355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Питер Мур » Живой Дали » Текст книги (страница 3)
Живой Дали
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 05:24

Текст книги "Живой Дали"


Автор книги: Питер Мур



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Я оторопело смотрел на бланк, читая и перечитывая скупые строчки. Невероятно... Корда предлагал мне работу – и какую работу: возглавить римский филиал его компании "Лондон Филмз"! Основанная в Лондоне в 1930-1940-е годы, эта кинокомпания считалась очень успешной. На ее счету были такие фильмы, как "Алый первоцвет" и "Частная жизнь Генриха VIII". Позже я узнал, что Корда любил переброситься в картишки с самим Черчиллем.

Во время войны мне довелось выполнить несколько рискованных заданий вместе с Рэндольфом, сыном премьер-министра. Когда Рэндольф Черчилль узнал, что я сирота, он пригласил меня провести отпуск в его доме, с его семьей. С отцом Рэндольфа, нашим главнокомандующим, мы часто засиживались за полночь, сопровождая разговоры распитием бренди и сигарами. Я влюбился в эту семью. Влюбился и в Сару Черчилль, сестру Рэндольфа, за которой ухаживал какое-то время и даже думал на ней жениться. Как оказалось, помимо теплой дружбы, Уинстон Черчилль подарил мне работу, о которой я и мечтать не смел, – это он поговорил с Корда.

Через восемь лет на моем счету была уже дюжина выпущенных фильмов. Дни напролет я проводил в окружении великолепных красавиц, таких как Мирна Лой, Вивьен Ли и даже Джина Лоллобриджида, которой именно я предложил первую роль в кино. Жизнь была заполнена длинными обедами в компании писателей, сценаристов, режиссеров и продюсеров. Среди них были Грэм Грин и Грегори Ратофф, чьи имена в те годы знал каждый. Вся Европа, а Италия в особенности, переживала возрождение кинематографического искусства, и потому я наслаждался сладкой жизнью... во исполнение служебных обязанностей. Сюжет, вполне достойный хорошего фильма!

Жил я в доме XI века, почти полностью перестроенном. Внутренний дворик моего дома зарос кустами бугенвиллеи, и это было невероятно романтично. На всех фотографиях того времени я выгляжу очень счастливым.

Мы все были счастливы в ту пору. Сегодня, оглядываясь назад, я понимаю, что это была в каком-то смысле эйфория. Эйфория, наступившая после страшных лет войны.

Все мое время занимали фильмы. Что же касается живописи, то я не был ее знатоком. Имя "Сальвадор Дали" я впервые увидел, когда получил телеграмму Корда из Лондона, в которой он просил встретиться в этим человеком в "Гранд Отеле" в четыре часа.

Когда я пересекал гостиничный холл, невзрачный с виду, но все же несущий в себе остатки былого изящества, ко мне направился консьерж Лоренцо.

– Капитано, – сказал он, – синьор Дали ждет вас. – Затем перешел на шепот: – Он очень похож на актера немого кино, Адольфа Менжу.

Лоренцо провел меня в плохо освещенную пыльными лампами гостиную. Дали сидел на изношенном диване. Держался он очень прямо, втиснутый в безукоризненный костюм; вокруг него витал аромат дорогой туалетной воды. В левой руке художник сжимал трость, наконечник которой украшал серебряный херувим.

Лоренцо прав, подумал я, этот Дали действительно напоминает Адольфа Менжу. Те же прилизанные волосы, такой же диковатый взгляд и почти такие же усы. С помощью накладных волос Дали закручивал усы вверх, придавая им форму бычьих рогов, и так густо покрывал их воском, что они казались лакированными. (Обо всех этих хитростях я узнал позже, а тогда мне захотелось отломить кусочек.)

– Здравствуйте, меня зовут Дали, – сказал незнакомец, вскочил и пожал мне руку.

Затем его длинная костлявая рука исчезла в кармане брюк и выудила оттуда конверт. Внутри оказались указания от Корда, который просил заплатить художнику некоторую сумму в лирах. В переводе на доллары получалось двадцать тысяч. В письме он просил еще оплатить счет Дали в "Гранд Отеле".

– Итак, господин Дали, – сказал я, пряча письмо в карман пиджака, – чем именно вы занимаетесь?

– Я – художник! – ответил он, линуя пол тростью.

– О, художник! Вы делаете декорации к нашим фильмам? Или, возможно, работаете в театре?

Мой собеседник побледнел.

– Дали – живописец! Лучший живописец! – сказал он о себе в третьем лице.

– И что же вы написали? – поинтересовался я.

– Портрет сэра Лоуренса Оливье для Александра Корда!

Корда действительно недавно увлекся Оливье, блеснувшем в главной роли в фильме "Ричард III".

Они познакомились в Лондоне. Видимо, он поручил Дали написать портрет актера.

Я сказал, что приду на следующий день с деньгами.

Утром я неторопливо вошел в "Гранд Отель" с кожаным чемоданчиком, доверху набитым купюрами. На этот раз Дали ждал меня в холле вместе с какой-то странной женщиной: она одновременно казалась и молоденькой девушкой и пожилой дамой, хоть и привлекательной, но... поблекшей. Волосы дамы, закрученные в узел, были убраны назад и перевязаны большим бархатным бантом. Нос слегка заострен, блестящая кожа имела неясный, чуть землистый оттенок. Я решил, что она из прислуги.

– Это Гала! – представил ее Дали. – Моя жена.

Никогда еще я не встречал настолько странной пары (мне показалось, они несовместимы), правда, и такого необычного человек, как Дали, мне не приходилось видеть.

Гала взяла чемоданчик и попрощалась. Я посмотрел на часы. Через двадцать минут у меня была назначена встреча с Грэмом Грином.

– Ну что ж, господин Дали, рад был познакомиться. Я оплачу ваш гостиничный счет после. А пока желаю приятно провести время в Риме!

Я протянул руку. Дали посмотрел на нее так, будто увидел кобру, готовую к прыжку.

– Но куда же вы? – возмутился он. – Дали хочет поговорить.

– Господин Дали, у меня совсем нет времени, – объяснил я.

– Вы не можете бросить Дали, не поговорив и минуты!

– Хорошо, господин Дали, чем я могу быть полезен?

– У Дали есть просьба.

– Да?

– Дали хочет встретиться с Папой!

Я взглянул на его вызывающие усы, зачесанные назад маслянистые волосы и безумные глаза. Сегодня на нем был перекрученный галстук скандально красного цвета.

– С Папой? – переспросил я.

– Да, Корда сказал, что вы спали с дочерью Папы!

Это конечно же было нонсенсом. Я всего лишь ухаживал за его племянницей.

– Можно попробовать, – согласился я. – Но на встречу лучше надеть другой галстук.

Сделав несколько звонков, я выяснил, что, несмотря на то, что ни я, ни Орсон Уэллс ничего не слышали о Сальвадоре Дали, понтифику было известно это имя. В 1951 году Дали написал картину "Христос святого Хуана де ла Крус", и в религиозных кругах по ее поводу велись многочисленные споры. Папа согласился принять его.

На следующий день я прибыл в "Гранд Отель". На этот раз Дали, к счастью, надел черный галстук и новый костюм. Мы отправились в Ватикан, к Папе Пию XII.

Художник, как мальчишка, был потрясен пышной формой караула, мимо которого мы прошли. Эту форму проектировал еще Микеланджело. Быстрым шагом мы пересекли многочисленные, вымощенные каменными плитами залы и добрались наконец до апартаментов Папы.

От меня не ускользнуло, что на лбу у Дали, когда он преклонил колена и поцеловал кольцо на руке понтифика, выступил легкий пот. Весь последующий час художник внимательно слушал, что говорил ему Папа о его искусстве и о нем самом, а после выразил признательность за оказанную честь. Через час аудиенция была окончена.

В холле Дали подпрыгнул:

– Прекрасный день! Самый прекрасный день в жизни Дали!

К тому времени я уже понял, что эксцентричные выходки были в его натуре.

Я отвез художника в гостиницу и попрощался с ним. Меня ждала работа – надо было подписать несколько ведомостей и просмотреть последние изменения, внесенные в некоторые сценарии.

На следующее утро, в час, когда Дали должен был уже садиться в поезд, в моем кабинете раздался звонок. Я был удивлен, услышав голос Дали.

– Дали в ярости! – кипел он. – Вы должны приехать в отель!

Пришлось отложить дела и поехать.

Дали ждал меня в холле. В руках у него была газета "Коррьере делла сера", но, завидев меня, он резко отбросил ее в сторону. Мне показалось, что он готов расплакаться.

– Что случилось, Сальвадор?

– В газете нет ни слова о том, что Дали встречался с Папой! А еще я видел французского режиссера Рене Клера, и он сказал, что Папа принимает всегда только рано утром. – Он замолчал и свирепо посмотрел на меня. – Так к какому Папе вы вчера отвозили Дали?

Я объяснил, что официальные визиты происходят по утрам, но наш визит не был официальным.

– Значит, Дали познакомился с настоящим Папой?

– Ну конечно! Это был Папа Пий XII. А вы католик?

– О, – признался Дали, – формально... Но я все время жду, когда ангел тронет меня за плечо.

Припадок ярости миновал, и я уехал из отеля, а Дали покинул его несколько часов спустя.

Прошло не так много времени, прежде чем я снова наткнулся на имя Дали. На этот раз о нем писали в газете. Нет, не в связи с папской аудиенцией, а в связи со скандалом, разгоревшемся в итальянском парламенте. Министерство культуры имело неосторожность заказать Дали иллюстрации к "Божественной комедии" Данте, и теперь один из сенаторов поднял переполох по этому поводу, требуя ответа, по какому праву Дали, не итальянец по происхождению и сверх того фашист, выбран для выполнения этой работы. Журналисты охотно подхватили тему, и министру культуры приходилось несладко.

Признаться, я был слишком занят и не обратил бы внимания на шумиху, если бы не моя секретарша. По невероятному стечению обстоятельств она была дочерью человека, сделавшего заказ.

– Вы ведь знакомы с Дали? – спросила она меня в то утро, когда на первых полосах газет появилось очередное интервью сенатора. – Не могли бы вы – пожалуйста! – попросить его отказаться от заказа. Отец говорит, что он может оставить себе аванс...

Я вскочил в поезд и отправился в Париж.

Дали жил в отеле "Морис" на улице Риволи.

– Послушайте, Дали, – сказал я художнику, когда мы сидели за столиком в баре отеля, – эта история наделала слишком много шуму. Боюсь, журналисты окончательно испортят вам репутацию. Самое лучшее – отказаться от заказа.

– А как быть с деньгами, которые я уже получил? – спросил Дали.

– Можете оставить их себе.

Дали сразу же написал письмо, которое я отвез в Рим. Дело замяли, и я вернулся к обычному ритму жизни, переполненному кинозвездами и целлулоидной пленкой.

Время от времени мне попадались статьи в газетах, так или иначе связанные с Дали. Как-то он пригласил меня погостить в Милан, но я отказался. Вскоре Сальвадор Дали и его загнутые кверху усы совершенно вылетели у меня из головы. Но однажды мне позвонили из Лондона: умер Корда. Кинематографическая империя, созданная одним из лучших продюсеров первой половин XX века, рухнула. Это означало, что подошла к концу и моя жизнь в Риме. Я потерял не только работу, но и одного из ближайших друзей.

– Король умер! – телеграфировал Дали из Нью-Йорка, из отеля "Сент-Реджис", роскошной гостиницы, в которой он любил останавливаться. – Боже, храни Короля!

Он предложил мне приехать в Нью-Йорк и стать его импресарио. Ничего подобного я не планировал в то время. Кинокомпания Александра Корда имела около двадцати филиалов, и мне нужно было все ликвидировать. Я заполнял необходимые бумаги, оплачивал счета, распускал служащих. Кошмар! Вдобавок ко всему выяснилось, что Корда имел отношение к МІ-5, английскому эквиваленту ЦРУ, и потому ему пожалован дворянский титул.

Итальянское правительство теперь смотрело на меня с подозрением. Я служил в армии, был связан с семьей Черчиллей и работал на "подозрительного" Корда. Каждая бумажка, имевшая несчастье попасть в руки итальянскому чиновнику, перепроверялась по двенадцать раз и только потом подписывалась.

"Когда вы приедете?" – регулярно телеграфировал мне Дали.

"Скоро", – отвечал я.

Однако прошло четыре года, прежде чем мы снова встретились.

* * *

– Капитан! Капитан!

Я поднял глаза от пивной кружки и заметил Дали. Широким шагом художник входил в бар "Кинг Коул", где деловые люди в строгих костюмах обычно вели переговоры за бокалами мартини. Он был в черном пальто на кашемировой подкладке, в руке держал неизменную трость с серебряным наконечником, а его свеженавощенные усы, удлиненные на пятнадцать сантиметров, стояли под прямым углом. Он выглядел как павлин, по ошибке попавший к пингвинам. Его сопровождало столько удивленных взглядов и вытянутых шей, будто он только что приземлился на летающей тарелке.

– Наконец-то вы приехали, Капитан! Дали ждал вас так долго! У нас столько работы!

Шел 1960 год. Повторю, я не видел Дали четыре года.

Бар находился в нью-йоркском отеле "Сент-Реджис", и этот отель заслуживает более подробного описания. Он был построен лордом Астором незадолго до того, как тот потерял жену на проклятом "Титанике". С течением лет "Сент-Реджис" покрылся патиной (с особым удовольствием упомяну многочисленные мраморные украшения, подсвеченные специальными лампами) и, несмотря на некоторую обветшалость, сумел сохранить элегантность.

В те годы роскошные интерьеры "Сент-Реджиса" были для меня не самыми подходящими. После неудачи с одним фильмом в Риме на моем счету оставалось не больше тысячи долларов. У меня не было ни работы, ни жилья, к тому же я задолжал огромные суммы лучшим ресторанам мира. Тем не менее настроение у меня было на высоте, и я наконец согласился прилететь к Дали в Нью-Йорк.

– Итак, Сальвадор, что вы задумали? – спросил я и облокотился на погруженную в полумрак барную стойку. Над нами переливалась красным реклама от Максфилда Парриша.

– Кое-что очень важное, Капитан! – ответил Дали, многозначительно выкатив глаза. Он приблизил ко мне свое лицо: – Дали нужна правая рука! Дали нужен военный советник!

– Но зачем художнику военный советник? – удивился я.

– Чтобы вести психологическую войну в мире искусства!

"Боже мой, – пришла в голову мысль, – о чем говорит этот человек?"

В годы войны, будучи офицером британской армии, я научился пропаганде. Идея захвата противника с помощью психологической атаки была мне близка. Однако я ничего не знал об искусстве, не мог отличить фресковую живопись от станковой и совершенно не был знаком с механизмами, действующими в среде художников. "Сотбис" был для меня в ту пору шикарным рестораном, где я еще ни разу не бывал. И даже с учетом наших предыдущих встреч я не имел ни малейшего представления ни о карьере Дали, ни о его личности. Да, безусловно, он обаятельный человек, но по силам ли мне работать с ним? К тому же его трудно понять, особенно когда он говорит как сейчас, загадками.

– Дали, что вы имеете в виду?

– Проекты, Капитан. Большие и маленькие проекты! Новые проекты для Дали! Новые вложения! Новые кампании! Новые журналисты и фотографы! То, что сделает Дали еще более знаменитым!

Я понял, в чем его цель. Уже более двадцати лет Дали добивался, и с большим успехом, пространства для себя в Соединенных Штатах. Он выторговывал роль художника-провокатора, самого скандального, какого только можно найти в Нью-Йорке. (После окончания Второй мировой войны он любил приезжать сюда каждую зиму.)

У него и в самом деле неплохо получалось осуществлять задуманное. Только одними названиями своих картин – например, "Великий мастурбатор" – он разрушал общепринятые нормы. А создав полотно "Христос святого Хуана де ла Крус", на котором взгляд зрителя упирается в макушку Христа, он исказил жанр религиозной живописи.

Однажды Дали разбил витрину дорогого магазина "Бонвит Теллер" только потому, что ему не понравилось, как за стеклом был размещен макет ванной комнаты, обитой мехом. На прием к мэру Парижа он пришел с батоном хлеба длиной в двадцать метров. Он обожал шокировать публику на разнообразных вечерах – к примеру, вкатываясь туда в прозрачном шаре, который называл "овосипед".

Во время торжественного открытия одной из станций метрополитена Дали отпаривал ноги в тазу с молоком. На костюмированный праздник он заявился в наряде, вознесенном ввысь над его головой на шесть метров.

Один раз он решил произносить речь в скафандре и чуть не задохнулся. С тех пор он не любил каски!

Его странная живопись и еще более странные выходки вызывали наибольший резонанс именно в Америке. Ни в родной Испании, ни в Европе провокационные штучки не производили подобного впечатления. Здесь же имя Дали мелькало в газетах не реже, чем имена кинозвезд.

Его искусство часто расхваливали критики всех мастей: за парадоксальность политических взглядов, за следование учению Фрейда – у каждого была своя изюминка. Живописные полотна Дали, составленные из точек и сфер, вызывали восхищение еще и потому, что многим виделось в них отражение научного прогресса, от распада атома до открытия ДНК.

В 1936 году Дали оформил обложку журнала "Тайм"; в 1942 году его книга "Дневник одного гения" получила единодушное одобрение со стороны прессы и была расценена как "великолепная"; у него проходили выставки в Музее современного искусства и лучших галереях Нью-Йорка, плюс ко всему художника не обошли вниманием и коллекционеры. Самым жадным из них оказался промышленник из Кливленда Рейнольде Морзе.

Дали намеревался продолжать в том же духе. Однако к концу 1950-х его фантазия немного истощилась и не могла уже с той же интенсивностью порождать шокирующие кульбиты. Его все еще высокая популярность застопорилась в своем развитии, а слава о нем так и не прогремела по всему миру. В год он получал один-два заказа крупного формата, кроме этого оформлял танцевальные площадки и рисовал портреты. Дали не купался в золоте, по крайней мере, ему хотелось большего. Образ жизни, который он вел в Париже и в Испании, совершенно разорял его.

Итак, Дали нуждался в человеке, который мог бы одновременно играть роль агента и коммерческого директора. Кто-то, кто мог бы сделать его более известным и помочь разбогатеть. Кто-то, кто умел бы бегло говорить по-английски и в чьей телефонной книжке хранилось много полезных адресов. Кто-то, способный открыть перед ним новые пути и новые двери. Кто-то, кем, по мнению Дали, был я.

Предложение было соблазнительным, но рискованным. Мне не казалось очевидным, что мы сможем работать вместе, бок о бок. Насколько я успел узнать этого человека (совсем мало), он был шутником и любил посмеяться над всем подряд.

Чрезмерно яркий, любящий комфорт, он рождал вокруг себя бесконечные фантазии и расцветал всякий раз, когда чувствовал на своем лице вспышки фотокамер. Ну разве возможно работать с подобным эксцентриком? Не сошел ли я с ума? Мы ведь такие разные. Он – испанец, я – ирландец. Он – художник, я – бывший военный. Он обожает перемены и красочные шоу, я же предпочитаю рутину и порядок во всем. Мне казалось, что я не смогу приноровиться к его образу жизни и выдержу не больше пяти дней. Кто знал, что наш союз продлится пятнадцать лет...

Соглашение между нами было заключено исключительно на словах. Ни разу за все то время, что я проработал с Дали, мы не подписали ни одной бумаги. Продавать законченные работы имела право только Гала, его жена, и это право так и осталось за ней. В основном она занималась большими полотнами, которые пристраивала во время поездок в Испанию. В мои же обязанности входило открывать перед Дали новые возможности для творчества, знакомить его с нужными людьми, способными заказать что угодно, от плакатов до зонтиков. Если сделку удавалось заключить, мне полагалось десять процентов от гонорара.

– Можем попытаться, – сказал я Дали в баре "Кинг Коул". – Но ничего вам не обещаю. Так что не удивляйтесь, если на следующей неделе я позвоню и сообщу, что уезжаю в Рим.

Затем в течение недели я исследовал телефонную книжку – искал тех, кого знал в пору работы на Корда, людей из мира кино, актеров и продюсеров, политиков и военных. В итоге я сделал не меньше дюжины звонков и к каждому обращался с отработанной формулировкой:

– Вам обязательно надо познакомиться с одним прекрасным испанским художником. Возможно, вы уже слышали о нем. Его зовут Сальвадор Дали...

Страницы моего ежедневника, одна за другой, заполнялись договоренностями о встречах. Моим старым знакомым было интересно встретиться с художником, чьей визитной карточкой были растекающиеся часы и закрученные вверх, в форме бычьих рогов, усы.

Мы с Дали образовали неплохой тандем: он был фантазером, я – педантом, иногда сдерживавшим его порывы, он играл роль приманки, я – охотника, он творил, я заключал соглашения. Вместе мы были командой, привлекавшей инвесторов и опустошавшей их карманы. Начиная с одиннадцати часов утра в баре "Кинг Коул" отеля "Сент-Реджис" мы подписывали бесконечное количество договоров, и клиенты стояли к нам в очереди.

Продюсер заказывал портрет жены, издатель хотел оформить книгу, еще кто-то просил проиллюстрировать театральную программку. Джо Кеннеди заказал Дали бюст своего сына Джона, который вступал в должность президента в следующем, 1961 году. Все шло как по маслу.

За две недели Дали получил прибыль в пятьсот тысяч долларов. Это значило, что моя прибыль составила пятьдесят тысяч. Я сумел расплатиться с долгами в ресторанах и переехал наконец в другой номер.

Дали пришел осмотреть мое новое жилище.

– Очень миленько, Капитан! – сказал он, увидев старинную мебель в гостиной. – Очень миленько!

Затем он заглянул в спальню, где стояла кровать с балдахином, а стены были обиты тканью с узорами, дамастом.

– Капитан, а Гала видела эту комнату?

Дали исчез, и через несколько минут в дверь постучали. На пороге стояла его жена. С черным бархатным бантом в волосах она была похожа на ребенка, преисполненного любопытства.

Гала принялась осматривать помещение – заглянула во все ящики, открыла все шкафы.

– Очень симпатично, – одобрила она и поправила цветы в хрустальной вазе. – Что ж, Капитан, мне здесь нравится! – Еще раз окинув комнату взглядом, она лучезарно улыбнулась. – Что ж, сегодня переезжаем. Вы не могли бы попросить гарсона вынести вещи...

– Гала... – попытался возразить я; растерянности моей не было предела.

– У вас будет целый час, чтобы переехать. Или вам необходимо два часа?

– Гала, я никуда отсюда не уеду, – наконец решился сказать я. – Выберите для себя другой номер!

Так и вышло – они поселились в другом номере и только выиграли от этого. Раньше Дали не имел привычки работать в отеле. Однако теперь, в новых просторных апартаментах, он мог разместить и мольберты, и прочие рисовальные принадлежности. Преимущества дорогого гостиничного номера были очевидны. В первый раз за двадцать лет Дали полноценно работал в Нью-Йорке. До этого он мог погрузиться в творчество только в своей мастерской в Кадакесе, куда приезжал не больше чем на полгода.

С этого дня у нас установился четкий режим. В десять часов утра я приходил в номер к Дали выпить с ним чаю. Он всегда надевал пиджак от смокинга. Пиджаков у него было не меньше дюжины. Какие-то из них – в тигровую полоску или пятнистые, как шкура жирафа, какие-то – из роскошного бархата с золотыми нашивками. Классического черного с атласными вставками, признаться, я не припомню.

Утреннее время мы выделяли для обсуждения встреч, которые планировали провести за день. Среди наших клиентов были такие, кто предлагал интересные идеи, но в основном приходилось работать с инвесторами, желавшими вложить деньги в имя Дали. Для них не имело большого значения, что выйдет из-под рук мастера, и часто различные проекты для них я придумывал сам.

– Может, поработать с автомобилями? – спросил я однажды за чаем. – Вы могли бы спроектировать автомобиль?

На следующий день я предлагал Дали оформить бейсбольные мячи или детские коляски. Еще через день мне приходило в голову, что интересно было бы заняться фарфоровой посудой и коврами. А через два дня я советовал мэтру разрисовать занавески.

После чаепития Дали не меньше десяти минут проводил перед зеркалом, со скрупулезной тщательностью вылепляя усы. Постепенно он наносил на них все больше воска и отстриженных волос, сохраненных после визита к парикмахеру. Случались дни, когда знаменитые усы вытягивались в длину до двенадцати сантиметров, а ради особых случаев – еще больше. Ночью длина усов не превышала и пяти сантиметров, однако, если Дали внезапно приглашали на ужин, он тут же добавлял какое-то количество волос и воска и вновь придавал усам необходимую значимость.

Затем мы отправлялись на завтрак в отель "Плаза", расположенный по соседству с "Сент-Реджисом".

В течение всего утра и еще несколько часов после обеда мы принимали посетителей в баре "Кинг Коул".

Вечером, после ужина, Дали поднимался в свой номер, чтобы поработать над заказами (например, сделать наброски рисунка для галстуков или подумать над оформлением очередного ресторана) или заняться живописью. Гала в это время читала ему вслух, по-французски, русские романы. Случалось, что и я читал ему книги по искусству. Эти импровизированные сеансы чтения стали для меня содержательными уроками по критике и истории искусств.

Рядом с Дали я проводил больше двенадцати часов в день, но у меня было одно правило: обедали и ужинали мы раздельно. Мне необходимо было хотя бы на несколько часов оставаться в одиночестве.

Однажды после прогулки в Центральном парке, где на ветвях деревьев уже начали лопаться почки, я вернулся в отель в смущенном состоянии духа. Я планировал поработать с Дали не больше трех месяцев, но вот зима закончилась, а мое сотрудничество с ним, похоже, набирало все большие обороты.

– Послушайте, Дали, – сказал я вечером, – все это было весьма интересно, но не удивляйтесь, если на следующей неделе получите от меня записку, из которой узнаете, что я улетел в Рио.

Мэтр отложил палитру.

– Гала, – крикнул он, – у Капитана сегодня плохое настроение!

– Я не шучу, синьор. Серьезно, я собираюсь все бросить на следующей неделе.

Художник бросил на меня свирепый взгляд:

– Не изображайте из себя глупого ирландца! Вы едете вместе с Дали в Париж!

Что я и сделал.

Примечания

. В этом фильме режиссера Кэрола Рида (1949) Орсон Уэллс играл одну из главных ролей.

. Ратофф, Грегори (1897-1960) – голливудский режиссер и актер, русский по происхождению.

. Парриш, Максфилд (1870-1966)-американский художник, иллюстратор и монументалист, по стилю близкий Дали.

Семейные узы

Дали не любил своего имени – Сальвадор. Не только потому, что это было имя его отца, но в основном по другой причине – так же звали его брата, умершего в возрасте двух лет, за девять месяцев и десять дней до рождения художника.

Его отношения с семьей отличались... беспорядочностью – другое слово трудно подобрать. Отец Дали, нотариус по профессии, обладал жестким характером (и при этом слыл сумасшедшим эксцентриком) . Он пессимистично смотрел в будущее сына.

– Мой сын закончит свои дни нищим и одиноким, – говорил он всем подряд.

Дали так и не простил ему этого.

У Дали была сестра Анна Мария, в юном возрасте они были очень дружны. Она даже позировала брату для его ранних работ. Но их разлучила серьезная ссора.

Все началось с того, что Анна Мария приятельствовала с девушкой из хорошей семьи, из Барселоны, и надеялась, что та станет идеальной женой для ее брата. Она мечтала об уютной жизни втроем. Но Дали не разделял восторгов сестры. Он окончательно разрушил ее мечты, когда привел в дом русскую эмигрантку и объявил, что собирается на ней жениться. Девушку звали Гала.

Это настолько вывело Анну Марию из себя, что она немедленно отправилась в полицию с жалобами на избранницу брата. Молодая женщина обвинила ее в проституции и шпионаже. Тогда в Испании правили франкисты, и донос был принят всерьез. Полиция допрашивала Галу с пристрастием, ее даже хотели выслать из страны. Когда Дали узнал, что причиной всех этих неприятностей стал донос родной сестры, он поклялся, что больше никогда в жизни не заговорит с ней, и сдержал свое обещание. Известно, однако, что в силу парадоксальности своей натуры он тайком посылал ей цветы и сладости на дни рождения.

У отца Дали был брат, а у брата – дочь, младше художника на год. Детьми они были не разлей вода. Кузина, Монсерат Дали, жила в Барселоне. Был у него еще один двоюродный брат, Гонсалес Сераклара, довольно известный в Испании адвокат. Они всегда помогали Дали, стараясь сделать его жизнь приятней.

Когда в 1982 году Гала умерла, они вдвоем приехали к художнику в гости, чтобы сообщить: Анна Мария готова позабыть о прошлом и ищет примирения. Но Дали отослал их прочь. Ему не о чем было с ними говорить. Он посчитал их предателями, потому что они пили чай у его сестры, совершившей страшное преступление – она не сумела поладить с Галой.

Примечания

. Елена Дмитриевна Дьяконова (1894-1982). Она не была эмигранткой, как пишет автор. Приехав в 1912 году в Швейцарию для лечения от туберкулеза, восемнадцатилетняя Елена познакомилась с поэтом Полем Элюаром, который очень скоро женился на ней. Элюар и прозвал ее Гала, что по-французски означает "праздник".

Гала

С Галой я познакомился одновременно с Дали (выше я описывал нашу первую встречу в отеле). Она одевалась с безупречным вкусом и без ошибок говорила по-французски. Было очевидно, что в жизни художника эта манерная женщина играет намного более важную роль, чем роль обычной жены.

Мне нелегко бывало решить, как вести себя с Галой и... как не вмешиваться в их отношения с Дали. Т. С. Элиот писал когда-то: «Нашим начинаниям неведом результат...», но результат моих отношений с Галой явно был нулевым: она хотела быть всем для Дали. В том числе и его коммерческим агентом.

Каждый день я проводил с Дали, а вот с Галой мог не встречаться по нескольку дней. Продавать картины Дали я не имел права. Этим занималась исключительно Гала. Увы, она была никудышным коммерсантом. Картины уходили не лучшим людям и не за лучшую цену. Десятки раз она выставляла себя в глупом свете, но продолжала убеждать мужа, что лучше нее никого не найдется. В результате – полная катастрофа, на мой взгляд.

Если Дали и отдавал себе отчет в этом, жене он никогда не перечил. Картины его кочевали из галереи в галерею и не приносили должной прибыли. В этой связи можно вспомнить испанца Хоана Миро или Пикассо. Продажей их картин всю жизнь также занимались одни и те же люди.

Когда Гала переезжала в свой замок, она предупреждала Дали: «Запомните, этот замок принадлежит мне! Вы можете прийти сюда только по моему приглашению. Письменному!» Она даже заказала специальную бумагу, чтобы печатать на ней приглашения. При жизни Галы Дали удостоился приглашения лишь несколько раз – ему разрешалось пробыть в замке не больше часа!

Художник предпочитал не противиться желаниям жены. Когда Гала уединялась в стенах замка, ей на замену срочно вызывалась Аманда Лир, певица и модель, с которой Дали познакомился в Нью-Йорке. Он не любил оставаться один.

Гале было под девяносто, когда она умерла. Известно, что почти до самого конца ей удавалось сохранить природную элегантность.

Она умерла в Кадакесе. В Испании перевозка тела связана с многочисленными сложностями: каждый городок имеет право установить транзитную пошлину. Чтобы избежать формальностей, Дали приказал завернуть тело жены в покрывало и положить на заднее сиденье в «кадиллак». Артуро, помощник, отвез тело в замок Пуболь. Замок считался территорией Ла-Пера, средневековой деревушки неподалеку от города Ла-Бисбаль.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю