Текст книги "Хитросплетения (Сборник рассказов)"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Мне пришлось попотеть, чтобы вернуть его к нашей теме. Но и на этот раз он ухитрился поговорить о себе.

– Я подыскиваю себе что-нибудь на Монмартре, какую-нибудь квартиру с мастерской… Мне сообщили о просторной студии на улице Соль, так же…

– Хорошо! Хорошо!.. Итак, фуникулер остановился. Вы не обратили особого внимания на мужчину, который выходил?

– Если и видел его, то едва. Он быстро вышел. Не уверен, что узнал бы его…

– Когда вы вошли в кабину, ничто вас не поразило?

– Я смотрел лишь на эту несчастную женщину. По ее лицу я сразу же понял, что это была не естественная смерть. А потом я обнаружил шарф, затянутый вокруг ее шеи. Я констатировал, что сердце не бьется…

Я отказался от виски и продолжил свой обход. Прочие свидетели мне ни в чем не помогли.

На следующий день я познакомился с господином Дельвриером. Его разыскали накануне вечером, и он прилетел самолетом. Он пребывал в горе, и мне с ним трудно пришлось. Мне нужно было ему задать всего два или три вопроса. Нет, он не думал, что его жена могла носить с собой что-нибудь ценное; не обнаружил у себя исчезновения каких-либо драгоценностей. Деньги? Безусловно, он не знал, какая сумма находилась у несчастной в момент преступления. Самое большее – десять тысяч франков. Когда ей приходилось оплачивать какие-нибудь сравнительно крупные расходы, Жаклин Дельвриер пользовалась чековой книжкой. Что она могла делать в половине девятого на Монмартре? Он терялся в догадках. У них там не было ни родственников, ни друзей. Я не рассказал ему о револьвере. Он, безусловно, первым бы завел разговор об этой детали, если бы знал о ней. Я снова выразил свои соболезнования и пошел побродить в районе фуникулера.

С часами в руке, я проверил длительность поездки. Это было потрясающе. Надо было обладать действительно необыкновенным хладнокровием и смелостью, чтобы попытаться и осуществить столь рискованный ход за такое ограниченное время. Берту, наверное, сильно изменился в тюрьме. Конечно, туман ему существенно облегчил задачу, но тем не менее… Я исследовал задачу со всех сторон, напрашивался следующий вывод: виновный – Берту. Подталкиваемый нуждой, без средств к существованию, он ничего не замышлял заранее – у него и вправду был один шанс из ста оказаться один на один с пассажиркой! – напасть он решил на месте. Но револьвер? Револьвер?..

Его задержали вечером на выходе из метро, на площади Мобер. Напустив на себя грозный вид, я провел допрос, и он чистосердечно признался. Но выдал мне столь неправдоподобную историю, что я чуть было не пустил в ход руки. Ей-богу, он издевался надо мной! Едва кабинка тронулась, как пассажирка упала без сознания. Ее сумочка раскрылась, и ему оставалось лишь подобрать деньги.

– Сколько?

– Двести пятьдесят тысяч франков.

– Врешь!

Он дал адрес какой-то подозрительной гостиницы по улице Монтань-Сент-Женевьев. На дне чемодана, в рубашке, обнаружили пачки денег. Там было двести пятьдесят тысяч франков.

– Где ты их взял?

– В ее сумке.

– Ты знал мадам Дельвриер?

– В первый раз ее видел.

– Что ты собирался делать в половине девятого на Монмартре?

– Увидеться с приятелем, который назначил мне встречу.

– Где это?

– Площадь Тертр.

– Фамилия, адрес твоего приятеля?

– Не знаю. Я его в кафе встретил.

Мы сменялись поочередно в течение нескольких часов. Чуть не свихнулись. И все время он твердил одно и то же:

– Да говорю вам, упала она. Может, она была сердечницей, эта ваша красотка!

Однако врач, который проводил вскрытие, был категоричен: Жаклин Дельвриер умерла от удушения. Зачем Берту отрицать очевидное? Я позвонил в банк. Мне ответили, что накануне преступления госпожа Дельвриер сняла со счета двести пятьдесят тысяч франков.

– Откуда ты знал, что она имела при себе столько денег?

– Ну не знал я этого!

К концу дня он выглядел весьма жалко, но убийство упорно отрицал. Я распорядился отвести его в камеру и схватился за голову руками. С одной стороны, рецидивист, недавно вышедший из тюрьмы. С другой стороны, молодая элегантная дама с револьвером и двумястами пятьюдесятью тысячами франков. Связь? Где между ними связь?.. И неожиданно – короткая, пустяковая мысль, которая запускает в действие всю машину.

А что, если ее и не существовало? Если Берту не врал? Если Жаклин Дельвриер действительно упала в обморок? Если он всего лишь рылся у нее в сумке?.. Допустим! Служащий видит распростертую женщину, поднимает тревогу. В кабину заходит пассажир, один. Затем… Затем обнаруживают Жаклин мертвой, задушенной. Таким образом, именно этот пассажир неизбежно и… Черт возьми! Об этом я не подумал. Я пал жертвой фокуса. Шеф был совершенно прав!

В машине, которая везла меня к Филипу Лувелю, я продолжал размышлять. Двести пятьдесят тысяч франков! Револьвер! Иными словами, выбор из двух решений. Я воскрешал в памяти образ красавца, который не любил трудиться.

Лувель был еще в постели. Сперва он вел себя дерзко. Но человек в пижаме всегда ощущает себя в зависимом положении, когда имеет дело с решительным собеседником. И он не выдержал. Его признания лишь подтвердили мою версию.

Жаклин встретила его, подпала под его обаяние и совершила ошибку, которая могла бы остаться без последствий, если бы Лувель не оказался шантажистом. Он сохранил письма. Обезумев, Жаклин несколько раз уступала его денежным требованиям. Но он продолжал вымогать…

О дальнейшем факты говорили сами за себя. Жаклин обзавелась револьвером, чтобы покончить с этим. Тем не менее она не могла полностью себе доверять, поэтому прихватила также и деньги. Хватит ли ей смелости?.. Она села в кабину. Через минуту она увидится с Лувелем, который ожидает ее на верхней платформе. Но волнение ее слишком велико. Нервы не выдерживают, она падает в обморок.

– Вопрос стоял: либо она, либо я, – сказал Лувель в свое оправдание. – Прочитайте вот это.

Это была записка, выпавшая из ее сумки и которую он предусмотрительно подобрал:

«Предпочитаю убить его, а потом себя. Прости».

Самое поразительное, что эта записка спасла ему жизнь. Его приговорили лишь к пожизненному заключению.

Стреляйте, граф!

Эта история произошла в четверг утром. Стоял март, шел дождь. Я отходил от тяжелого гриппа, после которого чувствовал себя опустошенным и ослабевшим. У меня осталось одно-единственное желание – закрыться в своем кабинете и быстренько разделаться с текущими делами.

– Тебя шеф вызывает, – сказал мне Баллар.

Вот незадача! Мне бы уйти в отпуск! Дивизионный комиссар – увы, теперь уже не Мерлин – выглядел озабоченно. Впрочем, как всегда, он делал вид, что задавлен важными государственными тайнами. Руку мне он пожать забыл.

– Убит граф д’Эстисак, – сказал он. – Жандармы на месте преступления. По телефону мне рассказали какую-то довольно запутанную историю. Выезжайте немедля. И поаккуратней, мой дорогой, аккуратней… Граф был генеральным советником… Это может наделать шума. Только этого нам и не хватало! Отправляйтесь туда, на цыпочках.

Замок находился в нескольких километрах от Тиффожа, недалеко от развалин крепости Жиль-де-Ре, заросших плющом и крапивой. В это утро местность казалась зловещей. Мой шофер, сам уроженец Вандеи, прямой потомок семьи шуанов, выглядел потрясенным.

– Граф – это личность. Только подумайте! Его предок, маркиз Блан-де-Бугон д’Эстисак, сражался вместе с Шареттом. А он командовал партизанами. Здоровяк. Уже не очень-то молодой, а всегда верхом. Заядлый охотник, – он улыбнулся и пожал плечами, – во всех смыслах слова, если понимаете, что я хочу сказать!

Ворота были открыты. Замок возвышался в конце аллеи опавших за зиму каштанов. Перед крыльцом стояла машина жандармерии, антенну которой раскачивало ветром. Я поднял воротник пальто и взобрался по ступенькам, окинув мельком фасад дома: в стиле Людовика XIII, в сельском варианте, с более старинной башенкой, выполненной, по-моему, с большим изяществом. Отовсюду сочилась вода. Я чихнул и поспешил толкнуть тяжелую дверь. Я очутился в вестибюле, где стоял жандарм, извинившийся, что зашел в укрытие. Он указал мне гостиную, где командир отделения жандармерии допрашивал привратников – довольно молодую пару: ему около сорока, ей чуть поменьше. Комиссар делал заметки.

– Представьте мне коротенькую справку, – сказал я. – Потом покажете тело.

– О! Это быстро сделаем. Вот Жорж Морет, который является сторожем. Он проживает вместе с мадам Морет в маленьком флигеле, который вы видели, когда входили, слева от ограды. Вчера вечером оба они смотрели телевизор, когда зазвонил телефон. Существует местная телефонная связь между замком и сторожкой. Времени было двадцать три тридцать.

Морет подтвердил, вполне владея собой, он вообще казался мало взволнованным трагедией. На нем были надеты охотничья куртка, галифе и резиновые сапоги. Волосы короткие, зачесанные на лоб. Глубокие морщины. Близко поставленные глаза придавали ему упрямый вид. Широкие плечи дровосека.

– Дальше!

– Это мадемуазель д’Эстисак звала на помощь.

– Она сказала: «Идите скорее… мой отец мертв… Я думаю, его убили», – вмешалась госпожа Морет. – Тогда мой муж схватил ружье и побежал к замку.

– Но дверь оказалась закрытой, – снова заговорил комиссар. – Открыла ему Анжела, старая служанка… Кстати, спешу сразу же сообщить вам эту деталь: все двери закрываются изнутри. Так ведь, Морет?.. Мадемуазель д’Эстисак находилась в кабинете своего отца в компании с Бертой, кухаркой. Граф, мертвый, лежал у камина.

– Подождите, – сказал я. – Давайте по порядку. Кто из людей ночует в замке?

Госпожа Морет сделала шаг вперед.

– Мадемуазель д’Эстисак… Я, кроме того, ее несчастный отец… И потом, Анжела и Берта, наши тетки. Это все.

– Вы их племянница?

– По мужу. Мой муж их племянник. Мы – их единственная семья. Они обе не замужем. После смерти Марсиаля – он был привратником до нас – они попросили мсье графа взять нас на работу.

Говорила она уверенно, а комиссар подтверждал ее слова короткими кивками. Недурна собой: хоть руки и испорчены грубой работой, но перманент и на губах следы помады. Типичная крестьянка, стыдящаяся своего происхождения.

– Ну? – спросил я. – И что же произошло?

– Женщины испугались, – сказал Морет. – Они думали, что убийца скрывается в замке… Как же! Ведь все кругом заперто! И двери и окна!.. Я тщательно проверил. Никого!

– Ничего не украдено?

– Именно украдено, – снова вступил в разговор комиссар. – Граф обладал превосходной коллекцией старинных часов. Она-то и исчезла.

– Где она находилась?

– В библиотеке, как раз рядом с кабинетом, где граф работал. Вора, должно быть, застигли врасплох, может быть, завязалась борьба. Дело совсем простое, если бы знать, каким образом убийце удалось уйти.

– Проводите меня, я хочу взглянуть на тело.

Комиссар толкнул двустворчатую дверь.

– Врач поставил диагноз: перелом черепа, вызванный, возможно, ударом в лицо, а возможно, падением… Необходимо дождаться результатов вскрытия.

Кабинет представлял собой просторную комнату, выходящую двумя окнами в плавающий в тумане парк. Граф упал совсем рядом с камином; перевернутый стул указывал на то, что произошла схватка. Несчастный защищался. Он лежал распростертый на животе. Я осторожно приподнял его голову и увидел след удара на виске и левой скуле. Ухо немного запачкано запекшейся кровью. На нем – только домашний пиджак, одна из пуговиц которого отскочила.

– Мы обнаружили его под рабочим столом, – тихо сказал комиссар.

– Где мадемуазель д’Эстисак?

– На втором этаже вместе с Анжелой и Бертой.

– Я попросил бы вас позвать ее.

Я прошел в библиотеку, чтобы обследовать шкафы со стеклянными дверцами. Они занимали середину комнаты. Стекла в них разбиты. Осколки хрустели под ногами. Они валялись по всему паласу. Вор орудовал грубо, что указывало на спешку. Он вынес всю коллекцию. Эти выпотрошенные остекленные шкафы придавали комнате – обычно торжественной и холодной – скорбный вид, от которого щемило сердце. Я бросил взгляд на ряды томов… сочинения по истории, по праву, «Анналы Генерального совета»… И еще стояла тишина, тишина очень старого дома – подруга шума дождя и ветра. Я думал о девушке, оказавшейся в одиночестве в этом замке между молчаливым отцом и двумя бесконечно преданными слугами. Я возвратился в гостиную, куда в тот момент входил комиссар вслед за мадемуазель д’Эстисак… Вероника, как я узнал позднее. Но это прелестное, вышедшее из моды имя ей совершенно не шло. Высокая, как и отец, волосы зачесаны назад, властный взгляд. Никаких следов румян. И уже во всем черном, исполненная достоинства, безликая, словно какая-нибудь компаньонка.

Мне стало неловко. Я пролепетал приличествующие случаю соболезнования. Она выслушала меня, слегка склонив голову; у меня было ощущение, будто я рассказываю плохо выученный урок.

– Спасибо, мсье, – сказала она и предложила сесть.

Сначала я расспросил ее о графе и узнал, что каждый вечер, с девяти до полуночи, он трудился над большим сочинением, посвященным повстанцам Вандеи. Со смерти графини, случившейся около двадцати лет тому назад, он жил, как и прежде: днем – крестьянин, в окружении своих арендаторов, ночью – ученый, в окружении своих книг.

– А вы? – спросил я.

Она поняла все, что подразумевал мой вопрос, и ее лицо стало еще более непроницаемым.

– Владения обширны, – сказала она, – а дни слишком коротки.

– Расскажите мне о том вечере.

– Но… не о чем рассказывать. Я легла спать в десять часов, проснулась ближе к половине двенадцатого… Я что-то услышала… какой-то приглушенный шум… или скорее вибрацию, которая распространилась по полу и стенам… Я спустилась вниз. Постучала в дверь кабинета. Спустя какой-то момент, обеспокоившись, я зашла… и обнаружила своего отца…

Горе стянуло ей горло. Через мгновение она продолжила:

– Я тотчас же позвала Анжелу и Берту. Позвонила в сторожку, потом нашему врачу. Я также и жандармерию оповестила… Вот…

– Коллекция представляет собой большую ценность?

– Очень большую ценность. Она содержала бесценные экземпляры; золотые часы, подаренные Людовиком XV маршалу д’Эстисак; часы, которые принадлежали Шатобриану…

– Но все они, наверное, довольно громоздкие? Кроме того, существует определенный риск: ведь такие вещи трудно сбыть. И наконец, почему вор не дождался, пока все улягутся спать, чтобы начать действовать?

– Ставни были закрыты, шторы задернуты. Снаружи вовсе не видно никакого света. Он, наверное, полагал, что все заснули.

– Правдоподобное объяснение. Не могли бы вы показать мне холл? Хотелось бы самому посмотреть на двери.

Прежде чем последовать за ней, я еще раз отправился осмотреть тело. Я представлял себе графа во весь рост. Несмотря на свои белые волосы, эдакий крепкий молодчина. И поскольку комиссар проходил передо мной, я спросил у него тихим голосом:

– Сколько ему было лет?

– Шестьдесят шесть. Но ему едва ли дали бы пятьдесят.

Я вернулся к Веронике д’Эстисак и один за другим обследовал замки – старые, добрые замки тех еще времен, со сложными ключами, такие отмычке не поддадутся, в общем, вроде тех, что в пиратских сундуках.

– Ну как он смог войти? – пробормотал комиссар.

– А главное, – заметил я, – каким образом смог бы оставить за собой закрытые изнутри двери?

В спальне графа Берта и Анжела остановили часы и закрывали тканью зеркала. Анжела – одна из тех деревенских женщин, которые быстро начинают напоминать мужчин, но Берта выглядела существенно моложе. Блондинка, ухоженная, всегда с опущенными долу глазами, она казалась хрупкой и трогательной. Они обе боязливо поприветствовали меня. В этом замке вне времени иерархия соблюдалась так же скрупулезно, как и в былые времена.

– Давно они у вас служат? – спросил я у мадемуазель д’Эстисак, когда обе сестры покинули комнату.

– Скоро уже семнадцать лет. Они поступили сюда вместе. Преданы нам душой и телом.

Я пытался, но напрасно, найти какое-нибудь объяснение. Меня сильно раздражало выглядеть дураком в глазах девушки. Но та пришла мне на помощь.

– Если позволите, – сказала она, – я останусь тут. Еще много чего надо приготовить.

– А вот и прокуратура, – сказал комиссар. – Слышу, подъезжает автомобиль.

Это был не представитель прокуратуры, а парень лет тридцати спортивного вида, который ожидал нас в вестибюле.

– Жак Воллан, – представился он. – Где Вероника?

Он выглядел взволнованным. Я дал ему войти в небольшую гостиную и попытался расколоть его на разговоры, что оказалось просто. Стоило лишь спросить. Да, он вхож в замок. Сперва его принимали в качестве архитектора: он занимался восстановлением южного крыла, которое грозило рухнуть. Потом мало-помалу он стал другом дома, и уже пару недель, как состоялась помолвка с Вероникой.

– Эта новость вызвала, наверное, много толков в округе? – заметил я.

Он сильно покраснел.

– Пока еще никто ничего не знает, – с живостью ответил он. – Даже слуги в замке. Отец Вероники опасался сплетен, недоброжелательства. Огласить помолвку он намеревался как можно позднее.

Я начинал понемногу разбираться в деле, мог уже представить себе действующих лиц, а в особенности эту скрытную, страстную девушку, которая, должно быть, кинулась на шею единственного мужчины, явившегося в замок, чтобы сбежать отсюда и наконец-то зажить как все.

– Кто предупредил вас?

– Вероника, – сказал Жак Воллан. – Она позвонила. Я потрясен. Где она?

– В спальне графа… Не уходите далеко. Мне, наверное, понадобится задать вам несколько вопросов.

Заранее заготовленная фраза, предназначенная, чтобы скрыть, насколько я обескуражен, так как я самым жалким образом запутался. Я хотел еще раз допросить привратников, но они вернулись в свой флигель. Я их там и нашел. У них царил какой-то дикий хаос. Повсюду чемоданы, узлы, солома.

– Мы собирались уехать в воскресенье, – объяснил мне Морет. – Мадемуазель не сказала вам об этом?

Он смотрел на меня с подозрительностью, как будто я расставил ему западню.

– Вас уволили? – спросил я.

– Вовсе нет. Мы сами уезжаем в другое место.

– Мы не очень ладили с мсье графом, – вмешалась госпожа Морет. – Очень трудный человек. Все, что ни сделай, плохо. Он обращался с нами хуже некуда! Прошли те старые времена, мсье инспектор. Не знаю уж, как другие могли его выносить, а с нас довольно! Достаточно вспомнить эту сцену, когда мы сказали ему, что нашли другое место!.. Из-за пустяков он впадал в страшный гнев. И больше себя не помнил. Несчастный человек, он мертв, не надо бы нам говорить о мертвеце плохо, – тут она перекрестилась, – но мы о нем не жалеем.

Прибытие специалистов-экспертов прервало наш разговор. Я вернулся в замок, потом какое-то время побродил по парку. Во многих местах стены обветшали: вскарабкаться на них не составило бы ни для кого труда. В этом отношении никакой тайны.

Первая половина дня завершилась всякими обыденными делами. Вернулся я поздно, усталый, а главное – в крайней растерянности. Ни малейшего проблеска. В записке на моем письменном столе сообщалось, что шеф вернется лишь к концу дня, и предлагалось срочно представить первый отчет. Если у Моретов над душой стоял граф д’Эстисак, то у меня имелся дивизионный генерал, что не намного лучше. Отчет, тогда как я не знал еще результатов вскрытия! К счастью, они попали ко мне во второй половине дня и разочаровали меня. Граф скончался от перелома основания черепа, вызванного падением. Кровоподтек объяснялся ударом кулака. Вывод: граф застал врасплох вора, наверное, погнался за ним и схватил в своем кабинете. Человек ударил его, причем сильно, потом сбежал… Но как он вошел и умудрился закрыть изнутри? Я все время возвращался к одному и тому же вопросу, подобно шмелю, который без устали бьется в одно и то же стекло. Ну что мне писать в отчете?

К восемнадцати часам звонок из жандармерии. Только что задержали некого Марселина Гужа, разыскиваемого на протяжении нескольких недель. У него нашли золотые часы, которые входили в коллекцию графа. Он утверждал, что подобрал их внизу, у стены парка д’Эстисака. Но самым любопытным представлялось то, что этому Гужу, уже трижды судимому за нанесение тяжких телесных повреждений и кражу, трижды удавалось скрыться, при том что никто никогда не установил, каким образом. За тройной подвиг его прозвали Сквозняк.

Вероятно, мы задержали виновного. Он с легкостью взобрался на стену, каким-то образом ему известным способом открыл дверь и присвоил себе все, что нашел. Он предусмотрительно спрятал свою добычу, оставив при себе лишь часы, которые рассчитывал предложить перекупщику… В конце концов он признается.

Я проглотил две таблетки аспирина и начал свой отчет. Вскоре я разорвал его. Какой-то лишь ему известный способ – вот что не устроит дивизионного генерала. В самом деле, проблема так и осталась нерешенной.

И оставалась таковой до вечера. А потом я внезапно почувствовал, что мне открылась истина. Достаточно было…

Достаточно было придерживаться фактов – убийца не может орудовать с замками снаружи. А это значит, что кто-то из людей замка открыл, потом снова закрыл дверь. Кто? И кому?.. Однако не лучше ли разъединить два совершенных действия? Прежде всего, открывание двери. Анжела и Берта – семнадцать лет службы, полная преданность. Их надо исключить. Исключить придется и Веронику, которую нельзя же заподозрить в заговоре против собственного отца! Остается граф. Он принял посетителя, которого ожидал для проведения переговоров настолько секретного характера, что назначил ему встречу в поздний час, прося его перелезть через стену парка, с тем чтобы его не видели из сторожки. Кто же этот посетитель? По всей видимости, Жак Воллан, жених. Или скорее так называемый жених. Поскольку сомнительно, чтобы один из графов д’Эстисак согласился взять в зятья разночинца. Воллан лгал, утверждая, будто граф согласен. Наверняка того лишь недавно поставили в известность о намерениях его дочери. Легко себе представить эту сцену, гнев старика. Он угрожал, конечно, ударил. Воллан принялся защищаться – и произошел несчастный случай. На шум прибегает Вероника. Она не такая девушка, чтобы безропотно принять неизбежность. Каким образом избежать полиции? Имитируя кражу, которая будет для всех правдоподобным мотивом преступления. Тогда она опустошает остекленные шкафы и бросает через стену пару часов: кто-нибудь в конце концов их найдет, и подумают, что вор, убегая, потерял их. Но нужно, чтобы ни единая душа не смогла предположить, что существует какая– либо связь между неизвестным и одним из жителей замка. Вот откуда дверь, снова закрытая на ключ после ухода Воллана, – предосторожность, ставшая промахом. Но не могла же Вероника продумать абсолютно все!