Текст книги "Русские летописи и летописцы X–XIII вв."

Автор книги: Петр Толочко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

П. П. Толочко
Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Введение

Летописи Киевской Руси представляют собой одно из наиболее примечательных явлений средневековья. В отличие от хроник большинства стран Европы, которые составлены на латыни, они написаны на родном языке, если и не целиком идентичном разговорному народному, то очень близком к нему. Этим обусловлена чрезвычайная популярность летописного жанра на Руси. Летописи были достоянием не только древнерусской книжной элиты, но и более широких кругов грамотных людей. Они читались и переписывались в течение многих столетий, благодаря чему дошли до нашего времени.

Академик XVIII в. Г. Миллер, пораженный широтой летописной информации и уровнем ее систематизации, писал, что летописец Нестор и его последователи создали систему русской истории, которая настолько полная, что ни одна другая нация не может похвалиться таким сокровищем. Б. А. Рыбаков сравнивал древнерусские летописи со светильником, который, будучи зажженным первыми неизвестными летописцами, освещал тысячи исторических деталей, сотни битв, походов, осад, строительство городов, борьбу с кочевниками, наводнения, пожары, интриги коварных царедворцев, церковные настроения, живой язык и переписку русских людей. [1]1
  Рыбаков Б. А.Древняя Русь. Сказания, былины, летописи. М., 1963. С. 157.


[Закрыть]

Традиция летописания сложилась в Киеве в X в., но затем распространилась практически на все русские земли. Летописи писались в Новгороде, Переяславле, Чернигове, на Волыни, в Галиче, Ростове, Суздали, Владимире на Клязьме, в других удельных центрах. Их авторами были монахи, игумены, представители княжеской администрации и даже князья. Практически все летописи в своей основе имеют общий киевский летописный свод, известный под названием «Повести временных лет» с ее широким общерусским охватом исторических явлений и событий. Около середины XII в. наблюдается разветвление единого летописного ствола на целый ряд земельных хроник, главным содержанием которых стала местная история.

И все же летописание удельных центров Руси эпохи феодальной раздробленности, несмотря на отличия в составе сообщений и конкретной идейной направленности, унаследовало от предшествующего периода общерусские традиции, характеризовавшие «Повесть временных лет». В областном летописании получила развитие, в частности, ее главная идея, которую Б. Д. Греков обозначил как гордость за свое прошлое, обеспокоенность будущим и призыв к защите целостности Отчизны. [2]2
  Греков Б. Д.Первый труд по истории России // Исторический журнал. 1943. № 11–12. С. 66.


[Закрыть]

Постепенно отдельные хроникальные записи, повести, сказания, поучения объединялись в летописные своды – своеобразные исторические хрестоматии. Они имели разных авторов, разный стиль изложения и характер информации, но всегда хранили на себе печать их составителей. Последние не только редактировали своих предшественников, но и дополняли их сообщения новыми фактами, сокращали или изымали нежелательную информацию, осовременивали изложение согласно существующим политическим пристрастиям. Работа эта выполнялась, как правило, не по собственной инициативе летописцев, а по заказу княжеской власти. Об этом мы узнаем, в частности, из сообщений Никоновской летописи: «Первии наши властодержцы безъ гнѣва повелѣвающе вся добрая и не добрая прилучившаяся… написывати». Заказчиками летописей были также митрополиты и епископы.

Исходя из сказанного, невозможно ожидать от древнерусских летописцев невозмутимой беспристрастности наподобие пушкинского Пимена. Их «правдивые сказания» нередко зависели от меры «гнева» сюзерена, деяния которого надлежало занести на скрижали истории, от собственных политических симпатий и желания повлиять на течение событий, от уровня гражданского самосознания авторов.

Источниковедческие возможности летописных материалов усложнены еще и тем, что они дошли к нам не в своем изначальном облике, а в составе позднейших сборников. Последние представляют собой переплетение разных эпох, политических позиций и тенденций, использование различных стилей летописания, летописей разных земель, которые передают одни и те же события с разных позиций. Необходимо также считаться и с неизбежными ошибками позднейших переписчиков.

Поиск летописных первоисточников и авторских канонических текстов начался от времен последнего летописца – первого историографа В. Н. Татищева и продолжается до наших дней. Заслугой многих поколений отечественных и зарубежных исследователей древнерусского летописания было то, что оно предстало перед нами не только как историческая хроника Руси IX–XIII вв., но и как одна из форм общественного сознания.

Было также установлено, что сохранившийся фонд летописей не исчерпывает собой всей полноты древнерусской исторической письменности. «Можно себе представить, – писал Н. И. Костомаров, – какое огромное количество летописей было у нас, если в каждом монастыре велась своя отдельная летопись». [3]3
  Костомаров Н. И.Лекции по русской истории. Ч. 1. Источники русской истории. СПб. 1861. С. 23.


[Закрыть]Сказанное вынуждает историков со всей серьезностью относиться к тем сообщениям поздних летописных сводов, которые не находят параллелей в уже известном летописном фонде Руси. Источниковедческий анализ «Истории Российской» В. Н. Татищева, осуществленный М. Н. Тихомировым, Б. А. Рыбаковым, А. Г. Кузьминым и другими историками показали, что в ней использованы древние летописи, не дошедшие до нашего времени. Около 87 % всех дополнений XII в. позаимствованы из Раскольничьей летописи, которая представляла собой, по мнению Б. А. Рыбакова, киевскую летопись двух поколений Мстиславичей, еще не подвергшуюся сокращениям, остальные 13 % взяты из Еропкинской, Хрущовской и неизвестной Чернигово-Сиверской летописи. [4]4
  Рыбаков Б. А.Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972. С. 184–276; Рыбаков Б. А.В. Н. Татищев и летописи XII в. // История СССР. 1971. № 1; Кузьмин А. Г.Об источниковедческой основе «Истории Российской» В. Н. Татищева // Вопросы истории. 1969. № 9. С. 214–218.


[Закрыть]

Аналогичное отношение должно иметь место к Никоновской, Воскресенской, новгородским и другим поздним летописям. Наличие в них известий, которые не имеют аналогий в уже известном круге древнерусских текстов, не может быть основанием для безоговорочного скептического отношения к ним. Разумеется, нужен критический подход к таким известиям и углубленное их источниковедческое исследование. Не выполнив эту многотрудную исследовательскую работу, мы можем лишь говорить, что не знаем, какие дополнительные источники были в руках позднейших летописцев, но не о том, что таковых у них вовсе не было.

Большим доверием исследователей пользуются Лаврентьевская, Ипатьевская и Радзивиловская летописи, в которых, как считается, летописание древнерусского времени сохранилось наиболее адекватно. Лаврентьевская летопись представлена единственным списком, изготовленным под руководством монаха Лаврентия в 1377 г. Ее изложение заканчивается статьей 1305 г., что, очевидно, связано с объемом материала, который содержался в протографе, в так называемых «книгах ветшаных». На древнерусском пространстве летопись состоит из «Повести временных лет», трудов Владимира Мономаха, а также хроники событий в Северо-Восточной Руси.

Близкой к Лаврентьевской является Радзивиловская летопись, известная в двух списках XV в.: Радзивиловском (с миниатюрами) и Московско-Академическом. А. А. Шахматов, М. Д. Приселков и ряд других исследователей связывали Радзивиловскую летопись со сводами Переяславльским или Владимирским, однако тот факт, что она доведена не до 1212 или 1216 г., как они, а лишь до 1206 г., позволяет предполагать существование какого-то третьего древнего свода, возможно южнорусского происхождения.

Ипатьевская летопись, наиболее полно сохранившая южнорусское летописание X–XIII вв., известна в нескольких списках, из которых основными являются собственно Ипатьевский (около 1425 г.) и Хлебниковский (XVI в.). Текстологическое их сопоставление обнаруживает, что оба списаны с общего протографа, причем текст Хлебниковского списка производит впечатление в отдельных местах более полного. Как определил еще Я. И. Бередников, Ипатьевская летопись состоит из «Повести временных лет», ее продолжения до 1200 г. и Галицко-Волынского свода XIII в. [5]5
  Полное собрание русских летописей(далее ПСРЛ). Т. 2. (Ипатьевская летопись). СПб. 1843. С. VII–VIII.


[Закрыть]Позже В. Т. Пашуто выделил еще один летописный свод 1238 г. и его редакцию 1246 г., который был киевского происхождения, но вошел составной частью в летописание Данила Галицкого и его последующих редакций в Холме и Владимире. [6]6
  Пашуто В. Т.Образование Литовского государства. М., 1959. С. 13; Пашуто В. Т.Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950. С. 17.


[Закрыть]

С первых шагов изучения летописей перед исследователями возникла проблема их хронологии. Было замечено, что разные летописи по-разному датируют одни и те же события, причем разница в датах достигала иногда одного-двух лет. Попытки согласовать показания летописей и уточнить хронологию событий приводили историков к важным выводам по поводу разных систем летоисчисления на Руси.

Отдельные наблюдения В. Н. Татищева, М. Н. Карамзина, М. П. Погодина, М. С. Грушевского и других историков не потеряли своего значения и поныне, но наибольшая заслуга научно обоснованной системы хронологии древнерусского летописания принадлежит Н. Г. Бережкову. Он показал, что восточные славяне вместе с христианством приняли и византийскую эру летоисчисления (5508 г. от сотворения мира), но сохранили свое извечное начало года, которое приходилось не на сентябрь, как в Византии, а на март. Между сентябрьским и мартовским годами, согласно М. Т. Бережкову, было два возможных соотношения: мартовский год начинался на полгода позже сентябрьского или на полгода раньше его. Последний получил название ультрамартовского.

В зависимости от того, каким стилем пользовался тот или иной летописец, определялась и действительная дата событий. В начале XII в., как полагал Н. Г. Бережков, преимущество оставалось за мартовским стилем; в XII и XIII вв. значительное распространение приобрел ультрамартовский. Он также отметил, что нет ни одного летописного свода, в котором бы употреблялся лишь один стиль летоисчисления, хотя и не объяснил причину этого явления. [7]7
  Бережков Н. Т.Хронология русского летописания. М., 1963. С. 7–17.


[Закрыть]

Согласно исследованию Б. А. Рыбакова, в IX в. на Руси при определении точных дат пользовались не византийской, а александрийской эрой (5500 г. от сотворения мира). Этот счет применялся в это время в Болгарии, откуда, вероятно, и проник на Русь. [8]8
  Рыбаков Б. А.Древняя Русь… С. 165.


[Закрыть]

Русским летописям посвящено огромное число книг и статей. Только простое их перечисление могло бы занять не один десяток страниц. Для их анализа нужна целая монография. По этой причине автор не предполагал предпосылать своему исследованию пространное историографическое введение. По мере необходимости историографические справки приводятся в главах при рассмотрении тех или иных тем древнерусского летописания. Здесь же хотелось бы лишь подчеркнуть, что большая исследовательская работа, осуществленная в области древнерусского летописного наследия в продолжении двух столетий, сделала его полноценным источником отечественной истории. Однако она еще далека от завершения. Древнерусские летописи содержат настолько большой и разнообразный объем информации, что долго еще будут предметом исследовательского интереса историков.

1. Начало киевского летописания

Вопрос о том, с какого времени ведет отсчет киевское летописание, принадлежит к числу наиболее трудных и, по существу, окончательно не решенных до наших дней. При этом речь идет не столько о летописях как историко-хроникальных сочинениях, ведшихся на регулярной основе, сколько о первых исторических записях, которые затем вошли в начальный летописный свод.

Историографический интерес к этой проблеме на раннем этапе изучения русских летописей породил целый ряд интересных предположений, которые, однако, не были подкреплены системой убедительных доказательств. При всем разноречии выводов исследователей всех их объединяло убеждение, что истоки русского летописания следует искать уже в начальном периоде существования Киевского государства.

М. А. Оболенский считал возможным датировать первичную киевскую летопись серединой X в. и связывал ее с деятельностью духовника княгини Ольги пресвитера Григория. [9]9
  Оболенский М. А.Несколько слов о первоначальной русской летописи; Его же.Исследования и заметки по русским и славянским древностям. СПб. 1875.


[Закрыть]О. М. Бодянский, а вслед за ним и И. И. Срезневский относили происхождение погодных записей к началу X в. [10]10
  Бодянский О. М.О времени происхождения славянских письмен. М., 1855. С. 125; Срезневский И. И.Чтения о древнерусских летописях. СПб. 1862. С. 31.


[Закрыть]Еще более раннюю дату – 60-е годы IX в. – начала русского летописания предложил И. Е. Забелин. На эту мысль его натолкнули статьи 864–867 гг., находящиеся в Никоновской летописи. «Они заключают в себе столько достоверности, – писал он, – что нет и малейших оснований отвергать их глубокую древность». [11]11
  Забелин И. Е.История русской жизни с древнейших времен. Ч. 1. М., 1876. С. 475–476.


[Закрыть]Записи эти И. Е. Забелин считал киевскими, принадлежавшими грамотникам-христианам. Каким-то образом эти древнейшие летописные заметки оказались в руках составителя Никоновской летописи и были внесены в нее.

Смелое предположение И. Е. Забелина о том, что в руках позднейших составителей исторических трудов могли быть древнейшие летописные записи, не нашло поддержки у последующих исследователей и о нем со временем просто забыли.

Новую жизнь продуктивной мысли И. Е. Забелина дал в наше время Б. А. Рыбаков. Проанализировав господствовавшую концепцию отечественной истории в летописях XV–XVI вв., согласно которой основателем правящей династии на Руси считался варяг Рюрик, он отметил, что комплекс статей об Аскольде является, по существу, антитезой этой официальной точке зрения. Таким образом, никакой мотивации для сочинения подобных подробностей из киевской жизни IX в. у составителей Никоновской летописи не могло быть и вряд ли следует подозревать их в намеренном создании легенды. Как полагает Б. А. Рыбаков, появление этих древних записей имело более прозаический характер и может связываться с археологическими (археографическими) поисками московских историков XVI в. Ведь именно им историческая наука обязана выявлением «Жития Стефана Сурожского», «Жития Дмитрия Солунского», «Бесед патриарха Фотия». [12]12
  Рыбаков Б. А.Древняя Русь: Сказания, былины, летописи. М., 1963. С. 160–161.


[Закрыть]

Источниковедческий анализ загадочных записей IX в. в Никоновской летописи, проведенный Б. А. Рыбаковым, показывает, что историческое их содержание не должно вызывать подозрения позднейшего фальсификата. В них рассказывается о киевских князьях Аскольде и Дире, походах русских дружин на Византию, на печенегов, о крещении Руси. Эти данные не представляют чего-то необычного, чего бы не знали другие источники. Из трех датированных походов русов на Византию один (860 г.), от которого начался отсчет русской истории, детально описан в греческих источниках. Рассказ о походе Аскольда на византийские владения в Эвксинопонте, датированный в Никоновской летописи 874 г., по мнению Б. А. Рыбакова, происходит от иностранного источника. Своеобразным подтверждением его историчности может быть свидетельство «Повести временных лет» о походе Руси на Константинополь, который состоялся «въ 14 лѣто Михаила цесаря». По Александрийской эре этот поход получит дату 874 г., то есть ту, которая обозначена в Никоновской летописи.

Эти и другие наблюдения дали основание Б. А. Рыбакову считать записи Никоновской летописи за 867–889 гг. «предположительно первой русской летописью князя Аскольда», начатой в год крещения Руси. Она писалась вскоре после изобретения славянских письмен и носит на себе заметное влияние Болгарии. У Аскольдового летописца, как полагает Б. А. Рыбаков, был своеобразный счет событий от русского похода на Царьград в 860 г. «при Михаиле цесаре» и забытый впоследствии на Руси александрийско-болгарский счет лет «от сотворения мира». [13]13
  Рыбаков Б. А.Древняя Русь… С. 172.


[Закрыть]

Отнесение начала русского летописания к 60–80-м годам IX в. и реконструкция Б. А. Рыбаковым так называемой «Оскольдовой летописи» вызвали неоднозначную реакцию специалистов. Одни полагали, что этот ответственный вывод может быть принят, другие отнеслись к нему со значительным предостережением.

Особую позицию занял в этом вопросе М. Ю. Брайчевский. Выводы Б. А. Рыбакова показались ему слишком осторожными, а возможности реконструкции «летописи Аскольда» не до конца исчерпывающими. Принимая во внимание совершенно справедливые замечания исследователей об идейной тенденциозности летописцев и абсолютизировав его, М. Ю. Брайчевский неожиданно пришел к выводу, что вся начальная история Руси была сфальсифицирована публицистами XI–XII вв.

Причем речь идет не о возможности изъятия какой-то части информации, которая не согласовывалась с позднейшими представлениями, а о сознательном перенесении событий IX в. в X и приписывании всего сделанного Аскольдом князьям – варягам Олегу, Игорю и Владимиру. Следовательно, если все эти данные вернуть на свое «законное» место, то, по логике М. Ю. Брайчевского, мы получим полный текст «Аскольдовой летописи», а не сокращенный, как в Никоновском своде. [14]14
  Брайчевский М. Ю.О первых договорах Руси с греками. Советский ежегодник международного права за 1978 г. М., 1980. С. 264–284; Брайчевский М. Ю.Утверждение христианства на Руси. К., 1989. С. 47 и сл.


[Закрыть]

Реконструкция «Аскольдовой летописи», предложенная М. Ю. Брайчевским, не имеет сколько-нибудь надежной системы документальных доказательств и не может рассматриваться даже как гипотеза. Для столь ответственного вывода одной авторской интуиции мало. Нужны аргументы, которых у М. Ю. Брайчевского нет. К тому же восстановление «Аскольдовой летописи» за счет известий всего X в., по существу, разрушает древнейший летописный источник. Этот незамысловатый метод реконструкции неизбежно требовал от его автора ответить на естественный вопрос: а где же летопись X в.? Ведь невозможно предположить, чтобы в IX в. в Киеве была создана полноценная хроника жизнедеятельности Аскольда, а правление князей X в. оказалось за пределами внимания летописцев.

Сказанное не означает, что объем информации «Аскольдовой летописи», содержащейся в Никоновском своде, является полным. Потери здесь не исключены, однако без обнаружения дополнительных источников, на что надежд очень мало, попытки их компенсации за счет позднейших известий останутся за пределами научного поиска.

На основании анализа письменных свидетельств IX в., содержащихся как в Никоновской летописи, так и в «Повести временных лет», можно только придти к выводу, что в Киеве во времена Аскольда (или после него) могли быть сделаны какие-то одиночные записи, а вовсе не о наличии в это время устоявшейся летописной традиции. Об этом говорит и сам характер записей. Они лаконичны и не совсем хроникальны. Это как бы краткий пересказ двадцатилетних событий, вместившийся в семи статьях. Помещение рассказа о крещении Руси в статье 876 г., возможно, свидетельствует о том, что и пересказ этот не был хронологически последовательным. Крещение Руси относится ко времени первого похода Аскольда на Константинополь, а поэтому рассказ о нем должен был не венчать «Аскольдовую летопись», а начинать ее. Не кажется на месте и известие о смерти сына Аскольда: «Въ лѣто 6372. Убиенъ бысть отъ Болгаръ Оскольдовъ сынъ». [15]15
  Полное собрание русских летописей (далее ПСРЛ). Т. 9. Никоновская летопись. СПб. 1862. С. 9.


[Закрыть]Запись бесспорно древняя, вряд ли в XVI в. кому-либо пришла бы в голову мысль придумать такую трагическую подробность из жизни Аскольда, но сделана она без логической увязки с событием (наверное, военным походом), приведшим к этой смерти.

Под 881 г. в Никоновской летописи находится небольшое сказание о гибели Аскольда (и его брата Дира). Имеет ли оно отношение к комплексу записей IX в., сказать сложно. Некоторые подробности рассказа, например указание на хитрость Олега, сказавшегося больным и по этой причине пригласившего к себе Аскольда и Дира, как будто позволяют так думать. Однако препятствием этому являются ссылки на более поздние историко-топографические ориентиры мест захоронения киевских князей: «И несша ихъ на гору, погребоша ю, еже ся нынѣ нарицаеть Угорское, идѣже есть дворъ Олминъ; на той могилѣ постави Олма церковь святаго Николу, а Дирова могила за святою Ириною». [16]16
  ПСРЛ. Т. 9. С. 15.


[Закрыть]Не исключено, правда, что эта фраза могла быть внесена в статью и позже времени записи сказания, возможно при создании одного из сводов.

Вопрос о начале русского летописания имеет не только историографический интерес. Он важен прежде всего для выяснения исторической достоверности сообщений о древнейших временах Руси. При этом необходимо иметь в виду, что летописные своды, на которых больше всего сосредотачивается исследовательское внимание, являлись не начальной стадией летописания, а заключительной, обусловленной необходимостью систематизации и обобщения отдельных сообщений, сказаний, повестей.

Наличие традиции исторической письменности в X в. уже ни у кого не вызывает сомнений. К идентичным записям или повестям X в. исследователи согласно относят сообщения о походах Олега и Игоря на Царьград и заключенных ими договорах с греками, об убийстве древлянами князя Игоря и мести им Ольгой, о крещении ее в Константинополе, о походах Святослава на Дунай и междоусобице его сыновей, о начальном периоде княжения в Киеве Владимира Святославича.

Что касается времени обобщения этих разрозненных, ведшихся от случая к случаю записей, то мнения исследователей летописей на этот счет разделились. А. А. Шахматов датировал древнейший летописный свод 1037–1039 гг. Л. В. Черепнин не согласился с таким выводом и полагал, что он мог быть составлен уже в 996 г. в Десятинной церкви. [17]17
  Черепнин Л. В.«Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды // Исторические записки. 1948. № 25.


[Закрыть]

М. Н. Тихомиров в работе, посвященной началу русской историографии предложил свое видение начальных этапов летописных обобщений за X в. Проанализировав сообщения «Повести временных лет» и сличив их с известиями Новгородской первой летописи, «Памяти и похвале» Иоакова Мниха, и также поздней Устюжской летописи, М. Н. Тихомиров пришел к выводу, что известия о Руси IX–X вв. основаны на трех сказаниях: о начале Русской земли (от Кия до Олега), о призвании варяжских князей и о русских князьях X в. Последнее сказание М. Н. Тихомиров считал наиболее ранним, написанным в Киеве вскоре после крещения Руси. Два другие появились только в XI в. [18]18
  Тихомиров М. Н.Начало русской историографии. В кн.: «Русское летописание». М., 1979. С. 46–66.


[Закрыть]

Таким образом, М. Н. Тихомиров вместо одного летописного свода 996 г. предложил фактически три и только один из них укладывается в рамки X в.

Гипотеза Л. В. Черепнина была поддержана и убедительно обоснована Б. А. Рыбаковым. Выясняя вопрос о времени и месте возникновения раннего летописного свода, исследователь обратил внимание на значительную цензуру в летописном изложении событий конца X – начала XI в. Она охватывает семнадцать лет княжения Владимира Святославича. Описание его героических деяний прерывается на 996–997 г. и возобновляется только в 1013 г. Причем перерыв этот имеет место не только в «Повести временных лет», но и в Новгородской первой летописи. Это, как справедливо считает Б. А. Рыбаков, можно объяснить только тем, что в руках позднейших летописцев действительно была отдельная повесть, завершавшаяся 996–997 гг. [19]19
  Рыбаков Б. А.Древняя Русь… С. 175.


[Закрыть]

Непосредственным поводом для ее написания явилось событие огромной важности. В 996 г. было произведено торжественное освящение церкви святой Богородицы. «И створи праздникъ великъ ть день бояромъ и старцамъ градским, и убогим раздая имѣнье много», – с воодушевлением сообщает летописец. Он не жалеет добрых слов, чтобы оценить заслуги Владимира Святославича, который живет в страхе Божьем, любит дружину, заботится об устройстве земли и держит мир с окольными странами. Летописец как бы подводит итог не только определенному этапу княжения Владимира, но и всей предыдущей истории Руси.

К этому времени был накоплен значительный письменный материал. В княжеском архиве хранились копии договоров Руси с греками, различные повести и сказания о князьях, отдельные хроникальные записи. Конечно, говорить о летописании как историческом жанре до конца X в. вряд ли возможно. Письменная фиксация исторических событий, дружинных и народных преданий не была регулярной. В пользу этого свидетельствует большое число так называемых пустых лет за IX–X вв. Сводчик летописи конца X в. восполнял отсутствие сведений по отечественной истории отдельными свидетельствами, почерпнутыми из византийских и болгарских хроник. К таким относятся сообщение «Повести временных лет» 858 г. о походе византийского императора на болгар и их крещении, записи 868 г. о начале царствования императора Василия, 887 г. – о царствовании императоров-соправителей Льва и Александра, 902 г. – о найме императором Львом венгров для похода против болгар и ряд других аналогичных известий (за 920, 929 и 934 годы). С историей Руси они никак не связаны и трудно отрешиться от мысли, что сводчик летописи пытался хотя бы за счет чужих известий сократить количество пустых лет своей хроники.

Несовпадение хронологии летописи с реальной Б. А. Рыбаков объяснил тем, что первоначально эти краткие записи о событиях болгарской и византийской истории были сделаны в александрийском и византийском летоисчислении, а затем переводились (с ошибками) на русский счет.

Анализ летописных известий о Руси IX–X вв. начнем с так называемого сказания о начале Руси. В «Повести временных лет» ему предшествует библейский рассказ о разделении земли между сыновьями Ноя, продолженный легендой о посещении Андреем Первозванным Руси, преданием об основании Киева, о расселении восточных славян и их обычаях. В объеме «Повести временных лет» это сказание несомненно плод летописной и исследовательской работы ее автора. Однако какая-то часть этих исторических преданий была зафиксирована и до него.

М. Н. Тихомиров полагал, что древнейшая летопись имела свое введение, которое, видимо, начиналось словами, сохранившимися в Новгородской первой летописи: «В лѣто 6362. Начало земли Рускои». [20]20
  Новгородская первая летопись.М.; Л., 1950. С. 104.


[Закрыть]Далее в статье идет пересказ легенды о трех братьях: Кие, Щеке, Хориве и их сестре Лыбеди, которая, однако, значительно короче той, что находится в «Повести временных лет». Событие это относилось к древнему времени, которое летописцы не умели определить. Новгородская первая летопись, как показал М. Н. Тихомиров, отнесла его к царствованию императрицы Ирины, примерно к 780–802 гг., [21]21
  Тихомиров М. Н.Начало русской историографии. С. 53.


[Закрыть]а автор «Повести» рассказал о Кие в недатированном введении. Дискуссия его с «несведущими», считавшими Кия перевозчиком через Днепр, свидетельствует о том, что в его руках была более ранняя летопись с таким сомнительным определением социального статуса основателя Киева. Наверное, это устное предание было внесено в летопись уже в конце X в., когда перед летописцами встал вопрос о начале Руси.

Повесть о начале Руси, как полагал М. Н. Тихомиров, включала в себя также известия о выплате полянами дани хазарам, об убиении Аскольда и Дира, о княжении и смерти Олега. Позже этот рассказ был осложнен вставной легендой о призвании князей, в силу чего Аскольд, Дир и Олег сделались дружинниками Рюрика. [22]22
  Там же. С. 55.


[Закрыть]

Что касается Аскольда и Дира, то подобное предположение вполне правдоподобно. Историческая традиция знает их не только как дружинников Рюрика, но и как славянских князей, прямых потомков Кия. Об этом говорится в хронике Длугоша: «После смерти Кия, Щека и Хорива, наследуя по прямой линии, их сыновья и племянники много лет господствовали у русских, пока наследование не перешло к двум родным братьям Аскольду и Диру». [23]23
  Цитируется по изданию русских известий Длугоша в кн.: Бестужев-Рюмин К.О составе русских летописей до конца XIV в. СПб., 1868. С. 68 и сл.


[Закрыть]Длугош не придумал эту историю, но, как считал Е. Перфецкий, списал ее из Летописца перемышльского происхождения. [24]24
  Перфецький Є.Перемишльський кодекс першої редакції в складі Хроніки Яна Длугоша. Записки наукового товариства ім. Шевченка. Львів, 1934. Т. 151. С. 19–56.


[Закрыть]

Об Олеге нет совершенно никаких свидетельств, которые бы ставили под сомнение его северное происхождение, а поэтому относить рассказ о нем к сказанию о начале Руси надежных оснований нет. Может, только статью 882 г., рассказывающую об убийстве Олегом Аскольда и Дира, можно отнести к нему.

М. Н. Тихомиров связывал время составления повести о начале Русской земли с неудачным походом русских дружин на Царьград в 1043 г. Основанием для этого послужили ему две справочные ремарки повести. Первая уточняет место захоронения Дира церковью Ирины, а вторая говорит, что русские князья владеют хазарами «до днешнего дня». [25]25
  Тихомиров М. Н.Начало русской историографии. С. 56–57.


[Закрыть]

Первое уточнение не кажется убедительным свидетельством поздней даты повести о начале Руси. Оно могло быть сделано и позже, в том числе и при составлении «Повести временных лет». Второе и вовсе не имеет хронологического определения. «Днешний день» мог быть временем Мстислава Тмутараканского, как думал М. Н. Тихомиров, но мог быть также и временем Владимира Святославича или даже Олега Святославича (80-е годы XI в.). Не исключено, однако, что и это уточнение могло появиться в результате позднейшей редакции текста.

Интересно, что М. Н. Тихомиров, обосновав позднюю дату написания повести о начале Русской земли, в заключение пришел к выводу, что рассказ о Кие и его братьях мог быть записан и значительно раньше и только обработан в такое относительно позднее время. [26]26
  Там же. С. 57.


[Закрыть]

Вряд ли продуктивно считать, что толчком к созданию летописцем повести о начале Руси могло послужить столкновение Руси и Византии в 1043 г., если принять к тому же во внимание, что поход на Константинополь оказался неудачным. Другое дело время Владимира Святославича. Принятие христианства безусловно расценивалось на Руси как большая политическая победа молодого восточнославянского государства, вошедшего в православную семью стран византийского содружества. На фоне общественного подъема, достигшего своего апогея к 996 г., когда в Киеве был сооружен и освящен величественный храм святой Богородицы, появление исторического труда, открывавшегося повестью о начале Русской земли, представляется вполне реальным.

Сказание о русских князьях, как полагал М. Н. Тихомиров, охватывает время от 945 до 978 г. Сколько-нибудь убедительных обоснований такого хронологического охвата он не привел. Неизвестно, к какой группе следует относить летописные записи от 913 до 945 г., а также от 978 до 997 г. Не проясненным остался и главный вопрос: почему летописные известия о деятельности русских князей от Игоря до Ярополка следует объединять в единое сказание. Каких-либо данных, указывающих на то, что перед нами цельное, принадлежащее одному автору летописное произведение, нет. Наоборот, отрывочные известия о русских князьях указывают на то, что сводчик летописи имел дело с рядом отдельных сказаний, составлявшихся в течение всего X в.

Событийная полнота княжеских историй различна. Очень фрагментарно освещены годы княжений Олега, Игоря, Ярополка. Значительно лучше, но так же далеко не исчерпывающе представлена деятельность Ольги, Святослава, Владимира. Хронологическая нечеткость ряда известий указывает на то, что первоначально они не имели дат, а более позднее их определение неизбежно было сопряжено с ошибками.

Исследователи уже давно обратили внимание на характерную особенность ранних записей. Все они группируются почти исключительно за первым годом княжения того или иного князя. На этом основании Б. А. Рыбаков высказал предположение, что погодному изложению, возможно, соответствовала только запись о начале княжения, а далее без указания дат перечислялись важнейшие походы нового князя. Не исключено, что все даты были расставлены в конце X в. по припоминаниям, сказаниям и генеалогическим расчетам. [27]27
  Рыбаков Б. А.Древняя Русь… С. 176–177.


[Закрыть]

Кроме кратких хроникальных записей, преимущественно о княжеских походах, в летописи имеются и более пространные, рассказывающие об их подвигах и приключениях. К таковым относятся рассказы о вещем Олеге, о драматической смерти Игоря, о необычных местях Ольги древлянам и ее посещении Константинополя, о подвигах князя-полководца Святослава, о мудром просветителе Руси Владимире.