Текст книги "Темная материя"

Автор книги: Питер Страуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Мередит Брайт Уолш

Мы с Доном заняли боковой столик в «Губернаторской гостиной» на двенадцатом этаже «Перекрестка». Изящный молодой человек и атлетично сложенная молодая женщина, оба светловолосые, в униформе – белая рубашка, галстук-бабочка, – устанавливали подносы с закусками в лотки на длинном столе у стены. Скучающий на виду у всех, как золотая рыбка в аквариуме, бармен в парчовом жилете отплыл к дальнему концу своего закольцованного владения. Свежая «Маргарита» красовалась на белом квадрате салфетки перед Олсоном, бокал «Совиньон Блан» – передо мной. За несколько минут до шести пополудни тень отеля пала через полупустые улицы между ним и озером Монона. На нас тень пала тоже. Многое предстояло обдумать.

* * *

Мы решили сопровождать Говарда Блая на прогулке по больничному саду – я надеялся, когда мы зашагаем по дорожкам, беседа завяжется. Но нет, прогулка закончилась суматошным бегством обратно в корпус – настоящей катастрофой, которая наверняка бы обернулась незамедлительным изгнанием двух старых друзей мистера Блая из заведения, если бы не его поразившее всех заступничество. Нам было страшно неловко. Гути начал кричать сразу, как ворвался в здание и почувствовал себя в безопасности.

Доктор Гринграсс вылетел из кабинета, воплями сзывая санитаров, – те проворно загородили пациента, словно его одежду спалили солнечные лучи.

– Из-за чего все началось? – орал Гринграсс. – Что вы ему сделали?!

Гути метался на холодном полу, во всю глотку выкрикивая премудрости из сокровищницы капитана Фаунтейна:

– Нокаут. Нонконформист. Реституция. Расторжение.

– Вы погубили двадцатилетний прогресс! – Гринграсс перекрикивал Говарда. – Убирайтесь немедленно. Я запрещаю вам визиты. Раз и навсегда.

Мы отступили к двери, ошарашенно глядя друг на друга.

Гринграсс нацелился указательным пальцем размером с сигару:

– Убирайтесь немедленно. Вон отсюда. И даже не думайте возвращаться, слышите меня?

И тут случилось нечто удивительное. Внезапно наступила тишина – маленький толстый человек, распростертый между санитарами, больше не кричал. Антонио Аргудин и Макс Байвэй ослабили хватку и выпрямились, запыхавшись.

Гути Блай, по-прежнему в центре внимания всех, включая Парджиту Парминдеру, оказавшуюся вдруг поблизости, лежал абсолютно спокойно: ладони вверх, кончики туфель нацелены прямо в потолок. Взглядом он отыскал Гринграсса.

– Не делайте этого, – произнес он. – Отмените приказ.

– Что?

Доктор Гринграсс двинулся к пациенту, и Аргудин с Байвэем, все еще стоя на коленях, чуть посторонились.

– О чем это вы, Говард?

– Я сказал, отмените приказ, – твердо повторил Говард.

– Он не цитирует, – сказала Парджита. – Вот что главное.

Прежде чем кто-то решился пошевелиться, она кинулась к Говарду и опустилась на колени перед ним. Его губы дрогнули. Она покачала головой, но не запрещая ему, а сообщая, что не поняла.

Доктор подал голос:

– Удерживать тебя на полу, наверное, больше нет нужды, да, Говард?

Говард помотал головой. Парджита встала и отошла назад, не спуская с Говарда красноречивого взгляда, смысла которого я разгадать не смог.

– Ты сейчас говорил своими словами, Говард? Это ведь была обычная речь?

Говард отвел взгляд и сосредоточился на потолке.

– «Погубив свою душу, я все же пытаюсь делать что в моих силах для опасения других душ» [28]28
  Здесь и далее – цитаты из романа Натаниеля Готорна «Алая буква» («Scarlet Letter»), перевод Э. Л. Линецкой (главы I–XI), перевод Н. Л. Емельянниковой (главы XII–XXIV), государственное издательство «Художественная литература». Москва. 1957.


[Закрыть].

Доктор Гринграсс опустился на корточки. Полы белого халата легли на кафель. Он дотянулся до руки Говарда и погладил ее:

– Замечательно, Говард. Это из «Письма Скарлет»? Прозвучало очень похоже.

Говард кивнул:

– «Тестер, – сказал священник. – Прощай».

– Мы научились ценить «Письмо Скарлет». Замечательный роман. В этой книге можно найти ответы на все вопросы, если знаешь, где искать. Не хочешь подняться?

– Гм, – сказал Говард. – «Да святится имя его. Да будет воля его. Прощай».

– Ты с кем-то прощаешься, Говард?

– Гм, – снова хмыкнул он. – Нет, не думаю.

– Ты больше не боишься, верно?

– Нет, не думаю, – повторил он.

– Давай-ка попробуем сесть. Сам справишься?

– А как иначе-то?

Он протянул обе руки и ждал, как ребенок, чтоб ему помогли. Доктор Гринграсс рассерженно посмотрел на бездействующих санитаров. Антонио и Макс ринулись вперед, взяли Гути за руки и совместными усилиями привели его в сидячее положение. Гринграсс жестом отослал их и склонился ближе.

– Говард, не мог бы ты своими словами или словами Готорна, неважно, но лучше, конечно, своими, сказать мне, что тебя так напугало на улице?

Говард взглянул поверх его плеча на нас. Мне показалось, что на его лице мелькнула улыбка. Парджита затаила дыхание и ухватила себя за локти – я уловил ее смятение, но не смог представить, что тревожит ее и тревожит ли вообще.

– Может, попытаешься рассказать мне, Говард? – попросил доктор.

Говард медленно кивнул. Он не сводил с нас глаз:

– «Черты этого дьявольски-злобного, насмешливого лица были ей хорошо знакомы».

– Дьявольски-злобного, – повторил Гринграсс.

– «Он вполне, – продолжал цитировать Гути, – мог показаться им сатаной, с улыбкой злорадства поджидающим свою жертву».

– Понятно. Теперь давай попробуем встать вместе.

Антонио и Макс подхватили Говарда под локти и поставили на ноги. Доктор Гринграсс тоже поднялся, но не так быстро, и улыбнулся ему:

– Ну как, все хорошо?

– «А теперь, когда я вновь вернулась в эту спокойную обстановку, тревога почти полностью оставила меня, – сказала Миллисент. – Но я твердо верю, что вскоре я предприму еще одну прогулку».

– А теперь мы слышим цитату из «Лунных снов» мистера Остина, – пояснил доктор. – Еще один полезный текст. Но перед этим мы слышали прямую речь непосредственно Говарда Блая, не так ли?

Говард посмотрел куда-то над головой Гринграсса и сделался бесстрастным, оцепенелым и как будто безжизненным.

– Ты просил меня отменить приказ о том, чтобы эти джентльмены покинули нашу территорию и больше никогда не возвращались. «Не делайте этого. Отмените приказ». Это говорил Говард Блай?

Говард стоял перед ним, исчезая дюйм за дюймом.

– Я позволю им остаться при одном условии: если ты подтвердишь свои слова. Скажи «да», Говард, что означает: «Да, я говорил от своего имени, да, я нашел свои собственные слова», и твои старые друзья смогут навещать тебя здесь так часто, как им захочется. Но для этого ты должен сказать, Говард. Ты должен сказать «да».

Гути начал оживать. Он, казалось, вновь полностью присутствовал, хотя и в разладе с собой. Он встретился взглядом с доктором, и щеки его густо покраснели.

– Отмените приказ.

– Ты цитируешь себя самого. Что ж, это очень неплохо, Говард. Благодарю тебя.

* * *

Немного погодя лечебница Ламонта вернулась в обычное состояние. Антонио Аргудин обходил палаты и помещения общего пользования в поисках пациента, которого можно потерроризировать; зацикленные на пазлах колдовали над облаками и парусниками; откинувшись на подушки, Говард Блай читал шедевр Л. Шелби Остина. Доктор Гринграсс, удобно расположившись за столом, обсуждал политику лечебницы с Парджитой Парминдерой и двумя посетителями, ответственными за недавний стремительный прогресс пациента Блая. Вполуха слушая незлые подначки бывшей няни своих детей, доктор вскоре выдал вердикт: мы можем навещать нашего друга когда захотим, за исключением отведенных ему для отдыха часов.

* * *

– Он ведь не совсем в себе, согласен? – спросил Дон. – Жутко говорить это, но, по-моему, начинать копать надо именно здесь.

– Получается, Гути в самом деле видел или думал, что видел, дьявола, или демона, или что-то в этом духе, и от этого у него ум за разум зашел?

– Ты слышал то же, что и я. Он сказал «сатаной». И еще о чем-то вроде дьявольской улыбки на его лице. Такое перепугает кого угодно. Но люди, которые видят дьявола, выскакивающего на парковые дорожки, не в своем уме, извини.

– Странно, только выскакивание дьявола на парковые дорожки, по-моему, немного отдает Готорном. – Происшествие напомнило мне эпизод из «Письма Скарлет», но я не стал заострять на этом внимание. – То есть ты, как и доктор Гринграсс, полагаешь, что Гути был напуган.

– Ну конечно. Ты же слышал его. Напуган до смерти. Не так, что ли?

– Не уверен. Шумел Гути будь здоров, верно, только он ведь не вопил.

– По мне – так вопил. А что, по-твоему, он делал?

– Ты подумал, что он испугался, поэтому тебе показалось, будто это вопли. Ну а я слышал крики. Гути не вопил, он кричал. Мне показалось, будто…

Я замолчал, не зная, как выразить мысль.

– Будто что? – спросил Дон.

– Будто он не в состоянии вынести чувства, бурлящие в нем. Да, согласен, он точно видел что-то. Но он то и дело повторял «прощай», помнишь? Я думаю, он разволновался так, что чувства захлестнули его. И еще я думаю, что Парджита тоже разглядела, что он не так уж напуган. Они вроде бы обменялись парой слов, или что-то проскочило между ними. Есть еще одно, что нужно принять во внимание.

– А именно?

– Он был встревожен и рассержен. Знаешь, что я думаю? Тебе это не очень понравится, Дон. Не исключено, что он говорил о Спенсере Мэллоне. Поскольку мы были там, он мог вдруг решить, что это Мэллон засадил его в лечебницу для душевнобольных.

– Да не Мэллон. Он никогда не назвал бы Мэллона сатаной.

– Почему ты так уверен? Ты не видел Гути с шестьдесят шестого года.

– Гути обожал этого человека, – сказал Дон. – И ты бы его полюбил, если б не струсил пойти с нами.

– Будь я уверен, что гуру сломал мне жизнь, не думаю, что продолжал бы его любить сейчас.

– Это трудно объяснить, – сказал Дон. – Сломал, не сломал… Может, она и не сломана. И не называй его гуру. Мы не были буддистами или индуистами. Он был наставником, воспитателем. Учителем.

– От одной мысли о вашем учителе у меня мурашки по коже.

– Это твои проблемы, извини. Но я понимаю. В семнадцать лет я думал точно так же, как ты.

– Неплохой у нас спор, – сказал я. – Можно его продолжать часами, но у меня нет желания защищать духовную самонадеянность. Есть вероятность, что это как-то связано с делом Сердцееда. Но лучше давай не будем об этом.

– А что?

– Может, то, что так взбесило Гути, то, что он увидел в парке, как-то связано с Китом Хейвардом. Мне все кажется таким взаимосвязанным…

Привлеченные бесплатными едой и напитками, постояльцы набились в зал, заняв почти все кресла, диваны и места за столиками. Тучная парочка в малиновых толстовках «Университет Висконсин» устроилась на диване рядом с нашим столом. Стало шумно, и шум прилетал в основном от стойки бара, за которой почти не осталось свободных мест. Уже совсем не скучающий, бармен улыбался и наливал, улыбался и наливал.

Дон отклонился на стуле так, что плечи коснулись стены:

– А что за Сердцеед? И какое тебе до него дело?

Я сделал большой глоток из бокала:

– Ты правда хочешь знать?

– Да так, интересуюсь, но вот скажи: это имеет какое-то отношение к Миноге?

– Нет.

На самом деле – да, однако я почему-то не желал принимать это в расчет. Именно поэтому и высказал предположение о Хейварде.

Немногие посетители обратили на нас внимание, и уровень общего гама едва заметно снизился. И почти сразу же все вернулись к беседам и напиткам. Я сделал еще один, поменьше, глоток посредственного вина.

– Виноват. Нет, дело не в Ли, хотя она имеет к этому отношение, как и все вы. Дело в том, что буквально перед тем, как появился ты, до меня дошло, что со своим романом я зашел в тупик… И еще. Там, где обычно завтракаю, я видел человека, который напомнил мне Гути… И еще я много размышлял о том копе по фамилии Купер и понял: я должен, просто обязан выяснить, что стряслось со всеми вами на лугу.

– То есть… ты решил, что должен попробовать написать другой роман? Потому что, скажем, это то, что я…

– Нет.

На этот раз большинство голов повернулись в нашу сторону, и стало почти совсем тихо. Бармен вытянул шею, вглядываясь через толпу, и посмотрел на меня с сочувствием и любопытством. Я изобразил руками успокаивающий жест.

– Это событие на лугу – нечто непонятное, жестокое, судьбоносное, что-то вроде громадного, ошеломительного прорыва… так?

– Нет, согласно Мэллону.

– Потому что он хотел еще большего. Мэллон был человеком шестидесятых. Со своеобразным духовным рвением. Он хотел изменить мир, и ведь, согласись, Дон, в известной степени ему это удалось. Только никто этого не заметил, и длилось оно, изменение, не более пары секунд. Однако он это сделал. Мне, по крайней мере, видится именно так.

Олсон посмотрел в сторону, усмехнувшись:

– А знаешь, мне нравится твоя точка зрения. Мэллон изменил мир, но лишь на пару секунд. Круто. Но только не забудь, что единственные люди, кого удалось Мэллону убедить в этом, были четыре старшеклассника, два придурка и одна девчонка, влюбленная в него по уши.

– После чего вы все очень изменились. А один из придурков умер.

– Бретт Милстрэп был хуже мертвеца.

– Как это?

– Попробую объяснить, но позже. Если смогу, в чем, правда, сомневаюсь. Ну, а что там с Хейвардом? И кто такой Купер?

– С Хейвардом… Вы, ребятки, понятия не имели, с чем столкнулись. Даже моя жена и Гути толком не знали, что он собой представлял.

– Это как-то связано с его ангаром? Я тогда не говорил никому, потому что это казалось просто дичью, но, когда стоял там, у меня было твердое ощущение… будто он привязал к стулу раздетого ребенка. И именно поэтому – для ребенка – вытащил нож.

– Удивительно… – вырвалось у меня.

Мое восклицание поразило Дона больше, чем он хотел показать.

– Но ты же не хочешь сказать, что я прав?

– Ты абсолютно прав, – сказал я. – Мальчика звали Томик Миллер. Только его не было в ангаре, потому что к тому времени его не было в живых. Его труп, вернее, то, что от него осталось, был обнаружен в развалинах сгоревшего здания на Милуоки. В декабре шестьдесят первого. Не исключено, что Миллер был первой жертвой Кита Хейварда.

Олсон несколько раз моргнул и залпом выпил «Маргариту». Проглотив, он будто мысленно проследил движение алкоголя по пищеводу. Потом расслабился, оплыв на стуле, одна рука упала вдоль тела. Когда Дон вновь вернулся ко мне, показалось, что он вот-вот улыбнется.

– Серьезно?

– Я же сказал, удивительно.

Он покачал головой, будто бы увидел особенно убедительный волшебный трюк:

– Черт, как мне тогда хотелось стать невидимкой и тотчас выскользнуть из того жуткого сарая – оттого, что этот парень был просто гнусен. Именно этим я и хотел поделиться с Мэллоном: каким извращенцем на самом деле был Хейвард. Я слышал, как он пел своему ножу.

– Скорее всего, это тот нож, который ему подарил дядя. Тиллмен Хейвард. Как только узнаешь кое-что о Тиллмене, многое становится объяснимым.

– И что ты знаешь о Хейварде?

– За обедом, – сказал я.

* * *

– Может, есть такой ген, который отвечает за зло, – сказал я. – Отклонение в нормальной генетической структуре, которое проявляется значительно реже, чем ген кистозного фиброза или, скажем, болезни Тея-Сакса и большинства других заболеваний. С ним мог родиться Гитлер, и Сталин, и Пол Пот, да любой правитель-диктатор, который арестовывал и убивал как своих приближенных, так и обычных людей. Наверняка в каждом крупном городе живут три таких человека, в некрупном, наверное, один, и в каждом четвертом или пятом заштатном городишке – один: они считают, что другие люди – существа низшего сорта, не заслуживающие права на жизнь, и убивают, ранят, калечат или при любом случае пытаются унизить их, показать свое превосходство. Человек может превратиться в изверга из-за унижений и насилия в детстве, но мы говорим о людях, которые родились такими. Они – носители этого гена, и, к несчастью окружающих, ген активизируется. Просыпается. Называй как хочешь. Вот с чем вы столкнулись, когда познакомились с Китом Хейвардом.

– «Дурная кровь» [29]29
  «Дурная кровь» (англ. «The Bad Seed», 1956), другое название «Плохое потомство» – американский психологический триллер Мервина Лероя по одноименной пьесе Максвелла Андерсона.


[Закрыть], – сказал Дон.

– Именно. Другая точка зрения, которой придерживается большинство верующих: каждый человек от рождения порочен и грешен, но это изначальное зло. Изначальное зло, жестокая сатанинская сущность вечна, проистекает извне и существует сама по себе, независимо от людей. Мне же такой способ мышления всегда казался примитивным. Он избавляет от ответственности за свои действия. Хотя истинный христианин скажет, что я все переврал.

Мы сидели за угловым столиком в «Мурамото» на Кинг-стрит. Бармен «Губернаторской гостиной» порекомендовал нам это место и посоветовал попробовать азиатский салат из шинкованной капусты – блюдо, по виду напоминающее стог сена. Но салат оказался восхитительным, как и все остальное. Хотя к тому времени мы выпили изрядное количество первоклассного саке, я съел больше, чем мой спутник.

– Тебя малость развезло?

– Угу. Срыв Гути немного выбил меня из колеи. И все же я хотел прояснить кое-что. Зло – врожденная и чисто человеческая особенность или же это элемент окружающей среды, не свойственный человеку по природе?

– Попробую угадать. Мы с тобой за первый вариант? Поскольку мы гуманисты, к тому же гуманисты без предрассудков?

– Ты – может, да, – сказал я. – В последнее время я замечаю за собой некую двойственность. Хотя, что касается твоего дружка Хейварда, соглашусь: вариант номер один от начала до конца. И не только это. Хейвард, по-моему, типичный продукт передачи зла генетическим путем. Мощное психическое расстройство передается от поколения к поколению наряду с голубыми глазами и рыжими волосами. Вот, смотри, это мое, ага, у тебя тоже – что ж, добро пожаловать в семью. По-моему, именно так Джордж Купер разобрался в этом деле.

Палочками для еды я, как пинцетом, взял с черной прямоугольной тарелки крохотный деликатес такой свежести, что, казалось, вот-вот начнет извиваться.

– Так, а теперь, может, просветишь, кто такой Джордж Купер? Коп, правильно?

– Милуокский детектив по расследованию убийств, стаж работы двадцать шесть лет. Купер полностью распутал дело Сердцееда, однако так и не смог ничего доказать, к тому же у него не было ни одного свидетельского показания. Представь его разочарование.

Дон нахмурился, на лбу обозначились три глубокие морщины.

– А ты как об этом узнал?

– От самого Купера.

– Ты с ним говорил?

– Хотелось бы… Он умер лет девять-десять назад. Но я сделал кое-что получше. Поскольку считал, что смогу использовать в новом проекте его книгу, я изучил ее. Купер что-то должен был делать со своим разочарованием и потому записал все, что видел, что удалось собрать и сопоставить, все предположения, доказать которые ему не удалось.

– Вконец расстроенный коп написал книжку, утверждая, что Хейвард имел, так сказать, родственную сопричастность к Сердцееду? Через папашу?

– Через брата его папаши, Тиллмена. Именно на это упирал Купер. Он сошел в могилу, так и не доказав, что Тиллмен Хейвард был Сердцеедом.

– А почему я никогда не слыхал об этой книге?

– Купер не настолько хорошо владел стилем, чтобы печататься. Предложения он строил так: «Во исполнение моего расследования, департамент полиции Милуоки всегда вставал на моем пути в рамках проводимой политики». За пределами круга его семьи никто, кроме меня, не слышал об этой книге. Думаю, Купер даже не пытался опубликовать ее. Он хотел только оставить записи. Книгу нашла его дочь, делая уборку на квартире Купера после его смерти.

– Ты говорил с его дочерью?

– Нет, мы пообщались по имейлу.

– Извини, но как, черт возьми, тебе вообще удалось узнать о книге, которую никто не публиковал, никто не знал о ее существовании?

– Лет пять назад я шарил по eBay, и наткнулся: «В поисках Сердцееда», неопубликованная машинописная копия рукописи Джорджа Купера, вышедшего на пенсию детектива полицейского управления Милуоки. Шэрон Купер, его единственная наследница, думала, кто-нибудь захочет использовать книгу для исследования, и поместила объявление о продаже – как ей это удалось, знает только она. Двадцать семь баксов, торг уместен. Это был период, когда я не знал, за что взяться, и мой агент порекомендовал попробовать себя в документалистике. Вот так давнишнее дело Сердцееда пришло ко мне, все эти убийства в Милуоки, оставшиеся нераскрытыми. И ведь чисто случайно наткнулся на эту распечатку на eBay, здорово, да? Мне никогда в голову не приходило, что преступления Сердцееда могут иметь какое-то отношение к Спенсеру Мэллону. Я связался с Шэрон, но она не смогла ответить на мои вопросы. Ее отец не только никогда не говорил о том, что писал, он вообще не говорил о работе… Купер был коп старой закалки: непримиримый, недоверчивый, несговорчивый старый лис. Наверняка зачастую работал кулаками. Действуя своими методами, этот малый закрыл кучу дел, но дело Сердцееда не давалось ему в руки. Сводило его с ума. Он беспрестанно думал о нем.

– Но ведь он знал, что Тиллмен Хейвард виновен в убийствах.

– Настолько, насколько можно знать, не видя своими глазами, как тот совершал их.

– А что давало ему такую уверенность?

– Нутром чуял, но у Купера чутье было потрясающее. Он вышел на Хейварда, использовав перекрестные ссылки и сопоставляя с датами убийств отправления и прибытия поездов и самолетов из Милуоки. Адский труд, но версии с местными подозреваемыми были тупиковыми. Выяснилось, что этот тип приезжал из Колумбуса, Огайо, на поезде и прилетал на самолете за два дня перед тремя убийствами и отбывал таким же образом спустя день или два. Оставались еще три убийства, но Купер полагал, что Хейвард заплатил наличными за автобус, либо ехал на попутке, либо брал машину напрокат.

– Больше похоже на догадки, – сказал Дон.

* * *

Так оно и было, и, чтобы сгладить это впечатление, я попытался убедительно описать ощущение мощного, исключительного упорства, которое передавала рукопись Купера. Джордж Купер был не из тех, кто легко поддавался влиянию или же своим капризам, не было у него фантазий или иллюзий. Его умозаключения и версии держались на неусыпном, упрямом и безошибочном инстинкте копа. Обратив внимание на связь между приездами Хейварда и убийствами, Купер нанял осведомителей, чтобы выяснить, когда его подозреваемый хоть раз покупал билет на любой вид транспорта в Милуоки. Сигнал поступил. Расположившись с газетой на остановке в деловой части Колумбуса, Купер стал ждать. И когда сорок человек сошли с поезда, один из них, худощавого телосложения парень в шляпе и костюме в тонкую полоску, будто послал Куперу электрический импульс: мелькнув над верхним краем газеты, он с шипением вонзился в лоб детектива. От молодого человека за версту веяло глумливым, чистейшей пробы беззаконием. Купер понял: вот он, мистер Хейвард. Причем, парень был из тех, что любят нагло смотреть копам в глаза. От таких вот кулаки Купера невольно сжимались сами.

Среднего роста, лет тридцати пяти – тридцати восьми, симпатичный, если бы не нос, торчащий из-под полы фетровой шляпы, Хейвард покинул поезд, весело беседуя с женщиной в очках, с квадратным лицом, которая, догадался Купер, едва его знала. Пряди ее мягких каштановых волос были зачесаны за уши, как слишком длинная челка.

Новая знакомая Хейварда, заметно увлеченная им, могла не бояться. Сердцеед ни за что не станет угрожать этой девушке, он постарается даже не прикасаться к ней, разве что прикосновения помогут ему получить желаемое. Сердцеед своеобразно относился к жертвам: если они не были привлекательными, он особо не возился с ними. К несчастью, симпатичные заслуживали самых изощренных зверств. Хейвард что-то предлагал этой машинистке или учительнице, кем бы она ни была, – по-видимому, куда-нибудь прокатиться.

Купер свернул газету и пошел за парочкой, когда та просочилась сквозь толпу, подождал, пока джентльмен позвонил по телефону и вышел на послеполуденное солнце. Скромный голубой седан Купера с небольшой вмятиной на двери со стороны водителя дожидался чуть дальше по улице. Молодая женщина пустила мистера Хейварда в свою зеленую «Вольво», и Купер облокотился на капот седана, притворившись, что разглядывает путаницу железнодорожных путей, протянувшихся на полпути к бесконечности. Когда «Вольво» стартовала, он поехал за ней через деловой район города, затем на запад, к бульвару Шермана и в обширный район для нижнего и среднего сословий, где машина остановилась напротив двухэтажного желто-коричневого дома на лужайке с проплешинами. Усталого вида женщина и тощий мальчишка выскочили из узкой входной двери и спешно сбежали по трем бетонным ступенькам поприветствовать убийцу. Купер записал адрес и, вернувшись на станцию, нашел его в потрепанном справочнике. Еще через двадцать минут поисков он знал, что Уильям Хейвард, проживающий в желто-коричневом доме, работал в «Континентал Кен» и имел сводных сестру и брата – Маргарет Франсе и Тиллмена Брэди.

Маргарет Франсе, также известная как Марго, на криминальном учете не состояла. Чего нельзя сказать о ее младшем брате. Какое-то время Тиллмену Хейварду везло: он умудрялся не подпадать под классификацию «молодой совершеннолетний преступник», несмотря на жалобы десятка соседей о том, что сорванец занимается подозрительной деятельностью. «Этот парень плохо кончит», – было общее мнение, хотя до конкретных обвинений не доходило. На шестнадцатом году жизни судьба Тиллмена Хейварда переменилась.

Через неделю после своего дня рождения молодой Тиллмен попался на краже в магазинчике дешевых мелочей на бульваре Шермана: странно для человека его лет, поскольку вынести он пытался клей, гвозди, канцелярский нож и коробку кнопок. Когда полицейский, направленный к месту происшествия, спросил о цели хищения этих предметов, мальчишка сослался на домашнее задание, и полицейский, сделав предупреждение, отпустил его. Три месяца спустя домовладелец обратил внимание на движущийся свет в подвальном окне пустого двухквартирного дома на Ауэр-стрит, пошел туда и успел сцапать Тиллмена за воротник, когда тот удирал по лестнице из подвала. На этот раз его доставили в полицейский участок, больше для острастки, чтоб проникся серьезностью правонарушения. И опять обвинение не было выдвинуто.

Очередное доказательство того, что Тиллмен знал, как обезоружить стражей закона, появилось, когда разгневанная домовладелица на 41-й Вест-стрит сообщила, что подросток только что украл с заднего двора ее обожаемого абиссинского кота Луи цвета апельсинового джема. Через несколько минут два полисмена, выйдя из патрульного автомобиля, остановили мальчишку, торопливо шагавшего по бульвару Шермана с извивающимся мешком в руках. Ох, сказал парень, разве этот кот из того дома? Он был уверен, что этот убежал у женщины, которая живет сразу за бульваром Шермана, на 44-й Вест-стрит, и именно туда и направлялся, когда офицеры остановили его. О пропаже кота он узнал из объявлений, расклеенных на столбах, офицеры разве не заметили их? Прямо наказание какое-то, эти сбегающие коты…

На том все бы и закончилось, если б один из полисменов, человек несомненно жесткий и подозрительный, не приписал бы пары слов: «Понаблюдать за молодым человеком».

Прежде чем Тиллмен Хейвард навсегда исчез из полицейских протоколов, он был замечен еще в двух преступлениях: попытке изнасилования и скупке краденого. Альма Вестри, молодая женщина, обвинившая Хейварда в нападении на нее, сняла свои претензии за день до передачи дела в суд. Двое полицейских, которые инкриминировали Хейварду хранение сетки с крадеными норковыми шубами, своими руками погубили уголовное дело процессуальными нарушениями, и разгневанный судья снял все обвинения. Тогда ему был двадцать один год. По-видимому, Хейвард осознал, что ему несказанно повезло, и в дальнейшем успешно старался не привлекать внимания властей.

По-моему, детектив Купер был немного сумасшедшим. А после того как увидел Тиллмена Хейварда сходящим с поезда из Колумбуса, и вовсе сделался одержимым. Купер не накопал ничего, что могло бы убедить судью, но стал тратить едва ли не половину рабочего дня и большую часть свободного времени на поиски малейшей зацепки, которая помогла бы уличить единственного подозреваемого. В начале следствия Купер выдернул Хейварда прямо с улицы и привез на допрос, но тот проскальзывал сквозь каждую словесную ловушку. Он улыбался, был вежлив и терпелив, выказывая желание помочь следствию. Допрос, похожий на фарс, тянулся два часа и не принес никаких результатов, разве только дал понять Тиллмену, что милуокский детектив страстно желает засадить его за решетку. Впоследствии Купер довольствовался только наблюдениями.

Оба его шефа – отдела расследований и отдела полиции, – возможно, полагали, что их ведущий детектив допустил просчет, но доверяли его чутью и долгое время позволяли Куперу делать что хочет. Когда сытый по горло напарник Купера попросил перевода, они отдали его в пару к другому детективу, разрешив Куперу работать в одиночку. Сердцеед был высшим приоритетом отдела по расследованию убийств, и, понадеявшись на методы Купера, начальство решило ждать и наблюдать.

У детектива Купера выработалось чутье на те дни, когда Тиллмен Хейвард планировал показаться в доме брата. Интуиция порой гнала его к желто-коричневому дому, чтобы увидеть непринужденно прогуливающуюся фигуру в брюках и белой майке, вороватый силуэт в шляпе, мелькнувший в проеме окна или пересекающий задний двор. К глубокому огорчению Купера, эти мимолетные видения являлись, по сути, единственными результатами наблюдения, которое ему разрешили вести. Хейвард тоже обладал великолепными инстинктами. Он знал, когда не надо высовывать носа из своей комнаты, а когда – из дома. Засев на чердаке в доме напротив, Купер проводил двенадцать, пятнадцать часов в день, напряженно вглядываясь вниз – на унылый задний двор и выходящие на него окна, но его цель появляться отказывалась.

Старый коп был уверен, что Хейвард пользовался задней дверью и узеньким проулком. Порой детективу удавалось заметить силуэт, стремительно мелькнувший в пролете двери и растаявший в темноте двора. Но куда он уходил, что его манило? Джордж Купер побывал в каждом баре, закусочной, буфете в радиусе мили, показывал фото Хейварда полутора сотням барменов. Кое-кто сказал: мол, точно, время от времени вижу этого парня, заходит раза три в неделю, потом пропадает на месяцы. Или: о, этот? Любит дамочек, да и у них успехом пользуется.

Как-то раз оживленным вечером в забегаловке «Щедрая рука» на Брэди-стрит бармен, вглядевшись в толпу, подметил знакомый нос, торчащий из-под полей знакомой шляпы. Он вспомнил просьбу детектива, порылся в ящике, отыскал визитку, набрал номер и доложил, что человек, которого Купер искал, у него в баре. Поскольку мобильных телефонов тогда не было, бармен набрал указанный на визитке номер убойного отдела центрального управления. Когда Куперу сообщили о звонке, он находился в помятом голубом седане на пути из своей квартиры к дому с чердаком, сердитый и мрачный, как никогда.