Текст книги "Фрейд"

Автор книги: Петр Люкимсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

Глава двенадцатая
БУНТ НА КОРАБЛЕ

1911 год начался для Фрейда с борьбы с восставшим против него Альфредом Адлером и группой его сторонников. В сущности, это было продолжением конфликта, начавшегося на втором конгрессе, и, как всегда при подобных конфликтах, идеологическое противостояние в нем было самым тесным образом связано с личными мотивами – и Фрейд, и Адлер обладали непомерным честолюбием и властолюбием.

Входивший в венский кружок с самого его основания, Адлер поначалу работал в русле традиционного фрейдизма, став, по сути дела, автором такого понятия, как «комплекс неполноценности». Однако, будучи социалистом по убеждениям, хорошо знакомым с марксизмом и предпочитавшим оказывать помощь неимущим пациентам-пролетариям, Адлер по определению не мог смотреть на мир глазами Фрейда, бывшими для него глазами благополучного буржуа. Ему были чужды «интеллигентские замашки» Фрейда, и он рубил в своих статьях сплеча, называя все вещи своими именами. Но главное заключалось в том, что уже с 1907 года Адлер стал подвергать сомнению авторитет Фрейда. Гениальность Фрейда, утверждал Адлер, заключалась в том, что он обратил внимание на роль бессознательного в жизни человека, создал новую методологию. Но его учение – не догма, а руководство к действию, к дальнейшему познанию природы человека и – через него – путей развития общества.

Чтобы не утомлять читателя слишком длинным пересказом взглядов Адлера, приведем достаточно емкую справку о его жизни и мировоззрении из «Философского словаря»:

«Адлер Альфред (1870–1937) – австр. врач и психолог. С 1902 г. сторонник Фрейда, в 1911 порвал с ним, выработав собственную концепцию „индивидуальной психологии“ (в 1924 создана Международная ассоциация индивидуальной психологии). Умер в США, где его взгляды оказали влияние на психиатрию и педагогику. В качестве осн. движущей силы развития человеческой психики Адлер постулировал стремление к преодолению чувства недостаточности, „неполноценности“. Это стремление становится стимулом творческой активности индивидуума, развития его дарований, позволяющих компенсировать те или иные физические недостатки, ущербность социального положения и т. д. А. доказывал, что сновидения, фантазии и пр. психические феномены являются не искаженным выражением прошлых травматических переживаний, как утверждал Фрейд, а попытками „предвидения“ перед лицом жизненных проблем личности. Задачей „индивидуальной психологии“ А. считал выявление и соответствующую корректировку „жизненной линии“, бессознательного „проекта“, „плана“, к-рый, по его мнению, формируется в самом раннем детстве, образуя стержень („шаблон“) жизненного поведения личности, определяя характерные поступки, манеру преодолевать жизненные трудности и т. д. Взгляды А. оказали влияние на тех представителей неофрейдизма, к-рые подчеркивали важность социальных факторов воздействия на человеческую психику, а также на экзистенциональный психоанализ Сартра» [207]207
  Философский словарь. М., 1986. С. 9.


[Закрыть].

Фрейд на том этапе развития психоанализа видел слабость концепции Адлера в том, чем потом грешил сам, – в попытке создания глобальной философской системы.

«Психоанализ поставил своей ближайшей задачей объяснение неврозов и взял за исходные пункты оба факта сопротивления и перенесения и, принимая во внимание третий факт – амнезии, дал им объяснение в теориях о вытеснении, сексуальных двигательных силах невроза и о бессознательном… Теория Альфреда Адлера идет гораздо дальше этой цели; она хочет поведение и характер людей объяснять тем же приемом, что и невротические и психотические заболевания…» – писал Фрейд [208]208
  Фрейд З.«Я» и «Оно»… Кн. 1. С. 54.


[Закрыть].

Далее Фрейд справедливо указывал, что обращение Адлера к социальным мотивам, попытка заменить сексуальность «желанием властвовать» (что было характерно для самого Адлера), по сути дела, ведет к «рационализации бессознательного», то есть убивает саму идею психоанализа.

Наконец, он обращал внимание и на несостоятельность «биологической» части концепции Адлера. «Кажется совершенно невозможным и противоречит прямым наблюдениям, что ребенок – мальчик или девочка начертали план своей жизни, основываясь на первоначальном презрении к женскому полу… Картина жизни, которая вырисовывается из системы Адлера, основана целиком на агрессивном влечении; она не оставляет места для любви. Приходится удивляться, что столь безотрадное мировоззрение обратило на себя внимание, но не следует забывать, что стонущее под игом половой потребности человечество готово воспринять что угодно, если только приманки выставить „преодоление сексуальности“…» – писал Фрейд, не то чтобы не замечая, что некоторые суждения Адлера о мужской и женской сексуальности являются экстраполяцией его собственных взглядов, но выступая против подобной экстраполяции как таковой.

Адлер, надо заметить, не менее четко выявлял слабые стороны учения Фрейда. Он обратил внимание, что Фрейд вращается в порочном кругу, объясняя причины вытеснения в бессознательное влиянием культуры и одновременно объявляя культуру причиной возникновения вытеснения.

Опасность Адлера, как объяснял Фрейд в письме Юнгу в конце 1910 года, заключалась в том, что «он сводит на нет сексуальное желание, и наши оппоненты могут заговорить об опытном психоаналитике, выводы которого радикально отличаются от наших. Естественно, в своем отношении к нему я разрываюсь между убеждением, что его теории однобоки и вредны, и страхом прослыть нетерпимым стариком, который не дает молодежи развернуться».

Но полная правда, как уже было сказано, заключалась в том, что идеологические разногласия между Адлером и Фрейдом чем дальше, тем больше накладывались на растущую взаимную личную неприязнь. Фрейд видел в Адлере «массу мелочной злобы, которая искажает его труды, и черты необузданной страсти, которые скрываются в них» [209]209
  Философский словарь. М., 1986. С. 55.


[Закрыть]. Адлер не оставался в долгу и обвинял Фрейда в схожих грехах, прежде всего в желании быть богом и держать всех остальных в тени своей славы. Самое интересное, что правы в своих обвинениях были оба.

В январе 1911 года Фрейд решил, что пришло время решительно выкорчевать «ересь» Адлера. Поводом для первой атаки стали небольшие ошибки в «Центральном журнале по психоанализу», которые Фрейд объявил недопустимыми. В январе и феврале Венское психоаналитическое общество провело собрания, на которых резко осудило вероотступничество Адлера. «Теории Адлера слишком далеко отклонились от правильного пути. Пришло время открывать против него фронт… Конечно, я всегда ставил во главу угла желание быть терпимым и не давить авторитетом, но в жизни это не удается», – писал Фрейд в феврале пастору Пфистеру.

После этих собраний Адлер сложил с себя полномочия президента Венского психоаналитического общества, но всё еще продолжил оставаться в его рядах. Соратник Адлера Штекель даже на какое-то время примирился с Фрейдом и вернул себе его расположение, но колесо конфликта продолжало раскручиваться. В мае, после очередной острой дискуссии с Фрейдом об этиологии неврозов, Адлер покидает Венское общество.

Любопытно, что тогда же, в январе, Фрейд стал страдать от головной боли и забывчивости. Он решил, что это признаки старости и сужения артерий, и запаниковал. Однако вскоре выяснилось, что в его настольной лампе постоянно происходила утечка газа, но из-за своих сигар Фрейд не чувствовал запаха газа и медленно себя отравлял. Дело вообще могло бы закончиться взрывом, но, к счастью, всё обошлось. Фрейд написал Юнгу, что, заметив ослабление памяти: «…я не приписал всё неврозу и очень этим горжусь».

21 сентября в Веймаре организуется новый конгресс психоаналитиков, в котором принимают участие 55 делегатов. По окончании конгресса всем последователям Адлера было предложено либо присягнуть на верность учению Фрейда, либо покинуть Психоаналитическое общество.

Окончательный откол адлерианцев состоялся в октябре. Вскоре вместе с еще девятью бывшими учениками Фрейда Адлер создал Общество свободных психоаналитических исследований (в пику «несвободных» исследований Фрейда), которое в 1912 году было преобразовано в уже упоминавшееся Общество индивидуальной психологии.

Какие-либо контакты между двумя обществами не допускались, а Фрейд объявил Адлера жертвой тяжелого невроза, переросшего в паранойю, – как, впрочем, он делал и до, и после того со многими бывшими друзьями.

Таким образом, казалось, ряды психоаналитиков были очищены, и можно было продолжать плодотворную работу.

Между тем в 1912 году судьба готовила Фрейду новый удар.

* * *

Первые тучи в отношениях между Фрейдом и Юнгом появились уже на раннем этапе их общения, но Фрейд упорно не замечал их, убеждая себя, что наконец нашел «сына» и подходящего преемника. Так же, как и Адлер, Юнг был слишком амбициозен и самостоятелен, чтобы пребывать в тени Фрейда, по меньшей мере до конца жизни последнего. Он искал свой путь в науке, свое место в будущей истории человеческого духа и в январе 1911 года, в те самые дни, когда в Вене бушевали страсти вокруг Адлера и Штекеля, кажется, начал нащупывать его.

«Опасно яйцу пытаться быть умнее курицы. И всё то, что заключено в яйце, должно в конце концов набраться храбрости и выбраться наружу», – писал он Фрейду 18 января 1911 года. Намек был более чем прозрачный, но Фрейд, во-первых, всё еще безоговорочно верил Юнгу и в Юнга, а во-вторых, был слишком занят борьбой с Адлером, чтобы обратить на это внимание. Известие Юнга о том, что он собирается написать очерк по мифологии, также нисколько не встревожило Фрейда – напротив, он считал, что мифы представляют собой огромное поле деятельности для психоаналитика, так как несут в себе информацию о первичных неврозах человечества. Он сам в это время приступил к написанию книги «Тотем и табу», но работа не клеилась – возможно, начала сказываться многолетняя усталость и трата сил на войну с тем же Адлером, да и возраст, безусловно, уже давал о себе потихоньку знать.

Тем временем Юнг упорно не хотел посвящать Фрейда в детали своей работы и в письмах уходил от вопросов о ней. Впервые он решил раскрыть карты осенью 1911 года, на уже упоминавшемся Веймарском конгрессе. В своем докладе он рассказал о наблюдениях за рядом своих пациентов-шизофреников, а также «провидцев» (в наши дни мы бы назвали их экстрасенсами или просто людьми с паранормальными способностями). В ходе изучения их фантазий Юнг, по его словам, обнаружил, что все они в той или иной степени могут быть сведены к мотивам, встречающимся в мифах разных народов. Отсюда он сделал вывод, что существуют некие универсальные мифологические мотивы, которые, проникая в бессознательное людей, делаясь частью их психики, могут в итоге определить характер психопатических явлений, от которых они страдают. «Таким образом, – констатировал Юнг, – при шизофрении пациент страдает от воспоминаний человечества», то есть, по сути дела, перефразировал Фрейда, заменив личные воспоминания на память всего человечества.

Как уже говорилось, у Фрейда были сходные идеи, и потому даже когда первая часть очерка Юнга «Трансформации и символы либидо» вышла в свет, он не увидел в нем ничего, что противоречило бы классическому психоанализу. Лишь когда Эмма Юнг в письмах Фрейду рассказала, что Юнг опасается того, как Фрейд воспринял его очерк, отец психоанализа насторожился, перечитал «Трансформации…» более внимательно и попытался выяснить у Юнга, куда же тот «гнёт» во второй части очерка.

В ноябре Юнг наконец признался, что во второй части он подходит «к фундаментальному обсуждению теории либидо» и… собирается расширить это понятие. Для Фрейда эти слова прозвучали как удар грома: либидо как всеобъемлющее сексуальное желание было базовым понятием психоанализа, и любое изменение этой трактовки означало осквернение святая святых.

Словно предчувствуя возможный поворот событий, Фрейд пишет статью о библейской эпохе, проявляя неожиданный интерес к истории христианства. Точнее, к одному ее эпизоду: созданию апостолом Павлом общины в Эфесе, которая затем предала его и попала под влияние апостола Иоанна. Посыл был ясен, особенно если учесть, что Юнг вырос в семье пастора и был и без Фрейда хорошо знаком с этой историей. Но Юнг уже сделал выбор. В своих лекциях он уже начал подвергать сомнению всеобъемлющий характер сексуальности, а также высказывал скептицизм по поводу существования детской сексуальности и эдипова комплекса – одних из базовых положений теории Фрейда. Он понимает, что Фрейд считает его еретиком, но пишет ему, что он таков по самой своей натуре: он бы никогда не примкнул к Фрейду, если бы в его крови изначально «не было ереси».

В мае 1912 года произошло событие, которое сам Юнг назвал «кройцлингским жестом» Фрейда: отправившись в гости к Людвигу Бинсвангеру, жившему относительно недалеко от Юнга, Фрейд слишком поздно известил об этом своего «кронпринца». В результате Юнг уже отправился в путешествие по озеру Цюрих на яхте, и они не смогли встретиться. Впрочем, если Юнг считал, что это Фрейд не пожелал с ним встречаться, то Фрейд думал с точностью до наоборот (и именно так трактуют это и сегодня все убежденные фрейдисты).

К этому времени всё уже было ясно, и Фрейд, совсем недавно утверждавший, что неевреи не могут и не должны руководить мировым психоаналитическим движением, пишет письмо Ференци, призывая всех сторонников его теории объединиться против Юнга и его сподвижников, апеллируя в числе прочего и к национальной еврейской солидарности. «Неважно, чем это закончится, но похоже, что мое намерение объединить евреев и гоев [210]210
  Гой – изначально народ, род, племя. Гоями на идише и современном иврите называют всех иноплеменников, неевреев. Сами евреи в молитве называют себя «гой Исраэль» – «народ Израиля». Отсюда, весьма вероятно, берет начало знаменитый вопрос русских народных сказок: «Ой, ты гой еси, добрый молодец, – из какого ты рода-племени?»


[Закрыть]в служении психоанализу не осуществилось. Они не смешиваются, как масло и вода».

Ференци немедленно подхватывает тему и называет Швейцарское общество психоанализа «бандой антисемитов», что, кстати, было не так уж далеко от истины – сам Юнг изначально был не чужд антисемитских настроений, которые отступили назад после знакомства с Фрейдом, но время от времени накатывали на него. Со временем, как мы увидим, Юнг также, независимо от Фрейда, стал рассматривать конфликт с Фрейдом, как конфликт между евреями и христианами, и к нему вернулась прежняя антипатия к евреям. Все представители швейцарской школы выражали свои симпатии «нововведениям» Юнга. Верность Фрейду – что было любопытно и, как поймет чуть позже читатель, неожиданно – из всех «швейцарцев» сохранил только пастор Пфистер.

В ответ летом 1912 года вокруг Фрейда сплотились его ближайшие сподвижники – Шандор Ференци, Карл Абрахам, Отто Ранк, Ганс Закс (Сакс) и Эрнест Джонс. Как легко заметить, неевреем в этом списке был только Джонс, чья любовница Лоу Канн была еврейкой. Собственно, он и появился у Фрейда в надежде, что тот поможет Лоу избавиться от пристрастия к морфию. Фрейд назвал эту организацию «тайным комитетом», или просто «комитетом», призванным стоять на страже чистоты теории психоанализа, выявлять и пресекать любые попытки «еретического» толкования базовых положений Фрейда. Он и в самом деле был тайным, так как Фрейд запретил предавать факт его существования огласке. Не по возрасту пылкий Джонс сравнил это братство с гвардией Карла Великого, проводящего политику своего владыки. Хотя если продолжить аналогию между психоаналитическим обществом и католической церковью, то правильнее говорить об инквизиции. Сам Фрейд писал: «Мне было бы легче жить и умереть, если бы я знал, что существует организация, которая будет защищать мое творение».

Забегая вперед скажем, что на состоявшемся 25 мая 1913 года заседании «комитета» Фрейд вручил всем его членам греческую гемму с изображением головы Зевса. Все члены «комитета» вставили свои геммы в перстни, и это было их тайным знаком. Сначала таких колец было шесть, затем, когда в состав «комитета» ввели Макса Эйтингона, их стало семь, а Фрейд, соответственно, стал повелителем «ордена семи колец».

Осенью 1912 года Джонс, будучи у друга в Баварии, сумел познакомиться с гранками второй части очерка «Трансформация и символы либидо», которую Юнг собирался опубликовать в «Психоаналитическом ежегоднике». Очерк, по оценке Джонса, был бессвязным, значительную его часть составлял простой пересказ мифов разных народов, но главное было ясно: у Юнга либидо перестало быть исключительно сексуальным. Фрейд тут же поспешил списаться с Эммой Юнг и вскоре уже сам мог прочесть гранки второй части очерка «преемника». Работа эта, по его собственному признанию, произвела на Фрейда удручающее впечатление.

Вслед за этим Фрейд получил письма от активистов Американского общества психоанализа с их впечатлениями о лекциях Юнга, прочитанных им осенью в Америке. По их мнению, в трактовке Юнга психоанализ утратил главное – свой материалистический, естественно-научный характер, превратившись в метафизическое учение. Вместо либидо он стал использовать понятие «жизненная сила», влияние эдипова комплекса свел к минимуму, детскую сексуальность игнорировал.

В ноябре 1912 года Юнг пишет Фрейду одно из последних личных писем, в котором настаивает, что его лекции в Америке стали крупным успехом и способствовали росту популярности международного психоаналитического движения. «Я нашел, что моя версия психоанализа убедила многих людей, которых до того отталкивала проблема сексуальности в неврозе. Как только у меня появятся оттиски, я с удовольствием пришлю вам копию своих лекций в надежде, что вы постепенно примете некоторые нововведения, на которые уже есть намеки в моей работе о либидо», – сообщал Юнг.

Но в том-то и дело, что принять эти доводы Фрейд не мог. Отказаться от идеи сексуальности для него было так же немыслимо, как признать, что Земля плоская и покоится на трех слонах. Между тем сами обстоятельства приближали их личную встречу. Дело заключалось в том, что «еретик» Штекель упорно отказывался покидать пост редактора «Центрального психоаналитического журнала», считавшегося официальным органом Международного психоаналитического общества, и с этим надо было что-то делать.

Списавшись с Юнгом как председателем общества, Фрейд договорился о том, что семь членов его правления соберутся для обсуждения сложившейся ситуации 24 ноября в Мюнхене, в гостинице «Парк». Встреча состоялась, но Эрнест Джонс, прибыв на нее, рассказал, что узнал о точной дате встречи от Лоу – Юнг в направленной ему открытке назвал дату 26 ноября. Фрейд увидел в этой описке проявление бессознательного стремления Юнга к срыву встречи и сочувствия Штекелю.

В итоге предложение Фрейда о лишении «Центрального психоаналитического журнала» статуса официального органа было принято, и после этого Фрейд с Юнгом отправились на прогулку для выяснения отношений. В письме Ференци Фрейд рассказал, что поначалу ему показалось, что Юнг капитулировал, но затем оказалось, что это было лишь еще одно проявление его «лживой натуры». «Он был совершенно сломлен, пристыжен и затем признался, что уже давно боялся, будто близость со мной или другими повредит его независимости, и поэтому решил отдалиться; что он несомненно видел меня в свете своего отцовского комплекса и опасался, что я скажу ему о его изменениях… Я высказал ему всё. Спокойно сказал, что дружбу с ним не могу сохранять, что он сам создал эту близость, которую затем так жестоко разрушил; что в его отношениях с людьми не всё в порядке, не только со мной, но и с другими… Я думаю, это было ему полезно».

После этого тяжелого разговора Фрейд с Юнгом вернулись в гостиницу, где все участники мюнхенской встречи собрались на обед. Во время обеда Фрейд неожиданно обмяк и упал без сознания со стула. Могучий Юнг поднял его на руки и отнес на диван. Когда Фрейд пришел в себя, он оглядел присутствующих и сказал: «Как приятно, должно быть, умирать!» Юнг в своих мемуарах утверждает, что он в те минуты поймал взгляд Фрейда, смотревшего на него так, как ребенок смотрит на отца.

О том, что стало причиной этого обморока, так и осталось неясным. Психоаналитики, разумеется, пытаются дать этому глубокое объяснение: по одной из версий, за обедом кто-то заговорил о египетском фараоне Аменхотепе, приказавшем стереть со всех памятников имя отца. Фрейд увидел в этом параллель между собой и Юнгом и своим обмороком бессознательно хотел убедить Юнга в преступности его замысла. Сам Юнг думал почти так же, но чуть позже стал подозревать, что обморок был не более чем «спектаклем», устроенным «старым евреем». Однако, думается, всё объяснялось проще: разговор с Юнгом и слова о том, что их дружбе пришел конец, стоили Фрейду слишком большого нервного напряжения.

Вернувшись в Вену, Фрейд нашел покаянное письмо от Юнга, где тот признавал свои ошибки и выражал надежду, что их личные отношения продолжатся. Фрейд в ответ поблагодарил Юнга за заботу и попросил забыть о происшествии в гостинице, которое, по его мнению, было «следствием небольшого невроза, которым мне стоит заняться». Что касается «Трансформации…», то Фрейд назвал эту работу «великим откровением, хотя и не тем, которое мы планировали».

Дальше события разворачивались следующим образом.

3 декабря 1912 года. Юнг в письме сетует на то, что Фрейд недооценивает его работу, и советует отнестись к «небольшому неврозу» как можно серьезнее.

5 декабря 1912 года. Фрейд отвечает, что каждому лучше обращать внимание на собственные неврозы, а не на неврозы ближнего.

11 декабря 1912 года. Письмо Юнга об Адлере, где он пишет: «…даже дружки Адлера не считают меня вашим» – хотя из текста ясно видно, что автор письма описался и изначально вместо «вашим» хотел написать «своим».

16 декабря 1912 года. Резкое, саркастическое письмо Фрейда по поводу этой описки.

18 декабря 1912 года. Юнг решает высказать в письме Фрейду все, что он о нем думает: «Вы вынюхиваете все симптоматические поступки у людей вокруг вас, и все они опускаются до уровня сыновей и дочерей, которые смущенно сознаются в своих пороках. А вы остаетесь наверху как отец. Ловко устроились!.. Видите ли, дорогой профессор, пока вы этим занимаетесь, меня абсолютно не трогают мои симптоматические поступки. Они ничто по сравнению с солидным бревном в чужом глазу – глазу Фрейда… Я буду по-прежнему поддерживать вас публично, не отказываясь от собственных взглядов, но в частных письмах начну говорить то, что думаю о вас на самом деле…»

3 января 1913 года. Фрейд в письме Юнгу предлагает «полностью прекратить… личные отношения».

6 января 1913 года. Юнг принимает это предложение и добавляет, что «никому не навязывает своей дружбы».

7–8 сентября 1913 года. На 4-м Международном психоаналитическом конгрессе в Мюнхене после долгих споров пятьюдесятью двумя голосами против двадцати двух Юнг был снова избран президентом Международного психоаналитического общества. Одним из тех, кто голосовал против, был Эрнест Джонс. По окончании голосования Юнг подошел к нему и сказал: «Я думал, вы – христианин!» – имея в виду, что конгресс превратился в схватку между евреями и христианами. Здесь же, в Мюнхене, происходит одна из последних встреч Фрейда с Юнгом.

Эта сухая хроника, разумеется, не дает представления о том, как тяжело дался этот разрыв обоим. И Фрейд, и Юнг (даже в куда большей степени) пережили в 1913–1914 годах значительные нервные срывы, слышали внутренние голоса, вели нескончаемые разговоры с воображаемыми собеседниками, совершали неадекватные поступки и т. д., что заставляет некоторых психиатров подозревать, что оба они страдали шизофренией. Любопытно, что, несмотря на приведенные выше заявления, их переписка продолжалась еще как минимум до 1923 года. Но, разумеется, о былой теплоте и дружбе после писем 1913 года уже не могло быть и речи.

* * *

Сам Фрейд в «Очерке истории психоанализа» объяснял эволюцию взглядов Юнга типичным страхом «культурного европейца» перед сексуальностью и отношением к ней, как к чему-то предосудительному, олицетворяющему низменное начало в природе человека и потому противостоящее духовному. «Все изменения, которые Юнг предпринял в психоанализе, – писал Фрейд, – обнаруживают стремление устранить всё предосудительное в семейном комплексе, дабы не обрести его вновь в религии и этике. Либидо было заменено абстрактным понятием, о котором можно утверждать, что оно осталось одинаково таинственным и непонятным, как для мудрецов, так и для глупцов. Эдиповский комплекс понимается только „символически“, мать в нем означала недостижимое, от которого надо отказаться в интересах культурного развития; отец, которого убивают в мифе об Эдипе, это „внутренний“ отец, от которого надо освободиться, чтобы стать самостоятельным…

Исследование каждого отдельного человека установило и всегда установит, что в нем живы сексуальные комплексы в их первичном смысле. Поэтому исследование индивидуума отошло на задний план и было заменено обсуждением по указаниям из области народоведения… Мы слышали, что актуальный конфликт невротика становится понятным и разрешенным только тогда, когда его сводят к прошлой истории больного, идут тем путем, который проделало его либидо при заболевании. Какой вид приняла неоцюрихская терапия при таких тенденциях, я могу сообщить со слов одного больного, который вынужден был испытать ее на себе самом. „На этот раз и помину не было о том, чтобы обратить внимание на прошлое и перенесение“» [211]211
  Фрейд З.«Я» и «Оно»… Кн. 1. С. 66–67.


[Закрыть].

Пожалуй, точнее всех личные и идеологические мотивы, приведшие сначала Адлера, а затем и Юнга к противостоянию с Фрейдом, объяснил Фриц Виттельс.

«В начале своей психоаналитической деятельности Юнг написал ряд работ, показывающих, что он еще всецело находится в фарватере Фрейда. Фрейд дарил идею, а Юнг с удивительной ловкостью разрабатывал ее. Но наступил, по-видимому, момент, когда этот высокомерный дух спросил себя: „Что я – приспешник его? Зачем мне прозябать в его тени?“… В своей области Фрейд был непобедим… И вот честолюбивые ученики в заботе о своей собственной личности смотрят по сторонам. Не осталось ли где клочка не обследованной учителем территории. Так, Адлер нашел „мужской протест“, а Юнг „генетическое понимание теории либидо“. В дальнейшем обнаружится, что понимание Юнга не лишено эвристического и философского значения. Но Фрейд, твердо держа в руке вожжи своей колесницы, не имел желания свернуть с дороги, на которую ступил двадцать лет тому назад. Великолепная уверенность, с которой он держался за свои убеждения, предназначала его в классики, если его злой дух бессознательного не сделал бы его романтиком.

Адлер сказал, что человеком движет воля к могуществу. Сексуальность (либидо) есть лишь частичное проявление этой воли. Напротив, Юнг со своей стороны выставляет утверждение, что сексуальность (либидо) сперва была всем и что часть этой первичной силы была десексуализирована в процессе человеческой культуры, и теперь противопоставляет себя остатку сексуальности, как нечто иное, враждебное. Оба исследователя, стало быть, в известном смысле монисты. Их утверждения только по видимости противоположны. На самом деле оба они приходят к тому, что Шопенгауэр задолго до них назвал волей…» [212]212
  Виттельс Ф.Указ. соч. С. 143.


[Закрыть]

Виттельс отмечает, что по большому счету вся концепция Юнга сводится к развитию мыслей, изложенных Фрейдом еще в «Толковании сновидений», – о том, что невротики в своих снах и фантазиях как бы опускаются «на старую, оставленную ступень мышления». Однако, продолжает он, эта базовая мысль Юнга и его школы ничего не дает для достижения той цели, ради которой и был, собственно говоря, создан психоанализ, – для лечения неврозов. «Швейцарцы назвали эту ступень мышления архаической; усердным трудом, в котором принимала участие вся школа, они выяснили, что психически больные и невротики до деталей повторяют мифы, космогонии и примитивные научные представления древних и древнейших народов. Они все ловят пациентов на таких архаических фантазиях и останавливаются на этом. Правда, я не могу понять, как можно помочь больному указанием: „Видите, сейчас вы повторяете миф о божестве ацтеков Вицли-Пуцли“. Пациент, вероятно, будет очень поражен аналогией, будет немного смущен, что его мысль протекает по таким заброшенным путям, но какой для него толк, если – как правильно замечает Ференци – одно неизвестное, а именно его собственное свихнувшееся „я“ разъясняется ему при помощи другого неизвестного, которое называется Вицли-Пуцли?» [213]213
  Виттельс Ф.Указ. соч. С. 143.


[Закрыть]

Далее Виттельс не называет вещи прямо, но явно намекает на то, что противостояние Фрейда и Юнга в итоге свелось к противостоянию между иудаизмом и христианством, исповедующими две противоположные точки зрения на сексуальность. Если иудаизм видит в сексуальности одно из проявлений божественного начала, то для Юнга божественное, духовное в человеке противостоит сексуальному. Более того, будучи представителем кальвинизма, самого асексуального течения в протестантизме, Юнг изначально, на уровне бессознательного находился в оппозиции к Фрейду. Сам Фрейд, как уже говорилось, использовал некоторые идеи еврейской мистики в своем учении, но при этом искренне стремился переплавить их в некое атеистическое, вполне материалистическое учение. Однако в той же степени, в какой Юнг оставался христианином, на бессознательном уровне Фрейд продолжал оставаться евреем и с точки зрения религиозности.

В заключение Виттельс подводит под конфликт Фрейда и Юнга психоаналитическую основу. «Существуют аналитики, которые, подобно Штекелю, не считают комплекс Эдипа как раз центральным пунктом невроза, но не может быть психоаналитика, который сомневался бы в реальности этого комплекса. Чтобы найти объяснение, как могли усомниться в нем швейцарцы (священник Пфистер, оставшийся верным учению Фрейда, составляет исключение), придется в данном случае прибегнуть к психоаналитическому методу. Даже самая очевидная истина вытесняется, если она неприятна. Швейцарскому филистеру Эдиповский комплекс казался драконом. Ввиду того, что Кальвин и Фрейд не могут одновременно уместиться в сердце, швейцарцы, естественно, остановились на своем национальном герое» [214]214
  Там же. С. 147.


[Закрыть].

Это объяснение очень похоже на правду.

* * *

Для современников Фрейда и Юнга их идеологическая схватка была прежде всего в значительной мере схваткой между рационалистом и иррационалистом. Это свое значение она сохраняет и в наши дни, в эпоху постсекуляризма, когда наблюдается массовое возрождение интереса к религии как одного из путей нравственного и духовного возрождения общества.

«В противоположность Фрейду, видевшему в религии невроз навязчивости, – объясняет в своей монографии М. И. Попова, – Юнг рассматривал невроз как следствие утраты религиозного взгляда на мир. Религии, указывал он, принадлежит ряд важных функций, без которых невозможна продуктивная жизнедеятельность ни отдельного индивидуума, ни общества в целом; она выполняет компенсаторскую функцию, примеряя человека с тяготами жизни и в то же время не давая им полностью поработить его, выступая в качестве мощной интегрирующей силы…