Текст книги "Морские были"

Автор книги: Петр Северов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

– Дайте сроку, пойдем и в Россию, – отвечал им Шелихов. – Родину ваших друзей вам надобно посмотреть... Русские мореходы скоро по всему океану пути-дороги проложат – в Японию, в Корейскую землю, в Китай... И в Индии русские товары с почтением встретят!.. Не одним же испанским да английским купчишкам всю торговлю в руках своих держать...

Много смелых планов строил Григорий Иванович. Мечтал он о регулярных рейсах русских кораблей из Петербурга в Охотск, с цифрами в руках горячо доказывал, какую огромную прибыль получит держава, если сухопутные перевозки через всю Сибирь будут заменены морскими, ведь далекий путь вокруг Европы и Африки, через Индийский океан и южные моря, стоил бы намного дешевле сибирского. Составлял Шелихов записки и "доношения" в адрес Екатерины II о необходимости присоединить к России открытые и положенные на карту русскими мореходами Курильские острова. За много лет до придворных вельмож распознал он хозяйственное и оборонное значение этих островов. Одновременно составлял Григорий Иванович проект о присоединении к России всего Амура, об основании в устье этой реки порта. Расходы, связанные с изучением этой великой реки, Шелихов готов был оплатить сам.

Когда вечерами, неторопливо шагая по горнице из угла в угол, рассказывал он испытанным друзьям о своих обширных планах, можно было подумать, что не в далеком Петербурге, не в роскошных салонах вельмож, а здесь, в бревенчатой избе на суровом Кадьяке, решаются вопросы о границах родины, о ее мощи, силе и славе...

Пройдя через всю Сибирь, побывав на пустынных островах, где до тех пор не ступала нога человека, Шелихов увидел цель своей жизни в исследовании неведомых просторов.

Какие земли лежат дальше за сибирским краем, к полуночи от устьев Лены, Колымы, Индигирки?.. Что представляет собой Северный полюс? Нельзя ли дойти туда на хорошем, прочном корабле?..

И у Шелихова рождается новая мысль: он пойдет к полюсу. Пойдет отсюда, с Кадьяка. А другой корабль пошлет из устья Лены. Его не остановит ни лютая стужа, ни шторм, ни льды. И если только удастся достичь таинственных широт, – какая великая победа это будет! Она прославит русский народ на века...

Записи об Аляске и карты ее, богатые, бережно собранные коллекции, планы дальних морских походов и торговых связей, охватывающих весь Тихий океан, требования закрепить за Россией открытые русскими земли, проект путешествия на Северный полюс – вот то бесценное богатство, что в трюмах корабля и в сердце своем увезет Григорий Шелихов с Кадьяка, чтобы вручить родному народу.

Два года, полные напряженного труда и непрерывных странствий по островам и по Аляске, пролетели для Шелихова незаметно. Но как много было сделано за этот срок! Сколько новых островов, заливов, рек и гор открыто! До Шелихова ничего не было известно о народах, населяющих этот обширный край. Беринг и Кук, побывавшие ранее у Аляски, были заняты, главным образом, очертаниями берегов. За линией берега лежал и для них неведомый мир. Шелихов первый переступил эту черту и увидел самобытную культуру народов Аляски, услышал их речь и песни, узнал обычаи, искусство. Огромная страна и целый человеческий мир, до тех пор никому не известный, открывались перед Россией в неисчислимых, нетронутых богатствах, в угрюмой, дикой красоте.

Русские закрепились на Кадьяке, освоили окрестные земли. Посланцы Шелихова расселились на острове Афогнаке, на полуострове Кенай и завязали дружбу с местными племенами. Об этом особенно беспокоился русский начальник. Благодаря ему племя кадьяков словно сроднилось с русскими поселенцами. Воинственные кочевые племена дважды осаждали поселок, и дважды кадьяки становились на защиту русских людей, верные в дружбе, бесстрашные в бою. Они также помогли Шелихову победить цингу. Страшная эта болезнь угрожала гибелью всему отряду. Кадьяки указали корень, навар из которого спасает от цинги.

К исходу второго года у русских появились друзья и среди других, казавшихся непримиримыми племен – тлинкитов, танаина. Кто-то из этих друзей и послал стрелу, предупреждающую об опасности.

Были у Шелихова и поражения. Несколько жизней все же успела унести цинга. Отряд промышленных людей, посланный в суровые просторы Аляски, не возвратился. Поиски не дали результатов, – никто не знал о его судьбе. Второй отряд, отплывший на промысел, погиб в схватке с тлинкитами. У тлинкитов было много английских ружей. Это были ружья одноглазого пирата, который, несмотря на предупреждение, все еще бродил где-то вблизи Кадьяка. Многое отдал бы теперь Шелихов, чтобы словить его! Неужели сейчас, в часы прощания, одноглазый сам шел к нему?

Нет, английский пират на это не решится. Здесь крылась какая-то ловушка.

Шелихов стоял на берегу и пристально вглядывался в лунную даль моря. Скошенный парус медленно приближался. Обогнув скалы мыса, судно замедлило ход. В лунном свете вспыхнули брызги от упавших якорей. А через десять-пятнадцать минут к отмели причалила легкая шлюпка, в которой было три человека: двое на веслах и, видимо, их начальник, старичок с острой бородкой и франтовато закрученными усами. Находясь за линией слабого прибоя, он спросил разрешения сойти на берег, поклонился в знак благодарности и неторопливо выбрался из шлюпки.

– Я хотел бы видеть русского начальника, – сказал старичок по-английски и, услышав ответ, стремительно двинулся к Григорию Ивановичу.

Внезапно между Шелиховым и гостем вырос безмолвный, с копьем наперевес Ингалак.

– О, у вас, я вижу, строгие порядки, – смущенно заметил англичанин.

Ингалак не сказал ни слова, даже не взглянул на него, лишь отступил на шаг и опустил копье на уровень груди так, что оно стало преградой между Шелиховым и незнакомцем.

– Кто вы и чем вызвано ваше посещение? – спросил Шелихов.

– Я Боб Томпсон, капитан этого судна, – старичок кивнул в сторону корабля. – Меня вынуждает обратиться к вам бедственное положение...

– А, это другое дело! – живо откликнулся Шелихов. Он сам опустил копье и пожал гостю руку, ощутив на его пальцах холодноватый металл колец. – Что случилось? Какая требуется помощь?..

– Этот корабль вам, конечно, знаком, – сказал англичанин. – Он принадлежал покойному мистеру Сплитсу... Уолби Сплитсу из Саутенда...

– Покойному? – удивился Шелихов.

– Да, мистер Сплитс скончался полгода тому назад от желтой лихорадки в Калифорнии... Мир его душе! У мистера Сплитса имелись долги, и этот корабль был продан с аукциона. Он носит прежнее название "Тигр", однако на нем исчезли дурные нравы...

Старичок засмеялся.

– Мне очень жаль, что мистер Сплитс скончался, – заметил Григорий Иванович, продолжая рассматривать гостя. – Я рассчитывал увидеть его висящим с веревкой на шее. Покойник заслужил этого вполне.

И снова старичок засмеялся:

– О, да! Это был порядочный пройдоха... Но мертвым многое прощается. Мир его душе. Я пришел сюда не для того, чтобы осуждать мертвецов. Я пришел просить помощи, конечно, за приличное вознаграждение...

– Мы готовы оказать помощь бесплатно, – сказал Шелихов. – Иначе это была бы торговля, а не помощь...

– Вы очень благородны! – восхищенно воскликнул гость. – В наше время такие люди встречаются редко. Однако я достаточно богат, и если потребуется вознаграждение... Вы знаете, – золото теряет цену, когда опасность грозит кораблю... У меня случилась неприятность: от цинги умерло одиннадцать матросов. Семеро лежат в кубрике, как чурбаны; их тоже, наверное, придется выбросить за борт. Оставшаяся часть команды не в силах управиться с парусами. А мне необходимо срочно возвращаться в Англию, – от этого зависит все мое состояние. Как видите, я вполне откровенен, хотя это дает вам возможность повысить цену. Короче: мне нужны моряки. Я не рассчитываю на русских. Ваши матросы нужны и вам. Но у вас есть матросы-кадьяки, они, говорят, отличные моряки. Я прошу уступить мне с десяток или полтора десятка кадьяков. Мы останемся довольны друг другом!

– Как это... уступить?.. Продать?!

Старичок попятился, оглянулся на шлюпку:

– О нет! Вы не поняли... У меня есть тлинкиты... Сорок человек тлинкитов, они тоже отличные моряки. Вы увидите, какие это парни, богатыри! Только они не хотят плыть в Англию, безмозглые твари, и я ничего не могу с ними поделать. За пятнадцать ваших кадьяков, при условии, что они согласятся пойти на мой корабль, я отдам сорок тлинкитов и, если уже на то пошло, дам еще додачу...

Шелихов задохнулся от гнева.

– Старый человек! – закричал он. – Вы торгуете людьми?! Вы готовы менять их, как вещи, торговаться и предлагать додачу?! Вы насильно взяли этих тлинкитов и еще хотите, чтобы они работали на вас?..

Старичок выше вздернул острую бородку:

– Вы разрешили мне сойти на берег, надеюсь, не для того, чтобы кричать и топать ногами? Прошу не забываться: я подданный британской короны... Его королевское величество охраняет британцев на всех морях. Но вы не знаете сумму... Я предлагаю десять тысяч долларов золотом. Десять тысяч долларов за пятнадцать жалких дикарей!

Шелихов стремительно шагнул к нему.

– Вон отсюда, мерзавец! Вон со своей короной!..

Боб Томпсон испуганно попятился. Вдруг щуплое тело его оторвалось от земли. Поднятое крепкими руками Ингалака, оно мелькнуло в воздухе и рухнуло в кипящий прибой. Два матроса кое-как втащили своего начальника в шлюпку и сразу же налегли на весла, видимо опасаясь погони. Однако за ними никто не собирался гнаться. Шелихов и Ингалак неподвижно стояли на отмели, с усмешкой глядя вслед удаляющейся шлюпке. А когда она скрылась в тени утеса, Ингалак тронул руку Шелихова и сказал, как бы извиняясь:

– Ты не сердись, Шелих... Я не хотел. Это мои руки сами сделали. Мои руки понимают: он нехороший человек...

Утром подул попутный ветер, и Шелихов сказал:

– В путь!..

Сорок кадьякских юношей торжественно простились со своими родными, поклонились земле отцов и взошли на палубу галиота. В последний раз Шелихов пожал руку своему заместителю на острове – Самойлову... Потом прогремел орудийный салют... Поднялись паруса, и корабль стремительно вышел на океанский простор.

Утро было свежее и ясное. Гористый берег Кадьяка представлялся нарисованным на розовом фоне неба густой лиловой тушью. Вскоре полоска горизонта скрыла знакомые отмели и утесы, поселок погрузился в смутное мерцание океана, а потом и далекие вершины гор медленно растаяли в дымке неба...

При ровном ветре вышел галиот в обратный путь, и верилось команде, что знакомая дорога уже не будет долгой.

На четвертые сутки шкипер заметил на горизонте какой-то корабль. Неизвестное судно шло тем же курсом, что и галиот, направляясь к Командорским островам. Оно шло не на всех парусах и двигалось медленнее галиота. К полудню расстояние между судами сократилось вдвое. Неотрывно глядя в зрительную трубу, Шелихов сказал уверенно:

– Это "Тигр"... Как видно, он направляется в Японию...

А шкипер заметил удивленно:

– Значит, Боб Томпсон и вправду торопился, если решился отправиться в такой далекий путь с подневольной командой...

С каждой минутой галиот все заметнее настигал "Тигра", и там, вероятно, немало были обеспокоены этим, – на невысокой кормовой надстройке судна то появлялись, то исчезали люди.

Шелихову очень хотелось рассмотреть поближе подозрительный корабль. Он приказал прибавить парусов и, зная повадки пиратствующих английских купцов, распорядился, чтобы приготовили на всякий случай пушки.

Галиот пошел быстрее. На "Тигре" тоже торопливо подняли все паруса, и на кормовой надстройке засуетились матросы, выкатывая пушку. Боб Томпсон, видно, опасался новой встречи с Шелиховым.

Скорость кораблей теперь стала равной. Не меняя курса, они шли целый день. А вечером попутный ветер вдруг оборвался, будто встретил какую-то невидимую преграду, и оба корабля бессильно закачались на покатых волнах.

Стоя рядом со шкипером на мостике галиота, Шелихов всматривался в хмурую сутемь океана. На "Тигре" не было заметно ни единого огонька, подозрительный корабль словно утонул в бездонной пучине.

Но не "Тигр" тревожил Шелихова в эти часы. Ветер внезапно подул со стороны Камчатки, волны сразу сделались круче, на их верхушках зашелестели кудлатые гребни. Этот звенящий шелест наверняка предвещал шторм.

На галиоте снова поднялись паруса. Теперь он шел зигзагами, используя противный ветер, уклоняясь от курса то влево, то вправо, но все же упорно продвигаясь на юго-запад. Чтобы не столкнуться с "Тигром", Шелихов приказал жечь фальшфейеры, – тонкие бумажные гильзы, наполненные специальным горючим составом. Ответных сигналов с "Тигра" не было.

Всю ночь ветер словно играл волнами. А на рассвете, словно каменные обвалы, загрохотали, рушась на судно, крутые валы.

Первым же могучим шквалом снесло половину парусов... Тяжелая волна накрыла всю палубу. С криком сорвался с реи матрос, и его бездыханное тело застыло на выступе трюма...

Стараясь развернуть судно против волны, рулевой упрямо оборачивал штурвал, но галиот не слушался руля; остатки сбитых парусов, в которых метался бешеный ветер, оказались сильнее корабельного управления.

Шкипер скомандовал:

– Убрать паруса!..

Однако подняться на мачты было не так-то просто. Сорвался еще один матрос... Четверо храбрецов бесстрашно карабкались по шатким пеньковым трапам. А судно все больше кренилось, подставив под волны борт, и не было, казалось, силы, что выручила бы его из неминуемой беды...

В эту минуту неподалеку, за огромными грядами волн, Шелихов заметил корабль англичанина. Волны несли галиот прямо на английский корабль.

Огромная волна высоко подбросила галиот, другая с разлета ударила его в корму, и неподатливый штурвал вдруг стал вращаться свободно и легко...

– Управление сломано!.. – испуганно крикнул рулевой.

Шелихов и шкипер целиком полагались на свою команду. Сорок юношей с Кадьяка, подчиняясь строгому порядку и дисциплине, сидели в это время в трюме. Но теперь, когда половина команды уже слегла от морской болезни, а остальным было не под силу управиться с галиотом, и судно каждую минуту могло погибнуть, настал и их черед.

Шелихов бросился к. трюму и крикнул:

– Наверх!

На палубу, подбадривая друг друга криками, выбежали кадьяки. Молча глядя на шкипера, они ожидали команды.

– А ну-ка, ребята, давай! – закричал шкипер и указал на мачты, где высоко на реях отчаянно боролись с непокорными парусами несколько русских моряков.

– Давай! – дружно подхватили кадьяки.

Быстроногие, ловкие, бронзоволицые, они бросились к мачтам и вскоре бесстрашно работали на реях, у самых верхушек мачт.

– Давай! – громко, как воинственный клич, повторяли они необычную команду шкипера.

– Давай!.. – И уже снят неподатливый парус.

– Давай!.. – И корабль уже выровнялся на волне.

– Ну, демоны, – пошутил шкипер. – Тут кошке не удержаться, а они, смотри-ка, Григорий Иваныч, – форменною пляску на реях затеяли!

– С такими помощниками не пропадем, – ответил заметно повеселевший Шелихов. – Ежели бы не это несчастье с управлением, – надо бы помощь английскому купчишке подать... Совсем уже туго Томпсону приходится...

– Сказать по совести, Григорий Иваныч, – тяжело вздохнул шкипер, – я сам уже с белым светом почти что простился. Руль бездействует... Как подойти нам к нему, к купцу-то? Шлюпки у нас ни одной не осталось, – все полетели за борт. Да и куда тут о шлюпке думать!

"Тигр" беспомощно барахтался на волнах. Он был совсем близко от галиота, за несколькими грядами валов. На нем уцелела единственная из трех, покосившаяся мачта с обрывками парусов. Высокие гребни поминутно рушились на его палубу, смывая какие-то ящики и тюки.

Шелихов снова поднес к глазу зрительную трубу, стараясь рассмотреть, что происходит на палубе "Тигра". За синеватыми кругами стекол медленно поднялась и опустилась полуразрушенная в верхней части корма. Потом он увидел беспорядочную груду бревен, – обломки мачты, – и на мостике человека в черной шляпе... Было что-то знакомое в облике этого человека, в острых его плечах, в суетливой фигурке...

"Неужели это он?! – изумленно подумал Шелихов. – Неужели одноглазый пират?"

Присмотреться внимательно он не успел: высокий вал совершенно скрыл английское судно. А когда очередная волна подхватила и взметнула вверх галиот, внимание Григория Ивановича привлекла какая-то сутолока на передней палубе "Тигра". Толпа полуголых людей металась у единственной мачты, и человек в шляпе, взмахнув руками, выбросился за борт...

Что происходило на этом купеческом, а может быть, пиратском корабле, ни Шелихов, ни шкипер не поняли. Одно было им ясно: "Тигр" держался какие-то последние минуты. Действительно, через несколько минут он затонул. Большой вал закрыл его от взгляда Шелихова, а когда этот вал пронесся, – на волнах только кое-где чернели разбросанные обломки дерева...

Шкипер снял шапку и опустил седую голову:

– Аминь...

Шелихов молча смотрел на плывущие вокруг галиота обломки. Он думал о людях с "Тигра", о путанном, обманном их пути, и не было жалости в его сердце, потому что эти люди сеяли только горе, страдания и страх в чужой земле, среди других народов...

Прерывая раздумье Шелихова, шкипер сказал:

– Вы бы отдохнули, Григорий Иваныч... Лица на вас нет. Галиот наш, право же, устоит. Чую, самая страшная буря как бы уже миновала. А ежели что случится, я кликну вас.

Шелихов спустился к себе в каюту и раскрыл дневник. Это стало его привычкой – ежедневно, в любых условиях записывать все важнейшие происшествия дня. А минувшей ночью и в течение этого утра пронеслись такие события, что стоили они, пожалуй, целого года.

Он только начал запись, как в дверь каюты постучали. Мокрый с ног до головы, плечистый боцман стоял у порога, чем-то заметно опечаленный и возбужденный.

– Спасли! – сказал он, тяжело переводя дыхание. – Насилу спасли...

Шелихов подхватился с места:

– Кого?..

– С "Тигра" он... Пленник вроде. Да только раненный сильно, – вряд ли выдужает. К лекарю в каюту мы его положили...

Забыв на столе шапку, Шелихов бросился наверх. В каюте лекаря на подвесной койке лежал полуголый, мускулистый, бронзовотелый человек. Щуплый лекарь, замер, прижавшись ухом к его груди. Позади стояли два кадьяка, по-видимому, они только что принесли утопавшего и еще не успели уйти.

Шелихов знаком велел им остаться.

– Экий же богатырь... – задумчиво проговорил лекарь. – Однако плохие у него дела... Такому человеку жить бы да жить, а у него пуля в животе засела.

– Пуля?! – изумился Шелихов.

– Так оно и есть...

Раненый молчал, стиснув зубы, широко раскрыв черные глаза. Большая мука отражалась в этих глазах, но он не издавал ни единого стона.

– Кто это?.. – спросил Шелихов кадьяков. – Тлинкит?..

Те ответили, не скрывая злобы:

– Да!.. Это они, злые собаки, напали на поселок!..

– Оставим прошлое. Он – раненый. Вы знаете его язык, спросите от меня, что случилось на "Тигре".

На вопросы кадьяков раненый не ответил.

– Скажите, – велел Шелихов, – что это спрашивает русский начальник...

Раненый оживился:

– Хорошо, я буду говорить, потому что ты, русский начальник, тоже не любил одноглазого капитана.

И тлинкит, тяжело дыша, рассказал, как англичанин подарил воинам его племени ружья, как потом пригласил самых смелых юношей в гости на свой корабль, напоил их "бешеной водой", а затем закрыл всех в трюме и объявил, что они останутся на корабле. Пленники не соглашались, и одноглазый пират убил несколько человек. Когда в океане разразилась буря, тлинкиты отказались спасать судно. "Пусть корабль тонет, – сказали они, – вместе с ним погибнет и одноглазый волк". Разбойник снова начал убивать свои жертвы. Тогда оставшиеся в живых тлинкиты, все, кто только мог, кинулись к мачтам и стали резать каждую веревку. Мачты вскоре упали...

Раненый умолк. Шелихов вышел из каюты лекаря и возвратился к себе. Долго сидел он у стола, оперев голову о ладони, и не расслышал, когда боцман снова открыл дверь.

– Тлинкит-то тот скончался, Григорий Иваныч...

Шелихов встал. Скорбная складка пролегла меж его бровей.

– Я очень сожалею об этом, боцман... Таким бы родиться на Руси. Нашенский, железный у них характер, – бороться, значит, до последнего человека, до конца. Героев, боцман, хоронят с почетом. Только утихнет море, – пушки к салюту. Это настоящий герой...

Надолго запомнилась морякам с галиота эта страшная буря. Морская пословица недаром говорит: "Кто в море не бывал, – тот горя не видал". А познавший это горе еще сильнее ценит радость жизни, труда и борьбы.

Однако крепче всех суровых испытаний запомнились морякам поучительные пути двух капитанов. Один из этих путей вел к братской дружбе, другой – к смертельной вражде. Один привел к победе, другой – к гибели.

Вот почему с такой любовью и гордостью смотрел на своего начальника экипаж галиота, вот почему все на судне почтительно называли его капитаном.

Шелихов не был моряком, он не кончал морского училища, не изучал наук, нужных капитанам в их пути. Но он знал самый благородный, самый светлый путь: от честного сердца – к честному сердцу... К дружбе народов. К величию родины...

НА ФОРПОСТАХ РОДИНЫ

В маленькой, тесной петербургской квартире лейтенанта Николая Хвостова почти каждый вечер собирались его друзья – флотские офицеры.

Здесь они могли чувствовать себя свободно. У Хвостова не было ни строгого камердинера, ни вышколенных лакеев, ни назойливых тетушек или бабушек, всегда вносивших в общество молодежи смертельную тоску. Будто на корабле, в офицерском салоне, в квартире Хвостова все было строго и просто: стол, стулья, полка с морскими справочниками и лоциями, модель военного корабля, оружие, развешанное на стенах...

Даже человеку, впервые входившему в эту квартиру, сразу становилось ясно, что хозяин ее только временно на берегу, а настоящий дом его в море. Это так и было. Уже свыше десяти лет Хвостов непрерывно плавал на Балтике, и его знали, пожалуй, на каждом корабле прославленной русской эскадры.

Флот был для него школой, которую с детства он полюбил всем сердцем, которой гордился и дорожил. В четырнадцать лет, будучи гардемарином на военном корабле, за исключительную выдержку и отвагу, проявленные в сражениях против шведов в 1790 году, Николай получил золотую медаль.

Высокая боевая награда в четырнадцать лет! Об этом могли только мечтать маменькины сынки из высшего дворянства. У Хвостова же в кругах высшего дворянства не было ни родственников, ни покровителей. Он не мог похвалиться знатным происхождением. Награда, которую получил Хвостов, была заслуженной наградой. И таким же заслуженным был чин лейтенанта флота, стоивший ему десятилетнего труда на кораблях.

Товарищи Хвостова начинали службу вместе с ним. Годы совместных плаваний и суровые испытания сплотили их в дружную семью, где каждый чувствовал себя неотъемлемой частицей растущего, уже не раз прославленного в сражениях русского флота. И каждый надеялся, что, может быть, скоро всем им предстоят большие походы и подвиги во славу родной земли.

Любимым предметом бесед, увлекательных споров, мечтаний и смелых планов в кругу друзей Хвостова был, конечно, флот, его недавние славные дела и победы, новые задачи, которые поставила перед ним сама жизнь.

В те годы Россия уже вышла на безбрежные просторы океанов. Давным-давно русские люди освоили полярный север: между Архангельском, Колой, Шпицбергеном, Новой Землей, между норвежскими селениями и устьями великих сибирских рек, знакомыми морскими путями уверенно проносились корабли поморов.

На Балтике после блистательных побед над шведами перед Россией открылись дороги в Атлантический океан.

В водах Дальнего Востока между Охотском, Камчаткой и Америкой плавали корабли русских промышленников и купцов. На севере Америки и в Калифорнии селились сибирские охотники, рыбаки, лесорубы, строители, первые разведчики недр, и вся их жизнь, вся деятельность на тех далеких берегах зависела от регулярных рейсов кораблей.

Перед русскими моряками открывались дальние пути через Атлантику, Индийский и Тихий океаны

Участник морских сражений со шведами при Готланде, у острова Эланд, при Ревеле (Таллине), Красной горке и в Выборгской бухте лейтенант русского флота Иван Крузенштерн, уже побывавший в Африке, Индии и Америке, в то время представил в Морское министерство проект кругосветного плавания.

Сколько жарких споров, похвал, замечаний, поправок вызвал среди друзей Хвостова этот проект! Придворные вельможи утверждали, что для такой экспедиции следовало нанять иностранцев. А Иван Крузенштерн писал: "Команда должна быть набрана только из русских моряков, лучше которых я не встречал ни в одном флоте..."

Ни Хвостов, ни его друзья не знали ответа Министерства и Адмиралтейств-коллегии. Ответа и вовсе не поступило. Докладная записка Крузенштерна просто была подшита к архивным делам.

– Не слишком ли щедр на похвалы господин Крузенштерн? – насмешливо спросил глава Адмиралтейств-коллегии адмирал Кушелев. – Не слишком ли рискованные предприятия он предлагает? Молодость все да горячность: вот, дескать, какие мы смельчаки!

Нелюбимый во флоте, тупой и чванливый недоучка Кушелев, как видно, в тот же день забыл о проекте Крузенштерна. Однако об этом не забыли флотские офицеры. С нетерпением ждали они набора в экспедицию, писали запросы, предлагали свои услуги, рвались в далекий поход.

– Пора!.. Давно пора из Кронштадта в океан!.. – возбужденно говорил Хвостов. – Мы пронесем свой флаг за северный тропик и за экватор. Мы еще увидим и грозный мыс Горн, и далекую Аляску и, может быть, другие земли, которых до нас никто не видал!..

В гостях у Хвостова иногда бывали и офицеры, прибывшие из других морей, – чаще с Белого и Черного, реже с далекого Охотского. Эти люди видывали дальние края, и послушать их было особенно интересно.

Вот и сейчас, окруженный молодыми моряками, пожилой, седеющий капитан рассказывал о Курильских островах, о суровой земле – Камчатке...

– С разными народами довелось мне повстречаться и жизнь их наблюдать, говорил он, неторопливо потягивая длинную трубку, – с якутами и тунгусами в Сибири, с камчадалами и коряками на Камчатке, с курилами и малыми японцами...

– Вы были и в Японии? – удивленно спросил Хвостов.

– Нет, Коля, не был, и лишнего не стану говорить. Японских рыбаков часто, заносит бурями на Камчатку, и они находят в наших селениях приют. С ними-то я виделся и говорил. Да только о Японии от этих рыбаков много не узнаешь. Как видно, рассказывать иноземцам о своей стране у них настрого запрещено.

– Удивительное дело! – заметил кто-то из офицеров. – Давно уже известно, что есть такая страна Япония, а толком никто о ней еще не рассказал. И даже точных карт ее до сих пор не имеется. Долго ли будет существовать эта загадка?

– О, нет! Недолго, – уверенно сказал Хвостов. – Мы, русские моряки, исследуем Японию и выправим карту. Португальцы, если помните, побывали в Японии еще в 1542 году. Но эти жалкие торгаши ничего не увидели там за своими торговыми делами. Они позволили японцам передушить всех португальских посланцев и не потребовали даже ответа! Как милостыни просили: торгуйте с нами, мы все, мол, забудем и простим...

– Ты, верно, поступил бы иначе, Николай, – улыбнулся офицер. – Чуть слово не такое: к пушкам или в штыки! Однако у японцев сильная армия. Вот потому и наглые, и строптивые они...

– Недавно и шведы были строптивые! – возразил Хвостов. – Но ведь русские умеют укрощать строптивых.

– Если тебе поручат, Коля, отправиться в японское царство...

– Да я хоть сию минуту!..

– Так вот, если поручат плыть в Японию, – смеясь заключил офицер, – к берегу не советую приближаться. А если сойдешь на берег, значит, должен будешь подчиниться их законам: идти от пристани в город босиком и стоять на коленях перед чиновником пятой степени...

– Вы шутите! – возмущенно прервал его Хвостов. – Кто прикажет мне, русскому моряку, стать на колени? Разве только тот, кому голова не дорога...

Офицер попрежнему спокойно покуривал трубку и, переждав, пока смолкнут возгласы и хлесткие шутки, сказал:

– В Охотске я познакомился со штурманом Григорием Ловцовым. Вы, наверное слышали о Ловцове? Он командовал транспортом "Екатерина", тем самым, что осенью 1792 года ходил к берегам Японии. Он рассказывал мне о своем походе в эту страну. Когда Ловцов и с ним еще два человека прибыли в город Мацмай и попросили свидания с тамошним начальством, то им ответили, что чиновники пятой степени – слышите: пятой степени! – смогут выслушать их лишь при одном условии: если гости явятся босиком и будут беседовать стоя на коленях или лежа на боку!..

– А что же Ловцов ответил? – с напряженным интересом спросил Хвостов.

– Ловцов ответил шуткой: если бы на высокое дерево взбираться мне довелось, говорит, ну, понимаю, пришлось бы разуваться. А ваш пятый чиновник не очень высок и на дерево, наверное, мало похож...

В комнате раздались одобрительные голоса.

– С шутками, однако, следовало быть осторожным, – серьезно заметил офицер. – Не так-то просто шутить, когда тебя окружают свыше тысячи пеших и конных самураев и еще особый караул в шестьдесят человек с ружьями на изготовку! А ведь наши ждали благодарности. Ловцов доставил в Мацмай целую группу японцев, потерпевших кораблекрушение и спасенных нашими моряками. Эти японцы не видели родных около девяти лет и теперь, щедро одаренные в России, возвращались на свою землю.

– Неужели их император даже не выразил благодарности? – удивился Хвостов.

– Нет, как же, выразил! – живо откликнулся офицер. – Спасенные японцы тут же были арестованы. К семьям их не пустили. А нашим посланцам было вежливо, с улыбками и поклонами сказано, что, мол, следовало бы вас, дорогие гости, помучить и казнить, но поскольку вы не знаете японских законов великодушно вас отпускаем, радуйтесь и благодарите!

– Действительно, я скомандовал бы: к пушкам... – угрюмо проговорил Хвостов. – Ведь это же пиратское гнездо!

– И еще было сказано, – продолжал офицер, – что если русские снова придут в Японию, то корабли их будут сожжены, а моряки все до одного перебиты... Так и отблагодарили они штурмана Ловцова за трудный и опасный его поход.

В комнате было тихо. Густой табачный дым заволакивал сумрачные лица офицеров. Порывисто поднимаясь с кресла, Хвостов сказал:

– А знаете, капитан, вы меня окончательно разочаровали... в плаваниях на Балтике. Я очень многое отдал бы, чтобы вслед за Ловцовым пойти в Японию.

Не думал в тот вечер молодой лейтенант, что смелая мечта его может сбыться.

Ранним утром кто-то постучал в дверь. Хвостов открыл. На пороге стоял человек в ливрее.

– Лейтенант Хвостов? Извольте получить письмо от господина Резанова.

Хвостов удивился: письмо от самого Резанова? Бывшего обер-секретаря Сената? Откуда ему, знатнейшему вельможе Петербурга, главе Российско-американской компании, знать о лейтенанте Хвостове?..