Текст книги "Милый старый Петербург"

Автор книги: Петр Пискарев

Соавторы: Людвиг Урлаб
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Местные храмовые праздники тоже служили поводом для гулянья. Колокольный звон оповещал местных жителей и дачников о начале праздничного богослужения в храме. Кому надо было попасть на богослужение, шли раньше. А молодежь собиралась вокруг храма, когда богослужение подходило уже к концу. Вот тут и происходило гулянье, которое заканчивалось к обеденному времени, когда все дачники уходили домой обедать.

Особо следует остановиться на празднике Иванова дня. В эти дни была традиция сжигать смоляные бочки. Традиция эта особенно крепко держалась в Финляндии и в Прибалтике. Это было исключительно эффектное зрелище. На поляне у реки, у озера устанавливались костры в несколько ярусов. На костер ставилась смоляная бочка. С наступлением темноты при большом стечении местных жителей и дачников костры зажигались, освещая окрестность зловещими языками пламени. Здесь же проводились танцы, преимущественно местных жителей, которые продолжались до тех пор, пока не затухал последний костер. Танцы носили национальный характер этой местности.

Кроме общественных гуляний отмечались семейные праздники: именины, дни рождения. Эти праздники справлялись очень торжественно. Праздничная обстановка создавалась, главным образом, в саду или палисаднике перед дачей. Балконы и веранды украшались гирляндами из зелени. В саду на протянутой в разные концы проволоке развешивались флажки из цветного материала, а между ними – разных цветов и разной формы китайские бумажные фонарики. С наступлением темноты свечи в фонариках зажигались, зажигались также бенгальские огни. Все это придавало саду феерическую декоративность. В заключение вечера сжигался фейерверк. Фейерверк закупался в пиротехническом магазине в городе, на Казанской улице. В зависимости от достатка дачников фейерверк был различный и по количеству, и по эффектности. Устраивался фейерверк преимущественно у водоемов: на реке, на берегу озера. В богатом подборе было много разнообразия. Тут были цветные ракеты, римские свечи, огненные лягушки, прыгающие по воде, вращающееся огненное колесо и многое другое. Всем этим делом руководили только взрослые, не допуская ребят принимать в них участие. На фейерверк богатых дачников сбегались соседи. Это развлечение доставляло всем большое удовольствие, вызывало восхищение. Такое праздничное настроение господствовало особенно в такие дни, как Ольгин день, Иванов день, Петров день, день Святого Владимира и в некоторые другие, когда было много именинников или именинниц. После фейерверка гостей приглашали к праздничному ужину. Если погода благоприятствовала, ужин устраивался в саду при свете бумажных фонариков и при свечах на столе. Свечи ограждались от ветра специальными стеклянными колпаками. Такая картина ужина была очень привлекательна и носила характер семейной праздничной идиллии. Поздним вечером с последним поездом гости разъезжались по домам. От дачи до станции гостей провожали хозяева. Весь этот путь сопровождался шумом, смехом, шутками. По такой компании можно было судить, насколько весело прошли именины. Наиболее «нагрузившихся» за ужином гостей оставляли ночевать.

В дачных местностях были люди, которые в поисках средств на пропитание развлекали дачников. К таким людям надо отнести шарманщиков^[256]256
  «Много ходило по дачам и шарманщиков, обычно пожилых, болезненных людей. Среди них были и шарлатаны, не желавшие работать. Все они носили незатейливый органчик, который играл пять-шесть пьесок тягучим, гнусавым голосом. Нес шарманщик его на ремне за плечами, во время игры ставил на ножку, вертел ручку, а для смены пьес переставлял рычажок, и дутье в трубках и мотив изменялись. Иногда с ним ходила девочка, которая пела несложные песенки» (Засосов, Пызин. С. 222).


[Закрыть], Петрушку, бродячих музыкантов^[257]257
  «Появлялись и музыканты, играющие на духовых инструментах, как правило трубе, баритоне и басе. Это были здоровые молодые парни, выдававшие себя за колонистов или эстонцев. Если остальные уличные музыканты были скромны, стояли по своему положению близко к нищим, то духовые музыканты вели себя вольно, иногда нахально. Они обычно играли „Мой милый Августин“ или незатейливые вальсики» (Засосов, Пызин. С. 222).


[Закрыть] и даже маленькие бродячие оркестры.

В дачных местностях шарманка популярностью не пользовалась, так как не имела здесь такого благодарного круга слушателей, как во дворах города. Когда шарманщик подходил к даче и начинал свой «концерт», то к нему спешила или сама дачница или горничная, если это была богатая дача, и, дав ему несколько медных монет, махала рукой. Это означало: «Бери деньги и иди дальше». Так смотрели на это дело взрослые дачники. Иначе смотрели дети. Им хотелось слушать шарманку, им хотелось посмотреть обезьянку и, наконец, им хотелось, чтобы белая мышка вытащила «счастье», как тащат это «счастье» для больших тетей. Но с маленькими дачниками никто не считался. И, несмотря на слезы, шарманщика выпроваживали. Едва ли это очень сильно задевало самолюбие шарманщика. Он снимал шляпу, благодарил за деньги и продолжал свой путь дальше, радуясь тому, что при таких обстоятельствах ему удастся обойти больше дач, побольше собрать денег. А что касается самолюбия, то на самолюбие хлеба не купишь, шубу не сошьешь. Такое отношение к шарманщику было, конечно, не везде. И в дачной местности встречались люди, которые находили какую-то прелесть в шарманке, или слушали ее в соответствии со своим настроением, или просто стеснялись прогнать шарманщика, чтобы его не обидеть. К таким людям можно отнести дачников победнее, не умудренных высоким музыкальным искусством, к каким причисляли себя богатые дачники.

Другое дело – Петрушка. Не в пример тоскливой шарманке Петрушка был жизнерадостным искусством. Петрушка был очень популярен среди дачников, как бедных, так и богатых, его нигде не гнали, везде охотно принимали. Достаточно было раскинуть ширму для представления, как со всех сторон сбегалась дачная детвора. Проделки и приключения озорного, находчивого, веселого Петрушки вызывали звонкий детский смех. Ему дружно аплодировали. После представления начинался сбор денег. Иногда Петрушку приглашали на дачу в дни детских семейных праздников, на именины ребят. Об этом заранее договаривались: и о репертуаре, и о цене, и о времени. Такие приглашения делали главным образом богатые дачники.

Развлекали дачников и бродячие музыканты. Это были большей частью пожилые, и даже престарелые скрипачи, которым и по старости, и по болезни трудно было устроиться в какой-нибудь театр. Отсутствие средств к существованию и заставляло этих людей бродить от дачи к даче. И возраст, и внешний, иногда болезненный вид этого человека вызывали сочувствие к нему и, прослушав один-два номера его выступления, давали деньги.

Иногда по дачной местности ходили даже трио, квартеты и духовые, и струнные. Тут были музыканты и молодые, и старые. Репертуар их состоял из легкой музыки, преимущественно из оперетт, носящих развлекательный характер. Такие оркестранты давали свои концерты у богатых дач, рассчитывая на более щедрое подаяние.

В некоторые дачные местности приезжала карусель. Карусель обычно устанавливалась на каком-нибудь пустыре. Среди дачной детворы и детей местных жителей карусель пользовалась огромным успехом. Крутилась она лошадью под звуки баяна или даже простой гармошки. Вокруг карусели всегда стояла большая толпа ребят, которая шумно и весело приветствовала катающихся на карусели – то ли на деревянной лошадке, то ли на льве, то ли на лебеде или просто в ладье. Рядом с каруселью стоял столб. На столбе было повешено металлическое кольцо. Дети, которые катались на лошадке, льве или лебеде, старались это кольцо снять. А снять его было не так просто. Снявшему это кольцо полагалось одно бесплатное катание. Желающих покататься на карусели было много, спрос был большой, деньги текли в кассу, предприимчивый хозяин этого предприятия наживался. Каждый был доволен по-своему: детвора радовалась интересному развлечению, хозяин – прибыли.

В дачных местностях, близких к городу, был постоянный шум. Разносчики нараспев рекламировали свой товар. Это начиналось с самого раннего утра. Затем являлись шарманщики, а вечером – граммофон. Граммофоны тогда имелись во многих дачах. Они часто были неисправны, поэтому шипели, кряхтели, хрипели. Кругом всюду играл граммофон. Это была мода. На каждой террасе звучали арии из «Веселой вдовы»^[258]258
  «Веселая вдова» (1905) – оперетта венгерского композитора Ф. Легара.


[Закрыть] («Качели», «Иду к Максиму я» и др.), пели «Пупсик, мой милый пупсик»^[259]259
  «Пупсик, мой милый пупсик» – популярный в начале XX в. романс, был записан на грампластинку в исполнении К. Грекова.


[Закрыть], а хрипящий в граммофоне голос умолял, чтобы на могилу приносили хризантемы (романс «Хризантемы»^[260]260
  «Хризантемы» – романс «Отцвели хризантемы» (опубл. 1913; слова В. Д. Шумского; музыка Харито), был записан на грампластинку в исполнении Вари Паниной.


[Закрыть]) и т. д. Люди, которые нуждались в покое и отдыхе по возрасту или по болезни, молодежь, которая готовилась к осенним экзаменам и переэкзаменовкам, просто не знали, куда себя деть от этой музыкальной шумихи. А дачи, особенно по Финляндской железной дороге и по другим линиям железных дорог, стояли так близко друг от друга.

По дачным местностям бродило много цыганок. Они заходили в сад, в палисадник или прямо в дачное помещение и настойчиво предлагали дачниками и особенно дачницам погадать. Они были так нахальны, упрямы, настойчивы, что выгнать их не было никакой возможности. Выход был только один – согласиться. Протянув цыганке руку с открытой ладонью, дачница, не слишком веря гаданью, с улыбкой слушала болтовню цыганки. Когда гаданье кончалось, дачница, радуясь, что испытанию пришел конец, давала цыганке несколько медных монет. Однако радость дачницы была преждевременна – испытание ее еще не кончилось. Сунув деньги в большой карман своей широкой юбки, цыганка начинала просить что-нибудь из старого носильного белья, из платьев, из обуви как для себя, так и для своего маленького. Большинство цыганок ходило с ребятами: одним грудным, да одним-двумя маленькими, которые болтались у нее в ногах, держась за юбку. Ребятишки были черные, грязные, босые, лохматые и худенькие. Пока цыганке не дадут каких-нибудь обносков, она не уходила. Но иногда терпению приходил конец, и общими усилиями цыганку выгоняли из сада, закрыв калитку на задвижку для верности. Бродили они и по улицам, и на станции, – везде, везде. Нигде не было от них спасения.

С большим интересом посещали дачники цыганский табор. Цыгане были не везде. По Финляндской и Приморской железным дорогам их не было совсем. По другим железным дорогам были. Но больше всего их было по Николаевской железной дороге. Здесь они кочевали вдоль Московского шоссе. Вот дачники, которые жили на этой железной дороге, в Саблино, Тосно, Любани, и посещали эти таборы. Что такое табор? Расположенный станом обоз кочевников, у цыган – группа семейств, кочующих вместе. Цыгане разбивали свой табор вблизи какого-нибудь жилого местечка: деревни, села, поселка, дачной местности. Это делалось с целью использования возможностей для пополнения своих запасов как промышленными товарами, так и продуктами питания. Ведь цыгане ничего не производили, они только потребляли. Цыгане использовали местное крестьянство для разных махинаций с лошадьми, а цыганки – для гадания. Табор разбивался на какой-нибудь полянке, при этом выбиралось место повыше и поближе к воде. Вот картина табора: в несколько рядов натянуты шатры, за шатрами стоят кибитки с поднятыми вверх оглоблями, тут же пасутся кони. Женщины и ребята толпятся около шатров, мужчины – около обоза, занимаясь починкой кибиток, смазкой колес, ковкой лошадей и другими хозяйственными делами. Собираясь в табор, дачники запасались большим количеством медных монет и конфетами. Первыми они расплачивались с цыганками за гадание, вторые раздавали ребятам. Для ребят брали еще разные побрякушки и всякого рода дешевые украшения из стекла, меди и прочее, на что так падки были цыганские ребята. Образ жизни цыган был крайне примитивен. Если заглянуть в шатер, то там ничего не было, кроме перин, одеял, подушек, чайника, кружки и доски, на которой лежали хлеб и кожа. У ребят в руках всегда был кусок хлеба. Они его жевали весь день. И на 80 % он составлял их суточное питание. В теплую и сухую погоду цыгане спали в шатрах, в холодную и дождливую – в кибитках. Санитарно-гигиенические условия их жизни были ужасающие.

Перины у цыган были богатые. Они были очень большого размера и на лебяжьем меху. Ложась в такую перину, человек буквально утопал. Такая перина могла спасти от любого холода.

Табор дачники посещали компаниями. Дачников здесь встречали приветливо. Цыгане снимали картуз или широкополую шляпу и кланялись. Все знали, что дачники идут с самыми мирными намерениями, повеселиться, познакомиться с их бытом. Дачники угощали цыган папиросами, заводили с ними беседу. Цыгане же развлекали гостей танцами под бубны, пением романсов под гитару. Дачники раздавали исполнителям деньги, а ребятам, которые тоже пели и танцевали, конфеты и побрякушки. По вечерам в таборе зажигались костры. Вечерняя жизнь до сна протекала у этих костров. Табор при освещении костров представлял очень эффектное зрелище, с большой долей романтики, навеянной поэмой А. С. Пушкина «Цыганы». С большими впечатлениями возвращались дачники домой.

Дачники развлекались с утра до вечера. А как же проходил день у прислуги, кухарки, няни, которые обслуживали своих господ? Их день без учета и нормы времени проходил в труде. Только к вечеру, закончив работу на кухне, уложив детей, эти труженицы находили себе покой. Собирались они на дворе дач и, сидя на скамеечке или на ступеньках лестницы черного хода, беседовали, посвящая друг друга в тайны жизни своих господ. У людей преклонного возраста, утомленных за день работой, быстро смыкались глаза, и они спешили на покой. А кто был помоложе, занимались играми, пользовались гигантскими шагами, если они не были заняты господами, компаниями гуляли по дачным улицам. У девушек заводились знакомства. Знакомства эти возникали, главным образом, среди приказчиков магазинов или продавцов разносной торговли, то есть среди таких людей, с которыми им приходилось общаться при закупке продуктов. Особенно доставалось бедной прислуге, когда в лесу поспевали ягоды и грибы. Господа ради прогулки ходили в лес, собирали ягоды и грибы, а, придя домой, обработку их для заготовки сваливали на руки прислуги, которая все это чистила, варила, солила, мариновала. Зимой же эти господа, угощая гостей, хвастливо подчеркивали, что это их заготовки, их труды, их кулинарное искусство и т. д. Одним словом, и «мы пахали».

В царской России широко было развито нищенство. Не говоря уже о целых толпах нищих у папертей церквей в праздничные дни, они бродили всюду, прося подаяние. Бродили они и по дачным местностям. Нищие были разные и по внешнему виду, и по возрасту, и по манере просить и даже требовать подаяние. Возможно, что тут были люди несчастные, с тяжелой судьбой, были люди спившиеся и опустившиеся на «дно», были лодыри и тунеядцы, были просто бродяги, были и нищие-профессионалы. Был еще один вид бродячих людей – это странники. Это люди, преимущественно старики и старухи, бродили по святым местам, проходя всю Россию от Соловецкого монастыря на севере до Афона на Черном море. Ходили они от села до села, от города до города, прося подаяния и приюта на ночлег. Нищих было много везде, но вот странников-паломников больше всего было все на том же Московском шоссе. По этой трассе они перебирались от Петербурга до Москвы в Троице-Сергиеву лавру, затем в Киев, в Киево-Печерскую лавру, и далее на юг до Афона. Вся эта вереница нищих и странников тянулась весь день, с утра до вечера. Не успевали дачники выпроводить одного, дав ему копейку или кусок хлеба, как появлялся другой, третий и так без конца.

Для дачников по Николаевской железной дороги назойливые цыганки со своим гаданием, нищие и странники-попрошайки были настоящим бичом. Подавать всем не было никакой возможности. Поэтому дачники, увидев под окном очередного нищего или странника, махали рукой и говорили: «Не прогневайся». Это означало, что в подаянии ему отказано. И нищий или странник шел дальше. Но бывали случаи, когда какой-нибудь нищий пьяница, которому срочно нужно было опохмелиться, начинал требовать подаяния и даже прибегал к угрозам. Так как днем в дачах мужчин не было, то испуганная женщина спешила удовлетворить требование вымогателя и успокаивалась только тогда, когда он покидал территорию дачи.

Правда, были дачные местности, где нищих, бродяг и странников совсем не было. К таким надо отнести прежде всего летние дачные резиденции царя: Петергоф, Царское Село. На территории этих резиденций было много полиции и дворцовой охраны. Вот они-то и вылавливали нищих и бродяг и сразу же забирали в полицейский участок, где выясняли их личность и направляли для дальнейшей изоляции, а точнее – для высылки по этапу. Почти не было бродяжных людей в Павловске и по Приморской железной дороге, особенно в Сестрорецке. Но зато, как уже упоминалось, по Московскому шоссе им всем было раздолье.

Торговое обслуживание дачников было различно^[261]261
  «Приезжали ярко раскрашенные фургоны с надписями на боках. Задняя дверца открывалась, и там оказывался целый передвижной гастрономический магазин – колбасы, сыры, консервы, копчености, конфеты, печенье и все, что вашей душе угодно» (Григорьев. С. 159).


[Закрыть], все зависело от дачной местности и от контингента дачников. Лучше это дело было поставлено в местах царской летней резиденции, по Приморской железной дороге, в курортной зоне, и по Финляндской железной дороге, несколько хуже – по линии Николаевской железной дороги, где дачникам, жившим по шоссе, приходилось ходить за продуктами на станцию железной дороги, где была сосредоточена вся торговля. Да и не только здесь, но и во всех дачных местах магазинная торговля располагалась у станции, за исключением таких городских поселков, как Петергоф, Царское Село, Сестрорецк и других, где торговые точки были разбросаны по всему поселку. Магазинная торговля ничем не отличалась от городской. Но вот разносная торговля отличалась, и она очень спасала положение дачников, особенно живших далеко от станции, доставляя на дачи самое необходимое, начиная с хлеба. Снабжение дачников хлебом и булками производил булочник. Для этой цели у него была большая корзина, которую он носил на спине, на широком ремне через плечо. Корзина была четырехугольная, сверху – шире, внизу – уже. Покрыта она была белым материалом, а на случай дождя – еще клеенкой. Наверху находилась плоская низкая широкая корзиночка с пирожными. Она снималась. Под ней была корзина поглубже, со сдобой. Она тоже снималась. Все остальное место в корзине до дна было занято хлебом и булками. Товар был только штучный, развесного не было, как и не было весов. В дачной местности был не один разносчик-булочник. У каждого был свой участок обслуживания. Обход своего участка булочник делал всегда в одно время. К этому времени дачники поджидали своего поставщика. Если в саду или на веранде никого не было, булочник стучал в окно, ожидая выхода дачницы.

Большим спросом пользовались у дачников выборгские крендели, шведский хлеб, английский хлеб и старорусские бублики. Этот товар разносили особые разносчики на лотке, который носили на голове. Торговали им и в городе, но особым спросом он пользовался в дачных местностях и преимущественно в дачных местах по Финляндской железной дороге. Продавцы предлагали свой товар нараспев, растягивая слова по буквам: «В-ы-ы-ы-б-о-о-о-ргск-и-и-и-е кр-е-е-е-нд-е-е-е-ли»^[262]262
  «К пяти часам, когда дачники пили чай, появлялся разносчик с корзинкой на голове и возглашал в отличие от других „коллег“ мрачным басом: „Выборгские крендели!“, делая почему-то ударение на „о“» (Засосов, Пызин. С. 221).


[Закрыть] и т. д. Так что по одной этой распевной интонации дачники уже знали, что к даче приближается продавец выборгских кренделей, и выходили к калитке навстречу продавцу. Кстати сказать, и другие продавцы-разносчики предлагали свой товар нараспев, причем каждый из них имел свою интонацию.

К дачам подвозилось на тележке мясо. Товар взвешивался большим безменом^[263]263
  «Еще до обеда приезжает мясник, предлагает мясо, кур, зелень. Обычно мальчишка правит лошадью, а сам мясник рубит мясо, взвешивает, получает деньги. Торговля идет со специальной телеги с низким большим ящиком, обитым изнутри луженой жестью. Поперек ящика лежит большая доска, на ней мясник рубит мясо, здесь же стоят весы и ящик с гирями. Ступицы колес обернуты бумагой, чтобы дачники не вымазались колесной мазью» (Засосов, Пызин. С. 220–221).


[Закрыть]. Рыба же подносилась в большой зеленой кадке со льдом, которую продавец носил на голове, подложив под кадку обшитый кожей мягкий круг^[264]264
  «Также до обеда идет торговля с разносчиком рыбы. У него кадушка на голове, там во льду лежит разная рыба. Сгибаясь под тяжестью своей ноши, он оповещает: „Окуни, сиги, лососина, судаки!“ – стараясь рифмовать» (Засосов, Пызин. С. 221).


[Закрыть]. Торговля рыбой была особенно распространена в местностях с большими водоемами.

С наступлением ягодного сезона начиналась торговля ягодами, как привозимыми из города, так и из местных садов. Разноска производилась на лотке в корзиночках, покрытых холстом. Лоток носился на голове. Арбузы развозились на тележке.

В дачных местностях были и овощные лавки, но дачники предпочитали пользоваться овощами местных огородов, прямо с грядки. Широко пользовались дачники и цветами местных садоводов.

Непременным поставщиком дачников был мороженщик. Способ доставки мороженого был различный: на голове, на ручной тележке и даже на двуколке, запряженной лошадью^[265]265
  «После обеда приезжал мороженщик со своей двуколкой, на ней синий ящик. К нему выбегали с тарелкой, он навертывал специальной ложкой, да так ловко, что внутри шарика была пустота. Продавал он мороженое и „на марше“: клал шарик на бумажку и втыкал в него деревянную ложку, используемую в дальнейшем девочками в игре в куклы. Мороженое у него было четырех сортов» (Засосов, Пызин. С. 221).


[Закрыть].

Широко поставленная разносная торговля делала жизнь дачников удобной и пользовалась большим успехом.

В то время торговля в киосках, в ларьках была очень ограничена и находилась около железнодорожной станции. Не было и столовых. Вообще общественное питание было поставлено плохо. Домашние обеды были дороги, да и отпускались они только постоянным посетителям. В ресторане, где они были, – еще дороже. Таким образом, летний отдых одиноких людей был мало обеспечен необходимыми удобствами.

Несколько слов о снабжении дачников газетами и журналами. В таких дачных местностях, как Сестрорецк, Павловск, Петергоф, газеты продавали газетчики, которые стояли на перекрестках наиболее оживленных улиц. А вот в более мелких дачных местностях такой продажи на углах улиц, а также разносной продажи, не было. Газеты продавали в киоске на железнодорожной станции. Там же продавались и наиболее распространенные журналы, «Огонек»^[266]266
  См. примеч. [323]323
  «Огонек» (1899–1918) – еженедельный художественно-литературный журнал.


[Закрыть] к разделу «Быт Старого Петербурга по газетным объявлениям».


[Закрыть] в первую очередь. Надо заметить, что в дореволюционное время такой большой потребности в газетах, как теперь, не было. Дачники шли на станцию за газетой или журналом ради прогулки, не слишком торопясь узнать новости дня, если в это время не было каких-либо исключительно важных событий.

Любопытно отметить еще одно обстоятельство в дачной жизни – это доставка почты. На маленьких станциях, особенно по Николаевской и Северной железным дорогам, почтовых отделений не было. А если была почта, то ее отдавали дежурному по станции, который клал ее на стол в зале ожидания. Дачники, жившие около станции или в прилегающих к станции деревнях, после прихода почтового поезда приходили на станцию и просматривали почту. При такой постановке дела никто не был гарантирован от всяких случайностей и злоупотреблений. Впоследствии такой примитивный порядок был ликвидирован. Все больше и больше стало почтовых отделений, и почтовые отправления доставлялись на дом.

Благоустройство дачных мест было также различно. Все виды благоустройства, какие были тогда возможны, сосредоточивались у железнодорожных станций: замощенные мостовые, освещение и другие. Широко использовались дачниками местные извозчики, стоявшие у станции железной дороги и подъезжавшие к месту стоянки к приходу дачных поездов. И чем дальше от станции, тем меньше было всяких благоустройств, – дороги были не мощены, а освещение почти отсутствовало или отсутствовало совершенно. В какой-то мере спасал свет, падавший с веранды дач на дорогу, освещая путь запоздалому дачнику. В позднее время вообще рассчитывать было не на что, разве только на электрический маленький фонарик, когда он появился в продаже. При быстром распространении электрического освещения и в дачных местностях положение с уличным освещением улучшалось все больше и больше.

В ночное время, особенно осенью, делался обход дачной местности сторожем с деревянной колотушкой, представлявшей из себя коробку с привязанным к ней на ремне шариком. Сторож помахивал этой коробкой, приводя в движение шарик, который отбивал монотонный звук то об одну сторону коробки, то о другую. Однако такой способ охраны дачников и местного населения не достигал цели и даже, наоборот, способствовал жуликам делать свое воровское дело, так как, прислушиваясь к колотушке, жулик знал, где находится сторож, и спокойно обворовывал дачу в другом конце поселка.

В некоторых дачных местностях был свой транспорт, который доставлял дачников в более отдаленные дачные поселки. Так, от станции Поповка по Николаевской железной дороге была проложена трасса узкоколейки с конной тягой до поселка Подобедовка. А от станции Шувалово ходил пароход через озеро, доставляя дачников в Первое Парголово. Пароход подавался к каждому приходу дачного поезда.

С окончанием дачного сезона и началом школьных занятий начинались сборы в обратный путь^[267]267
  «Дачный сезон начинался, по новому стилю, с середины мая и оканчивался в конце августа: 20 августа, по старому стилю, в школах начинались занятия. На дачах жили по преимуществу люди небогатые. Аристократия, высшее чиновничество, богатые купцы и промышленники предпочитали отдыхать на заграничных курортах или в собственных имениях» (Григорьев. С. 160).


[Закрыть]. Помимо всего того, что привозилось на дачу, в обратный путь увозились еще результаты трудов заботливых дачниц: варенье, соленья, маринады. Прислуга на возу сидела с большим букетом цветов. С такими же букетам шли на вокзал и уезжавшие дачники.

Дачная жизнь была обильным материалом для юмористических журналов того времени^[268]268
  Дачная жизнь, которая доставляла много хлопот и неудобств горожанам, постоянно подвергалась остракизму прессы и литераторов. См., например: Некрасов Н. А. Петербургские дачи и окрестности // Некрасов Н. А. Собрание сочинений в 8-ми т. М., 1966. Т. 5. С. 355–386; Михневич В. О. Едем на дачу! // Михневич В. О. Петербургское лето. СПб., 1887. С. 22–32; Лейкин Н. А. Дачные страдальцы. СПб., 1897; Лейкин Н. А. На дачном прозябании: Юмористические рассказы. Изд. 4-е. СПб., 1912.


[Закрыть]. Эта тема охотно использовалась и Чеховым в своих рассказах раннего периода его творчества. Образ «дачного мужа», увешанного всякого рода покупками, сделался классическим персонажем дачной жизни. В рассказах и карикатурах этих журналов отражались всякого рода приключения, связанные с переездом на дачу, с майскими холодами и прочими эпизодами дачной жизни^[269]269
  Ср.: «Дачная жизнь, дачные мужья, барышни, гимназисты, гости, граммофоны, пиво, преферанс – все это тысячу раз описано, все это служило мишенью повторяющихся из года в год дешевых газетных острот.
  Хорошего в дачной жизни было мало. Дом к домику, маленькие садики, пыльные улицы, теснота, из-за которой природы не видно. Шувалово, Озерки, Александровская, Разлив сохранили полностью и сейчас характер такой застройки. По вечерам – гулянье на платформе железнодорожной станции, расфуфыренные барышни, жаждущие женихов, идиотские благотворительные спектакли, крокет, сплетни и невыносимый шум – граммофоны, разносчики, бродячие музыканты. <…> Целый день лезли торговцы с лотками, предлагая всякий товар, цыганки, нищие и просто всякие мелкие жулики в надежде стащить что-нибудь, что плохо лежит. <…>
  Дачные мужья были настоящими мучениками. Регулярных, как в наше время, отпусков с сохранением содержания тогда не было. Чиновникам еще принято было предоставлять отпуск для отдыха, иногда даже с денежным пособием вместо законного жалованья. Частных служащих отпускали очень неохотно, на неделю, не больше, и то без всякой оплаты. Рабочие же, ремесленники и прочий трудовой люд и понятия не имели, что такое отдых. Если рабочий заболевал, ему не только не платили ни копейки, но часто немедленно увольняли. Поэтому „дачный муж“, живущий службой, каждый день тащился в поезде на дачу, нагруженный всякими покупками, а утром, чуть свет, отправлялся в город.
  По осени на дачах появлялись компании петербургских босяков. Они приезжали за грибами и отвозили их в город. Босяки не прочь были и пограбить: встретив в лесу дачников, отнимали часы, золотые вещи, раздевали; забирались в дачи, уносили оставленное белье. Дачники их боялись и с наступлением темных ночей сидели по домам. Хозяева дач, торговцы, извозчики, лодочники, окрестные крестьяне драли с дачников втридорога, стараясь за два-три месяца нажиться на целый год.
  В первые годы XX века началось усиленное строительство собственных дач. Сейчас же образовались коммерческие компании, которые покупали землю и, разбив ее на участки, продавали их желающим. Возникли специальные конторы, пошла в ход реклама. Благоустройством местности при этом не утруждались: под прямым углом расчищали просеки, выкопав по бокам канавы, – и все. Ни дорог, ни мостов, ни освещения, ни водоснабжения – все это ложилось на будущих дачевладельцев» (Григорьев. С. 159–160).


[Закрыть].

12 мая 1964 г.