Текст книги "Фрейд"

Автор книги: Петр Люкимсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

Во-первых, здесь Фрейд впервые признаёт, что у него не всё в порядке, если не с психикой, то с нервами. Во-вторых, оно много говорит о душевном состоянии и манере поведения самого Фрейда в те годы – как известно, больные неврастенией часто «переходят от вспышек раздражительности к слезам, не могут бороться с неприятным чувством недовольства всем окружающим, утрачивают способность контролировать внешнее проявление своих эмоций» [83]83
  Малая медицинская энциклопедия. Т. 6. С. 408.


[Закрыть]. В-третьих, очень скоро неврастеники станут основными его пациентами.

Наконец, 13 сентября 1886 года в ратуше Вандсбека Зигмунд Фрейд и Марта Бёрнейс зарегистрировали свой брак. 14 сентября они уже стояли под хупой – свадебным балдахином. Еврейский свадебный обряд проводил дядя Марты Элиас, а Фрейд покорно повторял за ним все требуемые слова на иврите.

Сразу после свадьбы молодые уехали проводить медовый месяц в Любек – как и запланировал Фрейд за два года до этого. Здесь наконец сбылся его давний сон: ворота замка распахнулись и приняли в себя уставшего и иссушенного жаждой путника.

Глава двенадцатая
РОДОВЫЕ МУКИ ПСИХОАНАЛИЗА

«Всякий университетский стипендиат обязан, вернувшись, сделать сообщение о научных результатах своей заграничной командировки. Это проделывает и Фрейд в Обществе врачей. Он рассказывает о новых путях, которыми идет Шарко, и описывает гипнотические опыты в „Сальпетриере“. Но со времен Франца Антона Месмера сохранилось еще в медицинском цехе города Вены яростное недоверие ко всем методам, связанным с внушением.

Утверждение Фрейда, что можно вызвать искусственно симптомы истерии, встречается со снисходительной улыбкой, а его сообщение о том, что бывают даже случаи мужской истерии, вызывает явную веселость в кругу коллег. Сперва его благожелательно похлопывают по плечу, – что за чушь ему навязали там, в Париже; но так как Фрейд не уступает, ему, как недостойному, преграждают вход в святилище лаборатории мозга, где, слава богу, занимаются еще психологией „строго научно“. С того времени Фрейд остался „bete noire“ Венского университета…

Своим мятежом против механистического подхода к невропатологии, выражавшимся в применении к психически обусловленным заболеваниям исключительно таких средств, как раздражение кожи или назначение лекарств, Фрейд испортил себе не только академическую карьеру, но и врачебную практику. Отныне ему приходилось идти своим одиноким путем» [84]84
  Цвейг С.Указ. соч. С. 249–250.


[Закрыть].

Так рисует ход дальнейших событий Стефан Цвейг – с подачи самого Фрейда, разумеется.

В схожих тонах описывают и сделанный Фрейдом в октябре 1887 года отчетный доклад и другие фрейдофилы. Из этих рассказов так и встает образ одинокого гения, решившего бросить вызов косной, заблуждающейся толпе – чтобы затем эта толпа прозрела и поставила сделавшего великое открытие гения на полагающийся ему постамент. Именно такую классическую научную легенду придумал про себя сам Зигмунд Фрейд. Не исключено даже, что он сам же в нее и поверил.

В автобиографии Фрейд вспоминает, что уже после доклада Мейнерт предложил ему найти клинические случаи, подтверждающие его утверждения. Но на деле это предложение оказалось невыполнимым. «Я попытался сделать это, – пишет Фрейд, – но врачи в больницах, где я находил подобные случаи, отказали мне в разрешении их наблюдать… Поскольку вскоре для меня закрылась лаборатория церебральной анатомии и в течение многих месяцев мне негде было проводить занятия, я удалился от академической и медицинской жизни».

Но факты, увы, свидетельствуют об обратном.

Не было на той лекции никакой обструкции.

Да, были иронические замечания. Было недоумение одного старого врача, задавшегося вопросом: как истерия, само название которой происходит от греческого слова «матка», может быть свойственна мужчинам?! Но в целом лекция Фрейда была признана «не бесспорной, но интересной». И, разумеется, никто после этого в Венском университете не спешил захлопывать перед ним двери – Фрейд сам перестал посещать лабораторию мозга, поняв, что ему это больше неинтересно. Слухи же о том, что он исповедует необычный подход к лечению истерии, не только не нанесли удара по его практике, но и, наоборот, прибавили ему пациентов.

Поэтому куда более объективной представляется оценка тех давних событий Роже Дадуном. «Фрейд задним числом несколько драматизирует, – пишет он. – На самом деле ему предложили управление невропатологической службой, которая должна была открыться в Публичном институте больных детей, руководимом Марком Кассовицем. Должность эта была, правда, неоплачиваемая, недостаточно престижная и позволяющая продолжить исследования. Он, однако, принимает другое решение и открывает частную практику…»

Словом, если называть вещи своими именами, Фрейд посчитал, что зарабатывать деньги и обеспечивать семью на данном этапе для него важнее, чем заниматься «чистой наукой». В то же время Пол Феррис, вероятно, прав, когда предполагает, что у Фрейда были и другие мотивы вспоминать то собрание в негативном свете. По выглядящей весьма убедительной гипотезе Ферриса, Фрейд еще в Париже пришел к выводу, что «симптомы истерии соответствуют представлениям пациентов о строении их тела, а не действительным анатомическим фактам». То есть, скажем, истерик с парализованной ногой ходит не так, как действительно ходят люди с подобным симптомом, а так, как в его представлении они должны ходить.

Это было поистине выдающееся открытие, приоткрывающее дверь в глубины психологии. Но Фрейд, по Феррису, не решился доложить о нем в своем отчетном докладе, так как опасался, что эта идея будет принята венским Обществом врачей крайне враждебно. То есть, попросту говоря, Фрейд струсил. Более того, он затянул написание статьи об этом открытии до 1888 года, да и в ней высказал свою идею крайне осторожно, а сама статья была опубликована анонимно, в энциклопедии.

В результате считается, что открытие соответствия симптомам истерии представлениям пациентов, а не реальной анатомо-физиологической симптоматике принадлежит выдающемуся французскому психологу Пьеру Жане, опубликовавшему статью на эту тему лишь в 1895 году. То есть речь идет и в самом деле о вечной истории, прекрасно сформулированной в известных стихах Евтушенко: «Ученый, сверстник Галилея, / был Галилея не глупее. / Он знал, что вертится Земля, / но у него была семья!»

Таким образом, рассказ о «враждебном отношении коллег после лекции» является не чем иным, как «покрывающим воспоминанием»: Фрейд оттеснил правду о собственной научной трусости и желание благополучной жизни в глубины своего бессознательного, а взамен создал версию об устроенной ему на лекции обструкции [85]85
  Психоаналитик Елена Шпигнер считает, что в данном случае речь идет не о вытеснении, а о рационализации. Фрейд объяснил себе свою «научную трусость» необходимостью кормить семью, но истинная причина заключалась в коренящейся в самой основе его натуры неуверенности в себе, в своих собственных открытиях, в действительной значимости его личности. Как ни странно, оборотной стороной этой неуверенности и стали его догматизм и нетерпимость к критике.


[Закрыть]. Но будем объективны: одновременно эта история показывает, насколько далеки от истины те фрейдофобы, которые пытаются представить Фрейда шарлатаном от науки. При всех порой малосимпатичных чертах его личности, он, несомненно, относится к когорте ученых и мыслителей, которым удалось первыми прорваться на новые рубежи в познании мира и человека. И в 1886 году Фрейд сделал первые шаги к этому прорыву.

* * *

Еще летом 1886 года Фрейд выбрал будущую квартиру для себя и Марты – просторные четырехкомнатные апартаменты, располагавшиеся в доме на перекрестке улиц Рингштрассе и Мария-Терезиенштрассе.

Выбор дома был определен целым рядом факторов. С одной стороны, он располагался неподалеку от самого центра, от музеев, галерей, оперы, больницы, биржи, то есть в очень престижном месте. С другой стороны, дом был построен на месте бывшего Венского оперного театра, дотла сгоревшего в 1881 году. В результате этого пожара, вспыхнувшего прямо во время спектакля, погибло несколько сотен человек, и потому новое здание пользовалось у венцев дурной славой. Желающих поселиться в нем было немного, что и обусловило относительно низкую, более или менее доступную для Фрейда арендную плату. Последнее обстоятельство оказалось решающим, и Зигмунд Фрейд решил стать «выше предрассудков и суеверий», от которых, как уже понял читатель, был на самом деле далеко не свободен. Однако поначалу денег на оплату жилья и других расходов всё равно катастрофически не хватало, и Фрейду снова пришлось занимать у друзей и даже заложить свои золотые часы.

Среди первых пациентов Фрейда, присланных ему Йозефом Брейером и выдающимся врачом-терапевтом, директором Венской клиники внутренних болезней Германом Нотнагелем, были посол Португалии и молодая итальянка, которая билась в конвульсиях, едва заслышав слово «яблоки». Затем всё чаще и чаще к нему начинают обращаться больные неврастенией – так в те годы, судя по всему, называли все виды неврозов неизвестной симптоматики. Сам Фрейд очень скоро понял, что напал на золотую жилу, так как, по его собственному выражению, по Вене бродили «толпы невротиков, которые казались еще многочисленнее от того, что бросались в отчаянии от одного врача к другому, не находя облегчения». Чаще всего это были молодые замужние дамы из зажиточных семей, готовые выкладывать за визит к врачу немалые деньги.

Как и большинство его современников, Фрейд в те годы считал причиной неврозов «энергетическое истощение нервной системы» или некий сбой в системе циркуляции внутренней энергии организма, порожденный тем или иным нежелательным стрессом. Методы лечения «неврастении» предлагались различные. Одни врачи настаивали, что для восстановления сил и снятия невроза необходимы усиленное питание и отдых, другие рекомендовали гидротерапию, но Фрейд в итоге решил сделать упор на двух самых модных в то время «патентах»: гипнозе, навыки которого он приобрел у Шарко, и электротерапии, которую активно пропагандировал известный немецкий невропатолог Вильгельм Эрб.

Фрейд не побоялся влезть в долги и, видимо еще до женитьбы, купил аппарат для электротерапии, который, согласно рекламе, давал «восхитительные результаты при лечении тысяч замечательных форм неврастении». Так как электричество тогда вообще еще было в новинку, то вид внушительного аппарата с лампочками, переключателями и электродами производил на пациентов ошеломляющее впечатление. Они начинали испытывать невольное уважение к владеющему столь сложной техникой врачу и верить, что это «последнее слово науки» принесет им исцеление.

История с увлечением Фрейда электротерапией также чрезвычайно показательна и является еще одним ответом тем критикам психоанализа, которые видят в его основателе лишь шарлатана и стяжателя с манией величия. Если бы это было действительно так (и только так!), то Фрейду ничего не стоило бы продолжать и дальше делать деньги на электротерапии, расписывая ее чудесные свойства и укрепляя свой авторитет, публикуя статьи в различных медицинских журналах.

Но, как показывает весь дальнейший ход событий, Фрейда подобная роль отнюдь не устраивала. Стремясь быть честным прежде всего перед самим собой, он к 1888 году окончательно пришел к выводу, что электротерапия является не более чем плацебо, а ценность «Учебника по электротерапии» Эрба вполне сравнима с ценностью «какой-нибудь „Египетской книги снов“, продающейся в дешевых книжных лавках».

В этот же период произошла история, которая – после услышанного от Брейера и Шарко – стала, по собственному признанию Фрейда, третьим и решающим толчком к тому, чтобы он начал осознавать превалирующую роль сексуальности в формировании неврозов. «Спустя год я начал свою врачебную практику в Вене в качестве приват-доцента по нервным болезням и оставался в области этиологии неврозов таким невинным и невежественным, как этого только и можно ожидать от подающего надежды академического ученого, – с полуулыбкой вспоминал Фрейд. – Тут я получил однажды любезное приглашение Хробака принять от него пациентку, которой он, благодаря своему новому положению университетского преподавателя, не мог посвящать достаточно времени. Придя раньше его к больной, я узнал, что она страдает непонятными припадками страха, которые ослабевают только при условии точной осведомленности больной в том, где именно во всякое время находится врач. Когда явился Хробак, он отвел меня в сторону и открыл мне, что страх пациентки происходит вследствие того, что она, несмотря на восемнадцатилетнее замужество, осталась до сих пор „virgo intacta“. Муж абсолютно импотентен. В таких случаях врачу не остается другого выхода, как покрывать своей репутацией домашнее несчастье и согласиться с тем, чтобы о нем, пожимая плечами, говорили: да ведь он ничего не понимает, если не вылечил ее за столько лет. „Единственный рецепт для таких страданий, – прибавил он, – нам слишком хорошо известен, но, к сожалению, мы не можем его прописать. Он гласит: нормальный пенис, в регулярных дозах“. О таком рецепте я ничего не слыхивал и мог бы только покачать головой на циническое замечание моего доброжелателя» [86]86
  Фрейд З.«Я» и «Оно»… Кн. 1. С. 22.


[Закрыть].

Но в том-то и дело, что Фрейд не покачал головой, а задумался над тем, как можно использовать полученный от Хробака урок в своей практике.

Фрейд – и это совершенно ясно следует из всех его писем того периода – стремился не только хорошо зарабатывать, чтобы содержать семью (и кто посмеет осудить его за это желание?!), но и искренне желал помочь своим пациентам. Это горячее желание и пробудило у него интерес к причинам появления неврозов и уже затем привело к созданию психоанализа. При этом сам Фрейд не раз подчеркивал, что лучшим средством исцеления для большинства его пациентов были бы не сеансы психоанализа, а сексуальное удовлетворение. Но в том-то и дело, что в силу обстоятельств жизни и развившихся у них неврозов такое удовлетворение становилось для них невозможным, даже если появлялся партнер, теоретически способный им это дать.

Среди пациентов Фрейда этого периода широко известен «случай госпожи А.», обратившейся к нему с жалобами на головокружения и ощущение слабости в ногах. Фрейд попробовал лечить эту пациентку той же гидро– и электротерапией и гипнозом, а также попутно внимательно расспрашивал ее о личной жизни и выяснил, что во избежание беременности они с супругом практикуют прерванный половой акт. (Почему-то все считают, что имелась в виду приостановка полового акта до достижения оргазма, но, видимо, речь идет именно о выведении члена из влагалища за несколько секунд до эякуляции. – П. Л.)Продолжая свои расспросы, Фрейд понял, что господин А. также страдает неврозом, причиной которого, по его мнению, являлся именно такой «вредный» способ контрацепции. Фрейд порекомендовал госпоже А. перейти с супругом к «естественным половым отношениям». Спустя несколько месяцев, к февралю 1888 года, она была уже беременна, и ей стало не до головокружений и слабости в коленях.

«Возможно, я частично содействовал появлению этого гражданина», – с легкой иронией писал Фрейд.

Многие биографы поспешили приписать это отношение Фрейда к прерванному коитусу (а заодно и к презервативам) исключительно как его личное и совершенно безосновательное предубеждение против таких методов контрацепции. Дескать, Фрейд сам в первые месяцы брака практиковал прерванный половой акт, это доставляло ему неприятные ощущения – и он, по своему обыкновению, на основе чисто личного опыта сделал общий вывод. Даже если это и так, то последующие исследования подтвердили правоту Фрейда. Согласно современной сексологии, прерванные и пролонгированные половые акты являются третьей по распространенности причиной импотенции и других сексуальных расстройств – они лежат в основе 24,2 % таких заболеваний [87]87
  Общая сексопатология. М., 1977. С. 207.


[Закрыть]. А «применение мужского презерватива, несмотря на увеличение продолжительности акта, лишает некоторых женщин оргазма» [88]88
  Там же. С. 175.


[Закрыть].

От этого признания сексуальной этиологии невроза до психоанализа – дистанция огромного размера, но это, безусловно, шаг в верном направлении. И одновременно это еще одно важное открытие Фрейда, которое осталось незамеченным и неоцененным, и в результате многие пары продолжали (и продолжают до сих пор) практиковать прерванный коитус.

Что же касается Фрейда, то на самом деле трудно сказать, практиковал ли он сам этот способ в первый год своего брака или нет. 16 октября 1887 года, то есть более чем через год после свадьбы, Марта благополучно разрешилась девочкой, которую назвали Матильдой в честь опекавшей молодоженов жены Йозефа Брейера. Фрейд не без гордости рассказывал, как «храбро и мило» вела себя его Марта во время родов, а «когда ей надо было кричать, каждый раз извинялась перед врачом и акушеркой».

* * *

Судя по всему, незадолго до рождения дочери или же вскоре после него в жизни Фрейда произошло еще одно событие чрезвычайной важности: Брейер познакомил его с молодым (он был на два года моложе Фрейда) немецким отоларингологом Вильгельмом Флиссом, прибывшим в Вену для прохождения постдокторантуры. Между двумя врачами, в равной степени недовольными состоянием современной им медицины и ищущими новые идеи, быстро завязались дружеские отношения.

Вскоре Флисс уехал обратно в Берлин, и они стали обмениваться с Фрейдом письмами. По-видимому, Флисс в определенном смысле заменил Фрейду Марту, с которой ему больше не было нужды общаться при помощи писем. Между тем, очевидно, в нем очень глубоко сидела потребность поверять свои чувства и мысли бумаге, оттачивая их по ходу письма, и в этом смысле он крайне нуждался в эпистолярном собеседнике, олицетворявшем самого близкого друга. Кроме того, из-за сидящей внутри Фрейда постоянной неуверенности в себе ему нужен был такой собеседник, который давал бы своеобразную легитимацию его мыслям – то, чего он сам не мог себе дать. Флисс идеально подходил на эту роль, и письма друзей считаются важнейшими документами, показывающими путь, по которому Фрейд шел к рождению теории психоанализа [89]89
  Далее письма Флисса приводятся по изданию: The Complete Letters of Sigmund Freud to Wilhelm Fliess: 1887–1904. Cambridge, 1985.


[Закрыть].

Одновременно с частной практикой Фрейд не оставлял мыслей об академической карьере. Так как в психиатрическую или неврологическую клинику ему попасть не удалось, он соглашается работать на неполную ставку в Институте детских болезней, где очень быстро становится одним из ведущих специалистов по заболеваниям мозга и нервной системы. Он активно публикуется в различных журналах, охотно берется за написание рецензий и статей для энциклопедических справочников, а затем и две монографии, которых было вполне достаточно, чтобы он обрел международное признание.

«Корни будущего Фрейда берут, следовательно, свое начало с 1886 г. Отростки же прежнего Фрейда, занимающегося анатомией мозга, доходят еще до 1893 г., так как он опубликовал в 1891 и 1893 гг. две довольно хорошие монографии о расстройствах речи и о детском параличе. Я познакомился с этими двумя дельными, теперь несколько устаревшими работами. Работа об афазии, посвященная другу, Иосифу Брейеру, написана вдумчиво и представляет значительную ценность. В обеих этих работах ничто еще не предвещает той бури, которая готовилась в нем, когда он их писал» [90]90
  Виттельс Ф.Указ. соч. С. 49.


[Закрыть], – констатирует Фриц Виттельс.

В этих словах есть лишь одна неточность: на самом деле буря в нем уже давно бушевала.

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ
ЖАЛОБЫ И СИМПТОМЫ

Второй раздел И[стории]. Б[олезни]. содержит данные о заболевании, жалобы больного, сведения о проявлении болезни в прошлом (анамнез болезни), условиях жизни, состоянии здоровья родственников, результаты объективного исследования больного по отдельным системам и органам, специальных лабораторных исследованиях, проведенных в первые 1–2 дня с момента поступления и послуживших для установления предварительного диагноза…

Малая медицинская энциклопедия. Т. 4. С. 91

Глава первая
ПСИХОАНАЛИЗ НАЧИНАЕТСЯ

В 1887–1892 годы доктор Зигмунд Фрейд продолжает принимать больных неврастенией или тех, кто считал, что он ею болен. В большинстве своем, как уже говорилось, это были женщины, и по мере роста популярности молодого врача его пациентки становились всё богаче. В 1888 году одной из таких пациенток стала жена банкира Анна фон Либен, которую позже в «Этюдах об истерии» Фрейд назвал Цецилией М.

Вероятно, Фрейд и Брейер познакомились с Анной на одном из устраиваемых ею светских коктейлей, на которые в числе прочих приглашались и модные врачи. Видимо, Анна фон Либен поначалу обратилась за помощью к более опытному и известному Брейеру, но тот (возможно, опасаясь повторения истории с Бертой Паппенгейм) поспешил передать ее Фрейду, оставив за собой роль «старшего», консультирующего партнера. И Брейера можно было понять: госпожа фон Либен требовала к себе врача едва ли не ежедневно, а то и по несколько раз на дню. Словом, налицо была не невралгия, как поначалу предположил Брейер, а самая что ни на есть, с точки зрения Фрейда, типичная истерия со всеми характерными симптомами: «галлюцинации, боли, спазмы, долгие напыщенные речи».

Фрейд лечил Анну фон Либен всё тем же гипнозом (которым он, по общему мнению, владел крайне слабо), электротерапией, гидротерапией, а также, возможно, морфием. Во всяком случае, иначе трудно понять, почему после того как Брейер и Фрейд наотрез отказались выписать ей «лекарство», у Анны начались галлюцинации, во время которых она увидела их обоих повешенными на дереве – это и в самом деле похоже на мстительный бред наркоманки, которой отказали в наркотике. Но главное заключалось в том, что, выслушивая «долгие напыщенные речи» фон Либен, после которых, как и в случае с Паппенгейм, наблюдалось облегчение состояния, Фрейд вновь убедился, что во время такого свободного словоизлияния можно немало узнать об источниках психологических травм пациента. Это, в свою очередь, было чрезвычайно важным шагом вперед в заложении основы будущего метода свободных ассоциаций.

Знакомство и сближение с Анной фон Либен имело для Фрейда и чисто практическую пользу, обладая огромными связями, она открыла начинающему врачу двери во многие богатые дома Вены, а будучи попечительницей благотворительной медицинской организации, поставляла ему всё новых пациентов, визиты которых сама же, по сути, и оплачивала.

Следующей «знаковой пациенткой» стала для Фрейда Эмми фон Н., подлинное имя которой было Фанни Мозер. В момент их встречи в 1889 году ей, как и Анне фон Либен, был 41 год. В 23 года она вышла за бывшего старше ее лет на тридцать богатого предпринимателя, в 26 овдовела и считалась в Вене «самой богатой женщиной Европы». В то же время дети ее покойного мужа от первого брака распускали слухи, что Фанни попросту отравила их отца, и это закрыло перед ней двери многих аристократических домов.

Фанни, как и Берта Паппенгейм, страдала от различных фобий и галлюцинаций: то ей время от времени мерещилось, что по ее руке пробегает огромная мышь; то ей виделись окровавленные головы, плавающие в море; то на нее нападало чудовище с клювом стервятника. Вдобавок у нее наблюдались боли в ногах и в желудке, тик лица и она непроизвольно прищелкивала языком при разговоре. Все эти синдромы наводят на мысль, что у молодой женщины было какое-то психиатрическое заболевание, но вряд ли оно было связано с органическим поражением мозга (Фанни Мозер прожила еще много лет и скончалась в 1925 году), или шизофрения (как раз зрительные галлюцинации встречаются при шизофрении крайне редко). Но сама женщина, анализируя свое состояние, панически боялась безумия и того, что в итоге ее упрячут в сумасшедший дом.

Первый визит Фрейда к Эмми фон Н. официально датируется 1 мая 1889 года, и Лидия Флем предлагает считать эту дату «днем зачатия психоанализа».

Фанни Мозер ожидала врача, лежа на диванчике и положив голову на кожаную подушку (этот диванчик, возможно, и стал прототипом знаменитой кушетки). «Не двигайтесь! Ничего не говорите! Не трогайте меня! Молчите и слушайте, и не нужно задавать вопросы, откуда взялось то или другое!»

Как выяснилось, Фанни была убеждена, что многие ее страхи и галлюцинации были порождены некими негативными впечатлениями детства. Одно это уже доказывает, что идеи о том, что прошлое человека влияет на его психику, даже если не осознается им, к тому времени уже витали в воздухе, и рано или поздно должен был появиться человек, который поднял бы их на щит и стал бы пытаться научно обосновать. Фрейд решил исследовать прошлое Фанни Мозер под гипнозом.

«Я поднял палец перед ее глазами и приказал ей заснуть; она стала клониться назад в состоянии оцепенения и потери рассудка. Я потребовал, чтобы она спала и чтобы наступило улучшение ее состояния… Она слушала меня, закрыв глаза… ее черты разглаживались, и умиротворение пробегало по ее лицу».

В течение семи недель почти ежедневно, а иногда по два раза в день Фрейд посещал Фанни Мозер, давая ей выговориться, всё реже и реже прибегая для этого к гипнозу. Таким образом, на Фанни Мозер он впервые сознательно применил катартический метод Брейера. Нельзя сказать, что он дал впечатляющие результаты. Судя по всему, Мозер продолжала страдать теми же синдромами до конца жизни, и Фрейд лишь скромно констатировал, что состояние этой пациентки после его визитов несколько улучшилось. Но зато теперь, следя за откровениями Мозер, он стал впервые осознавать, что если такой свободный словесный поток пациента записывать, а затем тщательно анализировать (вот и появилось слово «анализ»!), то из этих слов можно извлечь куда больше информации о его психической жизни, чем эти слова несут на первый взгляд.

Анализируя случай Фанни Мозер, Фрейд всё больше и больше склонялся к выводу, что причиной ее состояния являются не психические травмы детства, как она сама считает, а глубокая сексуальная неудовлетворенность, которой она стыдится и которую пытается загнать внутрь. Отсюда до рождения теории психоанализа уже и в самом деле оставался один шаг, хотя Фрейд и проделает его окольным путем. «Я подозреваю, – писал он позже, – что эта женщина страстного темперамента, способная испытывать сильные чувства, вела, вероятно, жестокую борьбу со своими сексуальными потребностями и была истощена психически… стараясь подавить этот инстинкт, самый мощный из всех».

* * *

Так как гипноз был на том этапе одним из основных методов, которые практиковал Фрейд, то он, естественно, следил за всей появляющейся в этой области литературой и стремился совершенствоваться в искусстве гипнотизера.

В 1888 году Фрейд обращает внимание на многочисленные работы в этой области профессора медицины из Нанси Ипполита Бернгейма, по праву считающегося одним из основоположников психотерапии. Бернгейм верил, что с помощью гипноза или даже путем внушения без гипноза можно снять многие болезненные симптомы, и в 1888 году Фрейд перевел его книгу «О внушении и его применении в терапии». Правда, вскоре после окончания работы над переводом он написал Флиссу, что книга не произвела на него особого впечатления и многие идеи Бернгейма кажутся ему сомнительными.

Тем не менее в июле 1889 года он решает (благо средства ему это уже позволяли) отправиться в Нанси, чтобы лично познакомиться с Бернгеймом и стажироваться у него. О двух или трех неделях, проведенных в Нанси, Фрейд потом вспоминал не раз.

«Бернгейм нам показал тогда, что лица, приведенные им в сомнамбулическое состояние, в котором они, по его приказанию, испытывали различные переживания, утрачивали память о пережитом в этом состоянии только на первый взгляд… Когда он их спрашивал относительно пережитого в сомнамбулическом состоянии, то они действительно сначала утверждали, что ничего не знают, но когда он не успокаивался, настаивал на своем, уверял их, что они все же знают, то забытые воспоминания всякий раз воскресали снова» [91]91
  Фрейд З.Очерки… С. 21.


[Закрыть].

Эти эксперименты подтвердили прежние догадки Фрейда и окончательно утвердили его в мысли, что, для того чтобы избавить человека от невроза, нужно докопаться до его истинной причины, заставить вспомнить, с чего всё началось. Но проблема как раз и заключалась в том, что когда человеку задается такой вопрос и он начинает обдумывать ответ на него, то ответ этот, каким бы логичным и искренним ни казался, на самом деле не только не содержит в себе правды, но и, наоборот, скрывает ее, уводит от нее в сторону. Человек не желает знать о себе правды, сопротивляется ей, прячет ее от себя – и этот внутренний конфликт в итоге и приводит к неврозу и порожденным им болезненным симптомам.

Таким образом, несмотря на очень короткое время пребывания у Бернгейма, Фрейд покидал Нанси, обогащенный новыми идеями, которые еще предстояло проверить. На этом основании Виттельс совершенно справедливо включает Бернгейма в число тех, кто стоял у колыбели психоанализа.

И вот тут возникает весьма щепетильный вопрос о том, чем же был психоанализ как метод лечения неврозов в исполнении самого Фрейда? Как известно, Фрейд упорно настаивал на том, что сеансы психоанализа не имеют никакого отношения к гипнозу, и упрекал врачей, использующих гипноз, в том, что они не достигают цели.

«Я заметил, что этот метод (психоаналитического лечения. – П. Л.)часто смешивают с гипнотическим внушением, заметил это потому, что сравнительно часто мои коллеги, у которых я обычно не пользуюсь особым доверием, посылают ко мне больных, разумеется, случайных больных, с просьбой их гипнотизировать, – отмечал Фрейд в докладе „Методика и техника психоанализа“. – Но уже около восьми лет я не прибегаю к гипнозу в целях терапии (исключая отдельные опыты) и обыкновенно возвращаю обратно присланных, дав совет тем, кто рассчитывает на гипноз, чтобы они сами его применяли. В действительности между суггестивной и психоаналитической техникой существует самая большая противоположность, та противоположность, которую великий Леонардо да Винчи выразил в формулах per via di pore и per via di levare. Живопись, говорит Леонардо, работает per via di pore (путем наложения, создания); она накладывает мазки красок там, где их раньше не было, на бесцветное полотно; скульптура, напротив, действует per via di levare (путем отнятия, высвобождения), она столько отнимает у камня, насколько он скрывает находящуюся в нем статую. Точно так же, м. г., суггестивная техника старается действовать via di pore, не задумываясь над происхождением, силой и значением симптомов болезни, а накладывая еще что-то, а именно внушение, ожидая, что оно окажется достаточно сильным, чтобы помешать проявлению патогенной идеи. Аналитическая терапия, напротив, не старается ничего накладывать, не вводить ничего нового, а отнимает, устраняет, и для этой цели она задумывается над происхождением болезненных симптомов и психической связью патогенной идеи, устранение которой составляет ее цель… Я так давно оставил технику внушения, а вместе с ней и гипноз, потому что отчаялся сделать внушение настолько сильным и стойким, как это необходимо для окончательного лечения» [92]92
  Фрейд З.Психоаналитические этюды. Минск, 1991. С. 50–51.


[Закрыть].

Однако ряд ведущих психотерапевтов XX века были убеждены, что в этих словах Фрейд явно лукавил. «Опираясь на работы Фрейда, относящиеся к 1886–92 гг., то есть к периоду его возвращения из Парижа и до появления „Предварительного сообщения“, охватывающего пять важнейших лет в развитии его учения, Нассиф прослеживает пройденный Фрейдом путь и остроумно замечает: если Фрейд и отказался от внушения, он никогда не отказывался от гипноза, – писал известный французский терапевт, один из создателей „гипноанализа“ Леон Шерток. – Поскольку гипноз в его время рассматривался как злоупотребление властью, заявление Фрейда о том, что он прекращает заниматься гипнозом, было просто уловкой с его стороны. В действительности же… вся, по выражению Нассифа, „декорация“ психоаналитического сеанса – кушетка, положение лежа и т. п. – ведет свое начало от гипноза. Язык психоанализа неотделим от этой „декорации“, он не может существовать без своего рода естественного обмена, в котором предметами обмена служат взгляд и голос… В „декоративно-сценической“ стороне психоанализа всегда присутствует элемент гипноза, гипноз всегда лежит в основе сеанса психоанализа, и сама теория психоанализа никогда бы не появилась на свет, если бы Фрейд не занимался гипнозом» [93]93
  Шерток Л.Непознанное в психике человека. М., 1982. С. 198–199.


[Закрыть].