Текст книги "Милый старый Петербург"

Автор книги: Петр Пискарев

Соавторы: Людвиг Урлаб
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Общий надзор за соблюдением правил перевозок на водном транспорте был возложен на речную полицию. Она же при всех несчастных случаях на воде должна была оказывать помощь пострадавшим.

Извозчик. Таксомоторы

Большое место в транспорте города занимал частный извозный промысел. Извозчик на улице Петербурга – фигура заметная, пожалуй, важная, если принять во внимание ограниченность транспорта в городе до появления трамвая. Как ни странно, но этот вид транспорта можно назвать «скоростным», если сравнить с таким видом транспорта, как конка, которая передвигалась очень медленно.

Стоянки извозчиков были разбросаны по всему городу и особенно у вокзалов, театров и прочих государственных и общественных зданий. Летом извозчик обслуживал пассажиров пролеткой, зимой – санями.

Пролетка была двухместная, на рессорах, на резиновом ходу, с кожаным верхом^[197]197
  «Щегольские одноконные колясочки „на резине“» появились в начале 1890-х гг. (Зарубин. С. 16). В 1892 г. вышло «Обязательное постановление о введении в С.-Петербурге извозчичьих экипажей с верхом» (Петербургская газета. 1892. 15 октября).


[Закрыть] для укрытия при надобности пассажира от дождя, и кожаным фартуком, закрывавшим ноги пассажира выше колен. У задней стенки пролетки, где был номерной знак^[198]198
  В 1825 г. вышло распоряжение полиции, которое обязывало извозчиков пришивать свой номер к кафтану и писать его белыми цифрами на спинках дрожек (Смесь // Северная пчела. 1825. 1 августа).


[Закрыть], внизу проходила ось задних колес. Мальчишки удобно устраивались на этой оси «зайцем», пользуясь этим транспортом. Это было тем более удобно, что извозчик не видел бесплатного пассажира, так как его закрывал кожаный верх и тогда, когда он был сложен, и особенно когда был поднят во время дождя. Таким же удобством мальчишки пользовались и на задней оси карет. Извозчик занимал переднюю часть пролетки на козлах.

Пролетка была обита темно-синим сукном. Из того же материала и того же цвета была и одежда извозчика, состоявшая из длинного до пят кафтана, со сборками на поясе. Такая длина кафтана способствовала согреванию ног, в чем так нуждался извозчик, принимая во внимание неподвижное, сидячее положение в течение долгих часов работы. А в таком положении ноги мерзнут в первую очередь, особенно, конечно, зимой, да еще в ночное время. Вот почему кафтан был не только длинный, но и имел широкий запах, что еще больше защищало извозчика от проникновения холодного воздуха. Головной убор в летнее время имел вид низкого широкого цилиндра. Несмотря на периодический осмотр транспорта городскими властями, состояние пролеток и одежды извозчиков зачастую оставляли желать много лучшего, все зависело от достатка и желания хозяина промысла.

В зимнее время извозчики пользовались двухместными санями, сиденья которых ничем не ограждались. Для отепления ног внутри саней было положено сено. Ноги седока выше колен прикрывались полстью^[199]199
  Полсть – полость.


[Закрыть] – либо суконной, либо, у более состоятельных, меховой. Зимняя одежда извозчика по внешности ничем не отличалась от летней. Она была лишь значительно утеплена. На ногах были валенки. Однако головной убор был другой. Он состоял из круглой меховой шапки, с синим суконным верхом^[200]200
  Для многих мемуаристов извозчик навсегда остался колоритным уличным персонажем.
  «Извозчики – петербургские „ваньки“, неотъемлемая принадлежность улицы, носили всегдашний, традиционный, спокон века присвоенный им мужичий синий армяк до пят и клеенчатую шляпу – приплюснутый низкий цилиндр с раструбом и загнутыми полями (непременно с медной пряжкой впереди), а зимой – меховую шапку с квадратным суконным, а то и бархатным верхом. И какие у них были узорчатые и разноцветные пояса! Сидя на облучке своих саней или дрожек, они поджидали седока и приглашали прохожих: „Поедем, барин!“ или „Резвая лошадка – прокачу!“» (Добужинский. С. 13).
  «У извозчиков поплоше все было точно такое, как у лихачей: и пуговицы, и кафтаны, и кушаки, и твердые шляпы с загибами (как на соуснике или салатнике). Только шляпы были без ворса и старые, сплющенные, потемневшие дочерна под дождем; и пуговиц подмышкою не хватало, висели только нитки от петель, с мясом оторванные куски; и кафтаны были сплошь в немилосердных заплатах, чиненные у пояса, штопанные разными нитками, то суровыми, то цветными, и кушаки были, хотя и с пупырышками, только „гвоздички“ эти были кой-где отковыряны и кушак сидел криво, был стянут наскоро косым жгутом» (Горный. С. 78–79).
  «Но что это были за извозчики, или „ваньки“, как их тогда называли! Лошади – одры (одр – тележный кузов. – А. К.), а экипажи, неудобнее которых и не представишь себе. Это были дрожки со стоячими рессорами. Сиденья на них были так узки, что два человека, несколько склонные к тучности, могли уместить на них лишь половину своих тел, а вторые половины висели в воздухе. Трясли „ваньки“ на булыжных мостовых отчаянно, а рессоры их дрожек постоянно ломались и обычно были перевязаны веревками» (Оболенский. С. 11).
  «Извозчичьим кварталом» в городе была «Лиговка с частью Обводного канала и примыкающими улицами» (Животов Н. Н. Петербургские профили: На извозчичьих козлах. Шесть дней в роли извозчика. СПб., 1894. Вып. 1. С. 26).
  Как пишет Светлов, у извозчиков были ругательные прозвища: гужеед и желтоглазый (Светлов. С. 38). У «ванек», легковых извозчиков, «исконными врагами были ломовые извозчики, никогда никому не уступавшие дороги („ванек“ они презрительно обзывали „гужееды“, „гужом подавился!“» (Добужинский. С. 13). Гуж – кожаная петля для крепления конца дуги к оглобле. В 1775 г. вышел указ, предписывающий «извозчикам обязательно красить экипажи в желтый цвет, от которого название „желтоглазого“ сохранил петербургский „Ванька“ до сих пор» (Божерянов И. Н. «Невский проспект»: Культурно-исторический очерк двухвековой жизни С.-Петербурга. [СПб., 1903]. Т. 2. С. 247).
  «В Петербурге было, помнится, до двадцати тысяч извозчиков. Летним экипажем была извозчичья пролетка, довольно неуклюжей конструкции, о четырех колесах. Кучер сидел на облучке с железным передком. На пассажирских сиденьях лежали волосяные полумягкие подушечки, обитые темно-синей материей. Сиденье было рассчитано на двоих, но было просторным, так что, потеснившись, помещался и третий. Внизу сиденья был кожаный фартук, прикрывавший седокам ноги в случае дождя. С этой же целью верх из черной кожи был откидной и складывался на шарнирах гармошкой; поднятый, он образовывал нечто вроде кибитки. Экипаж был окрашен в черный цвет.
  Зимой ездили на маленьких санках на железных полозьях, с железным передком и задком. Санки были довольно элегантными, но узкими: два полных человека чувствовали себя на сиденье тесно и должны были поддерживать друг друга за талию, чтобы не вылететь на крутом повороте. Полумягкое сиденье было обито темно-синим материалом. Сани были окрашены в черный или в темно-коричневый цвет. Ноги пассажиров укрывала „полость“ темно-синего сукна, подбитая овчиной или даже медвежьим мехом. Полость пристегивалась кожаными петлями к особым головкам на заднем обрезе сиденья.
  Возницы носили установленную форму. Летом – суконный темно-синий казакин (полукафтан. – А. К.) с подборами сзади, с открытой грудью, без ворота. Застегивался он на маленькие круглые черные пуговички. На голове извозчики носили довольно дурацкую черную шляпу, типа низкого квакерского цилиндра, в каком обычно изображали Джона Буля. Этакие шляпы носили шикарные русские ямщики пушкинской эпохи; они попадаются на лубочных картинках того времени. На ногах – русские сапоги. Пояса извозчики носили разноцветные, по большей части яркие. Они были похожи на современные шарфы, только длинные, и завязывались так, что их концы не свисали, а завертывались несколько раз на пояс. В разрезе казакина была видна русская рубаха любого цвета. Зимой извозчики носили такую же поддевку, но ватную, длинную, теплую. На голове – шапку, суконную или бобриковую, похожую на митру протопопа. На ногах – русские сапоги или валенки. Яркие желтые кожаные или деревенские шерстяные рукавицы и кнут засовывались спереди за пояс. <…>
  Если мимо стоящих извозчиков шел прилично одетый человек, они наперебой начинали предлагать свои услуги. Довезя седока до места назначения, извозчик всегда просил на чай. Если седок ехал с дамой, то обычно не торговался: было не принято. Извозчики этим пользовались и при расчете заламывали цену. Шикарная публика вообще ездила без торгу. <…>
  По большей части извозчики работали от хозяина, который давал жилье и одежду, лошадь, упряжь и экипажи. Извозчик обязан был в день выездить определенную обусловленную сумму. Если его дневная выручка была меньше этой суммы, он докладывал из собственного кармана; если же выручка превышала ее, разница шла в пользу извозчика. Были и те, кто ездил от себя. По большей части, это были крестьяне петербургской округи, работавшие только зимой на отхожем промысле. Реже попадались самостоятельные хозяева лошади и экипажа из других губерний, осевшие в городе на постоянное жительство; это обычно были зажиточные, солидные мужики, выбившиеся впоследствии в хозяева.
  У своих излюбленных мест стоянок извозчики собирались кучками, курили, зимой грелись, притоптывая и прихлопывая. Зимой в обычае было на перекрестках разводить костры. Для этого использовали специальные цилиндрические металлические решетки на ножках, с решетчатым дном. Около этих костров собиралась публика: извозчики, постовой городовой, дежурный дворник. <…>
  Много извозчиков собиралось у театров в часы разъезда, у вокзалов, у Гостиного двора.
  По всему городу были разбросаны водопойни: небольшие павильоны, вдоль стен которых были устроены каменные, деревянные или железные корыта. Вода лилась из железной трубы, вделанной в стену, которая, изгибаясь, заканчивалась над корытом. В водопойне непременно был сторож, который открывал ее изнутри и брал за водопой копейку. Часто в водопойне размешалась и общественная уборная.
  Извозчиков обслуживали извозчичьи трактиры, чайные и дворы. Извозчик ставил лошадь на двор под присмотр, а сам отправлялся в трактир обедать или пить чай, пока его лошадь жевала сено или овес. Трактиры эти были открыты всю ночь. Иногда компании кутящей молодежи после закрытия ресторанов отправлялась, для оригинальности, заканчивать кутеж в трактир. Так как выбор блюд в таком низкопробном заведении не мог удовлетворить их изысканный вкус, то обычно заказывали водку и яичницу-глазунью – яйца везде одинаковы.
  Извозчиков презрительно называли „Ваньками“, „гужеедами“, „желтоглазами“.
  Рассказывали, что некоторые извозчики не прочь были обобрать пьяненьких седоков, а другие будто бы даже входили в состав разбойничьих шаек и завозили пассажиров в глухие места, где сообщники грабили и даже убивали.
  Извозчик был очень характерен для Петербурга. Зима, вечер, фонарь, снег; у фонаря унылая кляча, накрытая драной попоной, с торбой на морде, жует, опустив голову. На облучке дремлет, согнувшись и засунув рукав в рукав, бородатый извозчик. Его заносит снегом, лошадь вздрагивает от холода, переступает с ноги на ногу, и идет медленное время в ожидании пассажира» (Григорьев. С. 135–138).


[Закрыть].

Работа извозчиков зимой требовала большой выносливости в морозные дни и, в особенности, в морозные ночи. В то время для людей, занятых на наружных работах, в морозную погоду на улицах и площадях разводили костры. Тут грелись дворники, городовые, посыльные, мальчики на побегушках и другие. Тут же грелись и извозчики.

Несмотря на введенную таксу для извозчиков^[201]201
  Легковые извозчики упорно препятствовали установлению твердой цены за проезд. В 1840-х гг. газета возмущалась: «Когда-нибудь мы будем иметь в Петербурге таксу на легковых извозчиков. Теперь извозчики немилосердно пользуются благоприятными для них обстоятельствами» (Смесь // Северная пчела. 1844. 8 ноября). И только в 1898 г. ввели таксу для одноконных извозчичьих экипажей: днем за полчаса – 35 копеек, за час – 60 копеек; ночью, соответственно – 50 и 90 копеек. «Таблица таксы должна быть повешена на задней части козел текстом к седоку» (Алфавитный сборник. С. 292).
  В 1902 г. путеводитель по городу в разделе «Сведения для приезжающих» сообщал: «Для извозчиков в Петербурге существует такса. При найме пролеток нет надобности торговаться, так как самый короткий конец от вокзала стоит 35 коп., т. е. 20 коп. за четверть часа езды и 15 коп. – за ожидание на вокзале поезда. Далее, если время проезда пройдет 20, 25 или 30 минут, то плата увеличивается. За каждые 5 мин. 5 коп» (С. Петербург. Иллюстрированный путеводитель. СПб., [1902]. С. 7).
  «В последние годы перед первой империалистической войной извозчикам вводили таксометры для измерения расстояния. Таксометр укреплялся у извозчичьего сиденья, на нем красовался красный флажок. Однако это нововведение не привилось» (Засосов, Пызин. С. 49–50).


[Закрыть], почти никто этой таксой не пользовался. Это была такса по времени пробега, но скорость по расстоянию предусмотрена не была. Скорость всецело зависела от произвола извозчика. Таким образом, эта такса не достигала цели или достигала ее не в полной мере. Плата за проезд устанавливалась по соглашению. Извозчик назначал плату произвольно, в зависимости от обстоятельств. Это приводило к необходимости торговаться с извозчиками. Иной столько заломит, что человек только удивленно посмотрит на него и молча пойдет искать другого извозчика. Тогда извозчик, боясь потерять седока, едет тихо за ним и постепенно снижает цену. Седок, видя податливость извозчика, назначает ему свою цену и, если найдет возможным, постепенно снижает ее. Придя к соглашению в цене, седок занимает свое место. Пока не было трамвая, извозчиков в городе было много и их услугами пользовались широко. Так, в 1908 г. Городская управа выдала 15 590 номерных знаков для пролеток и 17 031 – для саней. С введением же трамвая и появлением на улицах города таксомоторов положение резко изменилось, извозный промысел пошел на убыль, так как извозчик перестал быть скоростным транспортом, как это было во времена конки.

Незадолго до Первой мировой войны начал развиваться автотранспорт, появились таксомоторы, грузовики, автобусы.

Таксомоторы были двух классов, отличавшиеся окраской и внутренней отделкой. Таксомоторы первого класса были белые, отделанные внутри красным бархатом; второго класса – синие, с кожаными сиденьями. Стоянки были у официальных учреждений, ресторанов, гостиниц и вообще в людных местах^[202]202
  Первые таксомоторы появились в городе в 1902 г. (Раевский. С. 52).
  «В 10-х годах появились автотакси частных владельцев. Машины были заграничные, разных фирм и фасонов. На них были счетчики, но чаще их нанимали из расчета примерно 5 рублей в час. Стоянка была на Невском, около Гостиного двора. Шоферы этих такси выглядели людьми особого типа: одеты по заграничному – каскетка, английское пальто, краги. Держались они с большим достоинством, ведь это были все хорошие механики, машины были несовершенной конструкции и часто портились, их надо было на ходу ремонтировать. Многие относились к таксомоторам с недоверием и предпочитали пользоваться извозчиками – надежнее и дешевле» (Засосов. Пызин. С. 53).


[Закрыть].

Предприимчивые содержатели ломовых конных дворов постепенно стали переходить на грузовой автотранспорт, который к началу Первой мировой войны получил довольно широкое распространение. Автобусы постепенно заменяли омнибус.

Необходимо еще отметить связь извозчиков с содержателями гостиниц и меблированных комнат. Речь идет об извозчиках, постоянная стоянка которых находилась у вокзалов. Это как бы привилегированная каста извозчиков, которая, захватив выгодную стоянку у вокзала, других извозчиков к этой стоянке не допускала. Так вот, такие извозчики, присмотрев седока, который по всем признакам впервые приехал в столичный город из провинции, предлагали доставить его в такую гостиницу или в такие меблированные комнаты, где все будет очень хорошо и все будет очень дешево. Соблазненный провинциал, доверчиво слушая извозчика, вверял ему свою судьбу в незнакомом городе и покорно занимал в пролетке место седока. Извозчик же, доставивший постояльца к месту его пристанища, получал от хозяина гостиницы или меблированных комнат вознаграждение. Извозчики народ наблюдательный. Они хорошо разбирались в людях, метко определяли в каждом приезжем его положение, его вкусы и потребности, знали, что предложить, куда везти – одним словом, в этом деле набили руку.

У вокзалов дежурили еще дилижансы – большие кареты общего пользования. Дилижансы высылались большими гостиницами к вокзалам в часы прибытия дальних поездов.

Легковым извозным промыслом занимались как извозопромышленники, имевшие конные дворы и нанимавшие извозчиков, так и извозчики-одиночки из среды местных крестьян, которых называли «гастролерами». Извозчики, работавшие у предпринимателя по найму, обязаны были ежедневно сдавать определенную сумму хозяину. Остаток от выручки был заработком извозчика. Выезды извозчиков, работавших по найму, отличались от выездов извозчиков-одиночек. Первые выглядели более подтянутыми и аккуратными, начиная с одежды извозчика, кончая упряжью и экипажем. Да и лошадь была более упитанная.

Можно еще упомянуть, что были случаи, когда извозчики становились жертвой недобросовестных седоков. Такие жулики, оставляя извозчика на улице ждать плату за проезд, уходили якобы к себе на квартиру за деньгами, а сами, пользуясь проходными дворами, исчезали. Были случаи и обратного характера, когда жертвой обмана становились седоки. Пользуясь темнотой, где-нибудь на окраине города извозчики не давали сдачи и, хлестнув лошадь кнутом, быстро покидали обманутого седока. Жертвой извозчиков становились и пьяные седоки, которые, убаюканные качкой пролетки, засыпали крепким сном, а извозчик, пользуясь этим обстоятельством, обирал свою жертву. Такое явление не носило, конечно, массового характера, но, хотя и нечасто, такие случаи бывали.

Кареты. Ландо

Кроме услуг извозчиков, более состоятельные люди пользовались в отдельных случаях каретами и ландо. К таким отдельным случаям, в первую очередь, надо отнести свадьбы и похороны.

При свадьбе одна карета предназначалась для молодых после венчания, а остальные – для шаферов и гостей. На свадьбу же жених, в сопровождении шафера, приезжал отдельно от невесты и ожидал ее прибытия в церковь. Карета для свадебных процессий, помимо торжественности, была удобным видом транспорта, – она была закрыта и достаточно вместительна – до четырех мест. На свадебных процессиях в летнее время пользовались и ландо. Ландо – открытый экипаж с подъемным верхом, которым пользовались в дождливую погоду^[203]203
  Ландо – четырехместная раскидная коляска с открывающимся верхом. В 1831 г. в Петербурге появились фаэтоны – «крытые, легкие, в одну лошадь экипажи», с откидным верхом, на рессорах. Таксы при найме экипажа не было (О фаэтонах // Северная пчела. 1832. 30 июня).


[Закрыть].

На похоронных процессиях каретами пользовались престарелые люди, провожавшие покойника на кладбище. Для пышности похорон богатые люди нанимали побольше карет, хотя зачастую многие кареты шли пустыми.

Извозным промыслом, сдавая кареты внаем, занимались многие извозопромышленники, из чего видно, что и этот вид транспорта имел широкое применение и был доходным делом для предпринимателей.

Собственные выезды

Многие богатые люди имели собственные выезды. Выезды эти были очень разнообразны, начиная с дрожек, кончая парадными каретами. Различна была и упряжь этих выездов – русская и английская.

В русской упряжи кучер был одет в традиционный русский кафтан, со сборками на поясе, темно-зеленого цвета, в отличие от темно-синего у извозчиков. Головной убор был такой же, как у извозчиков, но, конечно, высокого качества. Руки кучера были в белых перчатках. Кафтан был подпоясан нарядным кушаком с цветным рисунком. Иногда к этому кушаку, при открытом транспорте (коляске), на спине кучера помещались часы в кожаном футляре, чтобы седок мог следить за временем. Коляски были отделаны также темно-зеленым сукном или кожей того же цвета. Для нарядности упряжь была отделана медными бляхами, которые были начищены до предельного блеска. Зимний наряд кучера отличался от летнего только головным убором, состоявшим либо из круглой меховой шапки, либо из бархатной шапки четырехугольной формы различных цветов, отделанных по ранту крученым золотым шнуром с петлями по углам. Нередко в зимнее время лошадь покрывалась сеткой от дуги до передка саней, во избежание попадания комков снега из-под копыт лошади на кучера и седока. Сани имели богатую медвежью полсть, покрывавшую ноги седока, а в ногах – меховой мешок.

Английская упряжь отличалась от русской отсутствием дуги и одеждой кучера. Кучер был одет в ливрею с блестящими медными пуговицами, начищенными, конечно, до блеска. Головной убор состоял из высокого цилиндра, с цветной кокардой с левой стороны возле полей. Отличительной чертой английского выезда был длинный хлыст, который вставлялся в специальную стойку на козлах, с правой стороны от кучера. Хлыст этот почти никогда не был в употреблении, разве за редким исключением. Он служил более для пополнения комплекта английского выезда^[204]204
  Ср.: «Много было в столице и собственных выездов. Их имели аристократы, крупные чиновники, банкиры, фабриканты, купцы. Экипажи у собственников были самые разнообразные: кареты, коляски одноконные и пароконные, фаэтоны в английской упряжке с грумом (слугой. – А. К.) в цилиндре (вместо кучера), с высоким стоящим хлыстом, „эгоистки“ (двухколесный открытый экипаж. – А. К.) на высоких колесах, мальпосты (буквально: почтовая карета. – А. К.) на двух высоких колесах, шарабаны (четырех или двухколесный открытый экипаж. – А. К.) на одного или двух седоков без кучера; большое разнообразие было и в санях – одноконные, пароконные с запряжкой, с дугой и в дышле. На лошадях сетки, чтобы на седоков не летели комья снега с лошадиных копыт. Мы застали еще кареты и пароконные сани с запятками: с площадкой сзади, на которой стоял лакей. Обыкновенно же лакей сидел рядом с кучером на козлах. Некоторые кареты и ландо имели на дверцах золотые гербы или короны, свидетельствующие о том, что выезд принадлежит „сиятельному“ лицу.
  Собственники гордились своими выездами – это был показатель их богатства, значит, и положения в свете. Купцы, фабриканты и прочие буржуи ездили без лакеев» (Засосов, Пызин. С. 51–52).
  «Богатые люди держали собственные выезды, соперничая друг с другом в элегантности экипажей и в цене лошадей. Дверцы карет и задки таких экипажей украшали серебряные монограммы владельца с короной. Собственные экипажи были самого разнообразного характера: одни владельцы держали русский выезд, другие – европейский. Все экипажи были заграничного типа, за исключением троечных саней, строенных по-русски, с боковыми приводиками и низким сиденьем, накрытым свисающим сзади ковром.
  Бывало, что кучеров одевали под ямщиков: они носили яркую рубаху, казакин до колен, обшитый галуном, плисовые шаровары и маленькие оборчатые русские сапожки с подковками. Но чаще кучер был одет в солидную поддевку с огромными сборами; на широком кушаке сзади были укреплены часы: когда барин ехал, он мог следить за временем, глядя прямо перед собою чуть выше кучерского зада. На голове у кучеров были особого рода шапки: круглый околыш, а на нем четырехугольная тулья. Кучера были здоровые, толстые, откормленные на барских хлебах; густые бороды, невероятные зады и медная глотка для зычного окрика на улице – „Эй, берегись!“ Такая туша сидела на облучке монументом; особый кучерский шик заключался в том, чтобы во время езды править неподвижно и сразу остановить лошадей, удержав их железными лапищами. Особенно чудовищные кучера были у купцов.
  Кони для русских выездов выбирались потяжелее, чтобы вид был солидный. Их гривы и хвосты не подстригались, но расчесывались. В моде были также рысаки и иноходцы.
  При европейском выезде в хрупкий экипаж, элегантный, изящных линий, впрягались английских кровей лошади, грива и хвост которых были стрижены по-английски. Лошади тянули экипаж хомутом с постромками, без оглобель и дуги. Иногда пара запрягалась цугом. Кучера этих выездов были бритые или с бакенбардами. Одеты они были как лакеи: ботинки с гамашами, застегивающимися сбоку на круглые пуговицы, цветная ливрея обшита позументом. На голове они носили цветные или черные цилиндры с эгреткой (с торчащими вверх перьями. – А. К.). Вместо русского кнута им полагался длинный рейтерпейч (европейский хлыст. – А. К.). Надо отметить, что, имея по-европейски одетую и вышколенную прислугу, аристократия предпочитала русских кучеров. Даже в царском выезде, при ливрейных лакеях на запятках, кучер все-таки был одет по-русски» (Григорьев. С. 139).


[Закрыть].

Выезды титулованных особ и царской фамилии

На дверцах карет собственных выездов, независимо от стиля упряжи, у титулованных особ был герб тонкой художественной работы. У этих же лиц на запятках карет, на специальной подножке, стоял лакей в парадной ливрее. На всех видах собственного транспорта, на передней его части, обязательно были фонари. Форма их была квадратная. На задней внутренней стенке фонаря имелся рефлектор. Освещение было свечное, впоследствии – электрическое.

Выезд царской фамилии отличался от всех прочих выездов титулованных особ следующими признаками. На запятках стояли два лейб-гусара. У вдовствующей императрицы их форма имела синий цвет, у царствующей фамилии – красный. Фонари были увенчаны коронкой^[205]205
  Ср.: «Придворные кареты отличались золотыми коронами на фонарях, а кучер, одетый по-русскому, всегда был украшен медалью <…>. На придворных экипажах с английской упряжью красовались кучера и камер-лакеи в треуголках и алых ливреях с золотым позументом, украшенным черными орлами, с пелеринкой и с белым пуховым воротником. В дождь ливреи были из белой блестящей клеенки, что было очень элегантно. <…> Были очень красивые сетки на лошадях (обыкновенно синие, редко красные), предохранявшие седока от снежной ископыти и комьев грязи. У саней же бывали пухлые медвежьи полости (покрывала для ног) с кистями, которые волочились по снегу. Существовали еще запятки – у парадных саней и у карет сзади стоял, держась за особые петли, рослый лакей в ливрее и цилиндре с кокардой сбоку его. У иных был огромный медвежий воротник – пелерина» (Добужинский. С. 11–12).
  «Особой пышностью отличались дворцовые и посольские выезды. Самым парадным дворцовым выездом было ландо „адамон“ с запряжкой шестеркой белых лошадей цугом по две. Кучера не было, а на каждой левой лошади сидел форейтор, одетый под жокея. Так выезжала обыкновенно царица с детьми. В дворцовом Конюшенном ведомстве было много всевозможных экипажей, особенно карет, в которых ездили и зимой. Экипажи эти ничем особенно не отличались, разве только добротностью, а иногда и старомодностью. Дворцовыми выездами пользовались кроме членов царской фамилии приближенные им лица, министры и высшие чиновники Дворцового ведомства. <…> Посольские выезды – пароконные, в дышле, на дверцах карет или ландо герб своего государства; козлы накрыты особой накидкой, расшитой золотым позументом. На козлах сидели кучер и лакей в ливреях с позументом и в треугольных шляпах, надетых наискосок» (Засосов, Пызин. С. 52).


[Закрыть].

Однако после 1905 года такие царские выезды стали редки. Николай II, редко появляясь в Петербурге, старался как можно скорее прошмыгнуть через город на своем роллс-ройсе.

Развлекательный транспорт

Лихачи. Тройки.

Перевоз в креслах по льду Невы

Кроме всех видов упомянутого транспорта, был еще транспорт, носивший развлекательный характер. Сюда можно отнести: лихачей, тройки и даже перевоз по льду Невы на креслах.

Лихачи – те же извозчики. Однако внешний вид выезда резко отличался от обыкновенного извозчика. Он отличался и по безукоризненному состоянию экипажа и упряжи, по наряду кучера, по упитанности и резвости лошадей. У некоторых были даже дутые шины, а на концах оглоблей горели электрические фонарики. По своему внешнему виду лихач во многом напоминал собственные выезды и даже номерной знак, который должен был прибиваться на задней спинке экипажа, прибивался так, чтобы его было как можно меньше видно. Этим обстоятельством пользовались некоторые лица, чтобы вводить в заблуждение людей по поводу своего положения в обществе и своего материального состояния. Одним словом, как говорится, пускали пыль в глаза. Стоянки лихачей были большей частью у богатых ресторанов и больших гостиниц и в других людных местах центра города. Не приходится и говорить о том, что плата за проезд на лихаче была много выше, чем плата за проезд на извозчике. Лихачами пользовались только в пределах города^[206]206
  Ср.: «На поворотах Невского, – к Михайловской, к Конюшенной, – сидели бочком на облучке лихачи. Они смотрели поверх простых прохожих, презирали их. Белые рукавицы были у них засунуты за пояс; сам пояс был кожаный с чеканными, похожими на фигурные пуговицы, пупырышками. Иногда пояс был широкий, матерчатый, нестерпимо синего цвета: должно быть, только что купленный. Там, где кафтан застегивался, справа, почти подмышкой, были видны совсем круглые, как шарики, серебристые пуговицы – пять или шесть подряд. Летом шляпа была синяя с загибами справа и слева, с твердым, замысловатым верхом и с пряжкой впереди. Особая, неповторимая кучерская шляпа питерского извозчика. Зимою меховая, круглая шапка была с синим верхом, лихая. Меньше трех рублей в конец нельзя было взять. Да и стояли они, ведь, у „Медведя“ (ресторан на Б. Конюшенной. – А. К.) и пред Михайловской („Европейской“. – А. К.) гостиницей, сажали гусарских седоков и дам в голубых ротондах (длинная накидка без рукавов. – А. К.) с огромным, белым мехом, – ездили в Новую Деревню, на Острова, на Стрелку (Елагина острова. – А. К.), по широким торцам Каменноостровского, туда, мимо скверов, мимо кругленьких башен нового буддийского храма, к Крестовскому, к Ольгину острову (около Петергофа. – А. К.), на дачи» (Горный. С. 78).
  «Аристократической группой среди извозчиков были „лихачи“. Одеты они были с кучерским шиком, в упряжках – кровные рысаки. Летом они ездили на дутых (пневматических) резиновых шинах – „Ваш сиясь! На дутых прокачу!“; зимой – на санках с острыми полозьями. Лихачи перебирали пассажиров. Если им казалось, что седок недостаточно солиден, то они заламывали такую цену за конец, что пассажир отскакивал как ошпаренный. Многие из лихачей ездили только со своими седоками из золотой молодежи и отказывались везти незнакомых пассажиров» (Григорьев. С. 136).
  «Были в столице лихачи – извозчики высшей категории. У лихача лошадь и экипаж были лучше, сам он был виднее и богаче. Лихач был похож не на извозчика, а скорее на собственный выезд. Лихачи выжидали выгодного случая прокатить офицера с дамой, отвезти домой пьяного купчика, быстро умчать какого-либо вора или авантюриста, драли они безбожно, но мчали действительно лихо. Нанимали их люди, сорившие деньгами, и те, которые хотели пустить пыль в глаза. Стоянок их было немного – на Невском, на углу Троицкой (ныне ул. Рубинштейна. – А. К.), около Городской думы, на Исаакиевской площади» (Засосов, Пызин. С. 50).


[Закрыть].

Для загородных увеселительных поездок пользовались другим транспортом – тройкой.

Тройка лошадей впрягалась в большие сани-розвальни, которые были убраны коврами, что придавало саням нарядный и уютный вид. Ноги седоков укрывались большой богатой полстью. Сани были очень большие, что давало возможность вместить большую компанию. Нарядна была и упряжь, изобиловавшая медными украшениями, лентами и бубенцами на дуге. Ямщик на облучке был очень яркой фигурой. Одет он был в тулуп, подпоясанный цветным, ярким кушаком, иногда просто красным. Меховая шапка была украшена перьями павлина. Лошади – «львы», подобранные под одну масть. Было чем полюбоваться!

Тройки использовались для поездок за город, в пригородные рестораны и особенно, конечно, в дни Масленой недели^[207]207
  Ср.: «Особой категорией извозчиков были тройки для катания веселящихся компаний. Зимой они стояли у цирка Чинизелли. Кучер в русском кафтане, шапке с павлиньими перьями; сбруя с серебряным набором, с бубенцами. Сани с высокой спинкой, расписанные цветами и петушками в сказочном русском стиле. Внутри все обито коврами, полость тоже ковровая, лошади – удалые рысаки. В сани садилось 6–8 человек на скамейки, лицом друг к другу. Мы застали уже последние такие тройки. Но изредка можно было на главных улицах видеть тройку, мчавшую веселую компанию с песнями к цыганам в Новую Деревню или в загородный ресторан» (Засосов, Пызин. С. 50–51).
  «Порой по Невскому лихо мчалась тройка с бубенцами – у кучера была круглая шапочка, надвинутая на лоб, с павлиньими перышками вокруг тульи, мелькала белая фуражка офицера и боа или меховая ротонда его дамы» (Добужинский. С. 12).
  «Стояла тройка. Кони были дымчатой масти, за спинкой широких саней спускался богатый ковер. У ямщика на голове была четырехугольная шапка с бархатным верхом, отделанная мехом и украшенная павлиньими перьями. Ямщик был затянут широким красным поясом. В руках он держал три пары вожжей» (Ключева. С. 185).


[Закрыть].

К развлекательному транспорту можно отнести и перевозку по льду Невы в креслах на полозьях с одного берега на другой. Кресло было деревянное, одноместное. За спиной седока шел человек на коньках и толкал кресло вперед^[208]208
  Ср.: «Зимою многие из яличников превращаются в конькобежцев и перевозят через Неву на легких саночках по расчищенному катку: скользя на коньках, они подталкивают сзади саночки и живо перебегают с одного берега на другой, взимая пять копеек с пассажира, а за двоих – несколько дешевле. Такие катки устроены от Сената к 1-й линии Васильевского острова и к университету; от Зимнего дворца к университету и на Мытный перевоз; от Николаевского моста к Морскому училищу» (Светлов. С. 37–38).


[Закрыть].

Пользовались такими креслами преимущественно женщины с ребенком. Маленького ребенка брали на руки, а побольше – стоял рядом с сидевшей женщиной. Для таких кресел была расчищена трасса на льду.

Ломовой транспорт. Тележники

И, наконец, остается только рассказать о ломовом извозе, как прежде называли грузовой или гужевой транспорт. Такой транспорт называли иногда коротко ломовиками, а извозчика при нем – ломовым извозчиком.

Что же из себя представлял ломовой транспорт? Это была большая площадка-платформа из толстых досок на четырех колесах, окованных железом, на рессорах. Такая плоская телега ничем не была ограждена. Весь груз, какой бы он ни был, привязывался к телеге толстой веревкой, для плотного затягивания которой со всех сторон телеги, под платформой, имелись крюки. Все это делалось так надежно, что в прочности этого дела никто никогда не сомневался, ни у кого не возникало мысли, что что-нибудь с телеги свалится, потеряется, развалится. Здесь чувствовались сильные руки привычного к этому делу человека. Во время дождя груз прикрывался большим брезентом. Были и бортовые телеги.

В зимнее время телега заменялась низкими широкими санями – плоской площадкой-платформой на полозьях. Места для извозчика не было ни на телеге, ни на санях. Он помещался на передней части транспорта, где-нибудь и как-нибудь, или шел рядом с телегой или санями.

Для перевозки льда с Невы, где его заготовляли равными большими брусками («кабанами»), были особые сани – узкие и длинные. На такие сани бруски льда клались поперек.

Для перевозки длинных предметов (досок, бревен, труб, полосового железа) передняя пара колес снималась со шкворня и передвигалась к передней части груза, который крепко привязывался к этому передку. Задняя пара колес вместе с площадкой отводилась на конец груза, где он также привязывался веревкой.

На дуге, выкрашенной более бледной краской, был написан другой, более яркой краской, адрес извозопромышленника. Надпись эта делалась более крупными буквами во всю ширь дуги и была хорошо видна даже на дальнем расстоянии. Это была, своего рода, реклама. Добросовестным исполнением поручений и указаний лица или учреждения, нанявшего транспорт, извозчик как бы поддерживал честь той фирмы, у которой находился на службе. Номерной знак прибивался с левой стороны дуги.

Ломовой извозчик был одет в серый рабочий костюм. Брюки были заправлены в русские сапоги. На голове – картуз. Но что особенно бросалось в глаза в одежде ломового извозчика, – это традиционная жилетка, которую извозчик носил поверх рабочего костюма. А жилетка эта была с претензией на какую-то эффектность. Она была из красного сукна, обшита золотой тесьмой, а по бортам – золотые пуговицы. Работа ломового извозчика была грязная, поэтому и одежда его не отличалась чистотой, в том числе и традиционная жилетка носила иногда такие следы загрязнения, что в ней с трудом можно было разглядеть и красный цвет материи и золото тесьмы и пуговиц. В зимнее время серый рабочий костюм заменялся серым ватником.

Ломовой извозчик был одновременно и крючником. Он не только перевозил груз, но и грузил его на телегу или сани, а также сгружал по прибытии на место доставки. Для этой цели у него всегда был за поясом крюк с короткой веревкой.

Некоторые извозчики не лишены были чувства «эстетики». Они украшали гриву и даже хвост лошади ленточками и цветными тряпочками^[209]209
  Ср. описание ломового транспорта и извозчиков:
  «Грузы перевозили на ломовых телегах. Телеги эти были двух видов: одни со слегка изогнутой внутрь платформой, „качки“, другие – с ящиком, как на современных грузовиках; причем задняя стенка не откидывалась. Телеги были на рессорах, тяжелые колеса были обиты железными шинами. Они окрашивались в серый, темно-синий, темно-зеленый, коричневый и темно-красный цвета. На боковых бортах ящиков неуклюжими буквами были написаны фамилия владельца и адрес. Для перевозки мяса использовались специальные телеги, обитые оцинкованным железом. Мясные туши накрывали брезентом.
  Ломовики выглядели очень колоритно: здоровые, крепкие, часто вымазанные сажей до ушей, известкой или чем-либо другим, они резко выделялись среди довольно аккуратной петербургской толпы. Ломовые лошади были богатырскими, по большей части в хорошем теле, клячи попадались редко, как исключение. За лошадьми хорошо ухаживали. Можно было залюбоваться на какого-нибудь битюга с длинной расчесанной гривой и хвостом, с мохнатыми бабками (костяные шишки над ступней – А.  К.. Нередко ломовики, расчесав гриву, втыкали в нее бумажные цветы, заплетали косички. Сбруя была с множеством медных украшений; длинные шнуры из плетенных ремней спускались до земли и заканчивались ременными кистями. Дуги были ярких цветов; на них писался адрес и фамилия владельца. Попадались и вятские дуги, ярко расписанные цветами. Иногда на дуге были медные бубенчики.
  Ломовые чаще всего ездили обозами. С грузом ехали шагом, медленно шагавшие кони тяжело ступали, выгибая мощные шеи; возницы шли сбоку телеги с вожжами в руках. Порожние обозы ехали рысью или даже неслись вскачь – особенно вечером, возвращаясь домой; при этом они поднимали адский грохот. Извозчики сидели на боку телег, окриками предупреждая прохожих. Если ехали вскачь, то часто, особенно подвыпивши, ломовики правили стоя и иногда при этом распевали во все горло песни.
  По главным улицам, вроде Невского, Морской и других, ломовикам был проезд воспрещен. Большие громоздкие грузы, вроде паровых котлов, перевозили на особых телегах, сбитых из крепких брусьев; колеса у этих телег были низенькие, широкие, металлические. В них впрягали шесть, восемь лошадей и больше, смотря по тяжести груза.
  Большинство ломовиков работали от хозяина, на жалованье; иногда они составляли артели, которые получали подряд и заработок делили между собою. Жили ломовики артельно, большей частью на окраинах города; дворы домов, где они обитали, были завалены санями, телегами, требующими ремонта, старыми колесами и другим хламом. Некоторые виды грузовых перевозок производились особыми конторами, например Конторой по перевозке мебели. Конторы присылали специалистов-упаковщиков и свою упаковку; мебель, вещи, утварь – все тщательно упаковывалось, перевозилось и вновь расставлялось на новом месте без трещинки и царапинки: за все повреждения Контора отвечала не только деньгами, но и репутацией. Можно было также заказать перевозку в любой другой город. Особые специалисты занимались транспортировкой роялей и пианино. Точно так же специальная артель перевозила большие зеркальные стекла для магазинов; каждое такое стекло стоило несколько сот рублей золотом» (Григорьев. С. 140–141).
  «Грузовой транспорт в пределах города был почти исключительно конным, гужевым. Это были ломовые извозчики – ломовики, обычно сильные, здоровые люди, малоразвитые, в большинстве неграмотные. Они же были и грузчиками. Желая отметить грубость, невежество, в народе говорили: „Ведешь себя, ругаешься, как ломовой извозчик“. Ломовые обозы содержались хозяевами, имевшими по нескольку десятков подвод. Некоторые заводы, фабрики и другие предприятия, а также городское хозяйство имели свои ломовые обозы. Как общее правило, упряжка была русская – в дуге, хомут и шлея с медным набором. Телега на рессорах – качка, тяжелая, большого размера, на железном ходу, задние колеса большие, расстановка колес широкая, как раз по ширине трамвайных путей. Часто ломовики выезжали на трамвайный путь, колеса катились по рельсам – легко лошадям и извозчика не трясло. Такая езда запрещалась, но ломовики нарушали запрет. Чтобы удобно было грузить „с плеча“, площадка была установлена высоко. Иногда площадка была с ящиком, в зависимости от того, что надо было перевозить. Лошади были крупные, тяжеловесы-битюги першероны, на подводу накладывалось до 100 пудов и более. Проезд ломовиков по улицам с торцевой мостовой был запрещен или разрешался только в определенные часы, и грузовые обозы двигались преимущественно по улицам с булыжной мостовой» (Засосов. Пызин. С. 53–54).


[Закрыть].

Ломовой транспорт обслуживался битюгом. Битюг – русская рабочая лошадь крупной породы, сильная, с крепкими ногами и большими густыми космами у копыт. Однако, как ни сильна была лошадь, силы ее имели какой-то предел. Но с этим не всегда считались. С целью побольше заработать, лошадь иногда загружали так, что она с большим трудом тащила тяжелую кладь, выбиваясь из сил. Кстати сказать, у ломового извозчика кнута не было, он подгонял лошадь концами вожжей. Особенно тяжело было лошади тащить груз на санях во время распутицы, когда от внезапной оттепели снег таял, обнажая булыжник мостовой. Вот по этому-то булыжнику, вместо снега, несчастная лошадь тащила огромные сани с тяжелым грузом. Лошадь, взмыленная, с горящими глазами, выбившись из сил, вставала. Извозчик не знал, что делать. Наконец извозчик, выведенный из терпения, начинал беспощадно хлестать лошадь вожжами, и если это не помогало – бить ногой лошадь в живот. Собиралась толпа. Возмущенные люди старались образумить обезумевшего извозчика. Особенно, конечно, старались сердобольные женщины. Извозчику угрожали составлением протокола. Звали городового. Тут же находились члены «Общества покровительства животным от жестокого обращения». От всех этих угроз извозчик свирепел еще больше и, ругая самой нецензурной бранью толпу, продолжал свою расправу с лошадью, которая с помощью нескольких мужчин трогала с места, но, проехав минут 10–15 опять останавливалась. Расправа с лошадью повторялась. Такие дикие сцены в дни распутицы повторялись очень часто.

Ломовые извозчики любили выпить. Если за легковыми извозчиками такой привычки не водилось, за некоторыми исключениями, конечно, то у ломовых это было неизбежной потребностью. Возможно, что это объяснялось более тяжелой работой ломовых извозчиков. Зайдя в «казенку» (так называлась казенная винная лавка, торговавшая водкой), извозчик покупал «мерзавчика» (1/8 бутылки) и, зайдя за ворота ближайшего дома, выбив пробку ударом правой руки по дну бутылки, выпивал водку прямо из горлышка. Кусок хлеба и соленый огурец служили закуской. В зимнее время, особенно в морозные дни, к «мерзавчику» прикладывались чаще, летом – реже. Это и понятно. Здоровый, крепкий, физически сильный ломовой извозчик от «мерзавчика», конечно, не пьянел, но энергия поднималась, настроение повышалось. Можно было работать дальше – дело не страдало. Пьяных извозчиков не встречалось. Но пристрастие к «мерзавчику» сильно било по карману извозчика, сокращая и без того скудный его заработок.

По выполнении поручения, помимо обусловленной платы, извозчик получал на «чай» от лица, нанявшего транспорт. Так было принято.

Ломовой транспорт был единственным средством перевозки всех грузов. Необходимость в ломовом извозе была значительно выше, чем в легковом. В 1916 году в справочнике «Весь Петроград»^[210]210
  Весь Петроград. Адресная и справочная книга. Пг., 1915–1917.


[Закрыть] извозопромышленников легкого транспорта, кроме каретного, значилось 310, а ломового – 680. Такая потребность в грузовом транспорте очень показательна. В самом деле, кто только не пользовался этим транспортом. Многие семьи в городе нуждались в нем, хотя бы раз-два в году, либо выезжая на дачу или возвращаясь с дачи, либо переезжая с квартиры на квартиру. В то время переезд с квартиры на квартиру практиковался довольно часто. Однако перевозкой мебели, роялей, пианино занимались не извозопромышленники, а специальные артели, которые гарантировали аккуратность упаковки и сохранность груза, а также доставку его с транспорта в квартиру. Мебель в пределах города перевозилась в больших фургонах.

Широко пользовалась ломовым извозом вся торговля города, а также вся мелкая промышленность. Свой грузовой транспорт имели разве только крупные предприятия. Все же остальные пользовались наемным транспортом.

При обслуживании торговых предприятий извозчику всегда что-нибудь перепадало. Привезет в колбасный магазин несколько ящиков колбасных изделий, – дадут колечко дешевой колбасы, привезет фрукты или овощи, – дадут арбуз или кочан капусты. А извозчику в хозяйстве все пригодится. Эта щедрость была хорошей, предусмотрительной мерой, чтобы извозчик сам ничего не брал. И действительно, извозчик пользовался доверием, так как он знал, что его не обидят, уж что-нибудь дадут. Не затрагивая вопроса о моральных качествах, надо прямо сказать, что извозчик боялся потерять место, а он этим местом дорожил. Малейшая жалоба на извозчика могла стать причиной его увольнения. А что уж говорить о хищении. Жалоба о хищении не только повлекла бы за собой увольнение извозчика с места и отдачу его под суд, но и могла бы привести к разорению извозопромышленника, он мог бы лишиться клиентуры и прогореть. Вот почему в деловом мире извозного промысла такие случаи были очень редки и применялись все меры, чтобы их избежать, в том числе и упомянутая выше «щедрость» нанимателя транспорта. Особенно щепетильно был поставлен вопрос о честности на извозе, организованном на артельных началах, где взаимное поручительство было основано на принципе: один за всех, все за одного. А ценности таким артельщикам доверялись большие. Вот богатый человек переезжает с квартиры на квартиру. У него обстановки комнат на 6–8 и больше, и обстановка вся дорогая: бронза, фарфор, ценные картины в золоченых рамках, а хрусталь, фарфоровые сервизы и другие ценные и хрупкие вещи! Все должно быть доставлено в сохранности – ни одной царапины на полированной поверхности, ни одной разбитой чашки. Но богатому человеку – никаких забот. Артель все упакует, артель все перевезет, артель по указанию хозяина все поставит и повесит на свое место в новой квартире, – все сделает артель, только деньги плати! Если все сделано хорошо, если барин не скупой и всем остался доволен – он дает артельщикам щедро на «чай». Такова была постановка дела, таковы были нравы. Конечно, в семье не без урода. Встречались и случаи хищения, и неумеренное пристрастие к «мерзавчику», и недобросовестное отношение к перевозимому грузу, но все это нужно считать исключением.

Были богатые извозопромышленники, которые имели по несколько конных дворов в разных районах горда. К таким можно отнести Ф. Борка, который имел два больших двора – на Среднем проспекте Васильевского острова (дом 47) и на Калашниковской набережной (дом 30). Конные дворы были разбросаны по всему городу, но особенно много их было в Александро-Невской части (на Литовской, Тележной, Гончарной улицах) и в Рождественской части (на Херсонской, Мытнинской, Конной улицах и Калашниковской набережной). Возможно, что это объясняется близостью Московской товарной станции Николаевской железной дороги, где спрос на перевозочные средства был, конечно, очень велик.

По центральным магистралям ломовой транспорт не пропускали.

Перевозка мелких грузов обслуживалась тележниками. Владелец тележки снимал где-нибудь в доме маленький сарайчик, где и держал свою тележку, а в клиентуре недостатка не было. Дворники дома, где стояла тележка, и соседних домов охотно рекомендовали тележника жильцам, проживавшим в этих домах, за что, конечно, получали мзду от тележника.

Следует еще остановиться на несчастных случаях на транспорте и, в связи с этим, на регулировании уличного движения. Поскольку хорошо разработанной и четкой системы регулирования уличного движения^[211]211
  В 1837 г. были установлены правила дорожного движения, по которым предписывалось: «1) Чтобы обозы держались всегда правой руки. 2) Воспретить употребление колокольчиков всеми теми, которые едут на собственных лошадях, предоставив оные одной почтовой гоньбе и чиновникам земской полиции» (Смесь // Северная пчела. 1837. 7 января).


[Закрыть] не было, несчастные случаи на транспорте были неизбежны. Дорожных знаков и мест переходов через улицу также не было, что, конечно, увеличивало опасность перехода улицы. На перекрестках улиц с большими движением стоял постовой городовой, который регулировал движение рукой в белой перчатке, а впоследствии городовые были снабжены для этой цели деревянным белым жезлом. Извозчики остерегали пешеходов криком: «Эй, берегись!»^[212]212
  Ср.: «Движение было очень оживленным, особенно на главных улицах. Ездили быстро, вереницы экипажей мчались, обгоняя один другого. Мелькали огни экипажных фонарей, клубами вырывался пар из ноздрей разгоряченных лошадей, раздавались окрики кучеров: „Эй! Па-ади! Берегись! Держи правей!“ Правил уличного движения не было, его никто не регулировал. Полагалось держаться правой стороны, и все обгоняли друг друга как хотели, точно так же и поворачивали на перекрестках. Прохожие переходили улицу где попало, лавируя между экипажами, и каждый день случались несчастья. В обычае было обгонять, хотя это и считалось не совсем вежливым. Но часто входили в азарт не только кучера, но и седоки, и два экипажа мчались дышло в дышло, провожаемые взглядами любопытных прохожих. Иногда на этой почве происходили недоразумения: обгонит подчиненный начальника, офицер – командира, знакомый купец – полицмейстера, вот и выходит что-то вроде нарушения субординации, влекущее замечание или выговор» (Григорьев. С. 142).


[Закрыть] При большом количестве несчастных случаев, случаи с тяжелыми последствиями встречались не так уж часто и виновниками их были, главным образом, лихачи с их бешеной ездой. Остальной транспорт, за исключением собственных выездов, двигался медленно, что не влекло за собой при несчастных случаях тяжелой травмы. Но вот после ввода в эксплуатацию трамвайного и автомобильного транспорта, несчастные случаи с тяжелыми последствиями значительно увеличились.

В самом начале Первой мировой войны, когда много мужчин было мобилизовано в армию, их места стали постепенно занимать женщины. На транспорте впервые появились женщины-кондукторы. Однако женщин-вагоновожатых до революции не было. Появились и женщины-извозчики, но встречались они редко, так как с быстрым ростом трамвайного движения легковой извоз пошел на убыль, да и не было фуража.

Велосипед. Мотоцикл

Велосипед с большим трудом пробивал себе дорогу в России, в то время как на Западе во многих государствах он уже стал массовым транспортом.

Велосипед в Петербурге встречался не так уж часто, а женский – и совсем не встречался. Казалось бы, при плохой постановке транспортного дела в городе велосипед должен был получить широкое распространение среди населения. Однако этого не было. Причин тут было много. В продаже их было мало. Стоили они дорого. А главное – отсутствие хорошей мостовой. Для велосипеда требовалось гладкое покрытие мостовой (торцы, асфальт). А такой мостовой в Петербурге было мало. Пользоваться же булыжной мостовой для велосипедиста было крайне неприятно. Ближайшим и приятным местом прогулки для велосипедиста были Острова (Елагин, Крестовский, Каменный).

Больше чем в городе имел велосипед распространение в дачных местностях, особенно, конечно, в таких, где были большие парки с утрамбованными дорожками, в Финляндии или Прибалтике, где были хорошие дороги. В дачных местностях велосипедом пользовались и женщины.

Вообще велосипед широкой популярности не имел. Тогда еще говорили: у отца два сына, один – умный, а другой – велосипедист. Такое отношение к велосипеду не говорило в его пользу.

Однако, несмотря на непопулярность и ограниченное распространение велосипеда, он уже участвовал в спортивных состязаниях.

То же можно сказать и про мотоцикл. Он был еще менее популярен и распространен, чем велосипед, но также был участником состязаний. Мотоциклом пользовался очень ограниченный круг людей.

29 ноября 1963 г.