Текст книги "Тайна Обители Спасения"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

XXI
ИСПОВЕДЬ ВАЛЕНТИНЫ

Было около двух часов ночи. Полковник Боццо только что улегся в постель, и прелестная графиня Фаншетта Корона суетилась вокруг него, подтыкая со всех сторон одеяло, словно ребенку. Голову полковника утеплял ночной чепец, завязанный под подбородком.

Полковник слегка подрагивая от холодных простыней и в странном своем головном уборе походил на дряхлую старушку.

Спальня была обставлена просто, почти сурово. Трудно было поверить, что ее владелец, этот немощный лысый старик, стоит во главе огромной банды преступников и убийц. Неужели страсть к золоту так подчинила себе все его существо, что он даже сейчас, в конце жизненного пути, не собирался оставлять свой пост?

Но нет, дело было отнюдь не в любви к золоту. Полковника совершенно не занимали те блага, которые можно приобрести за деньги. Расходовал он очень мало, жалованье последнего из его слуг раза в три превышало сумму всех трат хозяина.

– Подбрось дров в огонь, дорогая, – велел он графине, – сколько мне приходится тратить на отопление, а на дворе всего лишь сентябрь! Ну как, много было нынче вечером народу у маркизы?

– Как обычно, – ответила Фаншетта. – Не было только Реми д'Аркса, а его как раз очень ждали, чтобы хорошенько расспросить об этом нашумевшем убийстве.

– Жуткая история! – отозвался старичок, натягивая простыню до самого носа. – И это в квартале, который всегда был таким благопристойным!

– Вас все очень жалели, дедушка, – продолжала Фаншетта. – Ведь вам пришлось присутствовать при аресте преступника.

– До сих пор дрожу, – пожаловался полковник, – сегодня я весь день провел у себя в кабинете, греясь у камина.

– Говорят, это красивый юноша?

– Да, видный молодец, хотя и нагловатый.

– Это правда, наша Валентина его узнала?

– Что толку скрывать? – вздохнул полковник. – Узнала. Пора наконец свету познакомиться с историей ее печальной юности. История эта странноватая, но все объясняющая. Этот молодой бандит – циркач, он работал вместе с нашей бедной девочкой в балагане укротительницы... как бишь ее?

– Мадам Самайу, дедушка.

– Да-да. К счастью, наша крошка уже пристроена. Маркиза объявила о свадьбе?

– Объявила. Все очень обрадовались, однако разговор все равно вертелся вокруг этого убийства. Знаешь, а ведь убитый, оказывается, был грабителем, в набалдашнике его трости были спрятаны бриллианты Карлотты Бернетти, про которую ходит столько сплетен.

– Надо же! – удивился полковник. – Нашим газетам будет о чем посудачить... А как вела себя Валентина?

– Она явилась очень поздно, – ответила Фаншетта.

– Во сколько? – допытывался дед.

– В двенадцатом часу, – поспешно ответила графиня.

– Как выглядела? – полковник хотел знать все.

– Как всегда... немножко усталой... Ее стали поздравлять с предстоящим замужеством, и она держалась просто великолепно. Как ни странно, ее манеры куда изысканнее, чем у многих барышень, которым не приходилось зарабатывать себе на хлеб в балагане у мадам Самайу.

– Ты права внучка, – ответил полковник, – можешь идти, мой ангел, меня одолевает сон.

Графиня поцеловала его и, пожелав спокойной ночи, удалилась. Лишь только она вышла, в стену у изголовья кровати тихонько постучали.

– Входи, Приятель, – пригласил полковник. Открылась маленькая замаскированная дверца, и в спальне появился господин Лекок.

– Последние новости! – проговорил он, входя. – Потрясающая сцена в камере следственной тюрьмы, которую разыгрывали три актера, в том числе и наш любимый Реми д'Аркс! А может, вы видели ее и отсюда? Валентина и впрямь особа весьма оригинальная. Сцена была краткой, но, видимо, протекала бурно, ибо, выйдя из камеры, наш следственный судья грохнулся в обморок!

– А дальше? – с любопытством спросил полковник, высунув голову из-под одеяла. – Рассказывай!

– Об этом мы узнаем позже, патрон, я повторяю только то, о чем толкуют в следственной тюрьме. Мадемуазель де Вилланове приказала перенести бесчувственного господина д'Аркса в свою карету, и наш Джован-Баттиста имел честь доставить будущих супругов к дому следственного судьи. В карете молодой человек пришел в сознание. Мадемуазель де Вилланове самолично отвела его в апартаменты, устроила в кресле и не покинула до тех пор, пока не появился врач. Было около одиннадцати, когда она приказала нашему Баттисте галопом мчаться к особняку Орнан.

– А в одиннадцать с половиной, – дополнил полковник, – она явилась в вечернем туалете в гостиную маркизы, чтобы с хладнокровием поистине блистательным принять поздравления с грядущей свадьбой. Если бы в свое время я взял эту девчонку к себе и выдрессировал бы ее хорошенько, из нее получился бы шедевр. Верно, Тулонец?

– Верно. В ней есть изюминка, я согласен. А теперь, патрон, раз мы обо всем переговорили, я ухожу: вы уже спите, мне тоже хотелось бы вздремнуть.

– Ни в коем случае! – запротестовал полковник, приподнявшись на локте, – мы еще не обо всем переговорили, ты забыл о трофее, добытом нами во время вылазки в кабинет следователя.

И он вынул из-под подушки бумажный сверток, который Валентина оставила на столе Реми д'Аркса. Лекок, скорчив гримасу, проворчал:

– Чтение займет много времени, а дело неспешное.

– Дело спешное, а чтение не более получаса, – возразил полковник. – Я полагаю, что три четверти этой исповеди нам известны, зато одна четверть, которая может оказаться самой важной, – нет.

Он вынул из пакета тетрадь и протянул ее Лекоку.

– Я буду слушать сидя, – продолжал полковник, – подними мои подушки и устрой меня поудобнее, как ты делал когда-то, когда читал мне вслух. Озорник! С тех пор ты здорово подрос, мой маленький слуга, и превратился в важную персону. А какое блистательное будущее тебя ожидает. Ведь предназначенный тебе кусок моих сокровищ будет гораздо лакомее, чем то приданое, которое Луи-Филипп дал за своей дочерью.

– Надо думать! – презрительно отозвался Лекок. – Он дал за ней какой-то жалкий миллиончик.

– К тому же, – заметил полковник, – ты будешь моим единственным наследником. Ну вот, я устроился с полным комфортом, приступай, а ненужные куски смело пропускай.

Он потер руки; его морщины, обрамленные старушечьим чепцом, смеялись.

Лекок, усевшись у изголовья кровати, начал перелистывать тетрадь.

– Исповедь получилась объемистая, – заметил он, – мадемуазель начинает издалека. Вот послушайте, может, вас это развлечет:

«Я помню себя совсем ребенком, причем очень несчастным, в какой-то деревне под Римом в труппе бродячих музыкантов. Эти воспоминания вполне отчетливы, но есть и другие, смутные, а значит, более ранние...»

– Ну-ну! – воскликнул полковник.

– Продолжать? – спросил Лекок, позевывая.

– Говорит она про эти смутные воспоминания поподробнее? – интересовался полковник.

– Нет, только повествует о своей бродячей жизни, – проинформировал Лекок.

– Тогда проскочи, – распорядился старик.

Лекок с облегчением пролистал несколько страниц, и снова начал читать.

«...Мой новый хозяин, канатный плясун, разочаровавшись в Италии, где мы едва зарабатывали на кусочек хлеба, решил перебраться во Францию...»

– Путешествие пропусти, – прервал его полковник.

«...Мне только что исполнилось тринадцать лет, и физик Сарториус научил меня изображать для публики магнетический сон и прикидываться ясновидящей, кроме того, я умела зависать в воздухе, изображая парение. Вокруг пошли разговоры, будто я становлюсь красивой, но меня по-прежнему продолжали бить...»

– Пропускай! – скомандовал старец.

«...Однажды я пережила очень странное ощущение. Наш балаган расположился на большой площади, неподалеку от здания суда. Репетиция уже закончилась, и я отдыхала у окошка нашего домика-фургона, как вдруг увидела: из соседнего особняка выходит бонна, она ведет за руку девочку лет двух или трех. Это все, но повторяю, ощущение было очень странным: мне показался знакомым этот особняк, более того: мне казалось, что маленькая девочка – это я сама, только в какое-то другое время...»

– Надо же! – изумился полковник.

– Читать дальше эту ерунду? – зевая, спросил Лекок.

– Да, если дальше говорится о бонне и маленькой девочке, – потребовал старик.

– Бонна свернула за угол, и мадемуазель Флоретта переключилась на другие материи, – кратко пересказал содержание Лекок.

– Тогда проскочи, – согласился полковник.

Лекок, перелистывая тетрадь, просматривал содержание и сообщал:

– Вот она освободилась от Сарториуса и попала в руки вдовы Самайу. Длинное похвальное слово сей знаменитой укротительнице, ангажированной при всех королевских дворах Европы...

– Это мы знаем, дальше.

– Прибытие в Версаль молодого студента Мориса, который вместо гусарского полка оказывается в цирке: идиллия, буколическая и пасторальная, невиннейший роман между первым любовником и нашей инженю[6]6
  Инженю – актерская роль простодушной, наивной девушки.


[Закрыть], уже превратившейся в красивую девушку. Шесть страниц: самая строгая тетушка могла бы порекомендовать их для чтения своей племяннице.

– Побереги свое остроумие для другого случая, – заметил полковник, – пошли дальше, нам надо спешить.

– Вы правы. На сцену выходят полковник Боццо-Корона и маркиза д'Орнан: романтическая история наследницы благородного дома, когда-то украденной цыганами, а ныне счастливо найденной благодаря Провидению. Впрочем, малышка питает кое-какие сомнения по поводу своего чудесного узнавания – маловато документов, не предъявлено даже материнского крестика.

– Ты меня раздражаешь, Приятель, – капризным тоном заметил полковник, – не затягивай, мне уже давно пора спать...

Вид Лекока заставил его прервать свои жалобы: тот выпрямился на стуле, вглядываясь в текст, и даже протяжно присвистнул, выражая таким манером свое крайне глубокое изумление.

– Что там такое? – испуганно спросил старец.

Глаза Лекока впились в бумагу, он уже не смеялся, а с жадностью поглощал текст цепким взглядом.

– Черт бы меня побрал! – совсем тихонько выругался он. – На сей раз вас спас только случай, дорогой Отец. Если бы мы не заграбастали эти бумаги, все наше заведение взлетело бы на воздух не хуже пороховой бочки.

– И ты это называешь случаем? – бесстрастно проговорил полковник.

– Еще бы! Ведь господин д'Аркс мог бы не бросать тетрадочку на столе, а сунуть ее в карман. Вы только послушайте:

«...За мной пришла мадам Самайу и повела в свою комнату, где меня уже ждали двое: очень старый господин важного вида и дама. Про нее я сперва подумала, что это моя мать, ибо дня три уже у нас в цирке только о том и говорили, что у меня нашлась богатая родня. Мадам Самайу сказала: „Флоретта, вот твои родственники, они приехали, чтобы забрать тебя“. Дама обняла меня и поцеловала очень нежно, а старик только крутил пальцами и приговаривал: „Как она похожа на нашу бедную графиню!“ Вот и все. Меня увезли, и я даже не успела попрощаться с Морисом...»

– И что же тут особенного? – спросил полковник. – Зря ты меня пугаешь!

Не обращая на него внимания, Лекок продолжал:

«...Когда меня привезли в богатый дом и я осталась наконец одна в отведенной мне комнате, я закрыла глаза, чтобы заглянуть внутрь, в свою душу, но странное дело, мне привиделся не Морис, а тот самый особняк неподалеку от здания суда, откуда выходила бонна с маленькой девочкой. Я сказала себе: „Значит, это действительно была я!“

Во мне зашевелились какие-то воспоминания, но оченьзыбкие, переменчивые, исчезающие. Я была уверена, что даму я никогда не видела, а вот старик, наоборот, произвел на меня странное впечатление: во мне словно пробудилось эхо, отзвук крика ужаса и тоски. Я пытала свою память, но не находила там ничего, кроме этого необъяснимого ужаса...»

Полковник подпер голову в чепчике рукой, чтобы лучше слышать.

– Эй! Зачем ты делаешь это? – спросил он, видя, что Лекок пролистнул три страницы.

– Я подбираюсь к самому существенному, – пояснил Лекок, – а то, что я пропустил, можно резюмировать в нескольких словах: наша очаровательная малышка в раннем детстве встретилась с волком, который чуть было ее не съел, при воспоминании о нем она до сих пор вздрагивает от страха. Вы очень хитры, патрон, но у девчонки есть нюх, да еще какой. Маркиза д'Орнан не вызвала у нее ни малейшей тревоги, она решительно отделяет ее от вас, а вот вы наводите ее на очень неприятные мысли: вроде бы вы хороший, даже замечательный, даже очаровательный, вроде бы она согласна и даже обязана вас полюбить – ах! знали бы вы, как все это выражено! Какой стиль! У девочки положительно есть талант... но в конечном счете она терпеть вас не может, у нее от вас мурашки бегают по спине, вы слишком похожи на того волка, который показал малышке свои страшные зубы, хотя и не съел ее.

– То-то и оно, – вздохнул полковник, – у меня всегда было слишком доброе сердце.

Лекок радостно загоготал и послал патрону воздушный поцелуй.

– А теперь, – резко сказал он, – мы подходим к самому главному. Вы, как я вижу, не очень-то мне верите, думаете, я преувеличиваю. Ну что ж цитирую малышку:

«...Прошлое словно затянулось пеленой, достаточно прозрачной, чтобы терзать мою память, но и очень прочной, так что прорваться сквозь нее мне никак не удавалось. И вот совсем недавно, на прошлой неделе, туман рассеялся. Я пришла к полковнику Боццо, чтобы поздравить его с именинами. Слуга сказал, что он у себя, и я, как всегда, вошла в его кабинет без стука. Полковник, видимо, только что вышел, его большое кресло было придвинуто к открытому секретеру. Шутки ради я уселась в большое кресло и стала ждать итут мой взгляд случайно упал на рукопись, лежащую прямо передо мной...»

Полковник стукнул себя по лбу и вскричал:

– Какая досада! Я тогда как раз спустился в гостиную, чтобы намылить голову этому негодяю Короне!

– Вот видите, – ехидно заметил Лекок, – значит, не только следственные судьи имеют дурную привычку бросать важные бумаги на столе без всякого присмотра. В тот день, Отец, вам явно изменило ваше знаменитое везение.

Старик плаксивым тоном посетовал:

– Стоит мне слегка оступиться, как вы ликуете. В сущности, все вы меня ненавидите, все... Итак, она просмотрела доклад Реми?

– Полагаю, она его прочитала до самого конца. Судите сами.

«...В глаза мне бросились подчеркнутые посреди страницы слова «Черные Мантии», любопытство мое было разбужено, и я без особого стеснения, думая, что речь идет о той банде, о которой сейчас говорит весь Париж, начала читать, но вскоре сердце мое болезненно сжалось: я нашла разгадку смутных и страшных образов, с детства обитавших в моей памяти.

Реми, я видела этих людей в черных масках, я слышала их зловещий пароль: «Будет ли завтра день?» Они собрались... не знаю, где, в какой-то затемненной комнате, но я тоже была там, совсем маленькая, они думали, что я сплю, а я слушала и смотрела. Один сказал: «Она еще совсем маленькая, где ей что-то запомнить». А другие возражали: «Нет, все-таки будет спокойнее, если она умрет». Они говорили обо мне.

Маска скрывавшая лицо главаря, упала...»

– Ты лжешь! – закричал полковник голосом, дрожавшим от злости и страха. – Маска никогда не падала с моего лица!

Его худая рука вытянулась, с неожиданной силой он выхватил тетрадь из рук Лекока, гневно оттолкнув своего чтеца. Все его тело конвульсивно дергалось под одеялом, пока он подносил рукопись к глазам. Он читал молча; грозно насупленные брови мало-помалу раздвигались, и вскоре на губах полковника заиграла дьявольская улыбка.

– Вам пришла в голову хорошая идея, Отец? – спросил Лекок, с любопытством наблюдавший за переменами на старческой физиономии.

– Что ты, что ты, Приятель! – с притворным смирением ответил полковник. – Какие у меня могут быть идеи? Каждый из двух этих милых деток владеет половиной нашей тайны; как только эти половины соединятся, мы превратимся в бедных овечек, приготовленных для заклания.

– Но Реми д'Аркс этой исповеди еще не читал, – живо возразил Лекок, – достаточно помешать двум половинкам соединиться, и...

– Но они же обручены, Приятель, не забывай!

– Вздор! Сейчас не время для подобных маленьких комедий, нам надо спасать свою шкуру. Я предлагаю так: сперва сожжем эту чертову тетрадку, а потом займемся господином д'Арксом и его Валентиной.

Полковник ласково покосился на зажатую в его руке тетрадь.

– Сын мой, – мягким тоном заговорил он, – среди всех моих деток ты самый умненький и самый способный. Я же стал таким дряхлым, что мозги мои начали крошиться от ветхости. Единственное, что у меня осталось, – это мое везение. Тетрадь опасна, согласен, но не смертельно опасна. Попробуй взглянуть на ситуацию трезво: /мы не можем расправиться с Реми д'Арксом до тех пор, пока не раздобудем двух других экземпляров его доклада. Нет, не прерывай меня! Я отыщу их, будь спокоен, но на это потребуется время. Сейчас мы можем пользоваться только одним оружием – невидимым. Смочив невидимое оружие вот этим ядом,– он постучал по тетради,– можно убить полсотни быков, дорогой мой.

А мы имеем дело всего-навсего со следственным судьей и молоденькой девицей.

Полковник и Лекок переглянулись, и Лекок опустил глаза первым, пробурчав:

– Я много раз говорил: вы – дьявол.

Полковник улыбнулся комплименту, упрятал тетрадь под подушку и промолвил:

– Завтра настанет день, малыш, а теперь пора баиньки, спокойной ночи.

Да, я забыл сообщить, – добавил он, – одну интересную деталь, о которой поведал мне Преольт, секретарь суда. Лейтенант Паже и Реми д'Аркс сделались чуть ли не закадычными друзьями. Преольт даже подумал, что следователь намерен распорядиться о прекращении судебного дела. Они говорили более получаса, обвиняемый и его судья, не подозревая о своем соперничестве. Только в конце допроса Реми д'Аркс догадался, что перед ним – избранник мадемуазель де Вилланове, а лейтенант Паже узнал, с кем он имел честь беседовать, лишь когда ему зачитали протокол. Преольт говорит, что они раскалились добела и готовы были сожрать друг друга.

Полковник снова положил голову на подушку.

– Вот так-то, – пробормотал он уже сонным голосом, – бывают люди, которым на роду написано побеждать, например, Александр Македонский, Цезарь, Карл Великий, Наполеон... я!

XXII
ПРИДАНОЕ

Прошло две недели, и наступил наконец канун свадьбы. Любое дело идет как по маслу, если за него берется такой человек, как полковник Боццо: эти две недели он провел в неустанных хлопотах и заботах об устройстве брачного союза между любимой племянницей маркизы и Реми д'Арксом, которого он нежно называл своим приемным сыном.

Никаких отсрочек и помех больше не предполагалось, все было приготовлено и в мэрии, и в церкви; в то утро полковник явился в особняк Орнан на маленький прием, устроенный маркизой в честь предстоящего торжества и вместе с сияющей хозяйкой принимал поздравления от гостей.

Прием удался на славу, всякий мог полюбоваться подарками, разложенными и расставленными в уютном салоне, сверкавшем от изобилия драгоценностей, шелков и кружев. Все было очаровательно и богато, маркиза безумствовала, полковник не уступал ей в щедрости, принц Сен-Луи прислал дары, достойные его августейших предков.

Рассматривая эту роскошную выставку, друзья дома умирали от завистливого восхищения и обменивались колкостями и остротами, произносимыми свистящим шепотом.

Но маркиза, разумеется, слышала только комплименты; время от времени она обращалась к полковнику, никому не уступившему чести быть ее кавалером:

– Ах, мой дорогой друг, как прекрасно вы сумели все устроить!

– Урания, – торжественно отвечал полковник, для такой оказии припомнивший даже данное при крещении имя маркизы, считавшееся некогда поэтическим, – лучшей благодарностью для меня будет счастье наших дорогих деток!

– Роскошно! – восклицал сомюрский родич господин де Шампион. – Изысканно и артистично! Но и у нас в Сомюре бывают свадебные подарки, ни в чем не уступающие этим.

Мэтр Констанс Суэф, нотариус и составитель брачного контракта, хорошо поставленным голосом на весь салон декламировал цифры, скреплявшие будущий союз:

– От госпожи маркизы д'Орнан – дом на улице Ришелье, дающий тридцать пять тысяч франков в год и освобожденный от налогов, пять ферм в Пикардии – все вместе они тянут на тысячу луидоров, а также особняк на улице Варенн, где молодые супруги будут жить; от полковника Боццо-Корона – земля в Нормандии: через пару лет она войдет в цену и будет стоить не менее полумиллиона, а также передача пятипроцентной ренты с капитала в четыреста тысяч франков; от принца Сен-Луи – плантация в Иль-де-Франс, доход не менее пяти тысяч пиастров, пиастр же равен нашему пятифранковрму экю. Если к этому присовокупить состояние супруга, то годовой доход молодых превышает двести тысяч ливров!

– Совсем недурно для начала семейной жизни, – не без горечи заметила госпожа де Тресм.

– А какие перспективы! – воскликнул барон де ля Пе-рьер, только что вошедший и скорым шагом устремившийся к полковнику.

– Вот это называется любовь! – воскликнула Мари де Тресм, с восхищением созерцая ювелирный гарнитур из различных драгоценных камней. И, склонившись к уху подруги, добавила:

– Интересно, нацепит ли она его, когда в фиакре отправится на тайное свидание к своему любовнику?

Барышня в ответ захихикала и с укоризной произнесла:

– Какая ты злая! Зачем ей фиакр, если ее бандит привык лазить в окна?

Шепотки и смешки в разных углах салона перекрывались громкими возгласами восторга:

– Как она будет хороша в этом наряде!

– О да! Она изумительно умеет носить вечерние туалеты!

– Очаровательно! Отменно! Великолепно!

– Шикарно! – подытожил общие восторги юный господин Эрнест, вполне оперившийся за эти две недели.

Барон де ля Перьер, засвидетельствовав свое почтение маркизе, украдкой шепнул полковнику на ухо:

– В особняке Мерис очень кстати случился маленький пожар: загорелось в комнате лорда Френсиса Годвина. И еще: ночью, пока генерал Конрад ужинал в Английском кафе, удалось проникнуть в его кабинет и взломать секретер. Остался только один экземпляр доклада Реми д'Аркса.

– Барон, – маскируя триумфальную усмешку, громко произнес полковник, – ну, как вам наши подарки?

– Изумительно! – не замедлил восхититься барон. – Редкостное сочетание роскоши и вкуса.

Госпожа де Тресм говорила сомюрскому кузену:

– Я-то, конечно, во все эти слухи не верю.

– Сплетни! – согласился с нею господин де Шампион. – У нас в Сомюре тоже есть такие люди, которые только и делают, что несут какой-нибудь вздор. Однако не на пустом же месте возникают сплетни: ведь лейтенант Паже назвал-таки ее Флореттой, и отнюдь не по ошибке, а она ответила ему: Морис!

– Все-таки этой случай... – начала было госпожа де Тресм.

– Вы совершенно правы, к тому же вы сами знаете, какое у бедной Валентины было детство...

– Да-да... и юность тоже!

– Вот именно. По правде говоря, нельзя и ожидать от нее такого знания приличий, какого требуем мы от мадемуазель де Тресм или от мадемуазель де Шампион. А вы заметили, как изменился господин д'Аркс?

– О, да! За две недели он постарел на десять лет.

– Ах! Какое платье! – воскликнула Мари. – И куда ей столько?

Издалека настойчивым эхом доносился голос нотариуса, повторявшего неизменный припев своего романса:

– ...В итоге годовой доход молодых превышает двести тысяч ливров!

Беседа госпожи де Тресм и сомюрского кузена становилась все более конфиденциальной.

– Что касается меня, – зашептал господин де Шампион, – то я говорю только то, что слышал, ибо, заметьте, в «Судебных ведомостях» ничего об этом нет, так вот, я слышал, что история принимает скандальный оборот: ведь его же застали на месте преступления.

– Ну да, – ответила госпожа де Тресм, – за убийцей следовали по пятам от дома на улице Оратуар до особняка Орнан.

Вскоре вокруг них образовался небольшой кружок из завсегдатаев дома.

– Неужели это правда, – спросил один из постоянных партнеров маркизы по висту, – что следствие прекращено из-за отсутствия состава преступления?

– Чистая правда, – ответил господин де Шампион, – лейтенант Паже свободен и сейчас разгуливает по Парижу.

– Неслыханно! – дружно возмутился весь кружок. Госпожа де Тресм поманила пальцем юного Эрнеста, пояснив почтенной публике:

– У этого молодого человека брат служит в прокуратуре, наверняка он посвящен в подробности.

Но тут же прервалась, чтобы прикрикнуть на дочь, уже было двинувшуюся к ним со стайкой любопытствующих подружек.

– А вам тут делать нечего, милые девочки! Разглядывайте подарки, восхищайтесь, это более приличествует вашему возрасту.

Призванный для консультации Эрнест тут же напустил на себя важный вид и объявил:

– Разумеется, я посвящен в подробности. Мой брат – заместитель генерального прокурора, и это дело вверено ему. История действительно невероятная! Господин д'Аркс, конечно, человек огромного таланта...

– Огромного! – дружно подтвердил хор.

– Но ведь никто, – разглагольствовал Эрнест, – не застрахован от случайности, от болезни, от помешательства, от... В общем, я не берусь судить, что сталось с господином д'Арксом, но он явно не в себе.

Хор молчал.

– А получилось вот что, – продолжал оратор, осчастливленный всеобщим вниманием. – Дело казалось яснее ясного: рапорты полицейских агентов не оставляли ни тени сомнения, свидетельские показания дружно сливались в ансамбль отягчающих улик...

– Красиво излагает, – одобрил его сомюрский родич, – юноша явно поднаторел.

Зардевшись от похвалы, юноша продолжил:

– Наши дамы вероятно не знакомы с процессом судопроизводства, с его механизмом, и я постараюсь им растолковать: следственный судья в одиночку ведет дело и выносит... ну... как бы предварительный приговор...

– Верно! Верно! – подтвердил господин де Шампион. – Следственный судья, – продолжал оратор, – резюмирует проделанную им работу в особом документе, это нечто вроде предписания, поступающего в прокуратуру, затем королевский прокурор поручает своему заместителю проинспектировать следствие, заместитель готовит по этому делу доклад, заключения которого становятся основой обвинительной речи...

– Всем это известно, даже младенцам, – недовольно пробурчал господин де Шампион.

– Не все же дамы, – огрызнулся обиженный Эрнест, – похожи на вашу дочь, мадемуазель де Шампион, столь усердно читающую «Судебные ведомости». Меня попросили рассказать, вот я и рассказываю как можно понятней. В своем докладе мой брат пришел к заключению, что убийца должен быть предан суду присяжных, в то время как господин д'Аркс прекратил дело за отсутствием состава преступления. Мой брат доложил об этом шефу, королевский прокурор тотчас подал обжалование, но господин д'Аркс, пользуясь предоставленным ему правом, к изумлению всей прокуратуры отменил ордер на задержание, и теперь лейтенант Паже свободен, как вы и я.

– Точно, – подтвердил барон де ля Перьер, приближаясь к ним, – и это кажется весьма странным тем, кто...

Он был прерван пробежавшим по салону шумом: в комнату входил господин д'Аркс под руку с графиней Фаншеттой Корона.

Кружок, собравшийся вокруг госпожи де Тресм, тотчас рассеялся, но никто не спешил с поздравлениями к новому гостю.

На сей раз госпожа де Тресм оказалась абсолютно права: Реми д'Аркс действительно постарел лет на десять.

Он похудел, черты его лица, еще так недавно правильного и красивого, заострились, в черных волосах появились седые пряди, и весь он как-то съежился, словно придавленный невидимой тяжестью.

Он затравленным взглядом смотрел на гостей, которые начали наконец осыпать жениха любезностями, при этом оглядывая его с ног до головы с безжалостным любопытством. Выражение лица его было пугливым и диковатым.

Завсегдатаи особняка Орнан понимающе кивали и исподтишка подталкивали друг друга локтями. Все они заметили печальный взгляд, которым Реми окинул свадебные подарки.

Фаншетта, желая улучшить его настроение, воскликнула:

– Вы видите перед собой счастливого человека!

– Бывают люди, – ехидно заметила госпожа де Тресм, – на которых счастье производит гнетущее действие.

Навстречу гостю с радостно протянутыми руками спешила маркиза, а полковник Боццо уже нежно целовал своего «приемного сына».

Тот ничему не противился, только спросил:

– А где же мадемуазель де Вилланове?

Все заметили, что голос у него тоже очень изменился.

– Она занята своим туалетом, – ответила маркиза. – Ах! Нам всем так хочется быть красивыми в этот радостный день!

Реми промолчал, явно намереваясь двинуться прочь, словно беседа на.эту тему была для него утомительной, и среди гостей опять началось шушуканье.

Полковник тронул Фаншетту за руку, и она громко ответила на его немой вопрос:

– Я встретила Реми у входа в особняк, мы еще не успели переговорить, но сейчас я его отведу в оранжерею и выполню ваше поручение.

– Какое поручение? – удивился молодой судья, медленно оборачиваясь.

Полковник улыбнулся ему и ответил ласковым тоном:

– Сейчас узнаете, дорогой, идите туда, куда вас поведет моя маленькая Фаншетта.

Графиня, взяв Реми за руку, с улыбкой повела его в оранжерею.

– Очень странно, – тихонько недоумевала госпожа де Тресм.

– Да, – согласился с ней сомюрский кузен, – эта свадьба больше смахивает на похороны.

Графиня Корона, не выпуская руки Реми, прошла через всю оранжерею и остановилась в наиболее удаленном от салона углу.

Это было как раз то место, где две недели назад произошло его объяснение с Валентиной. Реми, видимо, вспомнив об этом, провел рукой по лбу.

– Вы страдаете, – сказала ему Фаншетта, усаживаясь рядом с ним. – В моей собственной жизни столько горя, что у меня слишком мало времени остается на тех, кого я люблю. Среди всех гостей, кажется, я одна не знаю, что здесь происходило в эти две недели. Я думала, вы счастливы, Реми, я так радовалась, что хоть отчасти содействовала вашему счастью. Что с вами, Реми?

Судья опустил глаза и, помолчав, ответил:

– Я предчувствую, что со мной случится какое-то страшное несчастье.

– Но с какой стати? – изумилась графиня. – Ваш рассудок слишком...

– Да, рассудок и... сердце, главное, сердце... – прошептал Реми д'Аркс.

Он опять замолчал, и графиня спросила:

– Вы больше не доверяете мне? Судья поднял на нее тоскливый взор.

– Мне надо бежать, – вымолвил он наконец, – или убить себя.

Фаншетта с упреком повторила его последнее слово, и он отчаянным голосом пояснил:

– Я слишком ее любил, и эта любовь выжгла меня дотла. Умереть от этой любви – вот то единственное, что мне остается.

– Но вы же вступаете с вашей возлюбленной в брак! Лицо Реми напряглось, когда он выдавливал из себя ответ:

– Я не совершил ничего преступного, но меня мучают угрызения совести. Я не труслив, но меня одолевает страх. Видите ли, я не знаю, можно ли мне по-прежнему называться порядочным человеком. Скажите, вы считаете меня таковым?

– Я считаю вас последним рыцарем на земле, – ответила графиня, взяв его за руки, – вы сама честность, вы добры и отважны. Зная Валентину, я уверена, что она ничего не скрыла от вас. Эта девушка достойна вас, Реми, клянусь. Этот брак спасет ее, защитит от нападок света...