Текст книги "Седьмой авианосец"

Автор книги: Питер Альбано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Эвери кивнул на Белла, который, поняв знак, сказал:

– Благодарю вас, джентльмены. Все свободны. – Бэнкс и Росс отдали честь и удалились.

Молодые люди вышли в приемную, остановились у автомата выпить воды. Наполнив стаканчик и передавая его Бренту, Бэнкс сказал:

– Честно говоря, времени у меня в обрез. К восемнадцати ноль-ноль мне надо быть на аэродроме, чтобы успеть на самолет в Перл. Но я хотел кое-что сказать вам. – Он налил воды и себе и замолчал.

– Мой кабинет прямо по коридору, – сказал Брент. Молодые люди залпом осушили стаканчики и бросили их в ведро.

– Это, конечно, не Бог весть что, Деннис, но я называю это своим домом, – сказал Брент, устраиваясь за столом, с серой металлической крышкой, который казался огромным в маленьком кабинетике, где еле хватало места для этой махины, двух стульев и четырех ящиков картотеки.

– Тебе приходилось видеть апартаменты младшего офицера на УДК? – осведомился Деннис.

– Нет, зато я бывал на обычных вертолетоносцах. Так что я, в общем-то, могу вообразить, как ты роскошествуешь.

– Это бальный зал, Брент, ты уж мне поверь. – Затем Бэнкс сказал уже без тени улыбки. – Брент, я насчет «Спарты» и этих самых чертовых «Зеро». – Увидев, как напрягся Брент, он поспешно добавил: – Я внимательно тебя выслушал, и, по-моему, в том, что ты говорил, есть свой смысл.

– Но подлодка… – со вздохом отозвался Брент.

– Это не обязательно должна быть подлодка. Но насчет японцев, для которых война еще не окончена, это очень даже вероятно. Даже кэптен Эвери признает, что таких примеров хоть отбавляй. И тут вполне может куролесить подводная лодка. – Он пожал плечами. – В годы второй мировой японцы вовсю орудовали в районе Алеутских островов.

– Они захватили острова Атту и Киска.

– Верно, Брент. Алеутская цепочка раскинулась на тысячу миль. Там сотни островов, на многих никто не живет. Там запросто можно было устроить базу, о существовании которой все давным-давно забыли.

– Но ты не думаешь, что это воздушная база, Деннис?

– Кто знает. ВПП можно замаскировать. Но я-то думаю, что это скорее быстроходный корабль или канонерка. Она потопила «Спарту» и ушла на юг.

– В таком случае русские самолеты, которые ищут пропавший «Туполев», вполне могли бы ее обнаружить, так?

– Вовсе не обязательно, Брент. Мне пришлось участвовать в двух поисковых операциях. Они в таких случаях летают низко, что ограничивает поле действия их радаров. Эти бандиты могут быть южнее Алеутов на тысячу миль, вне зоны нашего поиска. – Молодой летчик задумчиво забарабанил пальцем по подбородку. – Имей в виду, они начинают искать с той точки, где в последний раз был запеленгован русский самолет.

– Деннис, ты начинаешь нести ту же чушь, что и я, – улыбнулся Брент. Они оба рассмеялись. – Но чертовы снаряды действительно ставят все с ног на голову. Ты со мной не согласен, Деннис?

Летчик кивнул.

– Ты прав. Рациональный подход не годится, если задача носит иррациональный характер. – Он некоторое время смыкал и размыкал пальцы, потом внимательно посмотрел на кулак и сказал: – Брент, у меня какое-то смутное чувство… мне трудно его объяснить. Но интуиция подсказывает, что в тех местах объявилась какая-то страшная смертоносная сила. – Он сомкнул пальцы обеих рук в кулаки и стал потирать их друг о друга. – Тут есть некая закономерность. Сперва «Спарта», потом вертолет Береговой охраны, затем русский самолет. Какая-то зловещая сила движется в южном направлении. – Бэнкс разомкнул кулаки, вцепился в подлокотники стула, потом подался вперед. – Если бы эти русские не были такими скрытными, то…

Наступила пауза. Затем Брент пробормотал:

– Ума не приложу, почему Белл и Эвери отказываются принять наши гипотезы.

– Они старше нас, консервативнее, – спокойно заметил Бэнкс.

Брент понимающе кивнул и продолжил.

– Дело даже не столько в этом, Деннис, а в том, что они боятся ошибиться, предстать в невыгодном освещении. Они боятся выглядеть идиотами. В отличие от нас, – он усмехнулся.

– Это случается со многими по мере продвижения вверх по служебной лестнице, – усмехнулся в ответ Бэнкс. Затем встал и, протянув руку Бренту, сказал: – Мне пора.

– Надеюсь, когда тебя окончательно переведут в ВМР, ты будешь работать здесь, у нас.

– Очень хотелось бы. Кстати, Брент, ты немного разбираешься в математике?

– В математике? Ну, немного разбираюсь.

– Тогда помни. Зеро это вовсе не обязательно ноль!

Оба рассмеялись.

…После смерти матери Брент Росс возненавидел больницы. Подходя к Военно-морскому госпиталю, он увидел у входа изобилие тщательно ухоженных кустов. Еще более пышная растительность открылась его взору в вестибюле. Растения живут, а люди умирают, мелькнуло у него в голове. Он остановился, выискивая взором справочную. Затем быстро направился к ней, поскрипывая ботинками по отполированному линолеуму. Оглянувшись, он увидел мягкие диваны, на которых, как это водилось в подобных заведениях, сидели молчаливые, взволнованные люди, ожидая вестей из мрачных операционных.

Даже здесь, внизу, пахло антисептикой. Прошли две медсестры – обе в белом, существа из иного мира. Затем появился врач в белом халате и со стетоскопом, словно напоминавшем о его особом положении. «Не лицо, а холодная, профессиональная безликая маска, которую надевают на врачей еще в медицинских колледжах», – мрачно подумал Брент. Все врачи выглядели одинаково, излучая уверенность и спокойствие. «Но как ни верти, – размышлял Брент, – это все напускное, а на самом-то деле они понимают не многим больше, чем их пациенты, а боятся не меньше».

Тяжело вздохнув, Брент облокотился на стойку справочной, заглянул в большие глаза хорошенькой и совсем юной девицы в обычной полосатой форме вольнонаемной, излучавшей из себя совершенно неуместную здесь радость жизни, и сказал:

– Энсин Тайрон Джонс.

Девица улыбнулась, нажала на кнопки клавиатуры своей панели, посмотрела на экран и сказала:

– Он в отделе интенсивной терапии, на четвертом этаже.

По пути к лифту Брент миновал двери с табличками «лаборатория», «радиология», «ЭКГ», «капелла»… Тут Брент обернулся и прочитал надпись на бронзовой табличке: «Да найдет утешение всякий, кто придет сюда».

Брент хмыкнул, вошел в лифт, нажал кнопку. Он был единственным пассажиром. Когда лифт поехал, он вдруг подумал о Памеле Уорд. Ему вдруг стало остро ее не хватать в этих стенах. Но она была у себя на работе, сражалась с русским шифром. Он вздохнул. Ничего, вечером они все-таки увидятся. Ему очень не хотелось с ней расставаться, но ничего не поделаешь! Дверь лифта отворилась, Брент вышел и направился к медицинскому посту, к длинной ярко освещенной стойке.

– Я энсин Брент Росс. Пришел навестить энсина Тайрона Джонса, – сказал он, облокачиваясь на перила.

Оторвавшись от пюпитра, на котором был прикреплен какой-то текст, и не вставая, на него глянула дородная особа с круглым полным лицом цвета ванильного пудинга, а может, и еще бледнее. На ее большой обвисшей груди имелась табличка «мисс Дженис Смазерс, медсестра». Справа от нее стояла коробка шоколадных конфет. Были там еще две медсестры. Одна стояла у тележки и разбирала лекарства, другая сидела и что-то писала в журнале. При звуках голоса Брента обе прекратили свои занятия и уставились на молодого человека.

– Энсин Джонс находится в отделе интенсивной терапии. У него галлюцинации, – ледяным тоном сказала мисс Смазерс, отчего ее подбородки затряслись. – С ним сейчас офицер Береговой охраны. Не хватало нам еще того, чтобы в отделе интенсивной терапии собрался весь флот. – Брент услышал хихиканье. Еле сдерживая ярость, он сказал:

– Я из военно-морской разведки и нахожусь здесь по службе. Это не частный визит.

Медсестра качнула головой в сторону палат, протянула руку к коробке и, взяв конфетку, отправила ее в рот.

– Можете пройти, если вам так это необходимо, – сказала она, демонстрируя перепачканные шоколадом зубы и показывая рукой по коридору. – Палата четыреста сорок восемь. Но от него вы вряд ли добьетесь толку.

– Поживем – увидим, – сказал Брент, поворачиваясь на каблуках. Он направился к палате четыреста сорок восемь, чуть ежась под невидимыми взорами, устремленными ему в спину. Казалось, они его раздевали.

Войдя в палату, Брент увидел человека в форме лейтенанта Береговой охраны. Он был таких же внушительных габаритов, как и сам Брент. Энсин протянул руку и сказал:

– Я энсин Брент Росс. Военно-морская разведка.

– Дуглас Камерон, – отозвался лейтенант. – Старший помощник с «Моргантау». – Потом мрачно добавил. – Хорошо, что вы пришли, энсин. Тут что-то дело нечисто, – и показал рукой на койку.

На ней лежал молодой чернокожий. Голова у него была в бинтах, правая рука в гипсе. Брент чуть поморщился: он и не подозревал, что в человека можно вставить столько всяких трубок. Одна была у Джонса в носу, две воткнуты в вены на руках, еще одна скрывалась под одеялом в районе паха, из нее в пластиковый пакет стекала желтая жидкость. К груди были прикреплены три провода, тянувшиеся к прикрепленному к стене осциллографу, на экране которого светилась изломанная линия.

– Ну и опутали его проводами, – пробормотал Брент.

Камерон кивнул и тихо сказал:

– Еще вилами на воде писано, выкарабкается бедняга или нет. – Он стукнул себя кулаком по ладони. – Черт, жаль его! Хороший парень.

– Он не приходил в сознание? – спросил лейтенанта Брент.

– Нет, но время от времени он зовет Солли.

– Солли?

– Соломона Ливайна. Командира вертолета. Тай был вторым пилотом.

Брент кивнул, посмотрел на безжизненное лицо вертолетчика. Полуоткрытые глаза, вялый рот. Он лежал тяжело дыша.

– Дело нечисто, – сказал Брент.

– Это вы про «Спарту», энсин?

– Да.

– Я слышал.

– Что у них было за задание? – спросил Брент, кивая на Джонса. – Что-то необычное?

– Нет, – покачал головой лейтенант. – Они выполняли рядовой полет, западнее Атту. То и дело давали нам свои координаты. – Лейтенант потоптался на месте и добавил. – Но в этом есть что-то странное.

– Не понимаю.

– Я про Тая. Он бормочет загадочные вещи. Про остров. И про какие-то цветы…

– Остров? Цветы?

– Ну да.

– Солли! – вскрикнул человек на кровати. Офицеры склонились над ним. – Солли, остров… долбаный остров.

– Атту, – произнес Камерон.

– Может быть, – сказал Брент. – Но это вряд ли могло его удивить.

– Цветы! Солли! Цветы! – воскликнул Тайрон с удивительным жаром. – Огромные цветы. Уходи! Вверх! – Чернокожий приподнял голову, глаза его были широко раскрыты. Брент наклонился ниже. Джонс снова уронил голову на подушку. По лицу его текли слезы. – Солли… Солли. Боже мой, Солли! – вскрикивал он.

В палату вошла широкая, как дредноут мисс Смазерс.

– Достаточно, джентльмены, – сказала она. – Это все, что он говорит. Повторяет снова и снова. Без конца.

– Что-нибудь еще? – спросил Брент.

– Иногда он еще зовет какого-то Девиса.

– Третий член экипажа, – пояснил Камерон.

– Больше ничего?

– Больше ничего, – отрезала медсестра, и ее крысиные глазки-бусинки забегали, оглядывая Брента.

Брент сунул руку в карман, протянул медсестре карточку.

– Пожалуйста, позвоните мне, если он придет в сознание.

– Я могу позвонить вам, даже если он и не очнется, – сказала мисс Смазерс, положив руку на гигантское бедро и изобразив на своем жирном лице подобие улыбки.

Брент почувствовал приступ тошноты. За спиной хихикнул Камерон. Брент повернулся и молча вышел из палаты.

– Скотч с содовой, Пам, – сказал Брент, опускаясь на диван.

– Ты разлюбил «май-тай»? – спросила она, проходя к бару из спальни, где она только что спешно переоделась, сменив синюю форму на простое зеленое домашнее платье, которое, впрочем, не могло скрыть все изгибы ее фигуры.

– Нет, на этот раз скотч, – сказал Брент, не умея заставить себя отвести взгляд от хозяйской аппетитной попки, которая округлилась даже под свободным домашним платьем, когда Памела нагнулась, чтобы взять из бара бутылку «Чивас регал». Он покачал головой и спросил:

– Ну, а как у тебя дела с русским шифром?

– Никак, – сказала она, смешивая виски с содовой. Кэптену Эвери придется запастись терпением. Коммандер Белл, по крайней мере, понимает в компьютерах. – Она обернулась к Бренту и, держа в каждой руке по стакану с виски, подошла к дивану. – Неужели ты действительно считаешь, что он верит, будто «Спарту» уничтожили пираты? – Она подала ему стакан и села рядом.

Брент подумал, вздохнул и сказал:

– Скорее всего он не верит ни в пиратов, ни в маньяков, ни в происки русских. – Он сделал глоток, чувствуя, как по телу разливается благодатное тепло. – Для него все это одинаково бессмысленно, но в первую очередь его не устраивают мои «Зеро». – Он задумчиво поднес стакан ко рту и одним легким движением осушил его.

Памела приняла пустой стакан, быстро подошла к бару, наполнила его и, подавая Бренту, спросила:

– А как насчет Белла?

– То же самое, – отозвался Брент, принимая стакан. Он сделал маленький глоток и поставил его на столик. Памела села рядом. Брент схватил ее за руку и сказал: – Они, конечно, могут послать к черту «мейдей», но снаряды времен второй мировой – это нечто реальное. От них уж никак не отмахнешься. Это не призраки. – Он сделал еще один глоток, отметил, что тепло продолжает распространяться по всем уголкам его тела, вздохнул и откинулся на спинку дивана.

Памела закинула ноги на диван и прислонилась к Бренту так, что ее грудь прижалась к его руке. Медленно она провела пальцем линию по его лбу, потом по щеке и спросила:

– Ну как, стало немного полегче?

Он кивнул и поцеловал ее в щеку.

– Да. Эта штука всегда помогает, – добавил он, поднимая полупустой стакан ко рту.

Она легко коснулась его щеки губами и спросила:

– Ты видел того вертолетчика?

– Да. – Он сделал глоток, потом стал легонько поворачивать стакан в руке, отчего кубики льда начали приятно позвякивать. – Он в тяжелом состоянии.

Она покачала головой и лишь потом спросила:

– В очень тяжелом?

– Да. Может не выжить.

– Он что-нибудь сказал?

– Нет, он бредил… нес какую-то бессвязную чушь.

– Насчет чего?

– Говорил про какой-то остров.

– Может, Атту?

– Я тоже так сначала подумал, но он был так удивлен, словно увидел этот остров там, где его не могло быть. И он говорил еще кое-что странное.

– О чем?

– О цветах.

– О цветах?

– Да, он кричал про огромные цветы…

– Это странно. Какие могут быть цветы на Алеутах?

– Тем более, что они не подлетали так близко к острову, чтобы видеть цветы, да и вообще видимость в тех местах паршивая. Кроме того, на этих островах вообще почти ничего не растет.

– Да, верно. Там все голо. – Она сделала глоток, поставила стакан на поднос, потом спросила: – Он больше ничего не говорил?

– Он звал командира корабля и еще одного члена экипажа, словно они были в той же палате, – глухо сказал Брент и осушил стакан.

– Черт знает что! – Памела снова наполнила его стакан, быстро вернулась и села рядом, взяв Брента за руку. Затем медленно сказала: – Брент, ты говорил о «Спарте» после моего ухода?

– Да, говорил. А также о пиратах, маньяках и прочих нелепостях.

– Почему у тебя был твой чемоданчик? Ты ведь не носишь его с собой по зданию.

Он выпрямился и впервые за это время улыбнулся:

– От тебя ничего не скроешь.

– Лучше и не пытайся.

– Почему ты такая догадливая?

– Криптографам положено быть внимательными.

– Все дело в подлодках.

– В подлодках?

– Да, в чемоданчике было полно подлодок. – Брент рассмеялся и рассказал про свои изыскания, про авианесущую подлодку и свое предположение.

– И Эвери, конечно, пришел в восторг, – лукаво заметила Памела.

– В неописуемый, – кивнул Брент, и они рассмеялись.

– Пожалуй, нам следует обратиться к моему дяде, Марку Аллену, – сказала Памела после небольшой паузы, во время которой она потягивала виски.

– Ты имеешь в виду контр-адмирала Марка Аллена? Но он же в отставке.

– По сути дела, да. Он заканчивает работать консультантом у Тринадцатого.

– Мы говорили о нем. Он служил с моим отцом и Мейсоном Эвери в Японии сразу после войны.

– Да. Он специалист по Японии. Он даже женился на японке, Кейко Мориомо. – Брент кивнул. – В шестидесятые и семидесятые годы он много занимался проблемой японских фанатиков, не прекративших войну. Я знаю, что он хорошо знаком с историей человека, который десятилетиями продолжал воевать на Лубанге. – Она постучала пальцем по виску. – Господи, как же его зовут?..

– Онода.

– Он самый. Лейтенант Хиро Онода. В общем, дядя Марк – настоящий эксперт. Не хочешь с ним повидаться? Он живет в районе Квин-Энн-Хилл.

– С удовольствием. Пару раз я встречал его на совещаниях и один раз на приеме. Он был там со своей женой. Но я никогда не общался с ним в неофициальной обстановке.

– Отлично, Брент. Тогда я позвоню ему и узнаю, не готов ли он принять нас, например, завтра вечером? – Памела стала подниматься, явно собираясь позвонить Марку Аллену прямо сейчас, но Брент чуть потянул ее, и она упала обратно на диван рядом с ним. Он обнял ее, а она легонько коснувшись губами его щеки, сказала: – У меня такое впечатление, Брент, что тебе гораздо лучше.

Не говоря ни слова, Брент поцеловал ее. Она чуть приоткрыла губы, требуя продолжения.

– С тобой можно рехнуться в два счета, – сипло проговорил он, поглаживая ей бедро. – Ты, небось, решила, что это платье не такое… Не провоцирует мужчину на разные там безрассудные поступки…

Памела тихо рассмеялась и нежно поцеловала его в шею, туда, где пульсировала жилка.

Брент продолжал, шепча ей в самое ухо, а рука по-прежнему гладила ее бедро.

– Какая наивная женщина… Какая наивная женщина. Разве дело в материи, разве дело в покрое? Нет, ты совершенно не права. – Его рука соскользнула с ее бедра, чуть приподняла подол платья и двинулась выше, выше, лаская гладкую упругую кожу.

Памела издала чуть слышный стон, притянула его голову к себе. Он же порывистыми движениями стал стаскивать с нее платье. Вскоре платье было отброшено в сторону, а Памела осталась в маленьких белых трусиках. Какое-то время она сидела у него на коленях, а он целовал, целовал ее, затем он поставил ее перед собой и снял с нее и трусики.

Еще несколько мгновений спустя и его одежда полетела на пол, рядом с ее. Они лежали рядом на диване. Памела целовала его в губы, ее язык делал отважные вылазки. Потом Брент зашевелился, оказался сверху. Снова Памела почувствовала его упоительную тяжесть. Ее охватило невыразимое ликование. «Все правильно, – говорила она себе. – Все совершенно правильно».

Опять они оказались в бушующем океане страсти, и снова, познав на себе все штормы и ураганы, они, обессилевшие и безмолвные, вернулись в тихую гавань.

7. 5 декабря 1983 года

Менее крупные представители морских млекопитающих, именуемых китообразными, называются дельфинами. Более крупные – китами. К несчастью для последних, в глазах человека они обладают промышленной ценностью: их мясом питаются люди и животные, жир после переработки используется для производства мыла, косметики, моющих средств. В дело идут даже кости – их перемалывают и превращают в удобрения, делают из них клей.

Самое крупное млекопитающее на Земле – это голубой кит. Некоторые из них достигают в длину до ста футов и весят больше ста сорока тонн. Голубые киты кормятся в Антарктике, северной Атлантике и на севере Тихого океана. Киты заплывают и далеко на север, в арктические моря, где имеются огромные запасы криля, питаясь которым, киты быстро набирают вес.

Алеуты охотились на китов столетиями. Не имея в своем распоряжении современных технических средств, эти отважные люди пользовались только отравленным гарпуном и каяком, лодочкой на двух человек, в которой они украдкой подбирались к могучему обитателю морей. После того как гарпун вонзался в тело кита, китобои спешно гребли прочь, подальше от опасности. Если удача улыбалась добытчикам, через день-другой кит погибал и его раздутая газами туша всплывала на поверхность, после чего хозяин гарпуна предъявлял свои права на гигантский трофей и буксировал его к берегу. Этот метод охоты, разумеется, не отличался большой надежностью, и русские китобои внесли в него немало усовершенствований.

Одним из самых добычливых русских китобоев был Борис Синилов, который, несмотря на холодный северный климат, отдавался китовому промыслу всей душой. Высокий, широкоплечий, с холодными серыми глазами и черными жесткими волосами, этот пятидесятилетний капитан был удачливым охотником. В годы второй мировой войны он служил в пехоте, воевал под Сталинградом, оставлял и брал Смоленск и Харьков. Затем осколок шрапнели бросил его на больничную койку, и в армию он вернулся лишь в 45 году. 8 августа 1945 года он вместе с полуторамиллионной Советской Армией совершил переход из Монголии в Маньчжурию, где за двадцать пять дней русские войска разгромили японскую Квантунскую армию. Когда он вернулся домой, оказалось, что его родители и две сестры были расстреляны в Бабьем Яру, под Киевом, где гитлеровцы уничтожили более тридцати тысяч евреев, цыган и славян. После этого Синилов завербовался в китобойный флот.

Теперь он был капитаном и вдыхал свежий морской ветер на капитанском мостике сорокаметрового китобойца «Калмыково». Утром пятого декабря Синилов как раз стоял на своем мостике, крошечной площадке, где нельзя было укрыться от холода и ветра, сжимал в руках гирорепитер и, покачиваясь на согнутых ногах, держал равновесие.

Но Синилов не смотрел на гирорепитер. Вместо этого он с беспокойством поглядывал на нос корабля, где гарпунщик Федор Ковпак наконец-то занял свое место у семидесятишестимиллиметровой гарпунной пушки. Несмотря на вращение платформы с пушкой, выступавшей над носом, капитан хорошо видел, как Федор проверил сначала гарпун, затем взрыватель на бомбе, которая должна была взорваться через шесть секунд после того, как гарпун вонзится в кита, и наконец нейлоновый линь, к которому крепился гарпун.

Как капитан, Борис Синилов лично проверил толстый канат из манильской пеньки, который, протянувшись через барабан лебедки, уходил вниз, в передний трюм, где находилось около шестисот фатомов[28]28
  Английская мера длины, примерно 1,8 м.


[Закрыть] такого каната в бухтах. Даже нечасто встречавшийся голубой кит, за которым они теперь охотились, не имел ни малейшего шанса порвать такой канат.

На мостике находились еще трое моряков, одетых, примерно как и капитан: сапоги, брюки и куртки из грубой плотной материи, меховые шапки с ушами, напоминавшими собачьи. Матрос Семен Стариков стоял за тяжелым штурвалом старого образца. Матрос Георгий Волынский следил за сонаром и радаром. Присутствовал там также и товарищ Кузьма Никишкин, замполит с плавзавода «Геленджик», находившегося сейчас примерно в ста пятидесяти километрах западнее «Калмыково». Украдкой покосившись на Кузьму, капитан не смог сдержать злорадной улыбки: с лицом мучнистого цвета, тот стоял у левой переборки, вцепившись руками в перила. Его явно мутило.

Капитан Синилов презирал всех замполитов. Что и говорить, кое-кому из молодых советских моряков кружила голову западная пропаганда, и они сбегали со своих кораблей. Но китобойцы редко заходили в западные порты. Дело было в том, что психи из Международной комиссии по китам так подогревали страсти и обливали такой грязью русских и японцев, две нации, имевшие китобойные флотилии, что и те, и другие старались без крайней необходимости не заходить в чужие порты. Кузьма Никишкин проводил на «Геленджике» политзанятия, читал лекции офицерам и норовил всюду сунуть свой нос.

Борис хмыкнул, вспомнив, как сдрейфил Никишкин, когда впервые увидел разделку кита на «Геленджике». Как и положено, тушу кита подняли на «Геленджик» через кормовой слип, хвостом вперед. Борис стоял тогда на мостике рядом с Кузьмой, когда люди в грубых вонючих, заскорузлых от крови куртках, в высоких сапогах с шипами на подошвах, чтобы не скользить на китовой шкуре, приступили к своему мрачному ритуалу. Вооружившись длинными ножами на рукоятках, изогнутыми наподобие хоккейных клюшек, они облепили тушу кита. Кузьма сначала подался вперед, завороженный зрелищем. Один матрос, взобравшись на середину туши, стал сдирать слой шкуры от хвоста до головы, обнажая толстый слой жира. Его товарищи тоже стали проводить белые борозды по спине кита, причем все они сходились у носа. Потом там закрепили трос, потянули, и первый слой жира стал отходить, словно кожура банана. К тому времени Кузьма позеленел, но все же крепился, как мог.

В считанные минуты весь жир был содран с туши, изрублен на куски, которые отправили в бункеры, где их измельчали и переправляли в котлы. Туша превратилась теперь в гору красного мяса. Снова матросы набросились на нее, на сей раз избрав объектом своих усилий нижнюю челюсть. И тут случилось нечто незапланированное. В объемистой утробе кита в результате процессов разложения накопились газы. Раздался хлопок, похожий на выстрел гарпунной пушки, живот лопнул, и наружу вывалились внутренности, погребя под собой двоих китобоев. Гнилостный запах смерти распространился по палубе, ударил в ноздри стоявшим на мостике. Кузьму вывернуло наизнанку, а Борис только рассмеялся.

Теперь этот настырный партдеятель со слабым желудком опять стоял рядом с Борисом. Ему не терпелось увидеть, как убивают кита. Он обернулся к капитану и спросил высоким, звенящим голосом:

– Капитан, вы подходите к нему по сонару?

Вопрос, однако, прозвучал скорее как распоряжение. Замполит любил давать инструкции.

– Его заметил наш впередсмотрящий, – сказал Борис, ткнув пальцем в сторону «вороньего гнезда». – Движется в восточном направлении, всплывет минут через десять. – Затем, повернувшись к Георгию Волынскому, Борис спросил: – Сонар?

– Дальность сто метров, относительный пеленг ноль-ноль-ноль, товарищ капитан.

– Вот видите, – сказал Борис тоном школьного наставника, снова оборачиваясь к Кузьме.

– Я все вижу, – закипятился тот. – Позвольте мне напомнить вам, капитан, что я послан сюда, чтобы следить за выполнением производственного плана, укреплять дисциплину и проводить линию партии.

«Проводить линию партии, – злобно подумал Борис. – Стоит только рассердить эту креветку, и меня в два счета объявят диссидентом, после чего я запутаюсь в гулаговских сетях – и поминай, как звали». Борис стиснул кулаки и спросил:

– А что бы вам хотелось узнать?

– Порядок операций. Я никогда еще не бывал на китобойно-промысловом судне, только на фабрике.

Борис глянул перед собой, на нос, пытаясь деловой сосредоточенностью скрыть то пламя, что бушевало в его груди. Он медленно заговорил:

– Все очень просто, товарищ Никишкин. Георгий следит за сонаром, сообщает пеленг и дальность. Мы должны оказаться примерно в двадцати пяти метрах от того места, где кит всплывет, чтобы вдохнуть воздух. Затем Федор выстрелит из гарпунной пушки. Через шесть секунд после попадания гарпуна взрывается бомба.

Партийный функционер недоверчиво оглядел пушку и заметил:

– Какой тонкий гарпун. А он не может выскочить? Кит не способен уйти?

Капитан отрицательно покачал головой и показал на нос корабля.

– Видите на гарпуне шарнирную головку? – Кузьма кивнул. – Там сюрприз. Когда гарпун входит в тело кита, выскакивают три шипа, и киту уже не вырваться.

– Значит, стоит только попасть в кита, и он гибнет?

– Не совсем, товарищ Никишкин. Иногда приходится долго его преследовать, стрелять второй раз.

По корабельным динамикам задребезжал голос впередсмотрящего. Он сообщал, что кит впереди, в ста метрах по курсу.

– Отлично, – сказал Борис, показывая рукой туда, где вверх взлетел высокий фонтан воды, быстро превратившийся под порывом ветра в водяную пыль. Федор Ковпак засуетился у своей пушки.

– Полный вперед! – крикнул капитан и дал сигнал по телеграфу в машинное отделение. Взревели дизели, и корабль бросился вперед, зарываясь носом в волны, отчего вверх взлетали брызги, окатывая даже тех, кто стоял на мостике. Кузьма ежился и морщился.

Затем гарпунер, не оборачиваясь, выставил к мостику ладонь. Борис дал команду «малый ход». Они догоняли кита. Он был огромный, словно подводная лодка. Волны окатывали его лоснившуюся спину. Борис затаил дыхание.

– Почему он не ныряет? – осведомился любознательный Кузьма.

– Киты – существа непредсказуемые. Он может нырнуть, может остаться на поверхности.

Медленно, но верно китобойное судно приближалось к морскому гиганту, который нежился на волнах, словно лягушка в солнечный день.

– Решил поиграть, – ледяным тоном изрек Борис. – Играй, играй, приятель, недолго тебе осталось резвиться.

Как это всегда бывает перед атакой, на палубу высыпали моряки. Им не терпелось посмотреть, что будет дальше. Кок, свободные от вахты механики завороженно всматривались на обреченного гиганта. Те, кто был на мостике, словно окаменели.

Федор присел на корточки у пушки, прицелился. Бухнул выстрел. Гарпун вонзился в кита, брызнула кровь. Кит бешено заколотил хвостом, вспенивая воду вокруг. Он поднял свою огромную голову, разинул рот, словно пытаясь закричать, позвать на помощь. Борис почувствовал возбуждение, словно собирался лечь в постель с женщиной. Раздался взрыв. Кузьма подался вперед, тяжело дыша. Его щеки раскраснелись. Кит бился в агонии, пена сделалась розовой. Животное крутилось в воде, подпрыгивало, вверх вздымались то голова, то хвост, неистово колотили по воде плавники, в его каждом движении чувствовались ярость и мука. Кит пытался уйти в глубины, избавиться от гарпуна, но трос разматывался и разматывался, удерживая пленника. Внезапно из головы кита брызнул алый фонтан.

– Это все, капитан, да? – спросил Кузьма, повернувшись к Борису.

– В каком смысле?

– Конец, да?

Борис посмотрел сверху вниз в широко раскрытые глаза замполита и тихо сказал:

– Конец, конец.

Внезапно в корабельных динамиках снова задребезжал голос впередсмотрящего:

– Капитан, на горизонте быстро движущийся объект, относительный пеленг ноль-девять-ноль. Кажется, белый моноплан.

– Радар! – рявкнул Борис, оборачиваясь к Георгию Волынскому.

– Пусто, капитан, – отозвался тот, глядя на экран. – Но эта наша старушка не берет самолеты, когда они идут на малой высоте.

– Иногда она не берет даже низко плывущие корабли или острова, – мрачно заметил капитан. – Затем крикнул в микрофон. – Впередсмотрящий! Там точно моноплан?

– Он исчез в полосе тумана, капитан, – отозвался тот.

– Короче, поменьше предположений. Нужны факты. Понятно?

– Так точно, товарищ капитан, – послушно отозвался матрос.

– Может, у этих мерзавцев из Международной комиссии по китам завелись самолеты, – пробормотал себе под нос Борис. Впервые он увидел, что Кузьма Никишкин улыбается.

Капитан посмотрел вперед, туда, где, омываемая волнами, покачивалась безжизненная туша кита. Задребезжала лебедка, трос натянулся. Медленно тушу подтянули к правому борту, а затем ловко пришвартовали.