Текст книги "Темная материя"

Автор книги: Питер Страуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Такие, как ты, есть в «Кто есть кто». Такие, как я, даже не в курсе, где кого искать. Как он, кстати, выглядит?

– Красный толстый двухтомник, похож на энциклопедию.

– Даже в глаза не видел.

– Мог спросить в местной библиотеке. Вспомни, Ботик, когда я давал тебе свою визитку, разве не сказал, что можешь звонить когда захочешь?

– Сказал, только я подумал, это ты так, из вежливости. Но была еще одна проблема. До этого последний раз я видел тебя, когда вы с Миногой вот-вот должны были уехать в Нью-Йорк поступать в колледж, и все такое. С тех пор ты стал знаменитостью. Твое лицо на обложке «Тайм». И у тебя денег куры не клюют. С какой стати кто-то вроде тебя захочет говорить с таким, как я? Блин, да когда я думал о тебе, я чувствовал себя таким зашуганным.

– Напрасно.

В глубине души, однако, я не особо расстраивался, что Ботик не набрался смелости пойти на сближение. И тут кое-что пришло мне на ум.

– К тому же у тебя был номер моего телефона, его дала тебе Ли, верно? Ты просто не захотел позвонить.

– Нет. Минога никогда не давала мне твоего телефона, только адрес. Но я даже ей писем не писал.

– А что так?

– А оно ей надо? – Он сказал так, будто это очевидно даже для такого олуха, как я.

Джейсон повернулся к Дону Олсону:

– Как ты его нашел?

– Я ж сидел. А в библиотеках многих тюрем есть эти писательские справочники. В нем не было номера его телефона, зато был адрес его агента. Ну, я написал агенту, тот, наверное, позвонил Ли, а Ли сказал: «Это классный мужик», и агент написал мне в ответ, присовокупив нужную информацию. И все дела.

– Ну, я рад, что сегодня это наконец произошло. А вы, ребята, поди, не знаете, что я завязал лет пять-шесть назад.

– Завязал? – переспросил Дон. – Зашибись.

– Мне осточертело воровать всякую дрянь, я начал чувствовать, что моя превосходная репутация вот-вот треснет. И устроил себе маленький тест.

– Что за тест? – спросил я.

– Зашел в канцелярский магазинчик и попытался стянуть степлер, поскольку мой старый сломался. И чуть не попался. Не заметь я менеджера, пялившегося из-за витрины, меня б наверняка сцапали. Вот так я понял, что пора менять род занятий.

Боутмен недолго жил в нищете в поисках себя, читая объявления о работе. Вскоре он понял, что умеет только одно. Конечно, он мог бы показывать владельцам магазинов или менеджерам способы уберечься от таких, как Джейсон Боутмен, и тем зарабатывать. Он мог бы научить людей закупоривать дыры, через которые такие, как он, проползают порой в буквальном смысле слова.

– А дело было так, – рассказывал Боутмен. – Прихожу в университетский кооператив. Говорю менеджеру: стойте и наблюдайте за мной. Вы, черт возьми, глазам своим не поверите. Ставлю его на втором этаже у касс, напоминаю, чтоб глядел в оба, и берусь за дело. Он, значит, глядит на меня в оба, а я брожу туда-сюда, что-то беру, потом кладу на место. У меня на спине рюкзачок, но со стороны не понять, сую я туда что-то или нет. Через пятнадцать минут подхожу к нему и спрашиваю: «Ну как?» «Что «как»? – говорит. – Вы ж ничего не делали». – «Интересно, – говорю, – я ж только что умыкнул вашего хлама на пять сотен баксов». И начинаю выгружать карманы, вытаскиваю товар из-под рубахи, из штанов, носков, башмаков и, наконец, из рюкзачка. Книги по искусству, руководство по отчетности, авторучки, шарфики с барсуком [41]41
  Барсук – символ штата Висконсин.


[Закрыть], лампа-барсук, галогеновые лампочки: можете пересчитать и вернуть на полки. Возможно, меня больше не хранила магия Спенсера Мэллона, но никто не скажет, что я был плохим вором. «Боже, – говорит этот тип. – Вы украли все это прямо у меня на глазах?» – «Ничего я не крал, – говорю. – Я просто показал, что мог бы. В прежние времена, еще за три менеджера до вас, я частенько выходил из этого магазина с двойным набором того, что сейчас перед вами. И пока я учил вас жизни, приметил двух пацанов, занимающихся тем же, только не так ловко. А еще ваш кассир как-то странно обращался с выдвижным ящиком кассы». И я показал ему, о чем речь. Мы шуганули малолетних воришек из-за стеллажей, подонок-кассир двадцать минут спустя уже двигался в сторону КПЗ, а я получил должность на шесть сотен долларов в неделю. В общем, тот менеджер, вне себя от счастья, написал рекомендательное письмо, выбил мне должность консультанта в большом супермаркете и сети бакалейных магазинов, так что теперь я президент ООО «Держи вора».

Закончив рассказ, Боутмен спросил меня:

– А над чем ты сейчас работаешь?

Самый невинный вопрос, с которым люди обращаются к писателям, когда едва знают их и не имеют ни малейшего понятия, что сказать этим странным созданиям.

– Если, конечно, хочешь говорить об этом, – добавил Боутмен, словно исправляя оплошность.

Что сказать, как ответить? Я выбрал самый простой, урезанный вариант:

– Какое-то время я подумывал написать документальную книгу о том убийце из Милуоки, Сердцееде. Потом пробовал работать над новым романом. Продвигался он с натугой. Наконец произошло кое-что, напомнившее мне о Гути, и прошлое нахлынуло на меня. Случившееся тогда на лугу, по-моему, оказалось настолько жизненно важным для всех нас, что я не могу не заняться этим. Я понял, что обязан разобраться. Очень кстати появился Дональд, едва выйдя из тюрьмы. Мы договорились, что он немного поживет у меня – пока не обустроится, – если расскажет все, что удастся припомнить о том дне. В основном о Мэллоне.

В задумчивости я сделал большой глоток из стакана.

– И Дон очень помог: устроил встречу с бывшей Мередит Брайт.

– О, Мередит, – вздохнул Боутмен. – До сих пор голова кругом, когда думаю о ней.

– Боже тебя упаси встретиться с ней снова, – сказал я. – А если придется, распрощайся как можно скорее. Кстати, она по-прежнему производит потрясающее впечатление. На первый взгляд.

– Ну и как, она рассказала тебе все, что помнит о том дне?

– В деталях, – ответил я.

– И Гути тоже?

– И Гути поведал кое-что интересное.

– Да, хотелось бы и мне припомнить еще что-нибудь об этом, но, по-моему, без толку. Я рассказал все, что помню, когда мы с тобой встретились у «Пфистера».

– Да. Мертвые дети.

– Мертвые дети повсюду. Высоченная башня из детских тел…

Он скривился и прикрыл лицо ладонью.

– Не надо напоминать… Всегда было тяжко держать это в голове. Теперь, когда думаю об этом, кажется странным… Я спрашивал себя, что же обрету, если завяжу с воровством и займусь антикриминальным бизнесом. Покой, представьте себе. Я ведь всю жизнь даже не подозревал о его существовании, думал, это такая сплетня, которой кормят сосунков, а как только начал превращаться в старика и перестал вламываться в магазины и гостиничные номера, – вот он, покой!

– А не угостить ли нам обедом этого божьего одуванчика? – предложил Олсон.

– Хорошая мысль, – согласился я.

Будто не услышав нашего обмена репликами, Джейсон Боутмен обмяк в кресле, опустил взгляд на руки, сомкнувшиеся вокруг стакана – уместившийся на складке живота, он напоминал кружку для подаяний. Начинало темнеть, и редкие волосы на бледной коже головы Джейсона казались серебряными.

– Погодите. Когда очень волнуюсь, я вспоминаю о том случае, – обратился Боутмен к своим рукам, стакану и животу. – Не каждый раз, но иногда. Было в этом что-то поистине ужасное.

Он посмотрел на нас.

– Мое название всему этому… Я назвал это…

Он покачал головой, поднял стакан, опустил, не отпив. Снова помотал головой. Будто странный, дрожащий дух вошел в Боутмена, меняя его черты, замораживая язык.

– И как ты назвал это? – спросил я.

Дрожащий дух перевел глаза Ботика на меня, набрал полный рот пива, проглотил и вновь стал Джейсоном Боутменом:

– Темная материя.

– Темная материя? Это же научный термин – невидимая субстанция?

– Нет, тут другое.

Боутмен скорчился в кресле и медленно обвел взглядом комнату, будто убеждая себя, что его горшочки и шестидюймовый рядок компактов на своих местах.

– Я ни в чем до конца не могу быть уверенным, когда дело доходит до этой… м-м-м… темы. Я о том, что произошло со мной на озере Мичиган и позже, на берегу. Я так до сих пор и не знаю, где именно. Случившееся нельзя назвать даже странным, это по ту сторону понятия «странное».

Он повернулся ко мне:

– Это пришло ко мне из того самого места, откуда и башня мертвых детей, но чуть дальше – от самого конца, с самого дна, где все-все, что мы знаем или о чем беспокоимся, вытекает тоненькой струйкой и уже больше не значит ничего. Вот что меня сломило. Я понял, что ничто не значит больше, чем все остальное.

Ботик повернул голову к Дону:

– Это о тебе. Тебе и Мэллоне. Ты знаешь, как страстно мне хотелось того, что получил ты. Я бы все отдал за то, чтобы Мэллон выбрал меня. В ту единственную ночь в Милуоки я чувствовал, что в самом деле мог бы получить вторую возможность. Хочешь послушать, что случилось? Ли, это пришло с луга, я уверен. Просто путь туда у меня получился намного, намного дольше, вот и все.

– Пожалуйста, расскажи, – сказал я.

– С тем, что получил я, жить тоже было не просто, – сказал Дон. – Чтоб ты знал.

– Заткнись и слушай, – скомандовал Ботик.

Темная материя

Прежде всего, нам необходимо понять, начал Ботик, что у него свои отношения с озером Мичиган. Для Ботика озеро неразрывно связано с отцом, но не в хорошем смысле. К озеру Мичиган отец уезжал на работу, а его жена и сын оставались в Мэдисоне: озеро отнимало у него папу. Частенько по вечерам Чарльз Боутмен звонил и говорил, что слишком устал, чтобы ехать домой, и завалится спать в мастерской. Иногда папа был пьяным, когда звонил оттуда, пьяным и радостно возбужденным – старик был настоящим жизнелюбом. Изредка, когда трубку снимал Ботик, он слышал фоном за нечеткой речью отца музыку и смех. Естественно, иногда Джейсону разрешали приезжать в Милуоки и околачиваться у эллингов, которые арендовал отец. Без Ширли папа держался намного раскованней, и с ним было весело тусоваться. Чарли Боутмен строил лодки и продавал их богатым заказчикам, но по-настоящему любил он только тусоваться. Так что озеро Мичиган символизировало и отсутствие отца, и бурный, бесшабашный разгул, в который пускался старик на его берегах.

Да и само озеро казалось Ботику каким-то особенным. Оно совсем не походило на озера Мендота и Монона, рядом с которыми он рос, озеро Мичиган напоминало океан. С того берега Мендоты, где находился кампус, просматривались шикарные дома на другом берегу, а у Мичигана будто не существовало противоположного берега вовсе. Оно просто уходило дальше и дальше, милю за милей, бледно-зеленое у берега и матово-голубое, холодное на глубине. Там озеро Мичиган переставало притворяться славным, дружелюбным водоемом, как Мендота или озеро Рэндом, и являло истинное лицо, зверское, лишенное всяких чувств, кроме тупого упорства. «Я, я, я». Вот что оно твердило, когда ты заплывал настолько далеко, что терял из виду берег. «Я, я, я. А не ты, не ты, не ты». Не придашь этому значения – пропадешь, без вариантов.

В Милуоки был случай – погиб ребенок, оставленный на Мичигане без присмотра на ночь в парусной шлюпке весной 1958 или 1959 года. Ботик припомнил рассказ отца о том, что нужно делать, чтобы не попасть врасплох, как тот несчастный малыш. Вот только знаете что? Почти такая же чертовщина приключилась с Ботиком Боутменом на одиннадцатом году жизни, через пару месяцев после того, как Чарли Бутмен ошарашил известием о том, что любит эту девицу, Брэнди Брубейкер, и отныне намеревается жить с ней и лишь изредка приезжать в Мэдисон. Гром среди ясного неба. С отчаяния Ширли несколько лет крепко пила, а маленький Боутмен оказался предоставлен самому себе.

Как-то ночью он совершил поистине идиотский поступок: вышел на дорогу и вытянул руку с поднятым большим пальцем. Бог милосерден к дуракам, и с двумя пересадками он доехал до Милуоки. Беда в том, что Ботик толком не знал, где находятся отцовские мастерские и навесы для лодок, поэтому начал искать их в нескольких милях севернее, у причалов для яхт в самом Милуоки, а не в Кадахи, месте не столь шикарном. Одиннадцатилетний Ботик полагал, что, если доберется до места, где есть лодки, он увидит эллинги отца или спросит кого-нибудь, где они. Ведь все знали Чарли Боутмена. Эй, ведь этот парень – душа компании и первоклассный корабел. Вот только Ботик никак не мог найти кого-нибудь, кто знал его папу. Темнело, хотелось есть, в душе росло отчаяние. Он решил позаимствовать маленькую яхту с какого-нибудь причала, выйти на озеро и двигаться вдоль береговой линии до тех пор, пока не покажутся знакомые здания. Он протопал по берегу огромного озера несколько миль – как выяснилось, не в ту сторону – и наконец набрел на швербот «Санфиш», пришвартованный на частном причале у подножья крутого утеса с длинным пролетом вырубленных в камне ступеней.

Ботик спрыгнул на причал, отвязал яхту, наладил парус и сразу же поймал умеренный бриз, который вывел его на открытую воду. После этого все пошло не так. Хотя мальчик был неплохим моряком, он слишком удалился от берега и в сгущающихся сумерках потерял его. Городские огни служили грубым ориентиром, но через пару часов бесцельного лавирования галсами ему показалось, что он видит маленькие яркие искры, подмигивающие со всех сторон. Пал туман. Ботик знал, что отошел далеко в открытые воды озера, но не имел понятия насколько, к тому же, как последний идиот, забыл взять с собой компас. Наконец он убрал парус, лег на неудобное дно швербота и, обессиленный и переволновавшийся, впал в забытье. Холод и голод по капельке вытягивали из него жизнь. Каждый раз, когда он просыпался, его одолевали галлюцинации. Ему грезилось, что его заперли на ночь в большом универсаме, «Санфиш» несет его меж обильных рядов, а он выхватывает с полок рубашки и свитера, лампы и подносы для посуды, дуршлаги и горшки.

Наутро, в десять часов, из густого тумана выплыл патрульный катер, трогая пространство лучом поискового прожектора, как щупом, и передавая звуковые сигналы, которых Ботик не услышал, пока поисковое судно едва не врезалось в швербот. Офицер патрульного катера спустился к мальчишке, завернул его в одеяло цвета тумана и передал напарнику. Тот сказал:

– Эх, дурилка, надеюсь, ты когда-нибудь оценишь, как крепко тебе повезло.

Две ночи в больнице, и такое чувство, будто силы вытекали из него густой тягучей струей, как масло из машины. Отец рвал и метал, а мать прямо в тапочках примчалась на автобусе в Милуоки и увезла его. Он и вправду оценил везение: семья, которая жила в особняке над утесом с высеченными ступенями к пирсу, из сострадания к мальчику не стала предъявлять обвинение в краже яхты. Когда люди интересовались мотивами его поступка, он всегда отвечал:

– Да просто, наверное, хотел еще раз увидеть папу…

* * *

– И до сих пор это единственное объяснение, – сказал Боутмен. – Но когда я второй раз вышел на озеро Мичиган в украденной лодке, сюрприз для папы в мои планы не входил. Я полагал, мне удастся воссоединиться с тобой, Кроха, и Спенсером Мэллоном. Я думал, что мне дадут вторую возможность!

Он поднялся.

– Если собираетесь угостить меня обедом – не будем откладывать. Я проголодался, а на Вильямсон-стрит есть славное местечко под названием «Солдат Боб». Карибская еда. К тому же можно немного размяться – прогуляться туда пешком.

* * *

Когда мы входили в «Солдат Боб», я подумал, что как раз из-за таких заведений я добавил «плохие рестораны национальной кухни» в список учреждений, массово расплодившихся в подобных местах. Аспирантка, подрабатывающая официанткой, встретила нас, и мне вдруг стало не по себе: почудилось, будто она прочитала мои мысли. Продолжая улыбаться, девушка провела нас к столику в дальнем углу.

Боутмен жестом предложил нам садиться лицом к большому окну с видом на полное людей патио.

– Ребята, заказать вам что-нибудь выпить? Вас, по-моему, жажда одолевает.

Мы удивили официантку, уловившую запах алкоголя. Она приняла нас за потешных старых выпивох, прожигающих свои закатные годы. Мы расселись, и окно за спиной Джейсона Боутмена превратило его в темный силуэт.

– Мне только воду, – попросил я. – И плесните туда немного водки.

Блестяще изобразив услужливое повиновение, которое никоим образом не подразумевало, будто она нашла в этом что-то смешное, официантка повернулась к Боутмену.

– «Багровую жадину», – сказал он.

– Что? – спросил Дон.

– То, что здесь подают, – ответил Ботик. – Фруктовые напитки. Вкуснятина. А еще обожаю «Анестезию».

– Спасибо вам, добрый господин, – сказала официантка.

Она решила, что мы все трое идиоты.

Я сказал:

– Ну, если здесь пьют это, тогда я поменяю заказ и попрошу то же, что и моему другу. «Багровую жадину». Справитесь?

– Конечно, сэр. – Ее улыбка словно застыла.

– Тогда и мне, – подал голос Дон. – Только мне «Анестезию».

– Через секундочку принесу меню, – сказала она и умчалась.

– Хорошо хоть, не сцапал ее запястье, как в наручники, и не требовал назвать свое имя, – сказал я.

– Я бы попросил в моем присутствии избегать слова «наручники», – сказал Ботик.

– Я проделал большой путь, – объяснил Олсон застывшей тени, в которую превратился Ботик. – Как только добрался до Чикаго, позвонил Ли и спросил, можем ли мы встретиться у «Дитка». Таким вот был мой первый день на свободе, и я, пожалуй, был грубоват с нашей официанткой. Такая симпатяга. Вот как эта крошка.

– Знаете, что я понял буквально на днях? – спросил Ботик. – Все молодые красивы.

Оттого, что видна была лишь половина его лица, заявление прозвучало загадочно.

– Верно подмечено. И пожалуй, так оно есть.

Девушка вернулась с напитками и меню, а чуть позже мы заказали фриттер с моллюсками, жареную зубатку, жареных креветок и вяленую свинину.

– Итак, мы славненько устроились. Джейсон, можешь рассказать, как во второй раз украл лодку и отправился в плавание по Мичигану. Почему ты полагал, что тебе удастся увидеться с Мэллоном и Доном? Ты был пьян?

– Ничуть. Хотя тогда я поддавал будь здоров. Но только не в тот вечер. Я жил в «Пфистере» и работал там. Как-то вечером после ужина захотелось просто прогуляться по берегу. Стояло лето, дни были долгими, и у меня еще оставался час светлого времени. От «Пфистера» я поднялся по Висконсин-авеню, прошел мимо памятника жертвам войны через парковку и свернул к пристани для яхт, которая виднелась вдалеке. Не успел я дойти до нее, как понял, что со мной происходит что-то странное.

Голос Джейсона, почти такой же, как в юности, плыл от чуть размытого силуэта на фоне светлого окна. Отдельные черты становились отчетливыми, лишь когда он поворачивался к кому-то из нас или наклонялся вперед. Мне отчего-то подумалось, что Ботик облачен в саван и пытается скрыть свой печальный образ.

Темная материя II

Голоса летели к нему с воды, рассказывал Ботик, словно где-то стал на якорь океанский лайнер и все пассажиры высыпали на палубы и радостно галдели. Определенно это был шум большой толпы, шум вечеринки. Такое ни с чем не спутаешь. Хотя все неправильно; так не бывает. Звук далеко разносится над водой, это знает каждый, но не настолько же. Он не видел судна, значит, до него не меньше мили. На таком расстоянии можно что-то услышать, но не так отчетливо, а лишь едва-едва. Однако сквозь шум пробивались голоса, и он мог даже различить отдельные слова. Женщина что-то кричала и смеялась, мужчина снова и снова повторял звучным тенором приказ или команду. Все остальные болтали и невнятно тараторили во всю силу своих легких. Пронзительный смех резанул слух совсем рядом, будто лайнер подошел ближе. Ботик услышал, как звонкий мужской тенор произнес: «Мне надо то же, что и тебе», и голос унесся назад к воде.

Вечеринка закончилась. Лайнер ушел. Что бы это ни было, все исчезло, упала тишина.

«Мне надо то же, что и тебе»?

Ботик пошел дальше. Причал казался недостижимо далеким. Слуховая галлюцинация, если это была она, растревожила его. Он остановился на объяснении, что ветер или необычное свойство воды каким-то образом принесли голоса за десять-пятнадцать миль. Он слышал вечеринку на пароме, а не на океанском лайнере, люди веселились, входя в раж и понемногу теряя разум. Такое бывает на праздниках, но Ботик чувствовал в этом веселье что-то дьявольски безрассудное, даже демоническое. И обрадовался, что он не на том пароме сейчас.

И вот Ботик достиг дальнего узкого конца огромной автостоянки за музеем искусств. Оставалось миновать полосу садов, зеленую лужайку и пруд с утками. Далее начиналась гавань для яхт – сложная система длинных изгибающихся причалов, усеянных сотнями прогулочных катеров: некоторые с тонкими мачтами, другие более массивные, широкие, несущие рулевые рубки, как строгие белые шляпы. Лодки покачивались на ветру, которого он не ощущал. Озеро Мичиган накатывало синими волнами, увенчанными барашками сверкающей пены. Ботик переступил бетонное ограждение стоянки и опустил ногу на пружинистую траву.

Рев голосов взорвал воздух, истерически, жутковато засмеялась и взвизгнула женщина. Мужской тенор медно протрубил: «Мне надо то же, что и тебе».

Ботик застыл на месте – звуки исчезли. Воровское чутье подсказывало вернуться в отель, собрать вещички и двигать из этого города.

Он опустил на траву вторую ногу. Джейсон Боутмен не позволит шуткам природы пугать его. Вид множества причалов воодушевил его, напомнив папу: яхты Чарльза Боутмена были красивыми, каждая – Ботик теперь понял это – произведение искусства, как гитара ручной работы из красного и орехового дерева, в каждый блестящий дюйм которой вложен уверенный и кропотливый труд. Будет настоящий кайф увидеть парочку таких, покачивающихся у причала на частной – разумеется – пристани. Почему бы не взглянуть?

Инстинкт самосохранения настойчиво призывал его вернуться в отель, выписаться и сесть на первый же поезд, отправляющийся из города. Ну не странно ли? Какие-то дикие непонятные звуки, прилетевшие с воды, и он чуть не сбежал отсюда.

В каждом из нас сидят два человека: один говорит «нет», а второй – «да»; один говорит: «О господи, не вздумай ходить туда, даже не прикасайся к этому», а сожитель, что порисковее, говорит: «Да ладно, все у тебя выгорит, не дрейфь, попытка – не пытка». Ботик обычно слушался второго, хотя первый четыре или пять раз удерживал его от попадания в ситуации, схожие с зыбучим песком. Его долгая карьера на темной стороне закона подкреплялась убеждением, усвоенным в юности: никогда не ввязывайся в дело, не будучи уверенным, что сможешь вовремя выскочить. Взвесь все «за» и «против»…

Однако на этот раз он ничем не рисковал, а значит, и терять нечего. Странные звуки разбудили мистера Пошли Скорей Отсюда, но беспокойство этого парня было преувеличенно и бессмысленно. Ботик решил не обращать внимания на его истерические вопли и разобраться с ним – если удастся – попозже.

Нельзя отрицать, что трубный глас и визгливый смех затронули его более осторожное и, наверное, мудрое «я», молчаливое, забившееся в угол шкафа. Его растревожил внезапно налетевший и тут же исчезнувший запах: озон, и мокрый гранит, и едва уловимый душок разлагающейся плоти, а еще тонкий аромат, навевающий мысли о бескрайних просторах незнакомых мест, об электричестве, пронизывающем черноту далекого космоса…

В свете угасающего дня, решая, как поступить, Ботик подумал: «Черт, что-то в этом озере не так». Однако он двинул к отдаленному причалу, на ходу составляя план: угнать яхту, которую построил его отец, выйти на большую воду Мичигана, который однажды едва не погубил его, и там, вдали от берегов, принять то, что его ждет. Ботик оглянулся через плечо и увидел, как из стремительного завихрения воздуха возник человек, знакомый по вечеринке в доме «Бета Дельт» и по самому знаменитому роману Ли Гарвелла.

Появление из ничего и ниоткуда, из завихрения воздуха, из бескрайнего черного космоса, запах которого Ботик только что уловил, настороженного человека в опрятном сером костюме и стрижкой «под ежик» лишь подстегнуло Ботика. Лежавшая рядом с незнакомцем большая темная собака с толстым черным кольцом шерсти вокруг шеи и хвостом, как сабля, вскочила и повернула голову, чтобы ухватить Ботика взглядом внимательных сверкающих глаз. Он мог сколько влезет думать о сборе пожитков и о том, чтобы поспеть на поезда к сытым, сонным маленьким городам, но вернуться в «Пфистер» он не мог. Пути назад не было.

И вот агент, можно называть и так, наблюдал за Ботиком, а собака совсем не напоминала настоящую. Если вы спросите Ботика, это его порядком напугало. Агент и его шавка взялись оттуда же, откуда и шумы, что могли – или не могли – доноситься с палубы крупной частной яхты, на которой народ пустился в пьяный разгул.

Если человек кричит: «Мне нужно то же, что и тебе», значит ли это «ты мне нужен»? Означают ли его слова «я хочу тебя»?

Ботику пришлось обойти пруд. Трава казалась жесткой, как щетина. Когда он подошел, утки захлопали крыльями, а когда миновал пруд и оглянулся, они продолжали так же плавать – с поднятыми крыльями, будто пластмассовые игрушки. Агент фланировал в сорока футах позади, уделяя внимание не столько Ботику, сколько свирепого вида собаке.

Небо потемнело. Облака прекратили стремительное скольжение и сразу стали казаться нарисованными на ровной, жесткой поверхности. Уходящий свет, такой тусклый, что виделся почти голубым, не хранил ни капли тепла. Воздух вокруг причалов будто застыл. Трава под ногами стала сухой и ломкой. Сделав еще два хрустящих шага, Ботик удивленно наклонился и присмотрелся.

Словно сошедшие с конвейера, стебельки торчали из чуть выступающих шишечек-конусов темно-коричневого пластика. Закругленными вершинами конусы напоминали крошечные вулканы. Ботик аккуратно, чтобы не порвать, потянул травинку из конуса. Однако зеленый стебель отделился легко, с металлическим щелчком, а из кратера вылетело крохотное облачко. Он поднес к лицу выдернутый стебель и смотрел, как тот съеживается в руке. Когда травинка сделалась похожей на пожеванную зубочистку, Ботик бросил ее, поднялся и продолжил с хрустом шагать, пока не достиг белого бетона на краю пристани.

Сойдя с лужайки, он заметил, что оставленный след становится бледно-коричневым, и оглянулся. Вдоль всего берега утиного пруда его путь был отмечен мертвой, песочного цвета травой. На тротуаре тип в сером костюме раскрыл ладонь параллельно земле и приподнял на пару дюймов над землей. Огромная собака, выполняя команду, задрала хвост, обнажила острые зубы и побежала. Будто выжженная, фальшивая трава умирала под лапами, аккуратные следы потянулись к Джейсону Боутмену. В двадцати футах от него собака остановилась. Тусклой, неподвижной синевой застыл воздух. Большим усилием воли заставив себя стоять на месте, Ботик разглядывал зверюгу. Она напоминала набивное чучело на колесной тележке. Жесткий воротник шерсти казался искусственным, вот только Ботик отчетливо видел каждый жуткий белый зуб в розовой пасти, совсем не походившей на резиновую.

Воздух разбудили хлопанье крыльев и птичья песня, и Ботик посмотрел вверх. Над головой плыл жаворонок, держа курс на него. От пылающей жизнью, победоносной, пылкой и трепетной песни у Ботика едва не остановилось сердце, он лишь успел подумать: «Эта проклятая жизнь полна счастья». И тотчас, так же внезапно, как и появился, жаворонок исчез.

А как, спросите вы, он узнал, что это жаворонок? Наверняка скажете, он ошибся. Этот Ботик ведь был конченым бандитом, а не орнитологом. Он разве не знал, что на этом континенте жаворонков никогда не видели? Что здесь они просто не водятся? Он видел ласточку-касатку. Ну-ка, еще раз отгадайте, ребята. Когда Ботик наконец вернулся домой после встречи с темной материей, он поискал в энциклопедии слово «жаворонок». Птичка с удлиненным коричневым тельцем, черными полосками над крыльями и серовато-белым брюшком. Прилагалась и картинка, и это была птица, которую он видел, точь-в-точь. И знаете, та песня, та мелодия, которую пел жаворонок… В общем, все, что он мог сказать, – он слышал ее, и это было что-то,вот такие дела.

«Как жаль, что меня там не было», – подумал я.

В синеватых сумерках под слепящим солнцем, с тающим воспоминанием о жаворонке Ботик вышел на длинный изгибающийся слип и через несколько минут высмотрел отцовскую яхту – маленький шлюп с ярко-желтым нейлоновым треугольным парусом, обвисшим на мачте. Чтобы убедиться в своей правоте, он опустился на корточки у края причала и присмотрелся к самой верхней секции корпуса. На положенном месте обнаружилась отцовская, чуть выгоревшая метка «Ч. Боутмен, 1974» рядом с его товарным знаком – буквами «Ч» и «Б», начертанными без пробела так, что смахивали на литеру неизвестного алфавита. Но на самом деле особой нужды искать логотип не было: шлюп имел хорошо узнаваемый опрятный вид в стиле «немецкий порядок во всем», свойственном изделиям Чарли Боутмена. Стоит увидеть хоть одно, и точно знаешь: суденышко вдобавок ко всему будет дьявольски проворным. Странно, если задуматься. Человек, жизнь которого представляла собой шумный праздник, человек, который пребывал в крепком подпитии день напролет, не признавал авторитетов и относил себя к рабочему классу, – создавал совершенные суда, становившиеся, по сути, игрушками для богатых людей. Бедные могли научиться ходить под парусом, если росли в правильных местах, но, чтобы купить изделие Чарльза Боутмена, нужно иметь много денег.

Шлюп удерживал только один швартов. Спинакер следовало спустить и уложить в небольшой мешок, называемый «черепахой», однако вместо этого он свисал с мачты, как тряпка. Хозяин, по-видимому, в спешке вернулся к причалу, выскочил, привязал швартов и рванул куда-то, намереваясь вернуться к своей посудине как можно скорее. Но где же грот? Спешащего хозяина не наблюдалось. Да и вообще, не видно ни души, кроме странного существа с внимательной собакой: оба по-прежнему не сводили с Ботика глаз.

Мир вокруг казался неправильным. По Мемориал-драйв не летели машины, на дорожке не видно бегунов, утки испуганно замерли под изломами крыльев, и, насколько мог видеть Ботик, город выглядел вымершим. Огни светофоров горели красным. А вся громадина озера налилась густой синевой, как кровоподтек.

Он вспомнил, как в детстве украл швербот с частного причала, как искал отца, и ему снова захотелось бежать прочь.

Словно из распахнувшегося в пространстве окна, на него выплеснулся хриплый шум вечеринки: жуткий визг-смех, голос с интригующим, агрессивным заявлением. Когда он протрубил ту же фразу, все вновь исчезло, будто окно захлопнул ветер или гигантское радио внезапно потеряло сигнал. В наступившей тишине зазвучали два голоса. И хотя Ботик не мог разобрать слов, голоса показались знакомыми, более чем знакомыми – дорогими и близкими, голоса ангелов-хранителей его детства. Ботик понял, что нельзя упустить ни одного слова. Их появление означало: они вернулись ради него, они разыскивали его. И поэтому просто необходимо расслышать, что они говорили.