Текст книги "Ниже неба"

Автор книги: Пол Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

Женщина – Росс вспомнил, что ее зовут Кларисса, – пыталась что-то сказать, но слова застревали у нее в горле. Она посмотрела вниз на свои руки, и Росс заметил блеск серебряных монет. Когда она опять подняла на него свои глаза, в них стояли слезы. Росс не знал, было ли чувство стыда вызвано тем, что делал с ней его отец, или разящим несоответствием между ее одеждой и тем, как был одет он сам. Женщина выглядела такой беспомощной и растерянной, что Россу захотелось ее утешить. Он уже было открыл рот, чтобы сказать ей что-нибудь, как вдруг она подхватила свою длинную юбку и кинулась бежать.

Росс подождал, пока женщина скрылась в подсобной комнате, которой пользовались поденщицы, а затем повернулся к закрытой конторе, одолеваемый сомнениями насчет того, что же ему делать дальше. Его дыхание уже выровнялось, и он чувствовал себя значительно лучше. Юноша решил все же не показываться на глаза отцу в такой момент, повернулся на каблуках и быстрым шагом направился в сторону передней двери.

– Росс! – раздался громкий голос, когда тот уже был почти у выхода. – Это ты, мой мальчик?

Остановившись, Росс услышал тяжелые шаги отца, идущего по проходу.

– Что ты здесь делаешь, сынок? – спросил Эдмунд. Росс повернулся лицом к отцу, который, казалось, только что засучил рукава своей рубашки. На нем не было ни жилета, ни куртки, ни даже шейного платка и воротничка.

– Что-то не так? – спросил Эдмунд, останавливаясь перед Россом. Его темные, густые брови поднялись вверх в ожидании ответа.

Он был несколькими дюймами ниже и намного более мускулистым, чем сын, чертами напоминавший свою мать.

Стоя под потемневшим взглядом отца, Росс почувствовал, как его охватывает беспокойство.

– Я... э-э, Ифигения хотела, чтобы я зашел перед тем, как идти на... – язык его вдруг стал тяжелым, ноги прилипли к полу.

– Ифигения послала тебя? – спросил Эдмунд, недоверчиво прищурившись.

Неожиданно Росс поймал себя на том, что смотрит в сторону подсобной комнаты, куда скрылась поденщица. Он быстро опустил глаза вниз, однако отец уже успел сообразить, в чем дело.

– Послала, чтобы следить за мной, я полагаю,– произнес Эдмунд, в его темных глазах появился зловещий огонек, а руки сжались в кулаки.

– Нет, отец, – сказал Росс почти шепотом, поднимая глаза. – Я только приготовился пойти с Зоей, и Ифигения подумала, что ты, возможно, захочешь посмотреть, как на мне сидит костюм.

Эдмунд с сомнением посмотрел на сына, затем, кажется, поверил такому объяснению. Он указал пальцем на шов на правом отвороте камзола:

– Отличная работа. Кто шил костюм?

– Генри Клекнер.

– Я так и думал. Нельзя отрицать того, что их племя умеет превосходно работать. И как много он «зажидил»?

– Я не уверен. Я думаю, что...

– Не имеет значения, – оборвал отец и махнул рукой, показывая, что ответ и на самом деле его не интересует, – Хорошо, если только в два раза. Как только кто-нибудь из этих жидовских портных промахнется, вдевая свою нитку в иголку, нам, христианам, нужно будет сразу прекратить им переплачивать.

Он осклабился, довольный удачной шуткой.

– Я должен был идти к миссис Симмонс, но Ифигения думала, что сегодня...

– Я ничего не хочу слышать о сегодня. – На скулах Эдмунда заиграли желваки, показывая, как горько ему было не получить приглашения на коронацию.

– Мне вовсе не обязательно идти... Я имею в виду то, что если здесь нужно сделать какую-нибудь работу... – Росс осмотрелся вокруг, старательно отводя взгляд от комнаты, в которой скрылась женщина.

– Нет. Твоя кузина ждет тебя.

– Зоя поняла бы. Эдмунд покачал головой:

– Поди прочь, немедленно. Мне здесь и одному хорошо. Росс захотел спросить, где все рабочие, но подумал, что ему лучше повернуться и уйти.

– Росс..! – крикнул отец ему вслед.

– Да? – Росс остановился перед дверью, которая вела к переднему выходу.

– Я, э-э... – отец нерешительно переминался с ноги на ногу, – я надеюсь, ты ничего не расскажешь Ифигении о...

– Ифигении? Но ведь мне нечего ей рассказывать, не так ли?

Эдмунд долго смотрел на сына, затем широко улыбнулся:

– Разумеется, нечего.

Он подошел и похлопал Росса по плечу:

– Ты вырос – стал мужчиной, а я даже этого не заметил. Вот почему я принял решение послать тебя в Китай.

У Росса перехватило дыхание:

– Ч-что?

– В Китай, сынок. Разве ты не умолял последние пару лет о том, чтобы я послал тебя за границу?

– Да, но я даже не думал...

– Сейчас тебе восемнадцать. – Отец махнул рукой назад, в сторону склада, – Когда-нибудь все это станет твоим. Я бы сказал, что пришла пора тебе заняться настоящим делом.

– Но Китай? – спросил Росс нетерпеливо, – когда?

– Через пару месяцев. Нужно основательно подготовиться к тому, чтобы достойно представлять Торговую Компанию Баллинджеров в Кантоне следующей весной. Разумеется, если ты хочешь туда поехать.

– Хочу ли я? Конечно, хочу. Но почему сейчас? Ты всегда говорил, что нужно подождать, пока мне не исполнится двадцать один.

Эдмунд осмотрел сына с головы до ног:

– Кажется, я только сейчас осознал, как ты вырос... Каким ты стал мужчиной.

Росс с гордостью выпрямился и расправил плечи:

– Тебе не придется пожалеть о своем решении, отец. Эдмунд ответил, взвешивая каждое слово:

– Я уверен, что не пожалею.

Молодой человек опять направился к выходу, затем остановился в проходе и нерешительно обернулся назад:

– Ты, действительно, имел в виду именно это?

– Что? То, что ты стал мужчиной?

– То, что позволяешь мне отправиться в Китай.

– Начиная с сегодняшнего дня и до августа ты не должен натворить глупостей... – отец сделал паузу, чтобы усилить впечатление от сказанных слов, – ...ничего такого, что могло бы показать мне, что ты еще несмышленый мальчишка. Я не хотел бы посылать маменькиного сынка в Китай.

Бросив взгляд поверх отца, Росс увидел Клариссу в дверях подсобной комнаты. На этот раз он не опустил глаз, посмотрел сперва на женщину, затем на отца и отчетливо произнес:

– Тебе не стоит беспокоиться за меня, отец. Пошли меня в Китай, и я докажу, что Росс Баллинджер – не маменькин сынок.

Быстрым шагом Росс покинул здание.

II

Зоя Баллинджер вертелась перед огромным, от пола до потолка, зеркалом, критически оглядывая платье, надетое по случаю коронации. Туго зашнурованный корсет, стягивающий осиную талию, и пышная юбка производили впечатляющий эффект. Платье было сшито вручную из китайского золотого шелка, оборки отделаны голубой тесьмой. Восхитительный наряд прекрасно дополнялся белой мантильей, украшенной переливающейся на свету шкуркой горностая.

В зеркале Зоя увидела старшего брата, который нетерпеливо переминался в дверях, недовольно хмурясь. Остин Баллинджер был неуклюжим молодым человеком, двадцати семи лет от роду. У него были длинные темные волосы с пробором посредине и густая, коричневая, с рыжим оттенком борода. Его невыразительные, узко посаженные глаза глядели сейчас еще более строго и придирчиво, чем обычно.

– Ты сама создаешь себе трудности, – сказал он, продолжая спор, который они вели с самого утра. – Все считают, что Бертье – превосходная добыча... очарователен, полон сил и не так плохо выглядит, по крайней мере, так, кажется, считают девушки.

– Я знаю, что он привлекателен, – согласилась Зоя. – Но ведь на самом деле, Остин, ты должен признать, что Бертран Каммингтон – самый настоящий хлыщ.

Она опять посмотрела в зеркало и поправила бриллиантовую брошь на груди.

Остин шагнул в гардеробную младшей сестры.

– Хлыщ? – Он остановился, раскачиваясь на каблуках взад и вперед и заложив большие пальцы рук в маленькие кармашки своего черного жилета. Остин еще не успел надеть официальный наряд, в котором должен был идти в Вестминстерское аббатство. – А твой кузен разве не хлыщ?

– Росс – душка, – произнесла Зоя, потянув за край мантильи так, чтобы та легла ровнее на плечи. – И не забывай, он ведь и твой кузен тоже.

– Люди не так вас поймут. Они подумают, что вы с Россом... ну, больше, чем просто кузен и кузина.

Зоя повернулась и уставилась на брата:

– А если бы это было на самом деле так?

Откинув голову назад, Остин громко захохотал, брызгая слюной:

– Ради всех святых, вы же родственники!

– Непрямые.

– Конечно, у тебя нет никаких намерений относительно Росса. Он ведь не более, чем маленький недоразвитый слюнтяй, у которого нет никакого будущего, за исключением разве что карьеры захудалого торговца.

– Но в этом нет его вины, – возразила Зоя, затем в недоумении покачала головой и произнесла:

– Как будто есть что-то предосудительное в том, чтобы быть торговцем. Разве плохо, что корабли Эдмунда плавают по всему миру – от Индии до Восточной Африки?

– Они ведь не принадлежат Эдмунду, он арендует их у других. Но даже если бы у него был целый флот, тебе все равно не пристало бы прыгать вокруг такого сосунка, как Росс.

– Тебе бы больше понравилось, если бы я прыгала вокруг старых развратников вроде Бертрана Каммингтона? – Повернувшись, она начала укладывать свои каштановые волосы.

– Старых развратников? Но Бертье не старше тридцати!

– Слишком уж старый для своих тридцати, – отпарировала Зоя.

– Единственное, что есть старого у Бертье, так это его родословная. Лорд Генри и леди Вирджиния Каммингтон пользуются повсюду уважением и признанием...

– Я иду на коронацию с Россом. Это решено, и не надоедай мне лишний раз.

Черты Остина смягчились. Он подошел к Зое, стоявшей к нему спиной, и, понизив тон, произнес вкрадчивым голосом:

– Пожалуйста, отнесись с пониманием к причинам, которые побуждают меня это делать. Конечно, нет ничего плохого в том, что в аббатство тебя будет сопровождать кузен Росс. Но Бертье тоже будет там. Ты ведь знаешь, как ты ему нравишься. Я только подумал о том, что если ты найдешь для него немного места в своем холодном сердце и уделишь ему хоть капельку своего драгоценного внимания, это поможет развеять слухи и домыслы, которые ходят в связи с твоей чрезмерной привязанностью к Россу.

– Мои привязанности – мое личное дело.

– Разумеется. Но...

– И не меньше, кстати, можно сказать о твоей привязанности к нашей дорогой Леноре.

Остин запнулся от неожиданности и на мгновение потерял дар речи.

Зоя усмехнулась, глядя на него в зеркало.

– Не строй из себя невинную овечку. Я видела, какими глазами вы смотрели друг на друга. Да и Джулиан, по моему, не теряет времени даром, – добавила она, упоминая другого своего брата, которому недавно исполнилось двадцать три года.

– Я? И Ленора? Но ведь она... она же...

– Жена Тилфорда? – подсказала Зоя. – С каких пор это стало препятствием для Леноры?

– Между мной и Ленорой ничего нет! – воскликнул Остин, защищаясь. – Совсем ничего!

– Возможно, пока нет. Но эта женщина давно на тебя глаз положила, попомнишь мои слова.

– А Росс на тебя глаз не положил? – спросил Остин, пытаясь перевести щекотливый разговор на тему, которая касалась Зои, а не его самого.

– Конечно, нет. Мы друзья, и не более того.

– Тогда почему бы не дать шанс Бертье?

– Бертран Каммингтон мне не интересен.

– А тебе вообще кто-нибудь интересен?

Зоя вздохнула и пожала плечами:

– В данный момент – нет. Может, когда-нибудь...

– Ты превратишься в брюзгливую старую деву прежде, чем найдешь мужчину, который будет отвечать всем твоим сумасбродным требованиям.

– Мне всего девятнадцать.

– Вот почему я и беспокоюсь за тебя, – положив руку на плечо Зои, Остин легонько сжал его.

– В девятнадцать лет ты должна думать о замужестве и детях. Тебе следует проводить время среди молодых неженатых мужчин нашего сословия, а не с твоим купчишкой-кузеном, несмотря на все ваши там привязанности, и каким бы он душкой... – он передразнил голос Зои, выговаривая слово «душка», – ...не был.

– Не приставай ко мне со всей этой ерундой! – Повернувшись к брату лицом, девушка легко толкнула его ладонью в грудь, как будто желая выставить за дверь. – А теперь уходи, скоро прибудет Росс, а я еще не готова ехать.

– Не только я о тебе беспокоюсь, Зоя. И мама, и отец...

– Только ты, Остин. И ты об этом прекрасно знаешь. Ты боишься, что я или Джулиан в один прекрасный день наделаем глупостей и лишим тебя шанса получить когда-либо место в парламенте. – Она сделала паузу, ожидая, что он отвергнет обвинение и, не дождавшись, продолжила: – Ну, наш братец скоро отплывет на корабле в Индию. Что же касается меня, тебе не стоит бояться скандала. Мы с Россом на самом деле всего лишь друзья, и хоть я и не в восторге от твоего приятеля Бертье, я уверена, что мужчина, на котором я в конце концов остановлю свой выбор, будет соответствовать моему положению в обществе.

– Ты неправильно меня поняла... – Остин протестующе поднял руки.

– Да уйдешь ты, наконец, или нет, Остин. Мне нужно готовиться к коронации. – Она подтолкнула его в сторону гостиной.

Остин, похоже, смирился со своим поражением:

– Я дам тебе знать, когда прибудет твой эскорт.

– Я хочу, чтобы ты был вежлив с Россом, когда он здесь появится.

– Не волнуйся за меня. Я сделаю все возможное, чтобы с твоим маленьким хлыщом – то есть, я хотел сказать, другом – обошлись, как подобает.

Зоя уже была готова опять наброситься на Остина, но тот скрылся в гостиной. Возмущенно покачав головой, она повернулась к зеркалу и посмотрел на себя – высокая, стройная, с гибкой фигурой и классическими формами. Как всегда, она и на этот раз осталась недовольна собой. Ее скулы были слишком высоки и выдавались немного вперед, а подбородок выглядел слишком острым. Однако, кожа была изумительно гладкой и чистой, а глаза... да, она была более чем удовлетворена своими глазами.

Из троих детей Седрика и Сибиллы Баллинджеров, только у Зои были глаза ее деда Вильяма – не карего, а редкого по красоте изумрудно-зеленого цвета, которые одновременно и зачаровывали, и приводили в замешательство каждого, на ком она останавливала взгляд. Что-то в этих бездонных, загадочных глазах говорило Зое о том, что она не должна превращать свою жизнь в привычную и удобную для людей ее круга рутину. Она должна не отдавать свою душу и тело человеку, подобному Бертрану Каммингтону, а искать чего-то более волнующего, необычного – может, даже скандального. Она должна ждать мужчину, который сможет смело заглянуть в эти непроницаемые зеленые глаза и не убояться их головокружительной бездны и того ослепительного света, который скрывается за ней.

* * *

Пройдя не более мили, Коннор Магиннис присоединился к толпе, спешащей вниз по Петтикот Лэйн к широким улицам, по которым должна была проезжать процессия королевы Виктории. Несмотря на то, что вот-вот мог пойти дождь, у уличных торговцев – по крайней мере, у тех из них, которые продавали еду и напитки, – дела шли очень бойко. К ним непрерывно подходили прохожие и покупали всевозможные пирожки с начинкой, горы которых громоздились на широких подносах, или рыбу – жареную и соленую. Большинство торговцев стояли рядом со своими лавками и довольно кивали головой, считая монеты. Некоторые из наиболее предприимчивых шли навстречу толпе, толкая людей неуклюжими лотками и громко крича: «Лимонад! Лимонад! Полпенни кружка! Полпенни кружка! Шипучий лимонад!»

Для продавцов ненужных в такой день вещей – ножниц, карманных ножей, карандашей, стальных перьев, всевозможных дешевых безделушек – сегодняшняя ярмарка явно не удалась. И на самом деле, многие из них, казалось, дремали возле своих прилавков или задумчиво покачивались, окутанные клубами табачного дыма. Но как только какой-нибудь прохожий показывал, хотя бы взглядом, что интересуется предлагаемой вещью, торговец моментально оказывался на ногах и с учтивым и внимательным видом начинал расхваливать «самый лучший товар и самые низкие цены во всем Лондоне – да какое там! Во всей империи Ее Величества!»

Коннор приближался к углу квартала, которым заканчивался деловой район Петтикот Лэйн, когда увидел большое количество людей, собравшихся посмотреть на нечто необычное. Подойдя поближе, он мельком разглядел, что, похоже, посреди улицы шла драка, окруженная многочисленными зеваками. Некоторые горожане останавливались, чтобы посмотреть на происходящее, остальные, менее любопытные, огибали крут и двигались дальше.

Коннор попытался пробраться через толпу к источнику всего этого шума и суматохи. Повсюду он натыкался на женщин в изношенных и давно потерявших цвет платьях, мужчин в потрепанных костюмах, которые махали кулаками и криками подбадривали дерущихся. Завсегдатаи маленькой таверны неподалеку, одетые более прилично, оставили за грязными стойками свой виски и кружки с пивом и высыпали на улицу, чтобы поглазеть на забавное зрелище.

– Врежь ему! Не жалей! – закричал какой-то лондонский оборванец из толпы. По его давно немытой, спутанной бороде стекала противная желтая пена. Он ударил себя кулаком в ладонь и смачно сплюнул табачную жвачку на утоптанную землю.

Коннор шагнул было в сторону, чтобы обойти всю эту нечисть, однако в этот момент его внимание привлек высокий тонкий вопль избиваемого. Возможно, он принадлежал какой-нибудь проститутке, сотни которых наводняли этот район города, возможно – просто ребенку.

– Ах ты, проклятый жиденок! – закричал другой голос. – Прикончи эту жидовскую морду!

До Коннора вдруг дошло, что всеобщая ненависть была направлена на одного из многочисленных маленьких еврейских торговцев, которых часто можно было видеть на улицах Лондона продающими свой товар из небольших ручных тележек или – кто победнее – из холщовых заплечных мешков.

Когда Коннор протиснулся немного вперед, он увидел нескольких нищих, разгребающих груду раздавленных апельсинов и пытающихся выбрать оттуда что-нибудь пригодное для пищи. Очевидно, явившийся объектом нападения мальчик принадлежал к числу уличных торговцев фруктами, и грязная, воняющая потом толпа с радостью ухватилась за возможность избавить его от тяжелого груза.

– Пошел вон, паршивый ублюдок! – заорал, повернувшись, огромный, похожий на борова, мужчина, когда Коннор навалился на него сзади, пытаясь пробиться в центр круга.

Пропитое лицо гиганта представляло собой сплошной клубок кровянистых прожилок, выступающих на грубой, посиневшей от алкоголя коже. Он схватит Коннора за рукав, видимо, желая добавить что-то еще, но тот резким рывком освободил руку и шагнул на свободное от людей пространство импровизированного ринга.

Нападению подвергся мальчик на вид чуть больше десяти лет. Его курчавые темные волосы были взъерошены и покрыты слоем дорожной пыли. Он был одет в старую, но еще довольно крепкую курточку, характерную для представителей его сословия. Трое нещадно избивавших его парней выглядели гораздо хуже; Коннор принял их за ирландских хулиганов. Они повалили еврейского мальчика на землю и безжалостно пинали ногами, а возбужденная жестоким зрелищем толпа ревела: «Жидовская морда! Грязная свинья!» Хотя последний эпитет не имел ничего общего с тем, как выглядел мальчик, он являлся популярной в то время кличкой для евреев, отражавшей распространенную в народе неприязнь ко всему, что можно было считать чужеземным и инородным.

Коннор родился в Америке, его предки были выходцами из Шотландии и Ирландии, и он достаточно долго прожил в Англии, чтобы не считаться иностранцем. Вместе с тем, он часто чувствовал себя чужеземцем, и, наверное, именно это вызвало у него симпатию и жалость к еврейскому пареньку, который, скорее всего, родился в Лондоне, но которому суждено было всегда оставаться изгоем на своей родной земле. Кроме того, Коннор терпеть не мог, когда кого-либо избивали на его глазах, неважно, за что – за слишком ли высокую цену, которую заломил продавец, или за то, что он пытался сбыть гнилые фрукты, выдавая их за свежие. Скорее всего, ирландские хулиганы захотели прибрать к рукам чужую территорию и именно сегодня решили показать «грязной свинье», кто теперь здесь будет хозяином. Картину, подобную этой, можно было довольно часто видеть на улицах Лондона, которые постепенно начинали наводняться нищими ирландскими подростками, пытавшимися выжить более зажиточных евреев, ведущих почти монопольную торговлю в большинстве районов города.

– Вставай, жиденок, хватит валяться! – один из хулиганов что есть силы пнул ногой свою жертву, лежащую в грязи без движения.

Несчастный паренек в ответ только крепче вцепился в холщовый мешок и попытался защитить голову руками.

Два других хулигана схватили мешок и принялись сдирать его с плеча мальчика. Через несколько секунд он полетел в толпу и был тотчас разорван в клочья грязными, нетерпеливыми руками, жаждущими поскорее добраться до его содержимого.

– Ну, довольно! – крикнул Коннор Магиннис, двинувшись к центру круга.

Ирландские подростки на какое-то мгновение подняли головы, затем, как ни в чем не бывало, вернулись к своему занятию. Один из них вцепился в кудрявые локоны мальчика и, потаскав его по грязной, утоптанной земле, швырнул на спину.

– Вы что, не слышали? Хватит! – Коннор бросился вперед и сильной рукой схватил ирландца за запястье, стиснув его с такой силой, что хулиган вскрикнул от боли и разжал пальцы, выпустив волосы мальчика.

– Что, черт подери, тебе нужно?! – прогрохотал чей-то голос из толпы. – Оставь их, пусть развлекаются!

Коннор почувствовал, как кто-то сзади сгреб рукой ворот его коричневого костюма и, обернувшись, обнаружил перед собой знакомую рожу, хозяин которой уже пытался один раз с ним поспорить.

– Это не твое вонючее дело! Ты понял меня, недоносок? – громила изрыгнул слова откуда-то из глубины необъятного желудка, дохнув хмельным перегаром на Коннора, который был заметно ниже и выглядел значительно слабее своего оппонента.

С силой рванувшись вперед, Коннор высвободил ворот и, когда пожелтевшие от табака пальцы громилы попытались снова вцепиться в трещавшую по швам материю, оттолкнул его рукой. Огромный человек, не в силах сдержать азарта, согнул колени и приготовился нанести тяжелый, медлительный, размашистый удар. Этого, казалось, Коннор только и ждал от счастливого в своей наивности громилы. Пропустив его кулачище рядом с головой, Коннор шагнул в сторону, покрепче уперся ногами в землю и, собрав все силы, нанес сопернику такой оглушительный удар в зубы, что звук его, наверное, был слышен на соседних улицах. По телу громилы прошла дрожь, он закачался из стороны в сторону, пытаясь удержать равновесие.

Из толпы раздались возбужденные вопли, и Коннор подумал о том, что если он вовремя не справится с этой горой мяса, ему придется очень туго. Сильно отведя правую руку назад, Коннор, не торопясь, прицелился и выстрелил кулаком прямо в качающееся напротив него брюхо. Громила переломился пополам, хрюкнул что-то нечленораздельное и рухнул на пыльную дорогу.

Со всех сторон понеслись одобрительные возгласы; толпе, собравшейся поглазеть на увлекательный спектакль, было совершенно наплевать на то, кто дерется и почему. Коннор заметил, что этот инцидент привлек внимание молодых хулиганов, которые в этот момент, казалось, совершенно забыли о своей жертве. Решив воспользоваться их замешательством, он сделал несколько шагов по направлению к ним и крикнул:

– А теперь валите отсюда! Оставьте парня в покое!

Трое подростков никак не отреагировали, только переглянулись, не зная, что им делать дальше. Коннор схватил за шиворот того, который был поближе, и с силой толкнул в сторону окружавших ринг оборванцев:

– Давай, иди! Тебе нечего здесь больше делать. Оставшиеся двое заколебались. Один из них глянул вниз, на лежащего без движения мальчишку и процедил сквозь зубы, обращаясь ко второму: «Ладно, пойдем. На первый раз с него достаточно.» Он ухмыльнулся, посмотрел на Кон-нора и, прихватив с собой товарища, растворился в толпе, сопровождаемый одобрительным гулом.

Плотное кольцо, окружавшее место драки, распалось на отдельные звенья. Каждый из зевак отправился по своим делам. Краем глаза Коннор заметил неподалеку мешок, превращенный в кучу лохмотьев, поднял его и принес назад, к свернувшемуся калачиком в уличной грязи избитому мальчику. Опустившись на колени, он взял паренька за руку:

– Все закончилось. Теперь ты можешь встать.

Услышав, что тот всхлипывает, укрывшись рукавом куртки, Коннор подал ему мешок и произнес:

– На, утрись вот этим.

Мальчик сделал так, как ему было сказано, затем с помощью Коннора с трудом поднялся на ноги. Теперь люди почти не обращали на них внимания, спеша вдоль по Петтикот Лэйн туда, где должна была проходить процессия королевы. Инцидент был всеми забыт; даже лежащий посреди дороги мужчина не вызывал у прохожих никакой реакции.

Мальчик усердно вытирал размазанные по щекам слезы, изо всех сил стараясь не показаться плаксой. Он позволил Коннору погладить себя по волосам и даже изобразил на лице подобие улыбки, когда его благодетель прокомментировал:

– Тебе нечего стыдиться. Я сам плакал, когда меня однажды отделали трое ирландцев.

– Сп-спасибо, – отозвался мальчик, запинаясь. Коннор махнул рукой, показывая, что благодарность ни к чему:

– Забудь об этом. У тебя что-нибудь болит?

– Я в порядке. Они... они не так уж сильно меня поколотили.

– Хорошо. Извини, но мне не удалось спасти твой товар. Ты много на этом потерял?

По лицу мальчика пробежала тень, он опустил голову и посмотрел на пустой мешок, который бесформенной тряпкой лежал у его ног:

– Все, что у меня было. Около двадцати шиллингов.

Коннор расправил руками куртку паренька и отряхнул с нее пыль, затем проделал то же самое со своей собственной одеждой. Он заметил, что мальчик одет в грубую, бесцветную рубашку, которая была велика ему на несколько размеров и куплена, видимо, в какой-нибудь дешевой лавке неподалеку отсюда или даже у старьевщика.

Как раз в этот момент мужчина, пролежавший долгое время неподвижно и тихо, сделал безуспешную попытку подняться. Увидев это, Коннор сказал:

– Пойдем. Нам нужно смыться отсюда, пока эта свинья снова не оказалась на ногах. – Он повел мальчика назад, в направлении делового района Петтикот Лэйн.

После того, как они в молчаньи прошли несколько кварталов, Коннор спросил:

– У тебя есть родственники?

– Только дедушка, но он почти не встает с постели. Иногда, когда он может подняться, помогает мне торговать.

– У него отложены деньги про запас, чтобы наполнить еще один мешок товаром?

Мальчик остановился, удивленно посмотрел на Коннора и спросил:

– Ты слишком не похож на уличного продавца, чтобы задавать такие вопросы.

Коннор поглядел на себя:

– Одежда? Ну, не позволяй таким вещам одурачить себя. Я тоже когда-то занимался чем-то похожим на торговлю, И до сих пор это делаю, если жизнь заставляет.

– Но ведь ты не еврей, не так ли? – вопрос мальчика прозвучал как утверждение, и когда Коннор отрицательно покачал головой, в его глазах появилось подозрение. – Тогда ирландец?

– Нет. Американец, – просто ответил Коннор.

– Никогда в жизни не видел американца, который занимается торговлей. Зачем ты здесь?

Коннор положил руку на плечо мальчика:

– Здесь мой дом. Мой отец был из Эдинбурга, моя мать – из Нью-Йорка. Я родился там, и вскоре после этого мы перебрались в Лондон. Потом родители... умерли. С тех пор я и вынужден зарабатывать на улицах.

Они вновь двинулись дальше. Увидев, что мальчик продолжает разглядывать его отлично пошитый коричневый костюм, Коннор повторил:

– Я же сказал тебе, не позволяй этой одежде сбить себя с толку. В такой работе, как моя, парню необходимо хорошо выглядеть.

– А что ты продаешь? – осторожно спросил мальчик. Коннор усмехнулся:

– Скажем так, есть вещи, для продажи которых не нужен большой мешок – только прекрасная внешность и очаровательная улыбка.

– Ты что, занимаешься проституцией? – в голосе мальчика появилось любопытство. – Я уже достаточно взрослый, чтобы знать о таких вещах.

Остановившись, Коннор повернулся к нему:

– Кстати, сколько тебе точно лет?

Мальчик приподнялся на цыпочках, чтобы казаться повыше:

– Шестнадцать... в ноябре будет.

– А как зовут?

– Мойша... Мойша Левисон.

– Ну, Мойша, я – Коннор Магиннис и полагаю, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я знал о жизни так же много. Но я бы не стал говорить, что кто-то занимается проституцией, только увидев, как он выглядит.

Лицо Мойши приняло виноватый вид:

– Извини. Я не хотел сказать, что... Коннор засмеялся и похлопал его по спине:

– Не думай об этом.

– Я, конечно, лезу не в свое дело, но как ты зарабатываешь...

– Я же сказал – забудь об этом. Давай условимся, что я продавец, но мой товар другого сорта, чем твой... Похоже, ты очень голоден. Как насчет пирога с мясом?

Глаза мальчика засветились:

– Ну... Я бы, конечно, не стал отказываться... Но мне не хотелось бы тебя...

– Значит, договорились.

Подойдя к прилавку, который ломился от всевозможных пирожных, пончиков и прочей сдобы, Коннор сказал продавщице:

– Пирог с мясом этому парню. А лучше дай нам два – у меня тоже, кажется, пусто в желудке.

Женщина взяла кусок серой оберточной бумаги и завернула в нее два начиненных рубленым мясом пирожка, украшенных сверху россыпью засахаренных лимонных долек и сладкой пудрой. Она подала их Коннору, который кивнул в благодарность и бросил на прилавок пару монет по полпенни каждая. Половину покупки он протянул Мойше, а вторую целиком отправил в рот.

– Спасибо, – произнес мальчик, медленно пережевывая пирожок и растягивая удовольствие.

Когда они опять двинулись дальше, Коннор спросил, продолжая начатый разговор:

– Так как насчет запасов – у твоего деда отложены деньги для того, чтобы купить еще товар на продажу?

– Мы потратили все, что у нас было, на эти фрукты. У нас не будет больше денег до конца недели. Он вложил все деньги в газеты.

– Какие еще газеты?

– Ну... На них нарисована королева. Мы с дедом подумали, что сможем получить кучу монет сверх того, что вложили, когда продадим их.

Коннор посмотрел на него с удивлением:

– Тогда зачем тебе было покупать эти дурацкие апельсины? Мне кажется, День коронации с толпами народа по всему Лондону был бы самым подходящим моментом для выгодной продажи таких газет.

– Так-то оно так, – вздохнул мальчик, – но дело в том, что у нас их еще нет. Мы купили их по дешевке на бирже и сможем получить деньги только в субботу. В субботу должны выйти эти самые газетные листки, рассказывающие о сегодняшних событиях, и я надеюсь сплавить немного в парке, где соберутся люди.

– Да, пожалуй, ты прав.

– Это то, чем ты сейчас должен будешь заняться? – спросил вдруг Мойша, задрав кверху голову и пристально изучая одежду Коннора. – Ты должен будешь присутствовать на коронации?

Коннор не мог сдержать смеха:

– Я? В Вестминстерском аббатстве? Думаю, что нет. Я, правда, лелеял тайную надежду, что какая-нибудь королевская фрейлина пришлет мне персональное приглашение, но увы... – Он весело подмигнул: – Коронация – не лучшее место для человека с такой работой, как у меня.