Текст книги "Графиня Монте-Кристо (Мадемуазель Монте-Кристо)"

Автор книги: Поль Магален (Махалин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА XV
Оправдание

Отсутствие королевского прокурора длилось около недели – для Элен, Жозефа и Розы это была целая вечность сомнений и нетерпеливых ожиданий. И вот наконец он вернулся.

Роза и Жозеф находились в камере у своей госпожи, когда внезапно вошедший тюремщик сообщил узнице, что ее сейчас навестит господин Мори-Дюкенель.

Итак, через минуту ее судьба решится.

В коридоре послышались поспешные шаги, дверь отворилась и на пороге камеры появился королевский прокурор, лицо его так и сияло восторгом. Увидев это, Элен без сил откинулась на спинку кресла.

– Я спасена, – мелькнуло у нее в голове.

Роза и Жозеф направились к двери, но королевский прокурор знаком попросил их остаться.

– Дорогая графиня, – радостно воскликнул он, обращаясь к Элен, – предпринятые мною шаги принесли ожидаемый успех.

В порыве восторженной признательности Элен рухнула перед ним на колени и рыдая вскричала:

– Благодарю вас, друг мой! Да благословит вас Господь за проявленное великодушие!

– Еще одну минуту, графиня, – проговорил королевский прокурор, бережно поднимая Элен и вновь усаживая ее на стул. – Вот ваше помилование, подписанное королем. Я обещал вам торжественное восстановление вашего доброго имени и сегодня сообщаю вам об успехе.

Последовала короткая пауза.

Поскольку Элен продолжала хранить молчание, королевский прокурор заговорил снова.

– Еще совсем недавно вы были свободны, богаты и пользовались всеобщим уважением. И все это вы потеряли благодаря мне, графиня. Великодушие короля позволило мне вернуть вам свободу, что касается богатства и доброго имени, то позвольте мне предложить вам взамен их свое собственное состояние и имя.

И поскольку Элен продолжала робко смотреть на него, не понимая сказанных им слов, то господин Мори-Дюкенель тихо добавил:

– Согласны ли вы принять мое имя, сударыня? Оно не так знатно, как ваше теперешнее, но принадлежит честному и порядочному человеку.

– О, да! – воскликнула Элен, – это действительно имя человека доброго и благородного, но ведь я обещала своему мужу и его брату никогда не менять фамилии де Ранкон! Кроме того, ваша жертва не восстановит моего доброго имени. Как знать, что скажут люди? Оказанную вами услугу могут приписать жалким целям, от которых мы с вами были бесконечно далеки.

Помолчав несколько секунд, Элен продолжала:

– Теперь я жалею, что вы пошли на это, господин королевский прокурор. Случилось именно то, чего я так боялась. Двери моей тюрьмы отпирает не правосудие, а лишь милосердие короля, даровавшего мне помилование. Бог мне свидетель, что я скорее готова умереть в этих стенах с сознанием своей невиновности, чем выйти на свободу с убеждением, что, обратившись с просьбою о помиловании, я тем самым как бы призналась королю в своей вине.

Господин Мори-Дюкенель был в полном отчаянии, чувствуя себя совершенно уничтоженным словами графини де Ранкон.

– Да, графиня, – произнес он наконец после долгого молчания, – готов признать, что я действовал довольно неблагоразумно, но это был единственный шанс спасти вас. Кроме того, мне не пришлось вымаливать вам прощения, наоборот, я говорил с гордо поднятой головой и мне удалось быстро убедить его величество и господина министра. Они считают это актом правосудия, а не милосердия, поверьте мне.

– И все же я ни минуты не думаю колебать вашу решимость, деликатную причину которой хорошо понимаю. Поэтому позвольте сообщить вам другое предложение, санкционированное вашими влиятельными покровителями.

Тут только королевский прокурор вспомнил, что в камере, помимо него и графини, находились еще Роза и Жозеф. Осознав это, он невольно оглянулся на них. Отлично поняв значение этого взгляда, Жозеф схватил Розу за руку и выбежал вместе с нею за дверь.

Разговор Элен с прокурором занял очень много времени, но никто так и не узнал его содержания.

Жозефу удалось расслышать лишь последние слова, сказанные Элен при расставании с Мори-Дюкенелем, с которым ей никогда больше не суждено было увидеться.

– Господин королевский прокурор, – с глубокой благодарностью заявила она перед самым его уходом, – я никогда не смогла бы принять от вас эту жертву, если бы дело шло лишь об одном человеке. Но поскольку вы были готовы вернуть матери ее честное имя, то несомненно разрешите ей обратиться к вам с просьбой позаботиться о ее дочери. Уверенность в этом значительно упростит мою задачу, это единственное утешение, которое вы еще в силах дать мне.

– О, что я слышу? – в испуге вскричал Жозеф.

– Да, – печально ответил королевский прокурор, – эта благородная дама отказалась воспользоваться помилованием, которое я ей принес. Указ еще не опубликован и я уничтожил его.

С этого дня Элен снова стала печальна.

Не прошло и недели после посещения королевского прокурора, как она серьезно заболела. Тюремный врач заявил, что у графини де Ранкон открылась чахотка. Для спасения несчастной были испробованы все средства. По распоряжению господина Мори-Дюкенеля из Парижа вызвали доктора Озама, знаменитого столичного врача, который вскоре вынужден был признать, что на выздоровление Элен почти нет надежды.

– Если бы вы хотели жить, сударыня, то мне, возможно, удалось бы спасти вас, – заметил прославленный врач.

В ответ больная лишь покачала головой, как бы желая сказать: «Зачем мне жить, господин доктор?»

Во всем городе говорили лишь о «праведной преступнице».

– Она умирает, как мученица, – говорили одни.

– Да, но как она жила? – возражали другие.

Что касается господина Мори-Дюкенеля, то им внезапно овладела какая-то странная меланхолия и на следующий год он умер от неведомой болезни, причем врачи не смогли найти удовлетворительного объяснения внезапной кончине столь сильного и энергичного человека.

Однажды утром тюремную церковь открыли для посетителей, ибо весь город захотел присутствовать на похоронах графини Элен де Ранкон.

Королевский прокурор, бледный и печальный, тоже был на этой церемонии.

Присутствующие с особым интересом наблюдали за Эркюлем Шампионом и его другом Матифо, которые в глубоком трауре стояли у самого гроба.

Внимание публики было также приковано к маленькому ребенку в черном, которого держала на руках нянька.

– Это ее дочь! – шептались в толпе, – бедная крошка осталась круглой сиротой.

Из всех собравшихся в церкви истинное горе испытывали лишь Жозеф и Роза, тихо плакавшие в тени колонны. Соседи, удивленные столь глубоким проявлением чувств, спрашивали друг у друга, кто это такие. Хорошо информированные лица (где они только не встречаются?) быстро узнали хорошенькую Розу, Жозеф же не был известен почти никому из присутствующих.

Лишь эти преданные слуги проводили на кладбище гроб с телом покойной. Впрочем, они были не совсем одни. Доктор Озам тоже выразил желание проводить в последний путь свою пациентку. Вернувшись с кладбища, он подозвал к себе плачущую Розу и шепнул ей на ухо несколько слов.

Возможно, к тому времени девушка уже успела выплакать все слезы, возможно, причина заключалась в чем-то другом, но как бы то ни было, после этого разговора Роза сразу же прекратила рыдания.

Через неделю после похорон в газетах появилось сообщение о помиловании Элен де Ранкон, вдовы графа де Ранкона, но милость короля пришла слишком поздно.

* * *

Через два дня после погребения несчастной графини у ворот лучшей гостиницы в маленьком городке Амбозок остановилась почтовая карета, в которой сидело двое.

Один из пассажиров был еще молод, но задумчивое выражение лица и редкие светлые волосы позволяли предположить в нем молодого ученого, отдающего науке все свои силы. Рядом с ним сидел юноша, почти мальчик.

Пассажирами этими были доктор Озам и Жозеф.

Пока помощники конюха меняли лошадей в упряжке, доктор схватил Жозефа за руку и тихо прошептал ему на ухо:

– Не теряй надежды, мой мальчик.

Подозвав к себе хозяина гостиницы, доктор тихо поговорил с ним о чем-то пару минут, после чего хозяин поспешно удалился.

Через несколько минут в карету запрягли свежих лошадей и кучер занял свое место.

В ту же минуту из дома медленно вышли две женщины, одна из которых была под густой вуалью, и, войдя в карету, заняли места напротив доктора и Жозефа.

Сердце юноши сжалось от волнения, ибо в одной из женщин он узнал Розу.

Кто же была ее спутница в длинном вдовьем покрывале?

Растерянный Жозеф не осмеливался обратиться с этим вопросом к своему спутнику. Таинственная незнакомка под вуалью неожиданно открыла Евангелие, которое держала в руках, и громко прочитала следующие строки:

«…сказавши эти слова, Иисус Христос воззвал громким голосом: «Лазарь! иди вон».

И вышел умерший из пещеры…»

Кучер щелкнул кнутом, зазвенели бубенцы, и лошади пустились крупной рысью.

Из кареты доносился радостный смех, звуки которого мешались с плачем и вздохами.

НИЩЕТА БОГАЧЕЙ

ГЛАВА I
Цвет голубой и белый

Яркое весеннее солнце заливало веселым светом огромный обсаженный липами внутренний двор женского монастыря в городе Б…

Небольшие группки воспитанниц по пять-шесть человек в каждой играли и радостно распевали на свежем воздухе, подобно вырвавшимся на свободу маленьким пташкам, а серьезные монахини разного возраста перебирали четки, степенно прохаживаясь в тени деревьев.

В стороне от других, в дальнем тенистом уголке двора сидели на каменной скамье под сенью покрытого зеленью несмотря на раннюю весну индийского каштана две совсем еще юные девушки.

На одной из них была свешивающаяся на грудь голубая лента, обозначавшая, что ее владелица является воспитанницей старшей группы; вторая же девушка, почти одного возраста с подругой, была украшена лишь белой лентой, означавшей принадлежность к средней группе.

Первая, с голубой лентой на шее, была прелестным созданием, не старше семнадцати лет, безошибочными признаками породистости которой служили руки и ноги самой аристократической формы, а также грациозная фигура и изящество всех ее движений. Девушка, по-видимому, была богата, на что указывало одетое на ней в тот день изысканное шелковое платье.

Другая девушка, весьма миловидная брюнетка, по красоте, пожалуй, ни в чем не уступала подруге, разве что была чуть менее утонченна и элегантна. На ней было простое форменное шерстяное платье, а следы от булавок на ее изящных пальчиках указывали на то, что шитье и вязание служили ей средствами к существованию, а не простым времяпрепровождением.

И действительно, Урсуле Дюран приходилось платить за жилье и воспитание в монастыре, помогая сестрам по хозяйству, в то время как мадемуазель Киприенна де Пьюзо, была гордостью монастыря, являясь самой знатной и богатой из его воспитанниц.

Тем не менее юная аристократка и скромная мещанка получали от своей беседы огромное удовольствие, ибо были неразлучными и самыми близкими подругами. Главной причиной их тесной дружбы было правило, согласно которому все воспитанницы женского монастыря в Б… обычно жили в нем лишь до пятнадцатилетнего возраста.

Лишь Киприенна и Урсула, возможно, по небрежности родных или по какой-то другой причине, остались в обители дольше положенного возраста, когда богатые семьи обычно забирали своих дочерей домой, чтобы дать им более блестящее светское образование, на что добрые сестры просто не были способны.

Что касается Киприенны, то в этом отношении, хоть она и осталась жить в монастыре, ничего не было упущено, ибо к ней из города регулярно приходили учителя с целью восполнить пробелы в программе монастырского воспитания.

Урсула же, без сомнения, просто принадлежала к бедной семье, не имеющей возможности позволить себе роскоши платить за более разностороннее образование.

Таким образом, Киприенна и Урсула, будучи самыми старшими из воспитанниц, стали близкими подругами.

Из всей своей семьи Урсула знала лишь одну замужнюю кузину по имени Селина Морель.

Эта красивая молодая женщина, по-видимому, очень любила Урсулу, ибо при каждом посещении монастыря с ее стороны следовали бесконечные слезы, объятия и поцелуи.

Госпожа Морель оплатила лишь первые годы обучения своей родственницы, заранее выразив желание, чтобы в будущем Урсула по мере сил старалась обеспечивать себя сама.

Наставнице, без сомнения, была известна тайна госпожи Морель, ибо она часто повторяла Урсуле:

– Почаще молись за свою кузину, дитя мое, ты должна очень любить и почитать ее.

Киприенна, в отличие от подруги, хорошо знала своих родителей, но, возможно, лишь больше страдала от этого. Почему же эти родители, столь богатые и знатные, по праву принадлежащие к высшим кругам парижского общества, решились так далеко и надолго удалить от себя собственную дочь?

Почему же ей, как и Урсуле, пришлось в течение десяти лет проводить все каникулы в сырых дворах и в больших скучных садах обители? Разве родители не любили ее? К несчастью, бедняжка Киприенна, читая сухие и холодные письма матери, могла ответить на этот вопрос лишь утвердительно.

В жизни Урсулы по крайней мере была какая-то тайна. Киприенна же, семейное положение которой было вполне определенно, могла найти лишь одно объяснение молчаливому пренебрежению со стороны родителей – к ней испытывали либо равнодушие, либо ненависть.

Отец навещал ее лишь трижды в год, и эти короткие встречи всегда проходили в приемной монастыря. Он спрашивал ее, счастлива ли она, не испытывает ли в чем-нибудь нужды, а затем целовал в лоб, протягивая ей туго набитый кошелек.

На этом свидание заканчивалось.

Часто, услышав как за отцом захлопывается дверь, Киприенна в отчаянии говорила себе: «Лучше бы он совсем не приезжал!»

Однако однажды – было это около года назад – Киприенна все же испытала счастье.

В тот день она получила от матери обычное холодное и короткое письмо, в котором та просила ее быть прилежной и передать привет настоятельнице.

Внизу письма, под самой подписью, Киприенна заметила круглое пятнышко, которое приняла за след слезы своей матери.

Значит мать плакала, когда писала ей это холодное письмо, значит она ее все-так любила!

С какой нежностью целовала бедная девушка это пятнышко и как радовалась, когда Урсула придала ему то же значение, что и она! С того дня подруги стали говорить лишь о матери Киприенны и ни о чем больше.

В тот час, когда мы заглянули во двор монастыря, на каменной скамье разговоров почти не велось, зато девушки много плакали, ибо утром Киприенна получила очередное письмо от отца, в котором тот извещал ее о своем скором приезде.

По словам отца, Киприенне пришла пора покинуть монастырь, вернуться в семью и начать выезжать в свет.

Но что же станет с нею после разлуки с лучшей и единственной подругой?

Обладая мужественным сердцем, Урсула первой перестала плакать и постаралась улыбнуться.

– Зачем печалиться, ведь ты едешь к своей матери! – весело сказала она.

– Да, – со вздохом отозвалась Киприенна, – но зато я теряю тебя.

– Но ведь ты будешь бывать на балах и концертах, много веселиться и вскоре забудешь свою бедную Урсулу.

– О, никогда, никогда! Клянусь тебе в этом!

– Ты богата, знатна и прекрасна, как ангел. Как бы я хотела видеть тебя в твоем первом бальном платье!

Девушки надолго умолкли.

– Ах, Киприенна, – продолжала Урсула, – я так тебя люблю, что мне кажется, что у нас с тобой одна душа на двоих. Вся твоя забота будет состоять лишь в том, чтобы быть красивой и очаровывать всех вокруг, я же всего лишь бедная девушка без имени и состояния.

Перемена тем временем закончилась, зазвонил колокольчик и девушки рука об руку направились в классную комнату.

По пути им встретилась одна из монахинь, попросившая их пройти к матери-настоятельнице.

– Мы должны пойти туда обе? – удивленно переспросила Урсула.

– Да, обе, – отозвалась монахиня.

Мать-настоятельница ждала их в маленькой часовне, служившей ей в качестве приемной.

– Дорогие дети мои, – ласково заговорила она, увидев вошедших девушек, – я хочу поговорить с вами обеими, ибо для каждой из вас у меня найдется что сказать. Ты, Киприенна, получила письмо от отца, а я получила письмо от твоей кузины, Урсула. Ты тоже должна покинуть наш монастырь. Не забывайте же о своей дружбе, дети мои, и если кому-нибудь из вас потребуется защита, то ищите ее друг у друга. Киприенна, я вверяю твоим заботам Урсулу; Урсула, я вверяю тебе Киприенну. А теперь, дети, обнимите меня, нам надо попрощаться.

Девушки с волнением обняли добрую женщину, которую им, возможно, уже никогда не суждено будет больше увидеть.

При расставании Киприенна подарила Урсуле прекрасный альбом в белом переплете, на котором золотом было вытеснено слово «Дружба».

Урсула истратила чуть не все свои сбережения на такой же подарок для Киприенны, – только альбом ее был в голубом переплете.

– Итак, – шутливо заметила она, – мы по-прежнему останемся белой и голубой.

На следующий день в приемной было пролито немало слез. Господин де Пьюзо присутствовал при расставании подруг.

Киприенна уже сидела в карете, когда Урсула, выпустив ее наконец из объятий и поцеловав в последний раз, спрыгнула с подножки на землю. Дверца с шумом захлопнулась и карета стала быстро удаляться от здания монастыря.

Урсула должна была выехать тем же вечером в дилижансе в обществе приехавшей за ней полной дамы с грубыми вульгарными манерами, которая никогда раньше не бывала в монастыре, хоть и назвалась теткой Урсулы.

Улыбаясь, она сообщила племяннице, что та будет жить у нее в доме.

– Мы не богаты, дорогое дитя, – весело заявила она, – но у нас добрые сердца. Я добрая женщина и мой Жоссе тоже человек очень добродушный. Жоссе – это мой муж и, следовательно, твой дядя. Госпожа Морель поручила тебя нашей заботе и, будь уверена, ты окажешься в хороших руках.

Всю дорогу разговор продолжался в том же духе. Через три-четыре часа Урсула вполне освоилась с болтовней своей тетушки, во время которой девушка предпочитала больше помалкивать, размышляя о планах в отношении своего будущего, которые могли возникнуть у госпожи Морель.

Вскоре Урсула узнала, что ей придется самой зарабатывать себе на жизнь и почувствовала невольное облегчение при мысли, что ничем не будет обязана чете Жоссе.

Оказалось, что госпожа Морель заранее позаботилась о месте для Урсулы – девушка должна была работать у госпожи Розель, владевшей одним из крупнейших в Париже магазинов по продаже льняного товара. Через три четверти часа дилижанс остановился у ворот одного из домов на Пляс Нотр-Дам де Виктуар, и тут Урсула, оглушенная громким городским шумом, поняла выходя из экипажа, что два любящих друг друга существа, живущих в одном огромном городе, могут быть так же далеки друг от друга, как если бы их разделяли сотни миль.

Войдя вместе с госпожой Жоссе во двор дома, Урсула увидела стоящего там остроносого человечка, который, казалось, ждал кого-то.

Завидев его, госпожа Жоссе, которая тоже, по-видимому, разыскивала кого-то, вертя головой по сторонам, устремилась вперед, таща с собой Урсулу.

– Вот и он, пойдем же скорее! – возбужденно затараторила почтенная дама.

Через несколько секунд она уже сжимала маленького человечка в объятиях, радостно восклицая:

– Здравствуй, старина, здравствуй, мой мальчик! Я привезла к тебе твою племянницу Урсулу!

Вежливо поклонившись Урсуле, «мальчик» обернулся к жене и холодно произнес:

– Доброе утро, дорогая Бабетта.

ГЛАВА II
Бал у графини Монте-Кристо

Зимой 18… года графиня Монте-Кристо была настоящей королевой сезона в Париже, причем интерес к ее особе еще больше подогревал тот факт, что никто не знал, откуда она родом и из каких мест приехала в столицу. Лишь одно не подлежало никакому сомнению – это была дама из высшего общества, о чем свидетельствовали ее прекрасные манеры и аристократическая внешность.

У каждого из претендующих на право знать все – а таких людей очень много в том довольно узком кругу, который обычно называют «весь Париж» – была готова своя легенда о происхождении и жизни графини Монте-Кристо.

Одни говорили, что это молдаванская княгиня, путешествующая по Европе подобно шведской королеве Христине.

Другие уверяли, что она приехала в Париж прямо из Константинополя, где была замужем за султаном.

Третьи утверждали, что это близкая подруга знаменитой леди Эстер Стенхоуп, о которой в то время говорила вся Европа.

Как бы то ни было и какой бы из этих версий ни оказали предпочтение наши читатели, в любом случае ясно было одно: в тот год королевой парижского общества была звезда первой величины по имени графиня Монте-Кристо.

Ее особняк на Елисейских полях был одним из лучших в столице, а лошади и экипажи графини вызывали восхищение у всех, кому доводилось их видеть.

Никто не мог в точности назвать стоимость ее бриллиантов, но было совершенно очевидно, что она составляла целое состояние.

Все слуги графини были наняты ею в Париже, поэтому никто из них ничего не знал и ничего не мог сообщить о прошлом своей госпожи.

Лишь один человек, возможно, мог кое-что рассказать о таинственной графине, но он упорно молчал.

Человек этот, по-видимому, близкий друг госпожи Монте-Кристо, называл себя виконтом де ла Крус и испанским креолом, причем его смуглая кожа придавала убедительность такому утверждению.

Дамы находили его весьма красивым, хотя и несколько суровым на вид. Мужчины страстно домогались дружбы виконта, несмотря на то, что испытывали перед этим человеком какой-то безотчетный страх.

Жизнь его, помимо загадочных отношений с графиней Монте-Кристо, не представляла из себя никакой тайны.

Виконт сам охотно признавал, что имеет доход в сорок тысяч франков, являясь владельцем особняка на углу Шоссе д’Антэн. Он был холост и не любил говорить о своем возрасте.

Злые языки утверждали, что сеньор де ла Крус красит волосы. Насколько было известно, у этого человека имелась лишь одна слабость, отчасти оправданная некоторыми романтическими обстоятельствами.

Слабость эта звалась Аврелией и жила на первом этаже особняка на Шоссе д’Антэн. В Париже об Аврелии рассказывали настоящие чудеса.

Каждому человеку из общества случалось видеть эту прелестную женщину, обязанную своими первыми успехами в свете некоторым сходством с графиней Монте-Кристо.

В тот вечер, о котором мы говорим, в доме графини устраивался бал и большой прием, приглашения на который были разосланы всем звездам аристократического, дипломатического и финансового мира Парижа.

Дамы в бальных платьях, увешанные орденами седовласые кавалеры, молодые офицеры в золотых эполетах и юные девицы в украшенных цветами нарядах выходили из экипажей, нескончаемой вереницей подъезжавших к двери особняка.

Графиня Монте-Кристо принимала гостей в огромной парадной гостиной. Одних она приветствовала легким наклонением головы, других улыбкой, а третьим говорила несколько слов, от которых тот, к кому они были обращены, чувствовал себя счастливым, а находящиеся вокруг испытывали жгучую зависть к счастливцу.

Когда доложили о прибытии графа де Пьюзо, многие заметили, что графиня встала и сделала шаг к двери.

Граф де Пьюзо под руку с женой направился к хозяйке дома, которая устремилась им навстречу.

– Как мило с вашей стороны, что вы согласились навестить меня, – любезно проговорила она, – а я уже боялась, что вы не приедете и тем самым лишите нас удовольствия познакомиться с этим милым ребенком.

Говоря это, она указала на покрасневшую Киприенну, подходившую под руку с полковником Фрицем, близким другом ее отца.

– Бедняжка! – заметила с гордой и радостной улыбкой мать девушки, – она еще очень застенчива, ведь это ее первый выход в свет после приезда из монастыря.

– Той, у кого такие глаза, нечего бояться, – радушно проговорила графиня Монте-Кристо. – Посмотрите же на нас, дорогое дитя, и подтвердите, что мы не внушаем вам никакого страха.

Застенчиво подняв глаза, Киприенна прочитала в красивом лице графини такой участливый интерес, такую сердечную откровенность, что невольно почувствовала к ней сильную симпатию.

– Ведь вы не боитесь меня, не так ли? – повторила графиня.

– О, нет, сударыня, – прошептала Киприенна.

– Ну что ж, тогда давайте станем друзьями. Проведите со мной этот вечер, чтобы я смогла получше познакомить вас с тем миром, в котором вам предстоит жить. – И обернувшись к полковнику, она продолжала, – извините, полковник, что похищаю у вас вашу очаровательную спутницу, но вам придется примириться с этим. Барон де Матифо, по-видимому, ищет кого-то и я ни сколько не удивлюсь, если окажется, что он разыскивает именно вас.

Последние слова были сказаны с такой странной иронией, что удивленный полковник внимательно посмотрел на графиню, которая ответила на его взгляд самой дружеской улыбкой. Низко поклонившись, полковник затерялся в толпе, а граф де Пьюзо вскоре последовал за своим другом.

Графу Лоредану де Пьюзо было не более сорока лет и, несмотря на свой маленький рост, он считался одним из самых элегантных мужчин своего времени.

Став миллионером и пэром Франции в двадцать шесть лет благодаря женитьбе на мадемуазель де Бомон-Симез, он давно уже имел в жизни все, что хотел.

И все же однажды этот энергичный молодой человек неожиданно для всех превратился в седого разочарованного старичка, у которого от всей его юности остался лишь один дендизм, а внезапно развившийся скептицизм превратился в настоящую манию.

Догнав полковника Фрица в толпе гостей, граф торопливо отвел его в угол гостиной.

– Какие новости, полковник? – нетерпеливо осведомился господин де Пьюзо.

– Он создает трудности, – ответил Фриц.

– Неужели он не хочет сдержать слово? – бледнея спросил Лоредан.

– Дело вовсе не в этом, – коротко бросил полковник, – просто он боится, что это вы не сдержите своего слова.

Граф встретил это оскорбительное замечание совершенно спокойно и на лице его не дрогнул ни один мускул. Он лишь побледнел еще сильнее.

– Да, да, – заметил он, – все эти финансисты одинаковы, но господин Матифо заплатит мне за свои сомнения.

– И весьма дорого, – с улыбкой закончил его мысль полковник.

– Но все же, – продолжал после небольшой паузы Лоредан, – мне совершенно необходимо раздобыть сегодня же вечером эти сто тысяч франков. Она их настойчиво требует.

– И вы их получите, только дайте мне поймать на крючок эту старую лису. Заранее говорю вам, что терпения ему хватит не надолго, ведь ваша дочь живет дома уже целый месяц, а вы еще не сказали ей ни слова…

– Но я обязательно поговорю с ней, – нетерпеливо прервал его граф де Пьюзо.

– Несомненно, – быстро согласился с ним Фриц, – но вот только когда это случится? Медля с этим столь долго, вы совершаете ошибку. Я, конечно, прекрасно понимаю, что ваш древний герб плохо сочетается с кассовой книгой банкира, но тут все равно ничего не поделаешь. Кроме того, мезальянсы сейчас в моде. Матифо принадлежит к аристократии денежного мешка и стоит добрых тридцать миллионов, кроме того, и это имеет еще большее значение, он – один из тех, кого газеты называют человеком с сильным характером. Брак этот неизбежно принесет вам популярность, так что вы легко сможете стать министром.

– Все это прекрасно, – ответил Лоредан, – и я уже давно взвесил все преимущества и недостатки этого союза. С его помощью я сделаю свою дочь, которая сейчас всего лишь дочь разорившегося дворянина, миллионершей и многие назовут меня за это любящим отцом, но посмотрите сначала на нее, а потом на него!

Задумчиво помолчав несколько минут, он резко воскликнул:

– Но что из того? Сейчас это не главное. Достаньте мне сто тысяч франков, теперь для меня это важнее всего!

И не дожидаясь ответа своего друга, он устремился к проходящей мимо даме.

Тем временем графиня Монте-Кристо, продолжая разговаривать с графиней де Пьюзо и Киприенной, не теряла из виду Лоредана и полковника Фрица, причем временами на губах ее появлялась презрительная усмешка.

Когда Лоредан и Фриц наконец расстались, она слегка пожала плечами и бросила печальный взгляд на Киприенну.

Пока в доме графини происходили все эти незаметные для постороннего наблюдателя события, взгляды двух мужчин, неподвижно стоящих в разных углах гостиной, были прикованы к Киприенне.

Первый из них нам уже известен. Это виконт де ла Крус.

Другой же, о ком нам придется сказать несколько слов, был барон Матифо.

Много лет назад мы уже имели возможность видеть это бледное лицо, почти не изменившееся за прошедшее с тех пор время. Теперь мы видим те же светлые волосы, те же блестящие глазки, которые, однако, вместо прежних очков в стальной оправе вооружены сейчас золотым лорнетом. И все же человек этот очень изменился. Гений его давно расправил крылья и все вокруг него дышит успехом.

Барон Матифо стал теперь не только самым богатым парижским банкиром, не только основателем пятнадцати или двадцати банков и строителем нескольких каналов, но и, как сказал полковник Фриц, «человеком с сильным характером».

Теперь он считается не просто миллионером, но и своего рода вторым Франклином, доброй душой и человеком с большим сердцем.

Вся его жизнь – это неустанная работа над собой, самопожертвование и исполнение долга. Репутация его безупречна, никакая клевета не может коснуться этого замечательного человека, живущего четно и открыто.

Один мудрец высказывал желание, чтобы все люди жили в прозрачных стеклянных домах, и Матифо осуществил эту мечту на собственном примере. Он даже прошел еще дальше, с огромным мастерством создав себе образ человека, живущего кристально чистой жизнью.

И все же бывают такие моменты, когда подобные типы, независимо от того, насколько они привыкли к своей постоянной лжи, теряют бдительность и самоконтроль. В такие минуты умело скрываемые пороки с особой ясностью проглядывают сквозь обманчивую личину добродетели.

Для Матифо сейчас наступил именно такой момент.

Глаза его горят неукротимой чувственностью, губы кривятся отвратительной бесстыдной усмешкой. На какое-то мгновение человек этот совсем забыл, что пожертвовал всем ради огромного богатства и фальшивой безупречной репутации.

Однако непристойный взгляд Матифо вовсе не сконфузил Киприенну, ибо она его просто не замечала, чувствуя себя необычайно счастливой рядом с матерью. Сиявшая в глазах девушки радость делала ее еще прекрасней, так что виконт де ла Крус невольно подумал:

– О Боже! Неужели такие красавицы могут жить на нашей грешной земле?

Неожиданно Матифо вздрогнул, ибо на плечо ему легла чья-то рука.

– Не кажется ли вам, барон, что ваша невеста прекрасна? – шепнул ему на ухо ироничный голос полковника Фрица.

– Моя невеста! Моя невеста! – взволнованно повторил барон.

– Да, с завтрашнего дня она станет вашей невестой, – холодно заметил полковник. – Но пойдемте, здесь не совсем удобно вести разговор, а мне надо вам кое-что сказать.

Барон кивнул своему собеседнику и они направились сквозь толпу гостей в маленькую круглую комнату между игральной и бальным залом, своего рода проходную, через которую все проходили, но никто там не задерживался.