Текст книги "Цветы и сталь (СИ)"

Автор книги: Петр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Мастер Гленард! Пожалуйста!.. – зарыдал Манграйт.

– Костис, Маргрет, свяжите его и привяжите к крюку хорошенько, чтобы и не подумал сбежать. Только просто привяжите, без заламывания рук. А потом пойдемте со мной. Пообщаемся с нашей гостьей.

***

– Миэльори! – весело закричал Гленард, входя в камеру – Ты ли это? Не ждал тебя здесь встретить! Какими судьбами? Надолго ли к нам?

– Смейся, Гленард, смейся. Я тоже посмеюсь, только отвяжи меня.

Миэльори, стоя в полный рост, была прикована цепями к стене, противоположной двери. Короткие цепи почти не давали ей двигаться, прижимая ее тело спиной к каменной кладке. Ее ноги были слегка раздвинуты в стороны и прикованы к цепям широкими ржавыми браслетами на голенях. Руки широко разведены в стороны и прикованы такими же ржавыми, но более тонкими браслетами на запястьях. Миэльори была в длинном льняном платье из небеленого льна без рукавов. Спереди платье от шеи до низа подола было покрыто вышитыми красной нитью простыми геометрическими узорами, переплетающимися друг с другом. На груди платье было закапано пятнами засохшей крови. Под платьем на Миэльори была рубашка из светлого тонкого льна с длинными рукавами, закрывающими ее руки от плеч до браслетов кандалов на запястьях.

На лбу Миэльори виднелся большой черный синяк, оставшийся от попадания камня Гленарда. Ей не дали умыться, и всё ее лицо было в грязных и кровавых разводах. На щеках остались следы от слез. Губы были разбиты в кровь ударом сапога Гленарда. Из носа тоже явно вытекло немало крови, судя по подбородку, шее и следам на платье, но сломан он не был.

Гленард подошел к стоящему в левой половине комнаты столу, взял с него кувшин. В кувшине была вода, которой Гленард смочил правый рукав своей рубашки. Потом он подошел к Миэльори и начал неспешными, даже нежными, движениями вытирать ее лицо, а потом и шею. Закончив, отошел назад, и сел на табурет у стола.

– Я так тебе больше нравлюсь, Гленард? – с усмешкой спросила альвийка.

– Ну, ты всё-таки явно благородных кровей. Значит, лучше нам будет поговорить по-благородному, а это неправильно начинать, не дав тебе даже возможности умыться.

– О чем нам с тобой говорить, mahyn?

– Ну, можешь, например, для начала всё-таки рассказать мне, почему вы все носите знаки розы, причем открыто. В прошлый раз ты мне так об этом и не рассказала, как помнится.

– В прошлый раз, как помнится, тебя больше интересовала моя грудь, чем символы на ней, – усмехнулась снова Миэльори – Иди к демонам, Гленард, я не собираюсь тебе ничего рассказывать.

– А, ну, и не надо, – пожал плечами Гленард – Я, пожалуй, и сам уже догадался.

– Интересно послушать, sival’g...

– О, я теперь не только свинья, но и пес бешеный. Прогресс. Итак, среди вас нет ни одного старика и даже зрелого альва. Только молодежь. При этом, вы явно играете в какой-то заговор, а у заговора должен быть символ. Вы выбрали символом розу. Почему? Потому что этот символ в вашей культуре, среди старших альвов, немыслим для открытой демонстрации. Это популярный символ, но очень интимный. Я предполагаю, что ваши старшие, помнящие и о старых альвийских войнах, и потрепанные Злой Войной, совершенно не одобрили ваших планов идти сюда, убивать людей, строить заговоры. Возможно, даже довольно грубо вам это высказали публично. Вы, группа горячей аристократической молодежи, смертельно обиделись и назло вашим родителям и дедам выбрали для своей банды символ, немыслимый для них, тем самым явно противопоставляя себя трусливым старикам и, как вы, наверное, думаете – протухшим старым порядкам. Обычное дело для юности – бросать вызов старшим и их обществу.

– А ты умен, Гленард... – с удивленным уважением протянула Миэльори.

– И то, что я сижу здесь, а ты стоишь там, прикованная, это вполне подтверждает. Что-то хочешь добавить? Просто для полноты картины.

– Ты вполне всё описал. Подтверждаю, что всё примерно так и было.

– Отлично, разговор мы начали. А теперь, чтобы закрепить возникшее между нами доверие, расскажи, пожалуйста, Миэльори, что ваша группа делает здесь во Флернохе. Какие у вас задачи? Кто ваши предводители? Есть ли такие же группы в других местах Империи?

– Иди к демонам, Гленард, или к вашим человеческим двум богам, что, впрочем, одно и то же для меня. Ты можешь меня бить, можешь меня пытать, можешь меня разрезать на кусочки, но ты от меня ничего не услышишь. Наш с тобой разговор окончен. Скажи своим палачам, что они могут начинать.

– Сколько пафоса и сколько показной гордости. Настоящая альвийская принцесса. Похоже, я был прав. Я тебе расскажу одну историю, заблудившаяся девочка. Я провел на Злой Войне шесть лет. Почти от начала и точно до конца. Из этих шести лет пять лет со мной в одной группе служил солдат-альв по имени Аллеран. Он был чистокровным альвом, причем из ортодоксальных, чистых. Его детство прошло среди вас, классических, чистых, непокоренных, мятежных альвов, скрывающихся на границах Империи. Мать его, в конце концов, убежала от его отца вместе с маленьким Аллераном в Империю, но часть его детства прошла всё-таки среди ваших порядков. Кстати, именно Аллеран, с которым мы очень сдружились, научил меня и говорить на альвийском языке, и читать альвийские книги, да и вообще читать. И именно благодаря ему я заинтересовался вашей культурой и вашими обычаями. Потом, уже после войны, я многое узнал из книг, которые для меня порой специально искали и привозили в наш пограничный фортик проезжие купцы, но основное я узнал всё-таки от Аллерана.

– Очень познавательно, Гленард, – перебила его Миэльори – Устроим сегодня вечер воспоминаний? Можем посидеть у костра, запечь пару картофелин, выпить пива, поплакаться друг у друга на плече, горюя об ушедших временах...

– Так вот, Аллеран мне как-то рассказал о том, что альвийских детей с самого раннего детства учат принимать и терпеть боль. Вас учат расщеплять боль на составляющие, отрешаться от неприятных впечатлений и любить свою боль, превращая ее в удовольствие. Он немного научил меня этим техникам, но, естественно, с чистокровным альвом мне не сравниться. И ты что, думаешь, что я настолько дурак, чтобы тебя пытать? Ты выросла среди альвов, вероятно, занимая не самое последнее положение среди них. А значит, ты в совершенстве должна уметь принимать и трансформировать боль. И ты совершенно права, я могу тебя пытать, я могу тебя резать, но ты не будешь страдать, и ты мне ничего не расскажешь. Ты просто отрешишься от своей боли, полюбишь ее и превратишь ее в наслаждение, насмехаясь надо мной. Но этой радости я тебе сегодня не доставлю, извини.

– Иди в asall, Гленард, – зло посмотрев на него, проговорила Миэльори.

– Глупая, маленькая, избалованная девочка, – с грустью сказал Гленард, вставая с табурета и приближаясь к ней вплотную, настолько близко, что он чувствовал ее дыхание на коже своего лица – Ты, выросшая в комфорте и любви принцессочка, которой с детства задурили голову лживыми рассказами о том, какие люди сволочи. Как люди выгнали бедных, невинных альвов с их исконных земель. Тебе рассказывали много историй о том, какие люди грязные животные, махины, сивальги, черви, грязь под ногами. И ты в эти истории поверила, и теперь ты стоишь передо мной, махином, вся такая чистая и гордая. Закованная, но не побежденная. Но твои родители и няньки, рассказывая тебе злые сказки о людях, об этих грязных и злобных животных, видимо, забыли тебе рассказать, насколько действительно злобными и жестокими животными могут быть люди, если прийти к ним в дом, убить их соседей и друзей и пытаться убить их самих. Нет, они тебе об этом не рассказывали, поэтому ты даже не представляешь, что эти грязные, противные, злые животные могут с тобой сделать. И сделают, если не получат от тебя того, что им нужно. Говорят, что зло порождает возмездие. Вот только часто сложно определить, где заканчивается возмездие, и начинается новое зло. Но знаешь что? Мне плевать. Я сейчас говорю с тобой не потому, что я хочу возмездия, а я его хочу, поверь. А просто потому, что у меня есть задача, которую надо решить. Есть долг, который надо исполнить. И для того, чтобы я смог исполнить этот долг, я должен получить от тебя ответы на свои вопросы. И я их получу, так или иначе, не сомневайся.

– Ну, давай, – усмехнулась Миэльори – Попробуй, Гленард.

– Болью я от тебя ничего не добьюсь, Миэльори. Но я знаю, что для альва, чистого альва, которым ты и являешься, есть нечто, гораздо страшнее боли – это стыд. Ты проиграла, тебя пленили живой – это уже повод для стыда, но это еще можно пережить. Но вот сейчас я с тебя, альвиечка, срежу твое платье и твою дорогую рубашку. А потом я стяну с тебя драгоценные батистовые трусики, которые ты, вероятно, в тайне носишь, потому что тебе они нравятся, а для всех твоих спутников они являются глупым изобретением ненавистных махинов. И мы с моими спутниками разложим тебя на этом вот столе. Ты будешь лежать вся такая беззащитная, с раскинутыми руками и ногами, с торчащими голыми грудями, с беззащитно раскрытыми розовыми губками у тебя между ног, а потом каждый из нас подойдет к тебе и наполнит тебя сначала своей плотью, а потом своим семенем. И тебе будет стыдно, невероятно стыдно каждую секунду, когда ты будешь чувствовать внутри себя твердую свинскую плоть, а потом жидкое свинское семя, которое будет вытекать из тебя. Тебе будет невероятно стыдно чувствовать, как оно стекает по твоим бедрам. И тебе будет стыдно потом, когда я погоню тебя голую, через всё герцогство в Ламрах, даже не связывая тебя, потому что тебе будет уже некуда бежать. После этого никто из твоих сородичей никогда тебя, опозоренную, не примет. И тебе будет стыдно, невероятно стыдно до конца твоей жизни. Так стыдно, что ты будешь метаться в кошмарах ночами, каждую ночь, раз за разом переживая это всё вновь. Поверь мне, я не хочу ничего такого делать. Мне это противно. Ты красива и ты, не скрою, меня возбуждаешь, но я совершенно не хочу продолжать наш разговор таким образом. Мне невероятно отвратительно то, что я тебе сейчас описал. Однако ж я сделаю это. Сделаю, не задумываясь, поскольку, как я тебе сказал, для меня моя задача, мой долг, абсолютно превыше всех моих личных переживаний и превыше даже самой моей жизни. Поэтому давай, Миэльори, выбирай, будешь ли ты отвечать на мои вопросы, или мы воплотим то, что я рассказал, в жизнь здесь и сейчас.

– Ты не посмеешь, – забилась в цепях Миэльори, заметно побледнев – Ты не посмеешь, Гленард! Я знаю тебя, ты не такой...

– Знаешь, говоришь? А какой я, по-твоему, Миэльори? – спокойно спросил Гленард, доставая кинжал – Поговоришь со мной, принцесса? Расскажешь мне всё?

– Иди в asall, Гленард... – тихо проговорила Миэльори, помотав головой и закусив разбитую губу. По ее щекам потекли слезы.

– Как скажешь, Миэльори. Хорошая, кстати, мысль.

Гленард положил лезвие кинжала на ткань платья Миэльори, по центру воротника. Сделал надрез. Начал медленно разрезать платье сверху вниз. Миэльори задергалась в кандалах, ее начали сотрясать рыдания. Гленард разрезал платье полностью, и оно раскрылось, как плащ, открывая тонкую полупрозрачную ужасно дорогую ткань белой нижней рубашки.

– Продолжим, Лучащийся свет золотой звезды? – спросил Гленард. Она ничего не ответила. Он пожал плечами.

Гленард точно так же, как и платье, начал разрезать на альвийке нижнюю рубашку, сантиметр за сантиметром открывая белое тело. Рубашка расходилась в стороны, открывая промежуток между грудями, потом живот, пупок и, наконец, полосу действительно присутствующих на Миэльори батистовых трусиков.

– Смотри-ка, – удивленно сказал Гленард, заканчивая резать подол рубашки – Угадал. Продолжаем, Миэльори?

Она явно колебалась. Он не спешил, давая ей возможность передумать.

– Mahyn, – наконец, зло прошипела она – Gwend yr’han ridch eisau. Делай, что хочешь.

Гленард поморщился и медленно откинул остатки платья и рубашки с груди Миэльори, обнажив большие, круглые, тяжелые, но не обвисшие, упругие белые груди альвийки с большими розовыми сосками. Положил на одну грудь левую руку, немного сжал ее и приподнял, потом отпустил.

– Кажется, Миэльори, при нашей первой встрече я высказал тебе желание твою грудь потискать. Как видишь, я всегда выполняю обещанное. Мы можем остановиться прямо сейчас, если ты мне расскажешь всё, что мне нужно.

Миэльори внезапно рванулась вперед, безуспешно попытавшись боднуть его головой. Потом подняла голову и плюнула Гленарду в лицо.

– Ну, что ж. Каждый делает свой выбор сам, – пожал плечами Гленард, стерев плевок – Похоже, ты свой сделала.

Гленард разрезал трусики Миэльори слева и справа, стянул их остатки с нее и отбросил в сторону, обнажив светлые золотистые волосы на розовом лобке. Затем убрал кинжал обратно в ножны. Приблизился вплотную к Миэльори и направил свою правую руку ей между ног. Он провел пальцами по мягким курчавым волосам, растущим на лобке и в промежности альвийки. Потом развел указательным и безымянным пальцами ее маленькие нижние губки в стороны и провел средним пальцем между ними. Нашел ее клитор и стал аккуратно двигать по нему средним пальцем, то сверху вниз, то круговыми движениями.

– Тебе стыдно, Миэльори? – тихо зашептал он ей на ухо через некоторое время, не останавливая движений руки – Тебе стыдно от того, что рука человека, животного, которого ты презирала и которого столько раз пыталась убить, сейчас нагло копошится в том, что для альвийской девушки является самым главным и тайным сокровищем? Из-за ваших многочисленных и безумно сложных ритуалов, сопровождающих любые стороны вашей интимной жизни, многие альвийки так никогда ни с кем этим сокровищем и не делятся за всю свою жизнь. И вот сейчас я нагло забираю это тайное сокровище у тебя. Тебе стыдно от этого. И тебе стыдно от того, что ты ничего не можешь сделать. Ты не смогла убить меня и не смогла убить себя, чтобы это предотвратить. Ты презираешь меня и презираешь себя. И тебе стыдно от этого презрения. Тебе страшно и противно. И знаешь, что еще, Миэльори? Ты внезапно почувствовала, что тебе это нравится, что тебя это возбуждает, безумно возбуждает. Я знаю это, потому что я чувствую твою влагу на своих пальцах. Ты буквально истекаешь ей. И тебе невероятно, безумно стыдно еще и от этого. От того, что прямо сейчас ты млеешь в руках твоего врага, и ты никогда в жизни не испытывала ничего подобного.

Пальцы Гленарда продолжали скользить по влаге между ног Миэльори, ощущая усиливавшийся там жар и напряжение тканей. Палец Гленарда скользнул чуть дальше, нашел узкую дырочку входа, скользнул внутрь, во влажную горячую девственную пещеру, плотно обхватившую вторгнувшийся в нее палец, некоторое время нежно двигался там, потом вернулся назад к клитору.

– Гленард, – прошептала Миэльори, прикрывая глаза – Иди в asall, mahyn, твоя взяла. Я всё тебе скажу, только, пожалуйста, не останавливайся сейчас...

– Клянешься? – прошептал Гленард – Поклянись клинком Эллеанару, что ответишь правдиво и полно на все мои вопросы.

– Клянусь... – прошептала она в ответ.

Гленард продолжал движения – нежно, но настойчиво. Ее грудь стала подниматься выше, дыхание стало глубже, соски отвердели. Ее бедра стали двигаться навстречу руке Гленарда. Сначала едва заметно, потом со всё большей амплитудой. Миэльори закрыла глаза, закусила нижнюю губу. Ее живот напрягся, ноги начали едва заметно дрожать. Внезапно она резко, со стоном выдохнула, содрогнулась всем телом, ее бедра спазматически дернулись несколько раз, а потом она обмякла и расслабилась, ощутив то, что никогда раньше в жизни не ощущала.

Гленард аккуратно убрал свою руку с лобка Миэльори. Снял с себя пояс с кинжалом, вытащил кинжал из ножен и положил его на стол. Потом обернул поясом талию Миэльори и осторожно закрепил им разрезанную ткань платья и рубашки, прикрывая тело Миэльори, насколько это было возможно. Миэльори открыла глаза и мягко, немного грустно, посмотрела на Гленарда.

Гленард взял со стола кувшин с водой, поднес его к губам Миэльори. Она осторожно сделала несколько глотков. Гленард вернул кувшин на стол.

– Спрашивай, Гленард, – хрипло сказала Миэльори – Я поклялась.

– Как ты себя чувствуешь?

– Мне стыдно. Стыдно перед тобой, перед твоими спутниками и перед самой собой, за то, что я проявила слабость и сдалась ради собственного удовольствия. И мне невероятно хорошо. Мне тепло, мне страшно и мне грустно. Мне хочется смеяться и рыдать. И я хочу умереть. И я умру сегодня. Но сначала я отвечу на твои вопросы, потому что поклялась.

– Извини, принцесса, но ты не умрешь. Сегодня уж точно. Поэтому давай начнем с вопросов.

– Спрашивай, Гленард.

– Что ты делаешь во Флернохе?

– Воюю. Против людей и за свободу альвов.

– Подробнее. Цели, задачи, действия? Напоминаю, ты обещала отвечать правдиво и полно.

– Задача нашей группы собирать припасы для других групп. Оружие, еду. Еще одна задача: отвлекать внимание, спровоцировав пограничный конфликт между людьми и зоргами, но она побочная.

– Где находятся другие группы?

– В разных местах в центральных герцогствах Империи.

– Какая общая задача всех групп?

– Не знаю.

– Неправда, Миэльори. Не добавляй к своему стыду еще и стыд клятвопреступницы. Оставь себе хоть какую-то честь, с которой ты встретишься с богами рано или поздно.

– Хорошо, ты прав. Мы должны были подготовить основу для восстания альвов. Мы хотели спровоцировать восстание, рассчитывая, что после первых успехов к нему присоединятся многие альвы из, так называемых, лояльных. А также те, кто не пошел с нами из дома, не веря в наш успех. Мы должны были заготовить достаточное количество хорошего, относительно хорошего, с учетом того, что оно человеческое, оружия и запас продовольствия.

– Как, когда и где вы планировали спровоцировать начало восстания?

– В день осеннего равноденствия в Байлуре, столице герцогства Меддан, в самом центре Империи, будет большая ярмарка, посвященная празднику Экинодрефоля, или Мабону, как вы его называете. На нее прибудет ваш император. Несколько наших групп должны были напасть на ярмарку, убить императора и перебить как можно больше людей. Задача остальных групп в течение двух-трех дней вырезать как можно больше людей, особенно благородных, в разных герцогствах, чтобы посеять панику, страх и неопределенность. Потом все должны встретиться в Рогтайхе. Захватить столицу и императорский дворец.

– Интересно. Ну, а дальше что? Зачем? Поработить людей? Вырезать их всех? Прогнать нас обратно в Шеангай на север за горы Башрайг?

– Получив силу и расширив восстание за счет новых участников, мы хотели требовать передать нам значительную часть территории Империи, три или четыре герцогства, в качестве независимого альвийского королевства. Это была главная цель всего. Мы хотели восстановить наши королевства, которые вы у нас отобрали.

– Вы только развяжете этим войну, долгую и бессмысленную... Ладно, сколько всего участников восстания?

– Есть двадцать семь групп. Примерно по двадцать альвов в каждой. В основном, молодежь. Мы пробирались осторожно, по одиночке, тщательно скрываясь.

– Что-то, Миэльори, я не помню, чтобы при нашей первой встрече ты скрывалась, да еще и тщательно. И осторожности с одиночеством я тоже не припоминаю.

– Я сглупила. Я была наказана. И тобой, и другими. Я должна была быть на самом острие клинка, в главной ударной группе. Вместо этого, меня отправили сюда. Собирать картошку.

– Кто ты вообще такая? Откуда у тебя королевская сабля?

– Ты был прав, называя меня принцессой. Как мы уже выяснили, ты умный. Слишком умный. Я младшая, четвертая, дочь короля Веллуриора, короля королевства Бролон, одного из трех альвийских королей, называемых у вас мятежными. Отец очень любил меня и однажды подарил мне саблю Эллеанару.

– Ого, того самого Веллуриора, развязавшего Третью альвийскую войну? И где же твоя сабля теперь?

– Я отдала ее тому, кого посчитала достойнее, после того, как привела свою группу к почти полному уничтожению.

– Где остальные группы?

– Я не знаю всех. Я знаю только о трех. Одна, основная, готовится в Байлуре. Еще одна есть в баронстве Кургхеан в том же герцогстве Меддан. Еще одна в баронстве Эонкойл, здесь, в Танферране, на западе герцогства. Эти группы были нашей связью с основной группой в Байлуре. Про остальных знаю только приблизительно.

– В каких герцогствах есть группы, хотя бы, знаешь?

– Танферран, Меддан, Плодэн, Фьодтайх, Зведжин. Возможно, еще кто-то в Хортии, но я не уверена, они могли уйти ближе к центру, в Плодэн.

– А как же герцогство Андертайх? Неужели в Рогтайхе, или, как вы его называете, в Тирилле, никого нет?

– Там слишком опасно. Слишком настороженная стража. Этот ваш, как его, Даррен?

– Донрен. Кто руководил твоей группой здесь, во Флернохе.

– Я. И еще Аллерн.

– Аллерн? Такой, высокий?

– Да. Откуда?..

– Я же умный, Миэльори, не забывай. Но ты опять или врешь, или недоговариваешь.

– С чего ты взял?

– А вот расскажи мне о Страннике.

– Откуда ты знаешь?!

– Пташки напели. Рассказывай, чего уж там.

– Хорошо. Аллерн не руководил всеми. Он был помощником Странника. Странник руководил. Я тоже помогала, но я была выше Аллерна.

– У Странника есть имя?

– Как ни странно, Креидирн.

– Что, прямо буквально «странник»?

– Иногда всё очень просто.

– Я подозреваю, что мы не убили Креидирна во время захвата лагеря. Где он, Миэльори?

– Я не знаю.

– Миэльори!

– Я, правда, не знаю. Он отправился с небольшой группой в Эонкойл отвозить припасы и оружие за день до вашего нападения. Должен был вернуться... Сегодня? Я не знаю, сколько времени прошло.

– Что произойдет, когда он узнает, что лагерь уничтожен?

– Не знаю. Будет мстить, наверное. Или уйдет. Тебе его не поймать, Гленард. Ты умный, но он умнее.

– Что вас связывает с ним?

– Он... Он любит меня.

– А ты его?

– Я... Я не знаю, Гленард. Наши чувства... У альвов так всё сложно.

– Даже в вашем продвинутом молодом обществе?

– Воспитание и привычки никуда из себя не денешь. То, что в нас вложили в детстве... Мы можем бунтовать против этого, мы можем отвергать это, мы даже можем ненавидеть это. Но это всё равно проявляется в нас. Где-то меньше, где-то больше, но проявляется.

– Римарбройн. Полковник Герварх. Повар Манграйт. Герцог Хорт ан Танферран. Что их связывает с вашим заговором?

– Римарбройн поставлял нам оружие. В обмен на еду, которую нам продавал Манграйт, или на наши, так сказать, услуги. Это он придумал устроить отвлекающие игры, выдавая наши нападения за действия банды зоргов.

– Зачем это ему?

– Я не знаю. Возможно, его кто-то попросил. Может быть, Герварх, может быть, герцог Хорт. Я честно не знаю. Нас это устраивало, потому что отвлекало внимание от нас, хотя мы и не хотели бессмысленной бойни. Опасались, что это привлечет к нам внимание. Правильно опасались, как оказалось. Но если бы здесь был кто-то другой, а не ты, то, возможно, все удалось бы.

– Герварх о вас знал?

– Я не знаю. Возможно. Я знаю, что Креидирн отдал Римарбройну изумрудное ожерелье своей матери. Работа старых мастеров, очень, невероятно дорогая. Креидирн сказал, что это для полковника, чтобы он нас не замечал. Но я не знаю, для какого полковника именно.

– А герцог Хорт про вас знал?

– Сомневаюсь. Мы с ним никогда не связывались, ни напрямую, ни через кого-либо еще. Мы вообще общались только с Манграйтом и, немного, с Римарбройном.

– А Манграйт? Его роль?

– Связной. Поставщик. Информатор. Помощник. Советчик. Полезный на какое-то время.

– Я знаю, что он помогал вам в долг. Как вы собирались с ним расплатиться?

– Сталью. Случайное нападение зоргских бандитов на одинокого путника с целью ограбления. Манграйт стал уже слишком опасен, слишком много знал. Не успели, решили, что пока еще полезен, как информатор. И это, как вижу, была ошибка. Если знаешь про Странника, и если спрашиваешь вообще про Манграйта, то, скорее всего, Манграйта ты тоже арестовал.

– Здесь ты меня переиграла Миэльори. Я проговорился, сболтнул больше, чем хотел.

– Ну, хоть в чем-то я тебя переиграла.

– Хорошо, Миэльори. Пока это всё, но у меня наверняка будут и другие вопросы, на которые ты также должна будешь ответить. Поэтому умирать пока не спеши. Да и не дадим тебе мы этого сделать.

– А зачем? Меня всё равно ждет эшафот. Ты узнал всё, что хотел. Дай мне умереть достойно. Оставь меня на минуту случайно с хотя бы одной раскованной рукой и ножом поблизости. И всё, все довольны. Или у тебя на меня другие планы?

– Есть такие планы.

– Сделаешь меня своей наложницей?

– А ты против?

– Я, наверное, должна сейчас кричать и возмущаться, но, демон тебя задери, Гленард, это меня возбуждает. Признаюсь только потому, что поклялась правдиво и полно отвечать на твои вопросы.

– Извини, принцесса, но насчет твоего лона у меня планов нет. А вот мой командир наверняка захочет тоже задать тебе пару вопросов.

– Герварх? Ты серьезно? Отлично, Гленард, отправь меня к Герварху, раз уж должен. Я совсем не против.

– Не Герварх, конечно. Он по уши замешан в вашей маленькой авантюре. Донрен.

– Нет!! Гленард, нет! Пожалуйста!!!

– Почему такая реакция?

– Гленард, он чудовище! Он страшный человек! Пожалуйста, Гленард, убей меня, трахай меня, как хочешь, хоть всем гарнизоном, режь меня на кусочки, но не отправляй меня к Донрену!..

– Почему? Такой милый улыбчивый дядечка... Или это как «не бросай меня в воду, она мокрая», – кричала рыбка рыбаку?

– Гленард, я серьезно, пожалуйста. Он кажется милым, но он настоящее чудовище внутри.

– Прости меня, Миэльори, но я обязан буду это сделать. Как я уже говорил, есть долг службы.

– Когда-нибудь, Гленард, ты встанешь перед жестоким выбором, следовать ли твоему великому долгу службы или твоему сердцу. И я не знаю, что ты выберешь, но чтобы ты ни выбрал, ты будешь страдать. И когда ты поймешь, что ты страдаешь, вспомни меня и этот наш разговор. И вот тогда ты, умный мальчик Гленард, наконец-то осознаешь, что даже если выбор у нас есть всегда, то это не всегда выбор.

***

– А что, Гленард, – усмехаясь, спросил Костис, когда они вдвоем вышли из камеры Миэльори, оставив ее под присмотром Маргрета – Юношу-альва ты тоже будешь таким же способом допрашивать? Ты скажи, если что, я скромно отвернусь.

– С ума сошел, сержант? – рассмеялся Гленард – Еще чего не хватало, пацана ублажать. Просто пообещайте ему утопить его в нужнике. Если не заговорит, макните его пару раз башкой в говно, должно помочь. Бить его бесполезно, скорее всего, но можете попробовать, если хотите. Задача – подтвердить большую часть слов Миэльори.

– Ты ей не веришь?

– Верю. Но не могу же я в рапорте написать, что раскрыл заговор в масштабах всей Империи, основываясь на словах одной альвийки, к тому же знакомой. Это получится буквально «одна баба сказала».

– Понял тебя.

– Хорошо, только давай сначала к Манграйту еще разок зайдем.

***

– Манграйт! – воскликнул Гленард, снова заходя в камеру повара – Для тебя есть дело.

– Пошел ты, Гленард! Ненавижу тебя, подлый ублюдок.

– Слушай, Манграйт, мне с тобой в благородство играть ни к чему и некогда. Поэтому, если ты не заткнешься и меня не выслушаешь, то я просто тебе язык отрежу, и ты никогда уже не почувствуешь вкус ни одного блюда. Понятно?

– Понятно, – затих Манграйт.

– Итак, ты должен вывесить на стене замка сигнал для Странника. Никто не знает, что тебя арестовали, все думают, что ты слегка приболел. Я отпущу тебя в замок, чтобы ты призвал Странника и встретился с ним. Чтобы у тебя не было соблазна сбежать, я хочу тебе сообщить, что твоя семья под надежной охраной в одной из гостевых комнат замка. У них всё хорошо, им комфортно, их хорошо кормят и обращаются уважительно. Однако, как только я решу, что ты хоть на секунду задумался о побеге, всё изменится, и они все окажутся в этой камере. И произойдут с ними те же неприятности, которые происходили с тобой в течение последних суток.

– Гленард... Лейтенант... Простите, я не могу встретиться со Странником. Он всё поймет. Он меня убьет. Он всех убьет... Простите. Делайте, что хотите, но я не буду с ним встречаться.

– Хорошо. Говоришь, делайте, что хотите. Как-то я слишком часто сегодня это слышу. Я честно скажу, что я этого не хочу, но, поскольку речь идет о деле государственной важности, то если ты не согласишься, то я сделаю следующее. Я посажу тебя вот на этот табурет, а сверху прикажу принести три крепких дубовых кресла с подлокотниками. Потом я приведу сюда твою жену, твоего сына и твою дочь и привяжу их к этим креслам. Я привяжу их кисти крепко-крепко к подлокотникам, а их голени к ножкам кресел. Потом я возьму вон те щипцы в правую руку. Левой рукой я буду крепко держать правую кисть, точнее мизинец, твоей жены. Потом щипцами я захвачу ноготь на этом мизинце и очень медленно, но очень сильно потяну его вверх, отрывая его от пальца. Польется кровь, очень много крови. Твоя жена будет кричать и рыдать от боли. Она будет буквально срывать себе горло, крича из всех сил, так ей будет больно. И она будет знать, что это всё из-за тебя, поэтому она тебя никогда за это не простит. Потом я возьмусь за следующий палец и все повторю. Когда закончу с руками, возьмусь за ногти на ногах. Потом перейду к твоей дочке. Сколько ей, десять? И я сделаю с ней всё то же самое. А потом с твоим сыном, ему, кажется, девять? Они на всю жизнь будут изуродованы и будут ненавидеть нас обоих, и меня, за то, что я сделаю, и тебя, за то, что ты это позволил, просто из-за страха. Это если просто не сойдут с ума в процессе экзекуции. И я сделаю всё это, если ты прямо сейчас не решишь помогать нам, помогать изо всех сил. Я уверен, что как только я начну работать с первым пальцем, ты на всё сразу же согласишься. Но нет, Манграйт, будет уже поздно. Либо ты соглашаешься сейчас, либо тебе придется пройти всю эту дорогу от начала и до конца. Ну! Выбирай!

– Я... Я всё сделаю... – прошептал совершенно бледный, дрожащий, вконец ошеломленный Манграйт.

– Не слышу! – заорал Гленард Манграйту в лицо.

– Я сделаю. Сделаю! Сделаю всё, что вы прикажете! Только не трогайте их... Пожалуйста...

– Хорошо, мастер Манграйт. Уверяю тебя, что ты сделал очень правильный выбор. А чтобы добавить тебе в этом уверенности и придать сил тебе выполнить то, о чем я тебя попрошу, в самом наилучшем виде, я предложу тебе еще кое-что. Ты, конечно, преступник и вор, но так получилось, что тебя, вероятно, втянули в нечто огромное, чего ты не понимаешь и понять не в состоянии. Однако ты можешь поспособствовать исправлению части того, что ты натворил. Поэтому, если ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу, и сделаешь это так хорошо, что это приведет к чрезвычайно положительным результатам, то я тебе помогу. Я сделаю так, что вместо эшафота или рудников ты просто будешь выслан за пределы Империи. Ты никогда не сможешь вернуться в Империю. Если вернешься, будешь немедленно казнен. Однако ты можешь прожить еще долгую новую жизнь в других местах. Хорошие повара везде нужны, а ты действительно один из лучших в Империи, на мой вкус. Я лично отвезу тебя за Морайне, а оттуда, если повезет, ты доберешься до более цивилизованных мест. Отправляйся, например, в Кадир. Там ценят поваров, и там есть, где развернуться, со всеми их специями. Твоя семья может отправиться с тобой или остаться здесь, на их выбор. Будем считать, что они ничего не знали, и не соучаствовали в твоих преступлениях. У меня, возможно, будут неприятности, большие неприятности из-за этого. Но я пойду на них, чтобы завершить то, что я должен завершить. А могу я сделать это проще всего с твоей помощью. Поэтому я обменяю свои неприятности на твою свободу, ради блага Империи. Это всё, что я могу для тебя сделать.