Текст книги "Похороны викинга"

Автор книги: Персиваль Рен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Вдруг вдалеке мы услышали несколько выстрелов. Хэнк и Бедди мгновенно поставили верблюдов на колени среди скал, мы слезли и взяли винтовки.

– Нельзя, чтобы застрелили наших зверей, – сказал Хэнк мне. – Держи их, сынок, а мы посмотрим, что там делается. – И, согнувшись, Хэнк и Бедди исчезли за камнями. Минуты две спустя они возвратились назад. Они ничего не увидели, и поэтому решили продолжать путешествие. Проехав мили две, мы обогнули высокую, круглую скалу, напоминавшую башню, и увидели страшное зрелище. К акации был привязан труп женщины. Она была страшно искалечена… По-видимому, она пасла стадо коз.

– Деревня близко, – сказал Хэнк, и снова мы сошли с верблюдов.

– Здесь мы оставим наших благородных коней, – продолжил Хэнк. – Отсюда пойдем на разведку. Я дал бы доллар, чтобы первым увидеть этих прохвостов.

Мы привязали верблюдов к деревьям и пошли, рассыпавшись стрелковой цепью, как сотни раз ходили в атаку на маневрах. Наконец мы подошли к совершенно пустой деревне. Ее дома выглядели, точно стояли здесь тысячи лет. В эту деревню мы осторожно вошли и стали осматривать один дом за другим. В одном из них лежал раненый араб. Когда мы вошли, он вынул из-за пояса гнутый кинжал и замахнулся на нас.

– Мы друзья, – сказал я по-арабски. – Скажи нам, что случилось. Мы хотим тебе помочь.

Дигби тоже заговорил, и араб успокоился. По-видимому, он понимал все, что мы говорили, и мы понимали его настолько, насколько говорящий по-английски француз мог бы понять девонширского землепашца. Вот что он рассказал.

Женщина, пасшая коз, увидела приближение банды туарегов (араб назвал их «забытые Богом» и «закрытые плащами»). По глупости, а может быть, из геройства, она взбежала на скалу и крикнула об этом какому-то юноше, который работал поближе к деревне. Потом оба они бросились бежать, но женщину туареги поймали. Юноша поднял деревню на ноги, и все мужчины бросились с винтовками на скалы, рассчитывая принять бой с туарегами. Женщины и дети бежали в овраг позади деревни. По этому оврагу они надеялись добраться до того тайника, в котором обычно прятались.

Несколько юношей было послано предупредить верблюжьих пастухов. Наш рассказчик был в числе пасших. Они не успели собрать все свое стадо и погнать его в убежище, как на них налетели туареги. Туареги дали залп и набросились на верблюдов. Его они сочли убитым и потому не тронули. Когда он пришел в себя, то увидел, что, кроме трупов остальных пастухов, на месте стычки не осталось ничего. Тогда он приполз сюда, потому что хотел умереть в своей хижине.

Теперь туареги разбили поблизости лагерь и, по-видимому, наслаждались заслуженным отдыхом. Мужчины деревни, видимо, все еще сидели на камнях и ожидали нападения, женщины и дети прятались в овраге, а верблюды были захвачены. Судя по тону рассказчика, было бы не так ужасно, если бы верблюды были спрятаны, а женщины и дети захвачены туарегами.

Мы объяснили положение Хэнку и Бедди.

– Безопасный спорт и сочетание дела с развлечением, – заявили они и добавили, что нам следовало бы доставить туарегам еще какое-нибудь развлечение.

Мы устроили военный совет и решили послать раненого к остальным жителям деревни с сообщением, что мы их друзья. Мало того, мы враги туарегов и возвратим им их верблюдов, и не только их верблюдов, но и тех, которые принадлежали туарегам, если у них хватит храбрости нам помочь и они будут нас слушаться.

Когда раненый понял, что мы хотим ему помочь, он сразу перестал думать о том, что умирает. Ему сделалось лучше, и он встал. У него была прострелена грудь, но я думаю, что легкие задеты не были, потому что изо рта у него кровь не текла. Выпив воды и проглотив пилюлю, которую дал ему Дигби, уверяя что она совершит чудеса (боюсь, что эти чудеса не были подходящими для него), он шатаясь вышел из хижины. Стоя у входа, он осмотрелся и начал руками подавать какие-то сигналы. По-видимому, со скал кто-то ему ответил, хотя мы этого не видели. Через некоторое время он ушел и исчез в овраге. Он возвратился с огромным грязным косоглазым арабом, которого представил нам как старшину деревни Аззигиг.

Старшина был насмерть перепуган. Он совершенно ошалел, увидев четырех французских солдат, из которых двое говорили с ним по-арабски и предлагали ему с оружием в руках выступить на защиту Аззигига, домашнего очага и высшей справедливости. Сам он, по-видимому, думал, что следовало благодарить Аллаха за то, что все обошлось так легко, ничего не предпринимать и молиться, чтобы туареги поскорее ушли и перед уходом не сожгли бы деревни, не перебили бы коз и не начали бы охоту за мирными жителями.

Когда я спросил его, не огорчает ли его гибель замученной туарегами женщины, расстрелянных пастухов и потеря всего стада верблюдов, он ответил, что, по-видимому, такова воля Аллаха и против этой воли спорить не приходится. На это я указал ему, что наше прибытие также было волей Аллаха, и то, что туареги вместо того, чтобы ехать дальше, разбили лагерь, также совершалось по приказанию свыше. Он задумался и сказал, что пойдет переговорить со своими братьями. Он ушел и вскоре вернулся с депутацией невероятно грязных и подозрительных арабов. У них был такой вид, будто они не поверили его словам и пришли лично, чтобы убедиться в его правоте.

– Ну и ну, – заметил Бедди. – Вот хулиганы! Нигде таких не видел.

– Хороши, нечего сказать, – согласился Хэнк.

Я обратился к ним с речью и предложил им проучить туарегов. Я попытался припомнить все арабские слова, чтобы доказать этим фаталистам, что они имеют такое же «право на существование», как туареги. Словом, по мере сил и возможности произнес митинговую речь, упирая на необходимость возвратить верблюдов и указывая на то, что волю Аллаха они узнают, если последуют за нами и попробуют быть храбрыми.

Дигби добавил:

– Если вы струсите, то мы нападем на них одни, но те, кто нам помогут, будут участвовать в дележе добычи.

Добыча состояла из великолепных винтовок и самых прекрасных верблюдов. Поэтому арабы призадумались. Наконец они заявили, что если мы действительно будем сражаться за них, то они нам помогут. Кроме того, они выговорили себе всю добычу, за исключением двух верблюдов. На это мы согласились.

Мы немедленно отправились на разведку. Туареги, совершенно уверенные в своей безопасности, зажгли костры и легли отдыхать, поставив одного человека охранять своих верблюдов и двух охранять захваченных животных. Туареги, охранявшие верблюдов, вели себя не как часовые, а как пастухи. В самом деле, чего им было бояться. Жители деревень никогда не атакуют туарегов Хоггара. Это просто не принято. Они заботились только о том, чтобы верблюды сами не ушли куда-нибудь. Кроме того, они хотели отдохнуть перед походом на следующие деревни.

Наш план был совершенно прост. Полдюжины избранных героев Аззигига должны были расправиться с ленивыми пастухами. Проделать это, по возможности, без шума. Потом все винтовки Аззигига должны были дать залп по лагерю туарегов с возможно более короткой дистанции. Кода туареги бросятся в овраг, а они несомненно это сделают, чтобы укрыться от огня противника, в их тылу неожиданно должна была появиться вся французская армия в полной походной форме. С трубачом, вызывающим на бой новые батальоны.

Надо сказать, что жители деревни вели себя великолепно. Они были прирожденными воинами, и мы придали им бодрости. После громового залпа, данного с дистанции в сорок метров, они бросились на туарегов как одержимые. Когда мы четверо внезапно появились сзади, разбойники совершенно растерялись и мгновенно были окружены.

Жители деревни в несколько минут отплатили за обиды, которые столетиями наносили им и их предкам горные разбойники. Их было шесть человек на каждого туарега, и они знали, что за ними стоим мы. Поэтому они быстро расправились со своими противниками… Нам, конечно, не удалось спасти туарегов, да мы и не собиралась этого делать: все же нам удалось избавить побежденных от пытки.

Результатом этого боя было то, что мы уехала из Аззигига на великолепных верблюдах мехари, одетые в полные костюмы туарегов, специально вышитые для нас благодарными деревенскими дамами. Жители деревни не знали, как нас отблагодарить. Они сделали все, что могли. Дали нам лишнего верблюда, нагруженного провизией и водой, и проводника до следующей деревни или оазиса на нашем пути.

Мы выглядели страшными разбойниками – туарегами до последней мелочи. Сухие и загорелые Хэнк и Бедди великолепно выглядели в своих костюмах и были в восторге, как мальчики, играющие в индейцев. Они быстро научились одеваться и привыкли ко всем частям своего нового туалета. Труднее всего было привыкнуть к синим шарфам, которые носят туареги. Я не знаю, откуда они взялись у кочевников, эти шарфы. Может быть, они были остатком столетней традиции и введены в те времена, когда туареги еще были белой расой и заботились о своем цвете лица. Возможно, что они служили для защиты от песка в ветреную погоду, а может быть, были придуманы для того, чтобы наводить панику на врагов.

На наших верблюдов мы навьючили полные мехи воды и кожаные мешки, наполненные туземным хлебом и ужасной кашей из теста, замешанного растительным маслом и луком и посыпанного красным перцем. На вьючного верблюда мы нагрузили гигантские седельные мешки, наполненные кормом для верблюдов и большие мехи с водой.

Мы выбросили наши военные седла и заменили их арабскими. Единственными европейскими предметами, которые у нас остались, были наши винтовки и горн Дигби. Однако и это не было ненормальным. Я уже успел заметить, что туареги были вооружены самыми современными и великолепными винтовками. Большинство их оружия было итальянского производства. Вероятно, оно было захвачено в Триполи, а может быть, привезено алжирскими контрабандистами.

Таким образом, наше вооружение не могло ни у кого возбудить подозрения, а горн Дигби, разумеется, был спрятан.

Перед нашим отъездом деревня решила устроить праздник. По-видимому, наши любезные хозяева решили показать нам, на что они способны. Нам приготовили довольно приличное жаркое из козы и огромное количество крошева из моркови, хлеба и яиц. Старшина выставил из своих погребов (из-под кровати) огромный мех выдержанного пальмового сока высшего качества, бродившего, по крайней мере, неделю.

Я спросил Хэнка, что он думает об этом напитке.

– Здорово пущено, – ответил он и предложил мне найти лучшее определение этого напитка.

– Стоило бы, пожалуй, остаться и жить с этим удивительным племенем, – заметил Бедди, пытаясь грациозно есть при помощи пальцев, что, впрочем, было нелегко.

– Да, остаться здесь падишахами, – согласился Хэнк.

– И завести гарем, – деловито добавил Бедди. – Кстати, почему в пиршестве не участвуют девицы? – спросил он, оглядываясь на группу женщин сидевшую поодаль и любовавшуюся на торжество победителей.

– Заткнись, не обращай внимания на женщин, – сказал Дигби. – Когда ты с мусульманами, не подходи к их женщинам.

– Надо думать, что ты прав, приятель, – согласился Бедди. – А жаль. Вон там сидит такая девочка, что просто прелесть, и смотрит на меня по-настоящему… Хитрая девчонка… Что делать, нельзя же ради этого драться с индейцами… Эх, прямо беда… – И он тяжело вздохнул.

Изгнанники

Я мог бы написать несколько томов о наших приключениях в Сахаре, которую мы в качестве туарегов исколесили от Французского Судана до Британской Западной Африки.

Мы ехали на юго-запад, когда могли, и на северо-восток, когда нам приходилось, например, когда нас взяли в плен туареги к северу от Лира и повели к границе Марокко. Мы путешествовали в течение целого года и за это время описали почти полный круг. Однажды мы были в Эль-Хилли, в двухстах милях от Тимбукту, в другой раз мы подошли к Агадему, вблизи озера Чад, а потом оказались в пятистах милях севернее Бильма.

Иногда жажда и голод заставляли нас присоединяться к караванам соли и даже к караванам работорговцев. Обычно эти караваны шли совсем не туда, куда нам было нужно, но приходилось идти с ними, чтобы не погибнуть в безводной пустыне.

Иногда за нами охотились туареги, иногда в деревнях нас встречали залпами, принимая за грабителей. Бывало и хуже: несколько раз мы, совершенно изнуренные, подходили к оазисам и встречали там французских солдат. Нам, конечно, приходилось поворачивать и уходить. Мне кажется, что никто из европейцев не видал тех доисторических развалин, которые видали мы. Это были развалины городов, погибших задолго до создания всех тех, о которых мы слыхали.

Мы не встретили королевы Атлантиды и не нашли неизвестной белой расы греческого происхождения, управляемой женщиной в короткой юбке и с бурным темпераментом. Увы, ничего подобного мы не встретили. Мы видели только страшно бедный первобытный и грязный народ, с которым нам приходилось жить и общаться.

Конечно, мы никогда не добрались бы до конца без Хэнка и Бедди. Они еще в Америке имели опыт путешествия по пустыне. Только благодаря их храбрости и изворотливости, а также благодаря нашему знанию арабского языка мы смогли выжить весь этот страшный год. Когда мы встречались с арабами, то становились необычайно набожными. Хэнк и Бедди были марабутами, взявшими на себя обет молчания, а мы были сенуситами, с таинственными целями отправлявшимися в Тимбукту из города Куфра в Ливийской пустыне. К счастью для нас, мы ни разу не встретили настоящих сенуситов. Кроме того, наша задача в значительной степени облегчалась огромным количеством разных сект, дервишей и прочих фанатиков, а также разнообразием различных диалектов арабского языка. Но, вероятно, больше всего нас спасали наши винтовки, наша нищета и заносчивое поведение.

Мы страдали от лихорадки, страшной жары, ядовитой воды, плохой и недостаточной пищи, и наша жизнь была сплошной военной кампанией. Временами мы были на самом краю гибели. Так, однажды наши верблюды пали и мы пешком добрались до колодца, который оказался высохшим. У этого колодца нас чуть не убили проезжавшие туареги…

Как я уже говорил, описание нашего отступления потребовало бы больше места, нежели понадобилось Ксенофонту. Я опишу лишь несколько наиболее характерных инцидентов, иначе мой рассказ будет так же длинен и утомителен, как было это путешествие.

Однажды мы открыли таинственный город, в котором, судя по его виду, непременно должна была существовать «загадочная белая раса с цивилизацией, значительно более древней, нежели наша, и в некоторых отношениях значительно выше нашей, управляемая женщиной такой необычайной красоты, такой чудесной…» и т. д.

Мы въехали на гребень длинного скалистого холма и внезапно встретились с большим отрядом вооруженных винтовками людей. Их было человек пятьдесят. Мы сделали то, что не раз делали в подобных случаях. Наши святые Хэнк и Бедди мгновенно онемели, Дигби сделался посланцем Сенуси Махди, а я – его помощником. Дигби выехал вперед.

– Мир вам, братья, – сказал он торжественным голосом, и, к моему величайшему облегчению, из отряда выступил седобородый старик и на странном арабском языке ответил:

– Привет и мир.

Оказалось, что этот почтенный джентльмен принял нас за авангард разбойников и был очень обрадован нашим мирным поведением. Дигби дал ему подробный отчет о нас, называя Хэнка и Бедди людьми необычайной святости, давшими строжайший обет молчания. О себе и обо мне он говорил, как о людях исключительной веры и добродетели и как о наследственных святых. Я не знаю, сколько поняли из его речи наши слушатели и насколько они ей поверили. Во всяком случае они были очень рады, что мы не были авангардом большого отряда туарегов.

Они пригласили нас к себе, и мы последовали их приглашению, несмотря на то, что нам вовсе не было с ними по пути. Их было пятьдесят человек, а нас четверо, их винтовки были у них в руках, а наши были у нас за спиной. Иначе поступать не приходилось. Итак, мы поехали, будучи номинально гостями, а фактически пленниками. Дигби ехал рядом со старым шейхом и уверял его, что, не смотря на нашу святость, мы были воинами и что если в одной руке мы несли Коран, то в другой мы умели держать саблю, а потому были готовы сражаться с его отрядом против туарегов.

Старик поблагодарил и ответил, что скоро отряд будет дома, а дома им не страшны все туареги Сахары, потому что их деревня расположена в совершенно неприступном месте. Единственно, что их огорчало, это то, что когда им приходилось вести караваны верблюдов для продажи в Таннуте, они каждый раз встречали банды туарегов и должны были пробиваться с боем. Из-за этого их походы были чрезвычайно продолжительны и большинство верблюдов погибало. Увы, нет ничего более желанного для разбойников-туарегов, нежели верблюды.

– Это единственное богатство, способное передвигаться на собственных ногах, – торжественно заметил Дигби.

Часа четыре мы ехали по направлению к низким скалистым горам. Наконец, добравшись до них, вошли в узкое ущелье с высокими, отвесными стенами. Мы ехали по нему гуськом и, выбравшись из него, оказались на широкой равнине, посреди которой стояло высокое плато, по виду напоминавшее гигантский круглый сыр. В течение двух часов мы ехали к этому сыру и увидели, что это была огромная гора с совершенно отвесными скалистыми стенами и плоской вершиной с поверхностью около квадратной мили. Гора была совершенно непреступна, и мне казалось, что лишь орлы могли когда-либо попасть на ее вершину. Однако я ошибся: это была идеальная крепость, сделанная руками самой природы.

Мы объехали часть отвесной стены и внезапно увидели узкую трещину. Эта трещина в стене высотой в тысячу футов была совершенно невидима с расстояния в сто метров. Наш шейх ввел нас в нее по одному, и мы, с трудом пробираясь между высокими кактусами, медленно ехали наверх. Трещина была не шире шести футов и шла неправильными извилинами. В одном месте ее дно было пересечено узкой и глубокой пропастью, шириной около трех ярдов. Через нее был уложен мост из нескольких пальмовых стволов, перекрытый листьями и песком. Этот мост, конечно, можно было мгновенно разобрать, и, разумеется, защитники никогда не дали бы нападающим возможности выстроить в этом месте новый мост. Они могли вплотную расстреливать их из-за огромной каменной стены и сбрасывать им на голову камни.

Мы пересекли мост и поехали дальше, пока наконец трещина не привела нас к огромному естественному двору, окруженному высокими скалами. Дальше верблюды идти не могли. Мы слезли, оставили их и продолжали подъем пешком. Это место, конечно, было совершенно неприступно. Достаточно было двух человек, чтобы охранять узкую трещину, а других путей наверх не было. На плато мы нашли город, окруженный стенами. Город, выстроенный из таких гигантских камней, каких я никогда не видел ни в одной постройке. Он, очевидно, был построен в такие древние времена, о которых мы не имеем понятия. Он был огромен и почти пуст. Жителей в нем было в четыре раза меньше, нежели жилищ.

Я забыл о трудностях нашего положения, о всех испытанных нами и предстоящих опасностях. Я был совершенно увлечен загадкой этого города. Однако в нем я не нашел никакой таинственной белой или черной расы. В нем жили самые обыкновенные арабы. И жили они в нем, как им казалось, испокон веков. Тем не менее я был совершенно уверен, что эти гигантские камни не были поставлены их предками. Арабы никогда не могли бы выстроить дома с дверьми пятнадцати футов высоты и комнатами высотой до двадцати пяти футов. Они просто жили в нем, как в случайном лагере, может быть, тысячу лет.

Это был очень интересный народец. Они были просты и дружелюбны, а их шейх был настоящим патриархом. Они очень мало знали о внешнем мире и смутно слыхали, что где-то существуют другие города, кроме их собственного, например, Мекка и Медина. Весь мир они разделяла на две части: на разбойников-туарегов и на врагов или жертв этих разбойников. В своей каменной крепости они были в полной безопасности, но в пустыне были так же беззащитны, как и всякий другой караван. Воды у них было совершенно достаточно, в их горе существовал источник. У них были козы, овощи и финики. Однако им приходилось ездить в Таннут за зерном, за патронами и посудой. Они выменивали там все, в чем нуждались, на верблюдов, козьи шнуры и ткани, вышитые их женщинами.

Несколько дней мы прожили у этого гостеприимного народа. Это был прекрасный отдых, совершенно необходимый в нашей дикой пустынной жизни. Мы отплатили им за гостеприимство, предложив сопровождать их караван, который в ближайшее время должен был выйти на восток.

Вероятно, эти добрые люди очень удивлялись нашему поведению, потому что, хотя мы и соблюдали все правила благочестия, мы в часы молитвы никогда не молились вместе с ними и во время ночных бесед у костра шейха никогда не говорили на религиозные темы. Мы не хотели рисковать и потому удовлетворялись лишь краткими и благочестивыми ремарками. На всякий случай мы намекнули нашим хозяевам, что наша вера была несравненно выше и чище их и что, не желая оскорблять их чувства, мы предпочитали о ней не говорить…

Дигби был великолепен. Он рассказывал им о Мекке и Медине, о Багдаде, Константинополе, Каире, Феце и Тимбукту. Его рассказы были настолько увлекательны, что слушателям не оставалось времени для вопросов. Хэнк и Бедди были не менее великолепны. Они молчали, как будто с детства ничем иным не занимались. Тем не менее мы были очень счастливы, когда смогли, наконец, уехать, так как временами наше положение становилось рискованным.

Мы спустились из этого необычайного и, по-видимому, совершенно не известного европейцам доисторического города и поехали в лучших условиях, чем были когда-либо. Мы шли с крупным и дружественным караваном и шли в том направлении, которое было для нас выгодно. Мы двигались на Аир, а там должны были попасть на караванную дорогу, в изобилии снабженную колодцами. На этой дороге было больше опасностей встретить французов или туарегов, зато главная опасность – опасность гибели в пустыне, становилась меньше. Мы надеялись идти параллельно с дорогой и время от времени заходить в оазисы.

Мы с искренним сожалением распрощались с нашими хозяевами на последнем оазисе нашего общего пути и пошли на Нигерию. В течение месяца мы великолепно продвигались вперед, пока внезапно не были захвачены бандитом и негодяем – султаном Агадеса в четырехстах милях от границы Нигерии.

Наше посещение Агадеса было значительно менее приятным, нежели посещение горного города. В Агадесе мы все время были на краю гибели. Султан Тегама совершенно не был похож на старого шейха, и ему мы казались очень подозрительными. Жители этого города были самыми отчаянными разбойниками, и султан был худшим из разбойников города. Впоследствии я с удовольствием узнал, что он был убит французами.

Агадес был очень старинным городом, выстроенным из глины и наполовину засыпанным песком. В нем была мечеть с башней, напоминающей церковную колокольню, и двухэтажный дворец султана, выстроенный из обожженной глины и окруженный высокой глиняной стеной невероятной толщины, с воротами, напоминающими короткий туннель. Сквозь этот туннель и тяжелые ворота из пальмовых бревен нас провели на двор, засыпанный песком. По одну сторону двора стояла мечеть, а по другую – дворец. Двор был полон верблюдов, коз, кур и людей в самых невероятных лохмотьях.

Нас провели во дворец через второй туннель, и мы оказались в огромной комнате без окон, с глиняным полом и таким же потолком. Здесь мы ожидали с нашим эскортом, пока не пришло распоряжение привести нас в тронный зал султана Агадеса. Этот зал оказался таким же глиняным, с высокими сводами и второй дверью, почему-то возвышавшейся на десять футов над уровнем пола и соединенной с ним широкой лестницей. Посередине противоположной стены стоял трон, он тоже был сделан из глины. На нем полулежал султан Тегама. Он был одет в грязный белый халат, и лицо его выражало свирепость, жадность и все другие качества, неизбежные для вождя разбойников. Вокруг него стояли шейхи, солдаты, визиры и еще какие-то люди, которые показались мне палачами.

Султан взглянул на нас, и взгляд его мне не понравился. Я невольно вспомнил все способы казни, применяемые этими джентльменами. Кол, пожалуй, был самым приятным.

Дигби взял быка за рога. Он любезно приветствовал Тегаму, высказал надежду, что он хорошо себя чувствует, и заявил, что будет иметь с ним серьезный разговор, после того как определит политическую конъюнктуру кое-где на юге, в районе Дамергу и Дамергрим. Дигби держал себя так, как будто он был почетным гостем.

Любезный Тегама продолжал нас разглядывать.

– А кто ты, собственно говоря, болтающий об Эль-Сенуси? – спросил он презрительно.

– Это ты узнаешь в свое время, – ответил Дигби. – То, что я сказал шейху, с которым мы, так сказать, встретились в оазисе Багезан, несущественно. Я рассказал ему то, что следовало, Я пришел от тех, дела которых не нуждаются в том, чтобы о них кричали в каждом дуаре и болтали с первым встречным.

– Отнюдь нет! – воскликнул я.

– Значит, ты тоже можешь говорить, – усмехнулся Тегама, слышавший, что среди нас были немые.

– Аллах разрешает мне говорить, – благочестивым тоном ответил я. – Наш господин, который держит в своих руках север, не любит, чтобы его посланцы зря болтали и еще меньше любит, чтобы их задерживали. (Пусть он подумает, что мы пришли от самого султана Марокко).

– Что же везут его посланцы? – спросил Тегама более учтивым голосом.

– Об этом ты узнаешь в свое время, – ответил Дигби. – Султану Агадеса все будет сообщено тогда, когда султан будет нужен нашему господину…

Такими речами мы в достаточной степени мистифицировали нашего дорогого хозяина и уговорили его подождать и увидеть.

Он подождал, но не увидел, потому что мы убежали. Нас спас непреодолимый интерес Бедди к «женскому персоналу». Его любовь была не только слепа, но и нема, и все же она победила. Мы бежали на прекрасных верблюдах, но, к сожалению, без винтовок и вообще безо всякого оружия. Мне очень хотелось бы рассказать историю этого бегства, потому что она была очень романтической, с эффектными и театральными моментами. Но, к сожалению, мне некогда распространяться о ней и о многом другом, что мы видела в Агадесе. Это был ужасный город.

Говорят, что в тысяча девятьсот четвертом году в нем была французская миссия, но город этот был такой же, каким мог быть тысячу лет тому назад. Я видел человека с русой бородой, который смотрел на нас серыми глазами. Его язык был вырезан, уши и пальцы были отрезаны. Он служил вьючным животным.

Я мог бы рассказать о существе, которое сидело в канаве, качалось и причитало. У него были отрезаны губы, веки, уши и руки. Оно причитало по-немецки.

Я видел гибель одного храброго человека. Он был привязан к доске, выставленной над краем страшно глубокого сухого колодца. На другом конце доски лежал тяжелый камень и рядом с ним стоял огромный горшок с водой. Вода медленно вытекала из этого горшка и человек знал, что, когда она вытечет, доска вместе с ним рухнет в колодец. Он лежал и смотрел вниз, в то время как вокруг сидели туареги и советовали ему поторопиться со своими молитвами, потому что вода уже почта вытекла. Другие советовала ему не обращать внимания на первых и уверяли, что ему придется подождать еще несколько часов.

Было бы что порассказать и о палачах Тегамы – четырех неграх ростом не меньше семи футов, самых страшных животных в человеческом образе, которых я когда-либо видел. Они могли одним ударом сабли отрубить голову козе, ногу человеку или любой палец на его руке или ноге. Они умели наносить огромное количество ран, не причиняя этим смерти. Они были большими специалистами в своей профессии и, видимо, любили свою работу…

Я мог бы рассказать о странных приключениях в Агадесе и странных делах во дворце султана, о фракциях, партиях, ревности и ненависти, но я не могу до бесконечности писать эту книгу.

Когда пришло время и у нас была возможность бежать, мы бежали. Нас ночью привели к месту, где стояло четыре верблюда с водой и пищей на три дня, и мы рискнули бежать без оружия, потому что чувствовали, что оставаться было опасно. Тегама становился все более и более подозрительным и дерзким. Я полагаю, что кто-то подслушал, как немые Хэнк и Бедди разговаривали между собой. Да и мы, вероятно, чем-нибудь себя выдали, когда ели, молились, сидели, стояли или чихали.

Надо было бежать, и мы бежали при помощи какой-то дамы с великолепной фигурой и примесью негритянской крови. Она всем рискнула для того, чтобы нас спасти. К сожалению, она не смогла достать нам оружия.

Мы бежала от Тегамы, но не от последствий нашей встречи с ним. Ему не удалось нас уничтожить, но мы были поставлены в невероятно тяжелое положение. Мы гнали верблюдов полным ходом, придерживаясь той же тактики, что и при бегстве из форта Зиндернеф. Мы избегали караванной дороги, ведущей из Агадеса, и пошли прямо в пустыню, надеясь рано или поздно найти воду.

После трех невыносимо тяжелых дней мы внезапно выехали к лагерю бери-бери. Это были черные люди, почти голые, вооруженные только луками и стрелам. Они жили охотой и ловили страусов силками. Их лагерь стоял между гигантских скал вокруг лужи стоячей и вонючей воды. Здесь мы отдохнули два дня, накормили верблюдов и отсюда поехали с полными мехами воды и почти пустыми мешками провизии.

Дня два спустя мы ехали, развернувшись цепью, и искали воду. Хэнк был на правом фланге, в расстоянии полумили от него был я, затем – Бедди и дальше – Дигби.

Взглянув направо, я увидел, как Хэнк вдруг взмахнул руками и полным ходом погнал верблюда ко мне. В этот самый момент над горизонтом появилась линия всадников. Они остановили своих верблюдов и открыли огонь. Бедди скакал ко мне и Хэнку, а Дигби исчез за скалами.

– Спешивайся и строй каре, – закричал Хэнк.

Я понял, чего он хотел. Мы поставили наших верблюдов на колени, сделали вид, что достаем винтовки и легли, выставив над седлами палки.

– Веселое положение, – заметил Бедди.

– Прохвосты могут не поверить нашим палкам, – проворчал Хэнк.

Мы лежали и ожидали смерти. Банда разбойников бросилась на нас, размахивая копьями и саблями. Они, вероятно, чувствовали, что мы беззащитны.

Мне хотелось плакать оттого, что с нами не было винтовок. Мы могли бы перебить такую кучу этих бандитов, что они оставили бы нас в покое… Больше того, мы получили бы от них провизию и воду… Чувство беззащитности было ужасно. Это как ощущение, которое бывает во сне, когда ты не можешь бежать от опасности… Может быть, Дигби удастся бежать, а может быть, покончив с нами, они примутся за него… Обратят они внимание на наши «винтовки»? Нет, видно они нам не поверили…