Текст книги "Тёмный рыцарь"

Автор книги: Пол Догерти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Это в плаще-то рыцаря Храма? – Майель хмыкнул.

– Я был так потрясен увиденным, что просто не обратил на это внимания, – осторожно ответил Парменио, не сводя с де Пейна доброжелательного взгляда. – Вот, подумал я, еще один из этих убийц. Лишь позднее я сообразил, кто ты таков, что совершил и в какой страшный грех я чуть было не впал. Я поспешил к Великому магистру. Он принял мою исповедь, отпустил грехи и простил меня. Я предложил наложить на меня епитимью, дабы очиститься после того, что натворил. И вот, – он снова широко развел руки, – я уже некоторое время ношу рясу сержанта вашего ордена и с вами отправлюсь в горы.

– Для чего же, почтеннейший? – спросил его де Пейн.

Улыбка Парменио стала еще шире.

– Ты так смотришь на меня, будто я ношу ожерелье из отрубленных человеческих пальцев. Поверь, я не какой-нибудь негодяй, не нищий бродяга, я бакалавр, ученый, всегда готовый пролить бальзам на раны…

В глубокой задумчивости и смятении покинул де Пейн палаты Великого магистра. Майель от души хлопнул его по спине и со смехом посоветовал особо не обращать внимания на Парменио: подумаешь, бойкий генуэзец с медоточивыми устами! Де Пейн покачал головой, однако Майель, продолжая посмеиваться, добавил, что сделать-то все равно ничего нельзя. Великий магистр объявил, что они должны отправиться в путь послезавтра, так что лучше поторопиться со сборами. Вдвоем они двинулись к каптенармусу – получить чистое белье, плащи, хауберки, котелки, чаши для питья и много всякого снаряжения, какое понадобится им в дальней дороге. Писцы в скриптории, архиве и хранилище грамот снабдили их необходимыми бумагами и картами местности. Конюхи приготовили для них выносливых жеребцов и вьючных лошадей, которые, несомненно, потребуются. Готовы были и шесть сержантов: жилистые, крепкие провансальцы, угрюмые, но опытные, умелые воины, тщательно подобранные лично Великим магистром. Де Пейн ясно понимал, что они будут выполнять лишь приказ Тремеле, а не распоряжения рыцарей, коих им поручено сопровождать. Присоединился к ним и Парменио – сама любезность, с неистощимым запасом забавных историй, шуток и небылиц; он охотно рассказывал о прежних своих странствиях, о виденных им чудесах, о людях, которых ему доводилось встречать. Майель относился к нему по-прежнему настороженно, а де Пейн, горя желанием узнать всю правду о том, что же произошло в Триполи, охотно воспользовался возможностью улизнуть от спутников и навестить старика-англичанина Вильяма Трассела.

Почтенному ветерану было предоставлено просторное помещение, выходящее на главную улицу владений тамплиеров; из окон открывался захватывающий вид на весь город и Масличную гору. Пол и мебель в помещении были сделаны из полированного кедра, сверкающего и благоухающего, стены украшены гобеленами, пол покрыт вышитыми ковриками. Потолок сводчатый, из центра свисало «огненное колесо», на ободе которого было укреплено множество ламп; когда наступал вечер, его можно было опустить и зажечь фитили. На плоских крышках сундуков были расставлены вазы с фруктами – апельсинами, инжиром, яблоками. В углах комнаты стояли корзины со свежими цветами: горными розами, розовым алтеем, колокольчиками, нежный запах которых смешивался со сладкими ароматами бальзама, кассии и мирры – мешочки с ними заполняли все щели и отверстия в стенах. Тортоза, пушистая кошка Трассела, развалилась, как коронованная особа, на покрытом ватной подушкой табурете. Сам же Трассел сидел в кресле с высокой спинкой и, пристально всматриваясь в строки, читал старую рукопись, положенную так, чтобы на нее падал свет из громадного окна, перед которым стояло кресло.

Увидев де Пейна, старик встал. Это был высокий худой человек, слегка сутулившийся, с длинными руками прирожденного фехтовальщика. Непокрытые седые волосы ниспадали на плечи, лицо же цветом напомнило де Пейну пергамент старинных рукописей. Он горячо пожал протянутую де Пейном руку и торопливо указал ему на стоявший рядом с креслом табурет. Они исполнили долг вежливости, обменявшись приветствиями и вопросами, де Пейн же тем временем исподволь разглядывал хозяина. Трассел был почитаемым в ордене ветераном, героем, который участвовал в штурме городских стен Иерусалима, а затем мечом прокладывал себе путь сквозь ряды закаленных египетских воинов – главной силы обороняющихся. Он прорубился, да еще и обезглавил ведьм, которых египетский начальник города поместил позади воинов. Злобные старухи с искаженными ненавистью лицами, кривя отвратительные рты, выкрикивали проклятия. В годы молодости Трассел знавал всех героев ордена: Гуго де Пейна, Жоффруа де Сент-Омера, Элеонору де Пейн и ее грозного супруга Теодора Грека. Эдмунда взрастили и воспитали Теодор и Элеонора, и сколько себя помнил, он регулярно навещал Трассела, память которого хранила все отважные и благородные деяния рыцарей Храма. Теперь, однако, старый воин ослабел, его могучее здоровье подточили лихорадка и незаживающие язвы. Иной раз он терял нить беседы: глаза его стекленели, щеки сонно обвисали, – хотя сейчас он казался весьма живым и внимательным. Он указал рукой на рукопись, которую читал перед приходом Эдмунда.

– Фульхерий Шартрский, [40]40
  Фульхерий (ок. 1059 – ок. 1127) – французский священник родом из окрестностей города Шартра, хронист Первого крестового похода.


[Закрыть]описание похода на Иерусалим. Хорошо написано, Эдмунд! – Трассел отвлекся, свернул свиток, потом несмело взглянул на де Пейна. – С грустью услыхал я о том, что произошло в Триполи. И о том, что на тебя возложили вину. Тремеле – дурак, высокомерный и лживый…

Он хотел еще что-то сказать, но вдруг ударил себя кулаком в грудь.

–  Меа culpa, [41]41
  Я виноват (лат.).


[Закрыть]согрешил я. Не следовало мне так отзываться о нашем Великом магистре. Эдмунд, ты не станешь доносить на меня капитулу?

Де Пейн наклонился и ласково погладил старика по щекам.

– Наставник мой, господин, я благодарен за то, что ты вступился за меня. Однако дух мой смущен. Почему убили Раймунда Триполийского? Что происходит в нашем ордене? Ты, должно быть, слышал и о том, что нас с Филиппом Майелем отправляют к Старцу Горы.

Трассел кивнул и лицо его опечалилось. Рукой со вздувшимися венами он прикоснулся к свитку, искоса взглянув на один из гобеленов.

– Ты знаешь, мне ведь являются видения. Глухой ночью приходят они ко мне. Корабли плывут на запад, – он понизил голос до шепота, – туго надуты черные паруса, мачты гнутся под яростным ветром, который стремительно гонит суда над пучиной морскою. Настанет час расплаты, Эдмунд, Иерусалим будет осажден. Крест изгонят из этой земли, и cruciferiстанут не более чем тенями, являющимися во снах. – У Эдмунда вырвался возглас удивления, и старик взмахнул рукой, призывая его к молчанию. – Мне снится, – продолжил Трассел, – что стучат подковами по дорогам Запада кони, разнося печальную весть меж сонных полей, тронутых золотом осени. – Он поднял взор на Эдмунда. – Всадники станут стекаться к перекресткам больших дорог, к величественным вратам кафедральных соборов и к деревянным оградам сельских церквушек. Они будут собираться в тускло освещенных сальными свечами трактирах и у ярко пылающих каминов в замках – и всюду их будет окутывать холод и мрак, наполненный стонами, ибо по скудоумию своему впали мы в грех гордыни и грех алчности. Слушай меня, Эдмунд: высоко взметнутся хоругви Антихриста, знамена Сатаны будут реять над этим городом, некогда благословленным присутствием самого Христа и освященным Его кровью. Надвигается буря, и ее не остановить лихорадочной болтовней и прочитанными наспех молитвами. – Трассел улыбнулся каким-то своим мыслям. – Я пишу собственную хронику нашей жизни здесь, в заморской земле. Мы завоевали ее, мы овладели городом, но оглянись вокруг! Наш король, Балдуин III, погряз в интригах. Знатные сеньоры делят Святую землю, нарезая ее на графства, города и лены. [42]42
  Лен – земельное владение средневекового феодала.


[Закрыть]Они грызутся друг с другом и плетут интриги, а тем временем над нашей головой собираются новые тучи. И в сердце Ордена рыцарей Храма творится то же самое. Тремеле тщеславен, безжалостен, к тому же недальновиден. Наши корни здесь, но они разрослись, протянувшись во Францию, в Бургундию, в Рейнскую область. А Тремеле этого мало! Он поговаривает о том, чтобы направить посланников в Англию и вмешаться в гражданскую войну между королем Стефаном и его кузеном [43]43
  Король Стефан приходился кузеном, т. е. двоюродным братом матери Генриха Матильде.


[Закрыть]Генрихом Плантагенетом из Анжуйского дома. Тремеле хочет, чтобы орден и там пустил корни да занял местечко поближе к трону. – Трассел перевел дух, поморгал, вытер с губ серебристую пену. – Omnia mutanda, все на свете меняется. Взгляни на меня, Эдмунд. Когда-то я питался крысиными головами у ворот Антиохии, пока Боэмунд [44]44
  Боэмунд Тарентский (1057–1111) – один из вождей Первого крестового похода, близкий родственник норманнских монархов Южной Италии; с 1098 г. – князь Антиохийский.


[Закрыть]не взял ее штурмом. Я питался крысами и жевал кожу, срезанную с сапог и конской сбруи. А теперь мне каждый день подносят по три вида супа, в честь Троицы.

– А Триполи? – вернулся к волновавшему его вопросу Эдмунд.

Трассел покачал головой.

– Здесь недостает какого-то звена, – пробормотал он. – Бог весть, отчего ты оказался там. Я этого не знаю, Эдмунд, действительно не знаю. – Помолчал и добавил: – Зловещие силы ополчились на наш орден.

– Наставник, я не понял…

– Здесь, на иерусалимском подворье ордена, перешептываются о том, как арестовали и изгнали из братства одного из наших рыцарей, Генри Уокина. – Трассел быстро оглянулся, заглянул через плечо Эдмунда, словно под дверью кто-то мог подслушивать. – Ведовство и колдовство! – прошептал он чуть слышно.

– Быть такого не может! – пробормотал де Пейн.

– Очень даже может. – Трассел придвинулся ближе. – Мы ведь нашли здесь святые реликвии, они до сих пор спрятаны подальше от чужих глаз. К тому же существует тайное знание. Вот уже пятьдесят лет наш орден так или иначе общается с исламскими мистиками и изучает еврейскую каббалу. [45]45
  Мистическая традиция, заимствованная древними евреями в Вавилоне и разработанная применительно к священной книге иудаизма – Торе (Пятикнижию Моисееву, почитаемому и христианами).


[Закрыть]У братьев сосредоточиваются все тайны королевства. Ты говоришь «не может быть» – я бы согласился, да только за пределами этих стен нас осаждает Сатана. Да-да, сам Князь тьмы! – Он насторожился, поудобнее устроился в кресле и продолжил нараспев: – «Брови его густы, лицо плоское, очи подобны глазам филина, а нос кошачий. Волчья пасть разинута, а клыки в ней кабаньи, острые и окровавленные». Это для детей, Эдмунд, но Сатана и поныне рыщет здесь, равно как и в песках пустыни. Да-да, я ведь его видел, – Трассел прижал палец к губам. – К скале прижималась маленькая черная фигурка. Он ползает, как насекомое, глаза при свете дня горят зеленым огнем, и червем вползает он в сердца людей.

– Наставник, наставник, прошу тебя! – Де Пейн закусил губу. Неужто Трасселу изменяет разум, не выдерживая загадочных видений?

– Оглянись вокруг, Эдмунд! – Трассел пристально всмотрелся в молодого рыцаря. – Мы теперь набираем молодое пополнение издалека: от Иберии на востоке до ледяных пустынь Норвегии и Швеции на севере. Мы, рыцари Храма, не уступаем в могуществе бенедиктинцам и цистерцианцам. Подчиняемся одному только Папе. Нам принадлежат, кроме главного подворья ордена, замки Акра, Газа и Шатель-Блан. Мы владеем величайшими сокровищами нашей веры, и все же многим из нас даже этого мало. А в итоге часто ли мы задумываемся о том, кого привлекаем в свои ряды? Людей, повинных в убийствах, в гнуснейшем святотатстве; людей, которые скрываются от правосудия, которые слывут у себя на родине отпетыми головорезами. Тремеле надлежит держать ответ за многое… Жаден он непомерно…

– А что происходит здесь, в Иерусалиме? – Де Пейн отчаянно пытался повернуть беседу в интересующее его русло.

– Тремеле пожинает, что посеял. Шептуны да сплетники утверждают, будто происходят тайные шабаши, внутри ордена создаются тайные братства, бог весть кому посвященные, но это все может оказаться просто пьяной болтовней. Говорю тебе: мы в осаде, и башни ада, переполненные нашими врагами, придвигаются все ближе и ближе. – Трассел сжал руку в кулак. – Души, проданные дьяволу, уже проникли в наш орден!

– Наставник, что такое ты говоришь?

– Ты слыхал о том, как изгнали из ордена Уокина по подозрению в занятиях колдовством?

– Да, Майель по секрету поведал мне об этом.

– Ах, Майель! – Ветеран не сдержал иронической усмешки, замолчал и оглянулся через плечо, словно из окна на него дохнуло холодом. После этого Трассел снова повернулся к Эдмунду и положил руку ему на колено. – Послушай, что я тебе расскажу. – Он облизнул пересохшие губы. – Вокруг подворья Ордена рыцарей Храма, а также в долине Хинном [46]46
  Эта долина к югу от Иерусалима (Бен-Хинном) в древности была местом языческих обрядов, в т. ч. человеческих жертвоприношений. От названия долины пошло другое название ада – «геенна огненная».


[Закрыть]стали находить трупы людей, и под деревьями на Масличной горе тоже. Обезображенные тела юных дев, совершенно обескровленные. Ну, наш так называемый Святой град кишит всякого рода негодяями и подонками со всех берегов Срединного моря. А ведьм и колдунов здесь развелось, что блох на собаке. Большинство из них – фокусники и мошенники, обыкновенные шарлатаны, паразитирующие на людских страхах. Однако нашлась одна, по имени Эрикто, истинная почитательница дьявола, одно дыхание которой оскверняет воздух. Этой колдуньи побаивались даже гадюки, что ползают среди скал. Долго ли, коротко ли, – Трассел вытер рот тыльной стороной кисти, – но Эрикто притянули к ответу за многие преступления. Ее обвиняли в том, что она высасывала влагу из трупов, вырывала ногти у мертвецов, перерезала когтями петли на повешенных и откусывала их распухшие языки. Главное, ее обвинили в тех самых убийствах, в том, что, принося этих девиц в жертву, она удовлетворяла свой голод и жажду крови. – Старик передохнул. – Ты, Эдмунд, верно, думаешь, что разум мой блуждает в стране грез? Так я расскажу тебе все без утайки, тогда ты сам поймешь, что не дает мне покоя. Иерусалим кишит колдунами и ведьмами, но возникли серьезные подозрения, что поклонники дьявола имеются и здесь, в сердце нашего ордена. – Трассел взмахнул рукой, предупреждая готовое вырваться у Эдмунда восклицание. – Правда! Нынешнему Великому магистру и некоторым из высших руководителей все это известно. Так вот, против такого непотребства возвысили голос и градоначальник, и патриарх Иерусалимский. Они потребовали, чтобы мы приняли меры. Да, так встречался ли ты когда-нибудь с двумя англичанами, Уокином и Ричардом Беррингтоном?

– Не встречался, но Майель упоминал эти имена.

– Ну да, уж он-то должен был упомянуть. – Старик прикусил губу. – Ладно. Уокин приобрел дурную славу, потому что посещал дома разврата и прочие притоны. Он явно тяготился обетом целомудрия. Вот тебе, Эдмунд, и пример того, каких людей мы иной раз принимаем в ряды ордена. Подозреваю, что верность обетам Уокин способен был хранить не больше, чем моя беспутная Тортоза. Так вот, нашего магистра более всего взволновали сообщения от соглядатаев, которых он держит повсюду. Кто-то из них как-то заметил, что Эрикто тайком пробиралась на подворье ордена. По сведениям соглядатаев она одевалась, как ведьма: на голове парик, все лицо размалевано, а платье сшито из вороньих перьев. У Тремеле не было иного выхода, кроме как усилить наблюдение за территорией нашего подворья. Подметили, что Уокин по ночам отправляется в город на свидания с женщинами, но затем против него выдвинули новые обвинения: он-де на самом деле водит дружбу с дьяволопоклонниками. Не знаю всех подробностей, но мне известно, что Уокина схватили, а келью его обыскали. Нашли улики, которые указывали, что он, возможно, принадлежит к той же колдовской секте, что и Эрикто. – Трассел шумно вздохнул. – Ты же знаешь, Эдмунд, орденские порядки. Провели тайное разбирательство. Уокина признали виновным, однако Тремеле не хотел, чтобы его наказывали здесь, в Иерусалиме. Он обратился к одному из старших рыцарей, англичанину Ричарду Беррингтону, и поручил тому вместе с двумя сержантами доставить Уокина обратно в Англию, где его могли хорошенько допросить и заключить навеки в темницу, а то и казнить. Все это держали в тайне. Несколько недель тому назад Беррингтон с двумя сержантами увез скованного цепями Уокина из города. Тремеле также вызвал из Лондона тамошнего магистра, Босо Байосиса, дабы пролить свет на некоторые обстоятельства. Но Тремеле все делает не так, как нужно. – Старик потер щеку. – Может быть, нужно было усилить охрану… Короче говоря, похоже, Уокин сумел улизнуть.

– Как?!

Трассел только покачал головой.

– Этого никто не знает, но очень может быть, что он бежал в Триполи.

– Только не это! – Эдмунд даже задохнулся от волнения. – Неужто такой злодей, как Уокин, приложил руку к тому, что там произошло?

– Злые языки поговаривают, будто бы ассасины непричастны к происшествию, зато причастен некий тамплиер-отступник. Потому-то Тремеле с таким старанием идет по следу ассасинов. Ему хочется возложить на них вину за гибель графа Раймунда. Если уж на то пошло, у нас нет никаких доказательств и никто не может толком сказать, что произошло на самом деле, кто виновен. Уокин? Старец Горы? Или какая-нибудь иная мусульманская группа, о которой нам пока вообще ничего не известно? Наши соглядатаи в Триполи докладывают, что убийство графа Раймунда могло стать просто предлогом для грабежа и разорения города. Уже поступают подробные отчеты. – Трассел развел руками. – По всему выходит, что дома некоторых купцов подверглись разграблению буквально сразу же после гибели графа. Но в итоге, Эдмунд, если ты спросишь меня, что на самом деле произошло в Триполи, я не сумею тебе ответить.

– А что же Беррингтон?

– Тремеле очень этим обеспокоен. Беррингтон – один из наиболее заслуженных рыцарей, его репутация безупречна. Он прибыл сюда и вступил в орден, а вместе с ним приехала красавица-сестра, леди Изабелла. Она поселилась в бенедиктинском монастыре у Ворот Ирода. Беррингтон, похоже, исчез бесследно. Тремеле полагает, что и его, и обоих сержантов Уокин убил при содействии своих сообщников из Иерусалима. Не удалось найти никаких следов Беррингтона, никто ничего даже не слышал о нем.

– А Эрикто?

– О, эта злобная ведьма! Она словно сквозь землю провалилась. Втайне это заботит Тремеле, но одновременно он и рад такому повороту дела. Главное – прекратились эти жуткие убийства. Тремеле поручил своим лазутчикам и целой армии информаторов вызнать, где мог спрятаться Уокин и что случилось с Беррингтоном.

– А что ты сам думаешь обо всем этом, Вильям?

– Я в замешательстве, по правде сказать. Кое-кто говорит, будто граф Раймунд весьма обеспокоился, прознав, что в городе творятся нечестивые дела и готовится зловещий заговор. Вот он и попросил защиты у Ордена рыцарей Храма.

– А он и вправду просил?

Трассел избегал смотреть Эдмунду в глаза.

– Не знаю, – проворчал англичанин. – Я вот сижу здесь на склоне своих лет и жую деснами, зубов-то не осталось. Я не знаю всей правды о том, что происходит. Nihil manet sub sole, как сказано в Книге Псалмов, «ничто не вечно под солнцем», а еще, – добавил он шепотом, – dixi in excessu omnes mendaces. [47]47
  «Я сказал в опрометчивости: все лжецы» (лат.).Трассела подводит память: вторая цитата – действительно парафраз стиха из Книги Псалмов: «Dixi in excessu тео omni homo mendax»– «Я сказал в опрометчивости моей: всякий человек ложь» (лат.), (Пс. 115:2), но вот первая взята из книги пророка Екклесиаста, или Проповедника: «Nil permanet sub sole» (лат.), (Екк. 1:4–7).


[Закрыть]– Трассел выпрямился и схватил Эдмунда за руки. – Как бы то ни было, довольно о сплетнях! Забияка Тремеле сообразил, наконец, что происшествие в Триполи являет собой настоящую загадку. Никто так и не знает, за что же был подло убит граф Раймунд. И, право же, не слишком сердись на Тремеле. Он послал в Триполи тебя, потому что уважает. Ты из рода де Пейн, и для графа Раймунда это было знаком чести, оказываемой ему.

– А что тебе известно о Майеле?

Трассел улыбнулся одними губами.

– Мало что известно, однако на тебя Тремеле возлагает большие надежды. Благословенный Гуго побывал в Англии и основал там орденскую группу, так сказать, создал маленький плацдарм. А Тремеле хочет расширить этот плацдарм. Он и его советники решили отправить тебя в Англию, хотя сейчас ее и раздирает междоусобица. Король Генрих I умер, не оставив наследника мужского пола. Дочь его, императрица Матильда, добивалась престола, но ее притязания оспорил кузен, Стефан Блуаский. А уж ему самому бросил вызов сын Матильды Генрих Анжуйский, или Плантагенет, как его называют. На этом острове, – добавил Тремеле, – повсюду раздается звон мечей, и так длится уже восемнадцать лет. – Он откинулся на спинку кресла, разводя руками и поглядывая на Эдмунда. – Да пребудет с тобою Господь. Я же сказал сегодня достаточно.

Де Пейн откланялся и покинул гостеприимного хозяина. Прошел по длинному коридору, спустился по ступеням, столь углубившись в свои мысли, что невольно вздрогнул, когда его коснулась чья-то рука. Он быстро обернулся и увидел, как во сне, красавицу, которая пристально смотрела ему прямо в глаза. Женщина эта была среднего роста, облачена в синюю рясу послушницы ордена бенедиктинцев, лицо обрамлял белый головной плат. Она перебирала четки из слоновой кости.

– Приветствую вас, госпожа, – де Пейн отступил на шаг и поклонился.

– Прости, что напугала тебя, но я хочу…

– Госпожа, не стоит просить прощения. – Де Пейна поразила возвышенная красота женщины, белизна ее кожи и темно-синие глаза. Смеется ли она над ним, дразнит его или просто улыбается? – Госпожа, что же вам угодно от меня?

– Мой брат – Ричард Беррингтон, рыцарь Ордена Храма. Должно быть, ты слыхал о нем?

– Разумеется, госпожа. Я скорблю о вашей горькой утрате. Мне известно, что он сопровождал узника, который совершил побег, и что брат ваш исчез. Но возможно…

– Я живу этим «возможно»… благородный господин де Пейн. – Она сделала шаг к Эдмунду.

Рыцарь уловил исходящий от нее легкий аромат – едва заметный запах дорогих благовоний. Он стоял, не в силах отвести взор от прекрасного лица, завороженный изящными движениями пальцев, перебиравших четки, чудесными глазами, которые смотрели на него с надеждой.

– Прости меня, благородный рыцарь, – она снова улыбнулась, – но я всякий день прихожу на подворье ордена – вдруг что-то станет известно о брате. Я слышала, вы вместе с другим рыцарем, Филиппом Майелем, должны вскоре покинуть Иерусалим и исполнить какое-то поручение Великого магистра. И мне подумалось: быть может, ты будешь держать глаза и уши начеку, и тебе станет известно что-нибудь о моем брате, о том, где он сейчас. – Она подошла еще ближе и схватила де Пейна за руку. Кожа у нее была нежная и гладкая как шелк. Девушка приподнялась на цыпочки, порывисто поцеловала его в щеку и отпрянула, прижав пальцы к губам, словно прятала улыбку. – Я не в силах предложить тебе иной платы, рыцарь, но прошу тебя, не забудь о Ричарде Беррингтоне! Может, хоть что-то проведаешь, хоть что-то услышишь. Я твердо верю, что брат мой еще жив.

Де Пейн склонил голову, взял обе руки девушки в свои, поцеловал кончики ее пальцев.

– Госпожа, ваше поручение мне в радость. Я сделаю все, что будет в моих силах. – Он отступил, поклонился и пошел прочь.