Текст книги "Культы генокрадов (ЛП)"

Автор книги: Петер Фехервари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Он говорил беспечно, почти мимоходом, но Эмброуз не сомневался: в высоком худощавом человеке, что бродил по комнате, не было ничего беспечного.

– Нет, – ответил бывший капитан, – не настоящее.

– Имена, данные при рождении, не важны, – одобрил командир. – Значение имеют лишь те, которые мы выбираем сами.

– А ты – действительно Кангре Таласка?

Остановившись, полковник оглянулся через плечо. Он улыбался, но это почему-то лишь подчеркивало серебряную холодность его взгляда. Глаза офицера представляли собой изящные аугментические имплантаты, куда более совершенные, чем органы зрения, грубо пересаженные Кресту.

– Если я не Кангре Таласка, то кто же я?

– Ты – полковник, – рискнул предположить Эмброуз. – Твой долг перед бойцами определяет твою личность.

Улыбка командира расширилась, но глаза остались холодными.

– Хороший ответ, – сказал Таласка, – но мой долг гораздо значительнее. Я – Собиратель Веры и верных, и я не по совпадению оказался на Искуплении. Понимаешь меня?

«Не по совпадению», – Крест услышал в этом отголосок доводов Лазаро. Нет, не просто отголосок. Кем бы ни был полковник, – или кем бы ни считал себя – таковым его сделал проповедник.

– Я спросил, понимаешь ли ты? – надавил Кангре.

– Я готов учиться.

Таласка зашагал к нему с грациозностью хищника.

– Комиссар Клавель сказал, что когда-то ты был офицером. Теперь ты дезертир?

Крест помедлил – его собеседника как будто распирал изнутри туго скрученный клубок жестокости.

– Не знаю, – покаялся Эмброуз, чувствуя, что устал до глубины души. – Я был ранен. Болен…

Повинуясь необъяснимому чутью, бывший капитан снял перчатку и поднял левую руку. Он подавил дрожь, заметив отражение омертвелой клешни в глазах полковника.

– Думал, что умру там, но, похоже… совпадений не бывает, Собиратель.

«Если я ошибся в нём – мне конец».

– Кажется, ты выбрал себе правильное имя, – наконец решил Таласка. Резко повернувшись, он вновь заходил по комнате. – Скажи, что думаешь о нашей бронетехнике?

Проверка только началась, но Крест чувствовал, что преодолел важнейший барьер.

После того, как капитан Омазет указала на подходящих рекрутов, они собрались у ворот, чтобы попрощаться с собратьями. Верная данному слову, женщина подготовила колонну легкобронированных машин, – она назвала их «Химерами» – в которых паломников должны были отправить на Шпиль Каритас и передать там Спиральной Заре.

– Я хочу остаться, Ари, – прохрипела Офель, цепляясь за руки медике. Девушка пылала от жара, воспалённые глаза слезились. Она настолько ослабла, что товарищам пришлось на руках поднять её в бронетранспортёр.

– Скоро ты будешь в безопасности, – пообещала Арикен, осторожно освободилась из хватки подруги и отошла. – В Шпилях за тобой приглядят, Офель.

– Нет… нет… так неправильно… Подожди…

Люк «Химеры» захлопнулся, обрубив нить лихорадочного взгляда девушки.

– Всё будет хорошо, – прошептала медике вслед удаляющейся машине.

– Мне жаль, Арикен, – сказал Бхарло, стоявший у её плеча. Лицо наставника словно бы сжалось, как и он сам.

– Ты ничего не мог сделать, пастырь.

– Наверное, но кому нужен незрячий поводырь?

– Так что сказала тебе капитан? – спросила медике.

Выбрав свою десятину, Омазет отозвала Бхарло в сторону и о чём-то тихо переговорила с ним.

– Она разглядела человека, которым я был, и посоветовала мне вновь отыскать его.

– Этот человек – не тот, кто нужен тебе сейчас.

– Возможно, – пастырь сверкнул привычной грустной улыбкой. Затем он отвернулся и забрался в последний БТР. – Удачи, друг мой.

«Почему капитан не взяла его? – удивлялась Арикен, глядя на отбывающий конвой. – Если кто из нас и умеет драться, так это Бхарло».

Исповедник Лазаро ждал за дверью комнаты для совещаний, пока Крест и Таласка наконец не завершили разговор. Втроём гвардейцы отправились в скромную офицерскую столовую, где к ним присоединились комиссар и другие высокие чины полка.

– К сожалению, капитан Омазет не появится, – сказал Клавель. – Прислала сообщение, что будет занята с новобранцами.

Полковник коротко кивнул. Эмброуз почувствовал, что отсутствие Омазет не стало для остальных неожиданностью.

– Капитан Ведьма думает, что слишком хороша для компании тронобоязненных солдат, – заметил один из офицеров. Аккуратно подстриженные волосы с проседью и эспаньолка обрамляли его ястребиное лицо, словно бы заостряя хищные черты.

– Она всех людей одинаково ненавидит, товарищ, – отозвался другой гвардеец и сердито оскалился. В спутанной чёрной бороде мелькнули зубы с железными коронками. На вытянутой, словно пуля, бритой голове офицера сражались за территорию железные кольца и татуировки. Он возвышался над сослуживцами, и его громадному телу было тесно в отороченной мехом шинели.

– Майор Шаваль Казан, пехотный командир, – представил великана Шандор, затем кивнул в сторону седеющего офицера: – И майор Маркел Ростик, командир моторизованных соединений.

– Квезада, – назвался третий гвардеец, когда священник повернулся к нему. – Капитан Висельников.

– Ветеранский взвод полка, – пояснил Лазаро. – Чрезвычайно исключительные бойцы.

– По милости Императора, – согласился Квезада.

Он был старше остальных и носил простой мундир, на котором выделялся лишь алый кушак. Белые, как снег, волосы офицер зачесывал назад и собирал в высокий чуб на макушке, открывая морщинистое лицо. Если Ростик и Казан пристально изучали незнакомца, Квезада просто наблюдал за ним.

– Капитан Крест будет служить в отделе тылового обеспечения, – сообщил комиссар Клавель. – Предполагаю, господа, что вы окажете ему всяческую поддержку.

– Он принёс клятву? – требовательно спросил Маркел.

– Да, сэр, – Эмброуз поднял правую руку, показывая символ, который полковник Таласка нанёс ему на ладонь иглой и чернилами. – Я встаю с вами под Чёрным Флагом.

«Таков обычай Вассаго, Крест, – сказал ему командир. – Полки Чёрных Флагов собирают с пяти Затонувших Миров, – Верзанта, Леты, Шилара, Кантико и Ктолла – но мы всегда вливаем себе свежую кровь со стороны. Находим выживших бойцов разбитых армий, воинов без надежды и цели, порой даже отступников, что ищут второй шанс. Все они перерождаются под Чёрным Флагом Вассаго».

– Странная метка, – Ростик хмуро смотрел на татуировку Креста, стилизованную восьмерку с недремлющим глазом в центре.

– Но верная для этого человека, – рассудил Квезада.

Повинуясь жесту полковника, офицеры сели. Эмброуз ждал, что они начнутся интересоваться его прошлым, но гвардейцы обедали почти в полном молчании, словно вопросы нарушили бы какой-то неписаный кодекс поведения.

«Возможно, им достаточно метки», – решил Крест.

Угощение Таласки оказалось таким же непритязательным, как и сам офицер. В меню входила вода и стандартные пайки, выложенные на жестяные тарелки, но никто из гвардейцев не жаловался, и уважение Эмброуза к Чёрным Флагам несколько возросло. Восьмой полк, возможно, был странноватым, однако его командиры не пользовались привилегиями своих званий – по крайней мере, в присутствии полковника.

«И над всеми ними висит тень, – ощутил Крест. – Облазть нанесла Чёрным Флагам тяжёлую рану, быть может, даже смертельную. – Охваченный приступом стыда, Эмброуз вспомнил свой прежний полк. – Неужели от него остался только я?»

Три офицера отбыли вскоре после трапезы, и Крест вдруг осознал, что полковник за всё это время не произнёс ни слова. Даже после их ухода Кангре не прервал мрачных раздумий. Капитан посмотрел на Лазаро и Клавеля, но и тот, и другой прятали глаза.

– Что думаешь о них, Крест? – неожиданно спросил Таласка.

– Ростик не так смышлён, как считает сам, – ответил Эмброуз, которому показалось, что это очередная проверка, – но Казан сообразительнее, чем пытается представить. Квезада… Ничего не могу сказать о Квезаде.

– Я никому из них не доверяю, – объявил полковник. – Я вообще никому не доверяю, кроме людей в этой комнате и моих Безмолвных Паладинов.

«Зреет мятеж?» – подумал Крест. Такое нередко случалось в деморализованных полках, особенно если солдаты утрачивали веру в командующего офицера.

– Завтра я встречаюсь с круговым магусом Спиральной Зари, – сменил тему Кангре. – Он наверняка опротестует задержание паломников.

– Не могу сказать, что удивлен. Вы применили силу к верующим из секты Имперского Кредо, – заметил Эмброуз.

– Ты будешь присутствовать, – сказал ему Таласка, – и наблюдать.

Полковник взглянул на своих советников, и все трое безмолвно с чем-то согласились.

– Но сначала, – добавил Кангре, – ты должен кое-что увидеть.

Уже стемнело, когда офицеры покинули опорный пункт. В полной тишине Таласка провел небольшой отряд через лагерь. Они подошли к лазарету, и Крест услышал изнутри приглушённый кашель, но полковник свернул вбок, к небольшой пристройке. Возле массивной двери стоял один из Безмолвных Паладинов.

– Держи, пригодится, – Шандор протянул Эмброузу дыхательную маску. – На Искуплении их выдают всем, для защиты при помрачениях, но и сейчас без неё не обойтись.

Остальные уже надевали респираторы, и Крест быстро последовал их примеру, путаясь в незнакомом снаряжении.

– Трон, избави нас от мрака, – пробормотал Лазаро, входя в пристройку.

Эмброуз оступился на пороге – даже сквозь маску его накрыло жуткое зловоние в замкнутом пространстве.

– Тело я забрал из хранилища сегодня утром, – Клавель показал на прикрытую брезентом каталку в дальнем конце помещения. – Оно почти трехмесячной давности, но, как мне кажется, подойдёт.

«Подойдёт для чего?» – подумал Крест, подходя вместе со всеми к каталке.

– Покажи ему, – приказал Таласка.

Комиссар постепенно стянул брезент, стараясь не повредить разлагающийся труп под ним. Кое-где гнилая плоть пристала к ткани, и её приходилось осторожно отлеплять, но Клавеля как будто не воротило от столь омерзительного занятия.

– Его нашли на уступе сразу за Ободом, – произнёс комиссар, полностью раскрыв обнажённое тело. – Сломал себе шею. Вероятно, свалился во время помрачения.

Борясь с отвращением, Эмброуз заставлял себя разглядывать мёртвое существо. По размеру и очертаниям оно в целом напоминало рослого человека, но его облик искажали витки жилистых мышц над суставами и возле шеи. Левая нога была совершенно обычной, но правая заканчивалась зазубренным когтём, сгибавшимся назад. Левая рука также казалась нормальной, однако правую ниже локтя покрывал мерцающий голубой хитин, а на месте кисти присутствовала раздутая клешня с грозными костистыми шипами на кончиках чётырех пальцев. Третья рука была ещё хуже. Сражаясь за место с левой, она разрослась в зазубренные крюки, похожие на ножницы и, судя по виду, способные разрывать броню.

Но настоящее омерзение у Креста вызвало лицо чудовища.

Ярко-синие глаза, нетронутые разложением, смотрели из гнили запавших глазниц. Они казались человеческими, но их разделял костистый гребень, идущий от макушки вытянутого черепа до переносицы плоского звериного рыла. Нижняя часть морды представляла собой запутанное скопление щупалец, оканчивавшихся шипами. Отростки покачивались над краем каталки, сочась чёрным ихором.

– Мы нашли его лишь по милости Императора, – тяжёлым от ненависти голосом сказал проповедник. Вынув что-то из кисета на поясе, он протянул вещицу Эмброузу. – Тварь носила это.

Взяв точёный обсидиановый брелок на шнурке из сухожилий, Крест увидел на нём зазубренную спираль – грубый вариант эмблемы хостакских паломников.

– Вы доложили о находке? – спросил Эмброуз, думая об Арикен.

– Да, следуя стандартному протоколу, – подтвердил Клавель. – Ответа не получили. Как я уже говорил, с тёх пор минуло почти три месяца.

Помолчав, комиссар взглянул на Таласку, и тот кивнул.

– Есть ещё кое-что, – продолжил политофицер. – Сегодня один из пилотов «Часовых» явился ко мне с докладом…

– Сенка? – перебил Шандор. – О придурках, что убили друг друга из-за партии в кости?

– Это я велел ему придерживаться данной версии, – ответил Клавель. – Верно, дозорные убили друг друга, но не из-за азартной игры. Мы считаем, что на них… повлияли. Перед смертью гвардейцы написали на стене собственной кровью одно слово. Нам кажется, что это предупреждение… или, быть может, вызов.

– Тижерук, – произнёс Таласка, блеснув серебряными глазами под маской.

– Не понимаю… – выговорил Крест. Слово вонзилось в его разум, словно шип, и головокружение вернулось с новой силой. Эмброуз машинально отступил от порченого трупа.

– Капитан, это имя относится к самой тёмной эпохе Затонувших Миров, – прохрипел Лазаро. – Той, что предшествовала появлению Империума и нашему спасению. Оно означает «Ночные Плетельщики», «Похитители душ»… демоны.

Глава четвертая 

Казимир Сенка терпеть не мог Надежду. Единственный город планеты, казавшийся пятном промышленных отходов на Плите, уныло умирал, но ещё не скончался. Снаружи он напоминал убогий лабиринт узких проходов и покосившихся домов, в котором быстро заблудился бы невнимательный чужак. В первые дни оккупации, до того, как командование полка закрутило гайки, несколько гвардейцев пропали на запутанных улочках поселения.

«Блайра так и не нашли», – вспомнил лейтенант, подъезжая к городу на монорельсе. Через грязные окна вагона Надежда казалась неправильно собранной головоломкой, которую переделывали вновь и вновь, но каждый раз получали всё более запутанный узор. В таких городках не стоило появляться после заката, но Казимир дал слово жрице Спирали.

«И мне нужно увидеть её снова», – признался себе Сенка.

Древний поезд, скрипя и содрогаясь, скользил по ржавому рельсу. Железную дорогу изначально построили для доставки прометия в космопорт с южного края столовой горы, но последнее время по ней также перевозили припасы в Кладовку. Обратными рейсами отправлялись в увольнительную солдаты, которых ждала Зелёная Зона – единственный район Надежды, одобренный для «отдыха и развлечений бойцов».

За окном пронеслась чёрная волна очистительных заводов и складских хранилищ: состав прибыл в окрестности города. Казимир угрюмо представил себе толпы людей-муравьёв, что трудились на фабриках, словно бы не замечая перемен. Спад в прометиевой индустрии Плиты начался задолго до прибытия Чёрных Флагов, но установленная ими блокада космопорта окончательно задушила торговлю. Тем не менее, каждую неделю жители Искупления выгружали за стенами Кладовки новую гору бочек с топливом, словно у них не было другой цели в жизни.

«Скорее всего, примерно так и есть», – решил Сенка.

Для уроженца Леты, самого организованного из Затонувших Миров, подобная вялость духа была немыслима. До недавних пор Казимир испытывал лишь презрение к здешним работягам с их бесцельными жизнями. Возможно, поэтому он с такой охотой уничтожал их жалкие, помеченные спиралью храмы. Лейтенант не вникал в суть своих действий, даже после осквернения четвёртой часовни, которое пробудило в нём чувство вины.

«Я никогда по-настоящему не вникал в суть чего-либо, – подумал офицер, – пока она не открыла мне глаза».

– Просыпайся, Акула, – чей-то голос пробудил Сенку от раздумий. На него смотрел дюжий гвардеец с неописуемо косыми глазами и в шинели с сержантскими лычками. – Мы в Зелёнке.

Всадник осознал, что состав уже втянулся на вокзал одобренного района. Другие пассажиры – группа солдат в увольнительной – направлялись к дверям. Как и большинство рядовых Восьмого, они были шиларцами, грубыми и прагматичными людьми, больше любившими напиваться, чем соблюдать устав.

– Иди, развлекайся, – просто ответил Казимир. Он не собирался выдумывать легенду для прикрытия и расстилаться перед этим громилой, который, наверное, через час накачается до потери сознания.

Шиларец несколько секунд изучал лейтенанта взглядом, совершенно нечитаемым из-за косоглазия. Затем, незаметно для сослуживцев шевеля пальцами левой руки, он нарисовал в воздухе некий знак. Прежде чем Сенка успел остановить сержанта, тот вышел из вагона на платформу вслед за товарищами.

Здоровяк изобразил спираль.

«Ты не первый из солдат, кто принял Развёртывание, – говорила ему жрица. – Истина – действенное оружие, Казимир».

Пока монорельс вёз лейтенанта в глубину лабиринта Надежды, опустилась ночь. Сенка знал, что от темноты никуда не деться, пока следующая буря не очистит воздух. Хотя железную дорогу освещали фонари, полумрак города казался более гнетущим, чем тьма на столовой горе.

Более голодным…

Через две станции в вагон шаркающей походкой заползли несколько работяг. Их исхудалые, отсутствующие лица были такими же серыми, как и спецодежда. Безвольно опустившись на скамейки, пассажиры молча уставились в пустоту. Похоже, они или слишком устали для дружеской болтовни, или забыли, что это такое. Никто из них не обращал внимания на постороннего человека. Самому Казимиру соседи по вагону в мелькающем свете фонарей показались трупами на последнем переходе к Чёрной Впадине, которая принимала всех в конце бытия.

«Если Она заберёт искупленцев сейчас, они расстроятся, что умерли? Хотя бы заметят это?» – спросил себя лейтенант.

Повинуясь какому-то чутью, он обернулся и увидел ещё двоих работяг, сидевших в конце вагона. Оба носили прочные прорезиненные комбинезоны с капюшонами, спецодежду добытчиков магмы, которые влачили жалкое существование у подножия Шпилей. Несмотря на сутулость, типчики были заметно крупнее других пассажиров, и на их длинных руках вздувались тугие мышцы. Сенке упорно казалось, что соседи наблюдают за ним из-под тяжёлых век, а их выступающие вперед челюсти заполнены острыми зубами.

«Что я вообще здесь делаю?» – подумал Казимир, уже зная ответ.

Как и было оговорено, жрица ждала его на противоположной стороне города. Всадник затаил дыхание, когда Ксифаули вошла в поезд: полы её одеяния словно бы скользили над полом, как у мантии призрака. Ни грязь, ни темнота не омрачали лазурного сияния ткани, но, стоило женщине откинуть капюшон, как очарование платья поблекло в сравнении с её диковинной красотой. Все работяги вышли где-то на предыдущих станциях, и Сенка остался наедине со жрицей, но она околдовала бы гвардейца и в толпе. Мир лейтенанта сузился до мерцающих сапфирных глаз Ксифаули. Они казались невероятно яркими в тусклом свете вагона.

«Как у змеи!» – вскрикнула далекая, гибнущая часть Казимира. Внезапно пилот вспомнил жуткий приказ, который жрица отдала ему прошлой ночью. То, что он написал на стене кровью мертвеца.

Тижерук.

– Казимир Сенка, – прошелестела Ксифаули, ласково удушив вопящую тень гвардейца, – ты не подвел меня.

Женщина погладила летийца по щеке, и он вздрогнул от лёгкого прикосновения длинных острых ногтей. Попытался встать, но жрица удержала его на сиденье.

– Не двигайся, любовь моя, мы ещё не в конце пути.

«Любовь моя…»

Сердце лейтенанта запело, как у пылающего от страсти юнца, но Казимир знал, что взволнован не из-за томления или молодости, даже не из-за банальной похоти. Впрочем, Сенка не мог отрицать, что похоть отчасти влияла на его состояние, но главной причиной возбуждения была дивная таинственность Ксифаули.

«Наконец-то я разгадаю её».

Летиец и сейчас не мог ухватить суть вопросов, на которые жаждал ответить, поскольку она ускользала, не давая заключить себя в слова. Непознаваемость, однако, лишь сильнее влекла пилота к жрице, как будто силой притяжения.

На её орбиту.

– Лишь ответы помогут тебе понять суть вопросов, Казимир, – посоветовала Ксифаули.

Прежний Сенка только фыркнул бы, услышав подобное, но сейчас он преисполнился благоговейного трепета – во многом потому, что фраза прозвучала прямо в его мыслях, как и минувшей ночью. Улыбнувшись, женщина села напротив лейтенанта.

– Куда мы направляемся? – спросил тот, когда поезд выехал за пределы города и набрал скорость. Голос Казимира утонул в скрипе и лязге, но он знал, что жрица услышит всё.

– На Веритас, – ответила она. – Дорога ведёт через ущелье к Шпилю Истины.

Веритас? Высочайший из Семи Шпилей, главный анклав Спиральной Зари. Истина… Сенку пронзил осколок воспоминаний – во время помрачения Ксифаули сопровождало отродье громадных размеров. На миг летиец заметил его и сейчас.

– Это было оно? – прошипел Казимир, пытаясь обрести ясность взгляда. – Прошлой ночью… монстр рядом с тобой… другой…

– Нет никакого «другого», любовь моя, – утешила женщина. – Только ты и я.

Она улыбнулась, и лейтенант забыл обо всём.

– О, какие чудеса я покажу тебе, Казимир Сенка…

Жрецы Спиральной Зари назвали его Хрисаором. Ему ещё не исполнилось тридцати лет, но его с младенчества почитали, как святого, ибо растворённая в крови мудрость Спирали вылепила для Хрисаора тело истинного поборника веры. Облик могучего воина, в отличие от большинства Её детей, не определяли Пять Парадигм формы. Как и магусы культа, он был рождён повелевать, но, если колдуны правили обманом и хитростью, чемпион появился на свет военачальником. Последняя битва на Искуплении произошла в ранние дни Спирального Отца, поэтому Хрисаор безропотно ждал, готовя разум и плоть к грядущим походам. Ему предстояло возглавить братство, когда придёт час нести веру в новые миры. Дети Спирали всегда отличались терпеливостью, но появление еретиков всколыхнуло в полководце нечто срочное, неотступное – холодную ярость, требовавшую познать его врага.

В поисках сведений Хрисаор часто выбирался на мезу и в город, иногда подходил даже к стенам бастиона неверных, откуда наблюдал, изучал и планировал, утоляя жажду к пониманию неприятеля. Он следил из теней, как еретики совершали всё более страшные грехи, от мелкого осквернения до поругания святынь. Когда они уничтожали храмы культа по всей Плите, военачальник, охваченный порывом к возмездию, едва не выступил против них – но враг пока ещё не пересёк какую-то важнейшую, почти незаметную черту.

Сегодня поход за знанием вновь привёл Хрисаора в город.

Следуя по улицам Надежды за тремя солдатами, он держался ближе к стенам и перебегал из одной тени в другую. Люди не заходили в притоны, обычно посещаемые их собратьями – возможно, желали утолить свои страсти иными, более скверными развлечениями. Хрисаор вспомнил, что во время сожжения святилищ видел их вожака, покрытого шрамами дикаря по имени Хайнал, и сел еретикам на хвост, когда они забрели за пределы района унылых кабаков Зелёной Зоны.

– Мы ходим кругами, – пробурчал один из них.

– Только слепцу покажется так, – огрызнулся Хайнал.

– Всё равно за Зеленкой ничего интересного нет.

Чемпион культа чуть отстал, когда началась перебранка. Казалось даже, что люди сейчас подерутся. Поразительная тупость посторонних не переставала удивлять…

«А где третий солдат?»

Чья-то рука обхватила Хрисаора за шею, и ему приставили к горлу клинок.

– Спокойно, работяга, – прошептал человек позади него. – Видишь ли, в темноте я становлюсь дёрганым. Если двинешься, могу и напугаться.

Затем говоривший повысил голос:

– Взял его, товарищи!

Хайнал и его спутник немедленно прекратили ругаться и прогулочным шагом направились в закоулок, где скрывался военачальник. Видимо, третий гвардеец проскользнул туда, пока они отвлекали Хрисаора фальшивым спором.

«Я недооценил врагов, – осознал чемпион, – их коварство и умение скрываться в тенях. Меня ослепило презрение к их роду».

Он не стыдился промашки, но знал, что не повторит её.

– Молодец, Маклар, – похвалил Хайнал обладателя ножа и тут же пристально уставился на пленника, стараясь разглядеть его лицо под капюшоном. – Зачем следил за нами, работяга?

– Ты ошибаешься.

– Да неужели? – маска наглого придурка слетела с Хайнала, обнажив черты хладнокровного убийцы. На лбу у него была вытатуирована аквила, ещё одна – брелок – висела на шеё. Обе выглядели такими же грубыми, как и сам фанатик.

– У меня нет оружия, – произнёс Хрисаор, медленно поднимая руки.

– Я бы так не сказал, работяга, – проворчал гвардеец, изучая его зазубренные ногти. – Давай-ка полюбуемся на тебя. У человека с такими ноготками наверняка интересная харя.

Протянув руку, он сдёрнул с пленника капюшон.

– Что…?

Военачальник ощутил дрожь освобождения при виде ошеломлённого лица вырожденца – впервые кто-то посторонний узрел его благословенный облик.

– Веритас! – прошипел Хрисаор, выплевывая сгусток яда в глаза Хайналу. В тот же миг из-под рясы вырвалась его третья лапа – закованная в хитин клешня, увенчанная когтями-кинжалами. Резким выпадом чемпион отсёк солдату с ножом руку ниже локтя; тот завопил и отшатнулся, сжимая хлещущий кровью обрубок. Третий гвардеец, действуя неожиданно быстро, одним плавным движением выхватил лазпистолет и открыл огонь, держа оружие обеими руками. Культист, однако же, крутнулся в сторону, и лазразряды вонзились точно в грудь раненого бойца. Проворно подхватив труп, военачальник толкнул его на стрелка. Тот успел отскочить, но отвлекся и позволил Хрисаору подобраться вплотную.

«За мёртвых и осквернённых», – подумал чемпион, сжимая руки солдата в своих. Он надавил сильнее, чувствуя, как хрупкие пальцы и твёрдый пистолет сминаются в один бесформенный комок. Гвардеец закричал, но культист взмахом клешни оторвал ему лицо.

– Ээ… рэ… тэк… – заклокотал голос позади Хрисаора.

Отбросив изуродованное тело, военачальник повернулся к Хайналу. Фанатика, привалившегося к стене, сотрясали жестокие спазмы: яд обратил против врага его собственную кровь. Распухшее лицо солдата напоминало огромный бесформенный кровоподтёк, из глотки вытекал тёмный ихор. Боец задыхался, цепочка с аквилой лопнула под напором раздувшейся шеи.

– Истина прекрасна, – изрёк Хрисаор.

Глава пятая 

Всякий раз, покидая извилистое подземное лоно Мандиры Веритас, Вирунас испытывал столь жестокое чувство разобщённости, что буквально заставлял себя преодолевать последние ступени по пути наверх. Внизу, в Круговом святилище, обитал живой бог Спиральной Зари, погружённый в глубокие раздумья о Развёртывающемся Пути. Всех отпрысков тайного братства соединяли с Ним узы крови и духа, но связь между Отцом-со-звёзд и Вирунасом была намного прочнее. Он, магус династии, больше века служил своему божеству, обвивая планету невидимой, но неразрывной паутиной влияния культа.

«Я стар, – безразлично подумал Вирунас, взбираясь по лестнице. – Почти так же стар, как и сама Спиральная Заря».

Благодаря наследию прародителя в культисте ещё теплилась жизнь, но и разум, и тело уже подводили его, изнурённые тяжким служением. В отличие от Спирального Отца, он был гибридным созданием – в жилах Вирунаса текла смесь из Его святой крови и красной водицы простых обитателей Искупления. При всей психической мощи, магус не обладал бессмертием.

– Как внутри, так и снаружи, – нараспев произнёс он.

Золотые завитки Недремлющих Врат повернулись и разошлись над ним, открывая проход в головокружительно высокий купол храма. Следуя обычаю, Вирунас закрыл глаза перед тем, как выбраться из мрачного колодца в громадный амфитеатр под крышей. Мандира Веритас, главный молельный дом секты, был пересоздан из древнего языческого капища ещё в первые десятилетия владычества Спирального Отца. Каждая его грань сгладилась, обрела плавность линий живого организма. Все поверхности гладко блестели, как тёмные зеркала.

«В нашем святилище отражается душа, а не тело», – рассудил магус.

Завитки врат сомкнулись у него под ногами. Потайной проход располагался на вершине широкого обсидианового конуса, что поднимался из амфитеатра. Этот бугор, образованный закрученным возвышением породы, напоминал свернувшуюся клубком змею. Его верхняя точка находилась точно между круглым проёмом в центре купола и подземным святилищем Спирального Отца.

– Наш владыка обеспокоен, – сказал Вирунас ожидавшей его жрице. Женщина лишь слегка поклонилась в ответ – несомненно, она чувствовала волнение прародителя. Как и старый псайкер, жрица являлась гибридом Четвёртой парадигмы, а значит, внешне почти не отличалась от посторонних, с которыми культ делил Искупление. Что более важно, она также являлась магусом, которых в поцелованном звёздами братстве было всего трое.

– Как долго я отсутствовал, Ксифаули? – спросил Вирунас.

– Три дня, круговой магус.

«Три», – мысленно повторил он. С каждым спуском, после которого Вирунас воссоединялся с божеством, внутреннее странствие псайкера всё удлинялось. Изменения начались около года назад, но теперь явно происходили быстрее. Уже очень скоро приливная волна снов Спирального Отца захлестнёт тонущий разум старика. Такой финал не огорчал его, поскольку являлся естественным, но, к сожалению, перемены нахлынули в крайне неподходящее время.

– Скоро ты станешь круговым магусом, Ксифаули.

– Да, – спокойно ответила его наследница.

«Она – истинная копия меня, только молодая и женского пола», – решил Вирунас.

Оба магуса, по прямой кровной линии происходившие от высокочтимой святой Этельки, излучали ледяную властность, но Ксифаули вдобавок обладала нездешней красотой, что нередко ошеломляла посторонних. Шелковые одеяния женщины распускались у неё над головой ребристым капюшоном, а тонкую шею охватывали серебристые браслеты, из-за которых она казалась вытянутой, почти змеиной. Жрица, как и все прочие члены династии, была совершенно безволосой, и кожа её чуточку отливала фиолетовым. Несведущие думали, что она пудрит лицо, дополняя изощрённый макияж из кобальтовой помады и тёмной сурьмы. Точно так же и костистый гребень, что поднимался от переносицы, был искусно выложен аметистовой крошкой и казался диковинным украшением.

– Ответил ли командир еретиков на мой призыв? – поинтересовался старик. Он мог бы вытянуть ответ из мыслей ученицы, но не желал проявлять невежливость.

– Он ждёт вас у моста, круговой магус, – сказала Ксифаули. – Дальше идти отказывается.

Помолчав, женщина добавила:

– Я снова вкусила его мыслей.

– Неразумно.

– Не по своей воле! – лицо жрицы исказилось в отвращении. – Его разум испускает злобу, словно чёрный маяк. Стоять рядом с ним – всё равно что лежать в одной могиле с мертвецом.

– Полковник затерян в собственной тьме. Посторонние часто попадают в такие ловушки.

– С ним пришёл другой, – произнесла Ксифаули. – Его разум был закрыт для меня.

– Белоглазый? – уточнил Вирунас. – Комиссар?

– Нет, кто-то новый. Похоже, его шрамы даже более глубоки.

«Он похож на застывший осколок космоса», – решил Крест, изучая нависший над ним колоссальный шип обсидиана. Гору испещряли багровые огоньки, мерцавшие подобно звёздам на фоне тёмной громадины. Проповедник Лазаро объяснил, что это ритуальные костры, зажжённые возле каждой из часовен вдоль дороги к вершине.

– Должно быть, их там больше сотни, – выдохнул капитан. Зрелище восхитило его, несмотря на все сомнения.

– Сто сорок четыре, – ответил Шандор, – и это только один из Семи Шпилей.

Гвардейцы ждали у основания пика, в круге стоячих камней – первом святилище на Пути Истины. Находилось оно сразу за краем подвесного моста, соединявшего Веритас с Плитой. Имперская делегация пересекла теснину в колонне «Химер» с эскортом из «Часовых», двигаясь вдоль монорельса, проложенного по осевой линии переправы.