Текст книги "Бетагемот"
Автор книги: Питер Уоттс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Она резко уходит от корпуса и сворачивает на север. «Атлантида» проплывает под ней гигантской молекулой-муравейником. Несколько крошечных черных фигурок, размытых расстоянием, целеустремленно движутся куда-то на самой границе видимости. Для настройки они слишком далеко, а вокодер Кларк отключила. Может, они и пытались с ней заговорить, хотя она в этом сомневается: фигурки идут своим курсом, удаляясь от нее.
Вокодер басовито гудит в голове. Кларк его игнорирует. «Атлантида» остается позади, Лени уплывает в темноту.
Из пустоты вдруг доносится визг. Кларк ощущает приближение чего-то массивного и некой органики. Впереди вспыхивают два солнца, ослепляя ее. Мгла ярко пульсирует в линзах раз, другой, и лучи скользят мимо. Зрение проясняется: субмарина проходит слева, обнажает брюхо, разглядывает ее круглыми жучьими глазами. Дмитрий Александр смотрит на нее из-за плексигласового иллюминатора. На хребте субмарины подвешен рабочий модуль с крупной черной надписью на боку: «БИОЭКСПЕРТИЗА». Субмарина разворачивается, выключает фары. Кларк мгновенно возвращается в темноту.
Лабин сидит в основном отсеке Головного, регулирует движение. Как только Кларк заходит в помещение, он отключает дисплей.
– Это ты их за мной послал? – спрашивает она.
Он оборачивается на сиденье.
– Я передам твои соболезнования. Если мы найдем Джулию.
– На вопрос отвечай, черт тебя дери!
– Хотя я подозреваю, что не найдем. Рассказав все нам, она сразу ушла куда-то. Учитывая ее состояние и характер, не думаю, что мы ее еще увидим.
– Ты не просто знал, не просто «держал ухо востро»... – Кларк сжимает кулаки. – Ты за этим стоял, да?
– Ты ведь уже знаешь, что Джин умер?
Что за мерзкое спокойствие! И это лицо: чуть заметный изгиб брови, невозмутимое – чуть ли не юмористическое – выражение взгляда за линзами. Иногда ей хочется просто задушить ублюдка.
«Особенно, когда он прав».
Она вздыхает.
– Пат мне сказала. Но ты, вероятно, в курсе?
Лабин кивает.
– Мне его жаль, – говорит она. – Джулия... она без него пропадет...
Да, Лабин прав: вполне возможно, никто больше не увидит Джулию Фридман. Она давно по кусочкам уступала мужа: Бетагемоту, Грейс Нолан. Теперь он ушел без возврата, и какой ей смысл оставаться – разве что заразить друзей тем, что убило его? И тем, что убивает ее.
Конечно, она скрылась. Вопрос теперь, пожалуй, лишь в том, кто успеет раньше – Бетагемот ли заберет ее тело или Долгая Тьма – разум.
– Люди взбудоражены, – продолжает Лабин, – особенно Грейс. И поскольку с «Атлантиды», несмотря на все разговоры о поисках лекарства, так ничего и не предложили...
Кларк мотает головой.
– Рама тоже не совершит чуда.
– Разница в том, что Раму никто не подозревает в убийстве.
Кларк подтягивает стул и садится рядом с Лабином. Пустой экран смотрит на нее с укором.
– Кен, – заговаривает она наконец, – ты меня знаешь.
Лицо у него столь же непроницаемо, как и глаза.
– Ты приказал за мной следить? – спрашивает она.
– Нет. Но когда мне сообщили, принял к сведению.
– А кто? Грейс?
– Важно другое: Роуэн признала, что Бетагемот обработан искусственно. Об этом через час узнают все. Как нельзя более несвоевременно.
– Если ты «принял к сведению», то знаешь, как Пат это объясняет. И знаешь, почему она так испугалась, что Рама что-нибудь найдет. Разве она не могла сказать правду?
Он качает головой.
– Это уже второй раз, когда они сообщают неприятные факты ровно перед тем, как мы сами их обнаруживаем, без всякого алиби. Не надейся, что это пройдет.
– Кен, настоящих доказательств так и нет.
– Скоро будут, – говорит Лабин.
Она вопросительно смотрит на него.
– Если Роуэн не солгала, то в образцах Бетагемота с Невозможного озера обнаружатся те же изменения, что и в культуре, убившей Джина. – Лабин откидывается на спинку, сплетает пальцы на затылке. – Минут десять назад Джелейн с Дмитрием взяли субмарину. Если все пройдет хорошо, через пять часов будут образцы, а через двенадцать – окончательный вердикт.
– А если не пройдет?
– То чуть позже.
Кларк фыркает.
– Потрясающе, Кен, но если ты еще не заметил, не все разделяют твою сдержанность. Думаешь, Грейс станет дожидаться фактов? На ее взгляд, ты все подтвердил, и сейчас она судит и рядит, и...
«...И ты первым делом обратился к ней. А не ко мне, подонок! После всего, через что мы прошли вместе, после стольких лет – я только тебе доверила бы жизнь, а ты поделился с ней прежде, чем...»
– Ты вообще собирался мне говорить? – кричит она.
– Это было бы бесполезно.
– Для тебя – возможно. Кстати, чего ты добиваешься?
– Минимизирую риск.
– Это можно сказать о любом животном.
– Не слишком амбициозные планы, – признает Лабин. – С другой стороны, «уничтожить мир» уже пробовали.
Для нее это как пощечина.
Помолчав, он добавляет.
– Я не держу на тебя зла, сама знаешь. Но тебе ли судить?
– Знаю, хреносос! Мог бы не напоминать при каждом удобном случае.
– Я говорю о стратегии, – терпеливо продолжает Лабин, – а не о морали. Я готов обдумать все варианты. Готов допустить, что Роуэн сказала правду. Но предположим на минуту, что она лгала. Предположим, что корпы действительно испытали на нас секретное биологическое оружие. Зная это, ты согласилась бы их атаковать?
Она понимает, что вопрос риторический.
– Не думаю, – отвечает он сам себе чуть погодя. – Ты считаешь: что бы они ни сделали, ты виновата больше. Но мы, остальные, не так виним себя. И не думаем, что заслужили смерть от рук этих людей. Я тебя очень уважаю, Лени, но как раз в этом вопросе тебе доверять нельзя. Ты слишком связана собственной виной.
Она долго молчит. И наконец спрашивает:
– Почему к ней? А не к кому-то другому?
– Потому что на войне нужны смутьяны. Мы размякли, стали ленивы и незлобивы: половина наших половину времени проводит, галлюцинируя на хребте. Нолан порывиста и не слишком умна, но она умеет вдохновлять людей.
– А если ты ошибаешься – и даже если ты прав! – невинные расплатятся наравне с виновными.
– Это уж как всегда, – отвечает Лабин. – Да это и не мое дело.
– А должно быть твое!
Он снова отворачивается к пульту. Дисплей загорается, на нем колонки ресурсов и загадочные аббревиатуры, имеющие, видимо, отношение к грядущей войне.
«Лучший друг, я ему жизнь доверяла, – напоминает себе Кларк и с силой повторяет: – Жизнь! А он – социопат».
Он не родился таким. Это можно определить еще в детстве: тенденция к противоречивым высказываниям и неверному употреблению слов, дефицит внимания... Обильная жестикуляция при разговоре. У Кларк хватило времени все это изучить. В Садбери она даже заглянула в психологический профиль Лабина. Он не подходил ни по одному параметру – кроме единственного. Но разве совесть – это действительно так важно? Иметь совесть не значит быть хорошим, почему же ее отсутствие обязательно делает человека злодеем?
Но, сколько ни рассуждай, факт налицо: человек без совести, вычеркивая из жизни Алике и ей подобных, абсолютно равнодушен.
Ему все равно.
Он и не может быть иным. У него нужной прошивки нет.
Лабин, глядя на экран, хмыкает:
– А вот это интересно.
Он выводит визуальное изображение одного из хозблоков «Атлантиды»: большой цилиндрический модуль высотой в несколько этажей. Из спускной трубы на его боку бьет струя чернил, горизонтальный гейзер. Уголь– но-черная грозовая туча клубится в воде, закрывая обзор.
– Что это? – шепчет Кларк.
Лабин уже открывает другие окна: сейсмографы и вокодерные переговоры, мозаика миниатюрных сигналов с камер наблюдения, разбросанных внутри и снаружи комплекса.
Внутренние камеры «Атлантиды» полностью вымерли.
На всех каналах поднимается шум голосов. Три наружные камеры почернели. Лабин выводит меню общей связи и спокойно обращается к бездне:
– Внимание. Всем внимание. Началось. – «Атлантида» нанесла упреждающий удар.
Они теперь повсюду видят вероломство. В приемнике у Лабина мешанина голосов: «настроенные» рыбоголовые докладывают, что корпы, за которыми они наблюдали, резко активизировались, сосредоточились и определенно перешли к действиям. Словно кто-то пнул ногой муравейник – все мозги в «Атлантиде» вдруг заработали по принципу «сражайся или беги».
– Всем заткнуться. Это не закрытый канал. – Голос Лабина накрывает остальные, как гранитная плита – гальку. – По местам. Блокада через шестьдесят секунд.
Кларк, перегнувшись через его плечо, подключается к проводной линии с Корпландией.
– «Атлантида», что происходит? – Нет ответа. – Пат? Центр связи? Ответьте, кто-нибудь.
– Не трать времени зря, – бросает Лабин, включая сонар. Половина наружных камер теперь бесполезны, их окутал черный туман. Но сонар дает резкое, отчетливое изображение. «Атлантида» раскинулась по объемному экрану кристаллической шахматной доской. На сером фоне черные клетки – эхо от гибридных тел рифтеров, разместившихся в строгом тактическом порядке. Белого не видно вовсе.
Кларк качает головой.
– И ничего не было? Никакого предупреждения?
Она этому не верит: корпы никак не смогли бы
скрыть своих чувств, если б что-то планировали. Такое напряжение в головах любой «настроенный» рифтер уловил бы и за двадцать метров, задолго до событий как таковых.
– Похоже, они такого сами не ожидали, – бормочет она.
– Может, и нет, – отзывается Лабин.
– Как же так? Скажешь, это какая-то авария?
Лабин сосредоточился на экране и не отвечает. Сонарный дисплей вдруг заливает голубым цветом. Сперва кажется, что это просто перекраска фона, но вскоре проступают пятна, словно кислота проедает цветной гель. Очень скоро она растворяет почти всю голубизну, оставив несколько синих теней на «Атлантиде». Только это не тени. Кларк уже различает, что они объемны: цветные трехмерные комочки, прилипшие к обшивке и грунту.
Единственная наружная камера, дающая панорамный обзор, показывает несколько размытых светлых пятен на фронте чернильной бури. «Атлантиду» можно принять за светящегося кракена, в панике выбросившего чернильное облако. Все остальные наружные камеры по сути ослепли. Впрочем, это ничего не меняет. Для сонара дымовой завесы не существует, и там, конечно, об этом знают...
– Они бы не сделали такой глупости, – бормочет Кларк.
– Они и не сделали, – говорит Лабин. Его пальцы безумными пауками пляшут по пульту. По экрану рассыпаются желтые точки. Они разрастаются в круги, накладываются друг на друга, и в центре каждого...
«Камера», – догадывается Кларк. Желтые круги – области обзора камер. Если бы им не мешала завеса. Лабин явно опирается на геометрию, а не на картинку в реальном времени.
– Даю блокаду.
Лабин опускает палец, и навстречу вздымается белый шум генератора. Шахматную доску заметает серая пурга помех. На экране иконки рифтеров – простые точки – оформляются в пять отдельных групп, окруживших комплекс. Из каждой группы одна точка поднимается на водяном столбе выше зоны интерференции.
«Все продумал до мелочей, да? – думает Кларк. – Спланировал всю операцию, и ни слова мне не сказал...»
Верхняя из иконок мигает и превращается в две слитные кляксы: Кризи на «кальмаре». Миг спустя его голос доносится по связи:
– Дейл на посту.
Еще одна иконка проступает сквозь помехи:
– Ханнук.
Еще две:
– Абра.
– Деб.
– Аврил на месте, – докладывает Хопкинсон.
– Хопкинсон, – говорит Лабин, – забудь о Гроте, они наверняка переместились. Придется подумать. Раздели свою группу для радиального поиска.
– Есть. – Иконка Хопкинсон ныряет в помехи.
– Кризи, – говорит Лабин, – твоей группе соединиться с Чуном.
– Хорошо.
Вот она, на шахматной доске: на оконечности одного из жилых крыльев, метрах в двадцати от гидропонного узла. Знакомая иконка, заключенная в бесформенную зеленую кляксу. Собственно, это единственное зеленое пятно на всем дисплее. Желтое смешивается с голубым – так видела бы камера, если б не чернила, и еще...
– Что обозначено голубым? – спрашивает Кларк.
– Сонарные тени. – Лабин не оборачивается. – Кризи, двигайся к шлюзу на дальнем конце жилблока F. Если они попытаются выйти, так только там.
– «Настройка» или бой? – спрашивает Кризи.
– «Настройся» и докладывай. Установи микрофон и заряд, но не подрывай, если только они уже не вышли. В остальных случаях – только акустика, понятно?
– Ага, мне б еще туда добраться, – жужжит Кризи. – Видимость в этом дерьме нулевая... – Его иконка погружается в помехи, по косой уходя к зеленой зоне.
– Чун. Бери обе группы, выдвигайтесь туда же. Держите шлюз. Доложишь, когда будете на месте.
– Принято.
– Йегер, возьми закладку и оставь ее в двадцати метрах от хозблока, на сорока градусах. Остальным оставаться на местах. «Настройтесь» и не забывайте о микрофонах. Посыльные, мне нужны три человека в цепочке, один постоянно на связи. Пошли!
Оставшиеся точки приходят в движение. Лабин, не переводя дыхания, открывает новое окно: на нем вращается архитектурная схема «Атлантиды». С оранжевыми искорками внутри. Кларк узнает место, откуда сияет одна из звездочек – именно его прихвостни Грейс Нолан пометили косым крестом.
– Давно ты это задумал? – тихо спрашивает она.
– Довольно давно.
Даже раньше, чем она себя «настроила», иначе бы что-нибудь да заметила.
– И участвуют все, кроме меня?
– Нет. – Лабин изучает подписи к схеме.
– Кен!
– Я занят.
– Как они это сделали? Как получилось, что мы ничего не почувствовали?
– Автоматический запуск, – рассеянно отвечает он. Колонки чисел прокручиваются в новом окне – слишком быстро, ничего не разобрать. – Возможно, генератор случайных чисел. План у них есть, но никто не знает, когда он придет в действие, поэтому нет волнения перед ключевым моментом, которое выдало их.
– Зачем им было идти на такие сложности, если они не...
«...не знали про „настройку"!»
Ив Скэнлон, вспоминает она. Роуэн о нем спрашивала. «Он предполагал, что мозг рифтера может стать... чувствительнее, в некотором роде», – говорила она.
А Лени Кларк несколько минут назад это подтвердила.
Вот оно как.
Она не знает, от чего ей больнее – от недоверия Лабина или от запоздалого понимания, насколько то оправдано.
Никогда в жизни она не чувствовала себя такой усталой. Неужели опять все сначала?
Наверное, она произносит это вслух. Или Лабин уголком глаза улавливает некий ее жест. Так или иначе, его руки замирают на пульте. Он наконец оборачивается к ней. Глаза, освещенные экранами, выглядят на удивление прозрачными.
– Не мы это начали, – произносит он.
Она только и может, что покачать головой.
– Выбирай, на какой ты стороне, Лени. Давно пора.
Ей этот вопрос представляется ловушкой – не забыть,
как обходится Кен Лабин с теми, кого считает врагами. Но от выбора ее избавляет тупой костолом Дейл Кризи.
– Черт... – скрежещет его вокодер сквозь шипение помех.
Лабин мгновенно возвращается к работе.
– Кризи? Добрался до блока F?
– Обижаешь. Я бы настроился на мудаков и вслепую, в сраных Саргассах...
– Кто-нибудь покидал комплекс?
– Нет, не думаю. Но... черт побери. Их там такая прорва, что...
– Сколько именно?
– Именно что не знаю! Пара десятков как минимум. И, слушай, Лабин, в них что-то странное – в том, что они излучают. Никогда еще такого не чувствовал.
Лабин вздыхает. Кларк представляет, как он закатывает глаза под линзами.
– Поточнее нельзя?
– Они холодные, парень. Почти все – словно ледышки. То есть настроиться-то я на них могу, но не похоже, чтоб они хоть что-нибудь чувствовали. Может, чем-то одурманены? Я к тому, что рядом с ними ты – капризный ребятенок...
Лабин с Кларк переглядываются.
– Я не в обиду, – жужжит после паузы Кризи.
– У подружки Аликс был зельц, – говорит Кларк. – Вроде домашней зверушки...
А здесь, на пустом океанском дне, в этом скудном микрокосме, детской игрушкой может стать лишь то, чего очень много.
– Иди, – говорит Лабин.
Его «кальмар» причален к стопору у нижнего шлюза. Кларк жмет на газ, и машина, взвизгнув гидравликой, срывается с места.
Челюсть у Кларк вибрирует, принимая передачу. В голове звучит голос Лабина.
– Кризи, последний приказ отменяется. Заряд не ставить, повторяю, не ставить. Поставь только микрофон и отступай. Чун, отведи своих на двадцать метров от шлюза. В контакт не вступать. К вам идет Кларк, она подскажет, что делать.
«Я-то подскажу, – думает она, – а они пошлют меня куда подальше».
Она правит вслепую, по азимуту. Обычно этого более чем достаточно: на таком расстоянии «Атлантида» уже выделяется светлым пятном на черном фоне. А сейчас ничего подобного. Кларк включает сонар. Зеленый «снег» в десяти градусах от курса – а в нем более жесткое эхо Корпландии, размытое помехами. Только теперь начинают проявляться тусклые отсветы – они теряются при попытке сфокусировать на них взгляд. Кларк включает налобный фонарь и осматривается.
По левому борту пустая вода. Справа луч упирается в клубы черного дыма – косая линия завесы пересекает ее курс. Через несколько секунд она окажется в самой гуще. Кларк выключает свет, чтобы не слепил в густом облаке. Чернота перед линзами еще немного темнеет. Кларк не ощущает ни течения, ни повышения вязкости. А вот вспышки становятся немного ярче – робкие проблески света сквозь кратковременные разрывы в завесе. Короткие, как сигналы стробоскопа.
Свет ей не нужен. Теперь не нужен и сонар: она чувствует возбуждение вокруг, нервозность, излучаемую рифтерами и – темнее, отдаленнее – страх из сфер и коридоров под ними.
И что-то еще, знакомое и чуждое одновременно, живое и неживое.
Океан вокруг нее шипит и щелкает, словно она попала в стаю рачков-эвфаузиид. Слабо дребезжат в ответ имплантаты. Она улавливает голоса сквозь вокодеры, но не разбирает слов. Эхо на сонарном дисплее – по всем ста восьмидесяти градусам, но из-за множества помех она не разбирает, шесть их там или шестьдесят.
Прямо по курсу бравада, подкрашенная страхом. Кларк резко сворачивает вправо, но уклониться от столкновения не успевает. Мглу ненадолго разрывает просвет.
– Черт! Кларк, это т...
И нет его. Человек позади на грани паники, но не ранен: при повреждении тела мозг дает вспышку определенного рода. Кажется, это был Бейкер. Их становится трудно различить в наплывающем льду фонового сознания, полностью лишенного чувств. Оно раскинулось под клубком человеческих эмоций платформой из черного обсидиана. В последний раз, когда она сталкивалась с подобным сознанием, то было подключено к живой ядерной бомбе. И пребывало в одиночестве.
Она резко задирает нос «кальмара». В имплантаты бьются новые сонарные импульсы, вслед ей звучит хор испуганных механических голосов. Она не отвлекается. Шипение в плоти слабеет с каждой секундой. Скоро худшее остается внизу.
– Кен. Слышишь меня?
Ответ доносится с задержкой – на таком расстоянии уже сказывается скорость звука.
– Докладывай, – наконец отзывается он. Голос смазан, но понять можно.
– У них там внизу умные гели. Много, штук двадцать или тридцать. Собраны в конце крыла, возможно, прямо в наружном шлюзе. Не понимаю, как мы раньше их не выцепили. Может, они просто... терялись в шуме помех, пока не слились воедино.
Задержка.
– Есть догадки, чем они занимаются?
В прошлый раз, на Хуан де Фука, они умудрились сделать очень точные выводы из перемены в мощности сигнала.
– Нет. Они просто там... есть. И думают все сразу. Будь там один или два, я могла бы что-нибудь прочитать, а так...
– Они меня обыграли, – перебивает ее Лабин.
– Обыграли?
Что это в его голосе? Удивление? Неуверенность? Кларк подобного еще не слышала.
– Чтобы я сосредоточился на блоке F-3.
«Это гнев», – понимает Кларк.
– Но зачем? – спрашивает она. – Тоже мне блеф – не думали ведь они, что мы спутаем это с людьми?
Смешно: даже Кризи сообразил, что дело нечисто, а ведь он никогда не сталкивался с зельцем. С другой стороны – много ли корпы понимают в «тонкой настройке»? Они могли забыть о различиях.
– Это не отвлекающий маневр, – бормочет в пустоту Лабин. – Им больше негде выйти, сонары непременно засекут...
– Ну и что...
– Отводи людей, – резко командует он. – Они маскируют... заманивают нас и что-то маскируют. Отводи...
Бездна сжимает кулак.
Она лишь на миг стискивает тело Кларк – даже не больно. Здесь, наверху, не больно.
В следующий миг приходит звук: вуфф! Водоворот. Вода наполняется механическими воплями. Ее закручивает в потоке. Дымовая завеса под ней колеблется, вскипает и рвется, потревоженная изнутри, озаряется тепловым свечением...
Кларк что есть сил жмет на газ. «Кальмар» тянет ее вниз.
– Кларк! – Как видно, звук взрыва дошел до головного узла. – что происходит?
Симфония рвущегося металла. Нестройный хор голосов. Их меньше, чем было, понимает Кларк.
«Мы потеряли генератор, – тупо думает она. – Я слышу крики.
Слышу, как они умирают».
И не просто слышит. Крики возникают в голове раньше, чем доходят до ушей: дикая химическая паника натриевыми вспышками поджигает рептильную часть мозга, умная кора в беспомощном смятении, сознание разбито, как дешевая стекляшка.
– Кларк, докладывай!!!
А это гнев, тонкая пленка угрюмой решимости среди паники. Сквозь рассеявшуюся муть ярче пробиваются огни. Только они не того размера и не того цвета. Это не фонари рифтеров. Ее сонар взвизгивает, предупреждая о неизбежном столкновении, мимо проносится неуправляемый «кальмар», его ездок светится болью от переломанных костей.
– Это не я, клянусь! Они сами...
Кризи удаляется, его муки сливается с муками других.
Корпус блока F заполняет экран сонара – его плавные очертания повсюду разъедены рваными выбоинами: зияющие пасти пещер с кривыми металлическими зубами. Одна плюется в нее – что-то со звоном рикошетит от «кальмара». Со всех сторон жужжат и скрежещут вокодеры. В рваной облачной стене впереди открывается проход: Кларк видит громоздкую тушу бронированного циклопа. Его единственный глаз яростно сияет недобрым светом. Взгляд обращается на Кларк.
Она уходит влево, успевает заметить нечто, вращающееся в хаосе. Темная масса глухо ударяется в нос «кальмара» и кувырком летит ей в лицо. Кларк пригибается. Обтянутая гидрокожей рука задевает ее.
– Лени!
Мертвые серые глаза, непрозрачные и равнодушные, остаются позади.
«О Господи. Боже мой».
Светящиеся металлические монстры шагают по обломкам, добивая раненых.
Она пытается собрать мысли.
– Они выходят из стены, Кен. Они поджидали там, взорвали стену изнутри и выходят через стены.
«Черт бы тебя побрал, Пат. Это ты? Это все ты?»
Она вспоминает перекошенную шахматную доску на экране Лабина. Вспоминает, как черные фигуры готовились к легкому разгрому врага. Только теперь ей еще вспоминается: в шахматах первый ход всегда делают белые.
Того безразличного чуждого интеллекта больше нигде не ощущается. Должно быть, в момент взрыва гели превратились в кашу.
В наружном шлюзе находились не только корпы в броне и умные гели. Еще там были шрапнельные заряды, наверняка расположенные в расчете на максимальный разлет. Кларк видит, куда попали осколки: в корпус станции, в разбитые кислородные резервуары... Они торчат из ран в телах друзей и врагов. Они похожи на стальные маргаритки, на лопасти миниатюрных ветряных мельниц. Их разбросало одной силой взрывной волны – и они скосили тех, кого не засосало внутрь и не насадило на рваные края пробоины.
Дымовая завеса почти рассеялась.
Лабин приказывает отступать. Из тех, кто его еще слышит, большинство уже отступили. Фигуры в тяжелых скафандрах ползают по остаткам блока F-3, разбираясь с ранеными и мертвыми. Крабы крабами, неуклюжие и тяжеловесные. Вместо коготков у них иглы – длинные хирургические иглы, тонкими копьями торчащие из пальцев перчаток.
– Лени, как слышишь меня?
Она оглушенно висит над «Атлантидой», с безопасной высоты смотрит, как крабы пронзают черные тела. Иногда от кончика иглы поднимаются пузыри, уносятся в небо стайкой скользких серебристых грибков. Воздух, под давлением впрыснутый в тело. В оружие можно превратить почти что угодно.
– Лени?
– Она могла погибнуть, Кен. Дейла с Аброй я тоже не могу найти.
Другие голоса. Слишком смазанные, неузнаваемые. Как-никак, почти все генераторы помех еще действуют.
Она настраивается на крабов. Хотелось бы знать, что у них сейчас на душе? А кстати, и у нее самой – она никак не разберется. Может, в голове у нее зельц.
А там, внизу, корпы в броне подчищают грязь. Чувств там с лихвой. Решимость. На удивление много страха.
Гнев – но отдаленный, мотивацию дает не он. И меньше ненависти, чем она ждала.
Она поднимается выше. Панорама под ней освещается сиянием блуждающих фонарей. Дальше безмятежно горят огоньки других частей «Атлантиды». Она с трудом улавливает гудение рифтерских голосов, слов не разобрать. И настроиться ни на кого из них не удается. Она одинока на дне морском.
Неожиданно Кларк пересекает некую невидимую линию, и челюстная кость наполняется звуками.
– ...тела, – говорит Лабин. – Убитых по своему усмотрению. Гарсиа будет вас принимать под медотсеком.
– Там и половины не поместится, – слабо жужжит вдали («О! Это Кевин!») – Слишком много раненых.
– Все с F-3, кроме раненых и сопровождающих, встречаются у закладки. Хопкинсон?
– Здесь.
– Есть что-нибудь?
– Кажется. В блоке Е полно мозгов. Кто, не определить, но...
– Йегер и Ын, поднимите своих на сорок метров по вертикали. Координаты не менять, но всем отойти от корпуса. Хопкинсон, отводи своих к медотсеку.
– Мы в порядке...
– Исполнять. Нужны доноры.
– Господи, – слабо бормочет кто-то, – мы пропали.
– Нет. Не мы, а они.
Это Грейс Нолан, живая, властная и непоколебимая даже за фильтрами вокодера.
– Грейс! Они же...
– И что? – жужжит она. – Думаешь, они побеждают? А что дальше, народ? Этот трюк второй раз не пройдет, а у нас хватит зарядов подорвать весь фундамент на хрен. Вот мы их и подорвем.
– Кен?
Короткая пауза.
– Слушай, Кен, – жужжит Нолан, – до закладки я доберусь через...
– Не нужно, – жужжит Кен, – туда уже выдвинулись.
– Кто?
– Кстати, с возвращением, – обращается Лабин к кому-то неназванному. – Цель известна?
– Да... – голос слабый, слишком искажен, чтобы опознать.
– Заряд установишь в пределах метра от метки. Установишь – и быстро отплывай! Не задерживайся у корпуса больше необходимого, ясно?
– Да.
– Детонатор акустический, я взорву отсюда. На счет десять снимаю блокаду.
«Господи, – думает Кларк, – так это ты!»
– Всем отойти на безопасное расстояние, – напоминает Лабин. – Блокаду снимаю!
Она далеко за пределами действия глушилок, для нее перемена не слишком заметна. Однако следующий голос, долетающий до нее через вокодер, звучит по-прежнему тихо, но легко узнаваем.
– Есть, – жужжит Джулия Фридман.
– Отходи, – приказывает Лабин. – На сорок метров. Подальше ото дна.
– Привет, Аврил, – окликает Фридман.
– И тебе, – отвечает Хопкинсон.
– Вы настраивались на то крыло – там дети были?
– Да... Да, были.
– Хорошо, – жужжит Фридман, – Джин терпеть не мог детей.
Канал затихает.
Сперва ей кажется, что месть идет по плану. По миру прокатывается пульсация – глухой, почти субзвуковой импульс отдается в растворе, плоти и костях, – и, насколько ей известно, сотня, если не больше врагов обращается в кровавую кашу. Она не знает, сколько рифтеров погибло при первой стычке, но сейчас счет наверняка превзойден.
Она в давно знакомой среде, где это, кажется, ничего и не значит.
Даже второй взрыв – такой же приглушенный толчок, только мягче, более отдаленный – не сразу приводит ее в себя. Вторичных взрывов следовало ожидать – должны были лопнуть трубопроводы и кабели, каскадом повзлетать резервуары высокого давления – всякое могло быть. Дополнительный бонус своим, не более того.
Но нечто в глубине сознания подсказывает ей: со вторым взрывом что-то не то; может, эхо не такое – словно ты качнул язык древнего церковного колокола, а услышал дребезжание бубенчика. И голоса, вернувшиеся после толчка, не торжествуют победу над гнусными ордами корпов, а полны сомнения и колебаний – даже вокодеры не могут этого скрыть.
– Что это за хрень была?
– Аврил? Вы там почувствовали?
– Аврил? Кто-нибудь слышит... кто-нибудь...
– Черт побери, Гардинер? Дэвид? Стэн? Кто-ни...
– Гарсиа, ты... я не...
– Тут пусто. Я на месте, только тут ни хрена нет.
– Ты о чем?
– Все дно пузыря, его просто... похоже, снесло оба...
– Как – оба? Она заложила всего один заряд, и тот был...
– Кен? Кен! Где ты, черт бы тебя побрал?
– Лабин здесь.
Тишина в воде.
– Мы лишились медотсека. – Голос у него как ржавое железо.
– Что?..
– Как?..
– Заткнуться всем на хрен, – рычит в темноту Лабин. Снова молчание, почти полное. Кто-то продолжает стонать-скрежетать по открытым каналам.
– Очевидно, на пузыре остался нераспакованный заряд, – продолжает Лабин. – И детонировал он от того же сигнала, которым мы подорвали «Атлантиду». С этого момента и впредь – только узконаправленные импульсы. Иначе могут сдетонировать и другие. Всем...
– Говорит «Атлантида».
Слова раскатываются над морским дном, как Глас Божий, никакие помехи его не оскверняют. «Кен забыл вернуть блокаду, – соображает Кларк. – И начал орать на своих...»
«Кен теряет контроль...»
– Возможно, вы полагаете, что сила на вашей стороне, – продолжает голос, – но это не так. Даже если вы уничтожите наше убежище, вы обречены на смерть.
Кларк не узнает голоса. Странно. Звучит он властно.
– Вы инфицированы второй моделью. Вы все инфицированы. Вторая модель крайне заразна и не дает симптомов в течение нескольких недель инкубационного периода. Без лечения вы все погибнете в течение двух месяцев. У нас есть лекарство.
Мертвая тишина. Даже Грей не высовывается с «Я же говорила».
– Мы защитили все файлы и культуры от неавторизованного использования. Убив нас, вы убьете себя.
– Докажите, – требует Лабин.
– Обязательно. Только погодите минуту. А если вам не терпится, исполните свой трюк с чтением мыслей. Как вы там говорите? «Настройтесь». Мне рассказывали, что это обычно позволяет отличить правдивого человека от лжеца.
Никто не поправляет говорящего.
– Назовите свои условия, – произносит Лабин.
– Вам – нет. Мы будем вести переговоры только с Лени Кларк.
– Не исключено, что Лени Кларк погибла, – говорит Лабин. – Мы не можем связаться с ней со времени первого взрыва.
Наверняка он так не думает: она высоко над станцией, внутри у нее по-прежнему тикает. Но Кларк помалкивает Пусть ведет игру по-своему. Может, это его последний шанс.
– Это было бы очень плохо для всех нас, – сухо отвечает «Атлантида». – Поскольку предложение будет отозвано, если через полчаса она не явится к шестому шлюзу. Это все.
– Ловушка, – говорит Нолан.
– Эй, ты же сама говорила, что у них есть лекарство, – жужжит кто-то. Кларк не различает голоса за вернувшимися помехами.
– Ну и что? – жужжит в ответ Грейс. – Я не верю, что они с нами поделятся, и уж точно не доверю дол– баной Лени Кларк быть моим послом. Как по-вашему, от кого эти хрены узнали про «тонкую настройку»? За смерть всех наших благодарить надо ее.
