Текст книги "Заведение"

Автор книги: Пханишварнатх Рену

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

IV

В переулке, что напротив общежития – официально он именуется Ганпатсинх–лэйн, – вот уже несколько дней подряд с самого утра и до позднего вечера бушуют страсти: идут соревнования по запуску бумажных змеев. Оттуда доносятся шум и крики. «Ага, так его, так… Подводи! Подводи! Подводи!.. Ура–а-а! Срезал! Среза–а-ал!.. Наша берет!» Каждому хочется, чтоб его змей оказался лучшим.

В узком переулке, примыкающем к общежитию, целый день поют разухабистые песни. Под вечер здесь собирается весёлая компания.

– Эге–е-ей! Ой, сестрица, где ты, где ты–ы-ы?

– Тут я, братец, тут я, тут я–а-а! – откликается из‑за стены девичий голосок.

Компания приходит в дикий восторг:

– О–о-ох! Сразила! Сразила! Наповал!.. Ты приди ко мне, сестрица!

Дружно заливаются трели целой дюжины свистков.

– Эй, Рамратия! Взгляни‑ка там, кто подал голос?

Сердито бормоча что‑то себе под нос, Рамратия отправляется к начальству.

– Сходили бы сами, сестрица, поговорили с ними. Они там что‑то новое затевают. А эти… как их.., ну, практикантки, говорят: мол, кто‑то из начальства разрешил им.

«Кто‑то из начальства» в устах Рамратии означает «начальство, что проживает рядом», а всех вновь прибывших она называет практикантками; хлопот с ними не оберёшься…

.«Бэла Гупта решительно возражала против их размещения в общежитии – с того самого дня, как к ней в частном порядке обратился директор департамента здравоохранения:

«Какое мне дело, сколько их – пять или десять? Сколько б их ни было, специально для них придется ввести в устав дополнительные правила».

Директор недовольно поморщился, слова её были ему явно не по душе:

«Какие ещё дополнительные правила? О чем вы говорите?»

«Вы, конечно, не станете отрицать, сэр, что между этими девушками и теми, кто постоянно проживает в общежитии… ну, есть определенная разница».

«Послушайте, мисс Г упта! Если возникнет необходимость, дополнительные правила вы введёте позже… когда они поживут у вас немного. Зачем поднимать шум с самого начала? Обо всем можно договориться без лишних эмоций…»

Подчеркнуто вежливые слова директора звучали как приказ. Поэтому Бэла Гупта не стала больше спорить. Однако сразу же после этой встречи она обратилась к госпоже Ананд с просьбой уделить ей несколько минут для конфиденциального разговора. Госпожа Ананд обещала, но, ссылаясь на занятость, каждый раз откладывала встречу. Да и сама она грубо нарушила устав общежития. По уставу, она не имела права поселять в свое время в общежитии этих двух девушек – Анджу и Манджу. И Бэла отчаянно противилась её решению, однако, невзирая на все протесты, госпожа Ананд собственноручно внесла их в список жильцов. Пустячный вопрос вырос в целую проблему, и она с каждым днём запутывалась все сильнее.

Недовольство нарастало…

«Уж не ко мне ли они направляются?» – думает Бэла. «Они» – это преподавательница местного колледжа «профессор» Рама Нигам, диктор местной радиостанции Рева Варма, проводница Патнешвари Дэви и продавщица из лавки ремесленных изделий Сипра Маджумдар. Идут плотной группой, как на демонстрацию, обмениваясь короткими репликами.

– Terrible! [11]11
  Возмутительно! (англ.)


[Закрыть]

– Из какого же захолустья приволокли их сюда?

– Того и гляди вспыхнет поножовщина! Вот так и зарезали докторшу из Сахарсы. А какая была женщина!..

– Тут теперь такое начнётся – впору красный фонарь вешать, – вставляет Патнешвари; ей уже невмоготу глядеть на этих замарашек, на каждом шагу одёргивать их: «Куда прете?,. Кто разрешил?»

– Мисс Гупта, – берет наконец слово ученая дама Рама Нигам и хорошо поставленным лекторским голосом продолжает: – Мисс Гупта, я чувствую, что… м–м-м… бихарские женщины… м–м-м… такие же, как и все бихарцы…

– Ну и пусть остаются какие есть, – прерывает её Бэла.

Ученая дама возмущена такой бесцеремонностью. Голос её срывается.

– Я говорю вполне серьезно, мисс Гупта! – горячится она. – Таких нерях и замарашек я ещё никогда не встречала. They are horrible! [12]12
  Они ужасны! (англ.)


[Закрыть]Вы только взгляните, у самой лестницы разбросали свои грязные лохмотья!

– Разве затем мы пришли сюда? – патетически восклицает Рева Варма, обращаясь к Патнешвари Дэви (с этой гордячкой Нигам она уже месяцев пять не разговаривает). – Мы пришли поговорить о деле, а не о женщинах, откуда б они ни взялись, – бихарских, бенгальских или пенджабских. А что касается грязи, так её всюду хватает.

– Да–да, вы правы, сестрица, – скромно соглашается Патнешвари.

– Выяснять отношения будете после, – косится на них Сипра Маджумдар.

– Ах, это ты, Сипра? – поворачивается к ней ученая дама, но тут вмешивается Бэла.

– Господа из департамента здравоохранения хотят предоставить им все общежитие, – стараясь не сорваться, говорит она. – Вслед за этой группой к нам нагрянет новая – двадцать пять человек.

От такой новости у всех вытягиваются лица, улыбается только Рева Варма.

– Надеюсь, к тому времени меня здесь уже на будет.

– Почему это вдруг? Может, квартиру подыскала? – интересуется Сипра.

– Какая там квартира! Если уж наши продюсеры ютятся в переулках Банкипура, что говорить о нас? Мы ведь всего-навсего дикторы… Нет, я надеюсь, к тому времени кое‑что случится в моей жизни и я покину общежитие.

Ученая дама презрительно морщится… Случится, случится, непременно случится! Зря, что ли, за чашкой чая мисс Варма рассказывала всем желающим историю своей любви и, не жалея красок, расписывала своего возлюбленного? Послушаешь её, поневоле сомнение возьмёт. То примется рассказывать, как суженый убеждает её бросить работу. «А я ему: что, мол, делать, ума не приложу». То вдруг жаловаться начинает: он, дескать, ей шагу ступить не даёт. «Ох уж эти мужчины – такие ревнивые, такие ревнивые, просто ужас! Ты, говорит мне, не берись играть героинь в радиоспектаклях. Я не могу спокойно слушать, как кто‑то другой называет тебя «моя рани» [13]13
  Рани – букв, «супруга раджи, княгиня»; в бытовом общении слово употребляется в значении «милая, дорогая».


[Закрыть]… А сегодня вон как запела: «Я надеюсь… кое‑что случится…» Нет чтобы прямо сказать: «Выхожу, мол, замуж…» И все тут!.. Вечно какие‑то фокусы, недомолвки!.. Тоже кинозвезда нашлась!

– Пока общежитие не прикрыли, надо что‑то предпринять, – говорит Патнешвари. – Потом поздно будет.

– Что вы предлагаете, сестрица Патни? – тотчас откликается Рева. – Конечно, надо что‑то делать, но начинать, пожалуй, нужно с себя.

– С кого, с кого? – сердито оборачивается к ней Рама; она впервые заговаривает с Ревой за последние пять месяцев. – Каким же образом, объясните, пожалуйста.

– Для начала, скажем, употреблять поменьше косметики, – нарочито смиренным тоном отвечает Рева.

– И, конечно, нацеплять поменьше блестящих побрякушек, – парирует ученая дама.

– Прекратите! – вмешивается Бэла, видя, что перепалка того и гляди перейдет врукопашную. – Как вам не стыдно!

Но Рева уже закусила удила: это её‑то браслеты – блестящие побрякушки? Ну нет, такого оскорбления она не потерпит.

– Ношу я браслеты или обхожусь без них, это никого не касается! – переходит она в атаку. – Как бы я ни одевалась, моё имя значится в каждой радиопрограмме! А вот некоторые…

Бэла Гупта предупреждающе поднимает руку и, услыхав доносящийся со двора шум, быстро подходит к окну.

…Во дворе Муния с дочерью в два голоса отчитывают какую‑то практикантку.

– Это тебе Банкипур, а не деревня! Тут за каждым углом бандюги с ножами!.. Смотри, допрыгаешься!

Все с любопытством выстраиваются у окна. Заметив наконец Бэлу, старуха затягивает плаксиво:

– Ты взгляни только сюда, сестрица…

– Что тут происходит? Из‑за чего шум?

– Да как же не шуметь? – возмущённо объясняет Муния. – Тыщу раз в день уходят, тыщу раз в день приходят! Не могу ж я каждую минуту открывать им ворота! Как только это…

– Помолчи, Муния! – угрожающе возвышает голос Бэла.

Рамратия испуганно хлопает глазами: сестрица, кажется, всерьёз рассердилась.

– Так в чем же дело?

– Мне, сестрица, надо сходить в лавку за покупками, – глядя ей прямо в глаза, весело отвечает практикантка по имени Гаури Дэви.

– Если вам нужно за покупками, соблаговолите делать это засветло, а не на ночь глядя! Прошу запомнить это!

Г розный тон воспитательницы не производит на подопечную никакого впечатления. Эта смуглая девушка вечно улыбается. И сейчас улыбка не сходит с её губ. Словом, весёлая девушка, и на ногах у неё будто крылья: не ходит – летает. А когда убирается в комнате или занята стиркой, всегда напевает протяжные песни родного края.

– Послушайте, уважаемая, вы из хариджан [14]14
  Хариджаны (букв, «божьи люди») – эвфемизм, которым в Индии именуют представителей неприкасаемых каст.


[Закрыть]? – неожиданно обращается к ней ученая дама.

Гаури Дэви весело смеется, обнажая ровный ряд белых, точно жемчуг, зубов:

– Ну что вы, я совсем не из хариджан! Откуда вы взяли?

– А зачем тебе в лавку? – удивленно смотрит на неё Бэла.

– За горчичным маслом, сестрица. Комаров тут – тьма-тьмущая, ночью спать не дают. А горчичным маслом смажешься – и спи себе до утра.

– Рамратия! Сходи в лавку и принеси ей масла.

Делегация в торжественном молчании покидает кабинет Бэлы. Гаури в той же позе продолжает стоять перед окном. Рамратия берет у неё деньги, пустую бутылку из‑под масла и, прихрамывая, выходит за ворота.

Муния отправляется на веранду: пора зажигать лампу.

– А вы пока посидите, – говорит Бэла, обращаясь к девушке.

В ответ Гаури только весело улыбается.

– Послушайте, – продолжает Бэла, – кто же все‑таки перекликался с юнцами из переулка?

Гаури опускает глаза. Она по–прежнему не произносит ни слова. Улыбка словно застыла у неё на губах. Чистый лоб прорезает тонкая поперечная морщинка.

– Вы знаете, кто это сделал?

Гаури смущенно поднимает глаза.

– Виновата, сестрица, – лепечет девушка. – Извините меня, пожалуйста. В первый и последний раз…

– Значит, вы?

– Я, сестрица, я… Это все мой младший брат выдумал, Чунмун. Озорник, каких мало. Это он такое придумал: примется разыскивать меня – затягивает частушку… А я ему тоже частушкой… Виновата, не подумала…

«Нет, эта девушка не обманывает меня, – думает Бэла. – При одном лишь упоминании брата–озорника Чунмуна на глазах у неё блеснули слезы… Как же она плакала, расставаясь с братом! Бедняжка!»

В воротах появляется Рамратия. В руках у неё бутылка с маслом. Бэле неожиданно становится весело.

– Так что же, у себя в деревне ты и кукушке отвечала, когда та принималась куковать? – с улыбкой обращается она к девушке.

– Отвечала, сестрица, отвечала, да ещё как! – И Гаури звонко хохочет.

– Здесь ты уж, пожалуйста, этого не делай. У нас ведь не только по весне кокиль [15]15
  Кокиль (хинди) – индийская кукушка.


[Закрыть]кукует – круглый год заливается, только слушай… Никогда больше не откликайся, когда тебя будут вызывать.

– Не буду, не буду, сестрица, никогда!

Взяв из рук привратницы бутылку с маслом, Гаури удаляется. Степенно спускается с веранды, но, едва коснувшись ногой земли, летит во весь дух.

– Э–эй! Послушайте! – кричит ей вдогонку Бэла.

Гаури замирает будто вкопанная.

– Почему это вы не ходите, а словно носитесь на крыльях? – выходя на веранду, говорит Бэла, обращаясь к девушке. – Так ведь недолго и шишку набить.

Сияя улыбкой, Г аури лёгкой походкой удаляется в сторону пристройки, стоящей на задворках, и растворяется в темноте.

«Там, пожалуй, надо бы лампочку ввернуть», – мелькает мысль у Бэлы.

– Резвая эта Гаури, ох резвая, – шамкает за спиной старуха Муния. – Любому сорвиголове не уступит! Не успеешь моргнуть, она уже на дереве – сидит и рвет гуавы! Как есть ящерица!

«Не ящерица, а горная козочка!» – вертится на языке у Бэлы.

V

Практикантки размещаются во флигеле, который здесь называют не иначе как «дом на задворках». Кроме того, они занимают ещё четыре комнаты в пристройке, где живут повара и другая прислуга. У местных дам эта часть общежития именуется презрительно – дворницкая. За пристройкой возвышается мощная стена. За стеною располагаются сразу два учреждения – «Центр материнства» и «Центр рукоделия и ремесел». Для краткости оба эти места называют просто центры. Кухня и туалет располагаются отдельно от общежития. В крохотной каморке, прилепившейся к кухне, ютится женщина, которую ученая дама Рама Нигам прозвала Судомойкой, – в действительности же на ней держится вся столовая: она печет лепёшки, готовит пищу, моет посуду да вдобавок ко всему ходит на базар за покупками. Она же ведает и всеми расходами по столовой, потому что, кроме местных дам, в столовой постоянно питаются работницы обоих центров. Бэла Гупта готовит себе пищу сама: утром и вечером обходится лёгкой закуской, ест основательно только в обед… Та часть общежития, где живёт Бэла, в былые времена называлась «дамские апартаменты»; отстроив эту часть дворца, прежний правитель княжества Кхагра действительно очень скоро нашёл для них хозяйку – женился на чистокровной англичанке.

Ныне дамские апартаменты – в полном распоряжении Бэлы: она одна занимает две огромные комнаты, к её услугам два туалета и просторная кухня. В остальной части здания располагаются канцелярия и склад. Госпожа Ананд несколько раз уже, вроде бы в шутку, заявляла, что готова работать здесь в любой должности, только бы заполучить эти апартаменты: в городе за такую квартиру пришлось бы платить самое меньшее полтораста рупий в месяц…

Смех распирал Гаури, когда она добралась наконец до дворницкой. Её подружки давно уже поужинали и, собрав все, что валялось вокруг: сухие ветки, солому, обрывки бумаги, сухой коровий помет, – разожгли у входа костёр. Подойдя к костру, Гаури неожиданно для всех расхохоталась.

– Ты что это, Гаури?.. Смотрите, смотрите, как закатывается – не продохнет!.. Да скажи ты, наконец, в чем дело! Бири [16]16
  Бири – местные сигареты, изготовленные из цельных листьев табака.


[Закрыть]принесла или, может, ещё что?..

Гаури резко обрывает смех: кхх–ок!

– Какие уж там бири! – беззаботно говорит она, вытирая слезы. – Даже масло и то через Рамратию достала; «сестрица» ваша мне не поверила – её послала!.. Теперь чуть стемнеет – ворота на запор!

– Жадные они обе – и мать и дочь, – хриплым голосом заядлой курильщицы негромко замечает Кунти Дэви. – Подарков, видать, ждут. Деньги выжимают, зачем ещё им, сучкам, так придираться?.. А бири почему не заказала?

Кунти наплевать на все запреты начальницы: из‑за какой-то Бэлы отказаться от бири? Ну уж нет!

– Да что ты, подружка! Как бы я заказала бири? Тут и начальница, и все прочие. – И Гаури весело хохочет.

– С чего это ты?

– Да все одно и то же, – сквозь смех говорит Г аури. – Вы знаете… знаете… о чем спросила меня… эта ноздрястая Лавочница, – и снова закатывается, хватаясь за живот.

Ноздрястой Лавочницей Гаури нарекла ученую даму Раму Нигам: уж очень она похожа на жену лавочника в их деревне – и ноги волочит, будто мяч перед собой катит, и говорит так же – точно подвывает, и ноздри такие же – вразлёт; словом, ни дать ни взять их деревенская лавочница.

– Что же сказала она?

– А вот что. – И, подражая Раме Нигам, Гаури манерно гянет: – Послушайте, уважаемая… кхе… вы–ы-ы… вы… кхе… вы не из хариджан?

Она так ловко воспроизводит речь ученой дамы, что все дружно смеются.

– Ну‑ка потише! Начальница!

– Почему это так дымно тут? – строго спрашивает Бэла Гупта, вступая в полосу света. – О, да вы костёр разожгли?

Тут не только дымно, смрад такой – не продохнуть. Чего только не набросали в костёр: куски резины, драные ботинки, обломки бамбука.

Девушки вскакивают, торопливо оправляют сари.

– Ступайте к себе в комнаты, – Бэла обводит взглядом практиканток. – И впредь запомните: открытый огонь в общежитии разводить нельзя.

Девушки молча расходятся. Последними с явной неохотой удаляются самые старшие – Тара, Джанки и Кунти, им по двадцать три; остальные гораздо моложе, некоторые совсем ещё девочки.

– В этом проклятом Банкипуре даже в холодный сезон от комаров житья нет, – будто про себя бубнит на ходу Кунти Дэви. – Одно спасенье – дым…

В дворницкую Бэла Гупта заглянула сегодня в первый раз. Все было спокойно: на столбах тускло горели лампочки под жестяными абажурами, на веранде – багровые отсветы жаровен, и она не завернула бы сюда, если б её внимание не привлекло тихое хлюпанье водопроводного крана. Видно, кто‑то неплотно закрыл его. Надо было проверить.

– Ишпорчена штуковина эта, – поспешила доложить Шарда Кумари. – Школько штуковину эту ни шинят – вше беш толку.

Кран и впрямь оказался испорчен: видимо, резьба сорвана. Завтра же надо сказать, чтоб исправили. Все это – и хлюпающий кран, и шепелявая речь Шарды – раздражало Бэлу.

Из‑за стены снова доносится заливистый хохот. Бэла безошибочно определяет: Гаури, больше некому. Ей и самой вдруг становится весело. Когда настроение испорчено, его тоже важно вовремя исправить…

Гаури так заразительно хохочет, что даже завидно становится: не разучились ещё люди веселиться…

…А у Шарды Кумари «штуковина» – слово на все случаи жизни. Даже на занятиях по акушерству без него не обходится. Рассказывают, когда ей задали вопрос, как приготовить постель для роженицы, Шарда Кумари не моргнув глазом бойко ответила: «Ошень прошто, мэм–шахиб… Перво-наперво полошатую штуковину заштилаю вот этой белой штуковиной, шверху – ещё одну белую штуковину, а уш на неё – теплую штуковину…»

После такого объяснения преподавательница от смеха чуть под стол не свалилась.

Бэла Гупта решила пройтись по комнатам.

В первой от входа комнате разместились трое: Тара Дэви, Шьяма и самая худенькая из практиканток – Шивакумари. Старше всех Тара Дэви. Тара мало сказать непривлекательна – просто безобразна: крупные, лошадиные зубы, злые глаза, хриплый, прокуренный голос. Лицо такое, будто её только что обидели. Едва завидев начальницу, Тара недовольно скрипит:

– А секретарь–бабу сказал, нам положен особый рассыльный… Нашим девушкам неудобно ходить на базар – далеко.

Тара Дэви приехала сюда из деревушки Кархи, что неподалёку от Дальтонганджа. Тара Дэви – разведенка, муж ушел от неё и женился на другой. Тару направили на курсы как человека грамотного. Она умела расписаться. Вот окончит курсы и назло сопернице вернётся домой. Ну, а если доведётся работать в блоке общинного развития, чиновник небось не обойдёт её своим вниманием.

Шивакумари родом из столичного Патнинского округа. Дядя девушки – письмоводитель в каком‑то управлении Бихар–шарифа. Закончив среднюю школу, она стала в местной патхшале [17]17
  Патхшала – начальная школа (хинди).


[Закрыть]обучать грамоте деревенских мальчишек и девчонок. «Какой толк от того, что ты день и ночь возишься с сопливыми ребятишками? – говорил ей дядя. – Поезжай ты лучше на курсы! Окончишь – сотня рупий в месяц тебе обеспечена».

Шьяму занесло сюда из какой‑то глухой деревушки, что приютилась меж горными отрогами в округе Бхагальпур. Шьяма небольшого росточка, ладно сложена, недурна собой. Один только недостаток: на руках и на ногах растут волосы. Она готовилась к поступлению в колледж. А на курсы приехала, чтобы самой встать на ноги и потом двух своих младших братьев выучить. Она самая старшая в семье, Шьяма, любимица отца!..

В другой комнате – Гаури, Шарда Кумари и Джанки Дэви.

Родина Г аури – какая‑то деревушка в округе Сахарса на берегу Коси. До поездки сюда Г аури уже окончила курсы, стала наставницей в «Центре ручного прядения», открывшемся в её родной деревне. Потом какое‑то время находилась в ашраме [18]18
  Ашрам – странноприимный дом (хинди).


[Закрыть], который когда‑то основала рани княжества Патти. Там она, кстати, и узнала про здешние курсы: о них рассказала ей женщина–активистка движения бхудан [19]19
  Бхудан – движение за добровольное пожертвование излишков земли, которые затем передаются безземельным. Начато Винобой Бхаве в 50–х годах.


[Закрыть]. И направление сюда она получила от «Центра материнства», что был при этом ашраме… Занявшись уборкой или стиркой, Гаури всегда что‑то напевает. Так поют деревенские женщины, когда мелют зерно на ручной мельнице. Сейчас девушка тоже поет. Ей негромко подпевает Джанки. Стоя у дверей, Бэла с доброй улыбкой слушает, и перед её глазами невольно возникает образ деревенской девочки–вдовы, о которой поется в этой песне. Вот, набрав полную корзину зёрна, крутит она тяжелый жёрнов ручной мельницы, и жалостливая соседка участливо спрашивает её: «Ты скажи, скажи, милая, кто за мельницу усадил тебя? Кто велел смолоть два мешка зёрна? Может, свекор твой иль свекровушка? Ты поведай мне, милая…» Ни словечка не промолвила, слезы горькие утираючи…

Долго слушала Бэла песню и видела воочию эту несчастную девочку, с утра до ночи сидящую за проклятой мельницей… Вот она, подлинная народная песня, выношенная, выстраданная веками! Разве можно сравнить с нею модные песенки из кинофильмов, что распевают Анджу и Манджу? Как ни старайся, любой такой песенке далеко до народной песни… А Гаури‑то, Гаури – как поет! Заслушаешься! Браво, Гаури!

В отличие от своих подруг, Джанки Дэви, прежде чем попасть сюда, несколько лет подряд была сотрудницей пищеблока, попросту – кухаркой в странноприимном доме для вдов, что в местечке Чанданпатти. Не по душе Бэле эта женщина. Может, из‑за того, что в присутствии подруг как‑то спросила Бэлу, есть ли у неё муж?

Шарда Кумари – активистка Конгресса из Сахарсы. Девушка очень простодушная и открытая. В отличие от остальных обитательниц общежития, которые, встречаясь с Бэлой, вежливо приветствуют её, по обычаю поднося к груди сложенные лодочкой ладони, Шарда Кумари произносит: «К ногам вашим припадаю» – и склоняет голову. Кого бы ни встретила она, будь то Бэла, госпожа Ананд или врач, для всех у неё одинаковые слова: «К ногам вашим припадаю»…

В самой большой комнате общежития разместились четверо: Чандрамохини, Вибхавти, Рукмини и Кунти Дэви. Разные люди – разные судьбы…

Чандрамохини – бенгальская беженка. Прибыла сюда прямо из лагеря для беженцев, что в пригороде Мотихари… Во время трагических событий, сопровождавших раздел страны [20]20
  Имеется в виду раздел прежней британской колонии на два государства: Индию и Пакистан, произведенный в 1947 г. по религиозному признаку.


[Закрыть], стала жертвой насильников. На лице до сих пор видны следы ожогов.

Постоянное местожительство Вибхавти – деревня Далимгандж в округе Пурния. Отец её – учитель местной школы. Весь её облик говорит о том, что девушка одержима идеей посвятить свою жизнь служению народу. Даже одевается она не как остальные: на ней длинная рубаха и шальвары – все из грубой домотканой рядницы, как завещал великий Ганди. И на курсы она прибыла, движимая чувством бескорыстного служения людям… Разве могла она поступить иначе, когда и в её родной деревне, и по всей округе женщины умирают во время родов, а дети, едва успев родиться, становятся жертвами болезней? Поэтому, отправляясь сюда, она твердо решила окончить курсы и посвятить себя облегчению участи женщин–матерей. «В этом – самое великое служение народу», – любит повторять её отец… Кажется, что Вибхавти излучает какое‑то сияние.

Бэла внимательно оглядывает эту девушку. У Вибхавти ясный взгляд, открытое лицо, высокий чистый лоб и длинные вьющиеся волосы… Да, красива она, очень красива, эта единственная дсчь бедного школьного учителя из деревни Далимгандж!

Рукмини – местная, она живёт на восточной окраине Банкипура. Мать её работает санитаркой в больнице «Памяти святого семейства», а муж – водитель скутера – мотоцикла с лёгким прицепом на четыре сиденья под брезентовым верхом. В субботу вечером, гордо восседая на своем тарахтящем драндулете, он приезжает за женой, в понедельник утром привозит её назад.

Старшая из всех – Кунти Дэви. Хотя ей под тридцать, у неё молодой муж, совсем ещё мальчишка. У супруга её и повелителя книжная лавка рядом с местным судом в Чхапре. На кровати, что занимает Кунти, небрежно брошена красная бархатная накидка и книжка в дешёвом пестром переплете. При виде книжки Бэла не сдержалась.

– Значит, вон какими книжками торгует твой хозяин, Кунти–джи? – неожиданно для себя самой спрашивает она не без иронии.

– Такими, такими, – с гордостью в голосе подтверждает Кунти. – И всяких других тоже много: «Добрый разбойник Мансинх», «Роковая красавица», «Купец и грабители»… И ещё разные песенки из кинофильмов…

Как показалось Бэле, остальные обитательницы комнаты избегают Кунти… Вон и её тумбочка стоит отдельно ото всех, в углу, где все разбросано, не прибрано, грязно…

В каждой комнате Бэла объясняет правила проживания в общежитии, предусмотренные уставом, и в каждой комнате ей задают одни и те же вопросы, чаще нелепые, и высказывают пожелания, особенно те, что постарше, – Кунти, Тара, Джанки… Почему вечером нельзя разводить костёр? От комарья одно только спасение – дым… Почему надо ехать через весь город, чтобы получить жалованье? Целый день теряешь, пока доберёшься до управления да посидишь в очереди. И накладно тоже: в оба конца рупия набегает. А почему нельзя денежным переводом?

И на все эти вопросы у Бэлы один ответ: «Обращайтесь к директору департамента здравоохранения!»

Да, вот он, маленький мирок её подопечных: жаровни-невелички, небольшой чайник, дешёвые, с обитыми краями чайные чашки, стираные–перестираные полотенца. Сетки от комаров нет ни у кого, кроме Вибхавти, но и та из чувства солидарности ею не пользуется.

…Такая уж она, Вибхавти, – единственная дочь школьного учителя из деревни Далимгандж, которая прибыла сюда, движимая горячим желанием посвятить себя служению людям!