выстроил своих бойцов клином. Королевский конь воинственно фыркал, топор Иллреде разил без промаха. Эльфы попятились. Лицо предводителя троллей искажено было гримасой ярости, косички бороды извиваюсь как живые, взгляд внушал суеверный страх.

Завидев его, Скафлок взвыл волком и поворотил жеребца. Размахивая мечом, он пробивался к Иллреде, круша троллей, как дровосек крушит молодые побеги.

– Ха! – взревел Иллреде. – Посторонитесь! Он мой!

Воины послушно расступились. Увидев рунический клинок, король вздрогнул и натянул поводья.

Скафлок рассмеялся.

– Ты угадал, судьба нашла тебя. Всех вас поглотит мрак, мерзкие твари!

– Не одни лишь тролли виновны в том, что в мире царит зло, – тихо возразил Иллреде. – Сдается мне, твое злодеяние не сравнить с моими. Ты выковал заново проклятый меч, на что не решился бы никто из троллей.

– Не посмел бы! – усмехнулся Скафлок.

Иллреде сражался мужественно. Его топор нанес рану етунхеймскому коню, тот поднялся на дыбы, Скафлок вцепился ему в гриву. И тут Иллреде ударил снова.

Человек подставил щит, но удар был столь силен, что тот разлетелся вдребезги. Скафлок покачнулся. Топор обрушился на шлем юноши, и у Скафлока все поплыло перед глазами.

Иллреде замахнулся для нового удара. Скафлок попытался шевельнуть рукой, которой сжимал меч. Послышался лязг металла, и топор развалился на куски. Скафлок помотал головой, чтобы она прояснилась, засмеялся и отрубил Иллреде левую руку.

Король троллей обмяк в седле. В следующий миг и правая его рука упала на землю.

– Не пристало воину мучить беспомощного врага, – прошептал Иллреде. – Ты повинуешься воле клинка.

Скафлок убил его.

Троллями овладел великий страх, и они бросились врассыпную. Эльфы устремились в погоню. Во главе их, как и прежде, скакал король, но недруги бежали не от него, а от Скафлока, оружие которого сеяло повсюду смерть.

Лишь немногим троллям удалось спастись.

Король эльфов оглядел поле битвы. У стен эльфийской твердыни громоздились горы трупов. Холодный предрассветный ветерок трепал седые волосы короля и гриву его коня. Усталый, мрачный, окровавленный, к королю подъехал Скафлок.

– Мы одержали славную победу, – проговорил старец, – но тролли покорили чуть ли не весь Альвхейм.

– Недолго им осталось торжествовать, – ответил юноша. – Под твои знамена соберутся все те, кто прячется нынче в холмах и лесах. Мой меч поможет нам. К тому же, – прибавил он, – вот этот штандарт вряд ли вдохновит троллей на битву.

Король увидел копье, на наконечник которого насажена была голова Иллреде. Губы мертвеца кривились в усмешке.

– Ты переменился, Скафлок, – сказал негромко владыка эльфов. – Сердце твое ожесточилось. Но да будет так, как ты желаешь.

Глава 24

На рассвете зимнего дня Фреда добрела до подворья Торкеля Эрлендссона.

Сам хозяин только-только проснулся и выглянул наружу – узнать, какая погода. Он не поверил собственным глазам, узрев плетущуюся по двору девушку в ярких доспехах и одежде чужеземного покроя.

Он потянулся было за копьем, что стояло у двери, но, присмотревшись, различил знакомые черты. Это же Фреда Ормсдотгер!

Торкель провел девушку в дом и поручил ее заботам своей жены Аасы.

– Как ты исхудала, бедняжка, – проговорила та. – Хорошо, что вернулась.

Фреда раскрыла было рот, но не смогла выдавить из себя ни слова.

– Бедняжка, – повторила Ааса, – совсем измучилась. Пойдем, я отведу тебя в постель.

Тут появился Аудун, второй по старшинству сын Торкеля после погибшего Эрленда.

– Ну и холодина! – воскликнул он и застыл, глядя на Фреду. – Кто это?

– Фреда Ормсдотгер, – ответил Торкель.

Аудун подошел к девушке.

– Я рад, что ты возвратилась, – сказал он, обнял ее за плечи и хотел поцеловать, но вдруг ощутил сердцем терзавшую ее тоску и отступил на шаг. – Что случилось?

– Ничего, – отозвалась Ааса. – Не приставай к ней! И вообще, ступайте отсюда, не мешайте мне.

Фреда послушно улеглась в постель, но сон к ней не шел. Ааса заставила девушку поесть, потом села рядом и принялась утешать ее, как мать утешает младенца. Фреда заплакала, горько и тихо. Ааса дала ей выплакаться. Вскоре девушка заснула.

Когда позднее Торкель предложил ей остаться и пожить какое-то время у них, она согласилась. Хотя оправилась она быстро, прежнего веселья в ней уже не было.

Торкель спросил ее как-то, что с ней стряслось. Она побелела лицом, и он торопливо прибавил:

– Если не хочешь говорить, не надо. Я тебя не принуждаю.

– Мне нечего скрывать, – прошептала она еле слышно. – Вальгард собирался подарить нас с Асгерд языческому королю на востоке, к которому он думал поступить на службу. Но только он высадился, на него напал… другой викинг… Асгерд убили, Вальгард бежал, а меня викинг забрал себе. Однако он отправился… туда, куда мне дороги нет… меня высадили на побережье, у кургана моего отца.

– У тебя диковинные доспехи.

– Их дат мне викинг. Он добыл их в одном из своих походов. Я часто сражалась рядом с ним. Для язычника он был хорошим человеком, – Фреда поглядела на горевший в очаге огонь. – Да, он был лучшим из мужчин, самым храбрым и самым добрым.

Губы ее скривились.

– А почему нет? Он происходил из славного рода.

Она поднялась со скамьи и вышла из горницы. Торкель задумчиво подергал себя за бороду.

– Не все она поведала, не все, – пробормотал он, – но остальное мы вряд ли услышим.

Даже священнику на исповеди Фреда рассказала ту же историю.

Выйдя из церкви, она взобралась на высокий холм.

День выдался ясным и не слишком холодным. Весна приближалась, но снежное покрывало еще укутывало землю. В голубом небе не было ни единого облачка.

– Я совершила смертный грех, утаив, с кем возлежала, – промолвила Фреда. – Я приняла этот крест и буду нести его до могилы. Отец Всемогущий, Ты знаешь все. Я прошу Тебя о милосердии. Покарай меня, но пощади его, – она покраснела. – Я ношу под сердцем то, что всегда угодно было Пресвятой Деве. Да не коснется его Божья кара! Отец, Матерь, Сын, накажите меня, но пощадите невинное дитя!

После разговора с Небесами ей стало легче. На щеках девушки заалел морозный румянец, волосы ее отливали золотым в солнечном свете, серые глаза ярко блестели. Она улыбалась, когда ей навстречу попался Аудун Торкельссон.

Высокий и крепкий, годами он был лишь немногим старше Фреды, пахал землю и умел обращаться с оружием. Светлые кудри обрамляли его пригожее лицо.

Он подбежал к девушке.

– Я… я искал тебя, Фреда…

– Зачем? Я кому-то нужна?

– Нет, просто… ну, я хотел поговорить с тобой…

Она молча ждала продолжения. Искоса поглядев на нее, Аудун спросил с запинкой:

– Что ты намерена делать?

Радость исчезла без следа. Фреда посмотрела на небо, потом огляделась по сторонам. Моря отсюда видно не было, но ветер доносил с берега зычный голос прибоя.

– Не знаю, – ответила она. – У меня никого нет…

– Есть! – пылко возразил он, но тут же смутился и до самого дома уже не размыкал уст.

Миновала зима, наступила весна, а Фреда по-прежнему жила у Торкеля. Никто не попрекал ее тем, что она вынашивает незаконного ребенка; и то сказать, разве удивительно, что она забеременела, после всего, что с ней случилось? Слабости по утрам одэ почти не испытывала, благодаря то ли природной крепости, то ли пребыванию среди эльфов, а потому трудилась наравне со всеми. Покончив с работой, она уходила гулять, и Аудун частенько бывал ее спутником в этих прогулках. Ааса была довольна: ей было теперь с кем поболтать. Впрочем, Фреда предпочитала отмалчиваться и сама никаких разговоров не заводила.

Поначалу она сильно страдала – не столько из-за совершенного греха или из-за гибели родных, сколько из-за Скафлока.

Ни знака, ни слова с тех пор, как они расстались у кургана Орма! Он покинул ее, отправился едва ли не в преисподнюю за тем, что погубит его. Где он сейчас? Жив ли он еще или воронье выклевало глаза, в которые она так любила глядеть? Рвется ли он к смерти, как рвался когда-то к Фреде? Или позабыл то, что должен был помнить, и нашел утешение в объятиях Лии? Нет, этого не может быть, никогда!

Жив ли он? Где он? Каково ему?

Порой он приходил к ней во сне, и тогда сердце ее отчаянно колотилось; он смеялся, шептал ей на ухо висы, клал руки на плечи. Она просыпалась и долго потом лежала с открытыми глазами.

Фреда изменилась. Жизнь людей казалась ей скучной после того, как она побывала при пышном дворе Имрика, после тех безумно счастливых дней, что они со Скафлоком провели в пещере у моря. Священника она видела редко, ибо Торкель вовсе не был ревностным христианином и крестился, лишь чтобы соседи не отвернулись от него. Господа она почитала, но церковь ей вскоре опостылела. Фреде было тесно в четырех стенах. Она стремилась на волю.

Иногда девушка не выдерживала, вставала среди ночи, брала из конюшни лошадь и мчалась на север. Колдовское зрение помогало ей различить то спешащего куда-то гнома, то сову, что на деле была отнюдь не совой, то проплывавшую у берега черную ладью. Но те, кого она осмеливалась окликать, бежали от нее, а потому ей никак не удавалось узнать, устоял ли Альвхейм или пал под натиском троллей.

Этот таинственный, призрачный мир был миром Скафлока, а когда-то, в незапамятном прошлом, – Скафлока и ее.

Она запрещала себе чересчур много размышлять. Ее молодое и крепкое тело тяжелело с каждым днем. Она испытывала чувства, схожие с теми, какие заставляют птиц возвращаться по весне в родные края. Увидев свое отражение в озерце, она поняла, что превратилась в женщину – стройную, полногрудую, крутобедрую. Она потихоньку становилась матерью.

Если бы только он… Нет, нет, нельзя… Но я люблю его, я так его люблю!

На землю пролились первые дожди, зазеленели луга и деревья, вернулись птицы. Однажды Фреда заметила двух аистов, что кружили над тем местом, где стояло подворье Орма. Она заплакала; слезы ее были тихими и светлыми, как дождик в конце весны.

Она ощущала, как растет в ее чреве дитя, и радовалась тому, что она снова может на что-то надеяться.

Зацвели яблони. Фреда вышла как-то под вечер из дома. В облаках и в ночных тенях, в рассвете и в закате – всюду ей виделся Скафлок. Ветер говорил его голосом, море смеялось его смехом. Рассеянно ловя лепестки яблоневого цвета, она думала о том, что, сколько бы ни ярилась зима, под сердцем у нее – вечное лето, которое всегда будет напоминать ей о Скафлоке.

Торкель готовился к походу на восток. Он собирался поторговать, а если подвернется случай, то и пограбить. Аудун, однако, день ото дня делался все печальнее, и наконец сказал отцу:

– Я не могу плыть с тобой.

– Что? – изумился Торкель. – Ты отказываешься? Или я ослышался?

– Я… Кому-то нужно остаться.

– А работники на что?

– У Орма работников тоже хватало, – пробормотал Аудун.

– Наше хозяйство Ормову и в подметки не годится. И потом, мы же договорились с соседями весь год выставлять дозорных. – Торкель пристально поглядел на сына: – Что гнетет тебя, паренек? Или ты боишься?

– Знаешь ведь, что нет! – вспыхнул Аудун. – Пускай мне не доводилось еще проливать крови, я убью того, кто назовет меня трусом! Я просто не хочу.

Торкель кивнул:

– Значит, из-за Фреды. Что ж, оно к тому шло. Но у нее нет родни.

– Ну и что? Ей принадлежат земли ее отца. А денег я добуду, следующим летом.

– Ты не забыл про ребенка, которого она вынашивает, от того бродяги, по ком она до сих пор вздыхает?

Аудун сердито уставился себе под ноги.

– Ну и что? – повторил он. – Она ни в чем не виновата. А ребенка я с радостью буду качать на колене. Ей надо помочь, иначе она изведется от тоски по тому, кто походя соблазнил ее. Только попадись он мне, ты увидишь, боюсь ли я обнажить меч!

– Ну, – Торкель пожал плечами. – Не буду тебя неволить. Оставайся, коли решил.

Помолчав, он прибавил:

– Ты прав, негоже бросаться такими землями. Из нее получится жена, она родит тебе много сыновей.

Он улыбнулся, хотя взгляд его выражал беспокойство:

– Ступай, добивайся ее руки. Надеюсь, тебе повезет больше, чем Эрленду.

Засеяв поля зерном, Торкель отправился в поход. Он взял с собой остальных своих сыновей и других молодцов. Они рассчитывали вернуться поздней осенью или даже в начале зимы, ибо хотели достичь дальнего берега Северного моря. Аудун с завистью проводил глазами корабли, но когда заметил, что рядом с ним стоит Фреда, то почувствовал себя вполне вознагражденным.

– Ты вправду остался, чтобы присмотреть за сбором урожая? – спросила девушка.

Он покраснел до ушей, но ответил:

– Сдается мне, ты знаешь почему.

Она отвернулась.

На смену весне пришло лето. Теплые ветры, грозы, песни птиц, серебристые рыбы в реках, цветы, светлые ночи… Все чаще шевелился во чреве Фреды ребенок, и все реже покидал девушку Аудун. Порой она прогоняла его, он подчинялся, но лицо его было таким грустным, что она всякий раз раскаивалась в своем поступке.

К словам его она едва прислушивалась, зато с наслаждением вдыхала аромат цветов, которые он собирал для нее, а он улыбался, робкий, словно щенок. Если они поженятся, он всегда будет глядеть ей в рот. Он не Скафлок, он только Аудун. Где же ты, любимый?!

Однако постепенно память о Скафлоке стаза похожей на воспоминания о минувшем лете. Она согревала Фреде сердце, она разгоняла тоску, будто ветер тучи. Но горевать без конца означало бы проявить слабость.

Аудун ей нравился. Он сумеет защитить дитя Скафлока.

Как-то вечером они вышли на берег моря. Вода неумолчно рокотала у их ног, а за спиной разливался в небе ало-золотистый закат. Взяв девушку за руки, Аудун проговорил с твердостью в голосе, которой недавно научился:

– Ты знаешь, Фреда, что я люблю тебя, любил еще тогда, когда ты жила под своим кровом. За последние дни я пытался добиться от тебя ответа, но ты отмалчивалась. Я прошу твоей руки, Фреда, прошу в последний раз и, если ты мне откажешь, перестану донимать тебя. Ты согласна?

Она взглянула ему в глаза. Голос ее был тих и ровен:

– Да.