Текст книги "Каста Огня (ЛП)"

Автор книги: Питер Фехервари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Вам, леди, как будто не терпится увидеть Белую Ворону, – покосился на неё кавалерист. – С чего бы это?

– Он ваш командир, разве нет? – ответила Изабель.

И, возможно, твоя цель, Рив?

– Полковник Катлер сейчас… – начал Квинт.

– Всё равно что мертв, – перебил Вендрэйк. Кадет уставилась на капитана, и он резко, невесело усмехнулся, но никто не поддержал его.

– Не бойся, девочка, я тебя просто разыгрываю. Насколько мне известно, Белая Ворона ещё дышит, но с подробностями стоит подождать. Вообще говоря, – он обвел рукой собрание, – со всем этим стоит подождать. Посмотрим, что скажет о вас Ворон.

– Ворон? – спросила Изабель.

– Не волнуйся, кадет, она тебе понравится! – Хардин поднялся на ноги. – Тоже вечно задает кучу вопросов.

После этого кавалерист повернулся к своему «Часовому»: в Трясине пилоты спали, не покидая машин.

– Увидимся на рассвете.

– Может, сначала расскажете нам о Троице, капитан? – слова Айверсона обрушились на Вендрэйка, будто ушат ледяной воды. Когда Хардин повернулся, его улыбка пропала.

– Что?

– Троица, – повторил Хольт. – В военных архивах упоминается захолустный городок, стертый 19-м полком с лица земли. Если я правильно помню, это случилось в самом конце войны.

– И что с того?

– Возникли вопросы. Заседал военный трибунал, – комиссар внимательно наблюдал за офицером. – Я думал, что это может оказаться важным.

Вендрэйк пошатнулся, словно не в силах устоять на ногах. Его всадники молчали, даже Перикл Квинт держал рот на замке.

– Капитан? – надавил Айверсон.

– Городок погиб после войны, комиссар, – произнес Хардин и помедлил, обдумывая сказанное. – А может, задолго до неё. Я до сих пор не уверен, какой вариант правильней.

– И это было важным событием?

– Нет, – кавалерист посмотрел на Хольта двумя разбитыми окнами в ад. – Нет, ничего важного.

Но Айверсон почувствовал ложь. Для Хардина Вендрэйка не было ничего важнее, чем Троица.

– Он болен и, я почти уверена, затронут порчей, – заявила Рив, когда комиссары вернулись на корабль-амфибию.

– Возможно, – ответил Хольт, – но Вендрэйк – наша единственная зацепка.

– Почему вы всегда скрываетесь за «возможно» или «может быть», сэр? – Изабель как будто рассердилась. – Сомнения ведут к ошибкам, ошибки приводят к падению.

Это была цитата из «Руководства комиссара».

«Значит, Рив, ты настоящий кадет? – спросил себя Айверсон. – Или просто хорошо подготовилась к роли? И важно ли вообще, кто ты на самом деле?»

– Иногда «может быть» – лучший вариант, кадет. Порой мы не можем узнать правду.

Она возмутилась.

– Но мы всё равно действуем! Сомнение – больший грех, чем неверное решение, – новая цитата. – Извините, сэр, но для комиссара вы слишком много думаете.

Хольт долго молчал.

– Да, – наконец ответил он, и понял, что действительно так считает. – Да, боюсь, что ты права.

– То есть, вы согласны? Вы будете действовать?

– Думаю, я должен, – с грустью произнес он. – Доброй тебе ночи, кадет Рив.

И в эту ночь, как в большинство иных ночей, Хардин Вендрэйк видел во сне убийство города, который был уже мертв. И кошмар вновь начинался на том же месте.

Его «Часовой» достиг окрестностей Троицы во главе разворачивающейся серой змеи, что протянулась почти на километр. Практически все бойцы так одурели от холода и голода, что едва могли идти, не говоря уже о том, чтобы держать строй. Последняя «Химера» на полозьях отказала четыре дня назад, последняя лошадь пала вчера. Когда это случилось, тянуть сани с ранеными выпало шагоходам. Верные долгу кавалеристы по очереди выполняли эту бесславную задачу, но и топливо, и воля почти закончились к тому моменту, как они добрались до городка.

Сердце Хардина радостно забилось при виде домов. Капитан даже почти забыл о холоде; он отключил обогреватель несколько суток назад, и кабина превратилась в морозильную камеру. Вендрэйк заворачивался в меха, словно какая-то варварская мумия, но пальцы в митенках оставались открытыми и уже посинели на кончиках. Как и любой достойный всадник, он никогда бы не пожертвовал ловкостью ради удобства, но чувствовал, что до обморожения рукой подать.

Впрочем, город был ближе.

А затем Хардин увидел майора, который стоял на обочине, словно мрачный привратник, и понял, что дела плохи. Разумеется, тогда Катлер ещё не был Белой Вороной – волосы офицера блестели угольной чернотой, он не заворачивался в уныние, как в мантию, но судьба уже ждала его за порогом.

– Сровняйте город с землей, капитан! – крикнул Энсор, перекрывая рев пурги. – Разрушьте его! Сжечь всё!

– Сжечь всё… – бессмысленно повторил Вендрэйк.

– Кроме церкви, её оставьте мне.

– А люди? – Хардин слишком устал, чтобы приказ мог шокировать его.

– Их тоже сожгите.

– Я не понимаю, – и он слишком устал, чтобы попытаться понять.

– Так будет лучше для всех, капитан.

Хардин засомневался лишь на мгновение.

– Правда? – переспросил конфедерат. Но, похоже, он слишком устал, чтобы волноваться о происходящем вокруг, поэтому даже не запомнил, что ответил Катлер. Даже не запомнил, ответил ли Катлер вообще.

Зато Вендрэйк помнил, как повел «Серебряную бурю» в Троицу и предал городок огню. А когда местные набросились на кавалеристов и их железных скакунов с топорами, тесаками и даже столовыми ножами, он предал людей мечу. Хардин не чувствовал ярости врагов. Холод сделал его неуязвимым для сомнений.

Отстраненность исчезла, когда безумец с лицом, словно вылепленным из теста, прыгнул на его шагоход с оседающей крыши. Противник выл от бессильной ярости, колотя по кабине «Часового», а потом прижал лицо с растекшимися чертами к лобовому стеклу. Прижал так сильно, что оно начало разваливаться на части.

Что, лицо или лобовое стекло?

Вендрэйк, заблудившийся между холодом и сном, не понимал, где заканчивается плоть врага и начинается фонарь кабины. Капитан осознавал только, что не должен дать злобному распаду коснуться его, и отчаянно пытался стряхнуть вырожденца, но тот вцепился в шагоход, как пиявка. Безумные глаза нападавшего пылали яростью и надеждой, словно маяки черного света в круговороте стеклянистых черт.

А потом лобовое стекло начало прогибаться внутрь…

– Говорит «Бель дю Морт», – внезапно затрещал вокс.

И с этими словами мир отключился, словно засбоивший механизм. Звуки боя отдалились и умолкли. Лицо снаружи-внутри кабины отвердело и замерло, превратившись в измученную скульптуру на фоне застывших языков пламени, пожиравшего город.

– Леонора… – прохрипел офицер, смутно понимая, что это новый поворот кошмара. Нечто, чего он ещё не испытывал.

– Иная ночь, иной убитый город, – пропел голосок его мертвой протеже и любовницы. – Скажи, Хардин, какая резня тебе понравилась больше?

– Так было нужно, – произнес Вендрэйк, почти уверенный, что говорит правду. Ведь кто-то важный однажды сказал ему это? Наверное, Катлер. Или бедный мертвый Элиас Уайт…

– Я не об этом спрашивала, Хардин.

– Тебя не может здесь быть, Леонора. Ты присоединилась к полку после окончания войны. Тебя даже не было в Троице.

– Но ты-то здесь, милый Хардин, и это всё, что имеет значение.

– Не понимаю, – ответил капитан, который не мог отвести глаз от чудовища, вдавленного в лобовое стекло. В глазах существа застыла ярость, словно насекомое в кусочке янтаря; это было нечто ненасытное, извивающееся, и оно жаждало выбраться наружу, чтобы устроить гнездо в голове арканца.

– Не понимаю… – шепотом повторил он.

– Потому что пересидел в седле, – мертвая девушка захихикала, развеселившись от немудрящего каламбура. – Не старайся слишком сильно. Это как глядеть на солнце: посмотри прямо на него и ослепнешь, но зацепи уголком глаза – и увидишь истинную суть вещей.

– И в чем она состоит?

– В том, что ты всегда был слепцом и всегда будешь им! – её смех напоминал шорох гнилого бархата. – Мир сломан, и его не починить. Все вопросы бессмысленны, а бессмысленность – наша единственная надежда.

– Ты не… Леонора, – Вендрэйк едва мог сплести вместе мысли, не говоря уже о словах. Он дрожащей рукой потянулся к табельному пистолету, прикрепленному клейкой лентой на приборную панель.

– Не будь таким жестоким, Хардин! – пожурил его призрак. – Но это неважно: когда мы встретимся, ты узнаешь меня.

– Это… ложь, – капитан обхватил рукоять пистолета.

– Конечно же… нет! – снова захихикала девушка. – В любом случае, я иду за тобой. Похоже, у нас всё-таки была настоящая любовь…

Оторвав пистолет от приборной доски, Вендрэйк направил его между безумных глаз, застывших внутри лобового стекла.

– Ой, да ты же не хочешь этого делать! – заявила она. – Верно?

Хардин не знал, но всё равно нажал на спуск.

Двое всадников «Часовых», которые стояли в дозоре на берегу, услышали несчастные вопли, доносившиеся из машины Вендрэйка, но не обратили на это внимания и не вмешались. Все уже привыкли к ночным кошмарам капитана.

День 69-й – Клубок

Плавание мертвецов

Вендрэйк, встреченный мною сегодня утром, выглядел как свихнувшийся призрак самого себя, а из его глаз чуть ли не сочилась Слава. Капитан не упоминал Троицу, но я знал, где он провел сегодняшнюю ночь, будь то во сне или наяву. Сомневаюсь, что без дозы плесени Хардин смог бы ровно ходить, не говоря уже о пилотировании «Часового». Его внешний вид шокировал Рив, а мне было просто наплевать. Раньше я пожалел бы о наркозависимости офицера, сделал бы ему выговор или даже расстрелял, но сейчас такие вещи больше не имеют значения. Если кавалеристу нужна Слава, чтобы привести меня к Энсору Катлеру, то пусть будет так.

И он ведет меня…

«Часовые», идущие по берегу реки, указывают дорогу канонерке. Они яркими тенями мелькают в темных, спутанных зарослях, уверенно находя путь в переплетениях Клубка. Всадники научились отыскивать тайные проходы там, где люди менее опытные – или менее проклятые – видели бы один только хаос. И мы следуем за ними, идем по Квалаквези в плавучей могиле, сократившись числом и почти без припасов…

Из дневника Айверсона

Хольт стоял на верхней палубе и наблюдал за проплывающей мимо Трясиной, когда заметил, что у поворота реки его ждет Бирс. Призрак по-прежнему обвинительно указывал на него пальцем. Натаниэль казался неумолимым и непоколебимым, но «Часовые» прошли прямо через мертвеца, будто его там и не было.

– Вы же видели глаза капитана сегодня утром, – настаивала тем временем Рив. – Он полностью деградировал.

– Капитан Вендрэйк сдержит данное слово, – ответил Айверсон.

– Но ему нельзя доверять, – Изабель говорила шепотом, хотя комиссары были одни.

– То же самое я слышал от тебя про летийцев. Недоверчивая ты личность, да, кадет?

– А вы?

Да, Изабель Рив, и я. Но в последнее время давал слабину.

Прежде чем Хольт успел ответить, послышался громкие лязгающие шаги по ступеням, и последний выживший корсар присоединился к комиссарам. После боя он избавился от мятого шлема, под которым оказалась расписанная татуировками голова, похожая на щербатую луну. У покаянника было грубое лицо, но пронзительные зеленые глаза светились сообразительностью и коварством. Айверсон не знал, станет ли это проблемой в будущем, но пока что боец подчинялся ему, и мореходы следовали примеру господина.

– Милош скончался от ран сегодня утром, – сообщил корсар, удивительно бегло говоривший на готике. – Бенсе умрет до заката. Остались шестеро морских волков, и они будут служить.

– Это большой корабль, выжившие точно справятся? – уточнил Хольт.

– Они рождены ходить по морям, – ответил летиец. – Шестерых будет достаточно.

«Покаяние и боль» прошло изгиб реки, и Бирс снова уплыл вдаль. Проследив за ним взглядом, Айверсон обернулся к покаяннику.

– Ты понимаешь, что теперь это твои люди, корсар?

Летиец пожал плечами, как будто не испытывая ни гордости, ни беспокойства.

– А ты – мой человек, – уже утвердительно произнес Хольт.

– Как прикажете, комиссар, – ровным голосом ответил покаянник.

– Мне неизвестно твое имя, солдат.

– Меня зовут Таш Жомбор, из солёнокровных крепостных Подкамер № 5.

– Ты гордишься своим происхождением?

– Я стыжусь его. Подкамеры – это полузатопленные тюрьмы, в которые бросают подонков Леты, чтобы они дрались там, тонули и умирали, – Жомбор оскалился, словно акула, и показал зубы, усыпанные драгоценными камнями. – Но, как и все корсары, я пробился наверх, к земле и свету.

– К искуплению?

– К покаянию и боли, – прорычал Таш. – Искупления нет, комиссар, есть лишь святые муки. Разве вы не слышали об Откровении Летийском? «Император обвиняет»!

Айверсон не ответил – Бирс ждал его у следующего поворота реки.

День 70-й – Клубок

Искупление и проклятие

Вендрэйк утверждает, что мы доберемся до лагеря конфедератов сегодня вечером. Признаюсь, что мне не терпится наконец-то увидеть Энсора Катлера: в кого бы ни превратился полковник, уверен, что с его помощью я смогу на шаг приблизиться к Приходу Зимы и собственному спасению. Мне, в отличие от летийцев, искупление не кажется невозможным. Я готов пострадать и умереть за Бога-Императора, но не хочу верить, что всё это зря. Должна же быть какая-то высшая цель в муках, которые мы терпим во имя Его?

Но, прежде чем я искуплю грехи, мне нужно пасть ещё чуть глубже.

Перед тем, как встретиться с Катлером, необходимо решить последнюю проблему. Я всё время откладывал это на потом, поскольку не был уверен в своих подозрениях. Провидение свидетель, я до сих пор не уверен, но полковник совсем рядом, и медлить больше нельзя. Слишком многое поставлено на карту, и сомнения недопустимы. Рив была права: я должен действовать.

И да простит меня Бог-Император, если я ошибаюсь…

Из дневника Айверсона

Разрубив очередную завесу лиан ударом мачете, Изабель выбралась на узкую полянку. Прогалину со всех сторон окружали гигантские грибы, шляпки которых высоко вверху срастались в узловатый, слизистый полог. Со спороносных пластинок струился рассеянный фиолетовый свет, и на этом участке джунглей царила маленькая ночь.

– Теперь мы уж точно достаточно далеко, – произнесла Рив, хмуро глядя на бледных существ, которые шмыгали по пластинкам мясистого «потолка». – Мы шли почти целый час, сэр.

– Ты права, – отозвался Айверсон у неё за спиной. – Это место не хуже любого иного.

Что-то в тоне комиссара заставило девушку обернуться. Оказалось, что Хольт держит в руке пистолет, направленный ей в голову, и на лице девушки быстро сменилось несколько выражений. В конце концов, Изабель остановилась на явном раздражении.

– Вы обещали мне правду, – тихо произнесла она.

Да, так и было, Рив…

Примерно в середине дня Айверсон приказал отряду остановиться. Не объяснив Вендрэйку причину задержки, комиссар попросил девушку последовать за ним в джунгли. Немного погодя Хольт сказал Изабель, что она заслужила узнать правду, но правда слишком опасна, чтобы открывать её в присутствии остальных. Ещё через некоторое время арканец подотстал и позволил кадету самой выбирать путь; так они и оказались на этой сумеречной прогалине.

Вполне подходящее местечко, чтобы покончить с нашей игрой теней, Изабель Рив.

– Значит, вы решили не доверять мне, – с вызовом произнесла девушка.

– Думаю, ты работаешь на Небесного Маршала, – ответил Хольт.

– Нет, – в её голосе не было и намека на страх, но Айверсон меньшего и не ждал.

– Ты появилась из ниоткуда и заявила, что тебя направила Ломакс – а я знаю, что это не так. Ты изображала зеленого новичка, но явно обладаешь большим опытом. Ты постоянно вынюхивала мои секреты, прицепившись ко мне, словно тень, – комиссар покачал головой. – Ты шпионка и наемная убийца, Изабель Рив.

– Тогда почему я пришла к вам на помощь в порченой деревне?

– Потому что без меня ты не добралась бы до Катлера.

– Вы ошибаетесь.

– Возможно, – с прискорбием признал Хольт, – но ты была права: ошибка суть меньший грех, чем сомнение. Я не могу дать тебе шанс убить Катлера.

Помолчав, он добавил уже более ровным голосом:

– Назови причину не стрелять в тебя.

Вздохнув, Изабель подняла руки ладонями вверх.

– Верховный комиссар Ломакс была моей матерью.

– Слишком театрально. Придумай что-нибудь получше, Рив.

– Ломакс держала мое существование в тайне и лично обучала меня. Она воспитала меня, превратила в оружие против Небесного Маршала. Я ненавижу Зебастейна Кирхера даже сильнее, чем ты – ведь этот выродок убил мою мать.

– Хорошая история.

– Честная история.

– Я не верю в это, – покачал головой Айверсон. – Думаю, это ты убила Ломакс. Верховный комиссар разгадала игру Небесного Маршала, и тебя послали заткнуть ей рот – так же, как до этого ты затыкала рот всем, кто угрожал Кирхеру.

Рив вздохнула.

– Твой наставник был прав. Ты дурак, Хольт Айверсон.

– О чем это ты?

– О комиссаре Натаниэле Бирсе, герое, которого ты предал в молодости. Он ведь был тебе вместо отца, не так ли? – Изабель кивнула, заметив удивление на лице арканца. – Да, я читала твое личное дело, но суть не в этом.

– Я не понимаю тебя, Рив.

– Тогда послушай вот что: Бирс искал тебя все эти годы. Наставник следовал за тобой по всей Галактике, но, когда наконец-то добрался до Федры и увидел, в кого ты превратился, то отвернулся от тебя. Кажется, это произошло три или четыре года назад.

– Невозможно. Натаниэль Бирс был убит десятилетия назад, на планете, о которой ты никогда не слышала, – чувство вины с новой силой охватило Айверсона. – Террорист поразил его иглой с чужацким нейротоксином, ядом, от которого медикае не знали спасения. Я видел, как умирал мой наставник.

И я видел его мертвым каждый день нашего странствия по Клубку. Кстати, Натаниэль и сейчас здесь, парит прямо у тебя за плечом. Обернись, Рив, и, быть может, тоже увидишь его!

– Но ты не видел, как умер Бирс, – возразила Изабель. – Ты оставил наставника гнить, но он выжил.

Девушка подарила Хольту ледяную улыбку, первую за всё время их знакомства.

– Нейротоксин уничтожил его плоть, но Комиссариат решил, что разум героя необходимо сохранить, и он получил новое тело. Никогда не встречала Бирса, но мама считала его выдающимся человеком. Хотя «человеком» твоего наставника уже сложно было назвать.

– Ты лжешь, Рив.

– Тогда откуда мне всё это известно?

– Потому что Небесный Маршал накидал тебе полуправд, которыми можно вот так вертеть! – в груди Айверсона пробуждалась ярость, подобная горящему змею, который жаждал нанести удар. Посмотрев мимо девушки, комиссар встретился глазами с Натаниэлем.

Конечно же, она права. Ты был мне вместо отца, старик. И мне жаль. Я все эти годы чертовски жалел тебя…

Айверсон заставил себя снова взглянуть на Рив.

– Ты лжешь, – бессмысленно повторил Хольт.

– Тогда застрели меня.

– Сделай это! – зашипел ему в ухо мертвый Ниманд. – Сучка тебе мозги полощет!

Хольт уже нажимал на спуск, как вдруг заметил Номера 27. Третья тень комиссара наблюдала за ним с другой стороны прогалины. В отличие от двух других, её появление было редким и драгоценным проклятием – с последнего визита мертвой девушки прошли недели. Как и всегда, при виде неё Айверсон преисполнился неизъяснимой грусти.

Что тебе здесь нужно? Что ты пытаешься сказать мне?

Проследив за взглядом комиссара, Изабель обернулась через плечо и посмотрела прямо сквозь Бирса, но ничего не заметила. Нахмурившись, девушка повернулась обратно к Айверсону, и арканец почти услышал, как напряженно она обдумывает свои шансы.

Да, Рив, я отвлекся. Сделай ход! Заставь меня выстрелить, докажи, что я был прав!

Но Изабель не двинулась с места. Несомненно, она заподозрила подвох.

Ну ладно, девочка.

Комиссар отступил на несколько шагов, подальше от кадета. Затем он медленно опустил пистолет и убрал в кобуру, но оставил руку возле оружия.

– Дома, на Провидении, у нас много старых легенд и обычаев, – сказал Хольт. – Иномирянину большинство из них покажутся бессмысленными, и, честно говоря, я тоже не понимаю смысла многих мифов.

Он c сожалением покачал головой.

– Но есть один, в истинности которого я не сомневаюсь. Он зародился во времена первых поселений и с тех пор течет, словно огненная вода, в крови каждого арканца, будь то аристократ или дикарь. Это легенда о Громовом Крае.

Айверсон заметил, что Бирс кивнул с редким одобрением. Старый стервятник родился на Провидении, и именно он рассказывал Хольту о традициях и былинах родного мира, с виртуозной логикой вплетая их в догмы Имперского Кредо.

– Громовой Край – тайное место, скрытое внутри каждого из нас, – продолжил арканец. – Это острие иглы в оке бури под названием «жизнь», решающий момент, который сломает тебя или вознесет в глазах Бога-Императора. Ты пройдешь по нему один только раз, но поход будет длиться целую вечность. Повернуть назад не удастся, и второго шанса не будет, поэтому идти нужно с огнем в сердце и сталью в хребте.

– Ты говоришь, как поэт, а не комиссар, – заметила Изабель, и в её голосе впервые прозвучала неуверенность.

– Все хорошие комиссары немного поэты, Рив. Словами мы орудуем так же, как и стволами. Когда применяешь их верно, твои подопечные добровольно идут на смерть.

– Значит, ты всё ещё считаешь себя хорошим комиссаром?

Он мрачно улыбнулся.

– Я знаю, что из меня плохой поэт.

– И ты хочешь сказать, что мы сейчас в твоем Громовом Краю, Айверсон?

– Нет, Изабель Рив, в твоем.

Пальцы аугментической руки рефлекторно дернулись, но ладонь из плоти и крови с идеальной неподвижностью замерла возле кобуры.

– Доставай пистолет, Рив.

Очень медленно и очень осторожно девушка подняла руки.

– Нет.

– Тогда я застрелю тебя на месте, наемная убийца.

– Я не стану играть с тобой в эту дурацкую «честную дуэль», Айверсон, – она явно разозлилась. – Не дам выстрелить со спокойной душой. Если убьешь меня – вся вина будет на тебе.

И они стояли так очень долго, оказавшись в безвыходном положении, и Хольт всё это время пытался найти правильный ответ в чувствах своих призраков. Словно матрос, ориентирующийся по черным звездам, он метался между злобой Ниманда, презрением Бирса и странным сочувствием мертвой девушки, но в итоге за Айверсона решила его собственная усталость.

– Выбрось оружие, – приказал он; Изабель осторожно повиновалась, стараясь не дать Хольту и малейшего повода счесть её поведение угрожающим. Комиссар кивнул. – Если пойдешь за мной, я тебя убью.

– Понимаю, – ответила Рив. Когда арканец повернулся уходить, она крикнула ему вслед: – Айверсон, ты же понимаешь, что сошел с ума, верно?

Остановившись, Хольт вновь окинул взглядом свои тени, задержавшись на Бирсе. Если девушка говорила правду, то его преследовал призрак ещё живого человека. Это хуже, чем тень настоящего мертвеца?

Ответа у Айверсона не нашлось.

– А ты думаешь, это имеет значение? – спросил он, но и у Изабель не нашлось ответа, поэтому комиссар вновь отвернулся.

Неужели я только что отступил от края бездны?

– У неё пушка! – заорал Ниманд.

Айверсон резко обернулся, и автопистолет как будто сам прыгнул ему в руку. Перед комиссаром выросла Номер 27 и раскинула руки, словно умоляя его о чем-то или предостерегая, но Хольт уже открыл огонь. Заряды, с брызгами эктоплазмы пробив мертвую девушку, вонзились в Рив. Кадет стояла неподвижно, и…

Какая ещё пушка? Она безоружна!

Первая пуля выбила Изабель правый глаз, вторая и третья оторвали половину лица. К ужасу Айверсона, она ещё была жива, падая на землю.

– Рив! – комиссар рухнул на колени рядом с ней, зная, что ничем не сможет помочь. – Изабель, послушай меня…

Уцелевший глаз девушки вертелся в глазнице, пытаясь отыскать Хольта.

– Айвеххх… шшооохх… – раздробленная челюсть превратила слова Рив в булькающее месиво, но она вцепилась в комиссара. – Тххы… убххх… людхх…

Вздрогнув в последний раз, Изабель умерла.

Арканец поднял взгляд на Ниманда и увидел, что призрак с жадной ненавистью смотрит на труп.

– Зачем ты это сделал? – спросил Айверсон.

– Это было единственное надежное решение, Хольт, – с тайным злорадством пояснил мертвый комиссар.

Айверсон открыл огонь в автоматическом режиме и превратил призрака в кружащиеся клочья эктоплазмы. Пистолет сухо щелкнул, и арканец механически вставил новый магазин взамен пустого. Хольт продолжал стрелять и перезаряжаться, пока последние фантомные комки не исчезли бесследно.

С тех пор он никогда не видел Детлефа Ниманда.

– А куда делась твоя подружка? – спросил Вендрэйк по возвращении Айверсона.

– Она больше не с нами, – ответил комиссар.

«Как и Модин», – подумал Хольт, твердо зная, что это не так. В отличие от огнеметчика, Изабель Рив обязательно вернется к нему.

Акт третий

Вознесение

Глава одиннадцатая

ВОЕННЫЕ АРХИВЫ ПРОВИДЕНИЯ,

КАПИТОЛИЙ-ХОЛЛ

ДОКЛАД №: ГФ-067357

СТАТУС: *СЕКРЕТНО*

АВТ.: Генерал Таддеус Блэквуд, глава отдела собственной безопасности

ОЗН.: майор Ранульф К. Хартер, офицер-дознаватель (отдел собственной безопасности)

КАС.: Военные преступления – 19-й Арканский – пос. Троица, Вирмонт

СВД.: Примите к сведению, что данный населенный пункт находился в категории «содействующие повстанцам». Хотя жестокость, проявленная майором Катлером в ходе зачистки, вызывает сожаление, подобные инциденты неизбежны в военное время.

ЗКЛ.: Вам предписывается немедленно прекратить расследование событий в пос. Троица. Вопрос о наказании 19-го полка Конфедератов будет рассмотрен отделом собственной безопасности в надлежащем порядке. Дело закрыто.

Примечание: я хочу, чтобы Катлер и 19-й убрались отсюда в течение месяца. Дайте мужику полковничьи звезды и отправьте за пределы планеты. Катлер сделал то, что должен был, но он сорвиголова и слишком непредсказуем. Ему нельзя доверить подобную тайну. Если Инквизиция пронюхает о Троице, Провидение ждут немыслимые последствия.

– Вы – аномалия на Федре, Энсор Катлер, – заявил пор’о Дал’ит Сейшин с высоты своего тронного дрона, – но вы ведь всегда были аномалией, не так ли? Особенно для вашего начальства.

Беловолосый узник, сидевший на стуле за преградой силового поля, фыркнул в ответ.

– Ничего нового я от тебя не услышал, синекожий.

– Но я предлагаю вам выбор, от которого невозможно отказаться, – не отступал посланник. – В отличие от вашего Империума, Империя Тау приветствует лидеров c творческим мышлением. Такой человек, как вы, станет для нас бесценной находкой.

– Тогда открой карты, – Катлер наклонился вперед с лукавым выражением лица. За время заключения арканец похудел, в его облике проступило нечто волчье. – Говори начистоту, Си. Во что ты играешь здесь, на Федре?

О’Сейшин сложил пальцы домиком, тщательно обдумывая вопрос. Это было его двадцать пятое «собеседование» с Субъектом-11, но человек оставался таким же упрямцем. Возможно, пришло время всадить клинок чуть поглубже.

– Федра не имеет значения, – объявил посланник. – Война здесь – нечто вроде ямы для отходов Империи Тау, и мы не намерены её выигрывать. Продолжение конфликта служит Высшему Благу, в отличие от возможной победы.

– Ты хочешь сказать, что эта война – бутафория? – с горечью произнес Катлер.

– Не совсем так. Сражения вполне реальны, но при этом бесцельны. Одна рота ваших хваленых космодесантников могла бы захватить Федру за неделю, несколько опытных полков Гвардии – за год, но Империум осознанно направляет сюда худших своих солдат. Некомпетентных, сломленных, психически неуравновешенных, тех, кто утратил волю к победе и веру в себя.

– По-моему, ты оскорбляешь 19-й, – огрызнулся полковник.

– Как я уже отмечал, – успокаивающе поднял руку о’Сейшин, – иногда через сито отбора проникают аномалии вроде вас.

– То есть настоящие бойцы? – Катлер покачал головой. – Нет, на это я не куплюсь. Зачем бы Империуму играть в поддавки?

– Империум не играет в поддавки. Как и мы, он просто не хочет выиграть.

– И зачем вести войну, победа в которой никому не нужна?

Посланник тау скривил лицо, пытаясь изобразить человеческую улыбку. Он неустанно практиковал эту гримасу и считал, что добился весьма неплохих результатов.

– Отвечу вопросом на вопрос, Энсор Катлер. Скажите, с кем ваш Империум сражается на Федре?

– Не понимаю, о чем ты.

– Обратимся к фактам. Аборигены-саатлаа многочисленны, но примитивны, и их военный потенциал ничтожен. Ауксиларии-наемники иных рас эффективны, но их мало. Что касается моих сородичей… – о’Сейшин развел руками. – Сколько тау вы повстречали на Федре, Энсор Катлер?

– На одного больше, чем нужно, Си.

– Тогда вам повезло, поскольку я думаю, что на всей планете осталось не более двух тысяч тау. Весьма контрастирует с сотней тысяч имперских гвардейцев, не так ли? – посланник сделал паузу, давая Катлеру время обдумать цифры. – Спрошу вас вновь: с кем же Империум сражается на Федре?

– С перебежчиками, – мрачно ответил полковник, – но такой масштаб предательств…

– Был очень тщательно рассчитан, – спокойно закончил о’Сейшин. – На протяжении десятилетий тау отводили своих бойцов, пока вы пополняли наши ряды. Ваш Империум бросает людей в бездну, а мы даем им надежду. Вы воевали сами с собой, Энсор Катлер.

– И всё-таки для тебя это просто игра, верно?

– Напротив, – возразил тау, – мы преследуем важную цель и несем искреннее послание. Федра представляет собой рабочую модель, микрокосм будущего, которое наступает прямо сейчас. Пока Империум отвлечен этим локальным конфликтом, наши агенты – люди! – ведут истинную войну за пределами рубежного мира, завоевывают сердца и души обитателей субсектора. Везде, куда бы ни пришли наши посланцы, они находят недовольство жизнью и жажду чего-то лучшего. Ваша раса, друг мой, не так едина, как пытается показать Империум.

– У тебя что, есть ответы на все вопросы?

– Не на все, – признал о’Сейшин, – но на многие. Например, психическое заболевание, терзающее человеческую расу – вы, кажется, называете его «Хаосом», – не встречается у тау.

Катлер словно застыл.

– Это потому, что у вас, синекожих, нет души.

– Возможно, в таком случае цена обладания душой слишком высока, – серьезно ответил посланник. – Вот ещё несколько фактов, Энсор Катлер: ваш народ силен, но подвержен недугам старости. Моя раса полна жизни, но склонна совершать ошибки молодости. По отдельности мы уязвимы, но вместе можем стать несокрушимыми. Тау вам не враги.

О’Сейшин откинулся на троне, ожидая неизбежно саркастического ответа, но полковник молчал, а глаза его блестели от раздумий. Удивленный посланник решил продолжить.

– Федра – это жертва, приносимая во имя Высшего Блага двух народов, Энсор Катлер. В глубине души вы понимаете, что Империум содрогается в агонии. Не умирайте вместе с ним. Не позвольте вашим людям умереть за него.

Узник выглядел крайне обеспокоенным, почти жалким, и в этот момент о’Сейшин готов был поверить, что гуэ’ла – обреченная раса. Он нетерпеливо наклонился вперед, чувствуя близость победы.

– Скажите мне, Энсор Катлер, вам знакомо имя «Авель»?

Метель вернулась, жаждая отмщения, но вокруг стало теплее из-за яростного пламени, пожиравшего убитый город. Скъёлдис, северная ведьма, помнила, что в ту ночь потела под тяжелыми одеяниями.