Текст книги "Тайна Обители Спасения"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

XXXIII
ИСКУШЕНИЕ СИМИЛОРА

То, что неизвестный хорошо знал балаган, Амедей понял сразу, поскольку пришелец, как и сам Симилор, воспользовался дверью с черного хода. Симилор затаился. В принципе, Париж немногим отличается от диких просторов Америки: как и ирокез, парижанин выжидает, прежде чем что-нибудь сказать или сделать.

Неизвестный двинулся вперед, но через несколько шагов споткнулся о тело льва.

– Этого я и боялся, – грустно произнес пришелец. – Я не смог позаботиться о бедном животном... Несчастный господин Даниель!

«Ага, значит, это Эшалот! – подумал Симилор. – Сейчас мы узнаем, что здесь произошло за время моего отсутствия».

Действительно, это был Эшалот. Он принадлежал к той породе людей, у которых нет друзей, и поэтому часто разговаривал сам с собой.

– Пусть земля тебе будет пухом! – скорбно прошептал Эшалот, склоняясь над мертвым львом. – Все мы там будем, кто раньше, кто позже... Конечно, для хозяйки это большая потеря, но сейчас мамаша Лео в таком состоянии, что ничего не соображает...

«О каком это состоянии он говорит? – спросил себя Симилор. – Может, Леокадия решила постричься в монахини, чтобы всю жизнь оплакивать своего лейтенанта?»

Эшалот направился к печке и принялся разводить огонь. Симилор уже открыл было рот, чтобы привлечь к себе внимание друга, но внезапно услышал то, что заставило его придержать язык.

– Не нравится мне, что у меня столько денег, – пробормотал Эшалот. – Никогда не знаешь, что с тобой может случиться. Мне все время кажется, что у меня в кармане дырка, через которую выпадают банкноты.

Симилор навострил уши.

– Банкноты! – повторил он и устроился поудобнее.

– Все-таки приятно, что мадам Леокадия так доверяет мне, – продолжал Эшалот, разжигая дрова. – Я даже не подозревал, что за ее бумажки мне отвалят такую кучу денег.

Чтобы удостовериться, что он не спит, Симилор укусил себя за палец.

«Значит, он продал ценные бумаги хозяйки, – подумал Амедей. – И как это ему поверили? Ведь у него такой вид, что любой нормальный человек примет Эшалота за вора».

Надо признать, что у Симилора были для подобного замечания все основания. Однако в этот миг Эшалот зажег свечу, и глазам изумленного Амедея предстало удивительное зрелище. Если бы даже Эшалот был облачен в горностаевую мантию, Симилор не был бы так потрясен.

Дело в том, что с Эшалотом произошла чудесная метаморфоза. Все на нем было новое: лакированные туфли, черные брюки, белоснежная рубашка, шелковый галстук. Более того, Эшалот даже причесался, что случалось с ним крайне редко.

Мы не хотим сказать, что в этом наряде Эшалот выглядел безупречно. Но все же наш приятель был не так безобразен, как обычно. Он стал буквально другим человеком, так что Симилор даже засомневался, Эшалот ли перед ним. К тому же у Эшалота не было вещи, которая, казалось, давно приросла к нему. Мы имеем в виду сумку, в которой болтался Саладен.

– Черт возьми! – прошептал Симилор. Его обуревали столь сильные эмоции, что ничего другого он произнести не мог.

Эшалот подошел к столу, за которым накануне сидели мадам Самайу, Гонрекен и Барюк, и поставил туда свечу. Опустившись на личный стул вдовы, Эшалот вытащил из кармана пачку бумажек, в которых опытный глаз Симилора тотчас же распознал банкноты.

Мы знаем, что укротительница поручила своему верному оруженосцу продать ее ценные бумаги. Сама она не могла обратить их в деньги, так как была занята другими делами.

Мамаша Лео была не из тех, кто торгуется, когда торговаться не надо. Поскольку речь шла о спасении Мориса Паже, она готова была пойти на любые расходы.

Правда, пока у Леокадии не возникало нужды в деньгах, но она прекрасно знала, что золото – главное оружие в той борьбе, в которую она собиралась вступить. Поэтому вдова решила, что ей необходимы наличные.

Обычно люди, которым их богатство досталось нелегко, очень бережно относятся к деньгам и не склонны доверять их кому бы то ни было. Однако мамаша Лео вручила все свое достояние Эшалоту без малейших сомнений.

Оправдываясь перед собой за такую смелость, она говорила себе: «У меня глаз – алмаз. Я знаю, кому можно доверять. Этот парень не подведет. Что же касается моего капитала, то большую его часть заработали для меня Морис и Флоретта. Так что я всего-навсего возвращаю им долг».

Простые люди хорошо знают, что бедняка на каждом шагу подстерегают трудности и препятствия. Поэтому мамаша Лео позаботилась о том, чтобы Эшалот приобрел более приличный вид, соответствующий порученной парню миссии.

Леокадия рассудила точно так же, как потом – Сими-лор.

«Если этот голодранец явится продавать ценные бумаги, его примут за вора и тут же арестуют», – подумала она.

Поэтому вдова дала Эшалоту денег, чтобы тот обновил свой гардероб. Именно этот ее приказ Эшалот и отправился выполнять, покинув вдову перед главным входом в тюрьму Форс на улице Паве.

Пачка купюр, которую Эшалот теперь носил с сббой, была тщательно перевязана веревочкой. Однако это не успокаивало Эшалота. Он ощущал, что его вот-вот раздавит бремя огромной ответственности, которую он чувствовал перед мадам Самайу. Поэтому Эшалот решил снова пересчитать банкноты: а вдруг по дороге у него что-нибудь украли?

– Интересно, а если бы все эти бумажки обменять на монеты в два су, – бормотал Эшалот, развязывая узелок,– большая бы куча получилась? Может, она даже не уместилась бы в балагане? Леокадия производит впечатление веселой и беззаботной женщины, но все это – лишь видимость. Иначе как бы ей удалось скопить столько денег?

Послюнявив палец, Эшалот начал пересчитывать купюры.

Как их нежный шелест волновал Симилора! Он затаил дыхание, забыв обо всем на свете: для Амедея не существовало сейчас ничего, кроме этих бумажек. Чтобы передать чувства, обуревавшие нашего героя, нужно быть гениальным поэтом. О, жажда наживы! Как ты преображаешь людей!

Можно описать любовь, ненависть, все страсти, присущие людскому роду, но тот трепет, который охватил Симилора при виде пачки купюр, словами выразить нельзя. В этом чувстве было что-то нечеловеческое.

Амедей часто останавливался возле менял и подолгу ласкал взглядом эти соблазнительные листочки бумаги! Еще подростком Симилор мечтал о том, как бы ему раздобыть побольше таких листочков, и эти грезы доводили его порой до исступления.

В сущности, Амедей не был жаден. Напротив, он был чрезвычайно расточителен, как, впрочем, все молодые люди, которые прибывают в Париж проматывать капиталец покойного отца.

Можно сказать, что Симилор относился к деньгам как истинный француз.

Когда от родительского богатства ничего не остается, молодой мот становится либо мошенником, либо нищим. Выбор зависит от его темперамента.

Что касается Амедея, то он был достаточно яркой личностью. У него были задатки для того, чтобы выбрать любой из этих двух путей.

Однако это еще не полная характеристика нашего героя. Дело в том, что в глубине души Амедей был поэтом. Он хотел сделать из своей жизни произведение искусства. Симилор мечтал в полной мере насладиться всеми радостями, испробовать все утехи, не упустить ничего, что доставляет наслаждение душе и телу. Но для этого Симилору были нужны деньги.

Итак, он тихонько повернулся на своем ложе. Солома была сырой и потому не шуршала. Встав на четвереньки, Амедей вытянул шею, не спуская глаз с Эшалота. В эту минуту Симилор напоминал дикого зверя, который собирается подползти к своей жертве, чтобы потом наброситься на нее.

Что же касается Эшалота, то он ничего не подозревал. Он был уверен, что находится здесь один, и спокойно продолжал свое дело.

– Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, – бубнил он. – И все это потратят на лейтенанта! Двадцать один, двадцать два... Нет, уже двадцать три: две бумажки слиплись. Какие они приятные на ощупь! Хозяйка сказала – двадцать пять, – что ей ничего не стоит все начать с нуля. Вот это я понимаю! Вот это настоящая преданность близкому человеку. Тридцать, тридцать один... G другой стороны, то, что она лишится всех денег, может быть мне на руку, тридцать семь, тридцать восемь. Сейчас нас разделяет ее богатство, сорок один, а если оно исчезнет?

Вдруг какое-то странное шуршание заставило Эшалота насторожиться. Однако он тут же забыл о нем: дело в том, что одна из купюр оказалась надорванной.

– Что теперь делать? А вдруг ее не примут? – спрашивал себя встревоженный Эшалот.

Симилор замер. Он чуть было не выдал себя: одна его нога запуталась в соломе, и потому Симилор не мог пошевелиться, не рискуя привлечь внимания Эшалота.

Несмотря на это, Симилор твердо решил, что попытается завладеть деньгами. Это было нелегкой задачей. Симилор прекрасно знал своего старого приятеля и не сомневался, что тот будет защищать вверенное ему сокровище до последней капли крови.

Конечно, деньги – великое дело, но ведь Амедею предстоит напасть на своего лучшего друга! Симилор заколебался. «Да, скверная ситуация», – думал он. От напряжения бедняга покрылся холодным потом.

В тот миг, когда Эшалот добрался до пятидесятой купюры, он услышал, что в углу кто-то шевелится. Эшалот быстро обернулся и увидел, что в темноте сверкают два глаза.

Эшалот вздрогнул. Кто же это мог быть? Несмотря на то, что на столеторела свеча, он не видел лица незнакомца. Эшалот схватил деньги, засунул их в карман и застегнул свой редингот на все пуговицы.

Симилор понял, что его обнаружили. Делать было нечего. Пришлось встать на ноги.

– Это ты, Амедей? – воскликнул Эшалот, облегченно вздохнув. – Как ты меня напугал!

Симилор скрестил руки на груди и сделал несколько шагов вперед.

– О, жалок тот, в ком совесть нечиста! – произнес он первое, что пришло ему в голову, чрезвычайно выразительно продекламировав эти слова. – Такого человека легко напугать. Что ты сделал с ребенком, которого доверили тебе?

– Сейчас я тебе все объясню. Понимаешь, тут случилось такое... – начал было Эшалот.

– Впрочем, я не вправе тебе ничего говорить, – внезапно спохватился он. – Это не моя тайна. Я могу тебе сказать только одно: наш ребенок находится в надежном месте. Его хорошо кормят, о нем заботятся, так что ему сейчас гораздо лучше, чем тут, в балагане. Им занимается женщина, имеющая большой опыт воспитания детей.

Симилор слушал приятеля, не перебивая. Амедей лихорадочно пытался сообразить, что бы ему наплести Эшалоту, на какую бы хитрость пойти. Что лучше: поторговаться или сразу начать драку?

Мы уже говорили, что Симилор был достаточно храбрым человеком. К тому же он был весьма высокого мнения о своих боксерских способностях.

Однако, с другой стороны, Амедей понимал, что хоть Эшалот и тихоня, справиться с ним будет довольно трудно.

– Кто мы, братья или не братья? – неожиданно спросил Симилор. – Я еще помню времена, когда мы делили на двоих жалкую корку хлеба. Но ты, видно, давно забыл об этом. Не сомневаюсь, ты сегодня отлично поужинал, а у меня живот подвело от голода!

– Если ты хочешь есть, я сейчас дам тебе денег! – воскликнул Эшалот.

– Ты разбогател, – с горечью продолжал Симилор, – ты разоделся в пух и прах. А что на мне? Какие-то мерзкие лохмотья!

– Я не имею права рассказать тебе, в чем тут дело... Извини, – потупившись ответил Эшалот.

– Понимаю! – завопил Симилор. – Ты – жулик, ты – преступник! Я видел, как ты считал деньги! У тебя в руках – миллионы! Ты – плохой брат, ибо ты предал меня. Ты наверняка собираешься сбежать за границу и бросить нас с Саладеном прозябать в нищете.

– Клянусь тебе... – начал было потрясенный Эшалот.

– Молчи! Не надо лживых клятв! Я их презираю, – Симилор полностью вошел в роль. Можно было подумать, что его негодование абсолютно искренне. – Если бы речь шла только обо мне, я бы промолчал. По отношению ко мне ты еще можешь вести себя, как последний подлец. Но я отец! Меня беспокоит будущее Саладена. Послушай, предлагаю тебе разделить эти деньги между нами. Тольк: поровну! А если ты не захочешь пойти мне навстречу, мне придется отобрать у тебя все!

XXXIV
БИТВА

Эшалот был добрым малым. Хотя слова Симилора обескуражили его, верный рыцарь Леокадии все же решил вступить со своим противников в переговоры. Однако Амедей был явно не в состоянии внять голосу рассудка. Сейчас это был совсем не тот Симилор, которого мы знали. Один его вид внушал ужас. Он напоминал разъяренного быка, узревшего красную тряпку тореадора. Симилора била дрожь. Казалось, он полностью лишился рассудка.

«Ну и дела! – подумал Эшалот. – Какой же он все-таки болтун! Если бы у него завелись деньги, он сразу спустил бы их на женщин и вино, а о Саладене даже и не вспомнил бы!»

Эшалот вздохнул, медленно засучил рукава и удостоверился, что его редингот застегнут на все пуговицы.

Закончив эти нехитрые приготовления, Эшалот шагнул к своему противнику.

– Конечно, мне не хотелось бы драться с другом детства, однако этого требует моя честь, – произнес доблестный рыцарь мамаши Лео.

До чего же простонародье любит говорить о чести! В низших слоях общества это слово употребляется гораздо чаще, чем в высших.

Симилор немедленно принял элегантную боксерскую стойку. Его натренированные ноги напоминали две пружины: возможно, читатель помнит, что эти ноги рисовали многие художники. Сжатые кулаки Симилора находились на уровне его лица. Он мотнул головой, и его шляпа отлетела в сторону.

Амедей был прекрасен. Любой, кто разбирается во французском боксе, нашел бы его стойку безупречной.

По старому обычаю Эшалот нагнулся и пошлепал ладонями по пыльному полу. Эшалот не был так искушен в теории драки, как его противник, поэтому выглядел менее картинно. Он расставил ноги и вытянул вперед руки.

– Ну, давай, Амедей, – спокойно сказал он. – Ты хочешь убить меня. Что ж, это вполне в твоем духе. Что касается меня, то я постараюсь лишь сломать тебе руку или ногу. Учти, это не со зла. Просто я защищаю чужие деньги.

Не успел Эшалот договорить, как Симилор лягнул его. Напомним, что во французском боксе весьма популярны удары ногами. Наверное, поэтому Амедею и нравился сей вид спорта.

Эшалот прекрасно знал повадки своего Пилада, поэтому ловко парировал удар.

Симилор ждал ответного выпада, но его не последовало. Тогда Амедей желчно рассмеялся и заработал кулаками. Грудь бедняги Эшалота загудела под ударами, как барабан.

– Неплохо! – добродушно произнес он. – Ты талантливый, Амедей. Если бы так начали дубасить тебя самого, тебе бы пришлось худо. Но не забывай, что мой торс восхищал многих художников. Он у меня крепкий. И все же сейчас я тебя стукну.

Вместо ответа Симилор изо всех сил пнул приятеля в бок. Тогда Эшалот шагнул вперед и обрушил на голову своего противника здоровенный кулак.

Симилор зашатался и упал на колени.

Расчетливый человек не преминул бы увеличить свое преимущество. Эшалот же всего лишь спросил:

– Тебе плохо, Амедей?

Он произнес это так, словно успокаивал плачущего Саладена.

Очевидно, Амедею и впрямь было плохо, потому что он не мог подняться и простонал вместо ответа что-то нечленораздельное. Голова Симилора свешивалась на грудь.

Казалось, Эшалот был удивлен.

– Знаешь, Амедей, сластолюбцы губят свое здоровье, и ты тому – живой пример, – укоризненно заметил он. – Ведь я мог ударить гораздо сильнее... Да не бойся, я больше тебя не трону. Я не собираюсь пользоваться твоей слабостью.

Эшалот подошел к столу, чтобы в мерцании свечи рассмотреть как следует отпечаток ноги Симилора на своем рединготе.

– Какая жалость! – пробормотал огорченный Эшалот. – Не успел надеть – и вещь уже испачкана. Все-таки пинаться – неблагородное дело. Сниму-ка я редингот, а то вдруг Амедей снова возьмется за свое.

Эшалот принялся расстегивать пуговицы. Симилор по-прежнему не шевелился.

«Он такой хитрюга, каких свет не видывал, – размышлял Эшалот. – А может, он притворяется, чтобы потом напасть на меня сзади. Если я сниму редингот, то его запросто можно будет утащить вместе с деньгами. Хотя, с другой стороны, ужасно жалко костюм! Когда еще у меня появится такая хорошая вещь?!

Эшалот любовно погладил ткань редингота, который, по правде говоря, не заслуживал подобного восхищения.

В конце концов желание сохранить обнову победило. Расстегнув последнюю пуговицу, Эшалот спросил:

– Эй, старина, может, я все-таки слегка перегнул палку?

– Убийца! – глухо произнес Симилор и свалился на бок.

– Кажется, ему здорово досталось, – пробормотал Эшалот, с сочувствием взирая на свою жертву. – Что ж, он это заслужил: сколько раз он злил меня своими выходками!

Эшалот стал снимать редингот.

– Когда-то мы дали слово дружить до гроба, – прошептал отважный рыцарь. – Я честно старался не нарушать этой клятвы. Когда родился Саладен, я подумал, что это еще более укрепит нашу дружбу. И вот теперь я дерусь с Амедеем... Это так глупо! Ведь нас объединяет любовь к малышу. Это его сын, но в то же время – и мой. А если с нами что-нибудь случится? Тогда Саладен останется сиротой!

Эшалот положил редингот на стол и снова, не удержавшись, погладил его.

– Видишь, Чем кончилась твоя безобразная выходка, Амедей, – продолжал Эшалот. – Я не собираюсь тебя сильно бранить, тебе и так досталось, но ведь ты сам заварил эту кашу! А я всего лишь защищал то, что для меня священно... Молчишь? Неужели тебе так плохо, что ты не можешь говорить? Подожди, сейчас я помогу тебе. Не зря же я когда-то был подручным у аптекаря... Только положу свой редингот в какое-нибудь подходящее место и сразу вернусь. С тех пор, как я связался с тобой, ты причинил мне столько неприятностей! И все же ты дорог мне, и потому я тебя прощаю.

Эшалот тщательно свернул свою обнову и еще раз потер пятно, оставленное на ткани башмаком Симилора. На мгновение Эшалот заколебался: что лучше – переложить деньги или оставить их в кармане редингота? Однако здравый смысл победил, и Эшалот засунул банкноты между рубашкой и жилетом, застегнутым на все пуговицы.

Затем Эшалот направился в угол, где обычно кипятил молоко для Саладена, и положил драгоценный редингот на свою полочку.

– Теперь я готов оказать тебе помощь, – сказал Эшалот, возвращаясь на прежнее место. – Не бойся, Амедей, все будет в порядке. Если надо, я напою тебя отваром из лекарственной ромашки.

Вдруг он издал вопль удивления.

На полу, где несколько секунд назад лежал Симилор, теперь никого не было.

– Эй, Амедей, где ты? – вскричал Эшалот, заглядывая под стол.

Разумеется, Симилора не было и там. Эшалот понял, что коварный противник перехитрил его.

– Да, ну и дела, – серьезно произнес наш отважный рыцарь. – Надо было сразу сломать ему ногу, как я и собирался...

Слабый огонек свечи, стоявшей на столе, озарял лишь небольшое пространство. Большая часть балагана была погружена в полумрак. Нечего было и думать найти здесь Симилора.

Эшалот растерянно озирался по сторонам, но никого не видел. Время шло, и беспокойство Эшалота становилось все сильнее: он не сомневался, что верный друг собирается броситься на него из какого-нибудь угла.

Эшалот хотел было снова окликнуть Симилора, не особо, правда, надеясь получить ответ, как вдруг услышал лязг железа.

– Сабли! – пробормотал Эшалот. – Теперь мне конец! И в этот миг раздался голос Симилора:

– Я больше не хочу делиться. Мне нужно все добро мамаши Лео. Давай сюда деньги, а не то разрублю тебя пополам!

XXXV
ПОСЛЕДНИЙ РЫК

Ппроизошло вот что. Эшалот действительно нокаутировал Симилора. Однако пока Эшалот произносил свой монолог, Симилор успел прийти в себя: ему было не впервой получать такие удары.

Мы уже говорили, что между парижанами и индейцами есть немало общего. В самом деле, наш герой вполне мог бы оказаться персонажем романа Фенимора Купера: Симилор ловок, хитер, жесток – настоящий дикий обитатель бескрайней прерии.

Мы не рискнем сравнить Эшалота с Ахиллом, а вот у Симилора, безусловно, были качества, роднящие его с хитроумным Одиссеем[27]27
  Ахилл и Одиссей – герои древнегреческих мифов; Ахилл стал символом силы и отваги, Одиссей – символом ловкости и хитрости.


[Закрыть].

Только, в отличие от легендарного грека, Симилор не смог бы устоять перед чарами сирен[28]28
  Сирены – по древнегреческому мифу, птицы с женскими головами, заманивавшие волшебным пением корабли к своему острову, где суда разбивались о скалы. Одиссей залепил своим спутникам уши воском, а себя приказал привязать к мачте – и корабль благополучно миновал опасное место. Пение сирен стало символом женских чар.


[Закрыть].

Итак, Симилору было безразлично, каким путем завладеть вожделенными банкнотами. Он считал, что цель оправдывает средства.

Не подумайте, что Симилор боялся своего противника: Амедей был очень высокого мнения о себе и не сомневался, что он сильнее Эшалота. Однако Симилор понимал, что во всякой битве есть элемент риска, а он хотел действовать наверняка.

Пока Симилор валялся в пыли, издавая притворные стоны, его мозг усиленно работал. Как только Эшалот повернулся к Амедею спиной и пошел класть редингот на полку, Симилор тут же вскочил на ноги и на цыпочках отбежал к стене.

Убедившись, что он находится в спасительной темноте, Симилор, словно ящерица, пополз туда, где обучал двух краснолицых девиц танцам.

Это место было почти рядом со шкафом, к которому направился Эшалот. Симилору пришлось преодолеть на животе добрую половину балагана.

Стоило Эшалоту шагнуть обратно к столу, как Симилор, которому теперь никто не мешал, устремился прямо к цели – к куче театрального реквизита; среди прочего хлама там валялись две настоящие рапиры, две сабли, две тросточки и пара меховых перчаток.

Конечно, это было не Бог весть что, но в борьбе с безоружным человеком могла сгодиться и эта рухлядь.

Когда Эшалот услышал, как звякнуло железо, он сразу догадался, что Симилор вытаскивает из кучи саблю.

«Если бы я был на его месте, я взял бы обе сабли и одну из них предложил ему», – подумал наш отважный рыцарь.

– Но я дурак, а Амедей – человек талантливый! – с горечью прошептал он.

Теперь Симилор чувствовал себя хозяином положения: поэтому к Амедею вернулась его обычная наглость. Он скинул свое старое рваное пальто, взял редингот Эшалота и надел обнову. Затем Амедей вышел из темноты и с улыбкой заявил:

– Если ты не выполнишь мой приказ, то к этой вещице я присовокуплю жилет, а заодно и кальсоны!

Эшалот остался на месте.

– Ты можешь убить меня, – ответил он, скрестив руки на груди. – Я допустил ошибку. Меня подвела любовь к моему новому рединготу. Но я никогда не отдам тебе этих денег. Ну, давай! Пронзи сердце своего брата и матери твоего ребенка!

Говорят, что великое и смешное не могут ужиться вместе. Это не всегда справедливо: в спокойствии бедняги было что-то возвышенное.

Был миг, когда Симилор почувствовал, что рука его дрогнула. Разозлившись на самого себя, Амедей двинулся вперед: алчность заглушила в его душе симпатию к старому другу. Как только Амедей вспоминал о пачке банкнот, он забывал обо всем на свете.

– Раз! – произнес Симилор. – Я не хочу тебя убивать. В сущности, ты ведь неплохой парень. Два! Но когда я скажу «три», тебе все же придет конец.

В эту минуту Эшалот думал о Леокадии, и чувства, которые он питал к этой женщине, делали его лицо почти прекрасным.

– Три! – воскликнул Симилор и замахнулся. В воздухе зловеще блеснул клинок.

И вдруг раздался страшный, дикий рев, сотрясший стены балагана. Испуганный Симилор попятился назад.

Дело в том, что старый лев еще не умер. Собрав все свои силы, он поднялся, чтобы зарычать в последний раз и после этого испустить дух. В следующий миг зверь рухнул на пол.

Все это произошло с молниеносной быстротой, но за несколько секунд ситуация кардинально изменилась.

Умирая, лев вырвал победу из когтей шакала.

Услышав чудовищный рык, Эшалот тоже отступил назад и споткнулся о тяжелую палку, которая совсем недавно служила оружием его врагу.

Доблестный рыцарь тут же наклонился и схватил ее. Теперь Симилор оказался в явно проигрышном положении. Он быстро оценил обстановку и побледнел, поскольку его сабелька ничего не стоила в сравнении с дубиной, которой завладел Эшалот.

– Амедей, если хочешь – можешь уйти, – спокойно промолвил тот. – Я по-прежнему буду заботиться о малыше, и если услышу, что ты голоден, то поделюсь с тобой последней коркой хлеба.

Опустив голову, Симилор шагнул к двери.

Однако это был лишь очередной маневр: Амедей резко обернулся и, решив, что Эшалот ослабил свое внимание, бросился на него, словно тигр.

Однако Эшалот был начеку. Он ударил дубиной по сабле Симилора, и та переломилась надвое.

– Убийца! – во второй раз воскликнул Симилор. Язык у него заплетался, как у пьяного.

Да, дорогой читатель, вы не ошиблись: здесь действительно написано «убийца». Так Симилор назвал человека, которого сам только что собирался прикончить.

– Трус! Ну же, ударь меня! – завопил Амедей.,– Ведь я беззащитен!

Симилор вел себя точно так же, как порою ведут себя женщины, уличенные мужьями в неблаговидных поступках. Восклицая, он потрясал обломком своей сабли.

Эшалот, который уже было занес над его головой свою палицу, замер. В очередной раз в душе отважного рыцаря взяли верх доброта и врожденная порядочность.

– Выбрось эту штуку, – предложил он. – Давай закончим наш спор без оружия.

Симилор отшвырнул свой обломок, Эшалот кинул в сторону палку. Не говоря ни слова, они ринулись друг на друга.

Все же Симилор добился того, что его противник вышел из себя.

Враги дрались не на жизнь, а на смерть. Это было жуткое зрелище. Они сцепились и покатились по полу. Казалось, в этом поединке никто уже не соблюдал никаких правил; можно было подумать, что сражаются не люди, а дикие звери.

Оба противника проявляли невероятную ловкость, и это естественно: если человек неожиданно падает в воду, он инстинктивно пытается плыть.

Даже не подозревая об этом, наши герои применяли приемы классической борьбы, рукопашного боя, а, возможно, и еще какого-нибудь боевого искусства, неизвестного автору.

И все же, приглядевшись к ним более внимательно, можно было заметить, что и в гневе Эшалот пытался сохранить человеческое достоинство, в то время как Симилор то и дело старался обмануть своего соперника.

И тот, и другой дрались молча. Слышалось только шумное пыхтенье. Звуки ударов раздавались нечасто, поскольку противники крепко вцепились друг в друга.

Эшалот был сильнее. Навалившись на Симилора, он прижал его к полу, но вдруг издал ужасный вопль:

– Амедей, не кусайся, или я сверну тебе шею!

– Убийца! – прохрипел Симилор, пытаясь высвободить голову.

Он брызгал слюной, как бешеная собака. На плече Эшалота расплылось кровавое пятно.

Эшалот обеими руками обхватил голову Симилора, а тот незаметно сунул правую руку в карман панталон.

– Сдавайся, – прохрипел Эшалот. – Если ты сейчас не попросишь пощады, я за себя не отвечаю.

– Убийца! – пискнул Симилор.

Вытащив из кармана складной нож, он стал потихоньку открывать его.

– Сдавайся, Амедей! – повторил Эшалот.

Тем временем Симилор занес руку, намереваясь всадить своему противнику нож в спину, под левую лопатку – в самое сердце.

Люди типа Симилора не хуже любого хирурга знают, где у человека находится сердце.

Амедей снова произнес слово «убийца» и...

Ни Эшалот, ни Симилор не слышали, как открылась дверь. Но уже несколько минут в балагане присутствовал свидетель...

Ив тот самый миг, когда Симилор собирался зарезать своего старого друга, рука Амедея словно попала в железные тески.

– Послушай, парень, это не по правилам! – раздался до боли знакомый голос.

И тут же Эшалот почувствовал сильный толчок, от которого отлетел в сторону.

– Мамаша Лео! – воскликнул доблестный рыцарь, поднимаясь на ноги.

Он увидел, что Симилор по-прежнему лежит на полу, а горло поверженного Амедея попирает могучая стопа укротительницы.

– Я так поняла, что ты продал мои бумаги, – сказала Леокадия, обращаясь к Эшалоту.

– Да, хозяйка. Все деньги здесь, – ответил тот, похлопывая себя по груди.

– Не надо быть ясновидящей, чтобы сообразить, что тут произошло, – продолжала вдова. – Этот негодяй решил славно кутнуть за мой счет.

– Пожалейте его, хозяйка, – взмолился Эшалот, – ведь это отец моего Саладена.

Симилор по-прежнему молчал.

Укротительница вывернула ему запястье, и нож со стуком упал на пол.

До сих пор Эшалот не подозревал, что Симилор вооружен. И сейчас глаза нашего рыцаря округлились от изумления.

– И он еще называл меня убийцей! – прошептал потрясенный Эшалот.

– Он готовил тебе милый сюрпризец, – усмехнулась вдова. – Не беспокойся, я ему ничего не сделаю. У меня нет времени, чтобы возиться с этим подонком. Посмотрим, он у тебя ничего не украл?

Эшалот расстегнул жилет: пачка денег была на месте.

Отпустив кисть Симилора, мамаша Лео схватила его за шкирку и потащила к выходу. Амедей и не думал сопротивляться. Когда Леокадия открыла дверь, Эшалот хотел было что-то сказать, но она, жестом велев ему молчать, выволокла Симилора на крыльцо и вышвырнула на улицу.

Затем укротительница вернулась и спокойно закрыла за собой дверь.

– Надо же, от всей это истории у меня разболелась голова, словно у какой-нибудь маркизы, – произнесла Леокадия, подходя к столу. – Тебе небось хочется посмотреть, не ушиб ли бедняжка лобик? Не вздумай бежать на улицу! Мне нравится, когда у человека есть сердце, но дураки меня раздражают.

– Хозяйка... – начал Эшалот.

– Помолчи! – отрезала вдова. – Если там еще осталась водка, неси сюда, а заодно прихвати и пару стаканов. Ты понял? Если бы я сейчас не пришла, этот мерзавец прикончил бы тебя, а мои денежки испарились бы вместе с ним.

Опустив голову, Эшалот поплелся за бутылкой.

– Мадам Саману права, – бормотал он. – Раз мне доверили такое богатство, я должен был действовать более решительно. Ладно, впредь мне наука!..

Когда Эшалот вернулся с бутылкой и стаканами, он обнаружил, что укротительница сидит, обхватив голову руками и глядя куда-то вдаль. Видимо, вдова глубоко задумалась.

– Что случилось, хозяйка? – робко спросил верный рыцарь.

– Наливай, – ответила вдова, даже не пошевелившись.

Эшалот наполнил один стакан.

– И во второй тоже, – произнесла мамаша Лео. – Ты – один из самых замечательных людей, каких я только знаю. Я хочу выпить с тобой.

– О! Хозяйка... – воскликнул Эшалот, ошеломленный честью, которой он был удостоен.

– Молчи! – прикрикнула на него мамаша Лео. – Я нервничаю.

Леокадия выпила глоток водки и поставила стакан на стол.

– Ну, украли бы у меня деньги, и что? – задумчиво спросила она. – Зачем они мне нужны? Ты что-нибудь понимаешь? Ничего ты не понимаешь. И я тоже ничего не понимаю. Я не люблю загадок, не люблю неясностей, потому что в таких случаях теряюсь и не знаю, что мне делать! Малышке известно не больше моего, маркизе – не больше, чем малышке... А они знают. Они знают слишком много, и это меня пугает.

Эшалот выслушал этот монолог с разинутым ртом.

– Выпей, – сказала мамаша Лео, – а то ты совсем бледный.

– Это потому, что мне жаль Амедея, – вздохнул Эшалот. – Конечно, его обуревают дикие страсти, с которыми он не в силах совладать, но в сущности у него доброе сердце... За ваше здоровье, хозяйка!

– Я боюсь, – пробормотала Леокадия. И в глазах ее действительно отражался страх. – Мне никак не удается успокоиться. Меня лихорадит.

– Скажите мне... – начал Эшалот.