Текст книги "Похороны викинга"

Автор книги: Персиваль Рен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Послушайте, – сказал Майкл. – Я вам уже говорил, что Лежону о вашем заговоре известно. Я ему о нем не говорил, но скажу теперь, если только вы не откажетесь от наших планов.

Шварц зарычал и встал на ноги.

– Да, – продолжал Майкл, – я хотел сперва предупредить вас, – чтобы дать вам возможность подумать. Конечно если вы откажетесь от своей затеи, то мне нечего будет говорить… Имейте, однако, в виду, что если только я узнаю о каком-нибудь новом заговоре или еще о чем-нибудь, что Лежону неизвестно, то я ему это сообщу. Понятно?

– Шпион! Прохвост! – заревел Шварц, – с какой стати ты…

– Перестань орать, Шварц, – прервал его Майкл. – Я и группа моих друзей решили не позволить Лежону вызвать мятеж… Кроме того, мы не хотим, чтобы нас убивали. Мы предпочитаем жить.

– Жить! – зарычал Брандт, – разве это жизнь!

– Во всяком случае мы не умираем от жажды, – ответил Майкл. – Если нас всячески преследует Лежон, то это лучше, чем если бы нас преследовали французские патрули и туареги в пустыне. Как по-вашему?

– Кто такие эти ваши друзья? – спросил Хэфф.

– Вот вам пять человек для начала, – ответил Сент-Андре.

– Сколько их еще имеется? – спросил Шварц.

– Это ты узнаешь, когда начнешь бунтовать, друг мой, – сказал Мари. – Не воображай, что твоя шайка действительно думает то, что она говорит.

– Да, друзья мои, – сказал Кордье. – Не одни вы устраиваете заговоры. Есть еще заговор с целью не бунтовать, видите ли. И в этом заговоре участвует немало ваших приятелей.

– Лучше бросить грязное дело, Шварц, – добавил я. – Мы не шпионы и не собираемся зря доносить Лежону. Но помните, ребята, что есть среди вас и настоящие шпионы.

– Собаки, трусы! – рычал Шварц. – Во всей крепости нет ни одного храброго человека.

– Совершенно верно, – согласился Майкл. – Во всяком случае у нас хватает храбрости выдерживать командование Лежона, а у вас ее, видимо, не хватает… Ну, ладно. Нечего больше разговаривать. Вы теперь знаете все что следует. – И он ушел.

С ним ушли Сент-Андре, Мари, Кордье и я.

– Сумасшедший дом, – сказал Сент-Андре.

– Хуже, – ответил Кордье.

– Лучше сегодня ночью не спать, – заметил Мари.

– Особенно если Болидар не окажется на своей койке, – добавил я.

Майкл отвел меня в сторону.

– Мы еще поговорим с милейшим Болидаром, – сказал он. – Я думаю, что он обратит внимание на наши обещания.

Закончив обычную чистку пуговиц и обмундирования и все приготовления к завтрашнему дню, мы с Майклом вышли во двор.

– Интересно, что теперь будет делать Шварц? – спросил я.

– Вероятно, решит выступать сегодня ночью, – сказал Майкл. – Если только он не поверил нашему блефу и не думает, что нас не пять человек, а много больше. Он, может быть, теперь сомневается в своих силах.

– Может, он узнает все сегодня ночью, – сказал я.

– Возможно, – согласился Майкл. – И если ни Гунтайо, ни Болидар не будут об этом знать, то Шварцу, может быть, удастся победить.

– Мне не кажется, чтобы Лежона можно было захватить врасплох, – сказал я. – Он ведь знает, что кто-то готовится… Но что же нам делать, если мы проснемся и увидим, что веселье началось?

– Помогать Лежону, – ответил Майкл. – Франция ожидает, что каждый легионер исполнит свой долг, как говорил старик Нельсон.

– Пожалуй, поздно будет спасать Лежона, если его разбудят винтовочные выстрелы, – заметил я.

– Не наша вина, – ответил Майкл. – Если они перебьют Лежона и всех унтер-офицеров, то единственное, что нам останется, это отказаться от участия в мятеже.

– Если мы останемся в живых и они дезертируют, то я полагаю, что старейшему из нас придется вступить в командование фортом, – торжественно заявил я. – Это будет не так просто узнать, кто из нас старший: Сент-Андре, Мари, Кордье, ты ли я.

– Сент-Андре был французским офицером, – заметил Майкл.

– Да, но они все-таки выберут тебя, – сказал я.

– Тогда я назначу Сент-Андре, – улыбаясь, ответил мой брат.

Кто-то ходил взад и вперед в темноте и остановился у фонаря караульного помещения. Это был Шварц.

– Послушайте, – сказал он, узнав нас, – пойдем со мной… Что вы сделаете, если кто-нибудь убьет Лежона, не посоветовавшись с вами?

– Ничего, – ответил Майкл, – Мы будем продолжать исполнять наш солдатский долг. Мы будем повиноваться приказам старшего из оставшихся в живых и оставшегося верным флагу.

– Плевать я хотел на их собачий флаг, – зарычал Шварц, – значит, вы не будете нам мешать?

– Если вы собираетесь дезертировать, то я вам не препятствую, – ответил Майкл. – Это не наше дело. Но если мы сможем предупредить убийство, то мы это сделаем…

– В самом деле? – ответил Шварц, сдерживаясь с трудом. – Вот что: будете вы против нас драться или нет?

– Если прикажут, будем, – ответил Майкл.

– А если некому будет приказывать?

– Тогда мы не будем вам препятствовать отсюда убраться, напротив, мы будем очень рады.

– Берегитесь! – зарычал Шварц. – Я вам говорю, берегитесь!

– Не беспокойся, побережемся, – ответил Майкл. – Они выступят сегодня ночью, – добавил он, глядя вслед ушедшему Шварцу. – Нам нужно будет взять в кровать винтовки и не спать.

Я смутно подумал о том, сколько времени мы сможем еще выдержать это страшное напряжение и эту невыносимую жару.

– Пойди, найди Болидара, – сказал Майкл после краткого молчания. – Я тоже его поищу. Приведи его ко мне, если ты его встретишь. Мы расспросим его, а потом посоветуемся с Сент-Андре и прочими и попробуем что-нибудь придумать.

Я пошел в казарму. Болидар сидел вместе со Шварцем, Брандтом, Хэффом, Вогэ и еще несколькими заговорщиками у кровати Шварца. Я сделал вид, будто ищу кого-то среди своих товарищей, а потом вышел и сообщил о виденном Майклу.

– Значит, все в порядке, – сказал он. – Что бы эти дураки ни назначили на сегодняшнюю ночь, Лежон узнает и примет свои меры.

– Все же следовало бы переговорить с Болидаром… Как знать, может, еще что-нибудь услышим.

Полчаса спустя мы возвратились в душную, вонючую казарму. Большинство солдат лежало на койках, Болидар сидел на скамье и чистил штык.

– Может быть, ты вычистишь и мой заодно? – сказал я, подойдя к нему. – Выходи за мной, – шепнул я ему, передавая свой штык.

Я прошел к койке, начал раздеваться и, взяв кружку, вышел во двор, будто бы за водой. Во дворе я остановился и стал ожидать Болидара. Минут через десять его фигура появилась в освещенном квадрате двери.

– Что нового? – спросил я.

– Лежон не верит тому, что бриллианта с вами нет ответил он. – Мятежники хотят застрелить его и унтер-офицеров завтра, во время утреннего парада, а не ночью. Они рассчитывают, что он не будет ожидать нападения днем. Они убьют Дюпрэ и Болдини одновременно с Лежоном. Если в вашей партии будет достаточно много народа, то они вас не тронут, если вы их не тронете… Они нагрузятся водой, вином, пищей и амуницией и выйдут на закате… Бланк раньше был моряком, он поведет их прямо через пустыню в Марокко – по компасу Лежона. Шварц будет капитаном, Брандт и Хэфф лейтенантами, Деляре и Вогэ сержантами. Глок и Харц капралами, кроме того, будет двадцать рядовых… Они собираются после убийства унтер-офицеров устроить военный суд и судить Гунтайо за предательство. Если они найдут его виновным… Я смогу рассказать достаточно, чтобы его повесили.

– А ты? – спросил я.

– Я должен застрелить Лежона, – ответил он, – чтобы доказать мою приверженность их делу. Если я его не застрелю, то они меня застрелят. Гунтайо очернил меня перед Шварцем.

– Рассказал ты это Лежону? – спросил я этого удивительного человека.

– Как раз собираюсь, – ответил он, и я ахнул.

– Вероятно, он арестует их сегодня ночью, – продолжал Болидар. – Если только он мне поверит.

– А что если не поверит? – спросил я, и бедняга Болидар затрясся в истерическом припадке.

– Что же мне делать? Что же мне делать? – бормотал он. – Что со мной будет? Помогите, помогите!

– Послушай, – сказал я. – Ты говори нам с братом все, что узнаешь. Всю правду. И тогда мы тебя спасем… Но помни, никаких случайных выстрелов из ружья. Понял?

Он схватил мою руку своими дрожащими горячими руками.

– Будь твердо на нашей стороне, – продолжал я. – Мы не допустим мятежа, и никто не будет убит.

Я надеялся, что говорил правду. Может быть, если я теперь же скажу Шварцу, что мне известны его планы на завтрашнее утро, и уверю его, что Лежону они тоже известны, он от них откажется. С другой стороны, это могло привести его в полное бешенство и вызвать мгновенный мятеж. Тогда Лежон несомненно и немедленно задействует и убьет всех, кого ему нужно.

Болидар исчез, и через некоторое время я вернулся в казарму. Взяв свой арабский Коран с полки над койкой, я подмигнул Майклу, открыв книгу, сел рядом с ним и начал читать по-арабски. Прочтя один стих, я тем же монотонным голосом сказал по-арабски:

– Завтра утром. Они будут убивать. Шпион уже донес, – и продолжал читать следующий стих. Потом я передал Майклу книгу и вскоре между двумя стихами услышал:

– Мы их предупреждали. Молчи! Он ударит сегодня ночью. Не спи! Я скажу друзьям, – и затем прочел еще один стих пророка и закрыл книгу.

Вскоре после этого в казарму вернулся Болидар и стал раздеваться.

– Как мой штык, Болидар? – громко спросил я его.

– Одну минуту, Смит, – ответил он и начал чистить штык. Немного спустя он принес его и, нагнувшись над моей кроватью, чтобы повесить его на крючок, вбитый в стену, прошептал:

– Я ему не сказал… Завтра, – и вернулся на свое место.

Горнист сыграл вечернюю зорю, и во время сигнала я тихонько передал эту новость Майклу.

– Все в порядке, – ответил он, – по крайней мере, сегодня выспимся.

И в казарме наступила обычная тишина.

Для меня эта ночь была очень неприятна. Я отнюдь не разделял уверенности Майкла в том, что она пройдет спокойно. Мне казалось, что Лежон ночью нанесет свой удар. Я не думал, чтобы он настолько верил своим шпионам, чтобы руководствоваться только их сообщениями. Кроме того, он мог иметь еще какого-нибудь шпиона, помимо Болидара и Гунтайо. Как знать, может быть, кто-либо из главарей мятежа, из самых доверенных лиц Шварца, был его провокатором.

Может, сам Шварц? Нет, это было немыслимо. Глупости! Я начинал чувствовать, что схожу с ума в этой атмосфере измены и подозрений. Лежон, конечно, был подлецом до мозга костей и не остановился бы ни перед чем, чтобы добыть хваленый бриллиант Майкла, но Шварц все-таки был сравнительно честным зверем, безмозглым, но с чувством товарищества, охваченным невероятной яростью и жаждой мести к своему укротителю. Его друзья, за исключением Болидара и Гунтайо, были такими же, как он: храбрыми и неразвитыми, довольно честными людьми, превращенными в зверей садистским обращением с ними Лежона.

Я не мог понять, почему это чудовище Лежон до сих пор не выступил. Чего же он ждет? Ведь он должен сознавать, что каждый час увеличивает опасность? Ведь не только же из-за азарта опасной игры? Может быть, он действительно хочет знать, что мы с Майклом будем делать в случае восстания? Может быть, он еще не уверен в Болдини и Дюпрэ?

Он должен сознавать невозможность доверять своим товарищам, которые так же, как и он, охотятся за нашим «бриллиантом». Он достаточно умен, чтобы знать цену таким типам, как Болидар и Гунтайо.

Я попробовал поставить себя на его место. Что стал бы я делать, если бы хотел прежде всего спасти свою шкуру, а потом добыть знаменитую драгоценность, находившуюся, по-моему мнению, при одном из немногих людей, на которых мог бы рассчитывать в случае беды?..

И тут я понял, что этот вопрос легче задать, чем на него ответить. Я понял, почему Лежон бездействует. Ему нечего делать, у него нет ни одного друга, ему не к кому обратиться в минуту опасности. До сих пор он всегда опирался на сверхчеловеческую силу и власть своего начальства, теперь начальства нет и он один стоит лицом к лицу с людьми, которых он так долго истязал и над которыми так бессмысленно издевался. Теперь его гибель неизбежна.

Тут мне пришла в голову новая мысль: возможно, что он послал за помощью в Токоту. Там стояли сенегальцы и рота легионеров на мулах и верблюдах. Возможно, что он ожидал прибытия этой помощи и потому не действовал. Нет, я знаю Лежона, он скорее дал бы себя убить, чем закричал бы караул. Ведь он всю жизнь хвастался той дисциплиной, которую насаждал в своем отряде, и никогда не согласился бы признаться, что боится своих солдат. Это отняло бы у него всякую возможность дальнейшего продвижения по службе. Кроме того, это помешало бы ему в его «охоте за бриллиантом». Нет, никакого призыва о помощи из Зиндернефа в Токоту отправлено не было.

Я метался на своей горячей и неудобной постели, пытаясь разрешить эти неразрешимые вопросы. Наконец, совершенно изнемогший, я признался себе, что не знаю, что делал бы на месте Лежона.

Может быть, лучше всего для него было бы обратиться к «честным» мятежникам, арестовать при их помощи группу воров и потом с повинной обратиться к мятежникам и обещать исправиться… Но за что арестовывать воров, под каким предлогом? И потом, разве мятежники поверили бы, что сержант Лежон способен исправиться? И разве Лежон смог бы перед кем-нибудь склониться?

Я почувствовал, что я в тупике, и, чтобы начать думать наново, повернулся на другой бок. При этом я повернулся лицом к двери. Она была открыта, и в ней стоял Лежон.

Он стоял с револьвером в руке – совершенно один – и внимательно осматривал все койки… Кого он собирался застрелить? Я почувствовал, что это начало конца и инстинктивно приподнялся на локте. Он сразу заметил меня, приложил палец к губам, а потом поманил меня к себе. Ничего не понимая, я не двигался. Он свирепо нахмурился и снова позвал меня быстрым и повелительным движением руки.

В чем дело? Чего он хочет? Убить меня на дворе или заставить вызвать Майкла? Что мне делать: просто отказаться повиноваться или попытаться наброситься на него, вырвать у него револьвер и убить?.. Но привычка к повиновению взяла свое, и, не успев додумать своих мыслей, я натянул штаны и рубашку и на цыпочках подошел к двери.

– Следуй за мной, – сказал Лежон и повел меня в свою комнату. Закрыв дверь и усевшись на стол в своей голой и неуютной каморке, он долго, испытующе смотрел на меня. Его глаза были такими свирепыми, какими я их еще никогда не видал.

– Послушай, прохвост, хочешь остаться в живых? – внезапно зарычал он.

– Вообще говоря, да, господин сержант-мажор, – ответил я, пытаясь не говорить раболепным голосом.

– Вообще говоря? – усмехнулся Лежон и опять замолчал. – Ладно, если ты, вообще говоря, хочешь сохранить свою шкуру, то слушай внимательно то, что я тебе скажу, потому что только я один могу тебя спасти. Понял?

– Так точно, господин сержант, – ответил я.

– Так вот, гнусь, – продолжал он, – среди вашей сволочи поговаривают о каком-то бриллианте, который ваша шайка стащила в Лондоне. Кроме того, среди них существует заговор убить меня, похитить этот бриллиант и бежать с ним в пустыню.

– В самом деле, господин сержант? – сказал я, когда он остановился.

– Как ты смеешь мне возражать, гадина! – заорал он. – Да, в самом деле, – продолжал он, подражая моему голосу. – И я все это знаю! Знаю, потому что мне известно все, что делают, говорят и думают в этом форту. Понимаешь, я знаю все, что здесь думают… Мне наплевать, стащили вы что-нибудь или нет. Мне совершенно безразлично, что сделается с вами, ворами, но я не желаю, чтобы у меня, в моем отряде устраивали какие-то заговоры и сочиняли всякие планы убийства. Понимаешь?.. Отвечай!

– Так точно, господин сержант.

– Отлично! – зарычал он несколько тише. – Так вот, я этих прохвостов проучу. Я научу их интересоваться не бриллиантами, а службой. Клянусь, что научу! Для этого я назначаю тебя и твоего брата и еще нескольких, скажем, легионеров – Сент-Андре, Кордье и Мари – в караул. Я сам буду командовать этим караулом и арестую вожаков. Ваш отряд будет находиться под моей личной командой, и вы будете стрелять по всякому, по кому я прикажу стрелять. Бунтовщиков надо расстрелять, как бешеных собак. Слышишь, что я тебе говорю, кретин? Отвечай!

– Так точно, господин сержант.

– Хорошо! Так слушай, идиот! Для того чтобы прекратить все эти дурацкие заговоры, твой брат передаст этот бриллиант мне. Я помещу его в такое место, где он не сможет вызвать каких-либо новых осложнений… Черт бы вас подрал с вашими бриллиантами! Разрушаете мне дисциплину! Устраиваете бунты! Вас надо бы на двадцать лет на каторгу сослать, обоих прохвостов… понимаешь, мерзавец ты этакий, отвечай?

– Так точно, господин сержант.

– Так. Ты и твой брат, а также все остальные получите патроны. Тебя или твоего брата, а может быть, обоих я поставлю на караул к оружейному складу. Вы будете стрелять по всякому, кто попытается к нему приблизиться. Кто бы он ни был: простой легионер или унтер-офицер… Один я имею право подходить к складу… Я этих свиней проучу! Я их проучу!.. Я, собственно говоря, хотел вызвать твоего брата и спрятать его бриллиант в ротной кассе, а потом начать действовать, но все равно, слушай меня внимательно: ползи назад, разбуди, кого я тебе сказал, прикажи им выбраться потихоньку из казармы и забрать винтовки. Я буду стоять в дверях с револьвером и застрелю любого, кто сделает малейшее движение против меня… Ступай!

Я отдал честь и повернулся кругом. Значит, время пришло, и Лежон начал действовать. Он, по-видимому, руководился указаниями Болидара по поводу того, что мы пятеро отказались присоединиться к мятежникам, и хотел заставить нас ликвидировать бунт. Он имел право расстрелять любого мятежника, и мы обязаны были ему повиноваться… Но что будет с Майклом, когда он заявит, что никакого бриллианта у него нет? Что сделает с ним Лежон после подавления восстания? Ведь одного слова Лежона было бы достаточно, чтобы отправить Майкла к остальным мятежникам: на тот свет или, что, может быть, еще хуже, в штрафную роту…

– Если ты пикнешь, то будешь первым из многих, кого я отправлю в преисподнюю, – рычал сзади меня Лежон, когда мы шли по узкому проходу между толстыми глиняными стенами. Я почувствовал дуло револьвера, прижатое к моей спине, и кровь ударила мне в голову. Мне пришлось напрячь все силы, чтобы не повернуться и не броситься на него. Только полсекунды, чтобы ударить его в подбородок, – больше мне не нужно было. Но этой половины секунды он мне не дал бы, и едва ли я был бы полезен Майклу с позвоночником, перебитым разрывной револьверной пулей. Лежону пристрелить меня было так же просто, как раздавить сапогом скорпиона… И потом, даже если бы мне удалось его победить, то шайка Болдини все равно с нами бы расправилась… Мы дошли до двери, Лежон остановился, поднял револьвер и прошептал:

– Живо!

Я пополз к кровати Майкла. Что будет, если Майкл вскочит и крикнет? Сможет ли Лежон запугать всех легионеров, и хватит ли у них храбрости броситься на него с пустыми руками? Вероятно, не хватит.

Я начал шептать в ухо Майклу:

– Майк, старик, это я, Джон… тихо… Майк, старик, вставай… тихо, слышишь…

Он проснулся и без звука поднялся с кровати.

– Одевайся, бери винтовку и выходи. Лежон начал действовать. Возьми штык.

Он увидел стоявшего в дверях Лежона и встал. Я пополз к Сент-Андре и разбудил его таким же образом.

– Лежон нас вызвал, – прошептал я, – он стоит в дверях.

– Отлично, – сказал Сент-Андре, – давно пора.

Мари тоже проснулся без шума и быстро понял, что от него требовалось. К тому времени, когда я разбудил Кордье, Майкл выходил из казармы с винтовкой в руках. Я увидел, как Лежон дал ему несколько патронов, которые он вынул из оттопырившихся карманов своего кителя. Я выполз, взял винтовку и штык, и Лежон дал мне десять патронов.

– Выйди на двор, заряди винтовку, – прошептал он, – а потом стреляй по каждому, кто после предупреждения спустит ноги на пол.

Мы зарядили винтовки и, взяв их наизготовку, встали позади Лежона. Сент-Андре, Мари и Кордье сделали то же самое. Ни один из спавших не пошевелился.

– Сент-Андре и Кордье останутся в дверях до смены, – прошептал Лежон, – Если кто-нибудь проснется, прикажите молчать и стреляйте, если будут вставать. Если не будете стрелять, я вас прикончу… Идите за мной, – сказал он трем оставшимся и повел нас в свою комнату.

– Охраняй дверь, – сказал он Мари. – Стреляй во всякого, кто к ней приблизится. Во всякого, понял? – Ну, живо, – сказал он, закрывая дверь, – давайте сюда этот чертов бриллиант, из-за которого заварилась вся каша… Из-за вас, паршивых воров, весь гарнизон взбунтовался… Теперь я позабочусь об этом бриллианте, а потом позабочусь о тех, кто в моем отряде устраивает всякие заговоры… Живо, каторжники! Если только вы не хотите, чтоб вам перегрызли горло эти бешеные псы… Они назначили на завтрашнее утро свой бунт. Завтра же утром вас ликвидируют, – я все знаю… Живо, собаки!

Майкл смотрел на него с видом полнейшего недоумения:

– Бриллиант, господин сержант? – пробормотал он.

Черное лицо Лежона было искажено, глаза его горели и вылезали из своих орбит.

– Если ты попробуешь мне врать, то я прострелю твою идиотскую голову, – заревел он и схватил лежавший на столе револьвер. – Давай сюда твой бриллиант, и я сохраню его, пока не узнаю, кому он принадлежит. Неужели ты думаешь, что я позволю из-за каких-то вонючих воров устраивать у себя восстания?.. Давай его сюда, висельник!

– У меня нет никаких бриллиантов, господин сержант, – спокойно ответил Майкл.

– Я хотел вам сказать, господин сержант, – вставил я, – что это ошибка…

Лежон потерял дар речи. Я думал (и надеялся), что с ним сейчас случится апоплексический удар. Он оскалил зубы и поднял револьвер. Я хотел направить на него винтовку, но вовремя вспомнил, что он дважды успеет выстрелить раньше, чем я пошевелюсь. Майкл остался совершенно неподвижным, и я понял, что он был прав. Малейшее движение было бы нашей смертью.

Конечно, Лежон тут же пристрелил бы нас обоих, если бы мы не были нужны ему для подавления мятежа. Но в любой момент могла послышаться стрельба из казарм, и в любой момент мы могли увидеть мятежников. Лежон полагал, что Сент-Андре, Кордье и Мари не изменят, но, конечно, не мог этого гарантировать. Он был очень храбр. Несмотря на то, что жизнь его висела на волоске, он все-таки начал с того, что занялся бриллиантом. Он отвернулся от Майкла и уставился своим горящим взором на меня.

– Ты хотел мне сказать? – заявил он совершенно спокойным и сдержанным голосом. – Ладно, тебе не придется много мне рассказывать… Может, хочешь помолиться, прежде чем я тебя пристрелю? И он навел на меня револьвер.

Потом он опять навел револьвер на Майкла и начал дико ругаться. Его брань была совершенно чудовищной, невероятно грязной и бешеной. На губах его появилась пена. Потом он положил револьвер и схватился за волосы. Я вспомнил о туземцах Конго, над которыми его власть была беспредельна и которых он мог убивать как хотел. Единственным ограничением его убийств было то, что, убивая, он терпел убыток в рабочей силе. И тут вдруг мне пришла в голову успокоительная мысль, Лежон, конечно, ничего нам не сделает до подавления мятежа. Он не может рисковать выступить против мятежников с тремя людьми. Он не станет перед решительным боем убивать две пятых своей армии. Это было бы абсурдно.

И тут я сделал то, что было бы самым храбрым поступком в моей жизни, если бы я не сознавал своей безопасности.

– Послушайте, Лежон, – сказал я хладнокровно, тоном студента Оксфорда, разговаривающего с провинившимся лакеем, – послушайте, Лежон, не валяйте дурака. Разве вы не понимаете, что через две минуты вас могут пригвоздить к стене штыками и так и оставить пригвожденным к стене в горящем форту? А может быть, вас свяжут и положат под солнце – лицом кверху на крыше форта. Вы осел, у нас нет никакого бриллианта. Перестаньте болтать глупости и лучше поблагодарите нас за то, что мы остались верны своему долгу.

– Молодчага, – пробормотал Майкл по-английски. – Награждаешься орденом святого Майкла.

Что случилось бы, если бы последний раб во дворе абиссинского негуса пришел бы к негусу и дал ему пощечину? Я не знаю. Лежон тоже не знал, иначе он поступил бы так, как в подобном случае поступают оскорбленные негусы. Он задохся и выглядел так, будто собирается упасть в обморок. Потом он вскочил на ноги и испустил нечто среднее между ревом и воплем. В это самый момент левая рука Майкла проскользнула под его рукой и смела на пол его револьвер. Одновременно я приставил штык к его груди.

– Если двинешься, буду стрелять, – прошипел я, чувствуя некоторую неловкость и ощущая себя киноактером. Майкл поднял револьвер.

– Значит, вы тоже мятежники, вы, которые распинались в своей добродетели… вы, свиньи полосатые, – задыхался Лежон.

– Совсем нет, – спокойно ответил Майкл. – Мы честные солдаты и хотим выполнить свой долг. Мы только не хотим болтать о бриллиантах за две минуты до начала мятежа… Разве вы не соображаете, что форт будет сожжен, гарнизон дезертирует и вас убьют через час, если только вы будете заниматься глупостями?

Лежон произнес длинное проклятие и, задыхаясь, пообещал нам расправиться с нами после мятежа.

– В благодарность за то, что мы спасем вашу ценную жизнь, – сказал Майкл.

– Это вы сделаете, исполняя свой долг, мой милый. Вы очень любите болтать о своем долге, вы «честные солдаты» так, что ли?.. Ладно, я дам вам возможность заняться выполнением этого вашего долга, а потом посмотрим, заговорите вы или нет о бриллиантах, когда я свяжу вас кольцом и набью рот песком с солью. Может быть, вы продадите ваши бриллианты за несколько капель воды. Посмотрим… Он повернулся ко мне: – А ты говорил что-то по поводу того, как распинают на стенках? Подожди, пока я тебя не засунул в карцер, от которого ключ будет только у меня. Может быть, тогда ты заговоришь иначе…

– Хватит разговаривать, Лежон, – сказал я устало. – Вы мне надоели. Давайте заниматься делом.

Лежон взял себя в руки. По-видимому, этот человек обладал невероятной волей: он вдруг сделался совершенно спокойным.

– Идем, – сказал он с достоинством. – Наш дальнейший разговор откладывается на некоторое время. Сперва мы переговорим еще кое с кем, а потом увидим… Положите револьвер на стол.

– Открой дверь, Джон, – сказал Майкл. Я опустил винтовку и открыл дверь. Стоявший на часах Мари вопросительно на меня взглянул. Вероятно, он слышал бешеный рев Лежона. Лежон взял револьвер и вышел.

– Следуйте за мной, – сказал он и повел нас в казарму. Он знал, что мы не выстрелим ему в спину, и был твердо уверен, что может на нас положиться в смысле выполнения его приказаний. У дверей нас встретили стоявшие на карауле Сент-Андре и Кордье.

– Как дела? – спросил Лежон.

– Никто не двигался, господин сержант, – ответил Сент-Андре.

– Положите свои винтовки, – сказал Лежон, обращаясь к нам троим, – и выносите все винтовки из пирамиды. Тихо и без шума. Вы двое будете стрелять по всякому, кто попробует вылезть из кровати.

И мы начали выносить винтовки, а потом обходить койки и снимать штыки, висевшие в головах. Над одной из коек, снимая штык, я зацепил за жестяную кружку. Спавший на койке человек поднялся. Это был Вогэ.

– Взять на прицел, – сказал Лежон, и две винтовки повернулись в сторону Вогэ.

– Ложись, – прошептал я. Вогэ взглянул на дверь и мгновенно лег с закрытыми глазами. Удивительно, до чего быстро он уснул. Когда я в последний раз обходил комнату с полными руками штыков, один из них выскользнул. Я выставил вперед ногу, штык ударился об нее и не зашумел, но при этом коленом я зацепил койку.

– Что случилось? – забормотал спавший на ней Глок. Он вскочил в начал протирать глаза.

– Лежи тихо, Глок, – прошептал я. – Смотри! – и кивнул головой на дверь.

– Стрелять, если пошевелится, – спокойно сказал Лежон.

Глок упал на подушку и смотрел на Лежона, как загипнотизированный кролик смотрит на змею.

Минуту спустя в казарме не осталось никакого оружия. Была совершенная тишина, и крепче всех спал капрал Болдини, лежавший на первой койке от двери. Из его кармана Лежон вынул ключ.

– Сент-Андре, Кордье, Мари, – отнести оружие в оружейный склад, – скомандовал он. – Сент-Андре останется на посту и пришлет ключ обратно с Кордье и Мари. Без предупреждения стрелять по любому, кто попытается приблизиться к складу. По любому, кроме меня и этих легионеров. Смотрите в оба, – продолжал он, обращаясь к Майку и ко мне. – Кое-кто уже проснулся. Если несколько человек вскочит, сразу стрелять в Шварца и Брандта. Потом в Хэффа и Деляре. Если только один человек двинется, то буду стрелять я…

Снаружи темнота начала постепенно рассеиваться. Приближался рассвет. Что будет, когда вернутся Мари и Кордье? Прикажет ли нам Лежон расстрелять спящих? Он был способен на это. Они покушались на его жизнь, и он ни перед чем не остановится. Зачем ему ждать военного суда? Да и как ему ждать? Ведь нельзя же охранять форт и арестованных пятью солдатами!

Что мне делать, если Лежон прикажет открыть огонь по беззащитным спящим солдатам? Что будет делать Майкл? Я знал, что мой долг обязывает меня выполнить приказание, и знал также, что не смогу быть палачом.

Мари и Кордье возвратились, они отнесли винтовки. Мари передал Лежону ключ.

– Сент-Андре стоит на часах, господин сержант, – доложил он, отдавая честь.

– Хорошо, – ответил Лежон. – Мари, Браун и Кордье, оставайтесь здесь. Стрелять без предупреждения… В первую голову в Шварца. Помните, что они не вооружены, и помните, что не останетесь в живых, если будете зевать… Смит, идем разоружать часовых.

И я пошел за ним по узкому проходу.

– Сначала упраздним часового на крыше, – сказал Лежон, – чтобы никто не стрелял сверху, когда будем разоружать караул…

Он повел меня по лестнице, выходившей на плоскую крышу. Эта крыша была окружена низкой зубчатой стеной с амбразурами. По ней ходил часовой. Лежон подошел к нему, снял его с поста и поставил меня. Взял у него винтовку и послал за сержантом Дюпрэ.

– Становись сюда! – скомандовал он мне. – Видишь? – и он показал на освещенную дверь караульного помещения. – Я прикажу сержанту Дюпрэ взять винтовки у караула и послать их с одним человеком сюда на крышу. Этого человека ты пропустишь, у него в руках будет целая куча винтовок. Но если кто-нибудь выйдет с одной винтовкой, то ты будешь по нему стрелять. Бей его насмерть.

Я поднял винтовку и нацелился на освещенную дверь, находившуюся на другой стороне двора.

– Понимаешь, – зарычал Лежон, – если кто-нибудь появится в дверях с одной винтовкой, то ты его пристрелишь. Человек с одной винтовкой не может не быть бунтовщиком…

Я понял, что он был прав, и понял, что должен был его слушаться, хотя мне отнюдь не нравилось стрелять по своим товарищам.