Текст книги "«Если», 1996 № 10"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

Соавторы: Кирилл Королев,Владимир Гаков,Чарльз Шеффилд,Всеволод Мартыненко,Барри Брукс Лонгиер,Люциус Шепард,Тони Дэниел,Наталия Сафронова,Пол Левинсон,Людмила Щекотова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Наверное, он просто подшутил над Клеем.

– Клей решил иначе.

– Ну и дурак!

Бред пристально посмотрел на меня, и мне показалось, что я предстал перед ним в новом свете.

– Для того чтобы признать его дураком, недостаточно одних твоих слов.

– Верно, – согласился я. – Но о его дурости говорит еще многое, ты сам знаешь.

Он недовольно пробурчал что-то и уставился в огонь. Я смотрел туда же, на горсть углей, живых оранжевых камешков, разгоравшихся, меркнувших и опять вспыхивавших при порыве ветра. В свете костра была отчетливо видна ложбина между камнями, в которой спала Келли. Я бы не отказался заползти к ней под одеяла, но мне мешали горестные мысли о Кири. Мне тоже хотелось бы представлять ее себе всего лишь черной точкой, но вместо этого она появлялась перед моим мысленным взором сидящей в темноте и распевающей свои жуткие песни, от которых угасает ее рассудок; еще немного – и сама ее жизнь угаснет, как уголек…

Я выпрямился. Бред смотрел на меня. Наши взгляды встретились, и он уронил голову. Я дотронулся до его руки; он напрягся, но не сбросил мою ладонь, как неминуемо произошло бы прошлой ночью. Я понял, что он страшно утомлен.

– Спи, – сказал я.

Он не стал спорить. Вскоре из-под одеял, в которые он закутался, послышалось его глубокое, мерное дыхание.

Я тоже лег, но мне было не до сна. Мой рассудок вибрировал в унисон с окружающим безмолвием, словно рухнули барьеры, отделявшие мои мысли от черной пустоты; чудилось, что я приподнялся над землей и содрогаюсь от собственной невесомости. Сквозь жидкие облака проглянуло несколько захудалых звездочек. Я попытался сложить их в созвездие, но так и не придумал, какую фигуру из них можно выстроить. Возможно, то были путеводные звезды моей жизни, произвольно рассыпавшиеся по небу; я понял, что даже если нам удастся найти Кири, мне не восстановить былой гармонии. Моя прежняя жизнь была заполнена вопросами, задавать которые мне мешала собственная трусость или глупость, поэтому хватило самой малости, чтобы она лопнула. Если бы осколком от взрыва не ранило Кири, я бы не считал это неудачей.

Я силился догадаться, что ждет нас впереди, но в данных обстоятельствах не мог составить достоверной картины, поэтому мои мысли все время возвращались к Кири. Я глядел в черноту за костром, ощущая пустоту в голове и слушая ветер, завывающий среди камней. В конце концов на меня напала дремота; готов поклясться, что, прежде чем я растолкал Келли, чтобы она сменила меня на посту, одна из бледных звездочек метнулась на восток и устремилась к горизонту; правда, тогда я не придал этому значения.

Мы провели на равнине пять дней, но так и не нашли Кири. Ее след исчез, как пар на зеркале, и я пребывал в растерянности. В пяти днях верхом от Эджвилла пролегала как бы неофициальная граница между известным миром и неведомым, и считалось, что пересечь этот незримый рубеж – значит рисковать головой. Мне еще не приходилось встречать человека, который бросил бы вызов этой неизвестности, не считая того водителя машины-пузыря. У нас хватило бы припасов, чтобы продержаться еще пару дней, однако я склонялся к мнению, что это будет напрасной тратой времени, и решил поставить вечером вопрос ребром.

Мы устроили привал в низинке среди валунов в рост человека, ярдах в пятидесяти от холма, напоминавшего на фоне звездного неба голову ящерицы. Усадив своих спутников у костра, я завел речь о возвращении.

Выслушав меня, Келли выпалила:

– Пока мы ее не найдем, я не вернусь.

Бред крякнул, выражая свое отвращение.

– Ты бы помалкивала! Если бы не ты, ничего не случилось бы.

– Не вали все на меня! – огрызнулась она. – У тебя пока еще недостает мозгов, чтобы понять.

– Что хочу, то и говорю, – не сдавался сын.

– Лучше заткнитесь оба, – посоветовал я.

Бред и Келли непримиримо уставились в трескучий костер.

– Не будем спорить, – сказал я. – Все знают, что произошло, и у каждого из нас есть основания здесь находиться. Мы вместе начали поиски, вместе и завершим их, понятно?

– Мне-то понятно, – буркнула Келли. Бред что-то промычал.

– Будем искать ее еще два дня, – сказал я, помолчав. – Если так и не найдем, значит, не судьба.

Бред сморщился и опять что-то пробормотал.

– Что ты сказал?

– Ничего.

– Ты это брось! Давай, выкладывай. Нечего носить камень за пазухой. У нас не должно быть друг от друга секретов.

У него так заострилось лицо, что скулы, казалось, сейчас продырявят кожу.

– Если бы мать была тебе дорога, ты бы продолжал поиски, пока она не найдется. Но тебе хочется одного: побыстрее завалиться в постель со своей шлюхой! – Он вскочил. – Зачем тянуть? Поворачивай домой прямо сейчас! Вы мне не нужны: я сам ее найду.

У меня уже давно распирало от гнева грудь, и сейчас я не смог сдержаться. Бросившись на Бреда, я придавил его к камню и зажал предплечьем горло.

– Молокосос! Еще раз позволишь себе так со мной разговаривать, я тебе шею сверну!

Он перепугался, на глазах выступили слезы, но мне уже попала шлея под хвост, и я не мог угомониться. Келли попыталась меня оттащить, но я отшвырнул ее.

И тут я увидел себя со стороны: до того дошел, что ору на тринадцатилетнего мальчишку! Меня сразу покинул гнев, сменившийся жгучим стыдом. Я отпустил Бреда и сделал шаг в сторону, дрожа от пережитой ярости.

– Прости, – сказал я, но он уже бросился прочь, в темноту, и, видимо, не услышал моего извинения.

– Вернется, – сказала Келли. – Ничего с ним не случится.

Мне не требовались ничьи успокоения, и я отошел от нее. Но она догнала меня, прижалась сзади, обвила руками. Нежности мне тоже не требовались, и я отбросил ее руки.

– Что происходит? – спросила она.

– Ты о чем, черт возьми?

– О нас с тобой. Я понимаю, что при Бреде ты не можешь заниматься любовью, но дело не только в этом.

– Возможно, – ответил я. – Не знаю.

Я шагнул от костра в темноту. Твердая земля захрустела под каблуками. Темнота вливалась мне в глазницы, все вокруг набухло тоской, навевая самое черное настроение и уверенность, что судьба окончательно от меня отвернулась.

– Знаешь, как придется поступить? – с горечью спросил я, не глядя на Келли. – Скакать и скакать – не два дня, а гораздо дольше. Ничего другого нам не остается. Скакать до тех пор, пока не превратимся в скелеты, болтающиеся в седлах.

Видимо, я ждал от нее возражений, слов надежды, но она смолчала. Оглянувшись, я увидел, что она сидит перед костром, уронив голову на колени и сжав ее руками.

Я ожидал, что к утру воспряну духом, однако этого не случилось. Погода соответствовала моему мрачному настроению: ветер грозил перейти в ураган, швыряясь в нас снегом и не позволяя разглядеть друг друга. Я мотался в седле, обвязав лицо шарфом и задрав воротник, но у меня все равно заиндевели брови. В голове роились зловещие мысли – скорее, не мысли даже, а осознание какого-то нового наполнения души: прежнее улетучилось, сменившись новой пустотой, прочной и гнетущей, как скальный гранит в сумерках. Я не желал с этим мириться, пытался доказать самому себе, что минутная горечь или вспышка гнева не могут привести к такому результату. Но потом мне начало казаться, что перемена произошла несколькими днями раньше и что вспышка гнева просто окончательно расшвыряла остатки моей прежней натуры. Я чувствовал себя совершенно оторванным от Келли и Бредли. Во мне не осталось никаких эмоций, я был холоден, как воздух, насыщенный снегом. Теперь я видел, насколько всей моей жизни недоставало связности. Не жизнь, а бессмысленный набор звуков, череда невыразительных кадров. Поняв это, я как бы обрел новую свободу, что еще больше меня озадачило. Возможно, то же самое ощущали Плохие Люди, а возможно, такие чувства – шаг в их направлении. Эта догадка не порадовала и не испугала меня. В ней не было красочности, вкуса, а снова один лед. Когда рядом оказывались Келли или Бредли, я видел, что они настроены так же мрачно; когда наши взгляды встречались, не возникало никакого чувства – ни ненависти, ни любви, ни даже просто тепла. Я вспоминал свои давешние слова о скачке без конца, понимая теперь, что они могут оказаться пророческими.

К середине дня ветер утих, снегопад ослабел. То, что я принимал раньше за горные вершины на горизонте, превратилось в тучи, зато гораздо ближе появились настоящие обрывы, бурые и скалистые: они образовывали узкое ущелье, которое нам предстояло миновать. Здесь тоже не было признаков жизни, кроме редкой гусиной лапчатки, но при всей мертвенности пейзажа мне почему-то начало казаться, что мы приближаемся к более отрадным местам. Небо просветлело и приобрело грязно-белый оттенок, но о положении солнца можно было лишь примерно догадываться по свечению в западной части небосклона. Я напрягся в ожидании чего-то. Один раз мне почудилось какое-то движение на вершине горы. Решив, что это тигр, я вынул из чехла винтовку и усилил бдительность, но угроза вроде бы миновала.

Вечером мы встали на привал в маленькой расщелине на склоне горы. Я расседлал лошадей, Бредли и Келли развели костер. До темноты оставалось еще полчаса, разговаривать никому не хотелось, и я решил пройтись по ущелью. Пространство между известковыми стенами было таким узким, что я мог бы упереться руками сразу в обе стены, высота ущелья составляла тридцать – сорок футов. Здесь рос колючий кустарник, под ногами шуршал толстый слой камешков, как будто они осыпались от подземного толчка. Местами известняк как бы пузырился и приобретал темную окраску – такой породы мне еще не доводилось видеть. Разрыв камни, я выудил пару пауков и веточек, а потом, когда уже собирался поворачивать обратно, увидел полузасыпанный предмет, привлекший мое внимание своей гладкостью. Я расшвырял камни и поднял предмет. Это был прямоугольник три дюйма длиной и два шириной, весом всего пару унций; пыльный верх предмета был темным и выпуклым. Я смахнул пыль и понял, что моя находка имеет золотистую окраску. Я перевернул предмет. Внутренняя поверхность была обита тканью.

Спустя минуту-другую, роясь в камнях в поисках чего-нибудь еще, я мысленно перекинул мостик от своей находки к золотистому шлему на голове у водителя машины-пузыря. Сначала я упрекнул себя за поспешные выводы, но вскоре нашел нечто, подкрепившее мою догадку. Сначала я принял это за корень с пятью ветхими, скрюченными отростками, но потом разобрался, что передо мной высохшая человеческая рука. Я резко выпрямился, опасаясь каждого дуновения ветра и борясь с тошнотой, но потом, поборов себя, продолжил раскопки. Постепенно моему взору предстало почти все тело, вернее, истлевшая плоть среди вылинявшего оранжевого тряпья и осколки шлема. В затылке трупа красовалась дыра размером в мой кулак, по краям которой тянулась цыпочка пузырьков. Я перевернул тело. Шейные позвонки рассыпались, голова откатилась в сторону. Несмотря на подступившую тошноту, я перевернул голову и увидел щелочки глаз под бровями. На меня смотрело лицо человека тысячелетнего возраста. На лбу черепа не оказалось выходного отверстия, из чего следовало, что дыра в затылке не могла быть проделана пулей или любым другим известным мне оружием.

Меня охватило странное чувство: то был не страх, а злость. Отчасти я злился, вспоминая смешного человечка в красном комбинезоне, дразнившего обезьян, но не только поэтому: меня раздосадовала какая-то совершенная против меня несправедливость, которую я не мог точно определить. Собственная злость приободрила: это было первое настоящее чувство, которое я испытал за целый день. Теперь я понимал, почему пляшут обезьяны и воют тигры. Мне самому захотелось пуститься в пляс и завыть, запустить в небо камнем, убить неведомого врага.

Наверное, я на некоторое время лишился рассудка; далеко не сразу я поймал себя на первой связной мысли, которая гласила: понятия не имею, что теперь делать. Инстинкт подсказывал, что пора возвращаться в Эджвилл, но в душу вдруг закралось подозрение, что в Эджвилле еще опаснее, чем на равнине, что вне города мне как-то спокойнее. Я знал: необходимо поставить в известность Бреда и Келли. Скрывать от них правду было бы бессмысленно. Просто я еще не понял толком, что все это значит. Все, прежде казавшееся осмысленным, теперь выглядело жалкой чепухой. Последний день в седле и найденные останки перевернули мир. Прошлое казалось теперь ворохом, бессмысленных поступков. В одном я был твердо уверен, и, хотя радоваться здесь было нечему, это давало мне хоть ка-кую-то точку опоры: равнина – не пустота. Здесь есть жизнь, и это не только Плохие Люди, а кое-что похуже. Еще я знал, что опасность таится совсем близко. Нам грозила смерть, и вовсе не от голода.

Повторяю, я намеревался рассказать о мертвеце Бреду и Келли, но не спешил с этим. Увидев более-менее пологий склон, я стал подниматься и достиг по краю ущелья места, откуда был виден свет нашего костра. Тогда я сел, свесив ноги, и предался размышлениям, по большей части невеселым. Я по-прежнему не знал, как поступить, но мной все больше овладевало желание разобраться в причине смерти бедняги из машины-пузыря. Дело было безнадежное, однако я не мог отделаться от этого желания; в его неистовости было что-то противоестественное, словно я всю жизнь только этого и ждал. В конце концов я устал от мыслей и стал бездумно таращиться на дымок костра.

Не знаю, когда мое внимание привлекло движение звезд; наверное, сначала я тупо наблюдал за ними, а всполошился гораздо позже. В движение пришли сразу три звезды, причем вместо того чтобы просто прочертить по небу дугу и исчезнуть, как бывает с метеоритами, они перемещались по прямой, застывали, потом снова срывались с места. Обеспокоило меня, видимо, их приближение: звезды явно очерчивали ту же траекторию, что и горы на фоне неба. Окончательно перепугала меня одна звездочка: она загорелась бледно-желтым светом и испустила яркий изумрудный луч; когда луч скользнул по склону, раздался приглушенный рокот. Дальше я сидеть не мог: вскочив, я помчался, как ужаленный, не помня себя от страха. Увидев Бреда и Келли, я завопил:

– Ведите лошадей! Сюда, наверх!

Они озадаченно переглянулись.

– Что случилось? – крикнул Бред.

Я видел, что три звезды неумолимо приближаются.

– Быстрее! Поторапливайтесь, черт возьми! Беда!

Это привело их в чувство.

Когда они поднялись ко мне с лошадьми, звезды перестали быть звездами: теперь они напоминали метательные снаряды обезьян: заостренные цилиндры в тридцать – сорок футов длиной, с выпуклым днищем. Подробнее разглядывать их мне было некогда. Я прыгнул на коня, натянул поводья и крикнул Бреду и Келли:

– Помните пещеру наверху?

– Что это такое? – испуганно спросила Келли, не спуская глаз с цилиндров.

– Позже разберемся, – ответил я. – А сейчас – вперед, к пещере!

Мы стали отчаянно штурмовать склон; лошади скользили на осыпающейся гальке и едва не падали, однако в конце концов достигли цели. Вход оказался таким узким, что лошади едва протиснулись внутрь, зато дальше пещера расширялась, и ей не было видно конца. Мы оставили лошадей и подползли к отверстию. В двух сотнях футов под собой мы увидели все три цилиндра: они висели над ущельем, откуда мы только что сбежали. Это было невероятное зрелище: цилиндры рывками сновали туда-сюда, словно были легче воздуха и реагировали на каждый порыв ночного ветерка. Они оказались раза в два больше, чем я думал сначала, и через их обшивку просачивалось белое свечение, настолько интенсивное, что смотреть на них больше секунды было невозможно. Цилиндры издавали высокий дрожащий звук, похожий на пение флейты, только куда пронзительнее. От этого звука у меня побежали по всему телу мурашки.

Никогда в жизни я еще не испытывал такого страха. Я дрожал, как конь, шарахнувшийся от огня, но все равно до боли таращил глаза, пока от этого неземного света у меня не помутилось в голове. Я поманил Бреда и Келли и отполз вместе с ними в глубину пещеры. Там мы уселись. Лошади испуганно храпели, но эти звуки меня, наоборот, успокоили. Бред задал вопрос, что же нам теперь делать, а я спросил в ответ, что он предлагает. Швыряться в эти штуковины камнями? Лучше сидеть смирно, пока они не уберутся. Я едва различал сына, сидевшего в какой-то паре футов от меня, и мысленно умолял чертовы цилиндры убраться подобру-поздорову и оставить нас в покое. До моего слуха по-прежнему долетал издаваемый ими невозможный звук, в пещеру проникало белое свечение.

Келли снова спросила, что это такое. Я ответил: наверное, какие-то аппараты.

– Я и сама вижу, – нетерпеливо ответила она. – Кто, по-твоему, ими управляет?

Над этим я еще не успел поразмыслить, но почему-то обозвал себя глупцом за то, что не подготовил ответа на столь естественный вопрос.

– Капитаны, кто же еще! Больше некому.

– Зачем им нас преследовать? – спросил Бред.

– Может быть, им нет до нас никакого дела. Мало ли, какие у них занятия.

– Тогда зачем нам было убегать?

Я вспомнил, что еще не рассказывал им о мертвеце, но решил, что сейчас не время: довольно с них дурных новостей.

– Мы правильно сделали, что удрали, уж поверь мне.

Мы немного посидели молча, потом Бред проговорил:

– Думаешь, мама встретилась с ними?

Я тяжело вздохнул; в замкнутом пространстве пещеры мой вздох мог соперничать по звучности с конским храпом.

– Если они ведут здесь наблюдение, то не исключено.

Снова молчание. Сын сказал:

– Когда они уберутся, мы можем попробовать выследить их.

Я собирался ответить, что нам лучше держаться подальше, но тут вход в пещеру осветился изумрудным сиянием, и меня повалила наземь неведомая сила. Очнулся я в кромешной тьме, с полным песка ртом, со звоном в ушах. Немного погодя я почувствовал прикосновение Бреда к моей груди и услышал его голос:

– Папа!

Лошади ржали и отчаянно перебирали копытами, пытаясь освободиться от пут. Я попробовал было приподняться, но головокружение заставило меня снова плюхнуться.

– Келли… – пробормотал я.

– Она ушла искать выход.

– Что?.. – Я не закончил и снова упал головой в пыль.

– Вход завалило. Там теперь не меньше тонны камней.

– Черт! – Я нащупал у себя на затылке здоровенную шишку. В глазах у меня было темным-темно. – Как кони?

– В порядке, просто перепугались.

– Ясно, – пробурчал я. – Я тоже.

Я осторожно сел, нашел плечо Бреда и крепко сжал. Думать я не мог; мной овладела тупость, мешавшая даже бояться. Казалось, у меня в голове все время повторяется тот чудовищный взрыв, и сноп окутанных дымом камней снова и снова вышибает из меня мозги.

Совсем скоро издалека послышался голос Келли: она сообщала, что кое-что нашла, и подзывала нас. Я все еще находился в полубессознательном состоянии, поэтому позволил Бреду выступить моим провожатым. Мы двинулись в глубь горы и спустя примерно минуту увидели звезды в темно-синем овале неба.

– Видите? – снова окликнула нас Келли откуда-то спереди.

– Почти добрались! – отозвался я.

Пролом находился на высоте шести футов; человек мог в него пролезть, но лошади ни за что не смогли бы выбраться через него из проклятой пещеры. Меня посетила мысль, что раз мы лишаемся коней, то лучше бы нам было сразу погибнуть при взрыве. Впрочем, стоило мне выкарабкаться на холод и увидеть находку Келли, как я сразу забыл об участи коней и о нашей незавидной судьбе.

С этой стороны тоже, насколько хватало глаз, тянулась унылая равнина. Но разница существовала, и коренная: внизу, в нескольких сотнях футов от подножия горы, располагался огромный кратер, представлявший собой круг с диаметром примерно в милю и напоминавший гигантский сосуд, источающий золотое сияние. Это сияние было настолько сильным, что скрывало все каверны в стенах кратера, за исключением самых глубоких. Мне захотелось сравнить кратер с зияющей золотой раной на морщинистой шкуре. Над кратером сновали все те же три летательных аппарата, напоминая своей суетой насекомых, прилетевших к издохшей белке. У нас на глазах они исчезли в жерле кратера.

После того как они скрылись из виду, никто из нас не проронил ни слова. Не знаю, как насчет Бреда и Келли, но лично мое представление о мироздании, и без того уже изрядно пошатнувшееся, при виде этого кратера, окончательно рухнуло. Возможно, так на меня подействовали его размеры и льющийся свет. Скорее всего, ранние признаки несоответствия, сейчас, при виде этой чудовищной неправильности, дали о себе знать с новой силой и окончательно лишили меня способности передвигаться; меня теперь хватало только на одно – ошеломленно качать головой. Каких-то полчаса назад я сумел бы, если б меня об этом попросили, определить, где я нахожусь и почему: я бы сказал, что забрался с сыном и с любовницей в пустыню, на расстояние шести дней верхом от Эджвилла, в самый центр пустоты, где когда-то, несчетные века назад, еще до катастрофы, цвел прежний мир. Я считал бы это исчерпывающим ответом и не ставил бы под сомнение свое место и цель в мире. Теперь же я ощущал себя в окружении чужаков, среди бескрайней тьмы, подсвеченной снизу, в абстрактной пустоте, без малейших ключей к отгадке. Возможно, моя реакция выглядит чрезмерной.

Сейчас я понимаю, что катастрофа назревала давно и была вызвана далеко не только событиями последнего дня; но это не делало ее менее внезапной.

Тишину нарушила Келли: она предложила спуститься в кратер, ибо иного выбора у нас нет. Не помню, что я ей ответил – кажется, что-то насчет лошадей: даже если мы спустимся, то должны будем потом вернуться и пристрелить их – не оставлять же коней умирать от жажды! После этого разговор продолжался еще какое-то время, но я не помню ни словечка. Видимо, мы начали спуск по склону, пораженные тем, что кратер становится еще шире и ярче – нас ждала золотая бездна.

Мы находились уже в каких-то пятидесяти футах от подножия горы, над самым кратером, когда из темноты нас окликнул женский голос, приказав бросить винтовки. Это было так неожиданно, что я подчинился без колебания. Думаю, обстоятельства не оставляли иного выбора: мы никого не могли разглядеть и не сумели бы сопротивляться. Неподалеку раздались шаги, и я увидел среди камней приближающиеся фигуры. Людей было много – то ли тридцать, то ли больше. Они собрались вокруг нас; некоторых освещало зарево из кратера, но большинство оставались неясными зловещими тенями в надвинутых шляпах и длинных плащах.

– Кто вы такие? – спросил мужской голос, более низкий, чем окликнувший нас женский, но менее злобный и даже смутно знакомый.

Мы назвали себя и объяснили, что приехали из Эджвилла.

– Боб Хиллард! – задумчиво повторил невидимый мужчина. – Вот черт!

– Парень с ним – его сын, – подсказал кто-то. – А девчонка работает у Форноффа.

– А вы-то кто, хотелось бы мне знать? – спросил я, не желая выдавать свой испуг: ведь я предполагал, что мы оказались в лапах у Плохих Людей. Мне следовало бы испугаться гораздо сильнее, но вся ситуация повергла меня в такое замешательство, что сейчас было не до переживаний.

– Некоторых из нас ты знаешь, – ответил мне еще один голос.

– Уж меня, по крайней мере, точно.

Загорелась спичка, осветившая сначала руки говорившего, потом, когда от спички занялся факел, физиономию, похожую при такой подсветке на лик призрака. Я узнал Клея Форноффа, хотя он отяжелел, зарос щетиной, выглядел измотанным: его капризное выражение ни с чем нельзя было спутать.

– Если бы не он, я бы никогда здесь не оказался, – сказал Клей.

– Выходит, у тебя перед ним должок, Клей? – встрял кто-то.

– Сам знаешь, у меня не было другого выбора, – сказал я.

– Неважно, – ответил он. – Вышло так, что ты даже оказал мне услугу. Хотя сам ты этого не предполагал, а посылал меня на верную смерть, ведь так?

Рядом с Клеем выросла огромная тень, отодвинувшая его в сторону.

– Если тебе хочется сводить счеты, то отложи это на потом, – раздался уже знакомый мужской голос. Свет факела упал на говорившего, и моя догадка подтвердилась: это был Уолл – детина с бровями филина, кудлатой седеющей бородой, толстыми губами, нависшим лбом, застывшим выражением безразличия на физиономии. Из-под шляпы падали на плечи черные волосы.

– Черт возьми, Боб, – обратился он ко мне, – такому отвратительному стрелку, как ты, не стоило забираться за тридевять земель.

Я всегда восхищался Уоллом, а он, оказывается, запомнил меня как мазилу… Было от чего ощутить себя глупым беспомощным мальчишкой, разоблаченным именно тем человеком, которого ты возводил в ранг героя!

– Я здесь по делу.

Уолл изучал Келли и Бреда, вытаращивших глаза на невиданного гиганта.

– Растерялись, да? – спросил он с добродушной усмешкой. – Вам сейчас кажется, что даже «право» и «лево» поменялись местами?

Я был поражен столь кратким и точным описанием моего состояния; можно было подумать, что такая растерянность – обычнейшее дело, и поставить диагноз для любого не составляет труда.

– Что ты об этом знаешь? – задиристо спросил я.

– То и знаю, что все мы это испытали, – терпеливо ответил он.

– Это начинается с любым после пяти дней пути. У того, кто забирается сюда, вопросов обычно набирается больше, чем ответов. – Видишь ли, – он кашлянул и сплюнул через плечо, – в больнице вас не только лечат. Капитаны обрабатывают вас, чтобы вы оставались довольны своей судьбой. Что-то вроде гипноза. Требуются веские причины, чтобы человек оттуда вырвался. Единственный путь – испытать сильные чувства. – Он склонил голову набок, испытующе глядя на меня. – Что привело тебя сюда?

– Моя жена Кири, – ответил я, силясь переварить услышанное.

– Она потерпела поражение в дуэли и с горя отправилась сюда умирать.

– Кири… – повторил Уолл. – Я ее помню. Она хорошо дралась.

– Мы думаем, что она там, в этой дыре, – вставил Бредли.

Уолл покосился на него.

– Очень может быть.

Его напускное безразличие подсказало мне, что если Кири действительно спустилась в кратер, то мы вряд ли снова ее увидим.

– Что-то я не пойму… – выдавил я и зачастил, пытаясь прогнать из головы мрачные образы, связанные с участью Кири. – Что за чертовщина? Зачем Капитанам понадобилось нас обрабатывать? Как это?..

– Полегче, – остановил меня Уолл, кладя руку мне на плечо. Рука была такой тяжелой, что я поневоле умолк. – У меня нет времени давать вам урок истории. По правде говоря, не знаю, многому ли смогу вас научить. Насколько нам представляется, все обстоит примерно так, как говорят Капитаны. Хотя у меня есть подозрение, что людям, пережившим дурные времена, никакого выбора не предоставили: Капитаны просто поселили их там, где хотели, и обработали, чтобы они не роптали. Но кое-что все-таки сильно отличается от их версии. Во-первых, они нам не друзья: наоборот, они играют с нами, как с глупыми хищниками. При желании они могли бы в два счета нас умертвить. Только это испортило бы всю игру. Наша роль – представлять для них опасность, будоражить, не давать покоя. Им это нравится. Поэтому наша задача – незаметно накопить силы, чтобы в один прекрасный день окончательно разделаться с «кукловодами». И этот день не за горами. Вы еще успеете узнать подробности. Что вам нужно понять уже сейчас, – он опять сплюнул, – теперь и вы стали Плохими. Может, прямо сейчас вам это непонятно, но вы уже не сможете вернуться, раз ваше состояние изменилось. Вас уже не тянет обратно. Теперь ваша жизнь здесь, так что используйте ее на всю катушку. А это значит – помогать во всем нам. Если мы совершаем налет на Эджвилл, чтобы раздобыть припасов, вы участвуете в налете. Иного не дано.

– Если все это так, – сказала Келли, – то почему бы вам не открыть глаза жителям Эджвилла, Уиндброукена, вообще всем людям?

– Возможно, в конце концов мы так и поступим. Но представь себе картину: банда Плохих врывается в город и начинает клеветать на Капитанов, будто они – враги человечества. Как на это посмотрят? Думаешь, нам поверят? Нет, извольте поскитаться по пустыне, прежде чем узнаете правду. А проделав этот путь, вы уже верите в нее с первого раза. – Он прищелкнул языком. – Между прочим, многие Плохие еще не присоединились к нам. Вот о чем придется позаботиться, прежде чем просвещать Эджвилл.

Мы стояли не шевелясь, пораженные услышанным. Сперва его слова повергли нас в отчаяние, но потом нашли в голове требуемую нишу, и мне уже казалось, что я знал все это всегда. В одно было почти невозможно поверить – что я превратился отныне в Плохого. Чем больше я обдумывал сказанное Уоллом, тем меньше чувствовал себя Плохим. У меня было такое чувство, что нас швырнули на дно пустого колодца, а с вышины нас изучают жестокие лица, невидимые на фоне черного неба, решая, кого поднять и сожрать. Я чувствовал не страх, но одиночество, как будто очнулся после забытья голым, посреди пустоты. Будь у меня такая возможность, я бы присел на камень и как следует обо всем поразмыслил, чтобы самому прийти к выводам. Но Бредли схватил меня за руку и сказал:

– Мы должны спуститься. Надо найти маму.

– Не сейчас, парень, – остановил его Уолл. – Если поторопишься, то протянешь не дольше, чем плевок на раскаленной решетке. Мы спустимся туда завтра.

– Я с вами, – сказал Бредли.

– Слушай меня, сынок. – При всей своей мягкости голос Уолла прозвучал гулко, словно в пещере. – Отныне ты будешь делать только то, что тебе скажут. Мы здесь не ради развлечения. Мы заняты очень опасным делом. Я восхищен твоей решимостью найти мать, клянусь. Возможно, мы сможем ей помочь. Но то, что намечено на завтра, завтра и произойдет, и помешать этому никто не в силах. Лучше тебе сразу начать к этому привыкать.

Бредли промолчал. Клей Форнофф, отдав соседу факел, подошел к Бреду и обнял его за плечи.

– Пошли перекусим.

Мне не нравилось, что Клей берет его под свое крылышко, но я знал, что Бреду не захочется оставаться со мной, поэтому, даже не пикнув, позволил им растаять в темноте.

Уолл шагнул ко мне; несмотря на холод, я почувствовал его звериный запах. Его глаза под совиными бровями отражали пламя факела. Раньше я замечал, что люди, с которыми ты долго не виделся, проигрывают по сравнению с впечатлением, каковое осталось о них в твоей памяти. Однако на Уолла это не распространялось. В золотом зареве кратера он выглядел не просто человеком, а монументом.

– Где вы оставили своих коней? – спросил он.

Я ответил.

– Вот черт! – Он шлепнул себя по ляжке и, подозвав кого-то, дал поручение подняться к пещере и выяснить, как можно помочь лошадям. Потом он обернулся ко мне и прищелкнул языком. У него недоставало переднего зуба, и дыра во рту была размером с сустав моего большого пальца. – Не дрейфь, Боб! Можно подумать, ты оказался в аду и ждешь появления чертей с кочергами. Уж поверь мне, здесь тебе будет гораздо лучше, чем в городе.

В этом я почти не сомневался, но почему-то мне не было радостно это слышать.