Текст книги "Современный шведский детектив"

Автор книги: Пер Вале

Соавторы: Май Шёвалль,Мария Ланг,Карл Блом
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)

Медальон
12. У ТЕБЯ В МЕДАЛЬОНЕ ЯД?

Несколько минут царили сумятица и переполох. Рудольф Люнден сдернул золотые очки, избавившись тем самым от созерцания своей разъяренной половины.

– Лиселотт, голубушка, что ты говоришь! – умолял он жену.

Оскорбленная Полли молчала, но два джентльмена тут же ринулись на ее защиту.

– Лиселотт в истерике, – презрительно сказал Эдуард. – Не обращай внимания.

– Тетя Альберта этими двумя завещаниями сыграла с нами злую шутку, – сердито сказал Еспер. – Провела нас, как детей. Но Полли тут ни при чем.

Адвокат Странд перечитывал документ, найденный в маленьком секретере. Он был озадачен.

– Завещание подлинное, это, несомненно, – бормотал он. – Но отчего же она не прислала его в нашу фирму, которая охраняет ее интересы? Что ей стоило набрать номер телефона и хотя бы намекнуть нам, что оно существует?

– Так что же мы будем делать дальше? – деловито, как всегда, спросила Мирьям. – Продолжим ссору из-за персидских ковров и густавианского бюро?

Сванте Странд печально взглянул на нее своими светло-карими глазами и предложил:

– Давайте сделаем перерыв.

– Дельная мысль, – одобрил комиссар Вийк.

Его мать поднялась со стула, судя по всему, на душе у нее стало легче.

– Мы, во всяком случае, избавим вас от своего присутствия. Надеюсь, у вас все образуется.

Незадачливый представитель фирмы «Странд, Странд и Странд» проводил комиссара и его мать до калитки.

– Жалею, что мы спутали карты тебе и твоим клиентам, – с сочувствием сказал Кристер. – Кое-кто из них даже не пытался скрыть своего недовольства.

– Вот это меня и пугает, – ответил Сванте Странд Младший. – Суд, конечно, признает новое завещание. Но что мне делать до тех пор? Например, сегодня? Остаться здесь или собрать бумаги и улизнуть в Эребру?

– Хочешь совет?

– Да.

– По-моему, тебе лучше остаться. Ты здесь человек посторонний, и твое присутствие хоть немного остудит их пыл.

– Олл-райт, – сказал адвокат и покорно поплелся в дом.

Кристер Вийк долго смотрел на многочисленные окна розовой виллы и на ее белые балконы.

– Не нравится мне атмосфера в этом доме, – признался он, покачав головой. – Очень не нравится.

– Пошли, – позвала его мать. – Мне холодно. Ветер к ночи усиливается, а вода в озере не спала ни на миллиметр.

Обстановка в гостиной Альберты Фабиан не изменилась, скорее даже ухудшилась. Наследники кричали так, что, казалось, хрустальные подвески на люстре вот-вот посыплются вниз.

Но, поняв, о чем они спорят, Сванте Странд не знал, плакать ему или смеяться.

– Я досмотрю этот фильм, чего бы мне это ни стоило! – заливалась дискантом Лиселотт на самой высокой ноте. – В пять часов по первой программе идет последняя серия.

Она заняла позицию перед телевизором – разъяренная фурия в черном териленовом платье и изящных лодочках.

Еспер Экерюд пронзил ее голубым ненавидящим взглядом.

– Без пяти пять по второй программе начнется репортаж из Вены с первенства мира по хоккею. Имей в виду, я тебе уступать не собираюсь.

– Хоккей! – фыркнула воинственная пасторша. – Глупейшая игра! А я целый день жду эту последнюю серию.

– Но ведь ее уже передавали, это повторение, – мягко вмешалась Полли.

– Ну и что ж! В четверг наш дрянной телевизор не работал, и сегодня у меня последняя возможность узнать, чем там все кончилось.

В спор включился и Эдуард Амбрас:

– Да пойми ты, будет прямой репортаж. Играют Швеция и Советский Союз.

– А меня больше интересуют Мэри Хеммонд и Дженнифер… – не сдавалась Лиселотт.

– Роланд Эриксон из Миннесоты!

– А Поль Меррони! Его так жалко! Зачем только он женился! – стояла на своем Лиселотт.

– Ёран Хёгуста! – в отчаянии взревел Еспер.

– Господи, ну и дом! – простонал Эдуард. – В одной комнате пианино, в другой – концертный рояль. И всего один жалкий телевизор. Пошли бы вы лучше, тетушка, вздремнули.

В гостиную вернулась Мирьям. Она выходила в холл звонить по телефону, вместо того чтобы тратить силы на бесполезную перепалку.

– Бросьте вы, ребята! Кто хочет смотреть хоккей, идем через улицу к «Трем старушкам».

В одно мгновение из гостиной всех, кроме Лиселотт, будто ветром сдуло.

Мирьям, Еспер и Эдуард пошли в ресторан «Три старушки». Пастор поднялся к себе в комнату, чтобы вздремнуть. Полли Томссон забилась в свою норку, а Сванте Странд, не найдя ее, отправился прогуляться. На обратном пути возле газетного киоска у гостиницы он столкнулся с Мирьям.

На ней была васильковая клетчатая накидка, под цвет платья. Но выглядела она не такой самоуверенной, как всегда. Сванте спросил, закончился ли матч.

– Н-нет, – запнувшись, ответила Мирьям. – Я просто так вышла, захотелось пройтись.

Не могла же энергичная издательница обнаружить перед посторонним тревогу, а как раз тревога привела ее сюда, чтобы проверить, как расходится журнал «Мы – женщины». Пачка этого еженедельника оставалась толстой и нетронутой, тогда как конкурирующие издания были уже почти распроданы. Разве мог Сванте догадаться, какой тоской наполнило душу Мирьям это зрелище?

Они купили по вечерней газете и направились к розовой вилле. По дороге Мирьям объясняла адвокату, как тяжело готовить номер в Стокгольме, а печатать его в Скуге.

Сванте вежливо слушал, жалея, что встретил, как назло, Мирьям, а не Полли Томссон.

Полли так и не вышла из своей комнаты. В половине десятого Еспер решительно поднялся на второй этаж, чтобы позвать ее вниз, ко всем.

В комнате Полли звучал чистый, мягкий баритон, исполнявший Вагнера.

– Наслаждаешься Хагегордом?

– Да, – мечтательно ответила девушка. – Правда, у него замечательный голос?

– А чего-нибудь посущественней ты не хочешь? Мы только что пообедали и собираемся пить кофе.

– Ваших скандалов я больше не выдержу, – предупредила Полли.

Одета она была по-домашнему: в розовые джинсы и джемпер. Удобно примостившись среди подушек, она сидела на своей широкой постели.

– Мы давно уже не скандалим, – успокоил ее Еспер. – Покорились судьбе и мирно болтаем о многосерийных фильмах и хоккее. «Тре крунур» на втором месте.

Полли нехотя выключила стереопроигрыватель и отложила последний номер еженедельника «Мы – женщины». Еспер сразу догадался, что именно она там читала.

– Ты не только слушаешь, но и читаешь Хокана Хагегорда? Как тебе нравится его письмо к девочкам-интеллектуалкам?

– Такого интересного материала у нас еще не печатали. Это действительно здорово.

– Лучше, чем мой опус?

– Не напрашивайся на комплимент. В рубрике для девочек печатают только письма да короткие заметки. А у тебя большая и серьезная статья.

– Растолкуй это моей сестрице?

Морщины на лице Еспера сделались глубже при воспоминании о сестре, работе, жилье и прочих невзгодах.

– Кстати, кто тебе насплетничал о моей семейной жизни?

– Мирьям, кто же еще!

– Ясно. Беат-Луис ей никогда не нравилась. Ей вообще не нравится все, что так или иначе связано со мной.

Он подошел к балкону и распахнул широкую дверь. На фоне хмурого вечернего неба Полли видела его белокурые волосы и желтый пиджак.

– Имей в виду, перила здесь еле держатся. Не опирайся на них, они могут рухнуть в любую минуту, – сказал он с балкона.

Возвратившись в комнату, Еспер спросил уже более мягким тоном:

– Рада, небось, что тебе достался этот сарай? Полли кивнула, и глаза ее наполнились слезами.

– Ужасно. Я люблю этот сарай больше всего на свете.

– А ты знала, что он достанется тебе?

– Даже не подозревала. Правда, я говорила Альберте, что Стокгольме мне плохо, но она не желала и слышать об этом. Твердила, что мое будущее в Стокгольме и что я должна к нему привыкнуть. Тише! Слушай, что это там свистит за окном?

– Ветер.

– Откуда он дует? Со стороны Хаммарбю?

Еспер понял ее испуг. Если северо-восточный ветер усилится, то вода затопит прибрежные дома. Уговаривать Полли спуститься вниз больше не требовалось. Она первая слетела по лестнице и ринулась на веранду.

Там царили мир и согласие. Дверь в сад была плотно закрыта, а определить уровень воды из окна было невозможно.

Майские сумерки уже сменились зловещей, ненастной тьмой, но на столике, на полках и консолях – всюду, где стояли цветы Альберты, – горело множество ламп под вышитыми абажурами. На диванах, под портретом прекрасной Франциски, вокруг низкого кофейного столика расположились пять человек. Их так захватила беседа об индейцах Амазонии, о тропических ядовитых змеях и насекомых, что никто не обратил внимания на Полли и на ее тревогу.

– Как вода? Кто-нибудь из вас проверял, поднялась она или нет?

Адвокат Странд улыбнулся Полли и шепнул ей:

– Садись рядом. Хочешь кофе? Пастор поднял палец и шикнул на них:

– Ш-ш! Наш молодой друг рассказывает удивительные вещи о своей экзотической родине.

Рудольф Люнден был в длинном пасторском сюртуке с брыжами. Да и мог ли он быть в чем-то другом?

На Лиселотт было неизменное черное платье с ослепительно белыми манжетами. Преодолев, судя по всему, свою неприязнь к Эдуарду Амбрасу, она возбужденно сообщила:

– У Эдуарда есть магический амулет, он обещал нам его показать.

Еспер – по-прежнему стоя – вздохнул и налил себе кофе. Полли присела на табурет возле рояля. Отсюда Эдуард был виден ей в профиль. Он расстегнул голубую рубашку и снял с шеи золотую цепь с медальоном. Амулет пошел по рукам, вызывая восхищенные возгласы и замечания.

– Голубой медальон, – воскликнула Мирьям и приложила его к своему васильковому платью. – Почему я не видела его раньше?

– Какой большой. И тяжелый, – сказала Лиселотт. – Но очень красивый.

– Необычное украшение, – заметил пастор. – Никогда бы не подумал, что это амулет. Стало быть, он должен охранять тебя от несчастья?

– Золото, бирюзовая эмаль, жемчуг и рубины, – с видом знатока рассуждал Сванте. – Если этот медаль он сделан в Европе, то, наверно, в середине прошлого века.

Наконец амулет лег на ладонь Полли. Эмаль холодила кожу, и, как правильно сказала фру Люнден, он был весьма увесистый. Под выпуклой крышкой медальона явно что-то хранилось. Полли захотелось посмотреть, что же там спрятано.

– Не открывай! – испугался Эдуард.

– Почему? У тебя что в медальоне, яд? – насмешливо спросила Полли.

Эдуард прищурился.

– Не просто яд, а ядовитое насекомое, – ответил он. – Я покажу. Только осторожно, не дотрагивайся до него.

– Что это? Фу, паук! Позолоченный паук! Какой противный хвост, почему он такой длинный и изогнутый?

– Это скорпион, – надменно сказал Эдуард. – Он золотой. Но жало у него ядовитое. Яд настоящий, высокой концентрации и действует мгновенно.

13. ИТАК, НАСЛЕДНИК ИЗВЕСТЕН

– Скорпион! – содрогнулась Лиселотт.

– Золотой скорпион! – Мирьям была скорей восхищена, чем испугана.

Даже Еспер Экерюд заинтересовался амулетом. Пообещав соблюдать осторожность, он взял в руки открытый медальон и стал внимательно изучать золотого скорпиона. Изнутри медальон был выложен бархатом цвета морской волны. Казалось, насекомое, словно живое, крепко вцепилось в бархат своими острыми клешнями. Жало на конце изогнутого хвоста было защищено специальным золотым колпачком.

– Тонкая работа, – сказал Еспер. – Кто его сделал?

– Один ювелир, эмигрант, сделал эту штуку в Каракасе во время второй мировой войны.

– А как же яд? Значит, яд в нем тридцатилетней давности?

Эдуард сверкнул белозубой улыбкой.

– Нет, яд нужно обновлять каждый год, иначе амулет потеряет свою силу. Не беспокойтесь, яд здесь относительно свежий.

– Какой яд – скорпиона?

– Разумеется. Его сгущают путем выпаривания и заполняют им бороздки на игле, которая скрыта под колпачком. Достаточно вонзить эту иглу в вену, чтобы убить человека.

– Ты слишком легкомысленно хвастаешься такой опасной вещью, – упрекнул его пастор.

Взяв медальон у Еспера, он с отвращением рассматривал смертоносное насекомое.

– Талисман должен приносить счастье, а не страдание и горе, – сказал он. – Я не понимаю, зачем ты повсюду таскаешь с собой это омерзительное орудие смерти.

– Я родился под знаком Скорпиона, – серьезно начал, объяснять молодой латиноамериканец. – И мой отец тоже родился под этим знаком. Раньше амулет принадлежал ему, и, если его судьба была хотя бы вполовину такой яркой и драматической, как рассказывают, он наверняка нуждался в амулете. Скорей всего, яд предназначался не для врагов, а для него самого, на крайний случай.

– И он воспользовался этим ядом? – сурово спросил пастор.

– Нет. Его застрелили из пистолета. Пуля попала прямо в сердце. Через год ему исполнилось бы тридцать. Я тогда еще не родился.

– Значит, амулет ему не помог?

С легким презрением Рудольф Люнден защелкнул медальон и протянул его Полли, которая покинула свое место у рояля, чтобы еще раз взглянуть на удивительного золотого паука.

– Неважно, обладает он магическими свойствами или не обладает, – сказал Эдуард Амбрас, – но этот скорпион – память об отце, и я дорожу им, даже если со стороны это кажется нелепым.

– А где вы так хорошо научились говорить пошведски? – полюбопытствовал пастор Люнден, решив, что тема о скорпионе уже исчерпана.

Но тут Полли Томссон обратила внимание на более интересное обстоятельство.

Она стояла напротив Эдуарда, сидевшего на мягком диване. Сперва она подумала, что его выцветшие джинсы и голубая рубашка хорошо гармонируют с темно-синими обоями, но зато составляют резкий контраст со старинным портретом в резной раме над его головой.

И вдруг она сделала поразительное открытие.

– Как к тебе попал медальон Франциски Фабиан? – спросила она подозрительно и неожиданно для себя.

В наступившей тишине адвокат Странд посмотрел сначала на медальон, который Полли держала в руках, затем на портрет.

– Ну конечно, эти женское украшение. Я же говорил, что; оно сделано в Европе, может быть даже в Швеции. Правда, о Франциске Фабиан я слышу впервые. Кто она? Родственница управляющего Фабиана?

Пастор Люнден отвернулся от портрета и постарался припомнить все, что ему было известно о семействе Фабиан.

– Полли права, – подтвердил он. – Это портрет двадцатилетней Франциски Фабиан. Написан он в шестидесятых годах прошлого века. Со временем эта молодая девица стала бабушкой Франса Эрика Фабиана со стороны отца.

– Моему отцу она тоже приходилась бабушкой, – тихо сказал Эдуард.

Мирьям Экерюд резко повернулась на диване, чтобы получше разглядеть его.

– Ты хочешь сказать, что она была… что она приходится тебе…

– Прабабушкой. Совершенно верно.

– И ты надеешься, что мы тебе поверим? – возмутилась Лиселотт Люнден. – Да ты просто спятил: приехать сюда и заявлять такую чушь. Какие у тебя доказательства? Если они вообще существуют.

– У него медальон Франциски, – довольно кисло напомнил Еспер. – И он похож на нее как две капли воды.

Полли была того же мнения, и это открытие ее потрясло. Как же они сразу не заметили сходства?

Медальон вернулся к Эдуарду, он снова надел его, в вырезе рубашки по-прежнему виднелась лишь золотая цепь. А у дамы на портрете медальон был виден целиком, он висел на бархотке и приходился как раз в ямочку на шее. Эдуард носил короткую стрижку, у Франциски волосы были завиты в длинные локоны, но цвет волос у обоих был черный как смоль, довершали сходство одинаковые миндалевидные жгучие глаза.

Эдуард по привычке закурил, и они с Рудольфом Люнденом принялись выяснять запутанные родственные связи.

– У прекрасной Франциски был один сын. Он был дважды женат и имел по сыну от каждого брака. Франс Эрик был старший.

– Верно, – подтвердил пастор Люнден, церковную метрическую книгу он знал наизусть. – Франс Эрик родился в тысяча восемьсот девяностом году. Его мать умерла, он вырос, получил образование и принял на себя управление заводом. Спустя тридцать лет после его рождения отец Франса Эрика женился во второй раз…

– На девушке из Гётеборга, – подхватил Эдуард. – Ее ласково называли Пепита, и она постоянно, к месту и не к месту, цитировала Хейденстама: [31]31
  Всрнср фон Хейденстам (1859–1940) – шведский поэт.


[Закрыть]«Счастье женщин украшает, но мужчинам не к лицу», и тому подобное.

– Стало быть, ты ее внук?

– Да, я ее внук.

– Как звали твоего отца? Этого ты еще не сказал.

– Карл Фабиан. Его крестили поздней осенью тысяча девятьсот двадцатого года в церкви святого Улофа в Лубергсхюттане.

– В Лубергсхюттане? – недоверчиво спросила Лиселотт. – В нашей церкви?

– Да. – Эдуард нетерпеливо махнул сигаретой. – Он был младший единокровный брат Франса Эрика и родился в господской усадьбе в Лубергсхюттане.

– Это произошло задолго до того, как я получил приход, – сказал пастор Люнден. – Насколько я понимаю, мать с ребенком прожили там совсем немного.

– Да. Пепита овдовела и вернулась домой, в Гётеборг. Там она вышла замуж за инженера из Прибалтики, и они уехали в Америку. Сына Пепита взяла с собой. Хотя зять и отчим прекрасно говорили по-шведски, Карлбиан из Лубергсхюттана вскоре превратился в Карлоса Амбраса из Картахены, Рио или Каракаса. Очевидно, всем так было удобнее.

– Выдумки! – упрямилась Лиселотт. – Сказка для детей!

– Замолчи! – цыкнула на нее Мирьям. – На этот раз Эдуардо не врет, хотя и бывает излишне скрытен.

Еспер Экерюд пил уже не кофе, а виски.

– Лучше всех Франса Эрика Фабиана знал дядя Рудольф, – сказал он. – Фабиан говорил, что у него был единокровный брат?

– Да, он несколько раз упоминал об этом. Но по его словам, этот брат умер в конце сороковых годов.

– Он умер весной сорок девятого года, – уточнил Эдуард Амбрас.

– Правда, гораздо чаще Франс Эрик говорит, что благодаря женитьбе на Альберте обзавелся новой родней и очень рад этому, поскольку своих родственников у него не осталось, – задумчиво продолжал пастор. – То есть о существовании Эдуарда он понятия не имел.

– Вот-вот, а я что говорю… – начала было Лиселотт.

– Подожди, не мешай мне. Я хочу как следует разузнать все у нашего друга, который владеет амулетом Карла Фабиана и медальоном Франциски. Ты уверен, что твои родители состояли в законном браке?

Эдуард так захохотал, что поперхнулся табачным дымом.

– Еще бы. Могу подтвердить документами. Но разве это имеет значение?

– Да. Право наследования для внебрачных детей, по новым законам, не всегда имеет обратную силу, – спокойно объяснил Рудольф Люнден. – Но если твои документы в порядке, тем лучше. Адвокату Странду остается только растолковать нам, как твое появление отразится на истории с наследством Альберты.

Сванте Странд с самого начала разговора обливался холодным потом. Ему было мучительно жаль Полли, которая прошептала:

– Тем лучше.

Жалел он и старого добряка пастора, и тощего безработного журналиста, который пытался залить разочарование самым дорогим виски, какое нашлось в этом доме.

Но больше всего Сванте Странд жалел самого себя.

Он и раньше предчувствовал, что при разделе наследства возникнут такие сложные проблемы, разрешить которые его опыта не хватит, но даже в самом страшном сне ему не снилось, что его ждет на самом деле.

Конечно, катастрофа разразилась не по его вине, но это было слабое утешение.

Новое завещание Альберты спутало все его расчеты и планы. Вдобавок оно нанесло ущерб самоуверенности Сванте и репутации фирмы. Неужели фру Фабиан им не доверяла? Чем же еще объяснить тот факт, что она утаила от них документ, содержавший ее последнюю волю?

А теперь и вовсе возникли неразрешимые трудности в связи с появлением неизвестного до сих пор наследника богатого управляющего. Фирма «Странд, Странд и Странд» была отчасти виновата в случившемся. После смерти управляющего Фабиана дело о наследстве вел Сванте Странд Старший, он-то и признал Альберту Фабиан единственной наследницей покойного.

Сванте Странд Младший вытер со лба капельки пота и честно признался:

– Я просто в отчаянии. Мой двоюродный дед еще в шестьдесят пятом году, сразу после смерти Франса Эрика Фабиана, должен был выяснить все обстоятельства, касающиеся наследства и наследников. Но он, видно, принял на веру, что со стороны – Фабиана не осталось никаких родственников.

– А какая разница? – удивилась Мирьям Экерюд. – Ведь Франс Эрик так или иначе оставил все Альберте.

– Да, она получила право распоряжаться имуществом покойного в течение своей жизни. Но после ее смерти вступает в силу право на наследство для родственников ее мужа.

– Другими словами, это значит, что Эдуард…

– Если Эдуард Амбрас докажет, что приходится управляющему Фабиану племянником, он имеет право на половину всего наследства Альберты.

– На половину? – простонала Лиселотт. – А как же завещание Альберты? Даже два завещания, неужели они ничего не значат?

– Составляя их, она думала, что имеет право распоряжаться всем имуществом. Но фру Фабиан заблуждалась, она была не вправе отказать в наследстве родственникам своего мужа. Поэтому оба завещания не имеют силы. Эдуард должен получить половину наследства, а это означает, что виллу придется продать. Как будет происходить дальнейший раздел, судить не берусь. Это дело должны вести более опытные юристы, чем я.

– Боже мой, какая путаница! – воскликнула Лиселотт.

– Да, – грустно сказал пастор. – Вряд ли она понравилась бы Альберте или Франсу Эрику.

Полли тихонько плакала, спрятавшись за «бехштейн». Еспер поднял стакан с виски и горько произнес:

– Прощайте, сладкие мечты об акциях, персидских коврах и звонкой монете. Я был счастлив, пока вы были со мной.

За стенами веранды весенний ветер набирал силу. Холодные голубые глаза Мирьям впились в безмятежное облако табачного дыма, клубившееся под фамильным портретом.

– Все-таки странно, что я впервые увидела этот медальон только сегодня, – сказала она.

– Ничего странного, – деловито отозвался Эдуард. – Ведь на ночь я его снимаю.

Мирьям растерянно замигала, но тон ее стал резче:

– И все-таки странно, что до сегодняшнего дня ты молчал.

– Вовсе нет. Люди, живущие у экватора, спешить не любят. Да и почта там тоже не торопится. Одним словом, только вчера я получил все необходимые документы, которые доказывают наше с отцом шведское происхождение, а также удостоверяют мою личность. – Эдуард бросил на блюдце недокуренную сигарету и спросил: – Что тебя еще интересует?

– Осенью, – помедлив, сказала Мирьям, – когда мы познакомились в больнице в Копенгагене…

– Ну и что?

– Ты уже знал?..

– Что именно?

– Что я имею отношение к Лубергсхюттану, к Скуге, к Альберте Фабиан? Неужели ты с самого начала просто-напросто использовал меня?

Вместо ответа Эдуард Амбрас встал и вышел из комнаты.