Текст книги "Графиня Монте-Кристо (Мадемуазель Монте-Кристо)"

Автор книги: Поль Магален (Махалин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА V
Приглашение на танец
_{(Из голубого дневника)}

Ах, Урсула, Урсула! Добрые сестры оказались правы. Мир – это действительно нечто ужасное.

О, для нас гораздо лучше было бы остаться в монастыре, в тишине и безвестности, подальше от всяких соблазнов и искушений!

Но ты, наверное, не понимаешь меня?

О, теперь, когда глаза мои ослеплены этим блеском, когда слух мой очарован этой прелестной музыкой, а сердце тронуто льстивыми речами, я чувствую, что возвращение к прежней жизни уже невозможно. И все же душу мою наполняет страх.

Сегодня вечером я впервые увидела тот ослепительный свет, тот яркий факел, который называется обществом, против опасностей которого нас так часто предостерегали добрые сестры.

Перед моим взором еще сияют канделябры и люстры, нестерпимым огнем горят бриллианты, меня окружают роскошные шелковые платья.

Ах, Урсула, ты и представить себе не можешь, как все это прекрасно!

Сначала мне показалось, что я попала в какую-то волшебную страну, одну из тех, которые мы иногда видим в сновидениях.

Везде цветы, везде ослепительный свет газовых ламп, а женщины кажутся сказочными феями в украшениях из звезд.

Боясь лишиться чувств от волнения, я тяжело оперлась на руку сопровождавшего меня полковника Фрица.

Внезапно сквозь окружавший меня золотистый туман я увидела приближавшуюся ко мне женщину, красота и величественность осанки которой превосходили всякое воображение.

Это была хозяйка дома, где проходил бал, это была графиня Монте-Кристо.

Она ласково взяла меня за руку. И что же она сказала мне?

– Не бойтесь, дитя мое.

И я тут же перестала испытывать всякий страх.

Графиня любезно усадила меня между собою и моей матушкой.

Я все еще была слишком взволнована и возбуждена, чтобы запомнить все, что она мне говорила. Помню только, что она сделала мне несколько комплиментов относительно моего платья и выразила радость от знакомства со мной.

Однако тут я, никогда прежде не страдавшая от излишней скромности и всегда считавшая себя довольно привлекательной, внезапно почувствовала замешательство, ибо нашла графиню в тысячу раз красивее себя.

Глаза всех присутствующих были устремлены на нас. Графиня была столь любезна, что отнесла это внимание на мой счет и повторяла это столь часто, что я наконец невольно поверила ей.

Ах, дорогая Урсула, тщеславие – это мерзкий грех, но уверяю тебя, оно доставляет массу удовольствия.

Мимо нас двигалась настоящая процессия и для каждого из гостей у графини Монте-Кристо находилось доброе слово. Позже она представила меня некоторым из приглашенных, и при виде моего успеха матушка слегка покраснела.

Тем временем заиграл оркестр.

– О, эти ножки готовы пуститься в пляс, так и кажется, что сейчас они превратятся в крылья, – с веселым блеском в глазах заметила графиня. – Ничего, дорогая, сейчас мы найдем вам подходящего кавалера, – добавила она.

Напрасно уверяла я ее, что не умею и не хочу танцевать. По просьбе графини один из молодых людей, который, поклонившись нам, собрался было отойти в сторону, остался и тут графиня представила его мне. Это оказался виконт де ла Крус, который сразу же произвел на меня приятное впечатление.

Он очень красив, но похоже совсем не обращает на это внимания; хотя на губах его часто играет мягкая улыбка, но во взгляде темных глаз чувствуется легкая печаль.

Ты, должно быть, скажешь, что для первого знакомства я уделила ему слишком много внимания. Отвечу на это, что наблюдательной девушке достаточно одного беглого взгляда, чтобы составить себе мнение о молодом человеке, кроме того, у меня была масса времени для анализа достоинств своего героя, ибо я имела честь танцевать с ним.

Да, милая подруга, я танцевала и это оказалось вовсе не таким трудным искусством, как я ожидала. Графиня Монте-Кристо оказалась совершенно права. Ноги девушек действительно иногда напоминают крылья, только сами девушки об этом часто не догадываются. Кроме того, я ведь танцевала не первый раз в жизни.

Хотя виконт де ла Крус пригласил меня на танец и я согласилась, графиня Монте-Кристо, заметив мое волнение, решила дать мне время немного прийти в себя и обратилась к виконту с просьбой отложить наш танец на более позднее время.

Поклонившись в знак молчаливого согласия, виконт удалился с торжественностью Сида, облаченного во фрак.

Стоило ему отойти на несколько шагов, как я немедленно обрушила упреки на голову матушки и графини Монте-Кристо, но обе лишь посмеялись надо мной, особенно последняя.

– Признайтесь, дорогое дитя, – сказала она, – что вам очень хочется танцевать и лишь ложный стыд удерживает вас от этого. Вот почему я выбрала для вас этого несравненного кавалера, который способен вызвать зависть у многих молодых дам и девиц.

Помолчав немного, она продолжала:

– Виконт слишком серьезен, чтобы скакать по зале подобно восемнадцатилетнему мальчику, и пригласив вас сегодня на танец, он впервые на моей памяти изменил своим привычкам. Теперь вы можете гордиться тем, что первой в моем доме смогли превратить этого героя в танцора.

– Героя, сударыня? – с удивлением переспросила я.

– Да, дитя мое, героя, – ответила она. – Возможно, в свое время бедной старой женщине будет позволено поведать вам и всему миру, кто такой на самом деле виконт де ла Крус и какое благородное сердце бьется в его груди. Сейчас же я лишь могу повторить слова, вызвавшие ваше удивление: он настоящий герой!

Я промолчала, ибо чувствовала, что графиня хочет добавить что-то еще.

– Представьте себе, – продолжала она после короткой паузы, – что в одном человеке самопожертвование сочетается с мужеством, что он объединяет в себе качества рыцаря и святого, являясь тем возвышенным существом, которое называют героем. Так вот, виконт де ла Крус именно такой человек.

В этот момент виконт вновь подошел к нам.

Он был очень бледен, но на его гордом спокойном лице не отражалось никакого волнения. Я встала.

– В чем дело, Киприенна? – воскликнула матушка, – ты же обещала виконту кадриль, а оркестр играет сейчас вальс.

– Это не важно, – с улыбкой заметила графиня Монте-Кристо, – какая разница, кадриль это или вальс. Уверена, что мадемуазель Киприенна, для которой это как-никак первый бал, ни в коем случае не спутает фигуры.

Виконт легко коснулся моей руки. Оркестр в это время играл очаровательный вальс под названием «Приглашение на танец».

Я положила руку на плечо своего партнера, он легко обнял меня за талию, мы закружились по зале и тут я почувствовала, что для женщины нет большего счастья, чем ощутить поддержку сильной руки и мужественного сердца.

У виконта отважное сердце и рука его крепка, я чувствовала, что могу без опаски довериться ему. Короче говоря, я была счастлива и относилась к своему партнеру, как к настоящему герою, но герой мой упорно молчал, хотя я чувствовала, что ему есть что сказать мне. Сгорая от любопытства, я тем не менее боялась первой нарушить молчание.

Когда танец кончился и виконт повел меня на место, он вдруг неожиданно шепнул мне на ухо несколько слов, услышав которые, я чуть не лишилась чувств.

– Будьте осторожны, мадемуазель, – сказал он, – вам угрожает смертельная опасность.

Увидев, что я вся дрожу, в любую минуту готовая упасть в обморок, он поддержал меня твердой рукой и тихонько добавил:

– Но ваши друзья не дремлют, от вас лишь требуется помочь им в нужный момент.

Мы вернулись к графине Монте-Кристо и виконт, не сказав больше ни слова, поклонился и отошел прочь.

– Ваш отец, дитя мое, прохаживается по гостиным вместе с вашей матушкой, – обратилась ко мне графиня, – позвольте мне на время стать вашей опекуншей.

Не успела я выразить ей свое согласие, как к нам снова подошли мои родители.

Отец, по-видимому, был в плохом настроении. Мне удалось расслышать лишь его последние слова, обращенные к матушке.

– Дело необходимо довести до конца, – резко говорил он, – и так как вы не желаете говорить с ней, то мне придется взять это на себя.

Увидев меня, он замолчал и сразу же начал улыбаться привычным образом.

Я подумала, что они говорили обо мне и что разговор их был каким-то образом связан с предупреждением виконта.

– Вам угрожает смертельная опасность, – шепнул он мне.

Смертельная опасность! Неужели же она исходит от моего отца, этого естественного покровителя, дарованного мне самим Богом? Какое безумие!

Тем временем бал кончился.

В холле я заметила полковника Фрица.

– Подождите меня, – обратился к нему отец, – я скоро вернусь.

Отец, собственно говоря, проводил нас только до кареты и, захлопнув дверцу, крикнул кучеру:

– Домой!

Затем он снова вернулся на крыльцо и я заметила, что у них с полковником тут же завязался оживленный разговор. Уверена, что они говорили обо мне.

Матушка прижимала к глазам платок и раза два или три мне показалось, что она плачет.

– Что случилось, матушка, что вас так беспокоит? – спросила я наконец.

Ничего не ответив, она лишь нежно взяла меня за руку.

Когда мы приехали домой, она лихорадочно поцеловала меня и я почувствовала, что лицо ее влажно от слез.

– Киприенна! Киприенна! Ты должна выполнить волю своего отца!

Это было все, что сказала мне матушка и, вместо того, чтобы, как обычно, проводить меня в мою комнату, она сразу же прошла к себе и заперлась там.

Что все это значило? Чем были вызваны эти слезы? Что мне следовало предпринять и кому я могла довериться в эту минуту?

Матушка просила меня подчиниться воле отца, но что заставило ее так плакать, говоря это?

Ах, Урсула, почему тебя нет рядом со мной? Твоя дружба помогла бы мне разобраться во всем, ты смогла бы поддержать и защитить меня. Родительский дом, куда мне так хотелось вернуться, оказался полон загадок и ловушек. Боюсь, что отец окажется моим злейшим врагом. Матушка страдает не меньше меня, но старается ни во что не вмешиваться, и единственный человек, к которому я питаю полное доверие, единственный, кто, как я верю, может спасти меня, – это посторонний и почти незнакомый мне человек.

Я так несчастна, так печальна, я чувствую себя такой одинокой и равнодушной ко всему!

Кажется, я скоро сойду с ума.

Только что я закрыла свой голубой дневник и собралась готовиться ко сну. Я уже сняла с себя бальное платье и открыла шкатулку для драгоценностей, чтобы положить туда свои украшения.

Как ты думаешь, что я там обнаружила?

Записку в несколько слов. Вот ее содержание:

«Вам угрожает страшная опасность, но ваши друзья готовы защитить вас. Окажите им помощь в нужный момент».

Как могла попасть сюда эта записка? Кто эти таинственные друзья, которые проникли в мою комнату и написали те же слова, что прошептал мне на ухо виконт де ла Крус?

Мои друзья! Возможно, это враги, прячущиеся под личиной дружбы, чтобы принести мне тем больший вред? Но я уверена в виконте, человек с таким лицом и взглядом не может лгать.

Да и зачем ему обманывать меня?

О, если он солгал мне, если с его стороны это лишь ловкий трюк, то значит он самый презренный из людей!

«Вам угрожает страшная опасность, но ваши друзья готовы защитить вас. Окажите им помощь в нужный момент».

ГЛАВА VI
Оргия

В тот час, когда Киприенна поверяла голубому дневнику свои заветные мысли и опасения, в маленьком доме поблизости от Барьер-Пигаль происходила сцена совсем иного рода.

В описываемое нами время этот район, теперь полностью застроенный, представлял собою обширную равнину с несколькими особняками, окруженными большими садами.

В глубине одного из этих садов сидели полковник Фриц и его друг граф Лоредан де Пьюзо. Помимо них, там собралось также с дюжину гостей, как мужчин, так и женщин.

Поздний ужин близится к концу, в хрустальных бокалах пенится шампанское.

Королевой вечера является Нини Мусташ, одна из тех знаменитых женщин, чья слава длится до тех пор, пока не увянет их красота – то есть несколько дней, несколько месяцев или несколько лет.

Граф де Пьюзо безумно влюблен в нее и в этом нет ничего удивительного, ибо трудно найти более очаровательное и обворожительное существо, чем прелестная Нини.

Являясь воплощением греха, она кажется ожившей античной статуей Венеры. Единственной ее соперницей может считаться златокудрая Аврелия, называемая иногда Монте-Кристо. Ранее мы уже говорили о сходстве, послужившем причиной этого прозвища.

Однако в тот вечер Аврелия была в другом месте.

Мужчины были совершенно пьяны, а услаждавшие их одалиски были опьянены вином лишь наполовину.

Обед закончился оргией, а оргия постепенно перешла в настоящую вакханалию. Женщины нестройно запели фривольные песни, голоса их звучали резко и неприятно.

Лоредан встал с места с выражением глубокого отвращения на лице.

– Уйдем отсюда, – сказал он полковнику Фрицу.

Чем больше эти женщины пили, чем больше кричали и чем громче смеялись, тем сильнее охватывала графа невыразимая печаль. Возможно, это были угрызения совести.

Перед глазами графа встал образ Киприенны, как бы заслонившей от него на время всех этих разнузданных фурий.

Образ его дочери Киприенны, покоящейся сейчас в своей девичьей постели, Киприенны, которая, конечно же, не забыла помолиться за него перед сном. Бросив на полковника Фрица сердитый взгляд, он снова пробормотал сквозь зубы:

– А что, если он все-таки обманул меня? Что, если Киприенна действительно моя дочь?

Полковник Фриц, казалось, не расслышал слов графа.

– Вставайте, пошли отсюда! – повторил господин де Пьюзо, тряся своего друга за плечо.

Резко обернувшись, полковник с яростью дикого зверя уставился на графа. На какую-то секунду взгляды их скрестились, как шпаги во время поединка.

– Уйдем отсюда! – в третий раз сказал граф.

С трудом поднявшись на ноги, полковник Фриц молча последовал за графом.

У дверей их ожидал экипаж.

Нини уже давно освоилась с причудами своего господина. Эта сильная натура питала отвращение к слабости во всех ее проявлениях. Презрительно скривив губы и пожав плечами, она тихо прошептала:

– Что из того, что он убежал? Ведь завтра он все равно снова будет здесь!

Затем вздохнула и добавила:

– Вот если бы он совсем перестал бывать здесь!

По дороге карета графа де Пьюзо встретилась с другим экипажем, направлявшимся к дому Нини. Через несколько минут в столовую вошла прекрасная Аврелия.

Сходство ее с графиней Монте-Кристо было поистине удивительным, однако при более внимательном осмотре в них можно было найти немало различий.

Например, обе они были блондинками, но в то время как волосы графини несколько смягчали величественные черты ее лица, белокурые кудри Аврелии придавали ей вид какой-то дикой страстности.

Обе они были ослепительно прекрасны, но графиня была похожа на первых христианских императриц, а Аврелия напоминала своей красотой Фаустину или Мессалину.

Голоса их отличались таким же сходством и таким же различием.

Увидев вошедшую подругу, Нини Мусташ устремилась ей навстречу.

– Вот наконец и ты, Аврелия! А я уже боялась, что ты не приедешь.

– Как же я могла не навестить тебя, раз ты написала мне, что страдаешь? – тихо отозвалась Аврелия.

– Можешь говорить громче, – с горькой улыбкой произнесла Нини, – сейчас эти люди нас все равно не поймут и не услышат. Посмотри только на них!

И она презрительным жестом указала на окружающих.

Некоторые из гостей хрипло смеялись, некоторые пытались петь, но не могли, в то время как другие просто спали, положив головы на стол.

– Пойдем отсюда, – сказала Нини Аврелии, – вид этих людей внушает мне отвращение.

На диване в прихожей мирно спал лакей.

– Когда эти господа позвонят, вели подать их кареты, – разбудила она его, а затем прошла вместе с Аврелией в другую дверь, которую тотчас же заперла изнутри.

Комната, куда вошли обе женщины, представляла собой большую спальню, в которой на всем, как и на самой хозяйке этого дома, лежал отпечаток великолепия и печали, свойственный роскошной форме без души и без содержания.

В отчаянии Нини рухнула на диван, разразившись горькими рыданиями.

Оставшаяся стоять Аврелия молча наблюдала за ней.

– Так вот во что мы превращаем тех, кого любим! – вскричала наконец Нини, порывисто подымаясь с дивана. – Разве ты никогда этого не чувствовала? Разве тебе никогда не приходилось страдать самой от ран, нанесенных твоим поклонникам твоей же рукой? Разве ты никогда не ломала руки в отчаянии при мысли об их мучениях?

Аврелия медленно покачала головой.

– Никогда! – решительно произнесла она.

– Значит, ты очень сильная! – прошептала Нини, – хотела бы и я быть такой же.

Помолчав немного, она продолжала:

– В конце концов, ты права – око за око, зуб за зуб, позор за позор.

Аврелия ничего не ответила на эту тираду.

Медленно приблизившись к своей подруге, которая снова упала на диван, она положила свою холодную руку на обнаженное плечо Нини.

– Так что же ты хотела сказать мне? – деловито осведомилась она.

– Я? Ничего. Впрочем, я хотела сказать тебе, что невыносимо страдаю, – тихо ответила Нини, – ведь я не такая сильная и смелая, как ты. Когда кто-нибудь умоляет меня, я улыбаюсь, когда другой человек плачет, я смеюсь, но эта комедия приносит мне невыразимые муки и ты сама видишь, как дорого я плачу за все это!

– Если ты ничего больше мне не скажешь, то думаю, мне лучше уехать, – заметила Аврелия с нетерпеливым жестом.

– О нет, останься, прошу тебя!

Сказав это, Нини взяла Аврелию за руку, заставив ее сесть рядом с собой.

– Не оставляй меня, – продолжала она – ведь мне так необходимо твое мужество и утешение. У графа де Пьюзо есть жена. Говорят, она настоящая святая и к тому же в сто раз красивее нас. Его жена – мой враг и я к ней ревную, ибо люблю человека, которого разоряю. Я люблю его за его слабость, я люблю его за то горе, которое сама ему причиняю. Ради меня он принес в жертву свою жену и тем самым совершил непоправимую ошибку, ведь она гораздо лучше меня и еще могла бы его спасти. Кроме того, у него есть дочь, девушка шестнадцати лет, завтра он тоже пожертвует ей ради меня.

Аврелия молча пожала плечами.

– О, да, я понимаю тебя, – продолжала Нини, – что же из того? – хочешь ты сказать. Сначала я тоже так думала, ведь продали же меня, почему же теперь не могут продать и ее? И все же я захотела увидеть ее, я была так глупа, что попросила показать мне ее на Елисейских полях. Ах, Аврелия, это настоящий златовласый ангел с детской улыбкой!

Нини Мусташ закрыла рукой глаза, как бы ослепленная неземным видением, и какое-то время хранила молчание, но вскоре заговорила вновь.

– Бедное невинное дитя! Какой ужас, что судьба этого несчастного существа находится в руках такой женщины, как я! Нет, Господь не должен допустить этого!

– Но кто же заставляет тебя совершать это преступление? – спросила Аврелия, внимательно глядя на Нини.

– Ты спрашиваешь кто? – вскричала Нини. – Так значит, я должна рассказать тебе все? Кто? Кто же, как ни эти дьяволы, толкнувшие меня на путь беззакония и порока, кто же, как ни эти поставщики моргов, тюрем и больниц!

– И ты ничего не можешь сделать? Не можешь оказать им сопротивления?

– Я тут бессильна. Граф де Пьюзо разорен. Счастье его дочери должно быть принесено в жертву и я выбрана инструментом для осуществления этого преступления!

Сказав это, Нини Мусташ нервно вскочила с дивана и начала мерять комнату быстрыми шагами.

– Выслушай же меня! – снова заговорила она. – Ты все узнаешь, я расскажу тебе то, о чем раньше боялась даже вспоминать. Но прошу тебя заранее: ни слова, ни одного иронического замечания, ни одной из тех холодных насмешек, которые ты обычно так любишь!

Сказав это, она задула свечу, так что комната неожиданно погрузилась в полную темноту.

– Итак, я начинаю, – взволнованно произнесла Нини Мусташ. – Слушай меня не прерывая, иначе, если хочешь, можешь отправляться спать.

ГЛАВА VII
Исповедь Нини

Когда я была совсем маленькой девочкой, – начала Нини, – меня звали именем, которое я теперь не могу слышать без содрогания.

Это простое бесхитростное имя, но для меня оно является единственной памятью о далеком прошлом, которое никогда больше не возвратится. Это память о доме моего отца, о моей невинности и о моих разрушенных мечтах.

Итак, меня звали Селиной.

Селина давно уже умерла для всех и живет теперь лишь в памяти Нини Мусташ.

Отец мой был часовщиком, а мать свою я никогда не знала, ибо она умерла при родах моей младшей сестры, я тогда была еще слишком мала, чтобы помнить ее. Однако отец мой был так добр, что я почти не ощущала потери матери.

Когда я немного подросла, отец возложил на меня обязанности по ведению домашнего хозяйства и присмотр за младшей сестренкой Урсулой.

Я одевала ее и водила гулять, готовила пищу и чинила одежду, а отец со своим единственным подмастерьем чинил часы жителей нашей округи.

Мы не были богаты, но ни в чем не нуждались, а следовательно, были счастливы.

Ученика отца звали Луи Жакмен. Он был мой ровесник, неплохо образован и являлся сыном вдовы, жившей в том же доме, что и мы. Луи и его мать составляли все наше общество. Луи был умен и прилежен, так что отец со временем стал подумывать о том, чтобы оставить ему свое дело вместе со старшей дочерью.

Я очень любила Луи, хотя он был еще очень молод, а я уже тогда выглядела, как маленькая женщина.

Однажды мой отец познакомился с одним молодым человеком, снимавшим у дворника нашего дома жалкую комнатушку на чердаке за шесть франков в месяц.

Внешность и манеры этого юноши говорили о хорошем происхождении, но никто из нас не интересовался его именем, которое он тщательно скрывал, несомненно, из гордости.

Однако он признавал, что принадлежит к знатной и богатой семье и что родители были против его решения стать актером, предоставив ему выбор между нищетой и отказом от своих планов.

Недолго думая, он из уважения к семье выбрал себе фальшивое имя и стал зваться Флорестаном.

Его красивая внешность, театральные жесты и окружавшая его тайна показались мне столь неотразимыми, что я не устояла и влюбилась в Флорестана.

С этого времени заботы по хозяйству стали казаться мне настоящим рабством.

Из всех добродетелей у меня осталась лишь одна – материнское сердце, если это слово применимо в данном случае, ибо я по-прежнему любила свою сестру Урсулу той любовью, которой мать любит своего первенца.

Ах, эта любовь, которая могла бы спасти меня от падения, лишь способствовала моему несчастью!

Лишь один Луи Жакмен не доверял Флорестану.

Опасаясь, что отец догадается о моих истинных чувствах, я стала лицемеркой, притворившись, что без памяти влюблена в своего нареченного.

Бедный парень легко поддался на обман и отец начал приготовления к нашей свадьбе.

Были сделаны необходимые покупки – подвенечное платье, фата, мебель для нового жилища и многое другое. Назначили день свадьбы и сделали объявление о предстоящем браке, но за неделю до свадьбы, как раз в день своего совершеннолетия, я сбежала из дома с Флорестаном.

Мы отправились в Брюссель, где Флорестан встретился со своим другом по имени Лежижан, который одолжил ему крупную сумму денег.

Позже я, к своему горю, узнала, чем они занимались. Надо ли говорить, что вскоре я рассталась с Флорестаном, надо ли называть тебе его приемника?

Покинув Лежижана так же, как Флорестана, я вернулась в Париж, чтобы продолжить свою порочную жизнь на более высоком уровне.

Однажды ночью, или, вернее, ранним утром, ибо теперь ночь для меня превратилась в день, я пошатываясь выходила из дверей одного из больших ресторанов на бульварах.

Внезапно, в тот самый момент, когда я собиралась было сесть в наемный экипаж, кто-то повелительно окликнул меня:

– Селина!

Пораженная, как ударом молнии, я обернулась и увидела перед собой Луи Жакмена.

Боже, как он изменился! Бледный, похудевший, с чахоточным румянцем на щеках!

Приказав извозчику остановиться, Жакмен схватил меня за руку и втолкнул в карету. Я не сопротивлялась.

Войдя в карету следом за мной, он сел на противоположное сиденье и дал кучеру адрес дома моего отца.

Дрожа от стыда, я ждала, когда Луи заговорит со мной, но он оставался мрачен и безмолвен. Казалось, он не собирался бранить или упрекать меня. Не в силах больше выносить это молчание, я решилась заговорить первой.

– Как мой отец? – спросила я.

– Он умер.

Последовало напряженное молчание, прервать которое я не осмелилась.

Наконец экипаж остановился у дверей моего прежнего жилища.

Расплатившись с извозчиком, Жакмен провел меня в подъезд и мы стали подниматься по лестнице. У дверей моей прежней квартиры мы остановились.

Он постучался, за дверью послышался шелест платья и на пороге появилась госпожа Жакмен.

– Вот она! – сказал Луи своей матери, подталкивая меня через порог.

– Ах, бедное дитя! – воскликнула добрая женщина.

Плача, мать Луи сделала знак, по которому вперед вышел ребенок, присутствие которого в комнате я заметила только теперь.

Я нагнулась и две ручонки, две маленькие и слабые детские ручонки обхватили меня за шею.

Только тут я узнала наконец Урсулу, мою сестренку, мою дорогую дочурку!

– Разве ты не узнаешь меня, Урсула? – взволнованно спросила я.

Но девочка ничего не отвечала, молча смотря на меня.

– Неужели ты забыла свою Селину? – плача спросила госпожа Жакмен.

Малышка улыбнулась.

– Селина умерла, так сказал мне папа, – тихо проговорила она наконец. – Кроме того, Селина никогда не одевалась так хорошо, – добавила она, указывая на мое бархатное платье, на кружева и бриллианты.

Отчаяние снова охватило меня и я воскликнула:

– Она права, Селина действительно умерла!