Текст книги "Шпион, который спас мир. Том 1"

Автор книги: Петр Дерябин

Соавторы: Джеролд Шектер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

А что касается технической разведки, с которой я напрямую связан, то все это находится в моих руках. Я могу принести вам целый чемодан этих документов. Нам было дано 150 разведывательных запросов. Эти запросы предназначались на 1961 год для всех отраслей промышленности, производства и сельского хозяйства Соединенных Штатов, а затем переводились на все остальные страны. У меня тридцать запросов только на Канаду. Их представляют ученые, и затем все они собираются в Государственном комитете. В области сельского хозяйства есть даже запрос – который, впрочем, вряд ли работает на нас, – как выращивать овощи без почвы – на воде и химикатах. Это какое-то открытие. Запрос состоит в том, чтобы узнать компоненты[29]29
  Пеньковский имел в виду гидропонику, науку, которую пытались развить в Советском Союзе. После того, как Никита Хрущев был отстранен от руководства в 1964 году, он занимался опытами по выращиванию овощей на воде и питательных смесях.


[Закрыть]. Видите, даже эти задания выполняются разведкой, а мы еще думаем, что можем отрывать политику от разведки! Нет, не можем!^{216}

Зачем во все эти капиталистические страны рассылаются копии 150 запросов? – задал он вопрос и сам ответил: – Поскольку в других странах мира широко пользуются американской и английской технологией. Если вы не можете добиться решения вопроса в Соединенных Штатах или Англии, проясните его в Германии^{217}.

Если, не дай Бог, они пустятся в какую-нибудь авантюру, я должен буду предупредить вас по всем имеющимся каналам. А что касается контрмер, которые необходимо будет принять для предотвращения атаки, то этот вопрос станет решать командование и правительство. На это у нас мозгов не хватит^{218}.

Кайзвальтер попросил Пеньковского достать специальные учебники и лекции из секретного фонда артиллерийской библиотеки маршала Варенцова, в которой находятся строго секретные материалы с ограниченным допуском.

– По ним мы сможем узнать не только о философских направлениях, но и об изменении доктрины в отношении использования атомного оружия, – сказал он^{219}. Затем Кайзвальтер поднял бокал белого вина и провозгласил тост за здоровье Пеньковского. Остальные тоже подняли бокалы и выпили за русского.

– Спасибо. Я в порядке. Нам будет грустно расставаться. Пусть не будет ни дня, чтобы вы не думали обо мне или чтобы я не думал о вас, не забывал даже ни на секунду. Пусть вы будете помнить обо мне все время, а не только тогда, когда будете получать от меня материалы, – сказал Пеньковский.

– Конечно, непременно, – согласился Кайзвальтер.

– Сейчас второй час, – вмешался Бьюлик. Члены спецгруппы провели с Пеньковским уже более четырех часов.

– Хорошо, встречаемся завтра в 21.00, правильно? – сказал Пеньковский. Затем снова обратился к своему списку покупок, которые заказала ему жена. – Мне нужно купить ей легкое пальто, красное, с белыми пуговицами. Мои женщины меня эксплуатируют. Жена любит хорошо одеться, и, конечно же, я ее балую. Еду в такую «богатую» страну – что же мне делать, не привозить же какую-то блузку? Побегаю, погляжу. Моя программа у вас, я дал вам все бумаги, так? Значит, завтра вечером в 21.00 или раньше, так?

– Можно и раньше, – предложил Бьюлик.

– Давайте в полдевятого, – добавил Кайзвальтер.

– Прекрасно, завтра еще поработаем. Спокойной ночи. До завтра. – Встреча закончилась в 1.05 ночи 28 апреля.

Когда на следующий день Пеньковский вернулся в Лондон, то позвонил в советское посольство и узнал, что он и его делегация могут остаться до 6 мая. Ему надо будет явиться в посольство обсудить кое-какие детали. Вечером в 9 часов он пришел в 360-ю комнату гостиницы «Маунт Роял» и сообщил спецгруппе хорошие новости. Они стали объяснять ему, как использовать «Минокс», маленький фотоаппарат, который мог уместиться у Пеньковского на ладони. Кайзвальтер сказал Пеньковскому, чтобы тот не беспокоился, если вдруг нечаянно попадет в кадр, когда будет учиться работать с камерой:

– Человек, который проявляет пленку, работает на нас, негативы тоже останутся у нас.

Затем началась долгая беседа по вопросам, составленным для спецгруппы Леонардом Маккоем. Маккой, эксперт по советскому ракетостроению, с Пеньковским никогда не встречался, но играл основную роль в составлении вопросов, которые были заданы Пеньковскому Кайзвальтером и его командой. Британцев так приятно поразил Маккой, что они вывели из группы своего сотрудника и положились на Маккоя, чтобы он выкачал из Пеньковского все необходимое.

Встреча снова продлилась до часа ночи. На ней обсуждались вопросы об агентуре ГРУ и использовании вымышленных имен. Пеньковский все продолжал будоражить членов спецгруппы подробностями из разговоров с командующим наземными ракетными силами Советской армии маршалом Варенцовым, который сказал ему, что твердое топливо, используемое в советских ракетах, ненадежно и что Хрущев наврал, преувеличив дальность советских ракет^{220}.

Пеньковский вместе с советской делегацией проводил целые дни в Лондоне, встречаясь с представителями британского Министерства торговли и бизнесменами. Нашлось время посмотреть город и поездить по магазинам с Винном. Энергия Пеньковского никогда не иссякала, он даже выкроил время на несколько уроков танцев – ему хотелось научиться танцевать твист. Винн повел его в кино на «Римские каникулы», фильм 1953 года с Одри Хепберн и Грегори Пеком. Пеньковский влюбился в Одри и сказал членам спецгруппы, что хотел бы с ней как-нибудь встретиться.

Винн был человеком с открытым, добрым, но грубоватым характером и любил красивую жизнь. Его тонкие, аккуратно подстриженные усы придавали ему немного развязный вид, но это было чисто внешне. Он был обидчив и сердился, когда считал, что его не принимают всерьез. Винн был большим любителем пива. Он был прекрасным организатором и радовался, когда ему удавалось что-то устроить, – в этом смысле он исполнил волю судьбы, привезя Пеньковского на Запад. Он откликнулся на энтузиазм Пеньковского, и вместе они окунулись в удовольствия Лондона.

Проявились удивительные стороны характера Пеньковского. Он пожелал, например, остановиться и помолиться в Бромптонской часовне с куполом в стиле эпохи итальянского Возрождения – церкви из мрамора с резным позолоченным алтарем, что на Бромптон Роуд, в Кенсингтоне.

В воскресенье 30 апреля Пеньковский с делегацией осматривал город. В маршрут входил Виндзорский дворец, который Пеньковский мечтал увидеть, фантазируя, как однажды встретится там с королевой. В 20.05 он прибыл в 360-ю комнату в гостинице «Маунт Роял». Он быстро перешел к делу и сказал, что как только 6 мая вернется в Москву, то сразу позвонит по телефону, который ему должны дать, и сообщит, что с ним все в порядке.

– Я позвоню в назначенное время. Скажем, пусть телефон звонит, ну, три раза – не поднимайте трубку. Это будет означать, что все в порядке. Если я позвоню больше трех раз, это будет означать, что что-то не в порядке, о чем я попытаюсь сообщить вам, если смогу, другим путем. Если, например, что-то не в порядке, значит, за мной установлена слежка.

Кайзвальтер заверил Пеньковского, что перед отъездом ему дадут номер телефона, по которому он должен будет позвонить, и скажут, когда это надо будет сделать. Пеньковский добавил:

– Все можно очень просто устроить: если я не получу ничего до отъезда или если Винн не сможет это привезти, то любой говорящий по-русски человек, будь то мужчина или женщина, может позвонить мне из телефона-автомата и сказать что-нибудь несуразное. – Пеньковский имел в виду, что по предварительной договоренности эта «несуразная» фраза станет сигналом к встрече или даст знать о том, что необходимо забрать из тайника посылку.

– Хорошо, – ответил Кайзвальтер, – но мы не хотим, чтобы о вас знали лишние люди.

– Понимаю и очень вам за это благодарен^{221}.

Большую часть встречи они провели за обсуждением шифрованных радиопередач и того, как использовать одноразовые шифровальные таблицы.

В понедельник Пеньковский заявил, что с делегацией не поедет, а отправится в советское посольство, чтобы уладить денежную проблему из-за продления срока их пребывания.

– Сначала я с Винном поезжу по магазинам. Члены моей делегации в восторге. Они смогут накупить всякой всячины на деньги, сэкономленные от суточных, поскольку вдобавок их везде и кормили. Я встречусь с ними в 4–5 дня. Они рады, поскольку видят, что я все для них очень хорошо организовал. До сегодняшнего дня не было ни одного плохого слова в мой адрес. Я им даже сказал, что если они напишут хорошие отчеты о своей работе здесь, то я снова возьму их сюда с собой в октябре. И еще я им сказал, что и сам напишу хороший отчет, чем все они остались довольны^{222}.

Пеньковский был удивлен, как много делегации разрешили посмотреть.

– Вашим представителям советских заводов не показывают. Осмотр заводов разрешается только некоторым, тщательно отобранным, – сказал он, добавив, что к нескольким новым заводам, куда открыт доступ, разрешено подъезжать лишь по железной дороге, потому что «с шоссе можно увидеть слишком много точек ПВО. Показывают или слишком мало, или то, что мало кого интересует. Почему бы вам не ограничить и наши делегации? Конечно, не те, что возглавляю я».

Все засмеялись, и Пеньковский добавил:

– Серьезно, вы должны быть с ними построже. Американцы уже делают это на двусторонней основе^{223}.

Пеньковский рассказал, что один из членов его делегации сотрудничает с КГБ.

– Он занимается в основном политической разведкой, хотя работает также и по общей разведке. Донесения, конечно, составляют и на всех других членов советской делегации. Например, когда в декабре прошлого года я пригласил Винна на прием, туда пришли по моему приглашению и несколько специалистов. Поскольку выпивка и закуска были бесплатными, они напились. В донесении КГБ было сказано, что в будущем этих специалистов приглашать на приемы не следует, поскольку они не умеют себя вести в присутствии иностранцев^{224}. – Пеньковский узнал об этом от Евгения Левина, полковника КГБ, который работал в Госкомитете.

Я пошлю вам организационную схему Государственного комитета и секретный телефонный справочник, который достану без особого труда. Там вы найдете имена и телефонные номера всех сотрудников. А еще дома, в правом запертом ящике стола, я держу агентурную документацию (донесения, пособия и записи, которые он сделал от руки). Я бы привез их в этот раз, но испугался. Я знал, что в карман они не поместятся. А в чемодан класть не хотелось. Я решил, что, даже если на таможне мной и не заинтересуются, вполне возможно, что меня могли бы попросить открыть чемодан. До сих пор они этого не делали, поскольку знают, что я полковник. А если бы они это сделали, мне пришлось бы сбежать в одно из посольста Не знаю, в какое именно, – сказал, улыбаясь, Пеньковский.

– Лучше, наверное, в ближайшее, – сказал Кайзвальтер, пытаясь все свести к шутке.

Пеньковский заметил, что перед тем, как его «принял» Запад, его все время будоражила мысль, что он жил на одной улице с английским посольством, а работал совсем недалеко от американского. – Я сидел через дорогу от американского посольства, но оттуда не выходил никто, кому бы я мог передать материал^{225}.

Пеньковский написал список лекарств, которые ему нужно было привезти в Москву своим высокопоставленным друзьям. Кайзвальтер заверил его, что при выполнении его просьб будет соблюдаться строгая безопасность. Пеньковский передал список медикаментов, среди которых был и «сустанон» – лекарство, повышающее потенцию, – для маршала Варенцова^{226}.

1 мая, в понедельник, в 15.02 в 360-й комнате гостиницы «Маунт Роял» состоялась одиннадцатая встреча с Пеньковским. На столе лежали лекарства, которые он просил.

– Это ваши лекарства, но мы поменяем этикетки, чтобы не было написано чье-то имя, – сказал Кайзвальтер.

– А почему я не могу сказать, что просто купил их в аптеке? Разве нельзя? – спросил Пеньковский.

– Нет, потому что это выдано по рецепту, – объяснил Кайзвальтер.

– А если просто сорвать этикетку?

– Нет. Мы займемся этим, проследим, чтобы их не перепутали, и вернем вам, – сказал Кайзвальтер, объяснив, что нужно будет «дезинфицировать» этикетки, чтобы они не имели отношения к Пеньковскому.

– Замечательно, – сказал Пеньковский.

– Но вы должны знать, какие из них транквилизаторы, – сказал Кайзвальтер, и все, включая Пеньковского, засмеялись^{227}.

Пеньковский приехал из советского посольства и сказал членам спецгруппы:

– В посольстве только и говорят о новой твердой линии, которую проводит Америка по отношению к Кубе. Все этим встревожены. Говорят, что если Америка предпримет что-то сама, не используя при этом изгнанников с Кубы, которые живут в Штатах, то мы (Советский Союз) окажемся в трудном положении. Почему? Потому что мы можем посылать только продовольствие, оружие и золото. А не людей. Если мы дадим им ракеты, начнется война. Я разговаривал с консулом и сотрудниками военного атташата. Они считают, что американцы будут твердо действовать в отношении Кубы, и мы окажемся в трудном положении, поскольку и нам придется что-то делать. Завтра обещаю узнать еще что-то об их донесениях. Не хочу навязываться, это было бы ненормально. Но, по крайней мере, узнаю вкратце о донесении^{228}.

Переменив тему, Пеньковский сказал:

– Хочу сообщить вам, чем я вчера занимался. Мы с миссис Винн были в «Хэрродз», где провели целых три часа.

Кайзвальтер и Майк Стоукс усмехнулись: «Так-так!»

Они были рады, что Пеньковский увидел образец британских универсальных магазинов – он находился около Гайд-парка – с щедрыми продовольственными прилавками, цветами и широким выбором высококачественной одежды, мебели и всего остального. Советского человека, так нуждающегося в потребительских товарах, выбор, предложенный в «Хэрродз», просто ошеломлял.

– Это было лучшее из того, что я видел. Мне кажется правильным, что туда не повели Хрущева, когда он был в Лондоне. Он этого не заслужил. Он должен был смотреть на сады, поющих птичек и фонтаны. Жаль, что не смог взять с собой Варенцова, он скупил бы все розы.

Замечания Пеньковского о своем наставнике, маршале Варенцове, вызвали у всех смех, и он продолжил в том же духе:

– Мы все посмотрели. Все очень дорого. Миссис Винн мне очень помогла, и я решил купить ей в подарок костюм за двадцать пять фунтов. Она была в восхищении. У Винна все чеки и квитанции.

– Нам не нужны квитанции, – сказал Кайзвальтер.

– Нет? Чтобы проверить?

– А какое значение, больше там или меньше?

– Чтобы кто-то из ваших людей не подумал, что я потратил больше фунтов, чем необходимо. У меня осталось три фунта, – вздохнул Пеньковский.

– У вас осталось три фунта? – сказал Шерголд. – Это хорошо.

– Я купил немного. Жене – простое демисезонное пальто, пальто для дочки, светло-зеленый костюм для жены – точно такой же, что купил и миссис Винн, по той же цене и такого же качества. Купил белую блузку, купальник и халат для дочки. А еще я купил две косынки, два флакона духов, четыре помады. Себе купил одеколон. Но все дорого. Пальто стоят двадцать пять – двадцать шесть фунтов (70–72,8 доллара), костюмы – двадцать четыре фунта (87,2 доллара), еще по мелочам, так и осталось три фунта. Дайте мне, пожалуйста, денег с моего счета. Я еще не купил ни часов, ни кольца, ни пары туфель или сумку для матери.

– Но вы ведь выполнили значительную часть заказов? – спросил Кайзвальтер.

– Да.

– Во всяком случае, по количеству, – сказал Кайзвальтер.

– Все у Винна. Я ничего с собой не принес, – сказал Пеньковский^{229}.

Позже миссис Винн, вспоминая о посещении магазина, утверждала, что никакого костюма Пеньковский ей не покупал.

– Уж я бы не забыла, если бы что-нибудь примеряла и, тем более, неловкость оттого, что за меня заплатили. – Она хорошо помнила, как смеялись, когда выбирали пальто для его дочери, которое примеряла продавщица, у которой был подходящий размер.

– Несмотря на то, что я хорошо понимаю, что Пен хотел бы понравиться и выглядеть щедрым, уверяю вас, что все, что он мне подарил, это маленькая русская лакированная шкатулочка и картинка с изображением кошки^{230}.

Расходы ЦРУ на оперативные дела и содержание Пеньковского составляли в 1961 году 40 000 долларов, что в 1990 году было эквивалентно 174 800 долларов[30]30
  В 1961–1962 годах оперативные расходы по встречам с Пеньковским составили 82 000 долларов, что эквивалентно 358 000 долларов по сегодняшнему курсу. В эту сумму входили командировочные сотрудников ЦРУ, стоимость пребывания в гостинице, питание, а также подарки, фотокамеры, сделанные на заказ сигнальные, устройства, списанные со счета суммы в иностранной валюте и прокат автомашин.


[Закрыть]^{231}.

Пеньковский предложил, чтобы все подарки в Москву доставил Винн, добавив, что сам проведет его через таможню, предъявив свое удостоверение. А также попросит одного из своих друзей съездить за Винном в аэропорт.

– Я отвезу Винна в гостиницу. Он возьмет свой чемодан, а мой оставит в багажнике.

– Неплохо придумано, – согласился Шерголд.

– Да, но это надо проверить, – сказал Кайзвальтер^{232}.

– Спасибо вам за беспокойство, я смогу еще хорошо поработать года два-три. И только потом перебегу, – сказал Пеньковский.

– Значит, будет лучше, если вы возьмете поменьше, а Винн привезет все остальное, – сказал Кайзвальтер.

– Один чемодан повезет Винн, а другой – я, – сказал Пеньковский^{233}.

Кайзвальтер вручил Пеньковскому 100 фунтов (280 долларов).

– Вы уже дали мне 150, теперь еще 100, – сказал Пеньковский.

– Это 250 (700 долларов), – уточнил Кайзвальтер.

– У нас берут квитанции от агентов, – заметил Пеньковский, говоря о том, как это делается в Советском Союзе, где от агентов принимают подписанные квитанции и для расчетов, и в целях шантажа.

– От агентов – да, но вы в несколько иной категории, – сказал Кайзвальтер.

– Пока вы говорите мне о деньгах, я хотел бы выразить свое мнение, чтобы больше не возвращаться к этому вопросу. Если у вас есть план, я могу неожиданно бежать из страны вместе с семьей и оставить дома все мои вещи, которые стоят многие тысячи рублей. Черт с ними. Пусть подавятся. Вы считаете, что я начал на вас работать 1 апреля 1961 года, но на самом деле это случилось намного раньше. Думал я об этом давно. Многие советские хотели бы работать на вас. Но идеи – это ничто, пустое место. Важно действие. Я начал работать давно. Прошло уже два года с тех пор, как я окончил курсы. Уже почти два года, как в моем кармане лежит этот материал. Я хотел начать активную работу на вас восемь месяцев назад. Вам это очень хорошо известно^{234}.

Поскольку существует система оценки документов, что для меня представляет большую важность, то время, которое судьба уготовила мне жить в Свободном Мире, я хочу провести без нужды.

– Конечно, – сказал Кайзвальтер. – Мы понимаем.

– Бриллиантов у меня нет, отец не оставил мне ничего ни в американских, ни в английских банках. Я могу перебежать к вам через шесть – восемь месяцев, год. Даже лучше через два-три года, чтобы благодаря моей работе в Генеральном штабе в Москве я мог сделать Для вас больше. Но может так случиться, что я появлюсь у вас раньше.

– Конечно.

– Я хотел бы вас попросить, чтобы все мои материалы оценивались отдельно. Так, как посчитаете необходимым.

– Договорились, – согласился Кайзвальтер.

– Принимая во внимание, конечно же, то, что вы уже передали мне некоторую сумму денег.

– Конечно, конечно, – сказал Кайзвальтер, устраняясь от дальнейшего разговора и не желая дальше обсуждать подробности, как будут оценены работа и информация Пеньковского.

– Это должно быть сделано абсолютно честно. То, что заработал, то и должен получить. Способности человека определяют, что он имеет в Свободном Мире. Глупый подметает улицы, у умного свой магазин. Объективно человек должен получать то, что зарабатывает.

– Верно, – ответил Кайзвальтер^{235}.

– Я считаю, что в подготовительный период сделал важную работу. За что я боролся, того достиг. Я сделал все, чтобы у меня получилась эта работа. Теперь я буду выполнять новые поручения и держать вас в курсе. Я буду активно работать по всем направлениям и с более глубоким уровнем понимания. Поэтому я прошу: если вы считаете, что добытый мной материал не имеет никакой ценности или что он посредственный, то разговор будет другой. Однако если некоторые из них имеют какую-нибудь ценность… – голос Пеньковского понизился, он имел в виду, что за каждый представленный им документ ему нужно будет выкладывать определенную сумму в долларах, он не хотел получать одну лишь зарплату.

Я прочитал недавно в газете, что американцы заплатили за какие-то документы в Бразилии один миллион долларов. Мы слышали об этом. Миллион! Вы получите от меня список пятнадцати завербованных агентов, которые работают против вас. Это ведь должно быть хорошо оценено.

– Конечно, – сказал Кайзвальтер.

Если станут известны имена агентов, можно будет установить за ними наблюдение, чтобы выявить их источники и то, как они действуют, и таким образом выйти на других агентов. Зная имена пятнадцати агентов, ЦРУ и МИ-6 смогут провести контрразведывательную операцию, попытаясь перевербовать советских агентов и заставить их работать на Запад. Хотя эта информация о нелегалах и не оценивалась в денежном выражении, эксперты полагали, что за каждое имя можно было бы уже дать по миллиону. Без всякого сомнения, хороший агент мог причинить убытков на такую сумму, украв какие-либо секретные документы, военные планы или новые технологические разработки.

– Если я должен буду перейти к вам через восемь месяцев, то на моем счете должно быть 8000 долларов.

– Нет, так мы не будем договариваться, – настаивал Кайзвальтер, пытаясь не пускаться в объяснения, сколько еще получит Пеньковский к месячному пособию в 1000 долларов, когда перейдет на Запад. Стратегия спецгруппы заключалась в том, чтобы держать Пеньковского в зависимости от них, но тот заартачился.

– Это меня не устроит. Этого недостаточно. Точно вам говорю, – отстаивал свое Пеньковский.

– Вы не понимаете, – сказал Кайзвальтер.

– Честно вам говорю, – сказал Пеньковский.

– Конечно. Но мы говорим об общем принципе, – объяснял Кайзвальтер, снова пытаясь сдержать рассуждения Пеньковского о том, сколько ему заплатят. В ЦРУ и МИ-6 начальным месячным пособием было всегда 1000 долларов, но впоследствии эта сумма периодически пересматривалась, отношения развивались, и по-новому оценивались документы, представленные Пеньковским. На данном этапе спецгруппа не была готова пересмотреть их стоимость^{236}.

– Я много об этом думал, когда готовился. Сейчас вы работаете со мной, но через год-два, возможно, получите повышение. Со мной будут работать новые люди, которых я не знаю. Они не знают меня или будут знать только то, что вы им скажете. Это просто пример: положим, вы будете продвинуты по службе, – сказал, пытаясь все объяснить, Пеньковский.

– Думаю, нужно сказать ему, что, пока все это произойдет, мы будем сами с ним работать, – вмешался Шерголд.

– Мы будем работать с вами постоянно, – сказал Кайзвальтер.

– А если вам дадут повышение?

– Нет, этого не случится, – настаивал на своем Кайзвальтер.

– Тогда мне придется все доказывать сначала.

– Нет, нет, – уверял Кайзвальтер.

– Мы познакомились, и, как и должно быть, я все рассказал вам, – сказал Пеньковский, и в его голосе послышались нотки безысходности.

– Мы понимаем трудное положение, в которое вы попали, и ручаемся, что будем работать с вами постоянно, – уверил его Кайзвальтер.

– Спасибо, – сказал Пеньковский^{237}. – Теперь последнее – из-за жадности Хрущева все мы очень ограничены в средствах, которые можем платить тем, кто нам помогает. Если мне удастся достать вам какие-нибудь важные сведения о ракетах, заплатите, пожалуйста, тем, кто помог мне это сделать. Это все, что я могу сказать по этому поводу. Я пришел к вам, следуя политическим убеждениям. Я начал работать на вас в Турции. Проверьте в архивах данные о моих анонимных телефонных звонках, которыми я предупреждал о Ионченко (помощнике советского военного атташе), о военном атташе генерале Рубенко, и что я говорил о режиме. Был ли я уже тогда готов к этому морально? Да.

– Все это будет принято во внимание, – сказал Кайзвальтер^{238}.

– Позже, когда я узнал обо всем, что происходит в Кремле, я пошел к гостинице «Балчуг». По какой-то причине меня туда влекло. У меня было намерение войти в контакт с Западом. Я знал, что там живут иностранные туристы. Мне казалось, что я смогу остановить их и рассказать о том, что происходит в Кремле. Что за борьба там идет.

– Вы можете быть уверены, – сказал Кайзвальтер, – что все, что произошло, будет принято во внимание^{239}.

– Когда я перейду к вам, мне бы хотелось жить в достатке. Буду ли я иметь право прожить так остаток моих дней?

– У вас будет достаточная финансовая база, чтобы купить себе дом, машину и все остальное. У нас с вами будут честные и выгодные отношения, – сказал Кайзвальтер.

– Я отдам этому все свои силы и всю свою веру. Если у вас такая система оплаты, тогда считайте, что я активно работал на вас вот уже два года. Распределите мой двухгодичный заработок по месяцам. Если бы у меня в банке были сбережения, я бы сказал, что мне ничего не нужно, – ответил Пеньковский. – Поверьте, это для меня второстепенный вопрос, но мне необходимо содержать семью. Меня заботит лишь одно – смогу ли я это сделать.

– Я понимаю и разделяю ваши взгляды, – сказал Кайзвальтер.

– Я хочу получать за работу. Мне не нужно подачек. Не говорите, что, мол, Пеньковский хороший человек и давайте дадим ему то, что он хочет. Я буду отрабатывать все, что получаю.

– Прекрасно, – согласился Шерголд.

– Я же не сказал вам: «Вот ракета, вот другая. Это шифр. Это что-то еще». Я отдал вам все. Я хочу работать всем сердцем, всей душой, не щадя ни сил, ни здоровья.

Стремясь успокоить Пеньковского, но не желая брать на себя каких-то новых обязательств, члены спецгруппы почти хором ответили:

– Мы разделяем ваши взгляды.

– Я думаю о своем будущем. Все очень хорошо, когда мы с вами разговариваем, но потом вас может и не быть со мной. Вот чего я боюсь – вдруг вас куда-нибудь переведут.

– Нет, этого не случится. Никогда! – уверял Шерголд.

– Не случится, – повторил Кайзвальтер.

– Тогда больше не буду вас задерживать. Пойду поужинаю. Вы ко мне хорошо относитесь? – спросил Пеньковский.

– Да, – ответил Кайзвальтер.

– Клянусь вам своей матерью, ребенком и своей совестью, своим разумом и сердцем, что у вас будет обо мне мнение еще выше, в десять раз выше.

– Встречаемся здесь же в 21.00.

– Да, и будем работать. Я не прощаюсь, – Пеньковский ушел в 15.45^{240}.

Этим же вечером в 21.12 Пеньковский вернулся в 360-ю комнату гостиницы «Маунт Роял», чтобы в двенадцатый раз встретиться с англо-американской спецгруппой.

– Что ж, а не поработать ли мне еще, чтобы отметить 1 мая? – сострил Пеньковский, и все засмеялись, когда он вспомнил о Международном дне солидарности трудящихся, во время которого в Москве на Красной площади устраивались парад военной техники и демонстрация.

– На 1 мая в Кремль приглашаются все сливки общества, все время одни и те же – министры с женами, партийные боссы, маршалы и один-два рабочих с завода^{241}.

Пеньковский быстро перешел к делу:

– У меня есть вся информация по поводу нашего оборудования. Там, конечно, много и новых секретов. Все мои записи – там, где и материалы по военным вопросам.

– А где эта тетрадь? В ГРУ? – спросил Кайзвальтер.

– Дома в столе. Это моя рабочая тетрадь по военным вопросам и стратегическим направлениям. Если бы ее нашли, мне несдобровать.

– Конечно, – сказал Кайзвальтер.

– Ящик стола заперт, а ключ у меня с собой.

– Не потеряйте, – предупредил Кайзвальтер^{242}.

И они перешли к списку вопросов – на этот раз Кайзвальтер сосредоточил свое внимание на советских ракетах в Восточной Германии.

– На территории ГДР находятся два отдельных подземных ядерных склада. Я знаю это точно, как дважды два – четыре, два склада, два объекта. Не знаю, правда, сколько в каждом боеголовок, но уж, конечно, не одна-две. Их держат в резерве. Приказ поступит от Президиума и будет передан главнокомандующим. Есть там один круглоголовый главнокомандующий – ни единого волоска на голове, да и в голове ничего нет, – сказал Пеньковский, имея в виду лысого Никиту Хрущева. Это вызвало смех у членов спецгруппы, которые делали записи и переваривали то, что было сказано о ядерных складах. Донесением Пеньковского будет дополнена оценка Управления о советских ядерных ракетах в Восточной Германии и передана в Пентагон для использования в текущих оценках разведки о советском боевом построении в Германии.

– От него (Хрущева) в ГДР (Восточную Германию), так-то. Подобные склады есть и на советской территории, – сказал Пеньковский^{243}.

– Под чьим началом эти склады? – спросил Кайзвальтер.

– Под командованием Жданова (генерал-полковник Н. Н. Жданов, начальник Главного управления артиллерии).

– Материалы и бомбы? – спросил Кайзвальтер.

– Он отвечает за боеголовки и бомбы. Но они не заряжены.

– Значит, он также контролирует и бомбы?

– Конечно, они входят в материальную часть.

– А что именно он контролирует?

– Он отвечает за безопасность хранения, техническое обслуживание и инженерно-технический контроль. Он отвечает за то, как проводится хранение, есть ли радиация, ухудшается ли состояние материала с точки зрения инженеров. За все это отвечает Жданов. Ядерное оружие запрещается выдавать кому-либо из бригады. Это можно сделать только по приказу министра обороны. А министр получает указание от Центрального Комитета. Министр будет действовать через Москаленко, который возглавляет ракетные силы. А что касается наземных ракетных войск, то это пойдет через Варенцова. Ждановские склады контролируются КГБ. Окружение Жданова – это в основном «соседи» (так в ГРУ называют сотрудников КГБ). Безопасность этих атомных объектов обеспечивается подразделениями КГБ специального назначения^{244}. Вот такая структура. Никто ничего не может сделать самостоятельно, независимо от других. Варенцов даже не может попросить для маневров хоть одну бомбу. Нет. Инициатива должна исходить от Центрального Комитета^{245}.

Встреча закончилась в час ночи, и Пеньковский сказал, что в следующий вечер он будет занят.

– После того, как я виделся с вами днем, я встретился с Винном, и он пригласил меня завтра вечером в ночной клуб – с вашего разрешения. – Все засмеялись. – Винн сказал, что это очень дорого, но ничего. Один раз-то можно сходить в ночной клуб, – подвел итог Пеньковский.

– Конечно, – сказал Кайзвальтер, как всегда терпеливый и ненавязчивый оперативник. За приятными манерами Кайзвальтер скрывал острую память и постоянную цель – пополнить архив ЦРУ новыми операциями ГРУ. Это был его конек. Инженерное образование помогало Кайзвальтеру четко понимать то, что говорилось о советских ракетных разработках. Но он вел себя осторожно, стараясь сдержать чувства, чтобы не повлиять на неровный и взрывной характер Пеньковского.

– А вы нас с собой не захватите? – спросил Бьюлик, чем вызвал смех у остальных.

– Конечно, если хотите, – ответил Пеньковский, не поняв сначала, шутит Бьюлик или говорит серьезно^{246}. Потом, поняв, что может быть скомпрометирован, если его увидят на людях с кем-нибудь из членов спецгруппы, пожелал всем спокойной ночи и пошел по лестнице на пятый этаж к себе в номер.