Текст книги "Тайна Обители Спасения"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

– Ах вот как! – произнесла укротительница. Последние слова собеседника почему-то вызвали у нее недоверие.

– А что тут такого? – удивился Констанс. – Все много раз слышали, как девушка повторяла ваше имя, да к тому же известно, что Морис Паже вам небезразличен. Так что, теперь вы для них – словно манна небесная. Короче говоря, меня тотчас же отправили на поиски. А найти вас было не так-то легко, поверьте. Но, к счастью, все позади; и я сижу рядом с вами. Итак, я все вам рассказал и спрашиваю: хотите вы помочь благородной семье, которую постигло несчастье? Хотите спасти невинного ребенка?

Госпожа Самайу молчала. Она размышляла.

– Смогу ли я поговорить с Валентиной без свидетелей? – спросила в конце концов вдова.

– Ах, сударыня! – с чувством воскликнул Констанс. – Если бы вы знали этих людей, вы бы не задавали подобных вопросов. Приходите – и вы все сами поймете. Если что-нибудь вам не нравится, потребуйте объяснений, и вам тут же их дадут. Потребуйте свидания наедине, и они сразу послушают вас, послушаются как дети. Но для этого вам нужно заглянуть в лечебницу: вы же понимаете, что я всего лишь посыльный, и только родственники могут вам сказать, что вы должны будете сделать, когда вы встретитесь с лейтенантом.

– Я увижу Мориса! – пролепетала укротительница, схватившись за сердце.

– Само собой, потому что вы выступаете посредником, Вы сами попросите пропуск, так уж заведено, но, поверьте, будет сделано все, чтобы отказа не последовало.

Госпожа Самайу встала и с сомнением принялась разглядывать свою одежду, которая и впрямь казалась несколько вызывающей.

– Пусть вас это не волнует! – сказал Констанс. Укротительница посмотрела ему в глаза.

– Вы правы, черт возьми! – произнесла она. – Не пристало мне стыдиться самой себя. Тем, которые никому не причиняют зла, никогда не должно быть стыдно. Идемте!

Вдова вышла через заднюю дверь, чтобы позвать Эшалота. Бедный малый ходил взад-вперед по улице и дышал на руки: он уже порядком замерз.

– Возвращайтесь, – приказала хозяйка. – Вы будете охранять балаган.

Как, возможно, помнит читатель, Эшалот надеялся, что после ухода Констанса он сразу же поговорит с укротительницей. Поэтому кормилец Саладена был весьма обескуражен, когда увидел, что незваный гость по-прежнему греется у огня.

– Неужели вы собираетесь выйти из дома в такой поздний час, хозяйка? – спросил он, подойдя поближе. – Тем более с незнакомым человеком?

Вдова расхохоталась.

– Боишься, как бы меня не обидели? – произнесла она.

– Черт побери! – воскликнул гость. – Не знаю такого смельчака, который рискнул бы вас обидеть!

Как бы невзначай он преградил Эшалоту дорогу, не давая тому приблизиться к укротительнице.

– Я вернусь нескоро, – снова обратилась к Эшалоту госпожа Самайу. – Объяви всем, чтобы они ложились спать и не вздумали жечь свечи.

Она взяла за руку Констанса, и оба они двинулись через балаган, чтобы выйти в другую дверь на улицу Сен-Дени.

Эшалот поплелся за ними.

– Куда же вы, хозяйка? – пробормотал он в тот момент, когда помощник доктора Самюэля уже открыл дверь.

– Если тебя спросят об этом, ответь, что я забыла отчитаться перед тобой, – весело ответила вдова.

– Дело в том, что я хотел бы сказать вам пару слов... – начал было Эшалот.

Однако его никто не слушал: парочка быстро удалялась.

– Мы поедем на омнибусе с остановки у храма святой Евстахии? – спросила укротительница.

– Нет, нас ожидает карета маркизы, – гордо произнес Констанс, останавливаясь.

– Эй, сударь! – крикнул он и дернул кучера за полу. – Живо просыпайся и вези нас!

Через несколько мгновений карета тронулась с места.

Что касается Эшалота, то он стрелой помчался к куче соломы, на которой спали Саладен и лев, быстро схватил ребенка и ловко засунул его в сумку, которую повесил себе на шею.

– Я пойду за ними, даже если это погубит меня! – шептал Эшалот. – Я поклялся посвятить мою жизнь Леокадии, хоть я никогда ей и не понравлюсь, и раз уж я не смог предупредить ее об опасности, мне придется выручать ее из беды.

Когда он вышел на улицу, карета уже исчезла, и Эшалот нехотя вернулся в балаган.

– Ты прав, конечно, чего уж там! – говорил он отчаянно вопившему Саладену. – Не особенно вежливо я тебя разбудил, что правда, то правда. Но не мог же я оставить тебя рядом со львом? Конечно, господин Даниель довольно-таки старый и дряхлый, однако он тоже иногда хочет есть. А что если ему вздумалось скушать кусочек младенчика? Тьфу, ну и дурак же я! Зачем это я дитя пугаю?

С этими словами Эшалот стукнул себя по лбу.

– И все-таки я уверен, что узнал этого малого из кабачка «Срезанный колос»! – воскликнул он. – Вот если бы на моем месте оказался Симилор, он бы наверняка все сказал: он такой решительный... хотя мог бы и промолчать – если бы ему за это заплатили. Ах! Конечно, я честнее, но он, к сожалению, умнее. Что же делать? Если с Леокадией случится несчастье, я никогда себе этого не прощу!

Эшалот вздохнул и обреченно сел на солому. Он даже не пытался больше успокоить Саладена, который по-прежнему орал в сумке во все горло.

Тем временем кучер, вздрогнувший при имени Джован-Баттиста, вез по заснеженной мостовой карету, в которой находились Констанс и укротительница.

Карета пересекала множество мелких улочек, выехала на улицу Сент-Оноре, и вскоре путники оказались на площади Согласия.

Было еще только пять часов вечера, но в Париже, казалось, давно наступила ночь. Плохая погода разогнала всех прохожих по домам.

Свернув на Елисейские поля, карета быстро достигла улицы Шайо. Там она свернула налево. Очевидно, конечной целью путешествия был квартал, граничивший с горой Трокадеро.

Хотя лечебница доктора Самюэля находилась в черте города, воздух здесь был чист и свеж, как в деревне: неподалеку располагались две небольшие рощицы, которые в то время разделяли Шайо и Йенский мост. Из лечебницы открывался прекрасный вид: с одной стороны на Марсово поле, с другой – на крутые обрывы Трокадеро. Кроме этого, можно было видеть окаймленные деревьями изгибы и форты в Кламане и Медоне.

Несмотря на то, что заведение доктора Самюэля было основано совсем недавно, оно пользовалось у парижан большой популярностью.

Одни приписывали молниеносный успех клиники таланту хозяина; другие же, не отрицая достоинств доктора, полагали, что здесь не обошлось без вмешательства многочисленных влиятельных знакомых владельца заведения.

А некоторые шепотом добавляли, что успеху доктора Самюэля во многом способствовали его своеобразные представления о врачебной этике: будто бы он частенько преступал те границы, за которые не должен выходить честный врач. Однако никаких доказательств этому не приводилось.

Короче говоря, не вызывало сомнений одно: у доктора Самюэля были могущественные покровители.

Хоть Париж и презирает провинцию, на самом деле парижанам присущи все те мелкие пороки, которые приписывают провинциалам. Например, столичные жители всегда завидуют тем, кому удалось быстро разбогатеть.

Конечно, теперь посредственности не удается сжечь талантливого человека на костре, как в средневековье, назвав его колдуном. Также свободомыслящих сограждан больше не побивают камнями под тем предлогом, что они, мол, заключили союз с Сатаной.

Однако камни и хворост – не единственное оружие в руках обывателя. В наше время оно устарело, и его успешно заменила клевета. Уверяю вас: со времен Бомарше эта гидра не стала менее ядовитой.

При ее приближении честные люди затыкают уши и разбегаются. Но достаточно ли этого, и не должно ли в подобном случае презрение уступить место негодованию? Ведь происходит очень печальная вещь: чем упорнее молчат порядочные люди, тем громче становятся голоса всяческих мерзавцев.

Дом доктора Самюэля состоял из трех частей и отдельного нового флигеля, весьма напоминавшего крепость, в которой жил сам хозяин.

В одной части дома содержались помешанные, во второй – обычные больные, а в третьей размещался приют для бедных.

Приют этот был бесплатным. Полковник Боццо-Корона, известный филантроп, и его знаменитый друг, господин де Сен-Луи, наследник престола, сын несчастного короля Людовика Шестнадцатого, оплачивали содержание восьмерых бедолаг из собственного кармана.

Главный вход в лечебницу был временно закрыт: там шел ремонт. По этой причине карета, в которой находились Констанс и его спутница, остановилась у входа в приют. Неподалеку проходила дорога в Батай, по обочинам которой росли деревья.

В пути помощник доктора Самюэля был любезен и весел, и вдова решила, что этот человек ей нравится. Одним словом, когда Констанс и укротительница добрались до своей цели, они уже были на короткой ноге.

Конечно, грусть госпожи Самайу еще не прошла, и она по-прежнему относилась к этому приключению с некоторой опаской и недоверием. Да и как же иначе? Ведь в ее кругу привыкли видеть все новое и неизведанное в черном свете. К тому же в памяти укротительницы время от времени всплывали когда-то услышанные рассказы о кровавых злодеяниях и о несчастных, павших жертвой собственной неосмотрительности...

Однако, с другой стороны, ничто не утешает и не ободряет лучше, чем бурная деятельность.

Не будем забывать и о том, что Леокадия, несмотря на косую сажень в плечах и пудовые кулаки, была женщиной, причем женщиной чрезвычайно тщеславной.

Слушая многословные объяснения своего спутника, не умолкавшего ни на минуту, Леокадия размышляла: «Ну и история приключилась со мной сегодня! Сколько нового я узнала! А если я захочу узнать больше, мне надо будет всего лишь спросить – и мне тут же ответят. И ведь это еще не все! Подумать только: совсем недавно я сидела одна в своей дыре, и у меня не было никаких влиятельных знакомых, а теперь я буду представлена людям, к мнению которых прислушиваются все без исключения.

Конечно, довольно странно, что им понадобилась именно я, – мысленно разговаривала сама с собой укротительница, словно отвечая на чьи-то возражения, – но ведь все произошло по воле моей дорогой Флоретты, которая вспомнила о том времени, когда она еще не была мадемуазель Валентиной. Она доверяет мамаше Лео! Она знает, что, если речь зайдет о Морисе, я не отступлю ни перед какой опасностью. Да и чего мне бояться, в конце концов! Если что-нибудь покажется мне подозрительным, я сумею постоять за себя...»

На пороге их встретил привратник.

– Сюда уже много раз приходили, спрашивали, не вернулись ли вы, – сказал он Констансу.

– Возможно, я действительно приехал позже, чем рассчитывал, однако вовсе не потому, что развлекался в пути, – ответил помощник доктора Самюэля. – Девушке не стало хуже?

– Нет, все по-прежнему, – ответил слуга. Констанс и укротительница вошли внутрь. Хотя здание было совсем новым, выглядело оно довольно мрачно.

Проходя мимо швейцарской, вдова увидела, что там находились три-четыре человека – санитары или слуги, – которые грелись возле чугунной печки.

Еще один мужчина сидел за столом, стоявшим посреди комнаты, прямо под лампой.

Из-под его фуражки, надвинутой на глаза, торчали взъерошенные волосы. Лица почти не было видно. Этот человек был необычайно широк в плечах и, по-видимому, очень силен.

Заметив незнакомца, вдова вздрогнула, и Констанс почувствовал это. Он быстро обернулся и сказал на ходу:

– Здравствуй, Робло!

Очевидно, так звали этого атлета. Тот ничего не ответил.

– Вы поздоровались с этим человеком в фуражке? – спросила укротительница.

– Да, – ответил Констанс. – Вы его знаете? Мне всегда казалось, что в свое время он был ярмарочным силачом. Настоящий бык, не правда ли?

– Я никогда не слышала этого имени, – задумчиво произнесла Леокадия, – но мне почему-то думается, что раньше его звали по-другому.

Тем временем они вышли во двор, окруженный новыми постройками.

– Ремонт – это так противно, – заметил Констанс. – Если бы можно было войти через главный вход, вы бы увидели, что там не хуже, чем в Тюильри, а тут нам придется шагать по снегу.

– Не волнуйтесь, я не неженка, – успокоила его вдова. – Этот Робло служит здесь?

– Нет, это один из обитателей приюта. Он уже выздоравливает. Когда беднякам, которые сюда попадают, становится лучше, за ними меньше присматривают. Они пользуются этим и вечно торчат в швейцарской. В приюте у нас не герцоги и не графы, сами понимаете. Вот в платном отделении – другое дело. Когда стоит хорошая погода и наши больные выходят на прогулку, можно принять это место за уголок Булонского леса.

Новая дверь, новый коридор. Наконец глазам Леокадии предстал большой сад с заснеженными деревьями.

– Вот и сама лечебница, – сказал Констанс, указывая на два здания, расположенные справа и слева от них. – Здесь содержатся обычные больные, а там – душевнобольные. Но нам не надо ни туда, ни сюда, потому что девушка живет во флигеле.

Укротительница и ее спутник пошли по аккуратно утоптанной дорожке, которая привела их к красивому дому.

Констанс позвонил. Дверь открыла Виктория, горничная Валентины.

– Слава Богу! – воскликнула она. – Вас уже все заждались!

С любопытством взглянув на Леокадию, Виктория спросила:

– Значит, это она и есть?

– Да, – ответил помощник доктора Самюэля, – это та самая женщина, и она, кстати, имеет право на то, чтобы вы были вежливы с ней. Идите, доложите о нашем приходе.

Сделав насмешливый реверанс, горничная удалилась. Госпожа Самайу была так смущена, что даже удивилась.

– Что же будет, когда я окажусь в обществе знатных господ? – прошептала она. – Ведь меня может напугать даже горничная!

– Никого нет наглее, чем слуги, – сказал Констанс, делая вид, что ужасно возмущен. – Эта девица дождется наконец, что я выкину ее за дверь. С хозяевами эта история не повторится, будьте спокойны. Вот увидите, как замечательно они вас примут!

– Госпожа Самайу может войти, – произнесла вернувшаяся в этот момент Виктория.

Мамаша Лео почувствовала, что ее бьет озноб. Она вспомнила о своем туалете.

То, что для ярмарки было элегантным и даже роскошным, показалось ей сейчас чем-то чудовищным. Одежда прямо-таки жгла ей тело, словно плащ кентавра Несса. Сделав над собой нечеловеческое усилие, вдова шагнула вперед. За ней последовал Констанс, который обменялся с горничной понимающим взглядом, в котором сквозила улыбка.

X
БЕЗУМИЕ ВАЛЕНТИНЫ

Спальня доктора Самюэля была просторной и нарядной, хотя обставлена она была довольно строго: что ж, не зря здесь жил ученый-медик. В камине пылал яркий огонь. На верхней полке камина стояли две лампы с абажурами: в комнате больного человека не должно быть слишком светло.

На постели доктора, за наполовину приспущенным пологом, лежала Валентина.

В тот момент, когда Виктория объявила о приходе госпожи Самайу, все уже были в сборе. Все – это маркиза, принц (которого называли господином де Сен-Луи) и даже полковник Боццо, пренебрегший своим серьезным недугом, который мучил его несколько последних недель.

Прекрасная графиня Фаншетта Корона, постоянно сопровождавшая дедушку, словно Антигона – Эдипа, сидела рядом с ним на козетке, которая находилась поблизости от камина.

Принц и маркиза тоже сидели у огня.

Маркиза тихо разговаривала с доктором Самюэлем; по левую руку от последнего можно было видеть еще одного человека. Совсем недавно он стал другом семьи благодаря своей репутации отличного юрисконсульта. За него поручились полковник Боццо, господин де Сен-Луи и доктор Самюэль.

Не нужно забывать, что друзья Валентины нуждались в совете ловкого юриста не меньше, чем в помощи опытного врача. Над девушкой нависло сразу две опасности, и вряд ли болезнь была главной.

В самом деле, даже доктор Самюэль, которому все безоговорочно доверяли, однажды сказал: «Если она потеряет своего любимого, она умрет».

И это ни у кого не вызывало никаких сомнений.

Человек, о котором мы только что упомянули, уже немного знаком читателю: в свое время он появлялся в особняке полковника Боццо-Корона на улице Терезы, и обращались к нему там – «доктор права».

На самом деле его звали Порталь-Жирар. Именно он, основательно изучив дело Мориса Паже, заявил, что молодой лейтенант не может быть оправдан.

Он же предложил попытаться устроить побег. Конечно, такой совет не часто услышишь от юриста, хотя, если подумать, в этом нет ничего странного: например, чем опытнее врач, тем более скептически относится он к возможностям медицины. Точно так же правовед порою презирает людское правосудие.

Это подтверждает старую истину: познание – враг веры.

Надо сказать, что вопросами морали господин Порталь-Жирар совершенно не интересовался. Ему было абсолютно все равно, виновен лейтенант Паже или нет.

Перед ним стояла задача: освободить Мориса. Рассуждал юрисконсульт следующим образом: «Совершил этот парень убийство или не совершил – неважно. Как бы то ни было, обстоятельства говорят против него. Судьи объявят его виновным, потому что они не могут не сделать этого. Любой, оказавшись на их месте, поступил бы точно так же. Однако, вопреки стечению обстоятельств, спасти его все-таки надо. Следовательно, нужно действовать в обход суда».

В общем, этот доктор права рассуждал вполне логично.

А теперь давайте вернемся к укротительнице. Хотя на ее афишах и было написано, что ей назначали аудиенцию правители многих европейских стран, в эту минуту вдова чувствовала себя весьма неуютно. Впрочем, будучи дамой не робкого десятка, госпожа Самайу быстро сумела собраться с духом. Как ни странно, в этом ей помогла наглость Виктории.

Пока Леокадия шла по прихожей, к ней окончательно вернулось душевное равновесие. Она уже представляла себе толпу важных, хорошо одетых людей, окруживших постель Валентины, и саму девушку: неподвижную, бледную, похожую на восковую куклу.

«Я не буду опускать глаза, я посмотрю прямо на них, – думала укротительница. – Ведь я им ничего не должна. Чего же мне смущаться? К тому же по крайней мере двоих из них я видела в моем балагане. Я пойду прямо к Флоретте, обниму ее и скажу: «Милая, теперь с тобой мамаша Лео, и тем, кто захочет огорчить тебя, отныне придется для начала иметь дело со мной!»

Наконец, она достигла заветной двери. Открыв ее, Констанс произнес:

– Госпожа Самайу!

После этого он шагнул внутрь, оставив вдову на пороге. Она ожидала увидеть множество людей, небрежные позы и надменные взгляды, но вместо этого увидела грустную женщину со светлыми волосами, которая поспешно шла к ней навстречу.

Взглянув в глубь комнаты, укротительница обнаружила остальных членов семьи. При ее появлении все, как один, встали.

Встал даже полковник Боццо – осунувшийся, с пожелтевшей кожей, опирающийся на плечо графини Корона. Встал даже принц. Хотя Леокадия не знала, как он выглядит, она сразу поняла, что это именно он: в этом человеке было нечто, отличающее его от остальных.

Разумеется, вдова ничего этого не ожидала. Она готовилась дать бой, но ее боевой пыл не понадобился: простота и торжественность приема сразу покорили укротительницу.

– Мы благодарим вас за то, что вы пришли, сударыня, – сказала маркиза. – Когда мы с вами встречались раньше, всем нам было очень весело, и мне хотелось, чтобы в моем доме было столько же счастья, сколько в вашем. Моя мечта на два года стала явью: дитя, обязанное вам столь многим, радовало нас и утешало. Но теперь в нашу дверь постучалась беда. Ужасная беда... наверное, вы уже слышали о ней. И нынче мы надеемся только на вас.

– Все, что в моих силах... – пролепетала вдова, делая неуклюжий реверанс.

Присутствующие тотчас же поклонились в ответ. От этого укротительнице стало еще хуже.

– Констанс, – сказал полковник, – подвиньте госпоже Самайу кресло. К сожалению, я не могу сделать этого сам: у меня очень болят ноги.

Констанс, который, казалось, был здесь на положении слуги, повиновался, в то время как графиня Корона помогла старику сесть.

– Мы ждали вас с большим нетерпением, – продолжала маркиза. – Бедная девочка так часто упоминала ваше имя... И другое тоже...

Она замолчала, и глаза ее увлажнились.

Вдова почувствовала, что тоже вот-вот заплачет: так она была растрогана. Теперь укротительница понимала, как несправедливы были ее подозрения.

– Можно подумать, – всхлипнула маркиза, часто моргая покрасневшими от слез глазами, – что про всех остальных она забыла. Но мы ведь тоже ее очень любим! Садитесь же, госпожа Самайу!

Однако Леокадия продолжала стоять.

– Она здесь? – спросила мамаша Лео, указывая на кровать, закрытую пологом.

На этот раз ей ответила не маркиза. Из-за полога послышалось:

– Лео! Моя дорогая мамаша Лео!

В мгновение ока укротительница очутилась у кровати, и в следующую секунду она уже крепко обнимала Валентину.

Вздохнув, маркиза уселась на место.

С полковником Боццо случился приступ кашля, и графиня Корона тихонько стучала ему по спине. Полковник сейчас весьма напоминал ребенка, страдающего коклюшем.

За пологом раздавался голос госпожи Самайу. Обычно она говорила громко и решительно, но теперь укротительница нежно шептала:

– Флоретта, моя маленькая, моя дорогая, мы спасем его, клянусь тебе!

Открыв свою бонбоньерку, чтобы достать таблетку, полковник обратился к доктору:

– Этот насморк никак не проходит, и я очень устал от него. Думаю вам нужно еще раз обследовать меня. Боюсь, как бы у меня не было чахотки.

– Не волнуйтесь, – ответил Самюэль, – я ручаюсь за ваши легкие. Они в прекрасном состоянии.

Констанс, стоявший у двери по той простой причине, что никто не предложил ему сесть, улыбнулся.

– Знает ли госпожа Самайу, чего мы ждем от нее? – спросила у него маркиза.

– В общих чертах, – ответил помощник доктора Самюэля. – Я постарался объяснить ей главное.

Наклонившись к господину Сен-Луи, маркиза тихо произнесла:

– Поскольку речь идет о важных вещах, я предпочла бы барона де ля Перьера, однако его почему-то нет.

– В самом деле, куда он делся, наш дорогой барон? – спросил принц.

Констанс и полковник переглянулись. Оба они улыбались.

– Дорогая маркиза, в настоящее время господин де ля Перьер занимается тем, что помогает вам, – сказал полковник. – Возможно, вы убедитесь в этом сегодня вечером, может быть, это произойдет завтра. В любом случае, вы пожалеете, что могли подумать о нем плохо. Он не оставляет друзей в беде.

После этих слов полковник Боццо выразительно посмотрел на Констанса. Тот, по всей видимости, понял значение этого взгляда и тут же исчез.

В комнате воцарилась тишина.

Возможно, причина этого заключалась в том, что никто не хотел говорить. Но есть и другое объяснение: каждый надеялся услышать разговор, который происходил за пологом кровати.

Однако ничего не было слышно.

А в алькове тем временем происходило следующее.

– Этот Констанс все еще здесь? – прошептала Валентина на ухо укротительнице.

Взглянув в просвет между занавесками, вдова ответила, что нет.

– Тогда нам надо молчать! – еще тише произнесла девушка.

– Наверное, он подслушивает нас там, – добавила она, указывая в глубину алькова.

– Как? – удивилась Леокадия. – Разве там не стена?

– Тетушка, войдите! – громко сказала Валентина. Маркиза д'Орнан тотчас же вскочила со своего места и проворно, словно молоденькая девушка, пересекла комнату.

– Как давно ты не звала меня к себе, дорогая! – произнесла она взволнованным голосом, дрожавшим от удовольствия.

Затем маркиза повернулась к вдове и с чувством пожала ее руку.

– И все это благодаря вам. Огромное вам спасибо!

– Как хорошо, когда тебя так любят! – прошептала графиня Корона.

Полковник нежно обнял ее и поцеловал в лоб.

Эта ласка на мгновение лишила ее возможности видеть, что происходит вокруг. В это время четверо мужчин быстро переглянулись.

Выглядело это довольно странно. Глаза принца, доктора права и Самюэля выражали беспокойство, глаза полковника – холодное презрение.

Валентина привлекла тетку к своему изголовью. Укротительница немного отодвинулась в сторону. Ее глаза уже привыкли к полумраку алькова, и теперь она с любовью смотрела на девушку.

На щеках Валентины выступил румянец – возможно, это было действие лихорадки. Ее глаза блестели нездоровым блеском. В эту минуту она была так прекрасна, что Леокадия подумала: «Они с Морисом созданы друг для друга, поэтому Господь никогда не разлучит их!»

– Тетушка, я хотела бы попросить вас об одной вещи, – обратилась к маркизе Валентина.

– Значит, у тебя есть какие-то секреты, нехорошая девочка? – ласково спросила маркиза д'Орнан.

– Скажите им, чтобы они ушли, – внезапно попросила девушка, – они мне мешают. Я не люблю их! Я люблю только вас и мамашу Лео!

Последняя, услышав эти слова, остолбенела. Они показались ей очень странными для человека, лишенного рассудка.

Ничего не ответив, маркиза нежно обняла Валентину. После этого она встала и раздвинула занавески. Проходя мимо укротительницы, маркиза шепнула ей:

– Сегодня ей гораздо лучше, чем вчера. Если бы вы слышали только, что она говорила раньше! Рассудок возвращается к ней прямо на глазах!

– Идемте, господа, – сказала она вслух, возвращаясь в комнату, – мы здесь лишние, поэтому давайте не будем заставлять просить нас, а лучше уйдем сразу. Подайте мне руку, принц. Чаю выпьем в зале.

Разумеется, никаких возражений не последовало. Все дружно улыбнулись и встали. Полковник, покидавший комнату последним в сопровождении своей внучки Фаншетты Корона, обратился к ним со словами:

– Знаете, а у моей Фаншетты есть основания для ревности! Все-таки мы слишком любим эту девочку.

– Как же ее не любить! – ответила графиня Корона.

– Идемте же, – сказал маркиза. – Когда они наговорятся, мы снова побеседуем с госпожой Самайу. Я уверена, что она сделает все, что мы захотим.

– Вот мы и одни, – произнесла вдова, когда дверь закрылась.

Она уже открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но Валентина поднесла палец к губам.

Вдруг девушка с силой отбросила одеяло, спрыгнула с кровати и безудержно расхохоталась.

Ошеломленная укротительница попыталась было схватить ее, но Валентина отбежала к камину.

– Мне холодно, а мой брат умер, – сказала она. – Я должна пойти на его похороны.

Девушка уселась на корточки возле огня.

Госпожа Самайу была потрясена. Она и думать забыла, что имеет дело с сумасшедшей: ведь в первые минуты Валентина казалась такой спокойной! Но теперь вдова вспомнила все, что говорил ей Констанс.

Девушка встряхнула головой, и по ее плечам рассыпались прекрасные волосы. Она повернулась к Леокадии, по-детски улыбнулась и сказала:

– Иди сюда, давай греться вместе. Заодно поговорим о моей свадьбе.