355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Питер Страуб » Глотка » Текст книги (страница 20)
Глотка
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 17:58

Текст книги "Глотка"


Автор книги: Питер Страуб


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 53 страниц)

– Ну, – сказал я и улыбнулся. Я никогда ни с кем не разговаривал на эту тему.

– Когда я был маленьким мальчиком, нас с братом вырастили бабушка с дедушкой. Они были замечательными людьми, но бабушка умерла ночью в постели, когда мне было десять лет. В день ее похорон дом был полон дедушкиных друзей, а также всевозможных дядюшек и тетушек, которые приехали решить, что теперь делать с нами. Я чувствовал себя абсолютно потерянным, бесцельно слоняясь по лестницам. Дверь в спальню бабушки и дедушки была открыта, и вдруг я увидел в зеркале бабушку, лежащую в постели. Она смотрела на меня и улыбалась.

– Вы испугались?

– Нет. Я знал, она хочет сказать мне, что по-прежнему любит меня и что у меня будет хороший дом. Потом мы переехали жить к дяде с тетей, но я никогда не верил в католичество. Я знал, что нет в буквальном смысле ни рая, ни ада. И граница между живыми и мертвыми оказывается иногда призрачной. Вот на таких теориях я и сделал себе карьеру.

Он вдруг напомнил мне что-то, сказанное Полу Фонтейну Уолтером Драгонеттом.

– С тех пор я все время старался как следует примечать вещи. На все обращать внимание. Поэтому так ужасно терять память. Это просто невыносимо. И я радуюсь таким моментам как сейчас, когда я хоть немного похож на себя прежнего.

Старик оглядел себя с ног до головы – белая рубашка, черный костюм, носки, туфли. Хмыкнув, он застегнул молнию на брюках. Затем поднялся со стула.

– Надо что-то сделать с бакенбардами. Пойдемте со мной обратно в ванную.

– Что вы делаете, Алан? – спросил я, следуя за ним.

– Готовлюсь к похоронам дочери.

– Но ее похороны завтра.

– Завтра, как говорила Скарлетт, такой же день, как сегодня. – Войдя в ванную, он взял с мраморной полки электробритву.

– Сделаете одолжение?

Я рассмеялся в ответ.

– После всего, что мы прошли вместе, вы еще спрашиваете!

Он включил бритву, надев на нее специальную насадку для бритья щек.

– Побрейте меня под подбородком и на шее. В общем, сбрейте все, что покажется лишним, а потом я справлюсь с остальным в доступных местах.

Он вытянул вперед голову, и я начал сбривать тонкие серебристые волоски. Некоторые из них прилипали к его брюкам и рубашке. Я прошелся два раза по каждой щеке. Когда все было кончено, я отступил на шаг назад, любуясь работой.

Алан посмотрел в зеркало и сказал:

– Налицо следы явного улучшения. – Он поводил еще немного электробритвой. – Сносно. Вполне сносно. Хотя не мешало бы еще подстричься. – Найдя на мраморной полке расческу, он погрузил ее в серебристое облако своих волос. Через несколько секунд «облако», разделенное пробором на две части, аккуратно падало на плечи. Алан кивнул своему отражению и повернулся ко мне. – Ну как?

Он выглядел как нечто среднее между Гербертом фон Карояном и Леонардом Бернстайном.

– Сойдет, – сказал я.

Старик кивнул.

– Галстук, – сказал он.

Мы вернулись в спальню и стали обследовать висящие в гардеробе галстуки.

– А я не буду в нем выглядеть как шофер? – спросил Алан, доставая и передавая мне для осмотра черный шелковый галстук.

Я покачал головой.

Алан поднял воротничок рубашки и завязал галстук так же легко, как незадолго до этого туфли. Затем он застегнул верхнюю пуговицу и поправил узел. Снял с вешалки и протянул мне пиджак от костюма.

– Иногда возникают проблемы с рукавами.

Я подержал пиджак, пока он засовывал руки в рукава.

– Кстати, – сказал Алан, стряхивая волосок с брюк. – Вы звонили в цветочный магазин?

Я кивнул.

– Почему вы заказали два венка?

– Увидите, – он достал из тумбочки возле кровати связку ключей, расческу, черную перьевую ручку и разложил все это по карманам.

– Как вы думаете, смогу я выйти на улицу и не потеряться?

– Абсолютно в этом уверен.

– Может быть, я поставлю эксперимент после того, как объявится Джон. Знаете, он ведь в общем-то хороший парень. Если бы я застрял в Аркхэме так, как он, я бы тоже был несчастлив.

– Но ведь вы провели в Аркхэме всю жизнь.

– Я не был к нему привязан. – Я вышел вслед за Аланом из спальни. – Джон всегда был моим ассистентом. Мы работали вместе над некоторыми книгами, но он ничего не сделал самостоятельно. Он хороший преподаватель, но я не уверен, что его станут держать в Аркхэме после моего ухода. Только не говорите ему об этом. Я все пытаюсь найти способ довести это до сведения Джона, не задев его.

Мы стали спускаться по лестнице. На середине Алан обернулся и посмотрел на меня в упор.

– Я буду хорошо держаться на похоронах Эйприл, – пообещал он. – Постараюсь оставаться вменяемым. – Протянув руку, он коснулся моей груди. – А я ведь кое-что знаю о вас.

Я чуть не отшатнулся от неожиданности.

– С вами что-то происходило, когда я рассказывал о своей бабушке. Вы подумали о чем-то – вы увидели что-то. И не удивились, что я видел призрак своей бабушки, потому что... – он все сильнее вдавливал палец мне в грудь. – Потому что вы тоже видели чей-то призрак.

Кивнув мне, он продолжил спускаться по лестнице.

– Я всегда считал, что не надо пропускать интересные вещи. Знаете, что я говорил своим студентам? Я говорил, что существует другой мир, и это наш мир.

Мы спустились вниз и стали ждать Джона, который так и не появился. Мне удалось убедить Алана рассовать лежавшие на столе деньги по карманам пиджака. Оставив его в гостиной, я вернулся на кухню, положил в карман револьвер Брукнера и вышел из дома.

Вернувшись на Эли-плейс, я положил револьвер на журнальный столик и поднялся наверх к своей рукописи. Джон оставил на столе записку, в которой сообщалось, что с ним все в порядке, но он слишком устал, чтобы идти к Алану, и поэтому сразу ложится спать.

Часть шестая
Ральф и Марджори Рэнсом

1

В начале второго я припарковал «понтиак» Джона у дома на Виктория-террас. Человек на газонокосилке размером с трактор умело объезжал огромные дубы, а подросток с садовыми ножницами подстригал изгородь вдоль дорожки, ведущей к улице. На подстриженной части лужайки стояли в ряд высокие черные мешки. Сощурившись от яркого света, Джон покачал головой и в буквальном смысле слова заскрипел зубами.

– По-моему, за ним лучше сходить тебе, Тим, – сказал Джон. – Так будет быстрее. А я останусь с родителями.

Ральф и Марджори Рэнсом, сидящие на заднем сиденье, разразились вдруг градом претензий. Всю дорогу от аэропорта в салоне царила атмосфера натянутой вежливости. Джон довел машину до аэропорта, но когда мы встретили мистера и миссис Рэнсом – оба были здоровыми загорелыми людьми в одинаковых серебристо-черных тренировочных костюмах, – Джон попросил сесть за руль меня. Ральф Рэнсом тут же заявил, что это машина Джона и за рулем должен сидеть он, а не кто-то другой.

– Но я хочу, чтобы это сделал Тим, папа, – сказал Джон.

Вмешалась Марджори Рэнсом, которая стала объяснять мужу, что Джон устал, ему хочется поговорить с родителями, и разве не замечательно, что его друг из Нью-Йорка согласен сесть за руль. Мать Джона была небольшого роста и немного напоминала песочные часы пышным бюстом и бедрами. Темные очки закрывали всю верхнюю половину ее лица. У нее были точно такие же седые серебристые волосы, как и у мужа.

Но Ральф Рэнсом стоял на своем: за рулем должен сидеть Джон – и все тут. Отец Джона выглядел гораздо стройнее, чем я предполагал. Он напоминал морского офицера в отставке, серьезно увлекающегося гольфом. Белозубая улыбка очень шла к его загорелому лицу.

– Там, откуда я приехал, мужчина всегда сам сидит за рулем собственного автомобиля, – заявил он. – Мы сможем поговорить и так. Садись за руль – и вперед.

Джон, нахмурившись, все-таки передал мне ключи.

– Мне запрещено садиться за руль, – сказал он. – Полицейские приостановили действие моей лицензии.

Джон посмотрел на меня виновато и одновременно сердито. Ральф изумленно смотрел на сына.

– Приостановили? А что случилось?

– Какое это имеет значение? – снова вмешалась Марджори. – Давайте сядем наконец в машину.

– Ты что, вел машину в нетрезвом состоянии? – не унимался Ральф.

– Просто у меня тяжелый период, – сказал Джон. – В общем, ничего страшного. Ведь сейчас я могу ходить пешком. А до наступления холодов с лицензией все будет в порядке.

– Хорошо, что ты никого не убил, – сказал его отец, а Марджори сердито воскликнула:

– Ральф!

* * *

* * *

* * *

С утра мы с Джоном перенесли мои вещи в его кабинет, чтобы родители могли занять комнату для гостей. Джон облачился в элегантный серый двубортный костюм, я вытащил из дорожной сумки черный костюм в стиле Йоши Ямомото, который купил как-то в Нью-Йорке, находясь в авантюрном расположении духа, обнаружил там же серую шелковую рубашку, которую даже не помнил, как паковал, и через несколько минут мы оба были готовы ехать в аэропорт за его родителями.

Сейчас мы отнесли вещи четы Рэнсомов в комнату для гостей и оставили их, чтобы они могли переодеться. Я прошел вслед за Джоном в кухню, где он снова достал из холодильника все, что необходимо для сэндвичей.

– Что ж, теперь я понимаю, почему ты ходишь везде пешком, – заметил я.

– Этой весной я дважды неудачно дыхнул в трубочку. Ерунда все это, но создает массу неудобств, как и многое другое в этой жизни.

Джон казался вымотанным до предела, он стал каким-то почти прозрачным, так что сквозь тонкую оболочку взгляда мне видно было кипевшее внутри его отчаяние. Джон понял, что я заметил его состояние, и попытался спрятать его от меня, словно тлеющий уголек под грудой золы. Спустившись вниз, его родители накинулись на сэндвичи и завели разговор о погоде.

– В Таксоне температура воздуха была сто десять градусов. Но там везде, куда ни пойдешь, обязательно есть кондиционеры. И можно поиграть в гольф начиная с восьми утра. Ты, Джо, честно говоря, стал тяжеловат. Тебе надо купить несколько клюшек и заняться гольфом.

– Я подумаю об этом, – пообещал Джон. – Но с такой тушей, как я, это немного рискованно. Если выпустить меня на поле для гольфа в стоградусную жару, моту там же и умереть от коронарной недостаточности.

– Что ты, что ты, я вовсе не хотел...

– Джон, ты ведь знаешь, твой отец только...

– Извини, я ...

Все трое Рэнсомов замолчали так же неожиданно, как начали разговор. Марджори повернулась к окну. Ральф посмотрел на меня полным боли таинственным взглядом и открыл морозилку. Вытащив оттуда розовую бутылку без этикетки, он показал ее сыну.

– Гиацинтовая водка, – пояснил Джон. – Привезена контрабандой с Черного моря.

Ральф достал с полки стакан и плеснул себе примерно на дюйм розовой водки. Он попробовал, кивнул и допил остальное.

– Триста баксов за бутылку, – невзначай заметил Джон.

Ральф Рэнсом тут же испуганно завинтил пробку и поставил бутылку обратно в морозильник.

– Что ж, хорошо. Когда мы выезжаем? – спросил Ральф.

– Уже, – сказал Джон, выходя из кухни.

Удивленно переглянувшись, родители последовали за ним.

Джон выглянул на улицу через окошко возле двери.

– О, Боже, они вернулись!

Они вышли на улицу, и Джеффри Боу, Изабель Арчер, а также их операторы тут же выстроились караулом по обе стороны лужайки.

Марджори тихонько взвизгнула, и Ральф обняв ее за плечи подвел к машине. Они уселись на заднее сиденье, Джон кинул мне ключи от машины, я включил мотор и резко рванул с места.

Ральф спросил, откуда они взялись, и Джон объяснил, что журналисты никуда и не исчезали, что это они кидали в окна камни и замусорили газон.

– Сколько тебе всего пришлось пережить! – Ральф сочувственно похлопал сына по плечу.

Джон весь напрягся, но ничего не сказал. Отец снова похлопал его плечу. В зеркале заднего вида отразились следующие за нами потрепанная синяя машина Джеффри Боу и ярко раскрашенный фургончик Изабель.

Они по-прежнему висели у нас на хвосте, когда я свернул к дому Алана Брукнера. Джон обхватил себя руками за плечи и скрипнул зубами, словно раскусывая раскаленный уголек.

Я вышел из машины. Мужчина, работавший на газонокосилке, приветливо помахал мне, и я помахал ему в ответ, снова вспомнив, что нахожусь на Среднем Западе.

Алан Брукнер открыл дверь и знаком пригласил меня внутрь. Закрыв за собой дверь, я услышал шум пылесосов на втором этаже и на первом – в столовой.

– Уже пылесосят? – спросил я Алана.

– Настали тяжелые времена, – сказал он. – Как я выгляжу?

Я сказал, что он выглядит замечательно, нисколько не покривив при этом душой. Черный шелковый галстук был повязан безукоризненно, брюки аккуратно выглажены, белая рубашка выглядела свежей. Я даже уловил в воздухе запах лосьона после бритья.

– Хотелось убедиться, – старик повернулся ко мне спиной. Сзади пиджак был немного помят, но я не собирался сообщать ему об этом.

Повертевшись передо мной, Алан спросил очень серьезно и даже немного вызывающе:

– Ну как?

– На этот раз вы сами надели пиджак?

– А я и не снимал его, – сообщил он. – Не стал рисковать.

Я представил себе, как он сидит, привалившись спиной к стене и поджав острые колени.

– Как вы спали?

– Очень, очень осторожно, – Алан одернул и застегнул пиджак, и мы вышли из дома.

– А кто эти двое павлинов рядом с Джоном? – спросил Брукнер.

– Его родители. Ральф и Марджори. Они приехали из Аризоны.

– Готов следовать за вами, С. Б., – сказал Алан. Я не понял аллюзии, и до сих пор не знаю, что он хотел этим сказать.

Джон стоял у машины, глядя на Алана с нескрываемым удивлением и облегчением.

– Алан, ты выглядишь великолепно, – сказал он.

– Я постарался, – сказал старик. – Хочешь сидеть с родителями или предпочитаешь переднее сиденье?

Джон невесело посмотрел на машину Джеффри Боу и разноцветный фургон Изабель и уселся рядом с отцом. Мы с Аланом сели в машину.

– Хотел сказать, что очень благодарен вам за то, что вы нашли в себе силы проделать весь этот путь с... – он замялся, потом с видом триумфатора закончил фразу: – С Аляски.

Возникла неловкая пауза.

– Мы так скорбим о смерти вашей дочери, – сказала наконец Марджори. – Мы тоже очень ее любили.

– Эйприл нельзя было не любить, – сказал Алан.

– Какой ужас – вся эта история с Уолтером Драгонеттом. И как только могут происходить на свете такие вещи! – сказал Ральф.

– Как только могут жить на свете такие люди! – вставила Марджори.

Джон пожевал нижнюю губу, снова обнял себя за плечи и оглянулся на машины репортеров, которые следовали за нами до самого здания бюро братьев Тротт.

– Вы собираетесь преподавать с Джоном в колледже и на следующий год? – спросила Марджори. – Или подумываете о пенсии?

– Придется вернуться по просьбе студентов.

– А в вашем деле нет обязательного возраста ухода на пенсию? – спросил Ральф.

– Для меня сделали исключение.

– Сделайте себе такое одолжение, – сказал Ральф. – Уходите, и уходите не оглядываясь. Я сделал это десять лет назад, и только тогда понял, что такое настоящая жизнь.

– Думаю, для меня это уже позади.

– Вы ведь накопили что-то на черный день? С помощью Эйприл и все такое?

– Стыдно даже говорить об этом, – сказал Алан, поворачиваясь на сиденье. – А вы пользовались услугами Эйприл?

– У меня есть свой маклер. А почему вы считаете, что стыдно об этом говорить? Она что, так преуспевала? – Он посмотрел на мое отражение в зеркале, словно вычисляя что-то в уме. И я, кажется, догадался, что именно.

– Она слишком преуспевала, – сказал Алан.

– Друг мой, наверное, речь идет о двухстах тысячах или что-нибудь в этом роде? Ведите правильный образ жизни, следите за расходами, вложите часть в надежные акции, и вы обеспечены до конца жизни.

– О восьмистах, – сказал Алан.

– Простите?

– Она начала с грошей, а оставила после себя восемьсот тысяч. Вот об этом-то мне и неловко думать.

Я посмотрел на отражение Ральфа. Глаза его чуть не вылезли на лоб. За спиной слышно было тяжелое, прерывистое дыхание Марджори.

– И что вы будете делать с этими деньгами? – спросил наконец Ральф.

– Думаю, оставлю их общественной библиотеке.

Я свернул за угол на Хиллфилд-авеню, и перед нами замаячило серое здание бюро братьев Тротт. Изящные башенки, окна-фонари и огромное крыльцо делали его похожим на домики с рисунков Чарльза Адамса.

Свернув с дороги, я подъехал к входу.

– Что будет дальше? – спросил Алан.

– Нам дадут время побыть с Эйприл, – сказал Джон, вылезая из машины. – Потом гражданская панихида или прощание, или как там они это называют.

Отец его заерзал на сиденье, пробираясь к краю.

– Подожди, подожди, Джон, мне не слышно, – Марджори пробиралась вслед за мужем. Алан Брукнер вздохнул, открыл дверь и легко вылез наружу.

Джон повторил все, что только что сказал.

– Потом что-то вроде службы, а затем мы поедем в крематорий.

– Решил все упростить, да? – переспросил Ральф.

Джон уже шел к лестнице.

– О, – воскликнул он, занеся ногу над первой ступенькой. – Должен предупредить вас заранее. Во время первой части церемонии гроб будет открыт. Директор бюро решила, что нам это понравится.

Я услышал, как Алан резко вдохнул воздух.

– Я не люблю открытые гробы, – сказал Ральф. – Что надо делать? Подняться и поговорить с этой особой?

– Хотелось бы мне поговорить с этой особой, – сказал Алан. В этот момент он казался самым несчастным человеком на свете. – Некоторые другие культуры предполагают, что живые могут спокойно общаться с мертвыми.

– Да? – переспросил Ральф. – Вы имеете в виду Индию?

– Пойдемте, – Джон начал подниматься по ступенькам.

– В индийских религиях все обстоит несколько сложнее, – сказал Алан. Они с Ральфом обошли вокруг машины и начали подниматься вслед за Джоном. До меня доносились лишь обрывки их разговора.

Марджори тревожно посмотрела в мою сторону. Я явно вызывал у нее какие-то опасения. Наверное, все дело было в огромных «молниях» на моей японской куртке.

– Пойдемте, – сказал я, предлагая ей руку.

Марджори схватилась за мой локоть, как птичка хватается коготками за жердочку.

2

Джойс Брофи держала перед нами открытой массивную дубовую дверь. На ней было темно-синее платье, напоминавшее вечерний наряд для беременных.

– Боже, а мы уже волновались, что это вас задержало, – сказала она, кривовато улыбаясь.

Джон разговаривал с каким-то сгорбленным человечком лет семидесяти, серое лицо которого прорезали глубокие морщины. Я подошел к Алану.

– Нет, нет, мистер, вы должны познакомиться с моим отцом, – сказала Джойс. – Давайте покончим с формальностями, прежде чем вы войдете в зал. Всему, знаете ли, свое время.

Сутулый старик в мешковатом сером костюме, улыбнувшись, протянул мне руку.

– Да, сэр, – сказал он. – Это важный день для нас всех.

– Па, – сказала Джойс. – Познакомься с профессором Брукнером, профессором Рэнсомом и другом профессора Рэнсома...

– Тимом Андерхиллом, – сказал Джон.

– Профессором Андерхиллом, – подхватила Джойс. – А это миссис Рэнсом, мать профессора Рэнсома. Мой отец – Уильям Тротт.

– Зовите меня просто Билл, – старик улыбнулся еще шире и схватил левой рукой руку Марджори. – Некрологи были очень хороши, не так ли? Мы все очень постарались.

Никто из нас не видел сегодняшних утренних газет.

– О да, – сказала Марджори.

– Хочу выразить соболезнования вашему горю. С этой минуты вы должны постараться расслабиться и испытать хоть какую-то радость от прощания. И помните, что мы всегда рядом, чтобы помочь вам.

Он отпустил наконец наши руки.

Марджори потерла ладони.

«Зовите меня просто Билл» попытался изобразить сочувственную улыбку и отступил на шаг назад.

– Моя девочка отведет вас в часовню Вечного покоя. Когда начнется служба, мы пригласим ваших гостей.

Произнеся эти слова, он повернулся на сто восемьдесят градусов и с удивительной для его комплекции скоростью удалился в глубь длинного темного коридора.

«Зовите меня просто Джойс» с улыбкой наблюдала за ним несколько минут, затем сказала:

– Сейчас он включит первую часть музыкальной программы, которая будет фоном для ваших тихих размышлений. Мы уже приготовили стулья, и когда появятся ваши гости, вы должны сесть в левой части первого ряда – там места для членов семьи. – Она подмигнула мне. – И близких друзей.

Прижав правую руку к животу, «Зовите меня просто Джойс» махнула левой в сторону коридора. Джон встал рядом с ней, и они вместе двинулись в эту сторону. Из стереоколонок донеслись звуки органной музыки. Алан шел по коридору, словно лунатик, Ральф гордо шествовал рядом.

– Так значит, человек рождается снова и снова? – продолжал расспрашивать он. – А какова расплата?

Я не слышал, что пробормотал в ответ Алан, но вопрос Ральфа вернул его к действительности, старик поднял голову и пошел побыстрее.

– А я и не знала, что вы один из профессоров, работающих с Джоном, – сказала Марджори.

– Это было совсем недавнее повышение, – ответил я.

– Мы с Ральфом гордимся вами, – Марджори похлопала меня по руке. Мы вошли вслед за другими в огромный зал, наполненный мягким неярким светом и звуками органа. По обе стороны главного прохода, ведущего к подиуму, заставленному венками и вазами с цветами, стояли ряды складных стульев. На платформе за подиумом лежал на покрытом черным сукном столе отполированный бронзовый гроб. Крышка гроба была сдвинута, открывая белое изголовье, на котором покоилась голова Эйприл Рэнсом.

– Ваши брошюры лежат вон там, – «Зовите меня просто Джойс» махнула рукой в сторону стоявшего у стены прямоугольного стола из красного дерева, на котором были кувшин с водой, пластиковые стаканчики и сложенные стопочкой желтые брошюрки.

Все присутствовавшие, кроме Алана Брукнера, оторвали взгляд от Эйприл Рэнсом и посмотрели на желтые книжечки.

– Мы обычно рекомендуем «Хотя я иду по равнине».

Алан продолжал смотреть на тело своей дочери.

– Она выглядит прекрасно даже с этого места, – сказала Джойс и потянула Алана за собой. Джои пошел за ними, все остальные следом. Джойс подвела Алана к гробу, мы все встали вокруг.

Вблизи гроб Эйприл казался большим, как лодка. Тело ее было открыто до талии, на которой лежали сложенные крест-накрест руки. Джойс Брофи наклонилась поближе и расправила складочку на белом жакете Эйприл. Когда она выпрямилась, Алан Брукнер склонился над гробом и поцеловал дочь в холодный лоб.

– Если вам, ребята, что-то понадобится, я буду внизу, в офисе, – сказала Джойс, повернулась и пошла к выходу. Только сейчас я заметил, что на ногах ее были надеты грязные стоптанные кроссовки.

«Зовите меня просто Джойс» явно перестаралась и намазала губы Эйприл слишком яркой помадой. Щеки ее также покрывал неестественный румянец. Белокурые волосы были уложены так, чтобы скрыть шрамы от вскрытия. Смерть искривила морщинки вокруг губ и глаз Эйприл. Она выглядела, словно пустой дом.

– Ну разве не красиво, Джон? – сказала Марджори Рэнсом.

– Хм-хм, – пробормотал Джон.

Алан коснулся напудренной щеки Эйприл.

– Бедная моя девочка, – сказал он.

– Все это так... ужасно, – сказал Ральф.

Алан отошел от гроба и двинулся к первому ряду складных стульев.

Рэнсомы сели слева. Ральф скрестил руки на груди, и я сразу понял, от кого унаследовал этот жест Джон Рэнсом.

Джон уселся через стул от своей матери и через два – от меня. Алан сидел с другой стороны ряда, внимательно изучая желтую брошюрку.

Несколько минут мы молча прислушивались к неподвижно висящей в воздухе органной музыке.

Я вспомнил описание похорон моей сестры. Пришедшие оплакать Эйприл Андерхилл собрались в часовне Холи-Сепульхры. По словам моей матери, она выглядела «красивой и умиротворенной». Моя живая сестренка, которая была такой жизнерадостной и все же иногда пронзительно печальной, с ее непослушными волосами, с вечным хлопаньем дверью, ненавистью к скуке, была опустошена настолько, что выглядела умиротворенной? В таком случае она оставила все мне, передала в мои руки.

Мне хотелось разорвать прошлое на части, расчленить его на окровавленном столе.

Я встал и прошел в дальний конец зала. Затем достал из кармана брошюрку и стал читать слова на обложке.

Хотя я иду по Долине теней и смерти,

Я не стану бояться зла~

Я снова сел на стул в последнем ряду.

Ральф Рэнсом встал, прошептал что-то жене, похлопал по плечу сына и направился в дальний левый угол часовни. Подойдя достаточно близко, чтобы можно было говорить не повышая голоса, Ральф сказал: «Хей!», словно только сейчас заметил, что я перебрался в последний ряд.

Затем он махнул рукой в сторону стола с кувшином и брошюрками, в дальнем конце которого стоял кофейный автомат.

– Как вы думаете, в этой штуке есть кофе?

Но на самом деле Ральф хотел задать мне вовсе не этот вопрос.

Мы подошли к столу. Кофе практически не имел вкуса. Несколько минут мы стояли в конце зала, наблюдая, как трое других смотрят или не смотрят на Эйприл Рэнсом, покоящуюся в огромной бронзовой лодке.

– Мне сказали, вы знали моего мальчика во Вьетнаме, – начал Ральф.

– Мы встречались там несколько, раз.

Теперь он мог наконец-то задать свой вопрос. Глядя на меня поверх пластикового стаканчика, Ральф сделал большой глоток и поморщился – кофе был горячим.

– А сами вы случайно не из Миллхейвена, профессор Андерхилл?

– Пожалуйста, – сказал я, – зовите меня просто Тим.

Я улыбнулся ему, и Ральф улыбнулся в ответ.

– Так вы – мальчик из Миллхейвена, Тим?

– Я вырос примерно в квартале от отеля «Сент Элвин».

– Так вы – сын Эла Андерхилла. Господи, ведь я знал, что вы напоминаете мне кого-то, и, когда мы ехали в машине, понял наконец, кого – Эла Андерхилла. Вы похожи на него.

– Да, немного.

Он посмотрел на меня, словно измеряя дистанцию между мной и отцом, и покачал головой.

– Эл Андерхилл. Я не думал о нем уже лет сорок. Думаю, вызнаете, что Эл работал на меня, когда я владел отелем «Сент Элвин».

– После того, как Джон сказал мне, что когда-то вы были владельцем отеля, я понял, что так оно и было.

– Нам очень не хотелось отпускать его. Я знал, что у него семья.

Я знал, через что ему пришлось пройти. Если бы он мог бросить пить, все было бы совсем по-другому.

– Он не мог остановиться.

Ральф Рэнсом был человеком гуманным – он не стал вспоминать о серии краж, приведшей к увольнению моего отца. Наверное, он не стал бы красть так много, если бы мог обходиться без выпивки.

– Все дело в вашей сестре, не так ли? Ведь именно это его подкосило?

Я кивнул.

– Ужасные события. Я помню все, словно это было вчера.

– Я тоже, – сказал я.

– А как поживает Эл сейчас? – спросил он через несколько секунд.

Я сказал ему, что мой отец умер четыре года назад.

– Очень жаль. Я любил Эла. Если бы не то, что случилось с вашей сестрой, он прожил бы достойную жизнь.

– Если бы не это, все было бы по-другому, – я начинал испытывать раздражение – когда мой отец попал в беду, этот человек уволил его, и теперь мне не нужно было его никчемное сочувствие.

– Это и связывало вас с Джоном – то, что ваш отец работал на меня когда-то?

– Нас связывало многое другое, – раздражение, которое я испытывал к этому седоволосому нарциссу из кантри-клуба, медленно перерастало в гнев.

– О, да, – сказал Ральф. – Конечно, я понимаю.

Я думал, что после этого Ральф вернется на место, но у него на уме было что-то еще. И когда я услышал, что именно, гнев мой почти совершенно испарился.

– Это были странные дни. Ужасные дни. Вы, наверное, были слишком малы, чтобы помнить. Здесь, в городе, был коп, который убил четырех или пятерых человек и написал над их трупами эти самые слова – «Голубая роза». Одна из жертв даже жила в моем отеле. Нас всех это просто потрясло. И чуть не разрушило наш бизнес. Этот сумасшедший, Уолтер Драгонетт, как мне кажется, просто имитировал те убийства.

Я поставил на стоя пластиковый стаканчик.

– Знаете, Ральф, меня очень интересует все, что тогда произошло.

– Все было примерно как сейчас. Весь город был взбудоражен до предела.

– Не могли бы мы выйти отсюда на несколько минут?

– Конечно, если вы хотите, – Ральф вопросительно поднял брови – это была не совсем его манера поведения – и почти на цыпочках двинулся к выходу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю