Текст книги "Милый старый Петербург"
Автор книги: Петр Пискарев
Соавторы: Людвиг Урлаб
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Воспоминания о старом Петербурге начала xx века
Двор пожарной команды
То, о чем я хочу рассказать, связано с моими детскими воспоминаниями о жизни двора пожарной команды.
В детстве я жил на углу Гороховой улицы (ныне ул. Дзержинского) и Загородного проспекта. Точнее, это был второй дом от угла, так как на углу помещалось трехэтажное здание с каланчей 3-го участка Московской части и пожарной команды. Это здание было сожжено в Февральскую революцию 1917 года. Тогда, преследуя полицейских, жгли дома, занятые полицейскими управлениями. Теперь это здание частично восстановлено, а на углу создан небольшой скверик. Так уж повелось не только в Петербурге и Москве, но почти во всех городах Российской империи, что пожарная команда помещалась вместе с управлением полицейского участка.
Окна нашей квартиры выходили во двор дома, в котором мы жили, а окна наших соседей по лестничной площадке – во двор пожарной команды. Я часто ходил к этим соседям и с большим интересом наблюдал за жизнью этого двора. А интересного на этом дворе было много. На большом дворе были кирпичные сараи для всего подвижного состава команды и конюшни для лошадей. Сараи эти с большими воротами имели два выхода – на улицу и на двор. На двор этот подвижный состав вывозился для мытья, чистки металлических частей, ремонта, а на улицу – после запряжки лошадей – по пожарному сигналу. Весь этот подвижный состав: линейка, подъемная лестница, бочки был выкрашен в ярко-красный цвет, а тщательно начищенные металлические части горели на солнце. Было чем полюбоваться. Но особенно вызывали мое восхищение лошади. Упитанные, сильные, холеные – это была такая красота, от которой трудно было оторвать глаз. Держать такую лошадь за узду было нелегко. Все лошади были одной масти. Конный состав был гордостью каждой пожарной команды. Каждая пожарная команда имела свою масть.
Жизнь на дворе кипела: кто мыл и чистил подвижной состав, кто занимался ремонтом, кто бежал с ведрами, кто чистил и тренировал лошадей, кто подметал двор.
Вся эта картина дополнялась большим козлом с длинной бородой, с большими рогами. Козел-красавец. Таким можно было полюбоваться. Но зачем козел на дворе пожарной команды? – думал я. Как я впоследствии узнал, козел был на дворе каждой пожарной команды и вообще козлов держали при большом скоплении конного состава, например, на извозчичьих дворах. Это не было традицией, а имело то практическое значение, что мыши боялись запаха козла. Козел с благородной осанкой прогуливался по двору.
Ребятам, как пожарных, так и полицейских, жившим в доме полицейской части и гулявшим во дворе, строго запрещалось дразнить козла. Однако, как только старшие не досмотрят за ними, так какой-нибудь мальчишка подбежит к козлу и дернет его за бороду, затем – наутек, чтобы не попало. Наблюдая за этой картиной, мне и самому, грешным делом, хотелось по-мальчишески (мне было тогда лет девять) дернуть козла за бороду. Но козел был для меня недосягаем, так как на этот двор посторонних лиц не допускали.
В летнее время периодически на дворе проводились учения пожарных, тренировка. Особенно меня интересовала тренировка на подъемной лестнице. Наш дом становился объектом такой тренировки, и я с любопытством наблюдал, как пожарный мимо моего носа взлетал по лестнице в верхние этажи (мы жили в третьем). Если учение происходило в солнечный день, то каски пожарных, начищенные до предельного блеска, горели, как огонь. И это было предметом моего любования.
Возникновение пожара обнаруживалось дежурным на каланче. Положение дежурного на каланче было незавидным. Мороз, вьюга, дождь, ветры, зной требовали от дежурного и терпения и выносливости. Каланча была чуть выше пятиэтажного дома. В то время дома выше пяти этажей встречались редко. Очевидно, обзор с такой каланчи был достаточным. На каланче был колокол. Заметив дым или огонь, дежурный на каланче бил тревогу и сообщал второму дежурному у ворот пожарного депо о месте пожара.
Одновременно дежурный по каланче поднимал по веревке вверх большие черные шары, а вечером – фонарики. У каждой пожарной части был свой сигнал. Эти сигналы можно найти на старых планах Петербурга.
Все приходило в движение. Я стрелой летел на улицу к депо, чтобы полюбоваться эффектным зрелищем выезда пожарной команды на пожар[147]147
О выезде пожарной команды на пожар см. главу «Пожары и пожарные» в разделе «Облик улиц Петербурга».
[Закрыть]. А собирались они так быстро, что я не всегда успевал к их выезду. Впереди мчался на коне пожарный, которого называли «скачок». У него был свисток, пронзительным свистом которого он оглушал прохожих, оповещая их об опасности нахождения на мостовой. За скачком неслась линейка и пожарные с брандмейстером во главе. Тут же находился рукав поливочного шланга. Затем – подъемная лестница. И, наконец, несколько бочек с водой.
В линейку впрягались три-четыре лошади, в лестницу – две, в бочки – по одной. На линейке находился горнист, который душу раздирал у прохожих своим тревожным сигналом. Если пожарная команда выезжала вечером, когда на улице было уже темно, скачок скакал с факелом, зловеще оповещавшем о пожаре.
Выезд пожарной команды сопровождался страшным шумом. Топот копыт и стук колес по булыжной мостовой, тревожная сигнализация скачка и горниста – все это сотрясало землю и воздух.
Когда я повзрослел, стал вместе с товарищами-сверстниками бегать на пожары. Пожары в то время бывали часто. Было еще много домов деревянного жилого фонда. Но часто бывали пожары и в каменных домах.
Были и большие пожары, на которые съезжались все пожарные команды города. На такие пожары выезжал сам брандмайор, который командовал всеми пожарными частями города. Один из таких пожаров произвел на меня сильное впечатление и сохранил в моей памяти жуткое зрелище. Это был пожар Апраксина рынка. Тушение этого пожара затруднялось обилием горючего материала, которым были забиты склады. Большая территория пожара была оцеплена полицией, как пешей, так и конной, которая с трудом сдерживала огромную толпу любопытных.
Теперь пожары редкость.
В 1920-х годах была устроена первая пожарная выставка в Ленинграде. Уже тогда многое изменилось в пожарной технике. Я был на этой выставке и с большим интересом знакомился со всем тем новым, что пришло в это дело при советской власти. Посетители выставки внимательно обслуживались специалистами пожарного дела.
П. Н. Столпянский, большой знаток быта старого Петербурга, читал лекцию на тему «Пожарное дело в старом Петербурге».
5 февраля 1961 г.
Мелочная лавка
Торговля в Петербурге была узкоспециализированная как промышленными, так и продовольственными товарами. Исключение в последнем случае составляли лишь такие крупные гастрономические магазины, как Елисеева, Соловьева[148]148
О магазинах Елисеева и Соловьева см. примеч. [97]97
Елисеев Григорий Петрович (1802–1892) – петербургский купец первой гильдии, основавший в 1813 г. вместе со своим братом Степаном Петровичем (1806–1879) «Торговый дом Братьев Елисеевых». В начале XX в. винные погреба Елисеевых находились на Невском (дом 18), Литейном (дом 23–25) и на других улицах.
[Закрыть], [98]98
В. С. Соловьев – купец, владелец фруктовых лавок (Невский, 71; Литейный, 56/76).
[Закрыть] к главе «Купцы и приказчики» в разделе «Люди на улице».
[Закрыть] на Невском проспекте, которые торговали гастрономией, фруктами, винами. Специализированная продовольственная торговля была сосредоточена главным образом в центре города. Однако наряду со специализированной торговлей и такими универсальными гастрономическими магазинами, как Елисеева и Соловьева, в городе было много мелочных лавок[149]149
«Наши мелочные лавки изобретены во время построения Петербурга, – сообщал „Указатель Петербурга для приезжих и иногородних“. – Лавки или магазины с различными товарами, часто противоположного свойства, долгое время были только принадлежностью английских и голландских факторий, учрежденных в чужих, не мануфактурных землях. Таким образом возникли и у нас английский магазин, голландские и нюренбергские лавки» (Северная пчела. 1844. 23 марта).
«Где есть мелочные лавки? В одном только Петербурге. Они не подражание чему-либо иностранному, но настоящая петербургская оригинальность, – писал Ф. В. Булгарин в 1835 г. – Сколько порядочных людей начали молодость свою тем, что не только лакомились из мелочной лавки, но и составляли трапезу в черные дни из съестных припасов мелочной лавки. В ней есть все, что только нужно человеку <…> Мне невозможно исчислить все товары мелочной лавки. Одним словом, здесь продается все, что только нужно для потребления в хозяйстве, все, исключая дров и сена. <…> А как это все уложено и расставлено в лавке! Не стыдитесь и загляните. Пряности, бакалии, москательный товар в баночках; образчики разной муки и крупы в ящиках; кули с зеленью и овсом на полу; съестное точно как на выставке. Чай, табак и постное масло стоят дружно вместе, не боясь заразить друг друга. Глиняные трубки лежат в фарфоровых чашках, а виноград и апельсины прикрывают лук и репу. Не думайте, чтобы это был беспорядок! Напротив, это только лубочное изображение великой картины всемирной торговли» (Булгарин Ф. В. Мелочная лавка // Северная пчела. 1835. 30 ноября, 2 декабря).
«В Петербурге нет улицы, переулка, закоулка, где не увидали бы мелочной лавки, или фруктовой, или овощной, с размалеванными на вывеске арбузом, дынею, ягодами, головою сахара; или табачной с ящиком сигар Domingo, галстуками, манишками и гитарою; или колбасной, с сосисками и фрикаделью, из множества торговых заведений эти мелочные лавочки едва ли не самые благодетельные для некоторого класса здешних обывателей» (Пушкарев И. И. Николаевский Петербург. СПб., 2000. С. 568).
«Наиболее распространенными были магазины, торгующие съестным, чаще всего встречались лавочки с вывеской „Мелочная торговля“, – свидетельствует художник М. А. Григорьев. – В этих маленьких универмагах был большой выбор товаров: хлеб, ситный с изюмом и без, ситный витой, баранки, пряники, пироги с мясом, с капустой, с рисом, с грибами, с рыбой; винегрет, студень, рубец; крупа, вермишель, макароны; масло русское, сливочное, подсолнечное; овощи, лук, картофель, квашеная капуста, соленые огурцы и грибы, вобла и селедка, иногда треска; соль, перец, уксус, горчица, лавровый лист; чай, сахар, кофе, цикорий, леденцы, варенье, иногда даже шоколад; свечи, табак, гильзы, папиросы всех сортов; лимонад, квас, иногда пиво или даже вино; закуски – колбасы, ветчина, сыр, шпроты, кильки, сардины; яйца сырые и вареные.
Помещение было тесным. Входящий открывал дверь, которая приводила в движение колокольчик, возвещавший хозяину о приходе покупателя; хозяин немедленно показывался из внутренней двери. Обычно прилавок и шкафы с товарами шли покоем (буквой „п“. – А. К.), с трех сторон, оставляя свободной стену с одним, двумя окнами. В случае, если помещение было слишком тесным, прилавок шел только по двум стенкам. Хозяин торговал всегда сам, с помощью жены, „самой“. Иногда держали еще мальчишку разносить покупки. Торговля шла действительно мелочная – на копейку уксусу, на две копейки капусты, фунт хлеба, на пятачок студню. Жители окрестных домов, особенно на окраине, предпочитали покупать в мелочной лавке все сразу, чем идти за ситным – в булочную, за картошкой – в овощную, за колбасой – в колбасную. Товары у хозяина, правда, не высшего качества, но зато любезное обращение, а главное – кредит. Хозяин охотно отпускает в долг, на „запиши“, и после таких покупок ставит у себя в конторке на бумажках – „си 8 ко“, что должно означать – „ситный 8 копеек“, и прочие обозначения.
Лавочка – нечто вроде местного клуба. Встретившиеся соседки заводят разговор о соседях и сплетничают в полное удовольствие сколько угодно времени. Хозяин отнюдь не прерывает их, а даже поддерживает разговор, не без выгоды для себя. Во-первых, таким образом, он узнает нужные ему сведения и может сообразить размер кредита, допускаемого тому или иному лицу. Во-вторых, операцию взвешивания он норовит произвести в минуту крайнего увлечения разговором, чтобы сбалансировать весы не без пользы для себя. В-третьих, он привлекает покупательниц, знающих, что в мелочной лавочке они всегда узнают самую свежую сплетню. Для обвеса пользовались еще таким приемом: около весов укреплялось зеркало. Покупательница обязательно заглянет в зеркало проверить свою внешность; в этот момент товар бросается на весы, снимается и с профессиональной быстротой производится подсчет – „фунт три четверти, с вас семь копеек“. Прозевавшая момент взвешивания покупательница машинально платит деньги. По мелочам набегают порядочные деньги.
Хозяин знает всех жителей своей округи, кто чем занимается, сколько зарабатывает, как живет: это нужно ему для того, чтобы оказывать кредит с расчетом. Он в дружбе со старшим дворником и постовым городовым, для которых у него во внутренней комнате всегда найдется рюмка водки и закуска. Если полиции нужно негласно собрать о ком-либо справки, она обращается к хозяину; он-то уж знает, кто пьет, кто кутит и кто с кем живет. Обычно хозяин из ярославцев: борода, волосы под скобку, расчесанные на пробор, смазанные лампадным маслом, хитрые глаза, любезная улыбка и разговор с прибауточкой. Но работает хозяин, как каторжник, – торгует с утра до ночи, и в праздники, не покидая своей лавочки, как цепной пес – конуры» (Григорьев. С. 122–123).
[Закрыть].
Это был такой вид торговли, который просто поражал не только универсальностью ассортимента, но и несовместимостью торговли тем или иным товаром в одном месте, в одном помещении. В мелочной лавочке, как ее уменьшительно называли обыватели, предлагались не только продовольственные товары, но кое-что из товаров промышленных.
Тут продавались: хлеб ржаной, полубелый, ситный, пироги, дешевая колбаса, карамель, развесное варенье, патока (карамель, варенье, патока находились в больших стеклянных банках), мука разная, дрожжи, разные крупы, растительное масло, соленые огурцы, соленые грибы, квашенная капуста, квас разливной[150]150
Мелочную лавку вспоминает А. Н. Бенуа: «Запах русской мелочной [лавки] нечто нигде больше не встречающееся, и получался он от комбинации массы только что выпеченных черных и ситных хлебов с запахом простонародных солений – плававших в рассоле огурцов, груздей, рыжиков, а также кое-какой сушеной и вяленой рыбы. Замечательный, ни с чем не сравнимый это был дух, да и какая же это была вообще полезная в разных смыслах лавочка; чего только нельзя было в ней найти, и как дешево, как аппетитно в своей простоте сервировано» (Бенуа. Кн. 1. С. 70).
[Закрыть]. На Пасху принимались заказы – запекать окорока. Из промышленных товаров продавались: керосин, свечи, мыло, деревянное масло (для лампадок перед иконами), вакса, катушки ниток, иголки ходовых номеров, папиросы, спички. Я привел здесь примерный список ассортимента продовольственных и промышленных товаров. В некоторых лавках ассортимент был больше, в других – меньше. Все зависело от двух причин: от размера оборотного капитала владельца лавки и от размера помещения. Но и из приведенного перечня видно, каким разнообразным товаром снабжали эти лавки местное население.
Товар в лавке располагался таким образом, чтобы один вид товара не оказывал вредного влияния на другой. Однако даже при большой аккуратности и осторожности, продажа хлеба и керосина в одном помещении вызывала сомнение в возможности соблюдения санитарно-гигиенических условий торговли.
Конечно, не обходилось и без того, что купленный хлеб попахивал керосином. Но с этим все мирились: и покупатели, и полицейский врачебно-санитарный надзор. Поддерживать удовлетворительное санитарное состояние лавки было тяжело еще из-за тесноты помещения. Торговые помещения стоили дорого. Владелец лавки старался побольше площади использовать под товар, поменьше – для покупателя. Поэтому для покупателя оставался лишь небольшой «пятачок», на котором развернуться было трудно. В мелочных лавках приказчиков не было, торговал сам хозяин. Ему помогали члены семьи. Однако в каждой лавке был мальчик на побегушках. У такого мальчика было очень много обязанностей: он отвешивал товар, он носил товар из кладовой в лавку, он подметал пол, он топил печь, он заправлял керосиновую лампу, он разносил в корзинах на голове товар покупателям и выполнял все поручения хозяина. Такие мальчики жалованья не получали. Жили они на готовых харчах. Весь денежный доход заключался в «чаевых», которые иногда перепадали мальчику от сердобольных хозяек. Такие мальчики жили у хозяина года три (с 13-летнего возраста до 16 лет). Так как в такой лавке никакого передвижения по работе ожидать было нельзя, то мальчик увольнялся и искал себе новое место в торговой сети, а хозяин подыскивал себе нового мальчика.
Торговля в таких лавках производилась с раннего утра до позднего вечера. Если для специализированных магазинов, для рынков были установлены какие-то твердые часы торговли, то для мелочных лавок, казалось, таких часов установлено не было, а если и были, то продолжительность торговли здесь была самая большая. Это объяснялось очевидно тем, что в мелочных лавках не было наемного труда, ну а мальчик – не в счет, его можно было эксплуатировать круглые сутки.
В мелочной торговле широко практиковался отпуск товара в кредит. В центре города таким кредитом пользовались мало – тут больше жила публика состоятельная. На окраинах же города, наоборот, кредитом пользовались широко, главным образом рабочие и мелкие чиновники. В то время жалованье чиновники получали один раз в месяц (20-го числа), никаких авансов в счет зарплаты, как теперь, не существовало, тянуть целый месяц было тяжело. Вот тут и шли на поклон к хозяину лавки. Запись выданного товара производилась в «заборной книжке». Такой кредит был взаимовыгодным. Хозяин закреплял за собой постоянную клиентуру покупателей, а покупатель в минуту жизни трудной получал поддержку хозяина лавки в виде кредита. Наиболее постоянных и аккуратных покупателей хозяин даже поощрял. Это поощрение касалось главным образом прислуги покупателя.
Мелочная лавка была удобной закусочной для пьяниц, особенно для ломовых извозчиков. Напротив дома, в котором мы жили, находилась казенная лавка – продавали водку, а в нашем доме – мелочная лавка. Хорошее сочетание. Купив «мерзавчик» (1/4 бутылки), ломовой извозчик шел в мелочную лавку и покупал на закуску соленые огурцы. Затем он шел в подворотню дома и, вышибив пробку из «мерзавчика» ладонью правой руки, выпивал водку и закусывал огурцом. Вот почему у ворот нашего дома валялось очень много пробок, что вызывало возмущение дворников дома.
Мелочная лавка – специфическое характерное явление в нашем старом быту.
10 февраля 1961 г.
О быте старого Петербурга в связи с праздниками
(Праздники календарные)
Характеристика быта старого Петербурга была бы неполной, если бы мы игнорировали все то, что вносилось в этот быт празднованием некоторых религиозных праздников. Не следует забывать, что в дореволюционное время влияние церкви на бытовой уклад жизни было довольно сильным. У старых петербуржцев осталось в памяти немало ярких картин, эпизодов, случаев, которые так характерны для быта в некоторые праздничные дни.
[Крещение]
Первым большим праздником православной церкви в году был праздник Крещения (6 января). Этот праздник сопровождался обрядом водосвятия. Накануне праздника в каждом православном храме святили воду, и верующие в бутылочках уносили эту воду к себе домой. Но большое торжество, связанное с обрядом водосвятия, происходило на Неве у Зимнего дворца. В этом торжестве участвовала и царская фамилия, которая выходила на молебен с водосвятием с подъезда дворца. Вот почему этот подъезд получил название Иорданского.
Для совершения обряда водосвятия на набережной Невы устраивался павильон в церковном стиле. Павильон был небольшой, так что под его кровлей помещались лишь духовенство и царская фамилия, а все остальные участники молебна устраивались на набережной.
Место водосвятия было оцеплено полицией. Движение по Дворцовому мосту было закрыто. По Троицкому мосту движение не закрывалось, но многочисленная полиция, которая дежурила на мосту, никому не давала останавливаться. Все эти меры принимались по охране царской особы. Таким образом, наблюдать за церемонией этого торжества можно было лишь на далеком расстоянии, с набережной Петербургской стороны. Пышность этой церемонии была изумительна. Молебен совершался высшим духовенством столицы, золоченые ризы которого горели на солнце, если день был солнечный. Не менее ярким зрелищем являлась и многочисленная свита царя. Особенно выделялись кавалергарды, медные каски которых, начищенные до предельного блеска, так же горели на солнце. Торжество это на Неве оканчивалось салютами с Петропавловской крепости[151]151
Приводим свидетельство отца Николая – участника водоосвящения, оставившего в своем дневнике запись об этом событии:
«6 генваря 1880. Воскресенье.
В десять часов в лаврской карете с отцом ризничным и отцом Моисеем отправились во Дворец для участия в Водоосвящении на Неве. <…> Между тем началась литургия в Большой церкви дворца. Ее совершал Высокопреосвященный Исидор, два архимандрита и два придворных священника. В церкви стояли: Цесаревич Великий Князь Алексей и другие Великие Князья и чины. Государя и жениных лиц царской фамилии не было. Певчие пели неподражаемо, особенно хороши дисканты, – нигде не слыхал таких, – точно мягкая, бархатная волна переливается. Во время литургии пришли Митрополиты Макарий и Филофей; прочие члены Святейшего Синода <…> Пред „Верую“ архимандриты вышли облачаться; потом облачились Преосвященные. На Апостоле Владыка и священнослужащие не сидели. Наследник во время ектений при упоминании царских особ истово крестился.
По окончании литургии открылся крестный ход. По случаю холода (было 12 градусов мороза), а также, быть может, болезни Государыни, парада не было; был скромный ход прямо из Дворца на Неву. По обе стороны – далеко от хода, жандармы удержали народ, который виднелся на бесконечную линию по Николаевскому мосту и даже по ту сторону Невы.
При ходе городское духовенство облачалось и вышло заранее, так что мы увидели его в ризах, стоящим по обе стороны от подъезда до реки. При ходе же впереди шли со свечами, потом певчие в стройном порядке – маленькие впереди; все и регент были в красных кафтанах; пели „Глас Господень“ и прочие стихи <…> За певчими – диаконы со свечами и кадилами, за ними – младшие священнослужащие с иконами, потом архимандриты, архиереи, Митрополиты и, наконец, Высокопреосвященный Исидор с крестом на главе, ведомый двумя главными архимандритами – наместником отцом Симеоном и цензором отцом Иосифом. За ними – Наследник и Великие Князья. По сторонам священнослужащих шли назначенные в процессию из разных министерств <…> В залах, по которым проходили, было почти пусто, стояли только со знаменами, которыми, кажется, и заключалась процессия, так как с этими же знаменами стояли потом на Иордане, позади священнослужащих.
На Иордане, под куполом, поместились священнослужащие, певчие, знаменщики. Стояли в таком же порядке, как в церкви: Митрополит Исидор, по сторонам – первым Киевский, вторым Московский Митрополиты и так далее. Под конец, так как места не хватило, стали в два ряда. По самой средине устроен ход вниз на реку, куда и спустились к самой воде – Митрополит Исидор и протодиакон. Внизу – стол. Водосвятная чаша на нем и впереди прорубь на воду. Перила завешаны полотном, – все место, начиная с крыльца и под куполом устлано красным сукном. Водосвятие было возможно краткое: Апостол, Евангелие, ектенья, молитва. По окончании ее, когда началось погружение креста и запели „Во Иордане“, дан был знак и с Петропавловской крепости началась церемониальная пальба, возвещавшая об освящении воды; пальба продолжалась во время троекратного пения „Во Иордане“, с этим же пением тотчас процессия двинулась обратно в прежнем порядке. Наследник стоял в теплой шинели около балдахина. Его и других окропил Владыка.
Еще со Святою водою и кропилом (из зеленых ветвей) шел в процессии Сакелларий церкви Зимнего дворца, – он и окроплял комнаты Дворца, по которым проходили, а также и почетный отряд, поставленный в одной зале. По возвращении священнослужащие остановились на амвоне, и Червонецкий сказал многолетие; царской фамилии в церкви не было.
По окончании пения все разоблачились и направились в залу, где приготовлен был завтрак. Закуска и завтрак были превосходные. Икра, кулебяка, уха, жаркое, пирожные, вина – все носило печать царского яства <…> В центре стола сидел Митрополит Исидор, – по обе стороны его другие митрополиты, архиереи и так далее. Протодиаконы и все лаврские (из Александро-Невской лавры. – А. К.) были тут же. Когда налили шампанское, Митрополит Исидор провозгласил здоровье Императора и Императрицы; потом провозглашено было здоровье его – Владыки Исидора; потом прочих Митрополитов и архиереев; всегда при этом пели многолетье, вставши» (Дневники Святого Николая Японского. СПб.: Гиперион, 2004. Т. 1 (с 1870 по 1880 гг.). С. 126–127).
[Закрыть]. После салюта царская фамилия возвращалась во дворец и начинался разъезд участников молебна.
Однако, как ни широко была поставлена охрана царской особы, царь никогда не мог быть спокоен за свою судьбу. В 1905 году во время торжества у Иорданского подъезда, по окончании молебна, как всегда производился салют. И вот во время салюта обнаружилось, что одна из пушек была заряжена боевым снарядом. В журнале «Нива»[152]152
См. примеч. [306]306
«Нива» (1870–1918) – петербургский иллюстрированный еженедельный журнал для семейного чтения.
[Закрыть] к разделу «Быт Старого Петербурга по газетным объявлениям».
[Закрыть], при сообщении об этом событии, было помещено фото места происшествия и даже помечены места попадания картечи. Картечь попала в 2–3 окна второго этажа дворца, в павильон и на мостовую набережной.
В связи с этим праздником интересно вспомнить и про любителей окунаться в прорубях Невы. Этот своеобразный спорт, в котором так ярко отражалась закалка русского народа, собирал вокруг «героев дня» много любопытных. Целью такого соревнования была, конечно, продолжительность пребывания в воде.
[Масленица]
Следующим большим праздником, даже самым большим, был праздник Пасхи. Однако, прежде чем рассказывать об этом празднике, надо рассказать о той подготовке, которая велась к этому празднику. Начинать надо с Масленицы, которая, в свою очередь, была подготовкой к Великому посту. Слово «масленица» происходит от слова масло (имеется в виду животное масло). Масло – молочный продукт питания. Чтобы не делать резкого перехода к строгому посту, церковь делала этот переход постепенно, запрещая на масленой неделе есть мясо, но разрешая молочные продукты. Масленица продолжалась целую неделю, почему она и называлась Масленая неделя, или Мясопустная неделя, или даже просто Мясопуст.
С наступлением Масленицы резко менялся стол петербуржцев. Весь город пек блины – такова уж традиция этого праздника. Редкий день обходился в семье без блинов. А уж в дни широкой Масленицы (так назывались дни этой недели от четверга до воскресенья включительно) без блинов никто не обходился. Приправа к блинам была, конечно, различная – все зависело от достатка людей. У богатых людей стол ломился от дорогих приправ и закусок: тут и паюсная и зернистая икра, и разнообразная рыбная гастрономия, не считая растопленного масла с яйцами и сметаны, что считалось обязательной приправой к блинам даже для хозяев с небольшим достатком. Люди среднего достатка делали стол поскромнее, а еще беднее – довольствовались лишь маслом да сметаной, а дорогую рыбную гастрономию заменяли селедочкой. Не приходится и говорить, что блины обильно смачивались выпивкой, какие же блины без водки! Да к тому же не следует забывать слова князя Владимира: «Веселие Руси есть пити!»[153]153
«Руси есть веселье питье, не можем бес того быти» (Повесть временных лет).
[Закрыть]
В дни широкой Масленицы (особенно, конечно, в субботу и воскресенье) люди ходили друг к другу в гости, ходили целыми семьями. Масленица была особенно любима купечеством, которое, как известно, отличалась своим чревоугодием. Был даже дикий обычай вступать в соревнование – кто больше блинов съест. Нередко такое соревнование заканчивалось в больнице. Вот какие были дикие нравы!
Блины пеклись не только в домашней обстановке, но и в ресторанах, трактирах, столовых. Везде можно было видеть широковещательные надписи: «Горячие блины». Они били в глаза, зазывая как отдельных прохожих, так и целые компании в эти злачные учреждения. И, надо сказать, торговля у содержателей этих учреждений шла очень бойко.
[Вейки]
К началу масленицы в Петербурге появлялись вейки. Вейка – слово финское (veikko), что означает – друг, товарищ. В Петербурге – финн-извозчик, с разукрашенной ленточками и бубенцами <лошадью>, запряженной для катания на масленице. С появлением веек чопорный Петербург преображался. С вейками в город входило праздничное веселие. Вейки использовались для развлекательных целей: днем мамаши катали своих ребят, вечером катались парочки или в поздний час возвращалась домой загулявшая в ресторане публика. Финны очень плохо говорили по-русски и плохо понимали русский язык. К тому же еще очень плохо знали город. Договариваться с ними о месте поездки и о цене было нелегко. Когда речь заходила о цене, финны называли лишь одну цифру: «рытцать копеек». Этой суммой в тридцать копеек определялась стоимость небольшого прогулочного катанья. Однако некоторые финны, которые каждый год появлялись в городе на Масленице, стали лучше разбираться в городе и более осмысленно стали назначать за проезд, не ограничиваясь суммой в «рытцать копеек»[154]154
Ср.: «Кто помнит теперь, что такое были вейки? Между тем они, хоть и на короткий срок (всего на неделю), становились очень важным элементом петербургской улицы. Вейками назывались те финны, „чухонцы“, которые, по давней поблажке полиции, стекались в Петербург из пригородных деревень в воскресенье перед Масленой и в течение недели возили жителей столицы. Звук их бубенчиков, один вид их желтеньких белогривых и белохвостых сытых и резвых лошадок сообщал оттенок какого-то шаловливого безумия нашим строгим улицам; погремушки будили аппетит к веселью, и являлось желание предаться какой-то чепухе и дурачеству. Дети обожали веек. В программу масленичного праздника входило обязательное пользование ими» (Бенуа. Кн. 2. С. 290).
«Самым веселым временем в Петербурге была Масленица и балаганы. Елка и Пасха были скорее домашними праздниками, это же был настоящий всенародный праздник и веселье. Петербург на целую „мясопустную неделю“ преображался и опрощался: из окрестных чухонских деревень наезжали в необыкновенном количестве „вейки“ со своими лохматыми бойкими лошадками и низенькими саночками, а дуги и вся упряжь были увешаны бубенцами и развевающимися разноцветными лентами. Весь город тогда наполнялся веселым и праздничным звоном бубенчиков, и такое удовольствие было маленькому прокатиться на вейке! Особенно, если сидеть на облучке, рядом с небритым белобрысым чухной, всегда невозмутимо сосущим свою „носогрейку“. Извозчики презирали этих своих конкурентов – вейка за всякий конец просил „ридцать копеек“ – и кричали на них: „Эй, ты, белоглазый, посторонись!“» (Добужинский. С. 17–18). Вейки имели также прозвища: «сатана-пергала (финск. – сатана, дьявол. – А. К.), ливки (т. е. сливки)» (Светлов. С. 38).
[Закрыть].
[Масленичные балаганы]
Но центром развлечения на Масленице были балаганы. Последнее время, с начала нынешнего века, балаганы устраивались и на Семеновском плацу[155]155
В 1898 г. народные гулянья на Масленичной и Пасхальной неделях были перенесены с Царицына луга (Марсово поле) на Семеновский плац. Но они постепенно вытеснялись с плаца в связи с началом строительства в 1902 г. здания Витебского вокзала.
[Закрыть], находившемся в нескольких шагах от дома, в котором я жил (угол Гороховой улицы и Загородного проспекта).
На большой площади были разбросаны наскоро сколоченные постройки для зрелищ и для торговли, а также разные аттракционы (карусели, колесо, кривые зеркала, силомеры и многое другое). Театральные зрелища были самые различные, начиная с трагедии, кончая одноактными комедиями легкого жанра. Очень яркой фигурой был балаганный дед. Дед – с большой седой бородой, густыми седыми бровями, с широким большим красным носом и красными щеками, в широком армяке с большим кушаком, в валенках, в высокой шапке, – чинно расхаживал по балкончику театра, зазывая зрителей в театр. Зазывал он в стихотворной форме, с прибаутками, всячески расхваливая зрелище, которое ждет зрителей в театре: то ли душераздирающая драма, то ли веселая комедия до слез, до коликов. Зазывание это звучало очень соблазнительно и публика охотно раскупала билеты. Однако деды не только рекламировали зрелища, но выступали и с острыми сатирическими замечаниями и по адресу городских властей, и по адресу разных слоев общества. Такие сатирические выступления очень нравились гуляющей публике и деда награждали дружными аплодисментами, одобрительными репликами. Вокруг таких дедов всегда были большое оживление и дружный смех[156]156
Речь идет о карусельном деде-зазывале – любимце публики, который выступал на балконе карусели – деревянной двухэтажной крытой постройке, с внешней и внутренней галереями, разукрашенной снаружи живописными «лубочными» изображениями (портретами знаменитостей, комическими сценами, пейзажами и т. д.) и скульптурой. Такая карусель называлась «Большим самокатом», так как приводилась в движение паровой машиной. Публика, кружась в лодочках (лошадках, вагончиках), наблюдала короткое представление (пантомиму, живую картину, танец), которое давалось на маленькой сцене, находящейся в центре карусели.
«Водрузившись на перила огромнейшей карусели, в шапке с бубенцами и огромнейшей бородой из пакли, дед (обыкновенно из солдат-балагуров), исполнял обязанности современных conferenciers, т. е. импровизировал беседу. И горе тому, кто попадал ему на зубок! Старик буквально забросает его шутками, иногда очень меткими и злыми, почти всегда нецензурными. Большею частью такими жертвами были: какой-нибудь провинциальный ротозей, впервые попавший в столицу, или бойкая горничная, отпущенная господами со двора „погулять на балаганах“» (Дризен Н. В. Сорок лет театра: Воспоминания. 1875–1915. [Пг., 1916]. С. 28–29).
[Закрыть].
Большим успехом пользовались у публики зрелища циркового характера: борцы, силачи по поднятию тяжести, дрессировщики, фокусники, иллюзионисты, чревовещатели и другие.
На эстраде наибольший успех выпадал на куплетистов. Репертуар их песен носил, конечно, исключительно веселый, развлекательный характер, что так соответствовало настроению посетителей балагана.
[Петрушка]
Но безошибочно можно сказать, что самым большим успехом на балаганах пользовался наш традиционный русский Петрушка. Этот вид народного искусства был широко распространен в дореволюционной России. Петрушка ходил по дворам Петербурга, летом – по дачным местностям, был участником всех народных гуляний и уж обязательно появлялся на балаганах[157]157
«Петрушка, русский Гиньоль, не менее, нежели Арлекин, был моим другом с самого детства. Если, бывало, я заслышу заливающиеся, гнусавые крики странствующего петрушечника: „Вот Петрушка пришел! Собирайтесь, добрые люди, посмотрите-поглядите на представление!“ – то со мной делался род припадка от нетерпения увидеть столь насладительное зрелище, в котором, как и на балаганных пантомимах, все сводилось к бесчисленным проделкам какого-то озорника, кончавшимся тем, что мохнатый черт тащил „милого злодея“ в ад» (Бенуа. Кн. 5 (глава «Петрушка»). С. 521).
[Закрыть].
Успех Петрушки объяснялся не только тем, что этот вид искусства был любим народом, но и его злободневным репертуаром.
Сатирический характер этого репертуара вызывал бурные восторги толпы и заходил иногда так далеко, что Петрушку начинали преследовать в цензурном порядке. Петрушка никогда не оставался без зрителей. Даже тогда, когда Петрушка передвигался с места на место как в Петербурге, так и в пригородах, за ним бежала большая толпа ребят – постоянных зрителей этого жизнерадостного искусства.
[Игорные клубы у балаганов]
В укромных уголках балаганов ютились импровизированные игорные клубы. Шулерам тут было раздолье. Заманивая простачков, суля им верные выигрыши, шулеры обирали свои жертвы, как липку.
Полиция преследовала такие клубы. Разгоняла их. Но они быстро перекочевывали на новое место. Дело это было несложное, так как весь инвентарь клуба состоял из ящика, на котором и производилась игра. Игроки же располагались вокруг ящика, кто на коленях, кто на корточках. Разгоняя эти клубы, полиция меньше всего думала о том, чтобы оградить юношество и рабочую молодежь от пагубного влияния азарта игры. Она заботилась больше о себе, так как не всегда игра в клубе кончалась мирно, бывали и потасовки, которые нарушали порядок на балаганах и приносили полиции много беспокойства.
[Торговля на балаганах]
На балаганах шла бойкая торговля. Но прежде всего торговали воздушными шарами для ребят, а потом всякими яствами: сбитнем[158]158
Сбитень – горячий напиток из подожженного меда или патоки.
[Закрыть], горячими пирожками, горячими оладьями, разными пряниками и многим другим.
Помимо ручной торговли, торговали и в закрытых помещениях. Сюда относятся, главным образом, чайные, закусочные. Везде, конечно, были горячие блины.
[Шарманщики на Масленице]
Не следует забывать еще один род промысла, который широко был распространен в Петербурге, а на Масленой неделе был представлен и на балаганах. Я имею в виду шарманщиков. Притягательная сила шарманщика заключалась не только в том, что он играл на своей шарманке заунывные мотивы («Разлука ты, разлука», «Маруся отравилась» и все в этом роде), но и предсказывал судьбу легковерным людям. Для этой цели использовался и пернатый, и животный мир: мелкие птички, попугай, морские свинки, белые мышки и другие. На их обязанности лежало вытаскивать из ящика билетик, на котором вещалась судьба гадающего. Потребность заглянуть в будущее, узнать свое счастье была очень велика и торговля «счастьем» у шарманщиков шла очень ходко. Потребителями «счастья» были, конечно, почти исключительно женщины, преимущественно молодые девушки, мечтавшие о счастливом браке.
Промышляли «счастьем» и цыганки, для которых здесь было широкое поле деятельности. Назойливость цыганок общеизвестна. Вот она-то и помогала им хорошо заработать в благоприятной для этой цели обстановке.
[Посетители балаганов]
Кто посещал балаганы? Посетителями балаганов был в большинстве своем простой народ: рабочие, ремесленники, приказчики, мещане, мелкие чиновники. Полно было и ребят-подростков. Пользуясь большим скоплением народа и беззаботностью публики, у которой от веселого настроения была душа нараспашку, ловко орудовал и преступный элемент – карманные воришки. Осторожность, предусмотрительность в такой суматохе были не лишни.
Посещал балаганы имущий класс: богатое купечество, дворяне, чиновники с положением. Эти люди приезжали сюда не развлекаться, как простой народ, а посмотреть на народное гулянье. Этих людей сразу можно было узнать не только по внешности, по богатой одежде, но и по манере держаться особняком и смотреть на окружающих снисходительно и свысока.
[Великий пост]
С окончанием Масленой недели начинался Великий пост. В быту петербуржцев, как и всего русского народа, это был резкий переход от веселья к тишине, воздержанию и даже некоторому унынию. Уже к концу воскресенья широкой Масленицы этот переход наблюдался и в общественных местах, и в домах. В ресторанах, например, в двенадцать часов заканчивалась работа оркестров и вообще прекращались всякие увеселения, хотя рестораны были открыты, как обычно, до часа-трех ночи, в зависимости от разряда, которым определялись права торговли этих заведений. В домах гости также не засиживались. А если гости загостились, то хозяева, многозначительно поглядывая на часы, деликатно намекали гостям, что пора и честь знать, не все мол коту масленица, настал и Великий пост.
Великий пост продолжался семь недель. Особенно строго соблюдались первая, четвертая и последняя недели. В эти недели не работали театры и вообще не допускались никакие развлечения: балы, концерты, маскарады. В это время в Петербург съезжались на гастроли иностранные театры: итальянская опера, немецкая драматическая труппа и другие. Они занимали помещения наших театров и концертных залов.
Музыка развлекательного характера прекращалась в домах. Музыкальные инструменты использовались только для учебных целей.
В храмах прекращались венчания. На колокольнях церквей не слышалось мелодичного перезвона, которым православные церкви отличаются от церквей других исповеданий, а один лишь колокол монотонно и грустно гудел утром и вечером.
Одним словом, если и не весь пост, то в эти три недели в Петербурге господствовало великопостное настроение.
[Вербная неделя]
Однако одна из недель Великого поста резко отличалась от всех других. Это была шестая неделя, как ее называли, Вербная неделя. В Петербурге эта неделя отмечалась вербным базаром или, как этот базар называли коротко, просто Вербой.
Верба устраивалась на Конногвардейском бульваре. Впоследствии Вербу стали устраивать на бульваре Малой Конюшенной улицы.
Что же представляла из себя Верба? Это были наскоро сколоченные лари разных размеров, которые стояли по обе стороны бульвара между деревьев. В этих ларях велась самая разнообразная торговля. Прежде всего следует сказать о тех сладостях, которые были традиционным предметом торговли и привлекали внимание посетителей в первую очередь. Сюда надо отнести восточные сладости (рахат-лукум, облитые грецкие орехи и другие), халву, коврижки, разные пряники. Большим спросом пользовались горячие вафли с кремом. Этим делом занимались исключительно греки. Пеклись эти вафли тут же на специальном приспособлении. Залив чугунную дощечку жидкой массой теста, закрыв ее такой же дощечкой сверху, грек, повертев ее в жаровне, извлекал горячую вафлю, которую, свернув трубочкой, наполнял кремом. Вафля к продаже готова. Весь этот процесс продолжался две-три минуты, не более. Дело это было поставлено так замечательно, что посетители не только охотно раскупали вафли, но и стояли толпой, любуясь ловко поставленному производству.
Продавалась еще сахарная вата. Это была какая-то воздушная пена, очень сладкая, розоватая.
Из промышленных товаров продавалась всякая заваль (мануфактура, галантерея, меха). Одним словом, все, что не шло в магазинах, здесь сбывалось легко, так как Верба всему придавала какую-то особую прелесть.
Большая толпа ребят была у ларька, где продавались птицы, кролики, морские свинки, черепахи, ящерицы, золотые рыбки и прочее.
Много любителей книг толпилось у ларей букинистов. Вот уж тут, действительно, было много книжной завали. И лишь в редких случаях можно было выбрать что-нибудь интересное, ценное, редкое. Большим спросом пользовались комплекты старых журналов: «Нивы», «Родины», «Пробуждения», «Солнца России»[159]159
О журналах «Родина», «Пробуждения», «Солнце России» – см. примеч. [308]308
«Родина» (1879–1917) – петербургский литературно-художественный семейный журнал с иллюстрированными отделами «Всемирное обозрение» и «Развлечение». Печатался в издательстве А. А. Каспари.
[Закрыть], [309]309
«Солнце России» (1910–1917) – петербургский литературно-художественный еженедельник.
[Закрыть], [310]310
«Пробуждение» (1906–1917) – петербургский журнал изящных искусств и литературы.
[Закрыть] к разделу «Быт Старого Петербурга по газетным объявлениям».
[Закрыть] и других, а также юмористических журналов: «Стрекозы»[160]160
«Стрекоза» (1875–1908) – петербургский художественно-юмористический еженедельный журнал.
[Закрыть], «Осколков»[161]161
См примеч. [129]129
«Осколки» (1881–1916) – петербургский юмористический еженедельный журнал с карикатурами.
[Закрыть] к разделу «Люди на улице».
[Закрыть], «Будильника»[162]162
См примеч. [128]128
«Будильник» – сатирический еженедельный журнал с карикатурами; издавался в Петербурге (1865–1871) и в Москве (1873–1917).
[Закрыть] к разделу «Люди на улице».
[Закрыть] и прочих.
Были лари, в которых продавались только открытки. Ассортимент этого товара поражал своим исключительным разнообразием, начиная с тематики религиозного экстаза до порнографии включительно. Принимая во внимание приближение праздника Пасхи, здесь был большой выбор поздравительных открыток к этому празднику. Поздравительные открытки были на все другие случаи: и к Новому году, и к Рождеству, и к первому апреля, и ко дню ангела. Продавались открытки с видами Петербурга. Некоторые из них были очень хорошо изданы. Такие открытки сейчас для коллекционеров представляют большую ценность. Встречались и художественные открытки, содержащие репродукции с произведений искусства. Такими открытками интересовались коллекционеры, которые иногда довольно удачно пополняли свои коллекции. А этим делом занимались многие петербуржцы.
В большинстве же своем тематика преобладала эротическая и сентиментальная.
У невзыскательного покупателя большим спросом пользовалась всякая живописная халтура. Ее приобретали преимущественно женщины, падкие до всяких сентиментальных сюжетов, для своего домашнего уюта: тут и пожар солнечного заката, и луна для влюбленных, и озеро с белыми и черными лебедями, и таинственный, неприступный замок на высокой скале и все в этом роде.
Однако среди разного хлама и завали были на Вербе и хорошие вещи. Это относится, главным образом, к изделиям художественного промысла: вышивка, кружева, изделия из кости, из бересты, выжигание по дереву и прочее.
Все перечисленное продавалось в ларях. Но не менее обширна была торговля и с рук. Чего тут только не продавалось! Предлагалось все: и воздушные шары, и обезьянки на булавке, и воздушные свистульки, и тещин язык, и черти в стеклянных трубочках (американский житель), и расстегаи (бумажные мячи на резинке)[163]163
Вербу вспоминает художник М. В. Добужинский: «Вербный торг помню еще у Гостиного двора (на Конногвардейском бульваре он был позже). Среди невообразимой толкотни и выкриков продавали пучки верб и вербных херувимов (их круглое восковое личико с ротиком бантиком было наклеено на золотую или зеленую бумажку, вырезанную в виде крылышек), продавали веселых американских жителей, прыгающих в стеклянной трубочке, и неизбежные воздушные шары, и живых птичек (любители тут же отпускали на волю и птичек и шары), и было бесконечное количество всяких восточных лакомств, больше всего рахат-лукума, халвы и нуги» (Добужинский. С. 20).
[Закрыть]. Весь этот товар предлагался с шутками и прибаутками в рифму.
Продавались и бумажные цветы, которые тогда пользовались спросом и создавали уют в мещанских квартирах.
Большая торговля велась, конечно, и вербой. Это первое растение, которое появлялось в наших краях ранней весной. Вербой украшали жилище, помещая ее у икон[164]164
В Вербную субботу, как вспоминает Н. А. Лейкин, приносили из церкви освященную вербу, которая «ставилась к образам, за киот, а один ее прут отделялся и помещался в бутылку с водой на окне; весной же, когда он давал корни, его в день радуницы, во вторник на Фоминой неделе, отвозили на кладбище и сажали в землю на могилках, христосуясь с покойниками» (Лейкин Н. А. Мои воспоминания // Быт петербургского купечества в XIX веке. СПб.: Гиперион, 2003. С. 142–143).
[Закрыть]. С вербой шли на богослужение в Вербную субботу.
Кто же был посетителем Вербы? Безошибочно можно сказать, что на 80 процентов посетителями Вербы была учащаяся молодежь, начиная с приготовишек, до последних классов включительно. Встречались, конечно, и молодые студенты.
Днем, в свободное от хозяйства время, приходили сюда и молодые домашние хозяйки. По окончании служебного дня вливался поток чиновников и служащих частных учреждений: банков, страховых обществ, правлений разных акционерных предприятий. Рабочий класс на Вербе встречался редко.