Текст книги "Глотка"

Автор книги: Питер Страуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 53 страниц)

8

Казалось, время должно было бы остановиться, а небо потемнеть. И обязательно должен был грянуть гром, сверкнуть молния. Но ничего этого не произошло. Я не вскочил на ноги, не перевернул стол, хотя только что услышал наконец информацию, за которой так или иначе охотился всю жизнь. И сообщила мне ее седоволосая женщина в сером свитере и синих джинсах, которая знала все это в течение сорока лет. Но единственное, что произошло потом, – мы с ней оба подняли со стола чашки и отхлебнули по глотку кофе.

Я узнал имя человека, отнявшего жизнь моей сестры, – это было чудовище по имени Боб Бандольер, мерзавец Боб, нацист, подвизавшийся не на ниве политики, а в жизни людей – я, возможно, никогда не смогу доказать, что это именно он убил мою сестру и совершил остальные убийства «Голубой розы», но невозможность доказать это не шла ни в какое сравнение с тем, что теперь я знал наверняка его имя. Знал его имя. Мне хотелось бить в барабаны и трубить в трубы.

Я взглянул в окно. Дети сбегали с холма, раскинув ручки, и попадали в объятия своих родителей. Тереза Санчана положила мне на руку свою холодную ладонь.

– Наверное, соседи выкопали розы после того, как Бандольер покинул дом, – сказал я. – Дом пустует уже много лет. – Все слова казались пустыми и бессмысленными. Дети выворачивались из рук родителей и бежали обратно на холм, чтобы снова кинуться с него вниз. Пожав мне руку, Тереза убрала ладонь.

Если этот человек еще жив, я должен найти его. Я должен увидеть, как его посадят в тюрьму, или голодный дух моей сестры никогда не обретет покоя и не оставит в покое меня.

– Теперь мы должны пойти в полицию? – спросил Дэвид.

– Конечно, должны, – сказала Тереза. – Если Бандольер жив, то еще не поздно.

Отвернувшись от окна, я взглянул на Терезу Санчана.

– Спасибо, Тереза.

Она снова протянула руку через стол, я накрыл ее ладонь своей.

– Он был совершенно ужасным существом. Он даже прогнал этого чудного маленького мальчика. Он отказался от него.

– Для мальчика так было только лучше, – сказал Дэвид.

– Что это был за маленький мальчик? – я понимал, что они говорят о каком-то мальчишке из Пигтауна, о ком-то вроде меня самого.

– Фи, – сказала Тереза. – Вы разве ничего не знаете о Фи?

Я удивленно заморгал.

– Мистер Бандольер отказался от него, он прогнал своего собственного сына.

– Своего сына? – машинально повторил я.

– Филдинга, – сказал Дэвид. – Мы называли его Фи – чудесный ребенок.

– Я любила этого маленького мальчика, – сказала Тереза. – Мне было так жаль его. Жаль, что мы с Дэвидом не могли взять его к себе. – Тереза опустила голову, приготовившись выслушать привычные возражения мужа. Когда Дэвид закончил приводить доводы, почему они не могли тогда усыновить ребенка, она снова подняла голову. – Иногда я так и вижу, как он сидит на крыльце дома – замерзший и несчастный. Отец заставлял его ходить одного в кино – это пятилетнего ребенка!

Больше всего мне хотелось сейчас оказаться как можно дальше от этого кафе. На меня нахлынули вдруг разом самые ужасные чувства и ощущения, какие только существуют на свете. Стало вдруг жарко, закружилась голова, перехватило дыхание.

Я посмотрел через стол, но вместо Терезы Санчана увидел мальчика из бара «Зеленая женщина», воображаемого мальчика, борющегося за свое право жить в этом мире. И за каждой фигурой стояла другая, которая требовала, чтобы ее увидели.

9

Аллертон, вспомнил я. Или Аллингхэм. На другой стороне груженого фургона. Туда я опускаю свои ведра, оттуда я наполняю чернилами свою ручку. Вежливый мягкий голос Дэвида Санчана вернул меня к действительности.

– Страховые агенты, – сказал он. – И еще у нас столько дел в доме.

– О да, у нас куча дел. И мы их сделаем, – Тереза по-прежнему сидела напротив меня, а за окном мальчик тащил наверх, на холм, бумажного змея с нарисованным на нем драконом.

Тереза Санчана не сводила с меня глаз.

– Я так рада, что вы нашли нас, – сказала она. – Вы должны это знать.

Я оглянулся в поисках официантки, а Джон сказал, что уже заплатил. Он был страшно горд этим обстоятельством.

Мы встали из-за стола и пошли к выходу.

Выводя машину со стоянки, я снова нашел в зеркале заднего вида глаза Терезы Санчана.

– Вы сказали, что Бандольер выгнал Фи, а вы не знаете, куда он отослал мальчика?

– Да, – сказала Тереза. – Я спрашивала его. Он сказал, что Фи поехал жить к сестре Анны Джуди в небольшой городок в Айове. Или что-то в этом роде.

– Вы не помните название городка?

– А это что – очень важно? – спросил Дэвид.

Мы проехали мимо небольшого прудика. Мальчик, едва научившийся ходить, нес к воде игрушечный кораблик. Мы поехали по Бейбери-лейн.

– Кажется, это все-таки не в Айове, – сказала Тереза. – Подождите, я попытаюсь вспомнить.

– Эта женщина помнит все, – сказал Дэвид. – У нее феноменальная память.

С этого конца Бейбери-лейн их дом напоминал Лондон после бомбежки. Санчана замолчали, как только дом показался в конце улицы, и не произнесли ни слова, пока мы не подъехали к фургону.

Дэвид открыл дверь, а Тереза наклонилась ко мне и похлопала меня по плечу.

– Я знала, что вспомню. Не Айова, а Огайо – Азуре, штат Огайо. А имя сестры Анны – Джуди Лезервуд. – Она вылезла из машины и помахала нам. Дэвид снова погрузил пальцы в свои жесткие волосы и направился к дому.

10

– Боб Бандольер? – переспросил Джон. – Этот подонок – Боб Бандольер?

– Вот именно, – сказал я. – Этот подонок Боб Бандольер.

– Я встречал его несколько раз, когда был маленьким мальчиком. Этот человек был фальшив до мозга костей. Знаешь, дети ведь часто чувствуют такие вещи лучше взрослых. Я сидел в кабинете отца, когда туда зашел человек с напомаженными усами и прилизанными волосами. «Познакомься с самым знаменитым человеком в отеле», – сказал мне отец. «Я просто выполняю свою работу, молодой человек», – говорит он мне, а я ясно чувствую, что этот мужчина действительно считает себя самой важной шишкой в отеле. И что он считает моего отца дураком.

– Не все убийцы такие обаятельные, как Уолтер Драгонетт.

– Так это был он, – задумчиво произнес Джон. – Ты очень хорошо придумал это про сестру.

– Я говорил правду. Моя сестра действительно была его первой жертвой.

– И ты никогда не говорил мне об этом?

– Джон, я просто никогда...

Он пробормотал что-то и, отодвинувшись от меня, привалился к двери. Похоже, он снова обиделся и решил замкнуться в молчании.

– Что тебя так расстроило? – спросил я. – Я ведь прилетел из Нью-Йорка, чтобы помочь тебе с твоей проблемой...

– Нет. Ты прилетел, чтобы помочь себе. Ты не умеешь концентрироваться на чужих проблемах больше чем на пять секунд, если у тебя нет в этом деле личного интереса. И то, что ты делаешь, не имеет ко мне никакого отношения. Все дело в книге, которую ты пишешь.

Я подождал, пока уляжется раздражение, вызванное словами Джона.

– Наверное, я должен был рассказать тебе о своей сестре, когда ты позвонил первый раз. Я не скрывал это от тебя, Джои. Просто даже я не был абсолютно уверен в том, что именно ее убийца совершил все остальные преступления.

– А теперь ты уверен.

– А теперь я уверен, – я снова почувствовал то огромное облегчение, удовлетворение от того, что можно снять с плеч ту чудовищную тяжесть, которую я носил сорок лет.

– Ты сделал свое дело и можешь возвращаться домой, – сверкнув глазами в мою сторону, Джон снова уставился в окно.

– Но я хочу знать, кто убил твою жену. И, думаю, будет безопаснее, если я останусь на какое-то время с тобой.

Джон пожал плечами.

– Ты собираешься быть моим телохранителем? Не думаю, что кто-то захочет отвезти меня в «Зеленую женщину» и привязать к стулу. Я смогу защитить себя от Боба Бандольера. Я ведь знаю, как он выглядит, если ты забыл.

– Я хочу посмотреть, что еще удастся прояснить, – сказал я.

– Что ж, ты можешь делать все, что захочешь.

– Тогда я хочу воспользоваться сегодня вечером твоей машиной.

– Для чего? Назначил свидание этой седоволосой красотке?

– Я должен снова поговорить с Гленроем Брейкстоуном.

– Похоже, тебе нравится убивать свое время.

Когда мы приехали на Эли-плейс, Джон вынул из-под сиденья «кольт» и взял его с собой в дом.

11

Проехав квартал, я повернул направо, миновал дом Алана Брукнера, увидев, как он прогуливается по дорожке с Элайзой Моргав. Жара к вечеру спала, и Элайза, должно быть, решила вывести старика прогуляться вдоль квартала. Алан размахивал рукой, что-то рассказывая своей спутнице, я слышал рокот его голоса, но не мог различить слов. Они даже не заметили проехавший мимо них «понтиак». Я снова свернул направо и, выехав на Бернин-авеню, поехал в сторону шоссе восток-запад.

Прежде чем встретиться с Гленроем, я должен выполнить обязательство, о котором вспомнил вдруг, когда ссорился с Джоном.

Предложив Байрону Дориану встретиться и поговорить, я руководствовался в свое время лишь сочувствием, теперь же мне действительно хотелось кое-что с ним обсудить. То, что делала Эйприл Рэнсом, работая над своим «проектом моста», было настоящим исследованием, предмет которого раскрывался перед ней по мере того, как она продвигалась все дальше и дальше, повинуясь интуиции. Она писала настоящую книгу, и обстоятельства ее собственной жизни были таковы, что приходилось делать это тайно. Она была словно миллхейвенская Эмили Дикинсон. И мне хотелось оценить по заслугам усилия Эйприл – усилия женщины, сидящий за столом перед стопкой чистой бумаги с ручкой в руке.

Алан Брукнер был так расстроен тем, что не может прочитать рукопись дочери, что спустил в туалет страниц тридцать-сорок, но того, что осталось, было достаточно, чтобы оправдать поездку на Варни-стрит.

12

Я понадеялся на свою память, но как только свернул на шоссе понял, что имею лишь самое приблизительное представление о расположении нужной мне улицы. Вроде бы она находилась за кладбищем Пайн-Нолл, к югу от стадиона. Я проехал мимо пустого стадиона, потом мимо ворот кладбища. Как-то раз, через год-два после смерти Эйприл, отец водил меня на Варни-стрит покупать металлоискатель, рекламу которого он видел в «Леджер». Он был по-прежнему без работы и много пил и решил почему-то, что если обшарит с детектором металла окрестные пляжи, то обязательно найдет целое состояние. Ведь богатые люди не заботятся о том, чтоб нагнуться и поднять выпавшую из кармана монетку. Так что вся мелочь лежит и ждет своего часа, когда ее соберет такой хитрый предприниматель, как Эл Андерхилл. Отец уверенно ехал на Варни-стрит. Я вспомнил, что мы проезжали по пути кладбище, потом сворачивали, ехали мимо магазинов с вывесками на иностранном языке и толстых женщин, одетых в черное.

Сама Варни-стрит запомнилась мне как одна из улиц района Миллхейвена, еще более обшарпанного и запущенного, чем Пигтаун.

Отец оставил меня в машине, зашел в один из домов и вскоре вышел оттуда, с восхищением глядя на совершенно ненужную машинку, которую нес в руках.

Я наугад свернул за угол, проехал несколько кварталов, пристально приглядываясь к дорожным указателям, и вдруг оказался среди тех же магазинов, которые видел когда-то с отцом. Только теперь вывески здесь были написаны по-английски. В одной из витрин красовались ножницы и пирамида из катушек с нитками. Рядом была прачечная-автомат, на скамейке перед которой сидели какие-то люди. Я остановил машину на пустой стоянке, опустил монетку в счетчик и зашел в прачечную. Молодая женщина в джинсовых шортах и футболке из какой-то банановой республики подошла к окну и показала сквозь просвет между домами на соседнюю улицу.

Я прошел в заднюю часть прачечной, вынул из бумажника листок, на котором записал адрес и телефон Байрона и набрал номер.

– Кто вы? – спросил Дориан, взяв трубку.

Я повторил свое имя.

– Мы разговаривали по телефону однажды, когда вы звонили в дом Рэнсомов. Это я сообщил вам, что Эйприл умерла.

– А, теперь я вспомнил.

– Вы сказали тогда, что я могу приехать к вам поговорить об Эйприл Рэнсом.

– Я не знаю... Я работаю... ну, пытаюсь работать.

– Я за углом в прачечной.

– Ну что ж, думаю, вы можете зайти. Третий дом от угла, с красной дверью.

Дверь открыл темноволосый молодой человек, которого я видел на похоронах Эйприл. Нервно окинув меня взглядом, он осмотрел улицу за моей спиной. На Байроне были черная футболка и выцветшие черные джинсы.

– Вы ведь друг Джона Рэнсома, да? – спросил он. – Я видел вас рядом с ним на похоронах.

– Я тоже вас видел.

Байрон облизал губы. У него были красивые голубые глаза и изящно очерченный рот.

– Послушайте, вы ведь пришли сюда не для того, чтобы сделать мне неприятности? Я так и не понял толком, чем вы занимаетесь.

– Я хочу поговорить об Эйприл Рэнсом. Я писатель и как раз недавно прочитал ее рукопись «Проект моста». Она писала замечательную книгу.

– Думаю, вам лучше войти, – Байрон сделал шаг назад, пропуская меня внутрь.

Я оказался в студии с рваными холстами на полу, тюбиками краски и стаканчиками с множеством кистей на заляпанном краской столе, с низким раскладным диваном. В изголовье кровати были сложены огромные холсты без рам, прикрепленные к подрамникам большими скобами. Другие картины висели в ряд на противоположной стене. Дверь в дальнем конце комнаты вела в темную кухню. Окна в студии были занавешены холстом, а на кухне – чем-то вроде кухонного полотенца. С потолка свисала лампочка без абажура. Прямо под ней стоял прикрепленный к мольберту холст.

– Где вы нашли ее рукопись? – спросил Дориан. – У Джона?

– Рукопись была в доме ее отца. Эйприл работала там.

Дориан подошел к столу и начал вытирать тряпкой кисть.

– Вполне логично. Хотите кофе?

Дориан прошел в кухню и налил воды в старомодную кофеварку, а я стал ходить по комнате, разглядывая его картины.

Ничего похожего на обнаженную натуру в спальне Рэнсомов. Полотна представляли собой некую комбинацию Фрэнсиса Бэкона и книжных иллюстраций современных графиков. На всех картинах темные фигуры с редкими проблесками белого или ярко-красного выступали на передний план из темного фона. Меня поразила в этих картинах одна деталь – на каждой из них обязательно присутствовала голубая роза – в виде бутоньерки в лацкане пиджака вопящего мужчины, в воздухе над кровавым трупом и коленопреклоненным человеком, на блокноте, лежавшем на столе рядом с безжизненным телом, в зеркале переполненного бара, от которого поворачивал лицо к зрителю какой-то мужчина в дождевике. Картины казались словно ответом на рукопись Эйприл Рэнсом, своеобразной параллелью с ней.

– Сахар? – крикнул из кухни Дориан. – Молоко?

Я вдруг вспомнил, что не ел целый день, и попросил и того, и другого.

Вернувшись из кухни, Дориан поставил передо мной чашку со сладким белым кофе. Он повернулся к картинам, которые я рассматривал, и поднес ко рту чашку.

– Я провел так много времени за этой работой, – сказал он, сделав глоток, – что плохо помню, как все это выглядит. А что думаете вы?

– Очень хорошие картины. Но когда вы сменили стиль?

– В школе искусств в Йеле я интересовался абстракционизмом, хотя тогда он не интересовал больше никого, и, едва закончив школу, стал практиковать японский плоский стиль письма. Для меня это было естественным продолжением всего, что я делал, но всем остальным очень не понравилось. – Дориан улыбнулся – Я знал, что в Нью-Йорке у меня нет шансов, вот и перебрался в Миллхейвен, здесь хоть жизнь дешевле.

– Джон сказал, что вас порекомендовала Эйприл владелица галереи.

Байрон быстро отвел глаза, словно это было неловкой темой.

– Да. Кэрол Джадд. У нее небольшая галерея в нижнем городе. Кэрол знала мои работы, потому что я показывал ей слайды, когда только приехал в город. Она всегда симпатизировала мне, и мы обсуждали вопрос организации в ее галерее моей выставки. – Он улыбнулся мне, но улыбка его тут же померкла, как только я задал следующий вопрос.

– Там вы и встретились впервые с. Эйприл Рэнсом?

Дориан кивнул, рассеянно шаря глазами по картинам на стене.

– Хм-м. Она сразу поняла, какие цели я преследую. Мы вообще сразу поняли друг друга. Мы поговорили о том, что ей нужно, и решили, что вместо того чтобы покупать готовые картины, она закажет мне два больших полотна. Вот так и познакомились. Оторвавшись от картин, он поставил чашку на стол и повернул вращающийся стул у мольберта так, что теперь он стоял лицом к кровати. Посмотрев на собственные картины, он немного расслабился. Я присел в один из стоявших рядом шезлонгов, а Дориан – на кровать.

– Вы, должно быть, провели много времени в разговорах с Эйприл, – начал я.

– Это было прекрасно. Иногда, когда Джона не было в городе или он задерживался в колледже, Эйприл приглашала меня к себе домой, и я получал возможность посидеть перед ее замечательными картинами.

– Она не хотела, чтобы вы встречались с Джоном?

Губы Дориана скривились, глаза сузились, словно он обдумывал какую-то сложную проблему.

– Ну, я, конечно, встречал Джона. Меня дважды приглашали к ним в дом на обед. В первый раз все было нормально, Джон держался вежливо, разговор был интересным, но во второй раз он почти не разговаривал со мной. Мне показалось, что их картины были для него просто собственностью – как спортивные машины и все такое.

У меня появилось вдруг нехорошее чувство, что для Джона было оскорбительно присутствие в доме такого человека, как Байрон Дориан. Дориан был молод и чертовски хорош собой, и при этом практически лишен честолюбивых амбиций – Джон легче смирился бы с его появлением, если бы художник был напыщенным выскочкой.

Потом я понял вдруг еще одну вещь, которую должен был понять гораздо раньше – как только увидел картины на стенах.

– Ведь это благодаря вам Эйприл заинтересовалась убийствами «Голубой розы», – сказал я. – Вы были человеком, который рассказал ей об Уильяме Дэмроке.

Кровь бросилась Дориану в лицо.

– Ведь все эти картины именно о нем – о Дэмроке.

Байрон снова окинул беглым взглядом свои произведения. Но на сей раз это его не утешило. Дориан выглядел слишком расстроенным, чтобы говорить.

– Мальчик на полотне Вюлларда показался вам похожим на Дэмрока, и вы рассказали о нем Эйприл. Что вовсе не делает вас ответственным за ее смерть.

Я хотел утешить его этой фразой, но достиг обратного результата. Дориан сдвинул колени, уперся в них локтями, подпер ладонью подбородок и начал раскачиваться из стороны в сторону. Он излучал почти видимое глазом облако боли.

– Я тоже был в свое время очарован образом Дэмрока, – сообщил я. – Да и как могло быть по-другому? Будучи во Вьетнаме, я написал в голове два романа. Один из них – «Расколотый надвое» – был как раз об Уильяме Дэмроке.

Не меняя позы, Дориан сверкнул глазами в мою сторону.

– Я видел это полотно раза три-четыре, прежде чем понял, на кого похож мальчик. Все это так расплывчато. Сначала его просто воспринимаешь таким, как есть, а потом то, как он смотрит на тебя, придает новый смысл всей картине. – Он сделал паузу, борясь со своими чувствами. – Так мы и начали разговаривать о Билле Дэмроке и всех этих вещах. Эйприл очень потрясла идея моста – ведь Дэмрок был найден под мостом. Это буквально вдохновило ее.

Я спросил Дориана, каким образом он сам впервые заинтересовался историей Дэмрока.

– О, я слышал о нем от своего отца. Много, много раз. Они долгое время были напарниками. Мой отец не очень ладил со своей первой женой, и проводил много времени в обществе Билла Дэмрока. Думаю, он любил его по-своему – отец часто говорил, что делал все для того, чтобы Билли бросил пить, но не смог, и поэтому стал пить вместе с ним. Мой отец был алкоголиком, но когда Билл умер, сумел взять себя в руки. В шестидесятые годы, уже приближаясь к пенсионному возрасту, он встретил в бакалее мою мать. Даже она признается, что сама стала с ним заигрывать. Она была на двадцать пять лет моложе, но все-таки они поженились, и через год появился я – думаю, что не совсем по плану.

Что ж, Дориан был явно похож на своего отца. По крайней мере можно было не сомневаться, что, пока он не растолстеет, женщины будут сами заигрывать с ним в течение как минимум лет тридцати.

– Вашего отца наверняка всю жизнь мучил исход дела «Голубой розы».

Дориан бросил на меня почти свирепый взгляд.

– Какой исход? Те кипы бумаги, которые нагородили по этому поводу в полицейском управлении? Это просто сводило его с ума. Отец чуть было не уволился из полиции, но он слишком любил свою работу. – Дориан немного успокоился и теперь снова смотрел на меня доверчивыми, спокойными глазами. – Кстати, он ненавидел вашу книгу. Говорил, что вы все изобразили неправильно.

– Боюсь, так оно и было.

– Вы поступили безответственно. Мой отец точно знал, что Билл Дэмрок никогда никого не убивал.

– Теперь я это знаю.

Дориан закинул ногу на ногу, и в глазах его снова появилось испуганное выражение.

– Я не должен был говорить ей о Дэмроке. С этого все началось.

– О том, чем она занимается в свободное время, знали лишь несколько брокеров из конторы Барнетта.

– Я советовал ей обратиться в полицейское управление.

– Это должно было сработать, – я рассказал ему о том, что сделал для меня Пол Фонтейн.

Лицо его исказилось от гнева.

– Они точно такие мерзавцы, как говорил о них мой отец. Это абсолютно бессмысленно. Они должны были дать ей просмотреть все записи. – Несколько секунд он молча смотрел на заляпанный краской пол. – Отец говорил, что ему очень не нравится то, во что превратилась полиция после его ухода – все эти новые люди вроде Фонтейна. Отцу не нравилось, как они работают. Он не доверял их методам. Не считая Майка Хогана. Отец считал Хогана настоящим полицейским и очень уважал.

– Значит, ваш отец был еще жив, когда в полиции появились Хоган и Фонтейн, – то, что ветеран полиции не одобрял новых методов, казалось вполне естественным.

– Он и сейчас жив. Моему отцу восемьдесят пять лет, но он силен, как бык.

– Если это утешит вас, Пол Фонтейн сказал, что моя книга понравилась ему – она такая абсурдно смешная.

– Я передам это отцу, – Дориан одарил меня белозубой улыбкой. – Хотя нет, лучше не буду.

– Как вы думаете, я мог бы поговорить с вашим отцом?

– Думаю, да, – засунув руку под диван, Дориан достал оттуда блокнот с ручкой и записал что-то на пустой странице. Затем он вырвал листок и прошел через комнату, чтобы передать его мне.

На листочке были написаны печатными буквами телефон, адрес и имя – Джордж Даббин.

– Джордж Даббин? – удивился я.

– Так его зовут, – пояснил Дориан, усаживаясь на диван. – Меня ведь звали Брайан Даббин. Но я решил, что никогда не смогу стать знаменитым художником с таким именем. Франческо Клементе и Брайан Даббин? Поэтому, закончив университет, я сменил его на более благозвучное. Вам не стоит повторять мне, что я поступил глупо. Но могло быть и хуже – еще один вариант, который вертелся у меня в голове – Бомон Дарси. Наверное, тогда у меня действительно было плохо с головой.

Мы оба улыбнулись.

– Вы действительно официально сменили имя? Ходили в ратушу и все такое?

– Сменить имя довольно просто. Заполняешь форму – и все. Я проделал все это по почте.

– Наверное, ваш отец был немного...

– Не немного, а очень сильно. Очень расстроился. И я его понимаю. Сейчас я согласен с ним. Но он знает, что я никогда не сделал бы этого во второй раз, и это немного утешает его. «Что ж, мой мальчик, ты по крайней мере сохранил свои инициалы», – сказал он как-то, – Дориан произнес последнюю фразу с хриплым придыханием, явно изображая отца.

– Замечательно, – сказал я. – Не сомневаюсь, что он говорит именно так.

– Я всегда был хорошим мимом, – Дориан улыбнулся. – В школе я буквально доводил учителей до белого каления.

Открыв мне тайну своего имени, Дориан явно ощутил облегчение.

– Расскажите мне об Эйприл Рэнсом, – попросил я.