Текст книги "Когда открываются тайны (Дзержинцы)"

Автор книги: Петр Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Ребята дружно подхватили песню и разнесли ее по всем улицам и переулкам просквоженного злыми ветрами города.

ГЛАВА IV
СЛУГИ ХРИСТА

Новогодняя метель для южного города была необычной. Зло встречала она тех, кто осмелился в эту ночь появляться на улице. Ледяной воздух проникал во все щели. Стоило открыть рот – заходились зубы, ветер останавливал дыхание.

В доме епископа Прокопия во всех каминах пылал огонь, в серебряных канделябрах горели свечи. На перламутровом столике лежал усыпанный бриллиантами крест с распятием Христа.

В глубоких креслах двое. Один – щеголеватый шатен с вьющейся шевелюрой и каштановой бородкой, худощавый и подтянутый. Это отец Николай, правая рука епископа во всех его делах, праведных и неправедных. Другой – седовласый, полнолицый, с тяжелым пронизывающим взглядом – епископ.

Епископские покои были воздвигнуты в мавританском стиле: аркады, купола и богатые орнаменты ласкали взор владыки. Хозяин знал толк в роскошных хоромах. Не однажды он сиживал в красивейших дворцах отцов-иезуитов, вел с ними задушевные беседы и чувствовал себя при этом как дома.

– Освещены церкви, оба собора и даже Благовещенский монастырь. Власти, как всегда, не осмелились противиться вашему преосвященству.

Отец Николай улыбнулся своей неизменной улыбкой. Он любовно смотрел на епископский профиль, лаская прохладным взглядом горделивую осанку восьмидесятилетнего, но еще крепкого, костистого старца. Горе тому, кто не знал крутого нрава владыки. Епископ не терпел возражений, он добивался своего любыми средствами... Вот и сегодня его желание осуществилось: в канун нового 1921 года в Херсоне, где на строгом учете каждая электролампочка, церкви и соборы были освещены как и во времена царствования Николая II.

Со снисходительной лаской глядел владыка на высокий лоб отца Николая, стараясь угадать, что таится в переменчивых глазах собеседника, которые то вспыхнут душевным озарением, то заблестят холодно.

Вспоминался день и час, когда перед ним появился этот человек с необычно зелеными глазами, в рясе песочного цвета. Пришедший протянул ему клочок белой бумаги. Епископ не был удивлен, когда над огнем на чистом листе стали появляться одна за другой крохотные буквы латинского алфавита, а затем и вся фраза: «Примите отца Николая в дом свой. Тихон, патриарх всея Руси».

Сегодня ровно месяц, как отец Николай переступил порог епископского дома. Он давно уже не гость, именем его преосвященства добывает тепло для церквей в то время, когда в военных госпиталях от холода замерзают раненые и больные. В госпитале подчас оперируют при свете коптилок.

Именем епископа отец Николай инспектирует священнослужителей всех приходов, часами простаивает за папертью, когда исповедываютея прихожане. То сладкоречивым голосом, то угрозой божьей кары батюшка обязан проникать в мозг и душу ищущего прощения грехов своих. Ни один не должен уйти от исповедника, не раскрыв своей души, не рассказав всего, что хочет знать отец Николай: о собраниях большевиков и комсомольцев, о чекистах, о размере госпитальных пайков, о потерях от эпидемии.

– Сегодня я встретился с некоторыми трудностями, – заметил отец Николай, – но удачно преодолел их.

– Что-нибудь серьезное? – пробуждаясь от дум, спросил епископ.

– Пустяки. Если не надоел, разрешите доложить.

Епископ наклонил голову, не сводя выжидательного взгляда с собеседника.

– Создана тройка из гражданских. Ни в рай, ни в ад без визы этой с позволения сказать, троицы не попасть обыкновенному смертному. Прихожу в большевистский комитет. Все три на месте: этот каторжанин с усами – Доброхотов, его товарищ из горсовета – Марьянов и секретарь упарткома Варич. Смиренно представляюсь, подаю прошение вашего преосвященства. Читают, переглядываются. Затем встает Варич, подходит ко мне, тычет в руки прошение.

– Передайте епископу, что каждая электролампочка стоит городу сто литров воды. Да не обидится господь бог, – пошутил он, – ежели хвалу ему воздадут и при свете лампады.

В глазах епископа блеснули зловещие огоньки, его выпрямившаяся спина открыла золоченую резьбу кресла, руки – белее мрамора – цепко легли на крест.

– Неплохо сказано... – Епископ трижды кашлянул, прочищая горло.

– Дальше, ваше преосвященство, согласно правил субординации, я отправился на прием к уполномоченному Реввоенсовета Деревицкому. Результат, сверх ожидания, блестящий.

Взгляды беседующих встретились.

– Этот что же – глуп или благородного воспитания?

Епископ задумался. На его плотно сжатых губах мелькнуло подобие улыбки

– Почему лукавит ваш полковник? – неожиданно задал вопрос епископ.

– Полковник Демидов? Он высоко ценит вашу проницательность и организаторский талант, – отпарировал отец Николай.

Глаза епископа сузились.

– Все военные – выскочки и лицемеры. Целуя мою руку или прикладываясь к святому образу, врангелевские офицеры богохульствуют, мерзко ведут себя и не верят в могущество церкви. Врангелевцы полетели в море со своими пушками и танками, а мы выстояли и стоять будем до сокрушения супостата...

Епископ судорожно взял костлявой рукой распятие и, трижды постучав им по столу, начал разливать в чашки вино.

Отец Николай сделал неясный жест, обозначающий протест, но промолчал. Он отвернул длинную полу рясы, ловко выхватил из-за лакированного голенища сверток бумаг, пододвинул стул к епископскому креслу.

– Я имею достоверные сведения, ваше преосвященство: стремление гражданской троицы к единовластию будет сломлено. Топливо, свет, снабжение города находятся в руках армии. В городе голод. Крестьянин добровольно хлеб не отдаст. Скоро большевики начнут пожирать друг друга.

Выжидая, что ему скажут на это, отец Николай хлебнул из чашки глоток вина.

Но епископ, отведя глаза в сторону, молчал.

– Вот, ваше преосвященство, точные данные о ежедневной смертности: в госпиталях 328 человек плюс столько же гражданского населения за неделю. Разве это не божья кара?

Епископ поднялся, прошелся по комнате. Затем, приблизившись, положил руку на плечо отца Николая.

– Ваш родитель хотел видеть вас не в чине штабс-капитана. Впрочем, еще не поздно... Я все бы сделал для вас... На каких-нибудь два-три года в Ватикан – и у вас блестящая карьера.

Отец Николай деланно улыбнулся. В это мгновенье ему представилось все величие епископской службы, сверкающие на одежде звезды, переполненные блюда звонких монет, все блага мира и, самое приятное, – власть над преклоняющимися перед ним людьми.

– Благодарю, ваше преосвященство. Это больше чем заманчиво, хотя и непривычно звучит в ваших устах: Ватикан всегда был врагом православной церкви.

– Перед лицом сатаны мы должны больше думать не о том, что нас разъединяет, а о том, что нас спасет. Было время, – нехотя вспомнил Прокопий, – когда по личному поручению папы, ныне в бозе почившего, я выполнял важные задания в столицах Европы. Не всегда эти поручения и методы их выполнения были приятны всевышнему, да и патриарший гнев превысил бы гнев господен. Но бог миловал. Все осталось в тайне.

– Ваше преосвященство, вы оказываете мне огромное доверие своей откровенностью. Но наша совместная задача здесь, в окружении людей, восставших против бога, царя и отечества, против священной собственности, – вернуть России былое величие и славу! Моя миссия в Ватикан – своевременно ли это?

Епископ Прокопий в упор смотрел на отца Николая. Он как бы изучал его и, наконец, произнес:

– Я хочу, чтобы вы осознали всю важность создавшегося для церкви положения. Вы знаете, что издревле римские папы мечтали распространить свою власть на церковь православную. С папой связывали свою судьбу и священнослужители различных рангов, даже митрополиты Исидор Московский и Михаил Рогоза Киевский. Сейчас в России возникает положение, весьма выгодное для осуществления этих планов. Народ видит, что православная церковь не может его спасти от красных дьяволов, голода и холода. Наше место в душах людей могут занять служители власти католической церкви, которые обучены ремеслу тайного богослужения. Отделение церкви от государства, провозглашенное Советами, тоже благоприятствует нам стать под единое руководство папы... В народной бедности, сыпняке и голоде – этой каре божьей – мы видим союзников. Когда человеку плохо, он обращается к богу...

Епископ Прокопий умел внезапно оборвать начатый разговор. Именно так он сделал и сейчас, бегло взглянув на часы.

Отец Николай получил указание зашифровать радиограмму.

Епископ медленно удалился в алтарь своей домашней церкви. Здесь, в этом маленьком уголке, в роскошном бархатном кресле, он предавался своим мечтам. Они уносили его на крыльях в лазурно-бирюзовые небеса Венеции, поднимали над громадой римского Колизея, витали над восточной роскошью дворца Ватикана.

Он чуть приподнял штору узкого оконца. Внизу, точно на ладони, лежал подернутый дымкой извечный Днепр. Целый год на противоположной стороне реки находились отборные части Врангеля. Генералу сообщалось все, что происходило в советском городе.

Со скрупулезной точностью собирал епископ разведывательные данные через сеть своей агентуры. Когда-то мечтавший о военной карьере, он хорошо, изучил стратегию и тактику войны и сейчас отчетливо представлял себе бессилие врангелевекой армии.

Епископ достал из тайника объемистую тетрадь, открыл обложку в черном переплете и, коснувшись ладонью первого листа, прочел:

«История Российской иерархии или преемства священноначальников есть существенная часть истории церквей и может даже почитаться такою же для оной основою, какою служит хронологический порядок династий и владетелей для истории гражданской...»

Епископ Прокопий много лет писал этот труд, не очень-то понимая, удастся ли завершить его в сутолоке дел. Он перелистывал страницу за страницей, исписанные четким почерком, и пальцы его рук все меньше повиновались ему. «Неужели все это прах?»

В такие минуты царственно властный, ни перед кем не склоняющий головы, он становился растерянным, жалким.

Над старой иконой «Тайная вечеря» сквозь багрово-красный отблеск лампады епископ уловил проникновенный взгляд Христа и холодно-змеиный – Иуды. Его грехопадение все больше казалось епископу понятным, родственным. Шутка ли: пятьдесят лет служения богу!.. Богу ли одному?..

* * *

Отец Николай оторвал свой взгляд от последних строк радиошифровки, извлек из глубинных складок рясы отполированную коробочку, чуть побольше медальона, бережно высыпал оттуда на ладонь несколько серебристых кристаллов и втянул их в ноздрю. Маленькая, еле заметная глазу крупинка кокаина попала на нижнюю губу, и он тотчас ощутил хорошо знакомый горьковатый вкус. Вслед за этим – блаженство наступающего опьянения.

В сладком полуобмороке отец Николай опрокинул голову на спинку кресла и не увидел вошедших черниц. Он лишь почувствовал за спиной их прерывистое дыхание. Одна – полная, с бесцветным лицом, окантованным узкой полосой белого платка, другая – долговязая, точно искривленная. Первая исполняла обязанности экономки, вторая ведала личной разведкой епископа.

С неудовольствием спускаясь на грешную землю из сладостного плена видений, отец Николай тяжело провел ладонью по лицу.

– Да воскреснет бог! – воскликнула первая.

– Да расточатся врази его! – подхватила вторая.

Отец Николай протер глаза и, вполоборота взглянув на монахинь, досадливо пробормотал:

– Ангелы-хранители...

Долговязая разведчица что-то сказала в ответ.

– Святейший где пребывает? – спросила рыхлолицая.

Отец Николай сладко зевнул, потом ответил деловито, вопросом на вопрос:

– Рассказывайте, матушки, что нового?

– В соборах, Успенском и Екатерининском – электрический свет. То же – в Греческой церкви.

– Знаю. В том заслуга не ваша. Нам нужно знать, что делается во мраке ночи, – ответил отец Николай, пытливо скосив глаз на инокиню, вступившую с ним в разговор.

Разведчица поправила отвернувшийся край капюшона.

– На всех перекрестках, точно хвосты дьяволов, мелькают матросские ленты. Инокини до рассвета остаются на местах, указанных мною. Святейший повелел быть сегодня за Днепром, но мы не смогли выполнить волю его. На берегу охрана.

– Ему и скажете об этом.

С этими словами отец Николай накинул на плечи шубу и вышел во двор. Ночь. В глубине двора роптали обнаженные деревья сада. Собранные сюда со всего мира, они зябко переносили стужу. И только роскошный вековой олеандр пышно зеленел. Сейчас он был темен. У железной калитки перед отцом Николаем, точно из-под земли, вынырнула черная фигура.

– Только что прошел патруль, идите влево, – прошептала тень. Но это была излишняя предосторожность. Отец Николай имел ночной пропуск по всей форме.

Поравнявшись со старым деревянным флигелем, отец Николай замедлил шаг, неторопливо огляделся. Перед ним были каменные полуразрушенные ворота с надписью на левой стороне: «Всеукраинская государственная Черноморско-Азовская научно-промысловая опытная станция».

Уверенным движением он прикоснулся к замочной скважине, открыл дверь и очутился в темном коридоре. Перед второй трижды с перерывами постучал, осветив коридор фонариком.

После ответных сигналов его впустили в комнату. Перед отцом Николаем предстал немолодой высокий человек с усталым лицом. Глаза его казались неподвижными до тех пор, пока гость не произнес первых слов. Затем хозяин прикрыл дверь и быстро зашагал через комнату к другой двери, завешенной портьерами. Отец Николай, расстегивая на ходу шубу, еле поспевал за ним.

Они вошли в просторную комнату, разделенную ширмой. В глубине пылал камин, у письменного стола стоял стеклянный шкаф со скелетами рыб. Хозяин комнаты поставил канделябр на мраморный барьер камина и снова уставился неулыбчивым требовательным взглядом в спокойное лицо пришельца.

– Как понимать, штабс-капитан, ваше опоздание? У вас это превращается в систему!

Отец Николай опустился на свободный стул.

– Служу двум богам, господин полковник. По вашему собственному приказанию.

– Да, но о чем вы можете так подолгу разговаривать с выжившим из ума стариком Прокопием?

– Точно такой вопрос однажды задал епископ, когда я неосторожно заговорил с ним о вас.

Полковник побледнел. Глаза его возмущенно оживились.

– Мы вам платим золотом.

– Пока не получал ни рубля. Если вам нужны деньги, полковник, я могу одолжить у его преосвященства любую сумму. До сих пор мне казалось, что я работаю во имя чего-то более важного, чем деньги.

Полковник подошел к отцу Николаю.

– Выражайтесь откровеннее. Ведь вы не в большевистском клубе находитесь.

– Благодарю за напоминание... – Отец Николай холодно посмотрел на собеседника.

– Отвратительная ситуация. Дрянной маленький городишко и в нем столько советских разведок: для обслуживания армии – Особый отдел, для населения – ЧК; милиция сухопутная, милиция водная, уголовный розыск. Попробуй со всеми перезнакомиться. А ведь знакомиться надо, надо подружиться.

Не дождавшись ответа, полковник прошелся по комнате.

– В былые времена удобно было и знакомиться; приедешь на званый обед или бал, подсядешь к теплой компании; бутылка-другая шампанского, сальный анекдотик, – глядишь, и отверзлись уста и уши, зашевелились языки. У коммунистов не принято все это. Одним словом, новый мир. Хе-хе. Даже от табака поклялись отвыкнуть смолоду.

– Насытятся речами – пить станут! – вяло проговорил отец Николай. На него снова падали лучи далеких звезд.

– Можете поздравить меня. Я утвержден начальником государственного учреждения, вывеску которого вы созерцали у входа в сию станцию. Мандат за подписью центра. Работаем не покладая рук над исследованием физических и химических явлений в морской воде, биологических, метеорологических и гидрографических проблем. Водичка не очень прозрачная, надо сказать.

Полковник вынул из папки старый листок бумаги и подал своему собеседнику. Тот начал всматриваться в пожелтевшие строки.

– «Начальнику Херсонской губернской тюрьмы. Его превосходительство...»

– Переверните листок. Это не конспирация. Просто не на чем писать. Пошли в ход архивы.

Отец Николай взглянул на оборотную сторону жандармского предписания:

«Приказ № 51 по Военно-морскому Особому отделу охраны границ побережья Черного и Азовского морей.

В целях пресечения распоясавшихся в городе темных личностей, прикрывающихся матросской формой, т. е. пьяниц, хулиганов и налетчиков, Особый отдел объявляет, что всякий бандит, застигнутый на месте преступления, объявляется врагом Советской власти. К нему применяется высшая мера наказания – расстрел.

Всякий прикрывающий и заступающийся за бандитов, как-то: притонщики, самогонщики и другой темный элемент – пусть помнит, что участь его та же, что и первых».

– Архив все стерпит, – заключил он, небрежно кинув листок на стол.

Полковник возразил.

– Мы, конечно, не бандиты, не хулиганы и не самогонщики. Мы честные разведчики. Но мы умело используем этот сброд, маскируем своих людей под пьяниц и заблудившихся, если надо пройти по городу в позднее время. Примите к сведению.

Полковник развернул карту побережья.

– В приморских городах Одессе, Севастополе, Скадовске, Мариуполе, Новороссийске и других стратегических пунктах начинают работать отделения моей опытной станции. А вот тут, у нас под носом, в пустынных днепровских плавнях – тишина. Заросли и тишина... – протяжно повторил Демидов.

– Что вы имеете в виду?

– На первый случай годилось бы пустить в камыш красного петуха. В окрестных селах и хуторах есть наши резервы, надо только проехать туда и кое-кому напомнить. Кстати, начальник милиции этого района Шипов. Вероятно, помните его по кадетскому корпусу.

Полковник достал бинокль и кивком позвал гостя к окну.

– Вы никогда не видели лесных пожаров? Но главное даже не в красивом зрелище. Мы лишим население города и Красную Армию с ее тифозными госпиталями последнего резерва топлива, пока они не развернули заготовку камыша. Это вам не Вологодская, Смоленская или Калужская губернии, где леса и торф. Холод, дорогой мой, будет похуже голода для Херсона!

Но вернемся к самому главному. Начальник охраны границ – уроженец этого города. Он прибыл из Москвы с задачей организовать охрану побережья. По теории вероятности, у него возникнет любопытство к нашему учреждению. Во всяком случае, я бы на его месте это сделал. Наше с вами положение обязывает быть предусмотрительными. С виду он простой русский малый, но порох нюхал. Это в порядке взаимной информации, а сейчас пора за нашу работу.

Полковник резко повернул ключ в верхнем ящике стола.

– Снимайте, штабс-капитан, священный маскарад и располагайтесь поудобнее. Займемся шифровкой радиограммы.

ГЛАВА V
НАЧАЛО ГРОЗЫ

Новый 1921 год. Город ожесточенно боролся за жизнь. Истощенный голодом, озябший на студеных ветрах, он был похож на любого из своих защитников и, в свою очередь, являлся стойким защитником интересов пролетарской революции на Черноморском побережье.

Израненному, неровно дышавшему городу ни днем ни ночью не давал покоя враг. Он, конечно, не держал перед лицом города черные жерла пушек, не заносил над головой клинок. Но враг притаился в глубинах смердящих нор и время от времени выпускал оттуда свое смертоносное жало.

...Сергей Петрович шел по пустынной, заснеженной дорожке Александровского парка. За ним, шаг в шаг, чуть прихрамывая, двигался саженного роста человек. Это друг детства, Николай Луняка. Непривычно Луняке после двух лет председательствования в волисполкоме ходить теперь в роли ординарца начальника отдела. Но что поделаешь – так распорядился уком. Сегодня здесь – завтра там. Почти корабельная служба.

За Луняку пришлось выдержать бой с Доброхотовым. И было за что спорить! Несмотря на свои двадцать пять лет, Луняка слыл человеком чуть ли не легендарным в Причерноморских степях. Это он возглавил крупный партизанский отряд против немецких оккупантов в 1918 году. Затем был избран в ревком Висунской республики.

Луняка был одним из активных организаторов защиты посада Висунь, жители которого не признали власти деникинских банд, объявили себя республикой и дважды разгромили белые карательные отряды.

Доброхотов выдвигал непреложный аргумент: Луняка был лучшим председателем волисполкома. Сергей Петрович обратился на одном из заседаний прямо к укомовцам с товарищеской просьбой. Большинством голосов приняли решение просьбу Бородина удовлетворить. Правда, Доброхотов внес оговорку: если сам Луняка найдет нужным возвратиться в район, не приживется в Особом отделе – уком отзовет его.

...Друзья ускорили шаг. В черном небе пробивала себе путь луна, освещая призрачный горизонт Днепра, усеянного черными силуэтами баркасов.

– Стой, кто идет?!

Как из-под-земли выросли три матросские фигуры. Двое впереди, один поодаль с винтовкой наперевес.

– Люди идут, – улыбаясь во тьме, ответил Сергей Петрович.

– Ваши пропуска! – пробасил усатый моряк, широко расставив ноги, будто заступая дорогу.

Сергей Петрович вынул из бокового кармана тужурки синюю бумажку квадратной формы. Матрос уставился в маленькую фотографию на пропуске. Серое, словно высеченное из камня, лицо его стало еще более строгим, брови на переносице слились в одну ощетинившуюся линию.

– Второй печати что-то не разгляжу, – пробормотал матрос, пряча пропуск в карман. – Пройдемте, где света побольше.

– А глаза в порядке? – шутливо спросил Сергей Петрович.

Матрос круто повернулся и подал знак своему товарищу. Тот тоже взял винтовку на изготовку.

– Пошли за мной, – сурово скомандовал усатый Сергею Петровичу и его спутнику.

– Вот это переплет, – шепнул Луняка. Сергей Петрович, не отвечая, сделал успокоительный жест:

– Молчок!

– Разговоры прекратить, двигаться по одному, поворачивай вправо, – между тем командовал старший патрульный.

Вскоре их привели в приземистый флигелек, у входа в который висела небольшая вывеска с надписью: «Военно-морской пункт охраны границ». В комнате, освещенной коптилкой, находилось несколько матросов. Сидевший за столом широкоплечий матрос не сразу обратил внимание на вошедших, писал что-то.

– Товарищ начальник, разрешите доложить: двух любопытных задержали у самого берега. Пропуск у одного без контрольной печати. Другой вовсе без документов.

– Отведите в седьмую, – процедил сидевший за столом, не поднимая головы.

Сергей Петрович прочел надпись на его бескозырке: «Минный заградитель «Ксения».

– Товарищ начальник пункта! Задержанным полагается произвести предварительный опрос... – твердо заметил Сергей Петрович.

– Кто это там такой шибко грамотный? – неласково оборвал его речь начальник пункта, поднимаясь из-за стола. Матрос подкрутил фитиль коптилки, его бронзовое лицо выразило удивление. Он вдруг вытянулся и громко закричал:

– Смирно! Товарищ начальник Особого отдела охраны границ, разрешите доложить...

– Завтра и в положенное время, – сухо заметил Сергей Петрович. – Садитесь, товарищи. Вы поступили совершенно правильно. Благодарю за бдительность. И вам, товарищ Китик, спасибо за хороший инструктаж патруля.

Он достал из кармана коробочку круглой формы, извлек из нее печать и приложил на фотокарточку своего пропуска второй оттиск.

– Патрульных еще повстречаем?

– Так точно. Согласно вашему приказу патруль усилен. Разрешите выделить охрану.

Сергей Петрович улыбнулся.

– С таким провожатым, как у меня, бояться нечего.

У входа в уком Сергей Петрович заглянул Луняке в глаза:

– Ну, как наша служба?

– Ничего. Хорошие ребята, но у меня же район, – начал было раздумывать вслух Луняка. – Восстанавливать надо, да и с кулаками я еще не рассчитался за метку на голове...

– Друг ты мой хороший! Районов у нас с тобой теперь много, по всему побережью Юга. Все родные, и везде надо восстанавливать. В каждом районе не только кулаки, а замаскированные матерые волки щелкают зубами на Советскую власть...

* * *

– Легки на помине, – улыбнулся Доброхотов, привычно подергивая себя за густой ус. – Думал – не сговоритесь. Да и не один я так думал, – он кивнул в сторону человека, сидевшего у стола. Доброхотов представил Бородину секретаря Березнеговатского райкома партии Ивана Чигрина. Бородин и Чигрин молча подали друг другу руки, как давние знакомые.

– Мне так думается, – медленно проговорил Чигрин, опять опускаясь на стул, – на месяц надо бы отложить перевод товарища Луняки. За это время выколотим посевное зерно у кулака. За месяц Луняка возьмет зерно! – добавил Чигрин убежденно.

– Не спорю, – поддержал Доброхотов. – Только срок мы ему подрежем. Неделю! Как думаешь, Николай Федосеевич?

Луняка расстегнул полушубок, снял фуражку, обнажив стриженую голову.

– Я сам так же думал, что на недельку мне надо съездить в деревню... и Сергею Петровичу надо поехать со мной. Места ему знакомые, родные. Если уж он так считает, что в его деле без меня не обойтись, то в моем – сейчас его подмога пришлась бы кстати. Тогда и сроки будут не в тягость.

Бородин согласился на такую поездку.

* * *

Из родных мест они возвратились после Нового года. Исполнявший обязанности начальника отдела Иван Китик за это время обжил со своей братвой деревянный флигелек.

Китик оказался не только исправным заместителем, но и инициативным начальником. В отсутствие Сергея Петровича он разработал схему берегового надзора, разметил пункты будущих постов наблюдения и средств связи. Большую помощь в этом Китику оказал новый сотрудник отдела: задумчивый, мужиковатый с виду Семен Рогов. Рогов хорошо знал прибрежную полосу, все отмели и заливчики, каждый бугорок, пригодный для наблюдения. Китик представил Сергею Петровичу нового помощника.

– Бывший командир стрелкового имени Ленина полка Семен Рогов. Рекомендован штабом армии. В строй врачи ход закрыли: Врангель его подчекрыжил осколком, а здесь, с вашего разрешения, место ему найдется.

Китик подробно рассказал о тех конкретных подсказках к плану берегового надзора, которые внес Семен Рогов.

– Откуда вам известны в таких деталях береговые особенности Каховского плацдарма? – полюбопытствовал Бородин.

– На брюхе исползал все ложбиночки и бугры. Это мой полк первым врангелевцев сдвинул из-под Каховки.

– Так сдвинул, что остановки не было уже до самого Черного моря?

– Говорят, что у меня тяжелая рука в драке...

Сергей Петрович еще раз пожал руку своего нового сотрудника и подвинул к себе карту побережья, разрисованную Китиком. Несколько минут они разглядывали карту. Китик бойко докладывал:

– Участок Херсон – Каховка – Семену Рогову, коль он уже имел дело с контрой в этих местах. От Херсона до Севастополя я могу взять под свое начало. Все сухопутные стратегические пункты – Николаю Луняке. А это – Федору Ваграмову, – продолжал матрос, водя пальцем по карте, – можно от Херсона до Скадовска.

Охрана побережья была установлена во всех приморских городах и стратегических районах.

После горячих споров и обсуждений план был в основном одобрен. Сергей Петрович внимательно прислушивался к замечаниям работников отдела.

– С чего же начинать будем? – не то спросил у начальника, не то высказал свои мысли вслух Рогов.

Сергей Петрович назначил совещание начальников оперативных участков на двадцать один час. Ему надо было еще раз самому обдумать все перед отправкой людей на места.

Раздался резкий звонок телефона.

– Да, слушаю. Что? Какое подкрепление?

Бородин стал медленно опускать трубку, еле сдерживая себя от гнева. Потом быстро обвел глазами присутствующих.

– Товарищ Рогов, придется сейчас же, немедленно – в порт. Группа женщин, как докладывает начальник водной милиции, топорами и ломами сокрушает баржу, видимо, разбирают ее на топливо. Охрана обезоружена. Наведите порядок. А главное, выявите, кто толкнул толпу на эту затею.

Не успели утихнуть шаги поспешно удалившегося Рогова, зазвенел полевой телефон. Контрольный пограничный пост сообщал о нарушителях в районе Голой Пристани... Задержать не удалось.

– Товарищ Луняка! На заставу. Нарушителей найти и доставить живыми.

– Есть доставить живыми, – застегивая на ходу полушубок, ответил Луняка.

Наступившую тишину нарушил сам Сергей Петрович.

– Товарищ Китик, – обратился он к стоявшему поодаль своему помощнику. – Обещал я сегодня в морском госпитале побывать, просят нашей помощи раненые. Я, как видишь, не смогу. Дел до рассвета хватит. В госпиталь пойдете вы. Действуйте там от моего имени, если потребуется.

Китик поправил бескозырку и круто повернулся к выходу.

– Вот и начало! – Сергей Петрович сложил потрепанную карту-десятиверстку, торопливо обдумывая, в какое из атакованных скрытыми врагами мест следует сейчас отправиться ему.

* * *

Комната военно-контрольного пограничного пункта. У стола дежурного сидит немолодой, со страдальческим видом человек в длиннополом тулупе. Он мнет в руках заячью шапку, время от времени тяжело вздыхает, поглядывая на решетки окон. Дежурный у входа, увидев Луняку, встал. А человек в тулупе заморгал, будто в его глаза попал песок. Молча выслушав подробный доклад дежурного о задержанном, Луняка переспросил:

– Этот?

– Да. Остальные сбежали. А этого гуся в кадушке из-под капусты нашли, – с улыбкой объяснил дежурный.

– Кадушка моя, товарыш начальнык. Я в ний збирався огиркы солыть.

– Эк запоздали, скоро уже по старому календарю Новый год! – не удержался Луняка.

– Так я же хотив обручи поправыть, подготовыть, значыть, это самое...

– Вот про «это самое» и поговорим. Брось дурочку валять. Где приятели твои? Куда путь держат, отвечай?...

– Про це я знаю так же, як и вы, – четко, словно заученную фразу, отрезал мужик. – Попросылысь люды переночувать. Ну я и пустыв, а тут матросыкы заявылысь... Та й шкоды наробылы... Повыбывалы викна.

– Кто повыбивал, мы? – возмутился один из матросов, сидевший прямо на полу, неподалеку от стола дежурного.

– Та вы чы воны – викон намае.

– Для чего оружие держал?

– Оружие не мое. Подложили. Та мэнэ и чека знае. Хожу исправно на регистрацию.

– Теперь и Особый отдел с вами, дяденька, познакомится. А пока под крепкий замок его.

След нарушителей был потерян.

Когда береговая охрана кинулась по следам вражеских лазутчиков, высадившихся с того берега реки, с церковной башенки дробно зазвонил колокол.

Кинулись к церкви, стали стучать в церковную сторожку. Тихо. Луняка, чуть прихрамывая, пошел вдоль церковной ограды, а матросам приказал идти в противоположную сторону. Вскоре один из матросов наткнулся на валявшуюся под ногами шапку.

– Чья шапка?

– Похожа, деда Опанаса, пономаря.

Луняка сделал знак рукой, и матросы направились к колокольне. Вход был открыт, матрос вихрем пронесся по крутой лестнице наверх, Луняка едва поспевал за ним.

– Товарищ начальник, дайте свет: человек лежит! – попросил матрос сверху. Свет фонаря скользнул по заплаткам старой свитки и остановился на бородатом лице, испачканном кровью.