Текст книги "Борьба со смертью"

Автор книги: Поль Крюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Снова Майнот перестал думать об этих двух больных, занятый своими исследованиями рака в Хэнтингтоне. Рак... Это было так же безнадежно, но все же можно было спасти больного, если захватить болезнь в самом начале.

Но эти двое пришли к нему снова, один за другим. Ого! Чорт возьми! Вот уже у обоих лучше вид...

– Да, доктор, я уже давно так хорошо не чувствовала себя, – сказала больная искренно.

Разумеется, состояние крови у них улучшилось, но не удивительно ли, что они почувствовали себя лучше гораздо раньше, чем у них в крови можно было установить значительное увеличение количества эритроцитов?

Впрочем, им, конечно же, станет снова хуже.

– Не можете ли вы есть печенку каждый день? – спросил их Майнот. – И, пожалуйста, взвешивайте ее. Съедайте в день сто двадцать граммов.

Как жаль, что большинство больных злокачественным малокровием были так разборчивы в еде. Если бы только у них был аппетит, можно было бы придумать для них подходящую диету. Но печенка? Это совсем не лакомство. – «Я сам не люблю печенки» – признавался Майнот.

Дней через десять эти двое опять пришли к Майноту, и прямо к нему на службу. У них появилась какая-то новая, странная твердость в походке, и кончики ушей чуть-чуть порозовели. Даже на лицах, уже столько времени восковых, появился слабый розовый оттенок.

– Удивительно, как возвратился ко мне аппетит, – сказала женщина, – и я могу теперь есть, доктор. Язык совсем уже не болит.

Так это продолжалось весь 1924 год. Майнот, – как он мне потом рассказывал, – не слишком много думал об этом, но все же у него уже очень скоро было десять больных злокачественным малокровием, которым он предписывал съедать столько-то граммов нежирного мяса, столько-то сырых овощей, как можно меньше жирной пищи, и, наконец, по меньшей мере четверть фунта печенки в день.

Это было совершенно нелогично. Он сам не решался еще вполне поверить, но когда некоторые из этих десяти человек говорили, что не любят печенки, он всячески убеждал их есть ее, делал все, что мог, в борьбе с отсутствием аппетита, с привередливостью, с болью изъязвленного языка. Он рылся в поваренных книгах, выискивая способ вкусно приготовлять печенку и писал им подробные иструкции, со свойственной ему обезоруживающей педантичностью. А если они все-таки отказывались, – страшным блеском загорались у него глаза, и, быстрыми движением вскинув голову, он говорил:

– Вы должны есть печенку. – И они ели. «Все же я был довольно равнодушен к печеночной диете»,– рассказывал Майнот.

Поздняя зима 1925 года. Все десять человек еще живы. Одним из них уже следовало быть на том свете, другим – лежать при смерти. У некоторых число эритроцитов в кубическом миллиметре крови должно было уже понизиться до полутора миллионов, в то время как у здоровых людей этот же объем содержит пять миллионов эритроцитов. Но посмотрите на них. Вот они здесь, и у них – два миллиона двести тысяч, три миллиона восемьсот тысяч красных кровяных шариков в каждом кубическом миллиметре.

А у одного, честное слово, больше четырех миллионов, и это уже приближается к нормальным пяти миллионам. И они чувствуют себя гораздо лучше и уже не имеют этого воскового вида, а Майнот, все еще не отдавая себе сознательно отчета в том, что это значит, но может быть, уже поняв подсознательно, – продолжает настаивать на печенке: – Ешьте печенку, не забывайте про печенку, ешьте печенку каждый день.

В этом, пожалуй, и заключается главное различие между Джорджем Майнотом и любым другим врачом на свете. Другой врач сказал бы: «От времени до времени немножко печенки было бы вам полезно».

VIII

И каждый другой врач, – особенно, если бы он был настоящим ученым, -должен был сказать при виде всех этих поправляющихся людей: «Ах, какое странное совпадение! О, какое поразительное совпадение!»

И каждому из этих десяти он противопоставил бы множество несчастных из своей обширной клиентуры, которые тоже возвращались к нему радостные, с улучшенным составом крови, а потом... Но ведь их десять человек, и все поправляются, все сразу. Майнот был слишком осторожен, чтобы довериться такой ничтожной статистике, – он знал, что при этом заболевании всегда наблюдаются улучшения и ухудшения... Но втайне, помимо всякой логики, был убежден, что «это» – нечто совсем другое. Десять одновременно выздоравливающих, с краской и надеждой на лицах, окрепших, с большим числом эритроцитов в крови. И все сразу, все вместе. Но тысячи воспоминаний, накопившихся за двенадцать лет горьких наблюдений над умирающими... И только впервые – десять живых, поправляющихся людей.

– Я тогда ни с кем не говорил об этом, потому что мне еще нечего было сказать. Я еще не был энтузиастом печенки, – рассказывал Майнот.

И он просто продолжал кормить печенкой больных.

IX

Майнот говорит, что Мерфи первый внушил ему этот энтузиазм. Вильям П. Мерфи не был в современном смысле слова ученым, а был просто молодым врачом, за 5 лет до того получившим диплом. Он не происходил, как Майнот, из самого шикарного квартала Бостона, но с неменьшим увлечением, чем Майнот, изучал болезни крови. Майнот слегка намекнул Мерфи на то, что произошло с этими его десятью пациентами, и вскользь спросил, не хочет ли Мерфи испробовать эту диету на очень тяжелых больных злокачественным малокровием, лежавших в Бригхэмском госпитале.

Это предложение доставило Мерфи много хлопот. Он не мог достать хорошей печенки. Больничная администрация была вообще очень консервативна, а бычья печенка– пища слишком тяжелая и грубая даже и для здоровых людей, не то, что для таких тяжелых больных. Вообще, в больнице отлично кормили пациентов. Но покупать каждый день печенку для нескольких человек было... ну просто глупо. Смехотворная диета. – Это было для Майнота неприятным препятствием.

Но Мерфи, который раньше сам терпеть не мог печенки, вдруг начал есть ее с удовольствием и всем расхваливать, как искусный коммивояжер, энтузиазмом приправляя это недостаточно вкусное блюдо. «Я казался сам себе продавцом печенки», – говаривал Мерфи. Эту комедию он разыгрывал в угоду Майноту, высмеивая цеховую науку в Питер-Бент-Бригхэмском госпитале. Восемь месяцев длилось это, с мая до зимы 1925 г., и было не так-то просто.

Но вскоре Мерфи взволновался, насколько может вообще взволноваться флегматичный, медленно говорящий молодой человек. Люди, о которых он знал, что они должны были лежать при смерти, а то и в могиле, ощущали голод, вставали и ходили, просили побольше печенки, потому что сами чувствовали, что все дело было в печенке. Чудеса да и только.

Просто замечательно, как Майнот все это держал в секрете. Почти противоестественно! Он был членом клуба, который посещали лучшие врачи Бостона, крупнейшие ученые. В феврале 1926 года он пригласил их всех к себе и после обеда начал рассказывать им о научной работе, которой был в то время занят. Он ни слова не сказал о печенке, а говорил о лимфобластоме [10]

[Закрыть] . Он показал им протоколы, из которых вытекал удивительно странный факт: красные кровяные шарики у больных злокачественным малокровием принимали нормальные размеры и форму, когда число их снова возрастало до пяти миллионов.

Никто из его слушателей не спросил, каким же образом, чорт возьми, у больных злокачественным малокровием число красных кровяных шариков снова возрастало до пяти миллионов?

Но вот начали носиться в воздухе слухи. Близкий друг Майнота, доктор Джемс Ховард Минс из Массачузетского госпиталя, пришел к нему с вопросом: «Ты слышал о замечательных результатах, полученных кем-то в Бригхэмском госпитале при кормлении печенкой больных злокачественным малокровием?»

Научная вера Майнота заключалась в абсолютном, непоколебимом преклонении перед твердо установленными фактами. И вот теперь у него было подтверждение его первых удивительных результатов. Мерфи ничего не знал о наблюдениях Майнота...

Такой способ самоубеждения требовал большой выдержки, но теперь он был готов к спору с каждым скептическим другом. «Но, Джордж, – спросил его один из них, – почему печенка?» Злокачественное малокровно не является болезнью вроде рахита или цынги, происходящей от недостатка витаминов. Никто не ест много печенки регулярно, так что и не недостаток печенки вызывает злокачественное малокровие. Как же печенка может быть средством от него?

С некоторого времени Майнот и Мерфи увеличили ежедневную порцию печенки, которую прописывали своим больным, от четверти фунта до полуфунта. Все пациенты ели с каждым днем все больше печенки.

– Но, Джордж, – увещевали Майнота друзья, – это не может быть именно печенка. Это не может быть так просто. – И многие советовали ему не торопиться с опубликованием этого открытия.

Майнот и Мерфи давали все больше печенки своим пациентам – столько, сколько эти несчастные могли проглотить. Майноту было недостаточно улучшения самочувствия. Он запихивал в них печенку до тех пор, пока они не поправлялись. Многим она была противна, но Мерфи спрашивал их, имеет ли это значение, если теперь они все снова чувствуют в себе силы и жизнь. Мерфи умел убеждать самых капризных. Просто удивительно, до чего действовало это чисто эмпирическое средство. Оно помогало всем больным злокачественным малокровием, за исключением тех несчастных, которые совсем ничего не могли есть. В первые два года четверо погибли таким образом, и это было ужасно.

Как-то пришла одна пациентка и спросила Мерфи, непременно ли нужно варить печенку? Нельзя ли растирать сырую печенку в кашицу и принимать ее в апельсинном соке? Майнот и Мерфи последовали ее совету, хотя она и не была доктором медицины...

Теперь в Бригхэмский госпиталь поступали больные при последнем издыхании. У них кровь была в десять раз бледнее нормальной. Они были вообще почти обескровлены. Их приносили на носилках, без сознания. Майнот и Мерфи садились у их постелей и вливали в них сырую растертую печенку через желудочный зонд.

В течение двух, трех, четырех, пяти дней. Они не переставали вливать ее, хотя дыхание было уже еле заметно. Они не останавливались до тех пор, пока можно было уловить хотя бы слабое биение сердца. Они продолжали вливать, если веки хоть чуть-чуть дрожали, и не успокаивались, прежде чем эти люди, приговоренные к смерти и от слабости, уже не поднимавшие головы, снова не открывали глаз. Они стояли около них и давали им печенку, печенку, и еще печенку, и наблюдали, как жизнь возвращается к этим конченным людям, как у них открываются глаза, начинают шевелиться губы, как они, наконец, шепчут, что им немного лучше.

Через неделю они уже сидели и громко просили чего-нибудь поесть. Меньше чем через две недели им уже хотелось гулять.

X

Наконец, в 1920 году открытие Майнота выходит из сумрака первых попыток на яркий дневной свет официальной науки. В том же важном научном обществе веселого Атлантнк-Сити, где Маклед привел в волнение туго накрахмаленные манишки сановников медицины описанием открытия Бантинга, Майнот рассказал о том, как он и Мерфи спасали людей печенкой. Он хотел озаглавить свой доклад «Лечение злокачественного малокровия печенкой». Но его друзья, из осторожности, неразлучной с современной наукой, посоветовали ему изменить это заглавие, и он назвал доклад «Лечение особой диетой»...

К концу доклада по собранию пронесся взволнованный гул...

Как, никто из них не умер?

После доклада Майнот со всех ног бросился к себе в гостиницу, где его ждала жена. «Я кинулся к своим протоколам, я снова пересмотрел их все, – рассказывал позже Майнот,– я еле верил сам, что рассказал им правду».

Майнот дал своему грубо-эмпирическому открытию точнейшее теоретическое обоснование. Вы помните, что и раньше, в страшные дни, когда злокачественное малокровие было неизбежно смертельным, у жертв его бывали периоды улучшения. Вы помните, как Майнот нашел, что в эти короткие периоды появляются в крови обреченных молодые клетки с окрашивающейся в синий цвет внутренней сеткой, – ретикулоциты.

Потом начались чудеса: он стал кормить больных печенкой, и даже прежде, чем у них кровь становилась гуще, как только они начинали чувствовать себя, странным образом, лучше, Майнот подсчитывал число этих ретикулоцитов в их крови, поступавших туда из костного мозга.

И это была математика, – да, да, это было слишком точно, чтобы оставаться медициной. Чем меньше было красных кровяных шариков в крови его пациентов к началу лечения, тем стремительнее возрастало количество ретикулоцитов в течение первых пяти дней усиленного питания печенкой.

Это служило научным доказательством того, что эти несчастные были правы, утверждая, что «чувствуют себя лучше». Это было первым признаком того, что заболевший костый мозг снова брался за выработку крови. Это был сверхточный метод измерения возможных лечебных свойств того или иного заменяющего печенку средства, измерения достаточно быстрого (занимавшего только несколько дней) для того, чтобы жизнь пациентов не подвергалась опасности. Было совершенно необходимо найти такую замену, потому что желудки многих больных не переносили таких количеств печенки, как бы хорошо она ни была приготовлена. А как только они переставали набивать желудок печенкой, – им снова становилось хуже.

Несомненно, что в организме всех больных злокачественным малокровием отсутствует таинственное «нечто», и чтобы получить его, они должны есть печенку, есть не переставая и в огромном количестве.

XI

Открытая Майнотом проба на число ретикулоцитов значительно облегчала поиски заменяющего печенку средства. В несколько дней можно было выяснить, обладает ли та или другая пища, то или другое впрыскиванье возбуждающими кроветворную способность свойствами. Теперь открытием Майнота заинтересовались и настоящие ученые. Эдвин Дж. Кон, профессор физиологического отделения Гарвардского медицинского института, начал исследовать печень, искать, что представляет собою этот таинственный исцеляющий «X». Он нашел, что вместо огромного количества печенки можно пользоваться небольшими дозами экстракта из нее.

Один вид экстракта за другим готовил Кон чисто научными методами, и Майнот с Мерфи пробовали их на своих пациентах. День за днем смотрели они в микроскоп препараты бледной крови этих людей, чтобы установить, заставляет ли тот или другой экстракт работать их больной костный мозг. Они внимательно смотрели, искали этих обнадеживающих ретикулоцитов.

Что было делать с людьми, до того объевшимися печенкой, что они были готовы скорее умереть, чем продолжать ее есть? Это были какие-то муки Тантала наизнанку, это было страшное зрелище...

Кон преподнес им экстракты не слишком невкусные и чрезвычайно целебные; достаточно было принимать ежедневно совсем понемногу, чтобы продолжать жить. Но эти экстракты стоили громадных денег, а ведь всем известно, что в Америке далеко не в каждом супе есть курица.

Что было делать больным, не имевшим средств на ежедневную покупку экстракта, спасающего их от смерти?

Эти мрачные, хотя и не чисто научные вопросы терзали Майнота и Мерфи.

Мерфи вместе с молодым студентом Боуи начал варить бульон из печенки, стараясь сделать его как можно крепче, так, чтобы из большого количества печенки получалось совсем немного легко проглатываемого супа. Потом Боуи перешел к доктору Вильяму Кастлю, который работал вместе с Майнотом в его лаборатории. И вот для удобства и спасения жизни больных злокачественным малокровием бедняков Кастль и Боуи приготовили домашний суп.

Кастль, который представляет собою самое фантастическое сочетание деревенского лекаря и глубоко оригиналыюго исследователя, занялся приготовлением экстрактов из печенки, – вопросом, который так научно разрешал профессор Эдвин Р. Кон в лаборатории физической химии Гарвардского медицинского института. Билль Кастль, у которого во всем его длинном худом теле не было ни следа научного самолюбия, утверждал, что идею эту ему внушила одна пациентка, и вот, минуя все сложные научные изыскания Кона относительно «X», Кастль сварил бульон из печенки, такого же вкуса, как и обыкновенный мясной бульон.

Его можно приготовить из самой дешевой, как будто годной только для собак, печенки и сделать его вкусным и целебным.

Самые бедные люди могут достать мясорубку, две кастрюльки, тряпку для процеживания и стакан.

Домашний суп Кастля обладает таким же возбуждающим кроветворную способность организма спасительным действием, как и лучшая печенка.

Самые бедные люди, дорожащие своей жизнью, – а на это имеют право даже самые бедные люди, – могут наскрести двадцать центов и купить себе жесткой печенки, купить себе жизнь и работоспособность.

 
Дело, конечно, не столько в целебных свойствах печенки – в данном случае – сколько в том, чтобы именно «наскрести» 20 центов в условиях безработицы и нужды. – Прим. Пер.
 

XII

Самое замечательное в поведении этих бостонских врачей – это то, что они в своих лабораториях не превратили простое открытие Майнота в бесплодную, проклятую академическую теорию. Нет, они как можно скорее отдали его на служение человечеству, сделали его доступным для самых бедных из этих несчастных людей.

Эта история еще далеко не закончена, а потому и не может быть рассказана здесь до конца. Простой метод подсчета ретикулоцитов, молодых красных кровяных шариков, найденный Майнотом, привел исследователей к неожиданным, глубоким открытиям. Самые удивительные, значительные из этих открытий принадлежат Биллю Кастлю. Билль все время думал о причинах странного отказа костного мозга от кроветворной работы.

Он был одержим идеей, что в этом виноват желудок, именно желудок. Старые красноносые пьяницы часто заболевают злокачественным малокровием...

Люди, чудом выжившие после полной резекции желудка (при раке желудка), погибают от злокачественного малокровия. Не вырабатывает ли нормальный желудок из принимаемой пищи какого-то «X», который поступает в кровь и заставляет работать костный мозг?

У Кастля не было лабораторных животных, на которых он мог бы экспериментировать. И у лабораторных животных не бывает злокачественного малокровия – это преимущество людей. Но Билль Кастль был не похож на лабораторных ученых (с самой неожиданной стороны) – он превратился в свое собственное подопытное животное.

Он подверг себя чудовищному эксперименту. Мучаясь и смеясь, он предоставил свой здоровый желудок в распоряжение больных злокачественным малокровием. Изо дня в день, из недели в педелю, по утрам, натощак, Билль Кастль съедал непрожаренный бифштекс и, немного погодя, засовывал глубоко в глотку палец до тех пор, пока...

Ура! Есть! Несомненно! Его желудок вырабатывал из этого куска мяса таинственный «X», ибо, когда он кормил непосредственными результатами своего эксперимента тяжело больных злокачественным малокровием, количество ретикулоцитов в их крови увеличивалось, так же как и при кормлении печенкой.

После этого врачи Шарп, Стерджис и Айзекс, у которых в Мичиганском университете существует удобная лаборатория по изучению злокачественного малокровия, – обратили самоистязание Кастля на служение человечеству. Они нашли вентрикулин – порошок из сушеных свиных желудков, средство такое же действительное, как печенка, но гораздо более вкусное.

Кастль продолжал работать и нашел, что при впрыскивании в кровь целебное действие экстрактов профессора Кона неимоверно увеличивается по сравнению с их действием при проглатывании.

Кастль, Стерджис и Айзекс показали, что больным злокачественным малокровием достаточно приходить в больницу раз в месяц или даже в шесть недель. Маленькое впрыскивание в вены руки, – и вот они уже больше не должны есть печенку или вентрикулин, не должны каждый день варить суп из печенки для того, чтобы быть здоровыми и работоспособными.

Насколько мне известно, это во всей истории первая действительно неизлечимая болезнь, от которой борцы со смертью нашли настоящее лекарство. Это называется гигантским достижением науки, но если разобраться как следует, то дело отнюдь не в науке, а только в Майноте.

Книга II. Красный дом на холме

Спенсер. В счастливой долине

 
Г.Коуэн
 

На холме в Вашингтоне, над рекой Потомак, стоит длинное низкое здание из красного кирпича, обладающее каким-то обаянием ветхости и этим отличающееся от современных нарядных институтов.

 Возможно, что из других институтов выходят более значительные открытия. Но нигде я не встречал исследователей, которые так поражали бы меня равнодушием к опасностям своей профессии. В этом институте – дурной запах и внешний беспорядок. Его сотрудники – рядовые пожарные науки, готовые по первому сигналу потушить ту или другую смерть.

Болезни, с которыми они борются, часто неэффектны и мало распространены. Люди, которых они спасают, – часто очень незначительны. Но среди работающих в красном кирпичном доме существует убеждение, – о котором они никогда не говорят, – что не только нужно, но даже очень приятно рисковать собственной головой в борьбе с болезнями, хотя бы и не влияющими на статистику национальной смертности.

Весна 1922 г. Спенсер, состоящий на службе в департаменте здравоохранения, получил приказ отправиться в долину Биттер-Рут в западной Монтане. Весною, когда пробуждается вся природа, там появляется странная, страшная болезнь – пятнистая лихорадка Скалистых тор, от которой гибнут охотники, пастухи, фермеры. Но зачем заставлять кого бы то ни было терять время на разгадку тайны пятнистой лихорадки? Ведь она убивает за год всего нескольких жителей этой счастливой долины, к тому же самых незначительных. «За целый год от этой лихорадки умирает меньше людей, чем от кори один месяц в самом маленьком городке», – писал один выдающийся врач Биттер-Рута. Почтенные горожане Биттер-Рута считали, что даже мысль об этой болезни угрожает процветанию их долины, славившейся коровами и земляникой,

Правда, на западных склонах холмов вы могли бы заметить деревянные домишки фермеров, опустевшие, с настежь раскрытыми дверьми. Скрипы и стоны дверных петель -это, если у вас достаточно воображения, заупокойная по забытым фермерам, которые внезапно почернели и умерли. Но число таких фермеров было ничтожно, значение их в политической жизни Биттер-Рута– сомнительно. Так о чем же беспокоиться?

Весна. 1922 года. Спенсер в Вашингтоне упаковывает свой лабораторный багаж, готовит к отъезду жену и двоих детей. В сущности, эта пятнистая лихорадка чрезвычайно неприятная штука. В некоторые годы она убивала каждого заболевшего. В 1917 г. сослуживец Спенсера, Мак-Клинтик, изучавший ее в окрестностях Суитхаузкрика, заразился и умер. Никогда не умирало меньше восьми человек из каждых десяти заболевших, но зато очень редко заболевало в год больше десяти человек. Так о чем же говорить?

Монтанский врач Мак Прей пробовал приготовить предохранительную сыворотку, чтобы защитить своих сограждан, но однажды он проснулся с красными глазами и болью во всех костях. Через десять дней он умер. И все-таки деловые люди Биттер-Рута считали, что на пятнистую лихорадку не стоило обращать внимания. Разговоры о ней вредили делам. Вы находились в полной безопасности, если остерегались совершенно определенных ущелий на западных склонах холмов. Бот и вся наука!

Из вагона выходит доктор Р.Р.Спенсер (лабораторная кличка, – Спенни) с женой и двумя детьми. На вокзале в Гамильтоне его не приветствовал гром оркестра, – Спенсер был только начинающим врачом, безвестным бактериологом, приехавшим на борьбу с болезнью, убивавшей иногда всего пять человек в год, и при этом – людей, которые по необходимости или по собственной глупости, посещали эти ущелья на западных склонах холмов.

Они возвращались оттуда и очень скоро покрывались багровыми пятнами. Через несколько дней их страдальческие стоны смолкали, и они умирали, словно пораженные невидимой рукой.

Недавно брат и невестка губернатора, гуляя, поднялись на эти холмы, -там так красиво весной: когда ручьи пенясь выходят из беретов и распускаются деревья. Они вернулись домой, через десять дней их не стало...

Спенсер – почти новичок в науке и совсем неопытный борец со смертью – бегает в поисках какого-нибудь помещения для своей лаборатории.

II

Он встретился с Р.Р. Паркером, доктором не медицины, а, энтомологии, специалистом по насекомым, по настоящим большим насекомым – понимаете? – а совсем не по микробам. Пятнистая лихорадка так мало насчитывала жертв, что не было никакого повода особенно волноваться (так решили влиятельные жители Гамильтона), но осторожность никогда не мешает. Поэтому Спенсеру и Паркеру пришлось устроить лабораторию в заброшенном школьном доме, в полуторе милях от города. Такое расстояние не мог перепрыгнуть даже самый свирепый микроб...

Нашим исследователям было известно, что пятнистой лихорадкой люди заболевали, только будучи укушены древесным клещом. Паркер в течение семи лет занимался энтомологией в Монтане, собирал и описывал монтанских насекомых. Но вне этой довольно скучной деятельности, им владело фанатичное желание разгадать тайну пятнистой лихорадки.

Сидя в пустом школьном домике, Спенсер и Паркер строили планы работы. Почему никто никогда не заражался пятнистой лихорадкой от древесных клещей с восточных склонов Биттер-Рут? Клещи ведь всюду одинаковы!

Значение древесных клещей, как носителей пятнистой лихорадки, было впервые обнаружено двумя простыми практикующими врачами в Бойзо – городе штата Идахо, где тоже появилась пятнистая лихорадка, но не в такой смертельной форме, как в Биттер-Руте. Лихорадка в Идахо убивала всего 5% заболевших. Эта незначительная смертность, вероятно, и послужила оправданием опасного эксперимента над людьми, поставленного этими врачами – Мак Колла и Бреретоном – для удовлетворения собственной любознательности, Они сняли древесного клеща с груди больного довольно тяжелой для Идахо формой пятнистой лихорадки и посадили его на руку другому пациенту больницы, которому из-за гангрены недавно ампутировали обе отмороженные ноги. Потом этого же – уже жирного и хорошо упитанного – клеща они пересадили на ногу жены этого больного, «С ведома и согласия пациентов», – объясняли Мак Колл и Бреретон.

 Этим обоим «подопытным животным», теперь уже давно забытым, очень повезло: они оказались в Числе выживающих 95%.

Так было положено начало научному изучению клещей и пятнистой лихорадки. Теперь в Гамильтоне Паркер спрашивал Спенсера, как это может быть, что только западная часть Биттер-Рута опасна? Да и на западных склонах почему-то только некоторые ущелья смертоносны, а другие, расположенные рядом, совершенно безопасны.

Это была истинно научная постановка вопроса. Знаменитый чикагский бактериолог Риккетс уже давно нашел метод, позволявший ответить на этот вопрос. Устав от охоты на микробов, Риккетс поехал отдохнуть в Миссулу. Но как только он там увидел нескольких несчастных, почерневших и задыхающихся от пятнистой лихорадки, он немедленно взялся за работу. Через две недели Риккетс вызвал экспериментальную эпидемию пятнистой лихорадки у морских свинок. Потом – у обезьян.

На этот счет у Паркера была своя идея: может быть, в этих смертоносных ущельях водились какие-нибудь дикие животные особого вид, какие-нибудь особенные грызуны, которые и служили промежуточными хозяевами для вируса пятнистой лихорадки? И вот в школьном домике Паркер посвятил Спенсера, в свой план действий.

Риккетс уже много сделал. Он отправился (ведь прогулки так полезны для здоровья) в эти очаровательные ущелья за клещами и нашел, что при посредстве этих клещей можно до бесконечности переносить смерть от одной морской свинки на другую. Он погрузился (прекрасное занятие во время отдыха) в опаснейшую игру с морскими свинками, клещами и обезьянами. Оп спускался в долины, которые далеко обходили даже самые бесшабашные пастухи и вычесывал лошадей, коров, быков, волов, кроликов, кусты и траву-в поисках естественно зараженных клещей.

Он нашел их и указал, откуда, берется болезнь.

Но это нисколько не предохраняло людей от смерти.

III

Почему только некоторые из западных ущелий смертоносны? Может быть, там есть какие-нибудь особенности в условиях климата или почвы? И Паркер, который был необычайно систематическим и энергичным человеком, развил обширный план исследования. Он хотел сфотографировать с аэроплана каждый уголок этих ущелий, собрать клещей со всех видов птиц и животных, населявших эти холмы и долины, и найти, такой именно вид грызунов тайно приютил в себе этот роковой вирус, который вместе с кровью животного всасывают клещи. Это был действительно фантастический план!

 С таким же успехом можно было искать иголку в стоге сена. Это было немногим практичнее роковой идеи Мак-Клинтика (из кирпичного здания холме возле Вашингтона), погубившей его много лет назад. Для того, Чтобы истребить пятнистую лихорадку, нужно избавиться от всех клещей, – решил Мак-Клинтик. Молодые, только что вылупившиеся клещи могут продолжать жить и расти, только питаясь кровью маленьких животных, населяющих холмы, – рассуждал он. И вот с тремя или четырьмя сумасшедшими охотниками, которых легко встретить в этой долине, Мак-Клинтик начал ловить в капкан, стрелять травить древесных скалистых белок. Он охотился на желтобрюхих сусликов, диких кроликов и зайцев. Он наливал сероуглерод в норы луговых собак, и все это в дикой долине – безграничном зоологическом саду для всевозможных диких грызунов, Однажды он проснулся, дрожа от боли во всех костях, и, взглянув на свои запястья, бросился в поезд, идущий на восток. Он вернулся в Вашингтон, свиделся с женой в тот же день умер от пятнистой лихорадки Скалистых гор...

Штат Монтана тратил огромные деньги на такую, казалось бы, незначительную болезнь. Всем фермерам было приказано мыть лошадей и рогатый скот креозотом, чтобы уничтожить взрослых клещей, в то время как охотники и дезинфекторы пытались очистить долину от всех видов грызунов и таким образом истребить молодых клещей. Доктор Мак-Крей получил деньги на изготовление предохранительной сыворотки, но он слегка поцарапал руку и умер от пятнистой лихорадки, прежде чем осознал, как фантастична была мысль найти сыворотку от такой неумолимой болезни.

А тем временем клещи в Биттер-Руте продолжали расти, размножаться, питаясь кровью несметного количества белок и кроликов, которые из Монтаны, Идахо, Виоминга стекались в долину Биттер-Рута. И каждую весну приходилось пастухам и фермерам бывать на западных склонах, вы уже знаете, что с ними происходило. В Нью-Йорке, в совершенно безопасном Рокфеллеровском институте, молодой, уже забытый японец, ассистент великого Ногучи, помотавший ему в поисках вакцины пятнистой лихорадки, умер незаметно, но ужасно и был похоронен, насколько мне известно, без воинских почестей. Бессмысленны казались все усилия очистить страну от клещей. Это не легче, чем носить воду в сите.