Текст книги "Детектив Франции. Выпуск 8"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

Соавторы: Мишель Лебрен,Франсуа Шабрей,Жан Брюс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Детектив Франции
Выпуск 8

Лебрен Мишель
Одиннадцать часов на трупе

ГЛАВА 1

ПЕРИПАТЕТИЧЕСКИЙ (АЯ) – прилагательное (от греч. «перипатетикос»). Имеющий отношение к перипатетизму: перипатетическая секта. Напр., тот, кто следует учению Аристотеля.

Словарь Ларусс

Майская ночь. По темным аллеям Булонского леса неспешно катил «бьюик». За рулем сидел Бремез–младший по прозвищу Громила. Рядом примостился слегка побледневший, с пистолетом в правой руке Фредди. На заднем сиденье прильнули к боковым стеклам два других, не менее крутых, парня. Им было явно не по себе.

– Передай бутылку, – потребовал Фредди.

Ловко отковырнув колпачок, он хлебнул глоток виски. «Взбадриваясь» в свою очередь, водитель для удобства выпустил из рук руль. Грузная машина вильнула.

– Эй, осторожней, не то размажешь нас по дереву!

– Это при десяти–то километрах в час? – иронично огрызнулся Громила. Да ты дернешься сильнее, если я слегка врежу по тормозам. Но уж если месье дрейфит…

– Ну ладно, ладно.

В эту минуту их обогнал полицейский патруль. Четверо лихих ребят инстинктивно приняли чинные позы, сунув выпивку и оружие в ноги. Но фараоны пренебрегли представившейся возможностью вернуться с хорошим уловом, и их машина свернула на ближайшем перекрестке. Бремез–младший совсем сбросил скорость, лаконично процедив:

– Ложись! Прибыли.

Он мигнул фарами. Трое сообщников, предварительно разблокировав двери, пригнулись, исчезнув из виду. Все прерывисто задышали. Фредди, съежившись под передней панелью, держал пистолет наготове.

При свете подфарников водитель различил неясный силуэт в кустах и в шепоте скривил рот:

– Одна есть!

По асфальту процокали каблучки, и фары выхватили из ночи девицу. Ее волосы отсвечивали рыжим, черное платье плотно облегало фигуру, декольте рекламно зазывало. На руке болталась сумочка. Она подошла вплотную со стороны водителя и наклонилась, опершись локтями о крышу машины так, чтобы щедро выставить свои основные достоинства.

– Добрый вечер, – сказал Бремез.

– Привет, детка! Прогуливаемся? Ты не прочь, если я запрыгну в машину? Знаешь, ты мне нравишься, такой милый…

– Давай садись, – нетерпеливо прервал он.

Она обогнула радиатор, потянула на себя дверцу и ногами вперед втиснулась в авто.

«Бьюик» с ревом рванулся вперед, и девица вскрикнула. Фредди уже обхватил её ноги, один из сидевших сзади захлопнул дверцу, а второй заткнул барахтавшейся жертве рот.

Фредди» не упуская добычу, вылез из–под щитка и вырвал у девицы сумочку. Несмотря на кляп во рту, она заверещала сильнее. Машина стремительно мчалась, сворачивая направо и налево, стремясь сбить возможных преследователей со следа. Вырвавшись из Булонского леса и миновав первые дома пригорода Булонь, она выскочила на ярко освещенную магистраль. Но тут же нырнула в одну из примыкавших к ней темных улочек, где и остановилась.

– Давай сумочку, – бросил Громила Фредди. При слабом освещении от приборной доски он, вывалив содержимое сумочки на колени, быстро оценил:

– Платок, гребень, пудра, губная помада, ключи от машины… Ага, вот и бумажник. Черт возьми!

– Что такое?

– Чепуха, всего три тысячи…* Вот дешевка, ей бы сейчас… А ну, отпусти её, надо поговорить.

Фредди приставил к груди девицы револьвер:

* Поскольку действие происходит в 50–х годах, здесь и далее денежные суммы указаны в дореформенном исчислении, т.е. 100 : 1. (Здесь и далее примеч. переводчика.)

– Закричишь – укокошу. Он с глушителем, так что никакого риска. Ясно?

Девица с вытаращенными от испуга глазами кивнула головой. Вынули кляп, и она заговорила:

– Хороши же, мерзавцы!

– Это все, чем ты богата? – спросил Фредди.

– Клянусь, ни франка больше! Можете обыскать, – плаксиво затянула девица.

Фредди затошнило от отвращения, но Бремеза не так–то легко было обвести вокруг пальца.

– Обыщи её. Посмотри в чулках.

Дрожащими руками Фредди ощупал тело рыжеволосой, подняв юбку, обшарил ноги и сдавленным голосом выдохнул:

– Ничего нет.

Он поспешно прикрыл юбкой затянутые в нейлон ноги и опять выдохнул. Девица жалобно заныла:

– Умоляю, отпустите меня. Обещаю, клянусь, никому не скажу ни слова. По меньшей мере уже три часа как без клиента, все, что заработала, вы отнимете. А на что мне питаться? А как я прокормлю своего малютку? А? Я же пощла на панель не по своей воле, а потому что не смогла нигде устроиться на работу! У меня ребенок на руках, трехлетний сынишка! Бедный ангелочек! Он спит сейчас дома, не дождавшись мамочку! О! Умоляю вас, месье отпустите меня! Если хотите, я готова для вас на все, тотьго пожалейте!

Она шумно зарыдала. Заколебавшись, один из крутых парней прошептал:

– Может быть…

– Заткнись. Дай подумать, – оборвал его шеф.

Процесс осмысления проходил в тишине, прерываемой лишь жалобными всхлипываниями жертвы. Затем Бремез переложил с колен обратно в сумочку все ранее вываленные из неё предметы, покрутил в пальцах три бумажки по тысяче франков, принадлежавших несчастной мамаше, и бросил их туда же. Пожав плечами, он с напускным цинизмом фыркнул:

– Ну ладно, ты слишком ничтожная для нас добыча. Жаль тебя. Забирай свою сумочку и вытряхивайся. Можешь считать, что тебе здорово повезло.

Фредди засунул пистолет в карман. Атмосфера в «бьюике» как–то разом разрядилась. Девица рассыпалась в благодарностях:

– Нет! Неужели это правда? Вы меня отпускаете? О, какие же вы душки! Вы уверены, что не хотите немного позабавиться со мной? Я сделаю скидку, поскольку группа…

– Да заткнешься ты, наконец? Проваливай и счастливого пути!

Она схватилась за ручку двери, выглянула наружу и вздрогнула.

– О! Неужели вы меня так запросто выбросите в открытом поле, вдали от всего! Я простужусь, и моя смерть будет на вашей совести! К тому же одна я боюсь! Ну будьте так добры, отвезите меня обратно в Булонский лес, заклинаю вас! Я уже переболела этой зимой азиатским гриппом, и мои легкие так слабы…

Она с надрывом закашлялась. Фредди повернулся к шефу:

– Можно было бы подбросить по пути… Он настороженно ждал поддержки со стороны сообщников.

– Ну, что молчите? Ведь все равно по дороге…

– Я за, – сказал один.

– И я, – добавил другой.

Не говоря ни слова, Бремез выжал сцепление и взял курс на Булонский лес.

Успокоившись, рыжеволосая осушила слезы и снова принялась причитать. Выяснилось, что в восемнадцать лет её бросил подлый соблазнитель, надругавшийся над её наивностью, что родители – богатые буржуа – выгнали её из дому, что в Париже её, беременную, никто не брал на работу. После рождения сына она думала заново обустроить жизнь с честным человеком, но он оказался отъявленным негодяем и вынудил её пойти на панель. Луи – так звали её сутенера – сейчас сидит в тюрьме, а хозяйка дома грозит выкинуть её на улицу.

– Если до завтра я не раздобуду двадцать тысяч франков, мне останется лишь утопиться вместе с малышкой Жераром!

Ее рыдания удвоились. «Бьюик» остановился на опушке Булонского леса. Прежде чем отпустить безутешную Кармен, крутые ребята сбросились, собрав для неё двадцать тысяч спасительных франков. Взволнованная Кармен покинула их, добившись обещания, что если им захочется позабавиться, то они обратятся только к ней. Звук её каблучков скоро стих в ночи.

Крутые парни долго сморкались, пока их шеф не сказал:

– Это все не то, и пока что время потрачено зря! Насколько я понимаю, мы пошли на дело не ради того, чтобы подбивать дневной баланс! И вот двадцати кусков как не бывало! Ну до чего же мы умные! Всем от меня поздравления!

– Послушай, – сказал Фредди, – не стоит трогать этих девиц. У них ни гроша за душой. Грабануть хорошую лавчонку – вот это да! К тому же все торговцы – ворюги!

По ходу речи он нажал на спусковой крючок пистолета. Выскочила верхняя планка, обнажив сигареты. Бандиты закурили. Шеф, обдумав предложение Фредди, заявил:

– Возвращаться ни с чем нельзя. Согласен на лавку. Пойдет?

Все дружно одобрили, и машина снова двинулась в путь. Требовалась лавчонка, стоявшая на отшибе, предпочтительно в плохо освещенном квартале. Мнения разделились, но после непродолжительной дискуссии все сошлись на том, что лучше всего подходит итальянский продовольственный магазин, достоинством которого было отсутствие железной решетки и удобное расположение в достаточном удалении от комиссариата полиции. Вскоре «бьюик» доставил их к цели в темную и пустынную, как по заказу, улочку. Друзья–приятели прикончили виски и распределили обязанности. Шеф, которому принадлежала машина, решил, что он останется за рулем в полной боевой готовности для того, чтобы в случае малейшей опасности мгновенно сорваться с места. После этого он потерял интерес к обсуждению вопроса.

– Я буду стоять на стреме, – предложил подельник номер один. – Как свистну – бегите!

Напарник номер два и Фредди переглянулись в царившей в машине темноте. Честь кражи со взломом выпадала на их долю, и они с волнением восприняли это проявление доверия со стороны товарищей. Фредди запрокинул было бутылку, но оттуда не вылилось ни капли. Тогда он крепко сжал пистолет и решительно заявил:

– Вперед! Лде отмычка?

– Вот она!

Они вышли из машины вместе с дозорным, который тут же забился в тихое незаметное место на почтительном расстоянии от магазина. Свет от далекого уличного фонаря холодно поблескивал цветом морской волны в витрине магазина. Зловеще отразились в ней и бледные, напряженные лица обоих крутых парней. Сообщник Фредди сунул отмычку в замок. Наверняка было плохо видно, потому что он повторял свой жест снова и снова, противно позвякивая при этом связкой. Наконец он нащупал замочную скважину, повозился некоторое время, и ключ нехотя повернулся.

– Готово, – прошептал Номер Два, отступая от двери. Фредди решительно толкнул её. Хрустально зазвенели потревоженные стеклянные подвески. Лоб Фредди покрылся испариной, он грубо выругался, но вошел. За ним потянулся и приятель. Из предосторожности Фредди прикрыл дверь, предусмотрительно нейтрализовав завернутой в платок рукой висюльки.

В лавке стоял взбадривающий запах салата «Ницца», сыра проволоне и салями. На добрую секунду дыхание у взломщиков перехватило.

– Где касса?

– Наверняка в глубине. Дай–ка зажигалку.

Ее трепетное пламя высветило груды съестного: связки колбас, гроздья обвитых ленточками бутылок, горы сыров, сталактиты окороков, сложенные горкой пиццы, залежи спагетти, нагромождение даров моря и небоскребы из консервов.

За этими монбланами припасов виднелась через проход касса со счетным устройством, которое после тяжких дневных нагрузок сейчас бездействовало. Пламя погасло. Раздался шепот:

– Давай, но без шума.

Они сделали не более двух шагов, как с ужасающим грохотом обрушилась пирамида консервных банок. Они замерли, готовые бесславно удрать, но, услышав лишь стук собственных сердец, вновь начали осторожно продвигаться вперед.

– В квартире пусто, никакого риска, – тихо сказал Фредди.

Именно в этот момент весь магазин залило ярким светом. В ночной рубашке возник сеньор Бенвенуто Сальвато–ре, пронзительно завопивший:

– Мама миа! Что такое сучессо в моей боттеге? А ну, виа отсюда, канальи, а то я рассержусь!

В минуту неотвратимой опасности Фредди вдруг обрел все свое хладнокровие, наставил на внушительное чрево торговца пистолет, с бравадой повел плечами и взвизгнул:

– Руки вверх! И закрой пасть!

Итальянец повиновался, но его поднятые руки уперлись в два солидных пармских окорока, подвешенных к потолку. Он схватил их и ринулся на обидчиков. При этом он смачно ругался сразу на двух языках, размахивая во все стороны своим могучим оружием, чем и вынудил ошарашенных грабителей с позором ретироваться.

Они стремглав, мешая друг другу, выскочили на улицу. В ушах ещё звенели итальянские ругательства, когда они подбежали к уже отъезжавшему «бьюику» и, задыхаясь, ввалились внутрь.

– На помощь! Айюто! – все ещё ревел Сальваторе. – Грабят! Убивают! Полиция!

Фасады домов запестрели зажженными окнами. Мотор взревел, и «бьюик» покинул поле боя.

Спустя несколько минут, уже на площади Трокадеро, крутые парни самокритично препирались:

– Ну и дубины же вы! Так смыться! Надо было броситься на этого дядю и сбить его с ног!

– Хотел бы я посмотреть на такого, как ты, хитрована на моем месте!

– Я сидел за рулем. Должен же кто–то быть в машине или, по–твоему, нет? Без меня и моего хладнокровия вы сейчас сидели бы уже за решеткой.

– Как же! И все же, если бы этот болван не ночевал в комнате при магазине, мы бы провернули это дело.

– Хватит ныть! Сегодняшняя ночь послужит хорошим испытанием. Мы проявили все необходимые качества, что и требовалось доказать. Мало опыта, но это со временем пройдет. Следующий заход обдумаем во всех деталях, и о нас ещё заговорят.

– Главное – оружие. Причем настоящее.

– Достанем. Ну что, до завтра?

Фредди не мог отсутствовать на завтрашнем семейном ужине. У Первого Номера оказалась лекция по химии перед зачетом. Номер Два «выгуливал девочку». Посему банда решила собраться в следующую субботу, которая, будучи кануном воскресенья, рассматривалась родителями как законный для отлучки день.

«Бьюик» удалился, увозя Бремеза и парня по имени Фу–шар, жившего в том же квартале. Фредди Беррьен оседлал свой мотороллер и попрощался с Брансье, заковылявшим домой пешком.

От встречного ветра стало холодно, и Фредди поднял воротник замшевой куртки. Насупив брови, он ещё раз прокрутил в голове события этой ночи и пришел к выводу, что ему повезло, так как он отделался всего лишь ударом окороком в правый глаз.

Он улыбнулся, подумав об отце, строгом буржуа, весьма ретиво относившемся к вопросам репутации.

«Если бы ты, отец, видел, что я вытворял сегодня ночью, ты бы упал замертво!»

Фредди остановился перед домом, открыл своим ключом железную решетку и припарковал мотороллер в углу сада за клумбой неразличимых в темноте цветов. Он осторожно преодолел три ступеньки крыльца, толкнул застекленную дверь, ведущую в холл, зажег свет и посмотрел в висевшее в прихожей зеркало.

Вокруг глаза багровел огромный синяк.

«К утру почернеет», – подумал он.

Фредди пожал плечами, решив, что впереди у него целая ночь, чтобы придумать убедительное объяснение появлению фингала, и поднялся по внутренней лестнице.

На втором этаже небольшие настенные часы пробили три раза. Фредди на цыпочках прошел мимо комнат матери, отца и сестры. Улыбаясь, он вступил в свою комнату и зажег свет. Но улыбка сама собой исчезла с его лица, когда он увидел отца в халате, сидевшего с суровым видом в единственном в комнате кресле. Вторично – а может быть, и в третий раз за последние часы – его от страха прошиб пот,

– Вот это да! Добрый вечер, отец! – сказал он, стараясь придать своему голосу выражение радостного изумления.

– Добрый ДЕНЬ, Фредди. Можно узнать, откуда ты явился?

Фредди с наигранной непринужденностью снял замшевую куртку, развязал галстук.

– Значит, так, отец, мы с тремя друзьями пошли в кино, затем решили пропустить по рюмочке, и ты сам знаешь, как это бывает, слово за слово втянулись в спор и спохватились, когда был уже час ночи…

– ТРИ часа.

Фредди сделал примирительный жест. На него всегда производил впечатление пристальный и уверенный взгляд отца, и он был этим недоволен, полагая, что это все – отголоски детства. Мужчина он, в конце концов, или нет? В восемнадцать лет человек уже свободен.

– Ну, если хочешь, пусть будет три. Вот так.

– Теперь скажи, если мое любопытство не покажется тебе слишком нескромным, где ты заработал этот великолепный синяк?

– Ты знаешь, такой дурацкий случай! Садясь на мотороллер, оступился, наткнулся… э… на смотровое зеркало. Да, да, именно так, прямо на него.

Одурачить отца было трудно. Он поднялся, ростом ничуть не выше сына, немного смешной в своем халате с крупным рисунком, но тем не менее полный достоинства.

– Отлично. Тебе уже восемнадцать лет, и ты знаешь, что детей находят отнюдь не в капусте. Я тебя предупредил насчет женщин, не так ли? И не будем к этому больше возвращаться. Ее имя?

Фредди почувствовал себя лучше. В какое–то мгновение он подумал, а не догадывается ли отец о том, что произошло на самом деле. Но раз он верит в любовное похождение сына, надо было укрепить его в этом убеждении.

– Отец, уверяю, что у меня нет девушки. Во–первых, я ещё слишком молод, и женщины не интересуются…

– Она хоть недурна собой?

– Но раз я тебе говорю…

– Хорошо. Запомни, однако, раз и навсегда. Тебе разрешается отсутствовать до полуночи раз в неделю. Считай, что в эту неделю ты уже использовал свое право. Я требую, чтобы каждый вечер в десять часов ты был у себя в комнате, не так ли? С подружкой разберешься сам. И главное, никаких похождений с замужними женщинами. Понял? Ты же не хочешь, чтобы я отослал тебя в английский колледж, не так ли?

О, эта манера завершать фразу традиционным «не так ли?»! Как это типично для людей с чистой совестью. Фредди сделал вид, что смирился.

– Ладно, отец. Я больше не буду.

– Всего доброго. И не читай всю ночь в постели. В твоем возрасте необходимо высыпаться.

Фредди выждал несколько минут, чтобы дать волю обуревавшему его чувству досады. Он со злости пнул ногой стол, заваленный книгами, которые рассыпались по ковру. Затем он встал перед зеркалом, подмигнул здоровым глазом, прицелился в свое изображение из воображаемого пистолета и поклялся:

– Ну и покажу же ему, кто я есть на самом деле! Всем покажу!

Едва коснувшись головой подушки, он тут же заснул глубоким сном.

ГЛАВА 2

ЛЮБОВЬ (от лат аmоr) – страсть одного пола к другому Поль сгорал от любви к Виржинии

Словарь Ларусс

Сидя в автобусе по пути на свидание, Эвелин Беррьен не без удовольствия думала, что, если бы отец увидел её и догадался, чем она будет заниматься, он бы упал замертво.

Дорогой папочка, он и не подозревал, что его дети стали взрослыми, а от одного известия о том, что его дочь спешит на любовное свидание, он бы задохнулся от негодования. Эвелин посмотрела на окаймленные бриллиантами часики–браслет, которые подарила ей мать на семнадцатилетие, и улыбнулась. На Елисейские поля она успеет вовремя.

Напротив сидел юноша примерно её возраста с усеянным противными прыщами лбом и не отрываясь смотрел на её грудь, отчего в ней вспыхнула законная гордость. Она поглубже вдохнула, почувствовав, как напрягся лифчик. Лицо угреватого стало пунцовым. Он отвел взгляд и принялся пристально смотреть в окно.

Чудесно светило солнце. На улицах, зеленеющих деревьями, прохожие замедляли шаги, глазели на витрины и обменивались друг с другом томными взглядами. Как славно чувствовать себя таким майским днем восемнадцатилетней влюбленной!

Эвелин вышла из дома, как обычно, в два часа дня с тетрадками под мышкой, заявив, что отправляется в лицей. Оставив тетрадки у подружки, благосклонно относившейся к любовным забавам других, и слегка мазнув губы помадой, она тряслась сейчас в автобусе, свободная духом, но плененная сердцем, спеша к избраннику своей жизни.

– Гм, – прокашлялся угреватый. – Вы уронили билет, мадемуазель,

Она очаровательно улыбнулась, простив ему и прыщавое лицо, и галстук–удавку. Задумавшись на какую–то секунду о том, а смогла бы ли она полюбить его, она тут же ответила себе отрицательно. Впрочем, ей нравились мужчины старше её. Так, Ги было уже девятнадцать.

– Спасибо, месье. Вы очень любезны.

– Мгм, – поперхнулся её визави и снова уставился на пейзаж за окном.

Эвелин закрыла глаза, улыбаясь предстоящим минутам. Позволит ли она на сей раз Ги поцеловать себя в губы? Она почувствовала, что краснеет до ушей, прикусила губу и взглянула на руки угреватого – красноватые, с чернотой под ногтями, нервно дергавшиеся. Она тут же сравнила их с руками Ги ухоженными, с розовыми ногтями, умевшими так сладко прикасаться к её волосам и талии во время танца…

– Рон–Пуэн, – объявил остановку кондуктор.

Она вскочила с места и ступила на выходную платформу. Подросток последовал за ней и перед зданием «Фигаро» рискнул заговорить:

– Мадемуазель, наверное, прогуливается в такой чудный денек?

Она обернулась и смерила его презрительным взглядом. Место этого парня было не на Ёлисейских полях, а среди автобусной публики. Жуй, коза, там, где привязана.

– Вы отстанете от меня в конце концов?

– Но…

– Начнем с того, что я не свободна и иду к любовнику. Прощайте, молодой человек.

Тот застыл на месте как соляной столб, а она гордо продолжала свой путь. Как и подобает настоящей женщине, она поставила на место своего преследователя. Если бы только отец видел её сейчас, он залюбовался бы тем, с каким изяществом она вышла из этой ситуации.

Напевая, она подошла к кафе «Мадригал», быстро обшарила глазами открытую террасу. Она пришла первой. Выбрав подходящий столик, Эвелин устроилась поудобнее и безапелляционным тоном заявила подскочившему к ней гарсону:

– Я жду кое–кого…

Судя по глазам мужчин, она выглядела прекрасно. Но уже в следующее мгновение её вниманием целиком завладел подходивший Ги – красивый блондин в ладно сидевшем спортивном пиджаке. Он присел рядом и взял её за руку. Она вся сомлела.

– Привет.

– Привет.

– Как дела?

– Отлично. А у тебя?

– Нормально.

Они оба дурашливо рассмеялись и заказали томатный сок. Ги напустил на себя таинственный вид и сказал:

– Послушай, поедем в одно местечко, там потрясные диски.

– Согласна!

Ги увлек девушку к своему «ягуару». Усадив её, он взялся за руль.

– Так куда же мы едем? – поинтересовалась она.

– Увидишь, это сюрприз.

Она, закрыв глаза, вообразила, что покачивается в гондоле. Впечатлению не мешали даже резкие рывки автомобиля. Через несколько минут машина остановилась перед особняком. Эвелин вопросительно взглянула на Ги.

– Родители в отлучке, – объяснил он. – Весь дом в нашем распоряжении.

Она почувствовала, как перед лицом надвигающейся опасности её охватывает какая–то волнующая истома. Но она взяла себя в руки. Ги уже в достаточной мере доказал, что является галантным мужчиной и не будет пытаться использовать ситуацию в дурных целях. Она дала увлечь себя в импозантный холл, поднялась вслед за молодым человеком по мраморной лестнице, покрытой толстым ковром, и очутилась наконец в залитой светом комнате, стены которой были увешаны фотографиями машин, афишами фильмов и разноцветными обложками от пластинок.

– Как у тебя мило, – сказала она, пытаясь скрыть за этими словами охватившее её волнение.

– Подумаешь! Тесновато. Но отец обещает мне в этом году отдельную квартиру с видом на Булонский лес. Садись на кровать, так удобнее. Хочешь виски?

– Давай. Хорошие подарки делает тебе отец.

– Ну, знаешь, с его–то деньгами это вполне нормально.

Ги приготовил бокалы. Его отец был политическим деятелем. В былые времена Четвертой республики он чуть не стал министром, и Эвелин решила, что это – стоящая профессия.

Позднее ты тоже займешься политикой?

– С ума сошла. Ни за что на свете. Это ремесло бездельников. А я хочу приносить пользу: буду писать роман. Послушай–ка этот диск Уоллера и расскажи, что новенького.

Поплыли легкие звуки рояля, и Уоллер запел одну из лучших своих песен. Эвелин раскрутила виски в бокале, позвякивая кусочками льда, и задумчиво произнесла:

– А вот мой брат хочет заняться кино, ставить фильмы. Сейчас он готовится к вступительным экзаменам в Институт кинематографии.

– Подумаешь, кино, это тоже для лентяев, – с презрением обронил Ги. Но в любом случае твой брат правильно делает, что не желает идти по стопам отца: торговать шляпами – никудышное занятие для молодого человека.

Эвелин, расценив это как выпад против семьи, сочла нужным вступиться за нее.

– Мой отец, – сказала она, – начал с нуля. А теперь у него одно из самых крупных состояний в Париже. Думаю, это неплохо.

– Дорогая, не будем спорить из–за этого. Послушаем лучше музыку…

Ее дыхание участилось, когда он подсел вплотную и обнял её. Она с удовольствием позволила поцеловать себя в щечку. Но, когда рука юноши скользнула по её левой груди, Эвелин вздрогнула и отодвинулась от него.

– Нет, Ги, прошу тебя, будь серьезен.

– Но я и так серьезен. Надеюсь, тебе уже известна разница между мальчиками и девочками.

– Не говори глупостей.

Он поцеловал её в шею, и она не противилась. Ги совсем было собрался возобновить свои попытки, как спасительным для неё образом кончилась музыка. Пока он менял пластинку, Эвелин подумала: «Если бы меня видел отец!» И она подавила легкий смешок.

* * *

Вечерело. Эвелин перечитала письмо, отказываясь воспринимать написанное, хотя оно было совершенно недвусмысленным.

«Глупая девчонка!

Парень, с которым ты ежедневно встречаешься уже целый месяц, говорит, что любит тебя, а ты ему веришь. Мой долг открыть тебе глаза, чтобы позднее ты не разочаровалась. Твой Ги каждый вечер видится с гулящей девкой в особнячке по адресу: авеню д'Ормессон в Сюси–ан–Бри. Он там все ночи. Ты можешь сама убедиться в этом сегодня вечером.

Твой доброжелатель»,

На первый взгляд записка носила анонимный характер. Она была составлена из вырезанных из газет заглавных букв, наклеенных на простую бумагу. Поскольку на конверте не было ни почтовой марки, ни почтового штемпеля, его, видимо, опустили непосредственно в почтовый ящик их дома.

Эвелин, вся в слезах, сначала хотела покончить жизнь самоубийством. Быстро отвергнув эту идею как безрассудную, она решила прикончить Ги. Вихрем выбежав из комнаты, она ворвалась к брату. Фредди лежал в обуви на кровати, перечитывая криминальный журнал. От внезапного появления сестры он вздрогнул.

– Тебе чего?

– О Фредди! Фредди! – всхлипнула Эвелин, подходя к нему.

Как опрятная девочка, она, прежде чем растянуться на кровати рядом с братом, сняла туфли.

– Да что с тобой? – мягко спросил он.

– Я не могу тебе этого сказать, но я хочу, чтобы ты одолжил мне револьвер. И пожалуйста, без вопросов, дело сугубо личное.

Она разрыдалась, и Фредди смутно почувствовал, что её горе его трогало.

– Но у меня нет револьвера.

– Есть, есть, тот самый, что ты мне как–то показывал! Дай мне его, умоляю тебя.

Фредди не мог, не потеряв лица, признаться сестре, что револьвер, которым он хотел произвести впечатление, был всего лишь банальным портсигаром.

– У меня его больше нет. Продал.

Эвелин вскочила с постели, надела туфли и, сильно хлопнув дверью, удалилась. Фредди недоуменно пожал плечами. Крутые парни вопросов никогда не задают.

Эвелин бежала, ничего не видя перед собой, и столкнулась с отцом, Гастоном Беррьеном. Тот выходил из ванной, благоухая лосьоном с запахом папоротника. Он поймал дочь в объятия и нежно спросил:

Что с тобой, малышка?

Отец, о отец! Если бы ты знал… – простонала она. Он подтолкнул её в свою комнату, где пахло погасшей сигарой.

– Ну хватит, хватит, лапушка. Ты сейчас расскажешь своему папочке о своей неизбывной печали.

Не в состоянии вымолвить ни слова, она, роняя слезы на ковер, кивнула головой. Отзывчивый Гастон протянул платок, и она уткнулась в него.

– Ты знаешь, отец, у меня горе! – воскликнула она.

Гастон Беррьен догадывался об этом. Но он хотел знать, до какой степени оно было непоправимым. Он стал допытываться об этом у дочери, которая только и ждала, кому бы выплакаться.

– Отец, у меня есть возлюбленный. Я люблю его.

Он молчал, ограничившись тем, что вставил в рот предварительно увлажненный конец сигары, запалив её с помощью газовой зажигалки.

Эвелин, ступив на путь исповеди, не могла более молчать. Ей казалось, что, признаваясь во всем отцу, она внутренне очищается.

– Его зовут Ги Тайней, он красив… Она принялась в лирических тонах описывать своего неверного возлюбленного, но отец прервал ее:

– Это сын бывшего политического деятеля?

– Да. Он блондин…

Но было очевидно, что перечисление физических достоинств сына Таннея никоим образом не волновало Гастона Беррьена.

– Давно ты его знаешь?

– Уже целый месяц. Он высокого роста…

– Часто с ним виделась?

– Ежедневно. У него голубые глаза…

– Так ты прогуливала занятия в лицее?

Эвелин слишком поздно заметила свою оплошность. В глазах сурового Гастона Беррьена иметь возлюбленного ничего не значило по сравнению с пропущенными ради свиданий занятиями. Она опять расплакалась.

– Видишь ли… иногда да… когда были уроки черчения, физкультуры…

– Ну и что дальше? Он что, не любит тебя, твой Ги?

– Да нет, любит, даже не знаю, как сказать… Ты лучше сам посмотри, что я получила.

Робким жестом она протянула отцу записку, который взял её кончиками пальцев, как нечто сугубо грязное, и прочитал. После чего заметил:

– Но это же анонимка. Никаких сомнений.

Эвелин смотрела на него. Она всецело ему доверяла. Отец был мужчиной, ничего не боялся. Он ей поможет. Торговец головными уборами понял состояние дочери и сказал:

– Хорошо, есть только одно решение: поехать на место и проверить, соответствует ли действительности то, о чем говорится в письме. Если это подтвердится, ты сама убедишься, что этот парень тебя недостоин и что он злоупотребил твоей наивностью, не так ли?

– Но это же неправда, отец! Этого не может быть!

– Дорогая, ради тебя я готов на это. Но я считаю, что за каждой анонимкой что–нибудь да кроется. В конце концов, посмотрим, что получится. Я свезу тебя в Сюси–ан–Бри после ужина. Брату, матери – молчок. Ей ни к чему волноваться из–за этой плачевной истории. Но ты пообещаешь мне больше не пропускать занятия ради этого парня, не так ли?

– Обещаю тебе, отец.

Внезапно в голову Гастона Беррьена пришла поразившая его мысль. Он воскликнул:

– Постой–ка! Надеюсь, между ним и тобой дело не дошло до крайней черты?

Заалев от смущения, Эвелин опустила голову. Отец встряхнул ее:

– Отвечай, несчастное создание! Что было между вами?

– Сегодня после обеда…

Ей стало стыдно. И вес же надо было выкладывать все.

– Что произошло сегодня после обеда? Говори! Девушка чуть слышно пролепетала:

– Он меня поцеловал в губы.

И она разразилась слезами, не заметив, что отец с облегчением вытирает платком вспотевший от волнения лоб

* * *

Машина Гастона Беррьена бесшумно остановилась перед решеткой, затерявшейся в зарослях неухоженного сада виллы. Гастон вышел из авто, поправил на голове шляпу – «Только от Беррьена» – и сделал дочери знак следовать за ним. Эвелин вцепилась в сиденье:

– Нет, отец, я не хочу туда идти.

– Надо, дочка, надо. Ведь ты для того сюда и приехала.

Она шла за ним, роняя на ходу слезы, зябко кутаясь в наброшенную на плечи меховую куртку, подаренную дядей Филиппом в день её восемнадцатилетия. Гастон был уже у решетки и поворачивал входную ручку.

– Не заперто. Твой молодой человек не позаботился даже о мерах предосторожности.

В саду под ногами хрустел гравий. Эвелин испуганно ахнула, заметив стоявший перед домом «ягуар» Ги. Но она взяла себя в руки. На этот раз она хотела знать правду. На какой–то момент она залюбовалась стройным силуэтом своего отца, безукоризненным кроем его костюма, элегантностью плотно надвинутой на лоб шляпы, решительной походкой. Да, она чувствовала, что была бы способна влюбиться в такого мужчину, как отец. Луна, до сих пор кое–как освещавшая сад, окончательно скрылась за облаками. Гастон посмотрел на часы, подняв их к глазам. Он прошептал: