Текст книги "Шпион, который спас мир. Том 1"

Автор книги: Петр Дерябин

Соавторы: Джеролд Шектер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Пеньковский также мог перебросить пакет через стену «Дома Америки» в 22.00 в первую субботу месяца начиная с июля 1961 года. Запасное время – в воскресенье, следующее после первой субботы, в то же время.

– Это там, где стена подходит к зданию в Турчаниновском переулке, – объяснил Кайзвальтер, имея в виду место, которое раньше предложил незадачливый американский сотрудник ЦРУ «Компас». К этому времени в Вашингтоне признали важное значение работы Пеньковского, и ЦРУ связалось с Государственным департаментом на уровне помощника государственного секретаря У. Алексиса Джонсона, который телеграфировал в посольство в Москве, требуя помощи. Посол Томпсон только что узнал о высокопоставленном советском источнике; по уже предпринятым Пеньковским рискованным шагам он понял, что речь идет о нем. Больше Пеньковского не считали потенциальным провокатором, но имя его тщательно скрывалось в посольстве от всех остальных^{278}.

Британцы же разработали другой сценарий для связи с Пеньковским в Москве. Шерголд сказал Пеньковскому, что он должен встретиться с женой британского дипломата, когда та будет гулять с детьми в парке. Кайзвальтер попросил Шерголда:

– Можете сказать ему, что мы придумаем для нее лучшее место. Мы сфотографируем ее с детьми в парке, так, что он узнает женщину, детей и коляску, а также то место в парке, где они будут играть.

– Очень хорошо, – сказал Пеньковский.

– А какой день вам удобнее всего? – спросил Кайзвальтер.

– Для этой операции – воскресенье. Это мой выходной, – ответил Пеньковский^{279}.

Затем Пеньковский снова принялся рассматривать фотографии сотрудников ГРУ и КГБ, сообщая подробности их биографии, пока наконец не пришло время расходиться, – это было в 01.15 5 мая. Члены спецгруппы выпили на прощанье по бокалу белого вина, закончив, таким образом, встречу, которая продолжалась три часа пятьдесят пять минут. В записи о встрече было написано: «Все участники принципиально решили пить только слабое белое вино во время встреч. Это помогало утолять жажду, которая усугублялась сидением в жарком, душном, прокуренном помещении часами. Окна приходилось держать закрытыми, чтобы разговор не могли подслушать» ^{280}.

О новой встрече договорились на 21.00. Пеньковский снова от имени делегации похвалил Винна за отличную организацию. Их приглашали несколько раз на обеды и ужины, в связи с чем они могли сэкономить свои командировочные и потратить какие-то деньги на подарки и покупки для себя.

– Это помогло мне «купить» группу. Все очень довольны, – сказал Пеньковский.

– Вы приобрели все необходимое? – спросил Кайзвальтер.

– Нет. Мне нужно купить еще кое-какие подарки. Завтра у меня будет на это время.

– У вас уже есть подарок Варенцову? – спросил Кайзвальтер.

– Да, замечательный.

– Это будет от госпожи и господина Пеньковского и от нас, – сказал, засмеявшись, Кайзвальтер. – Завтра у вас останется время походить по магазинам. Вам не помешает купить несколько лишних подарков^{281}.

Пеньковский и Кайзвальтер чокнулись бокалами.

– Теперь все, – сказал Пеньковский. – Послезавтра попрощаемся. Все правильно: я получил деньги и для оперативного, и для личного пользования. В конце концов, ведь и подарки куплены для оперативного пользования.

– Да, конечно, – согласился Шерголд.

– Не думаю, что буду звонить ей сегодня вечером. Устал. Сегодня проезжал мимо ее дома. Я действительно от нее без ума, – сказал Пеньковский, вспомнив о Зэф, женщине, которую встретил с Винном в кабаре. – Она была очень искренна, просто исключительно. Два часа пролетели незаметно. Она даже была удивлена, что я так скоро ухожу. Опытная девочка. Я спросил ее, почему она не замужем. Она из хорошей семьи и прекрасно живет, – Пеньковский вспомнил, что члены спецгруппы должны собраться снова в 21.00, и вышел^{282}.

Пеньковский провел весь день в советском посольстве, проверяя счета своей делегации, а после отправился с Винном по магазинам. В 360-ю комнату гостиницы «Маунт Роял» он пришел в 21.05 на свою последнюю рабочую встречу со спецгруппой.

– Ну, теперь-то вы уже все сделали? – спросил Кайзвальтер.

– Нет еще. Попрошу вас кое в чем мне помочь. Я сделал все для себя и всем купил подарки – в этом отношении все замечательно, – сказал Пеньковский. – В 18.30 я заехал к Винну домой. Он сказал: «Давай выпьем на прощанье». Затем он сказал: «Мы с женой приедем попрощаться с делегацией». Мы выпили бокал или два. Я позвонил от Винна и сказал, что мы приедем через десять минут, – все уже ждали в гостинице. Пришла миссис Винн, мы пошли в бар, посидели несколько минут и выпили еще. Затем они ушли. Я пошел к себе в номер, взял несколько фотографий и проспектов тех мест, где мы были; другие отправились паковаться, а я пришел к вам.

У меня с Винном был разговор. Он сказал мне, что говорил с вами и получил какие-то инструкции. В отношении денег я сказал, что в основном работаю бескорыстно и деньги мне давать не нужно… Знаете, когда необходимо говорить по-английски, я понимаю Винна очень хорошо. «Ладно, – сказал он. – Я сделаю все, о чем меня попросят, только мне нужны деньги». Поэтому настроение у Винна не такое уж и плохое.

– Прекрасно, – ответил Кайзвальтер^{283}.

Пеньковский попросил устроить так, чтобы в аэропорту Хитроу не проверяли багаж у членов делегации, и Шерголд пообещал, что за перевес заплатит Винн.

Как только снова было произнесено имя Винна, Кайзвальтер обратился к Пеньковскому и сказал:

– Умоляю вас, ничего не обещайте Винну. Не нужно обещать ему то, что трудно будет выполнить. Как видите, это очень действует на него.

Пеньковский все еще был озабочен своими отношениями с Винном и тем, как Винн поведет себя в Москве. Он снова начал было объясняться, но Кайзвальтер прервал его:

– Можете успокоиться на этот счет. Вы сами знаете, что предприняли все необходимые шаги.

– Ладно, хватит про Винна, – сказал Пеньковский, кивнув головой^{284}.

Пеньковского также беспокоило поведение британского эксперта, которого порекомендовал Шерголд и которого Пеньковский познакомил в советском посольстве с сотрудником ГРУ. Во время встречи Пеньковский попросил британского эксперта написать статью о тугоплавкой стали, которую можно было бы опубликовать в Советском Союзе.

– Я сказал ему, что у нас часто печатаются статьи иностранных авторов по техническим вопросам. Он сказал: «Я подумаю. Мне известно, что один из ваших ведущих специалистов занимается тугоплавкими сталями, предназначенными специально для ракет». Почему он сказал, что именно для ракет?

Пеньковский был раздражен, потому что упоминание о ракетах насторожило сотрудника ГРУ. Его беспокоило то, что его коллега по ГРУ мог заподозрить что-то неладное в отношении британского эксперта.

– Он специалист по ракетам, он так думает, – сказал Шерголд, объясняя ответ эксперта.

– Он простой смертный. У него нет особых допусков, которыми располагаем мы или вы. Он не разведчик, – добавил Кайзвальтер^{285}.

– Следующее, – продолжал Пеньковский. – Вы приготовили вторую камеру «Минокс»?

– Вам передаст ее Винн в Москве, – сказал Шерголд.

– Я не хочу держать дома два фотоаппарата. Я подумаю об этом, – сказал Пеньковский.

– Мы сможем положить «Минокс» в тайник, – обратился Шерголд к Кайзвальтеру, имея в виду тайник, который указал Пеньковский.

– Вы дали мне пленки на тысячу кадров, – сказал Пеньковский. – Задание номер один для меня – Боевой устав. Это очень важно и интересно. Одна брошюра написана Главным маршалом артиллерии Варенцовым – в ней дана современная оценка ракетных сил. Это теория – там нет описания ракет и их массового применения в военных операциях. Хорошая брошюра. Совершенно секретная. Ее выдают только по предъявлению удостоверения. Если мне удастся ее снять, будет очень хорошо. Затем у меня будет основное пособие с лекциями по спецподготовке (разведке).

Чтобы сфотографировать правила, в которых 250–270 страниц, с двумя кадрами на страницу, потребуется 500 кадров. Тогда у меня будет использовано больше половины. Меня волнует пленка. Потребуется дополнительная пленка, поскольку мне нужно будет перефотографировать еще одну книжку.

– Страница правил достаточно мала и поместится в один кадр, – сказал Кайзвальтер.

Разговаривая с Кайзвальтером по-английски, Шерголд говорил о Пеньковском в третьем лице. Шерголд сказал:

– Надо, чтобы Винн передал ему побольше катушек с пленкой. Сколько пленок он должен получить от Винна, чтобы иметь запас на два-три месяца?^{286} Мы передаем ему с Винном двадцать пленок. Когда он захочет передать отснятый материал? Может, он думает, что сделает это в конце июня или в июле, то есть после приезда Винна? А может, собирается посылать его каждый месяц или через месяц?^{287}

– Давайте не будем ждать несколько месяцев, – ответил Пеньковский. – Я думал об этом. Вот мой план: до приезда Винна я постараюсь сделать как можно больше – кое-что у меня уже готово. На месяц вам работы хватит.

Вот о чем я думал, хотя раньше об этом не говорил. Есть один британский дипломат, который меня знает и который меня приглашал, когда я работал с делегацией Винна. Я знаком с ним и его женой, особенно хорошо познакомился, когда был у этого дурака – Ван Влие. Пусть ваш дипломат устроит какой-нибудь праздник и пригласит из Комитета человек десять. Скажем, в честь дня рождения сына королевы. Под этим предлогом он сможет организовать прием. Мне он понравился. Если бы он взял пленки и дополнительный материал, я бы ему все передал, конечно, с вашего разрешения.

– Нет, – твердо сказал Шерголд, не желая путать сотрудника посольства с сотрудником МИ-6 в посольстве.

– Нет? Значит, вместо него кто-то другой? – спросил Пеньковский.

– Да, другой. Наш человек, – ответил Шерголд^{288}.

– Меня могут пригласить и к Ван Влие. Но работать с Ван Влие я не хочу, – сказал Пеньковский.

– Да и мы этого не хотим! – с радостью согласился Шерголд.

– Он два дня продержал мой пакет. После этого ему позвонили из Комитета. У Ван Влие есть секретарь-переводчик – я сообщил вам его имя – русский, который работает в Первом главном управлении (КГБ). Половину всех этих людей нужно выгнать. Это информаторы. Ван Влие, без сомнения, уже знает, что я шестнадцать дней провел в Англии. Он помнит о том, что я просил его сделать, – пожаловался Пеньковский.

– Он ничего не понял. Он ничего не сделал. Он полный идиот! – заявил Кайзвальтер.

– Он все понял. Он даже спросил меня, хочу ли я оставаться в Советском Союзе или собираюсь уехать, – настаивал на своем Пеньковский.

– Даже так? – озабоченно спросил Бьюлик.

– Это что-то новенькое, – сказал Майкл Стоукс, тоже обеспокоенный.

– Я рассказал ему о всех своих просьбах, и он все прекрасно понял, но вы правы – он полный идиот, – сказал Пеньковский^{289}. Даже если Ван Влие и не ознакомился с информацией Пеньковского о ракетах, которую он просил его передать, канадский дипломат мог что-нибудь сказать неосторожно в адрес Пеньковского, что сделало бы Пеньковского политически ненадежным и могло скомпрометировать.

Шерголд повернулся к Кайзвальтеру и попросил его сказать Пеньковскому:

– Пусть ни при каких обстоятельствах он не пытается ни разговаривать с дипломатом, ни что-либо передавать ему (в британском посольстве). Если он устроит сотрудникам Комитета приглашение, то должен Действовать только в том случае, если узнает нашего человека.

– А что вы этому человеку скажете? – спросил Пеньковский.

– У него будет этот знак, – сказал Кайзвальтер, показывая заколку для галстука, которую дали Пеньковскому. Точно такая же будет у того, кто должен войти с Пеньковским в контакт.

– Скажите этому человеку, что я буду ходить по всем комнатам и на все смотреть – и на кухню пойду, и в туалет. Ваш человек должен за мной наблюдать. Я сделаю так, чтобы мы остались с ним наедине, и передам ему сверток с отснятой пленкой, – сказал Пеньковский.

– Это будет надежный человек, и больше никто не будет знать, – ответил Кайзвальтер.

– Как только у него будут пленки – дальше ваше дело. Дипломата уже предупредили, чтобы он молчал? Он знает все о тех двух британских бизнесменах, к которым я подходил, – объяснил Пеньковский.

– Я знаю, я уже все сделал, – сказал Шерголд.

– А Ван Влие не вмешается? – спросил Пеньковский.

– Нет, – твердо ответил Кайзвальтер.

– Харрисон (канадский геолог) тоже будет молчать?

– Обязательно, – сказал Кайзвальтер.

Пеньковский успокоился^{290}.

Шерголд спросил: хочет ли Пеньковский «передать материалы на встрече в посольстве и будет ли он вообще общаться с женщиной с коляской»?

– Конечно же, – сказал Кайзвальтер, объяснив, что Пеньковский уже дал согласие встретиться с женщиной с детьми.

– Прекрасно, – ответил Шерголд. – Хотелось бы вернуться к вопросу о времени.

– Новые материалы будут поступать от меня каждый месяц – иногда в больших количествах, иногда поменьше. Но вы же не сможете каждый месяц приглашать меня на приемы в посольство. Меня могут приглашать австралийцы, англичане, канадцы и американцы – каждый по очереди раз в три месяца, без повторения, – сказал Пеньковский. Такое правило было заведено в Государственном комитете в отношении визитов в иностранные посольства^{291}.

– А если вас будут приглашать в среднем раз в два месяца? – спросил Кайзвальтер.

– Нет. Я не хочу в течение двух месяцев держать материалы у себя, – сказал Пеньковский.

– Хорошо. Раз в месяц. Это все, что мне нужно было узнать, – сказал Шерголд. – Поскольку мы собираемся использовать летом женщину с коляской в парке, мне нужно будет ее проинструктировать, как часто ей придется там гулять.

После того, как Кайзвальтер перевел замечания Шерголда, Пеньковский сказал:

– Вот что я предлагаю: в первое воскресенье каждого месяца в разных местах, а в первый раз там, где я предложу, – напротив скульптуры Репина (на площади Репина напротив Кремля). Она сможет выйти с ребенком на прогулку вечером?

– Нет, это будет не совсем естественно, – сказал Кайзвальтер.

– И она сможет гулять с коляской только в непосредственной близости от того места, где живет. Она же не сможет, не взяв машину, гулять с коляской по всему городу, – добавил Шерголд.

– Разве она не прогуливается с ребенком перед сном? – спросил Пеньковский.

– Она живет в двух-трех кварталах от парка; она может гулять или сидеть в парке. Все будет происходить в парке. Но в каком? В том, что недалеко от ее квартиры, – твердо сказал Шерголд^{292}.

– У меня вопрос, – заявил Пеньковский. – А что, если неожиданно у меня будет срочное сообщение? Как в том случае, когда маршала Рокоссовского послали на Кавказ, когда там был Варенцов, – все ракеты были готовы, чтобы открыть огонь по Турции. Если случится что-то в этом роде, как же я смогу промолчать? Подумайте, по какому каналу я смог бы вас информировать.

Пеньковский говорил об ответной реакции Хрущева на высадку американцев в Ливане в июле 1958 года, когда Рокоссовский был назначен командующим Закавказским военным округом, что означало советскую мобилизацию в ответ на попытку Эйзенхауэра захватить Ливан^{293}.

– Предлагаю передать по этому поводу инструкции через Винна, – сказал Шерголд Кайзвальтеру. – Мы можем сказать ему, что оставили сообщение в тайнике, но не передали никаких инструкций по поводу возврата. Надеюсь, можно будет использовать телефонные звонки – позвонить в определенное время раз в неделю в назначенный день, чтобы он мог сказать нам, можно ли пойти и вынуть сообщение из тайника, но только раз в неделю. Также ему придется передавать раз в месяц более объемистый сверток – с пленками «Минокс». А раз в неделю сможет кратко о чем-то нас информировать. Надеюсь, что все это можно устроить, чтобы я смог с Винном послать необходимые инструкции.

– Все это очень хорошо, – сказал Пеньковский. – Но надо предвидеть – мало ли что случится? Маршалы и все остальные куда-то ездят – это ведь основа нашей работы. Может возникнуть такая ситуация. Рокоссовский, Варенцов и любой другой генерал все время наготове. Так как они были готовы стрелять по Адане (американская военная база в Турции).

– Винн привезет от нас сообщение, – сказал Шерголд.

– Тогда обо всем договорились: мне скажут, когда все это делать, как связываться с вами в случае чрезвычайной важности, но только тогда, когда это действительно важные сведения – отстранение Хрущева или неизбежность начала военных действий.

Шерголд попросил Кайзвальтера перевести еще:

– Или, например, если он узнает, что едет в Канаду; тоже должен об этом сообщить – чем раньше мы узнаем, тем лучше сможем подготовиться.

Следующим вопросом в списке Кайзвальтера были состав, размер и местонахождение штаба Варшавского Договора, и Пеньковский начал говорить все, что ему известно о Генеральном штабе, чередуя ответы о местонахождении баз с анекдотами про маршалов и генералов. Кайзвальтер спросил о маршале Георгии Жукове, который считался одним из величайших полководцев второй мировой войны. Жуков был министром обороны с 1955 по 1957 год. В июне 1957 года старая гвардия членов Политбюро, которую возглавляли Георгий Маленков, Лазарь Каганович и министр иностранных дел Вячеслав Молотов, попыталась свергнуть Хрущева. Жуков помог Хрущеву доставить в Москву членов Центрального Комитета на военных самолетах, чтобы они смогли проголосовать за Хрущева и противостоять перевороту. Через четыре месяца Жукова наградили поездкой в Югославию. По возвращении он обнаружил, что снят с поста министра обороны, убран из Центрального Комитета и Президиума и обвинен в «авантюризме» и «бонапартизме». Никита Сергеевич не мог допустить, чтобы популярность Жукова превратила его в преемника Хрущева.

Пеньковский сказал, что у Жукова есть квартира в городе, но большую часть времени он проводит на даче по Рублевскому шоссе. Указом Совета Министров ему выдается пенсия в размере 550 рублей в месяц (495 долларов).

– И это все? – спросил Кайзвальтер.

– Это позор, – сказал Пеньковский. – По инструкции, маршал не имеет права уходить в отставку. Он считается активно работающим – как маршал Буденный (знаменитый герой-кавалерист), который ничего не делает, но зато у него есть свой кабинет в сером здании в Антипьевском переулке и адъютант в звании полковника. Иногда он приходит на лекции. Я его видел. У него есть вертушка, но он ничего не делает. Получает зарплату маршала. Со времени последней реформы это 1200 рублей в месяц (1080 долларов).

– Он выше Жукова по положению? – спросил Кайзвальтер.

– Да, – ответил Пеньковский. – Совет Министров решил отправить Жукова на пенсию. Я видел приказ. Если бы у меня был «Минокс», вы бы увидели его собственными глазами! Он был подписан Хрущевым и заверен министрами. В нем говорилось: «Министры СССР выразили согласие с просьбой Г. К. Жукова, маршала Советского Союза, об отставке». Специальной резолюцией можно убрать маршала или назначить генералиссимуса – а это и была специальная резолюция. До этого подобные резолюции были про Конева, Соколовского, Тимошенко, и, как и Жукову, им были установлены пенсии в 550 рублей. У Жукова имеются сбережения. Будучи министром, он получал 2500 рублей (2250 долларов) в месяц и имел представительские. – Пеньковский перечислил, сколько получают военные других званий.

Маршал Варенцов получает 1000 рублей (900 долларов). До этого Варенцов получал 1200 рублей (1080 долларов), сейчас меньше. Сейчас все получают меньше. Всем урезали зарплату.

Начальник Генерального штаба получает 2000 рублей. Командующий какого-либо рода войск – маршал Советского Союза, как, например, Бирюзов – начальник ПВО, получает 1800 рублей. Хрущев сказал: «Они очень разжирели. Мы не можем плодить таких интеллигентов и капиталистов». И так далее. Маршал танковых войск – командующий – получал 1800 рублей, так же как и командующие, главные маршалы и маршалы СССР или главный маршал, возглавляющий род войск.

Когда умер мой тесть – откуда я и знаю обо всем в таких подробностях, – его жена получала 750 рублей. Вдова генерал-майора получала 500 рублей, а генерал-полковника – 1000. Теперь если умирает кто-то важный, вдова получает некоторую сумму. Но это не пенсия, а единовременное пособие для покрытия расходов на похороны. Моя теща живет на сбережения. У нее осталось 5000 рублей. Вот как они экономят миллионы на ракеты. Никакие жалобы не рассматриваются. Хрущев должен был сдохнуть, сволочь.

Пеньковский стал рассказывать членам спецгруппы один случай из военной жизни.

– Когда я учился в Ракетной академии, было довольно шумное дело против одного из наших офицеров, студента ракетного факультета. Однажды офицер пошел в кинотеатр «Ударник». Он увидел, как остановилась иностранная машина, и его на ломаном русском, затем по-английски спросили: «Где „Дом Америки“?» Он сказал: «Я знаю. Сейчас покажу». Он сел в машину, сказав: «Поехали». Милиционер увидел, что машина дипломатическая, а в ней – человек в форме советского офицера. Машину остановили на первом же перекрестке, когда был красный сигнал светофора, и советского офицера выволокли. Его выгнали из академии и дали выговор по партийной линии. Это было сделано, чтобы больше никому неповадно было. А он только и хотел, что показать дорогу. Иностранцев в машине не задержали. Они ехали в «Дом Америки». Может, это были туристы.

– А туда может кто-нибудь приехать? – спросил Кайзвальтер.

– Да, – сказал Пеньковский. – Если остановить дипломатическую машину, а это нужно делать в каком-нибудь подходящем месте, как, например, у гостиницы «Украина», под мостом. Я знаю много мест, где можно остановить машину, и никакая милиция не заметит. А потом можно на большой скорости въехать в американское или английское посольство. Я знаю, однако, что из страны меня не выпустят. Будет объявлена тревога, что исчез офицер Генерального штаба, и все границы закроют! Во всяком случае, не думаю, что такая опасность существует.

– Но лучше знать заранее, что предпринять, – сказал Кайзвальтер.

– Конечно.

– Факт остается фактом – у нас нет самолетов, которые летают регулярно. Даже если бы они у нас были, экстерриториальностью обладает только посольство. Но это не значит, что мы не хотим помочь, – сказал Джо Бьюлик.

– Я вам вот что советую, – сказал Кайзвальтер, – если вы что-либо заподозрите, то попытайтесь под каким-нибудь предлогом добраться вместе с вашей семьей до Восточного Берлина.

– Меня не пустят, – сказал Пеньковский. – Если едет тысяча туристов, то это те, которые остались из десяти тысяч, когда девяти тысячам отказали.

– Если им станет известно, чем он занимается, ему не разрешат доехать даже до аэропорта, – вмешался Шерголд. – Но если он почувствует, что возникли какие-то подозрения, то необходимо срочно прекратить работу, чтобы они успокоились.

– В посольство ни при каких обстоятельствах я пройти не смогу, – сказал Пеньковский. – Меня сразу же схватят. Но если в случае опасности я смог бы в каком-нибудь подходящем месте остановить машину с дипломатическим номером…

– И куда бы вы поехали? – спросил Кайзвальтер. – В посольство? И затем? Начнутся обсуждения и разговоры, и вас потребуют выдать как советского гражданина. Лучше заранее определить план, по которому можно будет тайно добраться в безопасное место – к границе. Например, к финской, какая ближе.

Бьюлик обернулся к Кайзвальтеру:

– Джордж, мы с самого начала твердили, что безопасность – это самое главное. Пусть лучше мы не будем целый год от него ничего получать, чем станем рисковать его жизнью.

– А какой опасности я себя подвергаю? – спросил Пеньковский. – Я буду так аккуратно фотографировать, что никто и не узнает. Я ни с кем не буду связан, и никто не будет за мной следить, когда я пойду на оперативную встречу.

– Но, – сказал Бьюлик, – вы можете так увлечься тем, что делаете, что забудетесь и даже сами не будете слышать, как щелкает маленький «Минокс».

– Если он будет снимать, заперев дверь, тогда все в порядке. Но в другой ситуации этого делать нельзя, – сказал Шерголд, пытаясь внушить Пеньковскому оперативное правило.

Чтобы убедить своих собеседников, что он всегда и при всех обстоятельствах соблюдал меры предосторожности, Пеньковский сказал:

– Когда я писал о ракетах, я закрывал дверь и подставлял под дверную ручку стул, не палку, не стол, а стул. И делал это специально – закрывал дверь, – чтобы вечерние занятия меня не отрывали от дела. Говорил, что буду занят.

– Ну что ж, будем надеяться, что ничего не случится, – сказал Кайзвальтер.

В оставшееся время Пеньковский опознавал фотографии сотрудников КГБ и ГРУ и рассказывал о них, что знал. Когда с фотографиями было покончено, члены спецгруппы остались очень довольны. Было просмотрено 7000 фотографий из архивов ЦРУ, МИ-5 и МИ-6. На каждой было написано название страны и дата, когда этого человека видели в последний раз. Пеньковский узнал где-то 7–10 процентов, в основном сотрудников ГРУ. Также он узнал и сообщил кое-какие сведения о двухстах – трехстах сотрудниках КГБ^{294}.

– Прекрасный набор фотографий, – сказал он.

Это опознание должно было помочь ЦРУ и МИ-6 в наблюдении за сотрудниками КГБ и ГРУ и выходе на их контакты. Контрразведка могла теперь заняться этими людьми с целью их вербовки или перебежки. Основа советских разведывательных операций за границей была выявлена.

Майк Стоукс налил белого вина и предложил выпить за Пеньковского. Камерой «Полароид» были сделаны общие фотографии и каждого в отдельности. Пеньковскому понравилось, как прошел его визит, и он сказал членам спецгруппы:

– Мы интенсивно работали и достигли плодотворных и ценных результатов. – Он сделал глоток вина, и это напомнило ему, как Хрущев переменил названия грузинских вин на номера, потому что вина были названы в честь грузинских князей. – Знаете, – сказал он, – здесь в гостинице есть одна очень милая девушка, но у меня не было времени с ней познакомиться. Она администратор. Я спросил ее, есть ли у нее фотография, она ответила, что нет. Я дал ей пять фунтов и попросил сфотографироваться. Она взяла деньги и сегодня утром дала мне эту фотографию и написала очень милое письмо. Она объяснила, что служащим гостиницы запрещено бывать на людях с посетителями и что она желает мне всего самого лучшего. Видите, на что я потратил свои последние фунты!

Члены спецгруппы подняли свои бокалы за Пеньковского и пожелали ему успеха и безопасности. Бьюлик попрощался с Пеньковским, и они обнялись. Пеньковский осторожно сложил все компрометирующие записки себе в карман. Бьюлик сказал, что эти встречи – только начало их долгого и плодотворного сотрудничества.

– Я совершенно спокоен, – сказал Пеньковский. – Пожалуйста, оберегайте меня. Обещаю выполнить все ваши задания. Буду продолжать работу до конца моих дней. Будем надеяться, что еще встретимся.

В 00.45 Пеньковский ушел к себе.

На следующее утро, 6 мая, в 10.15 Пеньковский забежал попрощаться перед отлетом в Москву со своими американскими и британскими партнерами.

– Мне так и хочется всплакнуть, – вздохнул Пеньковский. – В этой комнате мы решили много важных вопросов исторического значения. Сейчас трудно судить, насколько они важны. Время покажет. Мы хорошо поработали, и теперь пора отдохнуть.

И снова Пеньковский попросил американцев и англичан не «трогать» никого из сотрудников ГРУ в советском посольстве в Лондоне. Шерголд и Кайзвальтер пообещали, что не сделают этого.

– Даже если будет какой-нибудь прокол со стороны ГРУ, сделайте одолжение, посмотрите на это сквозь пальцы, – попросил Пеньковский. – А что касается «кэгэбешников», то их не щадите.

Пеньковский все еще не сделал всех необходимых покупок и попросил членов спецгруппы купить ему недорогую хрустальную люстру и два маленьких бра Для его квартиры. Он примерил пиджак Майка Стоукса и попросил хороший черный костюм для приемов такого же размера. Список того, что он не успел купить, он оставил членам спецгруппы: дешевый плащ для него и записи фокстротов для жены и дочери. Все это должен привезти Винн, когда приедет в Москву.

– Ну вот, теперь я вам сказал все. А что вы скажете мне?

– До свидания и удачи, – сказал Шерголд.

– Мы обо всем договорились. Давайте по-братски обнимемся, – сказал Пеньковский по-русски, обнимая всех по очереди и целуя в щеки.

– А сэр Дик просил меня передать вам особый привет, – добавил Шерголд между поцелуями.

– Думаю, что вы позаботитесь о деньгах, которые должны быть положены на мой счет, чтобы у меня что-то было, – сказал Пеньковский.

– Вы сможете даже получить небольшой пакет через посольство. Ну что ж, дорогой, передайте привет вашей семье и будьте здоровы. Скоро мы опять встретимся! – с чувством произнес Кайзвальтер.

– Спасибо, – ответил Пеньковский. Встреча заняла всего лишь пятнадцать минут перед отлетом, и он отправился в Москву с новыми заданиями.