Текст книги "Современный шведский детектив"

Автор книги: Пер Вале

Соавторы: Май Шёвалль,Мария Ланг,Карл Блом
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 39 страниц)

8. СИДИМ РЯДКОМ – ГОВОРИМ ЛАДКОМ

Может, в другое время Полли нашла бы в себе силы ответить.

Но в Арбуге их встретила вода. Случай был упущен. – Кристер, смотри, полиция перекрыла дорогу.

– Да, какое-то шоссе закрыто, возможно, наше. Молодой полицейский подтвердил его догадку.

– Шоссе Двести сорок девять между Феллингсбру и Фрёви наглухо перекрыто. Внизу, в долине, положение продолжает осложняться. В четверг отменили один поезд через Эрваллу, а вчера и все остальные. Вода поднялась над рельсами на тридцать сантиметров. А теперь одно за другим выходят из строя шоссе. В Эребру вам лучше всего ехать по Е-восемнадцать.

Возле переправы через реку Полли попросила:

– Остановись на минутку, если можно. Мне хочется посмотреть.

На мосту, несмотря на солнце, было зябко. Мирная река превратилась в широкий бурлящий поток, который в любую минуту грозил смыть с берега все красные коттеджи.

С комиссаром Вийком поздоровался какой-то фоторепортер. Кивнув на воду, он сказал:

– Видали, как разлилась? Почище Рейна или Дуная. Красивое зрелище, если бы не опасность.

– Да, – задумчиво отозвался Кристер. – Вода идет с гор, из Лённстада и Скуги. Тебе что-нибудь известно про те места?

– Грандиозное бедствие, – ответил репортер. – Но мне удалось сделать потрясающие снимки, особенно в Скуге. Там над самой высокой плотиной уровень воды поднялся до ста семидесяти сантиметров. Я только что оттуда…

Но его уже никто не слушал. Кристер Вийк быстро усадил свою спутницу в машину, и они помчались в затопленную Скугу.

Они почти не разговаривали, пока равнина не осталась позади и дорога не пошла круто вверх, на север, по лесистым горам.

Но и тогда их краткие замечания вертелись вокруг одного и того же.

– Снег, – сокрушалась Полли. – В лесу под елями еще лежат большие сугробы. Значит, вода будет прибывать.

– Да, – согласился комиссар Вийк, – нечего и надеяться, что все уже стаяло.

– Хотя теплая погода установилась уже давно, – сказала Полли. – Просто небывалая теплынь. Того и гляди растаешь на солнце.

– Но и снег в этом году тоже небывалый. Метеорологи говорят, что в Бергслагене никогда не было такой снежной зимы.

Нетерпение Полли росло, и, когда черный «мерседес», вынырнув из лесов, устремился вниз, в котловину, где лежали город, озеро и церковь, она взмолилась:

– Скорей! Неужели ты не можешь прибавить скорость?

– Могу, только не стану, – отвечал он с возмутительным хладнокровием. – Если уж мне суждено быть задержанным за превышение скорости, то отнюдь не там, где я играл в детстве. Видала нашу скромную речушку? Вон как вздулась – всю ложбину залила вместе с заводом.

Но Полли сидела, закрыв глаза и сцепив руки. И потому не видела непривычного зрелища, открывшегося с верхней точки Блекслагаребаккен. Нижняя часть этой улицы «впадала» в покрытую гравием набережную озера, по которой любили прогуливаться горожане. Вернее, так было раньше.

В эту субботу набережной для прогулок не существовало. Все было затоплено. Темно-серая, с ржавыми разводами вода подбиралась к городу, к виллам на Хюттгатан.

– Скверно, гораздо хуже, чем я ожидал, – пробормотал ошеломленный комиссар.

Его волнение было понятно. На Хюттгатан стояла красивая коричневая вилла его матери, а рядом с ней забавный розовый дом, который теперь должен был достаться наследникам Альберты Фабиан.

Комиссар резко затормозил в нескольких метрах от новой, грозно надвинувшейся линии берега. Полли испуганно открыла глаза и тотчас распахнула дверцу машины. Схватив с заднего сиденья пальто и дорожную сумку, она помчалась к розовой вилле, даже не простившись и не поблагодарив комиссара.

Он только потом сообразил, что не спросил у нее, живет ли кто-нибудь в доме, кто ее встретит и позаботится о ней. Дав задний ход, он снова остановил машину и прислушался.

В предвечерней тишине прозвучал резкий и нетерпеливый женский голос:

– Как хорошо, что ты приехала! Если плотина в Нурете не выдержит напора воды, придется с веранды все уносить. Я просто ума не приложу, что делать с роялем.

Елена Вийк приветствовала сына гораздо сердечнее, но смысл ее приветствия был примерно тот же.

– Слава богу, ты здесь! Явзяла напрокат насос для подвала, но понятия не имею, как им пользуются. Все, кто хоть что-то смыслит в этом деле, строят заградительные насыпи или работают на плотине в Хаммарбю.

– А я думал, что самое критическое положение на плотине в Нурете, – сказал комиссар, целуя мать.

– Всюду плохо, – вздохнула она. – Надень резиновые сапоги, я тебе покажу, что у нас творится.

Вскоре он с изумлением обнаружил, что весь берег возле их дома залит водой. Волны через забор захлестывали в сад, лизали корни яблонь и слив. Газоны, клумбы с тюльпанами, купы розовых кустов – все было затоплено водой.

– Бедная мама, – огорчился комиссар. – Твои любимые розы! Но ты не отчаивайся. Все-таки наклон у нашего сада довольно крутой, дом прочный, и фундамент пока что над водой. Иди отдохни, а я займусь насосом.

Едва он успел разобраться с насосом, который должен был откачивать воду из подвала, как прибежал запыхавшийся Берггрен.

– Наконец-то ты здесь. А я хотел проверить, помогает ли кто-нибудь фру Вийк. Слава богу, у вас все в порядке.

– Тяжко? – спросил комиссар. – Редкий случай: ты еле дышишь и даже не скрываешь этого.

Эрк Берггрен вытер лоб под светлыми вьющимися волосами.

– Со стихией мне еще не приходилось воевать. Четверо суток не ложился. Пожарная охрана, муниципалитет, электростанция, полиция – все на ногах. Теперь главное – выдержат ли плотины.

– В Нурете?

– Прежде всего там. Эта плотина регулирует приток воды из Растэльвы и северной части округа.

– Кому она принадлежит?

– Государству. Но винить там особенно некого. Поток хлынул с такой силой, что просто не успели вовремя открыть затворы, и вода проложила себе другие пути. Теперь под угрозой и сама плотина. Если она не выдержит…

– Вода в озере поднимется, это ясно. Насколько она может еще подняться?

– Приблизительно на метр, – уныло ответил Эрк Берггрен.

Оба посмотрели на узкую полоску фундамента, выступавшую над водой.

– Пошли в дом, выпьем кофе, – предложил комиссар Вийк. – Я хотел расспросить тебя про Альберту Фабиан.

– Про Альберту? Боюсь, мне не успеть…

– Ничего, успеешь, тебе даже полезно ненадолго забыть о наводнении.

На кухне у Елены Вийк Эрк Берггрен жадно глотал горячий кофе со свежими французскими булочками.

– Говоришь, забыть о наводнении? – вдруг сказал он. – Пожалуйста. Могу переключиться на печи, березовые дрова и угарный газ. Это тебя устраивает?

– Что ты имеешь в виду? – удивилась фру Вийк. – Кристер, о чем он говорит?

– Он нам сейчас расскажет подробности следствия, на котором ты, мамочка, выступала свидетелем. Меня интересуют результаты опроса свидетелей и заключение судебно-медицинской экспертизы.

– Ясно, – сказал Эрк Берггрен. – Но смерть Альберты не вызывает у нас никаких подозрений. Правда, точное время смерти установить трудно. Мы считаем, что она затопила печку в спальне после девяти вечера, поговорив по телефону с твоей матерью. И легла читать воспоминания Лив Ульман. В полночь, согласно заключению судебно-медицинской экспертизы, она отложила книгу, закрыла вьюшку, погасила свет и уснула.

– Со снотворным? – спросил Кристер.

– Ничего подобного. Но труба была закрыта слишком рано, комната маленькая, да и окна заклеены. Окись углерода смешалась с воздухом, и Альберта отравилась. Смерть наступила приблизительно в шесть утра. В результате отравления угарным газом. Анализ крови показал характерные изменения в красных кровяных шариках.

– Окись углерода соединилась с гемоглобином, – уточнил комиссар Вийк. – Это неоспоримый симптом.

– А разве его нужно оспаривать? – тихо спросила фру Вийк.

– Да так, нелепая мысль. Если б Альберту усыпили, если б в ее организме нашли какой-нибудь другой яд, кроме окиси углерода…

– Тогда это было бы убийство, – перебила фру Вийк. – Профессиональная привычка – ты уже не допускаешь, что смерть может быть ненасильственной.

– Ты права, – согласился шеф государственной комиссии по уголовным делам. – А почему тогда Поли Томссон чего-то боится? Убийство могло быть совершено, но лишь при одном условии: кто-то незаметно пробрался ночью к Альберте и закрыл трубу.

– Отпечатков пальцев не нашли, – сказал Эрк Берггрен, вставая. – У нас нет никаких оснований для такой гипотезы.

Он откланялся, и фру Вийк решительно прекратила этот разговор:

– Полли можно только пожалеть. Страх, о котором ты говорил, у нее врожденный.

Однако, когда ближе к вечеру комиссар Вийк зашел на виллу Альберты, Полли не выглядела ни испуганной, ни робкой.

– Ну, как у вас дела? Все в порядке?

В розовых джинсах и шелковом свитерке Полли казалась совсем девочкой.

– Все в порядке, сидим рядком – говорим ладком, – ответила она даже весело.

Кристер вопросительно поднял брови, и она поспешила объяснить:

– Простите, это домашняя поговорка. Еспер любит повторять ее, когда среди нас царит мир и согласие.

В эту самую минуту раздался пронзительный женский голос, уже знакомый комиссару Вийку. В холле, где стояли Полли и Кристер Вийк, было слышно каждое слово.

– Не дури, Рудольф, как можно допустить, чтобы дорогой восточный ковер остался здесь, когда сюда того и гляди хлынет грязная вода.

– Лиселотт, милая, – возразил мягкий голос пастора, – ни тебе, ни мне, ни Полли вытащить его не под силу. И я больше чем уверен, что это лишняя предосторожность. В сегодняшней газете написано, что паводок достиг высшей точки и уровень в Растэльве стабилизовался.

– В газете! Да ты ее и в руки не берешь! – ядовито сказала пасторша. – В наших местах самое страшное еще впереди. И мне очень хочется, чтобы этот ковер достался нам.

– Завещание пока не вступило в силу, – продолжал сопротивляться пастор.

В прихожей комиссар Вийк шепнул на ухо Полли:

– По-твоему, это мир и согласие?

Девушка молча поманила его за собой на просторную веранду, откуда было видно озеро.

– Лиселотт в своей стихии. Она обожает распоряжаться и командовать. А пастор предпочитает покорно терпеть. Видно, уповает на то, что вмешается господь бог и все закончится наилучшим образом. По крайней мере, богу дядя Рудольф доверяет больше, чем жене.

Комиссар Вийк обвел взглядом комнату, тонувшую в мягких майских сумерках. От его внимания не ускользнуло ни множество окон, ни обилие зелени, ни рояль, ни картины, ни ковер.

Этот ковер был настоящим произведением искусства. По краям шел темно-синий бордюр с затейливым орнаментом, а в середине по кирпично-красному полю были разбросаны стилизованные птицы и лошади.

Изучая ковер, комиссар не сразу заметил, что Полли открыла дверь в сад. Только почувствовав сырой запах озера, он поднял глаза и едва не вскрикнул.

Грязная бурая вода подошла прямо к порогу веранды и плескалась почти у самых его ног. Вода размыла крыльцо, кажется, еще немного—и она хлынет в дом. Полли привалилась к дверному косяку.

– Гляди, – шепнула она. – Там, под водой, цветы. Кристер увидел их. В траве, под толщей воды, возле изуродованного крыльца стояли стройные ряды гиацинтов. Распустившиеся, прямые как свечки, и розовые, как дом Альберты, а над ними колыхалась вода.

– Это призраки, – с отвращением сказала Полли. – Обыкновенные цветы давно бы уже задохнулись и погибли. А эти живут и дышат как ни в чем не бывало. Я их вырву… я…

На всякий случай Кристер загородил рукой зловещий дверной проем. Но девушка не обратила на это внимания.

– Во вторник я все равно их вырву, – запальчиво твердила она. – И принесу этот букет на погребение урны. Пусть у Альберты будет букет из призраков. Все равно она умерла! Все равно!

Наследство
9. НО СКОРО СЛОВО ЗАДЕНЕТ ЗА ЖИВОЕ

– Прости, – сказала Полли. – Сама не знаю, что это на меня нашло.

Казалось, ее испугал собственный порыв.

– Не надо извиняться, – ответил Кристер Вийк. – Лучше поплачь, сразу станет легче.

– Я уже все слезы выплакала, – ответила ему воспитанница Альберты.

– Полли-и! – пронзительно крикнула Лиселотт Люнден. – Мы ненадолго уходим!

Парадная дверь захлопнулась, и одновременно комиссар Вийк закрыл дверь веранды, ведущую в сад. Полли уже немного успокоилась.

Она, не дрогнув, встретила взгляд комиссара.

– Не выношу эту Лиселотт. Только и думает что о наследстве. До Альберты ей дела нет. Иногда мне кажется, будто ее смерть их всех даже обрадовала. А по ночам нет-нет да и мелькнет мысль: а что, если кто-нибудь из них… – Не договорив, она деловито предложила – Хочешь посмотреть комнату, где умерла Альберта?

Вслед за Полли комиссар пересек холл и поднялся на второй этаж.

– Здесь пять комнат, – безучастно объясняла она. – В каждой по балкону. А в комнате для музыкальных занятий – даже два.

Спальня, куда она привела его, располагалась над кухней, балкон и окна смотрели на запад, на живую изгородь из сирени, тянувшуюся вдоль всей Хюттгатан.

Главным предметом в этой на диво маленькой комнате была кровать карельской березы, стоявшая у торцовой стены.

– По-моему, раньше спальня была не тут, – заметил комиссар Вийк. – Эта комната слишком мала для двоих.

Полли показала на соседнюю комнату.

– Да, при жизни дяди спальня находилась там. Но, когда Альберта осталась одна, в той спальне ей было не по себе. Поэтому мы убрали кровати и сделали там комнату для музыкальных занятий, а спать Альберта решила здесь. Эта комната казалась ей самой уютной. Здесь не слышно завывания ветра с озера, а уличный шум ей не мешал.

Такие детали, как темно-зеленый ковер во всю комнату, цветастые обои и покрывало с таким же узором, не интересовали комиссара. Зато он сразу отметил, что роковая печь находится далеко от изголовья кровати.

Круглая изразцовая печь с бледно-зеленым растительным орнаментом и блестящими латунными дверцами стояла в углу, напротив постели. До нее ничего не стоило добраться и из соседней комнаты, и из коридора. От двери до шнурка печной вьюшки было меньше двух метров.

– Дверь, разумеется, была закрыта, – сказала Полли.

– Почему «разумеется»? Ведь Альберта была одна в доме.

– Ну и что? Она часто говорила: пойду и закроюсь в своей теплой берлоге.

– У Альберты был хороший слух? – спросил комиссар.

– Да, – мрачно ответила Полли, – слух у нее был хороший. И спала она очень чутко. Если б кто вошел ночью в ее спальню, она бы обязательно проснулась.

– У кого были ключи от виллы?

– У меня и у твоей матери. Но ключи тут ни при чем. В доме три входные двери. И Альберта обычно забывала проверить, все ли они заперты. Она вообще была довольно небрежна.

– Например, с печкой.

– Да, – призналась Полли. – Я знаю, что медицинская экспертиза не обнаружила ничего подозрительного и полиция расценила это как несчастный случай. Наверно, только я по глупости продолжаю сомневаться. Сама Альберта не одобрила бы такого переполоха вокруг ее смерти. Умерла она дома, на вилле, как и все. А она только об этом и мечтала.

– Как и все? – удивленно переспросил комиссар. – Кто «все»?

– Те, кто жил здесь раньше. Еще до того, как дом достался Альберте и она выкрасила его в розовый цвет. Например, судья…

– Рикардсон?

– Да. Он упал в холле и был найден уже мертвым. Потом его жена заболела какой-то таинственной лихорадкой и скоропостижно умерла, ее даже в больницу не успели отправить. И дядя Франс Эрик недолго мучился, тоже обошлось без «скорой помощи», капельниц и кислорода. Альберта надеялась, что и ее ждет легкая смерть.

– Так и случилось, – сказал комиссар Вийк. – Она просто уснула, не испытав ни страха смерти, ни страданий. Если не всплывут новые обстоятельства, можно утешаться хотя бы этим.

Они спустились вниз. С улицы донесся пронзительный голос пасторши, и комиссар малодушно взмолился, чтобы Полли выпустила его через черный ход.

– Спасибо, – тихо сказала она ему с крыльца. – Спасибо за поездку и за человеческий разговор. Я понимаю, почему Камилла не жалеет о гастролях.

Из всей беседы с Полли комиссара особенно поразили эти слова.

Полли сразу поняла, что настроение изменилось к лучшему, когда, появившись в кухне, Лиселотт Люнден возвестила:

– Пора ужинать. Как думаешь, найдем мы здесь что-нибудь съедобное?

Холодильник и морозильник, фанерованные под дерево, были куда изысканнее и полнее, чем в пасторской усадьбе. Лиселотт достала яйца, замороженные котлеты, консервированные грибы, банки с омарами и спаржей.

– Сделаем омлет, – решила Лиселотт, заворачивая белые манжеты. – Может, даже два разных омлета.

– Давай я приготовлю, – предложила Полли. – На тебе такое нарядное платье..

Ничего себе нарядное, подумала фру Люнден. Девочка и не подозревает, что эта черная тряпка служит мне уже много лет. Сколько раз приходилось то укорачивать, то удлинять юбку.

– А мы будем готовить вместе, – весело сказала она. – Где-то у Альберты должен быть передник. На рождество я подарила ей передник с мережкой. Не этот, другой, этот с нотами. Он, я смотрю, еще позатейливей. Кажется, это из «Дон Жуана» Моцарта. В самый раз для Альберты.

– Зачем моей сестре Дон Жуан? – пошутил пастор, усаживаясь за стол. – Он был богохульником и распутником.

– Остряк! Не Дон Жуан, а музыка Моцарта! Тебе, какой омлет – с лисичками или с шампиньонами?

– Да, да, благодарю.

– Тебя не поймешь…

В дверь нетерпеливо и требовательно позвонили три раза.

– Прощай, покой, – вздохнул Рудольф Люнден. Не часто бывал он так прозорлив.

В кухню впорхнула Мирьям Экерюд, главный редактор еженедельника «Мы – женщины»: белокурые, чуть небрежно уложенные волосы, модный бежевый брючный костюм в клетку, кремовая блузка из натурального шелка.

– Мы решили, что удобнее приехать вечером и переночевать здесь, а утром сразу взяться за дело. Эдуардо домчал нас в одну минуту…

– Э-ду-ард? – Пастор взревел от негодования. – Зачем ты притащила его сюда? Ему-то что здесь делать во время описи? Он человек посторонний.

Мирьям надменно поглядела на круглое розовое лицо дяди Рудольфа.

– А зачем ты сам вечно таскаешь за собой своего оруженосца Лиселотт? Какая разница?

– Не забывайся, – ледяным тоном процедила пасторша. – И имей в виду, ту комнату для гостей, где стоит двуспальная кровать, уже заняли мы с Рудольфом.

Если Эдуард Амбрас и слышал этот разговор, лицо его осталось непроницаемым. Он явился на кухню, сверкая белозубой улыбкой, насмешливый и галантный, как всегда.

– Прекрасные дамы! Уважаемые господа! Рад вас приветствовать!

Водрузив корзину с продуктами на столик у окна, он начал распаковывать свертки с ветчиной, копченой колбасой, гусиным паштетом, французскими булочками, сыром и редиской.

– Взятка от Мирьям, – объяснил он. – А это – от меня.

На столике появились две бутылки красного вина.

– Полли, давай я разболтаю яйца.

– Нет, нет! – вскрикнула Полли, словно ей грозила опасность.

Теперь рассердилась она. И на себя, и на этого несносного человека, в присутствии которого всегда ощущала какую-то неловкость.

Его неизменная веселость настораживала Полли. Он был слишком развязный, слишком чужой, чтобы можно было понять его. Миндалевидные карие глаза, которым беспрекословно подчинялась волевая Мирьям, оказывали на Полли обратное действие. Всю свою сознательную жизнь она была неуверенной в себе, замкнутой и легко поддавалась страху. Глаза Эдуарда пугали ее.

Очередной, звонок известил о прибытии Еспера Экерюда. Он был все в том же поношенном, вызывающе желтом пиджаке и в желтой рубашке, так же как Эдуард, без галстука.

Под мышкой Еспер держал пачку журналов. Это были свежие оттиски сильно запоздавшего номера «Мы – женщины».

– Вот, угрюмо сказал он, – прямо из типографии. Тираж уже поступил в здешние киоски, и в стокгольмские тоже.

– Это про Камиллу? – спросила Полли, Хватая один экземпляр.

Пока Эдуард невозмутимо взбалтывал яйца и ставил на огонь сковородку, она перелистала Журнал и, найдя нужную страницу, углубилась в чтение.

Мирьям была явно не в духе.

– Какая досада, что пришлось заменить героийю номера, – сокрушалась она. – Наша государственная деятельница так здорово выглядела на цветном снимке. А фотография Камиллы Мартин никуда не годится. В жизни она гораздо красивее. Меня просто бесит, что мы не успели сделать цветной портрет.

Полли пропустила мимо ушей сетования шефа, ей фотография понравилась.

– Еспер, какой чудесный снимок! Сделай мне такой, я его повешу у себя в комнате.

Рудольф Люнден, в руках которого тоже оказался журнал, одобрительно кивнул.

– Еспер отличньгй фотограф, я всегда говорил: Да и пишет он бойко.

Еспер Экерюд мрачно взирал на своих защитников. Следующее замечание Полли окончательно испортило ему настроение.

– Жаль, что под фотографией и в тексте говорится, будто Камилла исполняет партию Сенты на премьере «Летучего голландца», – сказала она. – На премьере пела Маргарета Халлин.

– Как Маргарета Халлин? – в отчаянии вскричала Мирьям. – Выходит, наша звезда на этой неделе ничем не отличилась. Господи помилуй, теперь не хватает только, чтобы теологиню, которая запланирована у меня в двадцать второй номер, не посвятили в сан.

– Ты прекрасно знаешь мое отношение к женщинам-пасторам, – не выдержал ее дядя.

– Омлеты готовы, – весело перебил Эдуард. – Их надо есть горячими.

– Камилла Мартин всегда в центре внимания, – решительно заявила пасторша. – Садитесь за стол и не ссорьтесь во время еды.

Ссора утихла, и сразу как будто иссякли все темы для общего разговора. Лиселотт Люнден нехотя беседовала с Полли о многосерийном английском фильме. Брат и сестра Экерюд угрюмо молчали. Пастор Люнден выпытывал биографические данные у незваного чужеземца, нарушившего семейный покой.

– Ты из Латинской Америки? В какой же стране ты родился?

– В Венесуэле. Но моя мать из Бразилии.

– У тебя необычная фамилия. Это испанская или португальская?

– Думаю, ни то, ни другое. Отчим моего отца был из прибалтийских крестьян.

– «Слуги и господа» – изумительная картина, – говорила тем временем Лиселотт Люнден. – Почему у нас не делают таких увлекательных фильмов?

– Из крестьян? Так, так, понимаю. – Пастор немного успокоился. – А чем занимается твой отец?

– Он умер. Но при жизни был профессиональным авантюристом, если так можно сказать, – с готовностью объяснил Эдуард.

– Совсем как ты?

Молодой человек лучезарно улыбнулся. Темно-карие глаза смотрели невозмутимо. Под голубой расстегнутой рубашкой блеснула кованая золотая цепь.

– Мне недостает таланта жить одним плутовством. Время от времени приходится работать санитаром, но в данный момент я сижу без дела. К работе я прибегаю, лишь когда всерьез начинаю умирать с голоду.

– Эдуардо тебя разыгрывает, – вмешалась молчавшая до той поры Мирьям. – Он изучает медицину и хочет стать врачом.

Эдуард вновь улыбнулся и взял сигарету.

– Не слушайте ее. Тот, кто колесит по свету и черпает опыт в случайных больницах, едва ли станет врачом. И вряд ли разбогатеет. Одним словом, я нищий, и богатая наследница мне очень кстати.

Он шутливо обнял Мирьям, которую это ничуть не оскорбило. Зато фру Люнден поджала губы и встала.

– Курить за столом и любезничать у всех на глазах не в наших правилах, – язвительно сказала она. – Мы все выиграем, если вы уединитесь.

Как ни странно, у Мирьям не нашлось столь же язвительного ответа. Слова пасторши куда сильней задели Эдуарда Амбраса, но он проглотил обиду, отложив месть до более удобного случая. И такой случай не заставил себя ждать. Через час все общество отправилось на второй этаж, чтобы разместиться на ночлег.

Рядом с комнатой Полли находились две уютные комнаты для гостей. Из них только в одной стояла большая двуспальная кровать, эту комнату еще раньше заняла пасторская чета.

Мирьям была не настолько влюблена, чтобы отказывать себе в удобствах, и бесцеремонно захватила маленькую спальню по соседству с Люнденами.

Ее брат тоже не растерялся.

– Я ночую на веранде, – объявил он, сбегая вниз по лестнице. – Лягу на диване и буду следить за уровнем воды. Если вода просочится в комнату, я подниму тревогу. А где ляжет Эдуард?

– Может, в комнате для музыкальных занятий? – предложила Полли. – Диван там…

– Зачем мучиться на каком-то диване, когда в доме пустует самая удобная и широкая кровать? – сказал Эдуард.

Решительным шагом он вошел в комнату Альберты и направился прямо к ее крорати.

Полли задохнулась, а Лиселотт Люнден немедленно взорвалась:

– Да как ты смеешь? Эта кровать… Ты что, ничего не понимаешь, что ли?

– Я все понимаю. Но я не боюсь спать на этой кровати. В отличие от вас… в отличие от одного из вас – моя совесть чиста.

– Что? – прошептала Лиселотт. – Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что я был здесь на второй день пасхи, – сказал Эдуард. – Около полуночи я стоял в саду под деревом. Ждал Мирьям, и, кстати, напрасно. Зато я видел другую женщину. Она вошла в калитку и с черного хода прокралась в дом фру Фабиан.

– Полли? – спросила фру Люнден.

– Нет, не Полли, – многозначительно сказал Эдуард. – Это были твои ноги и твои туфли. Я их сразу узнал. Не отпирайся, я знаю, здесь была именно ты.