Текст книги "Графиня Монте-Кристо (Мадемуазель Монте-Кристо)"

Автор книги: Поль Магален (Махалин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА XV
Надежда
_{(Из голубого дневника)}

«Я уронила розу, дорогая Урсула, или, лучше сказать, сама не знаю как она выпала из кареты.

Сначала я рассердилась на эту случайность, которая невольно заставила меня сделать то, чего я вовсе не хотела делать.

Однако теперь я благодарна этой случайности, ибо мне все равно рано или поздно пришлось бы пойти на этот шаг.

Виконт дон Жозе де ла Крус на самом деле не виконт и носит другое имя.

Откуда он появился? Этого я не знаю. К чему он стремится? Об этом я знаю столь же мало.

Однако я знаю, я догадываюсь, верю и чувствую, что никогда еще ни в одной человеческой груди не билось более благородное сердце. Мне это подсказывает мой внутренний голос.

Он мой спаситель, он тот, кого я ждала, тот, кого я благословляю и люблю.

Вернувшись домой с прогулки, я нашла ответ на брошенную розу.

В этой короткой записке меня благодарили за доверие и просили поехать на прием, который должен состояться на следующий день в особняке графини Монте-Кристо.

После прогулки я чувствовала себя очень несчастной. Я ревновала!

В течение целого часа я сомневалась в нем, молча выслушивая злобные замечания в его адрес, которые эти люди делали в моем присутствии.

О, как я была несчастлива! Я продолжала сомневаться и потом, поэтому главной причиной моего визита в дом графини Монте-Кристо было желание дать ему возможность оправдаться в моих глазах.

Графиня устраивала у себя не бал, а простой вечер в саду, на который было приглашено около пятидесяти юных девиц, большей частью из числа воспитанниц монастыря Святого Сердца. В саду виднелись лишь одни белые платья с пурпурными и голубыми лентами.

– Кажется, мадемуазель Киприенне здесь не очень весело, – заметила графиня Монте-Кристо со своей обычной доброй улыбкой, – мы для нее слишком стары, а она слишком разумна, чтобы получать удовольствие от общества этих детей.

Я сделала попытку возразить ей и тут она указала на детскую книжку с картинками, которую я держала в руках в тот момент.

– Нарисованные цветы прекрасны, но они лишены жизни и аромата. Вы любите цветы, мадемуазель Киприенна, не так ли?

– Очень люблю, сударыня.

– Тогда позвольте предложить вам спутницу, – заявила графиня, подзывая к нам маленькую светловолосую девочку. – Сели, не согласишься ли ты прогуляться по оранжерее вместе с мадемуазель Киприенной? – спросила она у малышки.

– Да, с удовольствием, – ответила та, поднимая на меня свои большие глаза и доверчиво протягивая мне пухленькую ручку, – пойдемте же, мадемуазель, – весело добавила она.

Тут я обернулась, чтобы предупредить матушку и с удивлением увидела, что в глазах у нее стоят слезы. Матушка ласково кивнула мне и я последовала за Сели.

Случайно обернувшись назад, я заметила, что вышивка выскользнула у матушки из рук и она, тайком схватив руку графини Монте-Кристо, плача целует ее.

Я внимательно посмотрела на свою хорошенькую спутницу. Она была резва, как птичка, и изящна, как лилия. Длинные белокурые локоны падали ей на плечи и временами она встряхивала ими с веселым смехом.

Мы подошли к дверям оранжереи.

– Должно быть, твоя мама очень любит тебя, малышка Сели, – невольно заметила я.

Лицо девочки стало печальным.

– Не знаю, – отвечала она, – мне так говорили, но я думаю, что если бы мама любила меня, то хоть изредка навещала бы свою дочь. Мне не нужна другая мама, кроме мамы Элен.

– А кто такая мама Элен?

– Мама Элен? Но это же графиня Монте-Кристо!

Бедное дитя! Оно невольно напомнило мне о моем собственном одиночестве в монастыре в Б…

– Так значит ты любишь только маму Элен? – спросила я снова.

– О нет, – отвечала Сели, – я люблю и других людей. Например, я люблю дядю Жозе и Розу, а также вас, потому что мама велела мне это, хотя в ее просьбе не было никакой необходимости.

– Тогда ты не откажешься поцеловать меня?

– С огромным удовольствием, – радостно воскликнула она.

Бросившись мне на шею с поистине детским восторгом, она чуть не задушила меня объятиями и поцелуями, а затем подхватила какой-то прут и, как безумная, устремилась снова на террасу.

Я молча смотрела ей вслед.

– Еще одна загадка! – сказала я себе, – но эта, по крайней мере, ничем мне не угрожает. Вот еще одно существо, которое я смогу полюбить.

Когда малышка скрылась за поворотом аллеи, я вошла в оранжерею.

Цветы, целое море цветов и грозди винограда, золотистого, как солнце, и розового, как утренняя заря.

Я шла среди этой чудной красоты, как во сне.

На одной из скамеек сидел виконт. Поднявшись, он робко приветствовал меня. Я совершенно уверена, что он тут же удалился бы прочь по первому моему слову, но в голове у меня было совсем другое.

– Вы хотели видеть меня, и вот я здесь, – произнесла я, протягивая ему руку для поцелуя, которую он осторожно взял за кончики пальцев, но тут же выпустил, так и не осмелившись прижаться к ней губами.

– Благодарю вас, – только и сказал он, не в силах вымолвить больше ни слова, но взгляд его говорил о многом.

– Сделанный мною шаг доказывает мою уверенность в вашей преданности, которую я принимаю, – сказала я, – но должна признаться, что окружающая вас таинственность несколько пугает меня.

Замолчав, я почувствовала, что невольно краснею.

– Я связан определенными обязательствами, – просто ответил виконт, – и моя тайна не принадлежит мне, однако, я не утаю от вас ничего, касающегося лично меня.

– Да, у вас действительно много тайн, к числу которых относится и тайна в атласном платье, выехавшая вчера на прогулку в Булонский лес, – саркастически заметила я.

Посмотрев на меня с непритворным удивлением, виконт неожиданно улыбнулся доброй и чуть трогательной улыбкой.

– Так это причиняет вам беспокойство? – вскричал он. – Но это же женщина с разбитым сердцем, ее не может любить никто – ни я, ни кто-либо другой.

Нахмурившись, он печально добавил:

– Мадемуазель де Пьюзо, я предложил вам свои услуги и вы любезно согласились принять их. Услуги эти уже оплачены столь дорогой ценой, о которой я не смел и мечтать, ведь я отлично знаю и вы тоже должны узнать, что наивысшей наградой для меня является разрешение служить вам. Прячущемуся в траве насекомому позволено смотреть на звезды на небе и наслаждаться их великолепием. Однако с его стороны было бы чистым безумием расправить крылышки и воскликнуть:

– Я поднимусь в небо выше орла, я долечу до звезд!

И если случайно на это бедное маленькое создание упадет милостивый луч света звезды, разве не его долгом будет тогда сказать:

– Ты ошиблась, звезда! Я не орел, я лишь жалкий червяк!

Помолчав немного, он взволнованно продолжал:

– Вот что я хотел сказать вам, мадемуазель де Пьюзо. Тайна, которую я не могу открыть вам, ибо она принадлежит не только мне, дала мне видимость богатства, а также имя, на самом деле мне не принадлежащее. Вы считаете меня дворянином, а я всего лишь брошенный крестьянский сын. Вы думаете, что я богат, но даже этот факт не принадлежит мне. Вам кажется, что я имею большое влияние, но все это влияние исходит от того лица, чьим слугой и послушным орудием я являюсь; даже предложенная вам защита – лишь часть доверенной мне миссии, а поэтому примите эту помощь, не думая, что обязаны мне больше, чем лакею, подающему вам плащ после бала. В действительности я не больше, чем слуга. Я точно так же подчиняюсь приказам и счастлив, когда они совпадают с моим желанием.

Внимательно посмотрев на него, я тихо сказала:

– Так вы с радостью сделали бы это по своей воле? Вы хотите отдать мне все, не получив взамен ничего? Ничего, даже благодарности моего бедного сердца? Но ведь это не смирение, а гордость! Почему вы стараетесь умалить свои заслуги в моих глазах? Нет, дон Жозе, я доверяю вам и требую от вас еще большего доверия. Вы сказали: «Доверьтесь мне и будете спасены».

И вот я пришла, протянув вам руку со словами: «Я верю вам, спасите меня!» Говорю вам теперь совершенно определенно: я не хочу спасения ни от кого, кроме вас! Предложенное вами покровительство вовсе не унижает меня, напротив, оно поднимает меня в собственных глазах, поскольку я теперь знаю, что в основе его лежит не только жалость. Я готова опереться на вашу руку с величайшим доверием. Тот неизвестный, кто, по вашим словам, отдает вам приказы, внушает мне невольный страх; мне ничего от него не надо, зато от вас я готова принять все.

Виконт был очень бледен, на лбу у него выступили крупные капли пота, а руки дрожали нервной дрожью.

– Ах, Киприенна, – вскричал он дрожащим от волнения голосом, – если бы вы только знали, каким восторгом наполнили бы ваши слова мое сердце, если бы я только осмелился понять их. Но нет, этого не может быть. Между нами лежит непреодолимая пропасть: мое рождение и моя бедность. Мне остается лишь единственное счастье – защищать и оберегать вас. Как только работа моя будет закончена, а судьба ваша обеспечена, виконт де ла Крус перестанет существовать. Я сброшу чужое имя и чужие одежды. Я исчезну, унося с собой, подобно вечному сокровищу счастья, сознание того, что какое-то время был вам полезен. И вы тоже сохраните в своем сердце воспоминание о виконте де ла Крус, даже не зная, кто я такой на самом деле, чем занят и под каким небом живу. И это, помимо сознания того, что вы счастливы, будет единственной наградой, которую я заслужу.

В глазах у меня стояли слезы. Это были слезы печали.

Взяв меня за руку, он продолжал более мягким тоном:

– Подумайте, Киприенна, вы так красивы, знатны и богаты! Ваши неизвестные друзья, чьим скромным орудием я являюсь, с вашей помощью, несомненно, отговорят вашего отца от его теперешних намерений. Храните же этот тройной дар красоты, знатности и богатства. Рано или поздно вы повстречаете на жизненном пути человека, равного вам во всех отношениях, и обретете тогда заслуженное счастье. Что же касается меня, то тогда я буду уже далеко отсюда, но вы сохраните обо мне доброе воспоминание как о брате, как о любящем вас друге, чья судьба – жить в печальном одиночестве.

– О, вы слишком жестоки, раз думаете, что я смогу быть счастлива, зная, что вы одиноки и несчастны! После ваших слов моя знатность и богатство внушают мне лишь отвращение!

Услышав эту отчаянную тираду, он лишь печально покачал головой.

– Но я вовсе не буду несчастлив, ибо выбранная мною дорога трудна и опасна; тяжелые испытания не оставят мне времени для печалей и сожалений. Нет, Киприенна, воспоминания об исчезнувшем счастье мучат лишь слабых и злых. Память о нашей встрече укрепит меня в настоящем и даст новую надежду в будущем. Издалека я буду наблюдать за вами, вы станете моей путеводной звездой, придавая мне силы и даруя утешение.

Вот слово в слово весь наш разговор, дорогая Урсула.

Я испытываю к виконту безграничное доверие и убеждена, что ему удастся спасти меня.

О, с какой радостью я пожертвовала бы знатным именем и богатством ради любви дона Жозе!

Но нет! Он знает, что никогда не полюбит меня и поэтому создает между нами искусственные преграды. Все знают, что он богат, а чтобы убедиться в его благородном происхождении, достаточно хотя бы лишь раз увидеть его. Он обманывает меня из жалости, притча о червяке относится не к нему, а ко мне самой.

Хорошо, пусть будет так! Я стану действовать так же, как он, и когда спасусь с его помощью, то постараюсь оказаться более достойной такого человека. Я не выдам своих страданий ни единым вздохом, ни единой жалобой, я не пролью ни единой слезы, я просто буду молча любить его до самой смерти.

На небе сверкают звезды и я снова думаю о бедном червяке. О, будь у меня крылья, я скоро долетела бы до вас, нежные, веселые и всегда дружелюбные огоньки! Но звезды так далеки от меня и у меня нет крыльев! Но все же на меня падают лучи их света, рассеивая окружающие меня мрак и молчание.

Прощай, Урсула! Мне хочется плакать, но никогда еще не была я так счастлива, никогда еще не было у меня так легко на сердце!

ГЛАВА XVI
Муж и жена

Несмотря на спокойствие, проявленное Киприенной в присутствии матери, графиня де Пьюзо не дала обмануть себя уверениями, сделанными ее дочерью в минуту необдуманного воодушевления.

На совести бедной женщины лежал уже такой тяжелый груз, о котором мы вскоре узнаем, что она ни в коем случае не хотела увеличивать его еще больше, видя свою дочь несчастной. Поэтому она решилась сделать все возможное, чтобы уберечь Киприенну от горя.

Наконец, как ей показалось, для этого настал подходящий момент.

С каждым днем граф де Пьюзо, по-видимому страдавший от каких-то тайных переживаний, становился все более ласков с женой и дочерью.

Нини Мусташ, ради которой он пожертвовал буквально всем, порвала с ним всякие отношения и это повергло графа в глубочайшее уныние, ибо ему, как и всякому слабовольному человеку, необходимо было иметь рядом с собой любящее существо, в привязанности которого он мог бы черпать все новые и новые силы для борьбы с жизненными испытаниями.

Он верил, – да и какой одинокий страдалец не стал бы на его месте питать подобных иллюзий, – что Нини Мусташ действительно любит его.

Ему казалось, что он сумел завоевать ее преданность, но внезапно граф увидел себя покинутым именно в тот момент, когда любовь этой женщины могла бы стать для него единственным утешением в жизни.

Поэтому, когда жена попросила его переговорить с ней по важному вопросу, он сразу же согласился на это без всяких возражений.

Граф встретил жену, лежа на диване в полутемном кабинете с приспущенными шторами.

– Чему я обязан чести вашего визита, сударыня? – спокойно осведомился он.

– И ты еще спрашиваешь? Разве ты не страдаешь?

– Это действительно прекрасная причина для визита, – с горечью проговорил граф, – но сейчас мы одни, нас никто не слышит и вы можете говорить со мною более откровенно.

– Ах, я пропала! – прошептала графиня, – ты никогда не простишь меня.

Ее муж быстро вскочил с дивана.

– Я не Господь Бог, который прощает все, сударыня, запомните это раз и навсегда! – резко произнес он, а затем спокойно продолжал своим обычным легкомысленным тоном:

– Хватит трагедий! Прекрасно известно, что обманутые мужья принадлежат к комическому репертуару! Любовник – вот это герой, а муж – тот, обычно, дурак. Кроме того, вина целиком лежит на мне. Я был богат и во всем удовлетворял требования своей семьи. Я заботился о нашем будущем – от всего этого человек обычно становится сварливым и неприятным. Мой же соперник, напротив, был поэтичен, как сон в летнюю ночь, молод, почти мальчик, и беден, как пастух из сказки. Ты просто не могла принять другого решения и с моей стороны было глупо на что-то рассчитывать.

Помолчав немного, граф стал нервно расхаживать по комнате.

– Все было на стороне этого бездельника, даже его романтическая смерть в изгнании…

Услышав эти жестокие слова, графиня смертельно побледнела.

– Пощади, Лоредан! – с отчаянием вскричала она. – Не оскорбляй память несчастного шевалье д’Альже!

– И ты его еще защищаешь? – сердито отозвался граф. – Значит, ты все еще любишь его?

– Разве я его когда-нибудь любила? – вздохнула его супруга, – ах, пусть мертвые спят спокойно, не будем тревожить их сон.

– Выходит, он был прав, а я виноват во всем? – саркастически заметил граф.

– Нет, Лоредан, во всем виновата я одна. Упрекай во всем меня, увидишь, я не стану возражать и жаловаться. Разве я когда-нибудь приходила в негодование от твоих упреков? Наоборот, я всегда благословляла карающую меня руку, но не оскорбляй память шевалье д’Альже. Не делай несчастной навеки мою дочь, твою Киприенну!

– Моя Киприенна! – негодующе пробормотал граф, – моя Киприенна! Как вы смеете произносить это имя в моем присутствии? Неужели вы хотите…

Тут он страшным усилием воли заставил себя замолчать, но вскоре продолжал гораздо более спокойным тоном:

– Выслушайте меня, сударыня; ошибка, ответственность за которую сначала целиком лежала только на вас, стала нашей общей. Сегодня я чувствую себя не менее преступным, чем вы, и единственное наказание, которому я могу вас подвергнуть, заключается теперь в том, чтобы продемонстрировать вам всю глубину пропасти, в которую вы нас столкнули. Падение знатной и богатой семьи напоминает разрушение гигантского здания. Не важно, как старо это здание, но пока фундамент его цел, все остается на своих местах. Однако стоит разрушить этот фундамент, как все здание тут же рушится. Я сам разрушил благосостояние дома де Пьюзо, но первый камень вынули именно вы, сударыня, вы сделали это своими собственными белыми ручками с розовыми ноготками!

Графиня сделала попытку заговорить, но муж движением руки заставил ее замолчать и с жаром продолжал свою речь:

– Вы сами вызвали меня на объяснение, поэтому прошу не прерывать меня. По правде говоря, – я должен сказать все, упомянув даже то, что может послужить вам в качестве оправдания, – приняв решение жениться на вас, я слишком мало думал о ваших чувствах. Вдовствующая маркиза де Симез, ваша единственная родственница и опекунша, всячески содействовала нашему браку. Госпожа де Симез, познакомившаяся с моим отцом в годы эмиграции и полюбившая меня, как родного сына, решила обеспечить наше счастье, поженив нас. В качестве свадебного подарка она подарила нам свои поместья в Вандее, Пуату и Бретани.

До этого вы никогда не видели меня, я тоже совсем не знал вас, ибо вы безвыездно провели детство и юность в одном из отдаленных поместий своей тетушки. Однажды вечером в Симез прибыл в почтовом экипаже молодой человек двадцати пяти лет и ваша тетушка сказала вам: «Ортанс, это ваш будущий муж».

Облаченный в мундир мэр уже ждал нас, в качестве свидетелей было приглашено несколько местных крестьян, а приходский священник обвенчал нас в маленькой часовне замка. Со своим мужем вы смогли познакомиться лишь за свадебным обедом. Вы были тогда очаровательны, но слегка застенчивы и очень молоды. В тот же вечер, сразу же после десерта, мне пришлось уехать. Человек, чье имя вы отныне носили, сел в почтовую карету и отбыл в Сен-Назар, где его ждал корабль, отплывающий в Англию. Важная миссия, возложенная на него новым правительством, призывала его в Лондон. Кроме того, вы были еще слишком молоды для семейной жизни, так что наша свадьба оказалась, по существу, лишь помолвкой. Наша совместная жизнь должна была начаться только через полгода, после завершения моей миссии.

Помолчав немного, граф продолжал говорить:

– Как видишь, Ортанс, я не пытаюсь оправдаться перед тобой. Да, я женился на тебе из честолюбия, почти по принуждению и совершенно тебя не зная. Ты тоже вынуждена была склониться перед волей маркизы де Симез. Я не упрекаю тебя за неверность, а лишь за то лицемерие, с которым ты постаралась ее скрыть. Если бы ты сказала мне после возвращения из дипломатической поездки: «Господин де Пьюзо, я ваша жена лишь по имени, но не по любви. Вы вместе с моей тетушкой злоупотребили моей молодостью и я вышла за вас против своей воли», – то я, конечно же, почувствовал бы себя несчастным, но у меня не появилось бы основания проклинать тебя, как я делаю это сейчас.

Графиня хотела что-то возразить, но муж, не дав ей сказать ни слова, заговорил вновь.

– Но нет, вы встретили меня веселой улыбкой, со всей нежностью молодой жены, радующейся приезду любимого мужа и в течение нескольких месяцев я думал, что обрел столь редкое счастье в браке, заключающееся во взаимной близости сердец. Однако через полгода я узнал о тайном пребывании в замке во время моего отсутствия шевалье д’Альже и о вашей с ним связи, неопровержимо доказанной преждевременным рождением Киприенны.

Услышав это обвинение, графиня горестно покачала головой, но промолчала, и муж ее с горечью продолжал:

– О, я все прекрасно помню! Сперва я не делал никаких попыток объяснить свое отвращение к жене и дочери, за что все вокруг в один голос порицали меня. Я молча сносил эти упреки, предпочитая несправедливость позору нашей семьи. Меня называли плохим мужем и жестокосердным отцом. Тогда, как впрочем и теперь, я давал вам возможность разыгрывать из себя мученицу, но ситуация меняется, когда мы беседуем с вами с глазу на глаз, без свидетелей. Позвольте же мне выразить вам свое презрение, когда вы пытаетесь пробудить во мне жалость, говоря о судьбе МОЕЙ дочери, позвольте же мне выразить свой гнев, когда вы защищаете память вашего любовника от моей справедливой ненависти.

– Шевалье д’Альже никогда не был моим любовником! – в отчаянии вскричала графиня, – Киприенна действительно твоя дочь и да поможет мне Бог вынести твои несправедливые обвинения.

– Да что вы говорите? – яростно воскликнул граф. – Неужели вы осмелитесь утверждать такое даже после того, как прочтете вот это?

С этими словами он бросился к своему письменному столу и, открыв потайной ящик, выхватил оттуда аккуратно сложенный лист бумаги.

– Узнаете ли вы это? – дрожа от гнева спросил граф.

– Да, – зарыдала несчастная Ортанс, закрывая лицо руками.

– Слушайте же, что гласит это таинственное послание без даты и без подписи, – произнес граф и начал читать письмо, которое гласило:

«В какую пропасть толкнул ты меня! Что будет, когда он вернется? Последствия нашего преступления столь очевидны, что я не смогу скрыть их от него…»

– «Он» – это я, – заметил граф с горькой улыбкой и, продолжал чтение:

«… Услышь же мой крик отчаяния, он вызван страшной необходимостью. Голова моя в огне, каждую минуту я готова лишиться сознания. Ты толкнул меня на преступление и все мои надежды на спасение связаны только с тобой!»

– Надеюсь, вам все ясно? – осведомился Лоредан де Пьюзо. – Или мне надо прочесть следующую записку, известную вам не хуже первой? В ней вы сообщаете своему сообщнику о рождении дочери, той самой, которую вы называете МОЕЙ дочерью Киприенной! Говорите же! Постарайтесь оправдаться, придумайте какую-нибудь правдоподобную ложь. Защищайтесь! Защищайте этого благородного шевалье д’Альже! Попытайтесь доказать, что эти письма – подделка, или что я неправильно понял их смысл. Я жду ваших объяснений, сударыня, мне действительно очень хочется услышать ваш ответ.

– Могу сказать только то, что эти письма действительно написаны мною, – прошептала графиня, – но Киприенна действительно ТВОЯ дочь, а шевалье д’Альже ни в чем не виноват перед тобой.

– Так значит, несчастная… – громко закричал граф, но тут же замолчал, дав еще одно доказательство своего замечательного самообладания.

– Неважно, как звали вашего сообщника, – продолжал он, взяв себя в руки, – результат все равно один и тот же. И результат этот заключается в том, что меня толкнули в пропасть; у меня нет больше ни честолюбия, ни мужества, ни любви. Да, Ортанс, я мог бы любить тебя. О, сколько сил я мог бы почерпнуть в этом священном чувстве! Но нет! Наш домашний очаг погас навсегда, между нами выросла непреодолимая стена недоверия. Я стал печален, я забыл мечты о славе и счастье. Неужели же я должен был трудиться ради дитя греха? С какой стати? Вместо семейных радостей я вынужден был отказаться от священных для каждого объятий жены и дочери, и в этом роскошном особняке, где целыми днями снуют толпы слуг, где ты сияешь, как королева, в этом доме, вызывающем всеобщую зависть, я вынужден жить в полном одиночестве!

Граф наконец замолчал. Жена не осмеливалась прервать его ни единым словом и вскоре он заговорил снова:

– С этого самого времени – и именно здесь начинается моя ошибка, ошибка, главную ответственность за которую несешь ты, – я начал искать на стороне то, чего не смог найти у себя дома. Счастье было потеряно навсегда, я гнался лишь за его тенью, причем в этой погоне растерял буквально все: свою физическую и моральную энергию, свою кровь, сердце, ум, состояние и честь. Тебе не в чем мне завидовать, Ортанс, сейчас я не менее жалок, чем ты, и мы можем смело смотреть друг другу в глаза. Подобно каторжникам, скованным одной цепью, нам нечего стыдиться друг друга.

– Но почему за наши ошибки должно расплачиваться бедное невинное дитя? – в отчаянии воскликнула графиня. – Ты говоришь, нам грозит разорение, но что из того? Ведь благодаря ему мы сможем искупить свою вину, это наказание, ниспосланное нам Богом. Ты прав, Лоредан, во всем виновата лишь я одна. О, если бы ты только мог представить степень моей вины, она гораздо больше, чем ты думаешь. Но нам необходимо мужество, друг мой! Надо найти в себе силы спокойно подчиниться судьбе и спокойно принять участь, уготованную нам за наши грехи. У тебя есть долги, Лоредан. Ну что же, мы их заплатим, даже если для этого мне придется пожертвовать последним бриллиантом и своим трудом зарабатывать на жизнь. Давай забудем о прошлом, я хочу сохранить о нем лишь одно воспоминание – воспоминание о моей ошибке и о вызванном ею несчастье. Я всегда буду помнить об этом, так же как и о твоем великодушии.

Помолчав немного, графиня продолжала свой страстный монолог:

– Я прошу прощения не ради себя, ибо чувствую себя не достойной снисхождения, но только ради нее, Лоредан, ибо после моей смерти она узнает страшную тайну моей жизни и тогда ты, возможно, пожалеешь о столь поспешно принятом решении, и несчастье Киприенны станет для тебя жестоким укором.

– Но разве ты и после всего этого не расскажешь мне правды, Ортанс? – настойчиво произнес граф. – Что же было в твоей жизни столь ужасного, что этот поступок превосходит даже позор твоей первой ошибки?

– Прошу тебя, Лоредан, не расспрашивай меня больше! – запинаясь произнесла графиня, – я не могу и не должна давать тебе дальнейших объяснений, чтобы не вызвать тем самым нового непоправимого несчастья, ответственность за которое целиком ляжет на мои плечи. Поверь, совесть моя и так уже изнемогает под грузом вины. Знай только и помни, что Киприенна действительно твоя дочь, что ты должен оберегать и защищать ее. Верь моим словам больше, чем этим письмам. Они доказывают мою ошибку, но даже если бы они не доказывали ее столь очевидно, я все равно призналась бы тебе в ней и, находясь на смертном одре, сказала бы тебе: «Лоредан, прокляни меня, но люби и уважай свою дочь Киприенну!»

– Я верю вам, сударыня, – произнес граф. – Ситуация вам хорошо известна. По моему мнению, брак Киприенны является нашим единственным спасением, но если вы считаете, что этому препятствуют какие-то тайные причины, имеющие для вас решительное значение, то назовите их мне. Завтра Киприенна должна дать мне ответ, который я сообщу барону Матифо. Сообщите ей о моем решении. Каков бы ни был ее ответ, к ее решению отнесутся с должным уважением.

Графиня хотела поцеловать руку мужа, но он быстро отдернул ее, утомленно проговорив:

– Оставьте меня, я устал от жизни и не благодарите меня, вы мне ничем не обязаны, я согласился на вашу просьбу не по доброте или убеждению, а лишь по причине усталости.

– Слава Богу! – прошептала графиня, выходя из комнаты, – Киприенна спасена!