Текст книги "Каста Огня (ЛП)"

Автор книги: Питер Фехервари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Словно бы капитан Эмброуз Филлипс Темплтон просто ушел из этого мира.

Скъёлдис увидела, что вералдур вдруг застыл в боевой стойке, и замерла, наблюдая за силуэтом стража через ткань палатки, но мгновением позже великан расслабился и возобновил обход её временного жилища. Женщина знала, что воин нервничает в этом гнилом месте – он не обладал вюрдом, но любой северянин почувствовал бы неправильность древнего города, спящего вокруг арканцев. Она предупреждала полковника, что не стоит вставать лагерем в пределах некрополя, но Белая Ворона заупрямился. Люди Катлера пролили много крови в битве за Раковину, и он не собирался уходить отсюда так быстро.

Вздохнув, Скъёлдис вернулась к прорицанию. Опустившись коленями на непокрытый коралл, она пробормотала имя Императора и подбросила священные шепчущие кости. Сначала руны рассыпались под властью гравитации, затем подскочили и затанцевали, повинуясь чему-то более древнему. Северянка прищурилась, видя, что резные костяшки подпрыгивают и переворачиваются, беспокойно щелкают, будто зубы мертвеца в пустом черепе, и не находят покоя.

– Ну и что там твои цацки говорят, а, Ворон? – глумливо спросил Катлер из глубины жилтента.

Сосредоточенная на гадании женщина пропустила оскорбление мимо ушей. Белая Ворона всегда называл её именем-насмешкой, когда она бросала шепчущие кости – теперь их, правда, называли Костями Императора. Так уж полковник обращался с древними обычаями вюрда; к тому же, он пил уже несколько часов, хлестал свою любимую огненную воду, словно у них были бесконечные запасы спиртного.

– Ворон, я к тебе обращаюсь…

– Шепчущие кости говорят мне всё и не рассказывают ничего, – огрызнулась Скъёлдис, обеспокоенная капризами рун.

– Неужто призналась наконец, что ты шарлатанка, женщина? – хохотнул Катлер.

Подобрав костяшки, она с отвращением посмотрела на Энсора. Тот валялся на топчане, заложив руки за голову и глядя в темноту. Мятый жакет лежал на полу, рядом с несколькими пустыми бутылками. Когда полковник вот так упивался огненной водой и жалостью к самому себе, северянка почти презирала его.

«Но ведь он только что потерял самого близкого друга», – упрекнула себя Скъёлдис. Хотя Элиас Уайт никогда ей не доверял, старик был для Белой Вороны всё равно что брат. Устыдившись собственной раздражительности, женщина попыталась объяснить увиденное.

– Кости плывут по шепчущим волнам мира, но там, где нет слов, они не могут отыскать гавань.

– Или этот мир просто несет полную хрень!

– Да, возможно и такое.

– Или говорит слишком быстро, и твои старые косточки за ним не успевают.

– Это серьезное дело, Белая Ворона. Здесь что-то очень неладно.

– Ты что, хочешь сказать, что это нехорошее место, Ворон? – пьяная медлительность вдруг исчезла из голоса полковника, сменившись бритвенно-острым сарказмом. – Я-то, знаешь ли, и сам уже догадался.

– Я хочу сказать, что эта планета губительна.

Катлер горько рассмеялся во тьме.

– Все миры губительны, женщина. Сними шкурку с любого, и увидишь клыки, ждущие тебя.

Северянка знала, что Энсор снова думает о Троице, захолустном скопище лачуг, которое незаметно для всех провалилось в Преисподние. Случившееся там соединило их с Катлером, но только потому, что в душе полковника что-то сломалось.

– В некоторых мирах пагубу можно отыскать и искоренить, – ответила Скъёлдис. – На других планетах она залегла слишком глубоко и проникла слишком далеко. Здесь же отрава стала единым целым с полотном и узором мира.

– Верховное командование утверждает, что здесь нет порчи.

– Они говорят то, что помогает им приблизиться к цели.

– И в чем же она заключается? – Энсор повернулся к женщине, его глаза блеснули желтым в тенях. – Потому что я совершенно не вижу смысла во всем этом, только бессмысленные потери и неприкрытые убийства! Знаешь, мне кажется, эти ублюдки хотели, чтобы моих людей сегодня перебили.

Скъёлдис понимала его гнев, но у неё не было объяснений для Катлера.

– Твой план сработал, – сказала она вместо ответа.

И в самом деле, дерзкая атака полковника на базу повстанцев завершилась великолепным успехом. После победы на площади вражеское сопротивление быстро рассыпалось, а сам Белая Ворона загнал вражеского командира в угол на ступенях огромного зиккурата. Офицер мятежников, который провел бессчетные годы в заболоченных джунглях, одряхлел и казался древним стариком в гладкой, сработанной ксеносами броне. Голова предателя торчала из пластекового ворота, будто сморщенный чернослив, но ясные глаза оставались странно спокойными, даже когда конфедераты окружили его. Когда Катлер потребовал от врага сдаться, тот просто улыбнулся и похлопал по нанесенной на лоб татуировке в виде снежинки. Затем командир повстанцев поднял винтовку и умер, сраженный огнем арканцев, не переставая улыбаться. Загадочная безмятежность мертвого лица до сих пор волновала Скъёлдис. Какое знание могло настолько возвысить человека над страхом? Да, встреча с мятежником вышла тревожащей.

– Мой план сработал, потому что они не ждали неприятностей сверху, – произнес Энсор, прервав размышления северянки. – Я это нутром чуял, но, Преисподние подери, так и не могу понять, почему тау вообще не брали в расчет атаку с воздуха?

– А это важно?

Катлер посмотрел на неё, как на дуру. Прежде чем Скъёлдис успела сказать что-то ещё, полковник вскочил и принялся ходить по жилтенту, вороша нечесаную белую гриву.

– Вот что, эти штабные крысы на родине просто вышвырнули нас прочь, – зарычал Энсор. – Красивые слова о том, что 19-й посылают к звездам завоевывать славу для Провидения – просто отравленный мед. Они хотели избавиться от нас!

Полковник остановился, тщательно обдумывая сказанное.

– Они хотели избавиться от меня. Девятнадцатый тут ни при чем, дело всегда было только во мне.

– Белая Ворона, это пустые слова…

– Они отправили моих людей в Преисподние за мои грехи. И всё из-за этого проклятого городка.

Женщина задумалась, как долго ещё сможет удерживать вместе осколки того, что разбилось внутри Катлера. Закончит ли Федра начатое Троицей?

– Там, в космосе, – прошептал Энсор, – это существо из варпа, которое забрало Норлисса в каюте № 31… Откуда оно знало меня?

Северянка вздохнула, зная, что этот разговор был неизбежен.

– Море Шепотов, которые ты называешь варпом, течет сквозь всё вокруг. Оно отражает время и пространство в бесконечности теневых последствий и сумрачных возможностей. Почти все они слишком незначительны и бесформенны, чтобы стать чем-то большим, но ни один шепот не исчезает, и порой его слышат хищники. Змеи – демоны – пируют нашими сомнениями и желаниями. Так они пробираются в этот мир.

Было видно, как полковник пытается понять услышанное – простой, прямой человек, прежнюю действительность которого смело что-то невероятное и при этом неопровержимое. Катлер был слишком упрям, чтобы принять истину, но слишком честен, чтобы отвергнуть её. Такие люди часто тонули в Море Шепотов, и поэтому он нуждался в Скъёлдис.

– Это не объяснение, – настаивал Энсор. – То создание в каюте № 31 посмотрело прямо на меня и засмеялось! Оно узнало меня.

– А потом мы убили его. Таково наше призвание.

– Знаешь, я постоянно чувствую, как оно следит за мной. Словно пытается пробраться внутрь, так же, как пролезло в Норлисса и тех несчастных проклятых идиотов в Троице, – теперь Катлер казался уязвимым. – Я проклят, Скъёлдис?

В ответ женщина расхохоталась. Это был хриплый, неровный смех, от которого её саму бросило в дрожь.

– Конечно, ты проклят, Белая Ворона! – заметив уныние на его лице, северянка перестала хохотать. – Ты проклят, и именно поэтому должен до конца выполнить свой долг.

– И в чем же состоит мой долг на этом загаженном мире?

Скъёлдис задумчиво посмотрела на Катлера, размышляя, в подходящем ли он настроении.

– В чем, женщина? – не отступал полковник.

– Ты помнишь мой… транс… в звездном зале?

– Чертовски хорошо помню, – Энсор подозрительно прищурился.

– Тогда, возможно, мне пора рассказать тебе об Авеле.

Капитан Хардин Вендрэйк устал до изнеможения, но сон не шел к нему, поэтому офицер просто бродил по коралловым проспектам некрополя, словно заблудшая душа. На каждом перекрестке он резко поворачивал кабину «Часового» и пронзал сумрак боковых улочек лучом прожектора, без видимой цели изучая город. Иногда капитан устремлялся обратно или менял курс, по собственному желанию исследуя лабиринт. Своим кавалеристам Хардин сказал, что отправляется в патруль, но все они знали, что это ложь. Вендрэйк не останавливался, чтобы его не догнало чувство вины.

Леонора погибла. Прыжок с десантного корабля оказался за пределами её ограниченных способностей, и в момент приземления нога «Часового» начисто отломилась. Капитан не видел падения девушки, но слышал, как она испуганно кричит по воксу, пытаясь сохранить равновесие. Леонора звала его, но Хардин был слишком занят погоней за скиммером тау, чтобы обратить на это внимание.

Слишком зол на неё за очередную неудачу…

Он нашел девушку в искореженной кабине шагохода. Длинные светлые локоны покрывали голову, вывернутую в обратную сторону, висящую на неестественно гибкой шее. Под «Часовым» Леоноры лежали двое мертвых солдат, раздавленных её падением. Квинт тут же начал, как всегда, подлизываться к Вендрэйку, изображая чуткую личность, но остальные всадники молчали и отводили глаза. Все в «Серебряной буре» знали, что в случившемся виноват капитан. Девушка никак не годилась в кавалерию, но он всё равно держал её в отряде. Леонора очень боялась прыгать, но гордость не позволила ей отказаться, а Хардин дал ей попробовать.

Точно зная, что она не справится…

Кроме того, погиб Хаварди, которого выбросило из транспортника в момент атаки боескафандра тау. Парень погиб не из-за Вендрэйка, но он был талантливым всадником, и эта потеря ослабила «Серебряную бурю». Теперь их осталось только десять, но, несмотря на утраченных «Часовых», капитан вынужден был признать, что риск Катлера оправдался. Десантному кораблю сильно досталось, но пилот совершил превосходную аварийную посадку, сохранив жизни всем на борту. После этого 1-я рота захватила город с удивительно небольшими потерями; увы, к остальному полку это не относилось.

После зачистки Раковины полковник приказал кавалеристам разыскать пропавших товарищей. Стремясь охватить как можно большую территорию до наступления ночи, Хардин рассредоточил «Серебряную бурю» по джунглям. Сначала они находили только бойцов, отбившихся от основных сил. Выжившие, которые валились с ног от изнеможения, рассказывали о засадах и омерзительных ксеносах. Рыцарь-зуав в поврежденном доспехе, едва не помешавшийся от страха, бессвязно бредил о толпе птицеподобных чудовищ, атаковавших его взвод в джунглях. Твари набрасывались на арканцев и разрывали их на куски, патриций даже клялся, что враги пожирали плоть убитых. Но, несмотря на мрачные свидетельства резни, пилоты «Часовых» так и не встретили противника. Враги как будто испарились после потери города.

Один за другим всадники медленно возвращались в Раковину, отыскав слишком мало выживших и узнав слишком много жутких историй. К удивлению Вендрэйка, последним вернулся Перикл Квинт – его безвкусно разукрашенная машина прогулочным шагом вступила в лагерь намного позже наступления ночи. За лейтенантом тянулась колонна усталых бойцов, и, в том числе, необычно подавленный капитан Мэйхен. По весьма низким стандартам сегодняшнего дня, это был настоящий триумф, и Квинт самодовольно распустил перышки, выслушивая похвалы Катлера. Толстая физиономия лейтенанта просто…

Что-то с лязгом ударилось о фонарь кабины, заставив Хардина вздрогнуть. Он обеспокоенно развернул «Часового» и отклонил машину назад, обшаривая крыши лучом прожектора. Крупные капли воды мелькали в полосе яркого света и сердито стучали по ветровому стеклу. Настоящий ливень, а ведь ещё несколько секунд назад дождик едва моросил, Вендрэйк мог в этом поклясться. Выругавшись, капитан включил «дворники» и сам наклонился вперед, пытаясь что-нибудь разглядеть за водной пеленой. Строения, полускрытые дождем, как будто сжимались под лучом прожектора, избегая света, будто испуганные создания из морских глубин.

Разумеется, это была всего лишь игра света и тени.

Соберись, парень. Машину просто задел какой-то маленький обломок. Город, наверное, разваливается на части уже целую вечность. Повстанцы бежали, и в этой могиле, кроме нас, нет ни единого живого существа.

Почему-то такие мысли не успокоили Хардина.

Затрещал вокс, нарушив почти усыпляющий ритм, с которым дождь барабанил по стеклу.

– Вендрэйк, прием, – отозвался пилот.

Единственным ответом стало бормотание помех, и всадник повторил отзыв, но с тем же результатом. Постепенно раздражаясь, капитан отключил связь и направился дальше. Проливной дождь ослабил жару, в кабине стало холодно и сыро; Хардину неожиданно захотелось поскорее вернуться в лагерь, но из-за плохой видимости приходилось двигаться медленно и осторожно. На такой скорости он не успел бы вернуться до рассвета.

Снова зашипел вокс. Нахмурившись, капитан резким щелчком переключил на отправку:

– Говорит Вендрэйк. Кто, в Семь Преисподних вашу мать, на связи? – новые помехи. – Квинт, это ты? Слушай, мне сейчас не до игр.

Раздался почти неслышимый вдох, словно волна белого шума вынесла что-то на берег. Хардин наклонился к воксу, и, сосредоточенно хмуря брови, попытался разобрать звук за помехами. Казалось, что на той стороне кто-то дышит, резко и неравномерно, словно забыл, как правильно…

– Кто это? – прошептал капитан.

– Говорит «Бель дю Морт», – голос был хрупким, как сухие листья на ветру, таким слабым, что мог, наверное, быть просто игрой воображения.

Мое воображение здесь ни при чем.

Внезапно Вендрэйк понесся вперед на головокружительной скорости, не боясь свернуть шею. Он стремился как можно скорее убраться с этих облюбованных призраками улиц.

«Бель дю Морт» был позывным Леоноры.

Когда из дождя возникла подпрыгивающая троица блуждающих огоньков, Оди Джойс подальше втиснулся под укутанную тенями колоннаду, задержал дыхание и стоял так, пока свет фар не погас вдали. Юноша не совсем понимал, почему скрывается от патруля, но предполагал, что ему начнут задавать вопросы типа «что ты делаешь здесь, под дождем, когда можешь свернуться калачиком в жилтенте». Сейчас Оди не хотел отвечать на вопросы, а хотел, чтобы его просто оставили наедине с Императором.

Крепко зажмурившись, новичок продолжил разговаривать с Ним, молясь быстро и изо всех сил. Только так он мог остановить слезы. Если бы Джойс позволил им литься, то быстро утонул бы, а этого он допустить не мог, только не сейчас, когда Император рассчитывал на него. Дядя-сержант Калхун погиб, и мама Мод жутко разозлилась бы на сына за то, что он позволил этому случиться. Она никогда не смогла бы понять, что старик сейчас с Императором, вечно сражается с мертвыми еретиками и присматривает за Оди, чтобы тот не прекращал посылать их к нему. Вот так вот всё было устроено: живые и мертвые были частью одной здоровенной мясорубки правосудия, а Император сидел на самом верху, как Главный-по-Мясорубке. Юный Джойс точно не знал, жив Он или мертв, но предполагал, что и то, и другое. С Императором вообще всё было очень сложно.

Услышав смех из жилтента неподалеку, новичок скривился. Как «Пылевые змеи» могли праздновать, когда только что потеряли своего сержанта? Оди думал, что отделение будет вместе молиться всю ночь, но после того, как они добрались до города язычников, бойцы засели за карты и выпивку, как будто ничего плохого не случилось. Жук даже пытался Джойса к ним заманить…

– Да мы просто так поминаем сержанта и выпускаем пар, – сказал тогда полукровка. – Знаешь, парень, если не прогибаться чуток под ударами судьбы, они тебя напополам сломают.

На минуту Оди почти поверил ему, но потом этот местный уродец, затесавшийся в дружки к Клэйборну, предложил юноше выпивку, какую-то местную гадость, от которой он, наверное, превратился бы в гриб. Увидев, как это круглое лицо с рыбьими глазами ухмыляется ему из-под честного арканского кепи, Джойс взорвался. Рыча, словно ящер прерий, он толкнул мутика так, что тот повалился наземь, и стремглав выбежал из тента.

Прислушиваясь к смеху «Пылевых змей», новичок решил, что они просто слишком тупые, чтобы понять – с отделением покончено. Их осталось всего семь, и это считая Туми, от которого не было никакой пользы, а только вред. Медики считали, что снайпер никогда не оправится от удара по голове, полученного в лодке. Услышав это, Оди взбесился: идиот с отбитыми мозгами выжил в засаде, а дядя-сержант Калхун погиб! Раньше он жалел Корта, но теперь ненавидел его. Точно так же Джойс ненавидел «Пылевых змей», за их глупый смех, и грязные шуточки, и всё прочие мелкие богохульства. Юноша не сомневался, что святой Гурди-Джефф назовет их еретиками.

Неожиданно Оди захотелось узнать, чем сейчас занят святой.

Исповедник Йосив Гурджиеф прибыл в Раковину на заре. Дождь наконец-то прекратился, и руины окутал ореол тумана, завитки которого клубились вокруг тарахтящей канонерки летийца. Он поднялся по великой реке Квалаквези и пересек городскую черту в центральном канале некрополя. Стоя на бронированном носу корабля, Йосив смотрел, как мимо проплывают развалины, схожие с гигантскими окаменевшими актиниями – возникают из смога и вновь скрываются в нем. Это был первый визит Гурджиефа в мертвый город, но реку он помнил хорошо, ибо когда-то давно странствовал по тернистым путям её долины.

Говорили, что человек может пересечь по Квалаквези весь континент, но исповедник сомневался, что многие сумели бы осуществить подобное путешествие, поскольку в глубине материка единое русло разделялось на множество переплетенных притоков. Этот лабиринт, в котором заблудившийся странник мог вечно описывать круги, назывался Клубком Долорозы. Однажды Йосив вошел туда и вернулся, но часто спрашивал себя, действительно ли он покинул Клубок.

Пока канонерка плыла сквозь укутанную дымкой зарю, мысли Гурджиефа возвращались к тому безумному странствию. Шел первый год пребывания летийцев на Федре, и адмиралу Карьялану потребовались добровольцы для рекогносцировки незаселенных земель в тылу врага. Опасная работа, но Йосив, тогда только что произведенный в лейтенанты, мечтал сделать карьеру. Изображая одинокого паломника в поисках просвещения, мореход втерся в доверие к племени кочевников, называвших себя «ниррода». Даже по меркам Федры они были вырожденцами, но поверили в ложь разведчика и позволили ему присоединиться к скитаниям в долине Квалаквези.

И, со временем, легенда Гурджиефа из прикрытия превратилась в чистую правду, ибо в глубине Клубка все мысли о шпионаже и войне забылись, словно потускневшие сны после пробуждения, и больше ничего не имело значения, кроме похода в поисках Истины Бога-Императора.

Время странно текло в том серо-зеленом чистилище. Йосив вспоминал годы терзающего душу отчаяния, что перемежались ускользающими мгновениями экстаза. Он исследовал заброшенные долины, в которых обитали гигантские первобытные звери, блуждал среди полузатопленных руин дочеловеческих цивилизаций, рядом с которыми Раковина выглядела, словно современный мегаполис. Глубоко в коралловом сердце планеты летиец вступал в схватки и дискуссии с демонами, не зная, истинны они или рождены безумием, и не понимая, есть ли здесь разница.

Самой странной оказалась встреча с одиноким воином тау, который брел через джунгли в громоздком боескафандре. Судя по сетке трещин на потускневших керамических пластинах, его броня видала лучшие дни, но ксенос без труда мог уничтожить Гурджиефа, и потому паломник не стал проявлять враждебность. Вместо этого Йосив попытался узнать тайну чужака, доспех которого был выкрашен в багровую крапинку, а не ярко-белый и полночно-черный цвета армии Прихода Зимы. Летиец понятия не имел, к какой группировке принадлежал чужак, но пятиконечная звезда на нагрудной пластине выглядела, как личный герб, что выдавало в тау почтенного воина.

Они говорили, как два собрата-паломника, делились историями и пытались разобраться в невероятных сплетениях Клубка. Чужак был солдатом, как и Гурджиеф, затерянным во времени и пространстве, но по-прежнему верным миссии, которая привела его в дикий край. О сути её ксенос особо не распространялся, но Йосив сумел понять, что воин охотится за бандой изменников, названных им «Пожирателями гнили».

– Дикари обернулись против нас, вырезали моих товарищей, – объяснил тау. – Поглотили нашу плоть.

– И всё же ты выжил?

– Я… Да… Я выжил. Должно быть, так, – но ксенос выглядел неуверенным.

Когда летиец вежливо осведомился о касте чужака, заранее зная, что перед ним воин огня, тау пришел в замешательство. Наконец, он ответил «Дым», и Гурджиеф не почувствовал лжи в словах собеседника – хотя даже молодой лейтенант знал, что у синекожих только пять каст, и «Дыма» среди них нет.

Они расстались без происшествий, не друзьями и не врагами, что само по себе было загадкой. Впоследствии Йосив сообразил, что таинственный воин не назвал ни своего имени, ни звания.

Десятилетия спустя Гурджиеф вернулся из Клубка и обнаружил, что отсутствовал меньше года. Он не мог снабдить адмирала Карьялана ни картами, ни информацией о враге. Вместо них будущий исповедник принес командиру семена откровения, вместе с иными, более странными семенами, которые вскоре пустили корни в теле Вёдора. Это были прожорливые грибковые споры, без ведома Йосива осевшие на нем во время странствий в сердце Клубка. Когда его возлюбленная Наталья также налилась заразой, лейтенант сперва впал в отчаяние, но затем возрадовался её страданиям. Так, шаг за шагом, приняло форму кредо Гурджиефа: человечество рождено в проклятии, и достичь искупления можно лишь путем священных страданий во имя Бога-Императора.

– Отступники, они наблюдают за нами, – произнес стоявший рядом комиссар, возвращая Йосива в настоящее. – Я видел, что арканцы подглядывают из руин и убегают, как крысы.

– Они знают, что сбились с пути истинного и должны предстать перед судом Императора, – печально ответил исповедник.

– Император, Он обвиняет, – с глубокой искренностью отозвался комиссар.

«Да, так Он и делает, – мысленно согласился Гурджиеф. – И сегодня Он обвинит этого мятежного полковника, этого Энсора Катлера».

Командир арканцев с презрительным высокомерием не стал высаживаться на палубу «Могущества» и лишил адмирала драгоценных доноров, из-за чего несчастного Вёдора едва не хватил удар от бешенства. Такое оскорбление было тяжким само по себе, но победа Катлера в Раковине подняла волну беспокойства, которая докатилась и до Небесного Маршала. По правде, исповедника совершенно не интересовали таинственные планы Зебастейна Кирхера, но тот пригрозил Карьялану отставкой, если адмирал не прижмет конфедератов к ногтю. С этим Гурджиеф смириться не мог: ничто не должно помешать священному мученическому паломничеству его господина.

Судьба этого еретика, Катлера, станет для всех уроком. Таким, что очень надолго запомнят…

Когда канал повернул к усыпанной обломками площади, из тумана возникла призрачная армия – сотни арканцев выстроились вдоль берегов, словно заблудшие души, ждущие выхода из чистилища. Большинство из них были изможденными, побледневшими тенями в сером, но на нескольких оказались нелепые заводные доспехи, так рассмешившие Вёдора. Кроме того, Йосив увидел несколько «Часовых», которые возвышались над толпой, направляя на канонерку разнообразное тяжелое оружие.

– Мне не нравится вид этих язычников, – пробормотал комиссар. – Будьте осторожны, мой господин исповедник, у меня всего пятьдесят бойцов.

Гурджиеф не обратил на него внимания, внимательно разглядывая высокого офицера, стоявшего в переднем ряду. Грива белых волос придавала ему старческий, и, что парадоксально, нестареющий вид. В облике арканца сочетались потускневшее благородство и свирепая сила, а из-под внешней оболочки рвалась наружу еле сдерживаемая ненависть. Любой здравомыслящий человек тут же повернул бы судно, но исповедник Йосив Гурджиеф только улыбнулся, зная, что отыскал свою жертву.

Катлер молча ждал, наблюдая, как великан в длинных одеяниях спрыгивает на берег и направляется к нему. Летиец, лицо которого покрывали спутанные пряди черных волос, ухмылялся подобно акуле. За здоровяком следовал чрезвычайно тощий комиссар, сопровождаемый отделением солдат в багровых бронежилетах с наплечниками. Хотя мореходы во много раз уступали конфедератам в численности и вооружении, на их ожесточенных, покрытых татуировками лицах не было и следа страха.

– Этот безумец убил Элиаса, – прошептал Мэйхен над плечом полковника. В своем доспехе Джон казался грозовым шквалом, пойманным в железную клетку. Провидение свидетель, Энсор знал, что сейчас чувствует парень!

Белая Ворона, мы шагаем по узкой тропе! Окружи свое сердце льдом…

Разозленный Катлер вытолкнул Скъёлдис из своего разума и заметил боковым зрением, что ведьма вздрогнула. Конфедерату было не до тревог северянки, только не сейчас, когда прямо перед ним стоял убийца Элиаса.

– Вы – полковник Энсор Катлер, – это не было вопросом, и священник не ждал ответа. – Я – исповедник Йосив Гурджиеф, первый вестник Императорского Правосудия на континенте Долороза. Вы пойдете со мной.

– Где мои люди? – спросил арканец.

Гурджиеф безучастно посмотрел на него, очевидно не понимая, что имеет в виду Катлер.

– Элрой Гриффин, Грейсон Хоутин и Клетус Модин, – с яростью проговорил конфедерат. – Ваши жрецы-шестеренки забрали моих людей. Я хочу, чтобы их вернули.

Подобное требование застало исповедника врасплох.

Этот глупец лишился половины полка, а всё равно думает о трех простолюдинах.

– Они мертвы, полковник, – солгал Йосив. Он ожидал какой-то вспышки гнева, но Катлер ничего не сказал, будто заранее знал, каким будет ответ.

– Жаль, но они пали жертвой федрийской заразы, – спокойно продолжил Гурджиеф. – Как вы, несомненно, уже убедились, это губительный мир.

– Именно так, сэр.

Исповедник немного подождал, но арканец больше ничего не произнес. Решив направить разговор в нужное ему русло, Йосив раскинул руки, изображая открытость.

– Полковник, ваши недавние действия вызвали значительное… беспокойство. Впрочем, вы одержали здесь великую победу. Если вы отправитесь со мной на «Могущество», то, даю слово, вас ждет покаяние, сообразное деяниям.

– Ясно.

После долгого молчания Гурджиеф почувствовал, что теряет терпение, и добавил металла в голос.

– Уверен, полковник, ваши люди уже достаточно настрадались…

– Элиас Уайт, – произнес Катлер, глядя на исповедника холодными и мертвыми глазами.

– Не понимаю, о чем…

Двигаясь быстро, словно вихрь, командир конфедератов одним плавным движением выхватил саблю из ножен и сделал выпад, превративший растерянность Гурджиефа в ярко пылающую агонию. Опустив глаза, исповедник увидел, что клинок погрузился ему в живот; завороженный Йосив смотрел, как на одеяниях вокруг раны расплывается багровое пятно.

– За Элиаса Уайта, – добавил полковник, вонзая саблю глубже. – И всех остальных.

Пока Гурджиеф хватал ртом воздух, клинок выходил у него из спины, и летиец всё приближался к беловолосому отступнику, пока их лица не оказались на расстоянии лишь нескольких сантиметров. Исповедник увидел, что глаза арканца больше не холодны и не мертвы. Напротив, они как будто горели, сияли в глазницах, словно двойное солнце, и Йосиву вдруг подумалось, что он снова бредит. Боль казалась очень даже настоящей, но, быть может, Гурджиеф по-прежнему блуждал в серо-зеленой вечности Клубка.

Как я мог надеяться, что Она когда-нибудь отпустит меня?

Вокруг исповедника внезапно загрохотала какофония битвы, но звуки казались далекими, приглушенными и неважными. Мир сузился до ширины ужасного, терзающего клинка, который приковал Йосива к чудовищному полковнику.

– Это сон? – спросил Гурджиеф.

Видение как будто задумалось над ответом.

– Думаю, об этом ты узнаешь, если проснешься, – сказало оно.

А затем полковник отбросил священника прочь, вырвав саблю из раны. Хлынула кровь; теряя равновесие, Йосив заковылял спиной вперед, что-то бессловесно бормоча в попытках вырваться из кошмара, пока тот не прикончил его.

Не может же всё закончиться вот так. Я странствовал в порченом сердце этого мира, сражался с демонами, видел, как вращаются потайные шестерни реальности.

Но, возможно, все эти чудеса были наваждением, а сам исповедник – всего лишь безумцем. После очередного шага его нога не нашла опоры, и летиец повалился в канал. Утопая в объятиях кишащей жизнью Квалаквези, Йосив Гурджиеф думал только о том, удастся ли ему проснуться.

Когда «Серебряная пуля» Вендрэйка ворвалась на площадь, схватка уже почти закончилась, но безумие пылало с прежним неистовством. С грохотом остановив «Часового», капитан увидел, как умирают последние двое летийских солдат: один из кавалеристов сбросил их с палубы канонерки шквалом высокоскоростных зарядов. Серобокие, столпившиеся по берегам канала, победно взревели и принялись стрелять в воздух.

Выругавшись, Хардин откинул фонарь и выпрыгнул из машины. После долгих часов в тесной кабине ноги всадника едва не подкосились. Жуткое странствие Вендрэйка по улицам Раковины длилось всю ночь, казалось, что лабиринт развалин сужается вокруг него, за каждым перекрестком оказывался новый, за ним – следующий, но ни одна дорога не вела наружу. И где-то посреди некрополя капитан услышал, что за ним следует другой «Часовой», несется на скорости, невероятной для столь искореженной, изломанной машины.

«Нет ничего невозможного или незыблемого, – осознал Хардин, наблюдая за хаосом на берегу. – Нет никаких правил и никогда не было. Всё вокруг бессмысленно и безумно. Уайт был прав, а я просто не понимал этого, пока не оказался здесь. Не хотел понимать…»

В капитана врезался какой-то чернобородый архаровец, завывавший, будто дикарь. Отпихнув его в сторону, Вендрэйк начал проталкиваться через толпу, словно человек, который хочет поскорее пробиться на собственную казнь. Повсюду вокруг носились серобокие, улюлюкали и насмехались над летийцами; некоторые расстреливали мертецов из лазвинтовок, поджигая тела и заставляя дергаться, как тряпичных кукол. Хардин вдруг понял, что орет на солдат, но при этом не слышит собственных слов, плотно окутанный тенями прошлого.

«Повторяется история с Троицей, – понял кавалерист, в разум которого хлынули давно похороненные воспоминания. – Зараза в наших душах вернулась, чтобы превратить всех нас в чудовищ…»

В буйствующей толпе он заметил Катлера и Мэйхена, стоявших над изуродованным комиссаром. Летиец слабо подергивался, пытаясь встать на ноги, которых у него уже не было, а Энсор смотрел на раненого со звериным оскалом, при виде которого у Вендрэйка кровь заледенела в жилах. Джон выглядел немногим лучше – через открытое забрало Хардин рассмотрел сведенное гримасой ненависти лицо, похожее на улыбающийся череп.