Текст книги "Хитросплетения (Сборник рассказов)"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

…и прочие…

Умная женщина

Я не грешу пересказами своих воспоминаний на страницах газет, но один раз, как говорится, не грех. И потом история, о которой я вам расскажу, настолько любопытна! Самая доподлинная, безусловно!

Вот уже год, как я ушел в отставку и, чтобы заполнить время, занимался частными расследованиями… Да, я снял офис позади здания Оперы… Это, собственно говоря, нельзя назвать агентством… Почетный комиссар уголовного розыска не имеет возможности создать свою собственную полицию. Скорее это походило на службу взаимопомощи. Я принимал людей, попавших в беду, выслушивал их – и зачастую этого хватало для их спасения, – давал им советы, по-своему принимал участие. Я сам, в силу своих скромных возможностей, занимался «хирургией» души. Мне случалось добиваться чудесных результатов. Судите сами!

Однажды, во вторник утром, в мою дверь позвонила Элиан Оберте. У меня перед глазами была карточка:

«ОБЕРТЕ Элиан, 26 лет, авеню Клебер, 44, Париж-16. Без определенных занятий. Замужем четыре года.

ОБЕРТЕ Жан-Клод, 32 года, инженер, окончил Высшую центральную школу. Профессия: директор конторы по судовым двигателям. Адрес офиса: авеню Монтень, 14-бис, Париж-8».

Но чего не отразилось в карточке, так это обаяния Элиан Оберте. Я старикан в преклонном возрасте, да к тому же еще и холостяк. За время моей профессиональной деятельности перед моим взором проходили по большей части всякие бродяжки да девки, нежели светские женщины. Не знаю, играла ли весна в то утро какую-нибудь роль, но, признаюсь, потерял голову. Я не способен рассказать вам, как она была одета. Вспоминаю, что в чем-то голубом, подобранном к цвету ее глаз. Женщина-цветок. И улыбалась она мило, немного смущаясь. Я упрекал себя за то, что от меня пахло прокуренной трубкой, что носил я потертый костюм и принимал ее среди картотек, что не мог предложить ей даже приличной сигареты.

Я выглядел бедняком перед феей, но в данном случае фея нуждалась в бедняке, и я поклялся во что бы то ни стало исполнить ее просьбу. Она поискала в своей сумочке и вынула письма, которые протянула мне.

– Прочитайте это, – сказала она.

И я прочитал:

«С некоторых пор ваш муж много разъезжает. Уверены ли вы, что это связано с делами?

Вы ошибаетесь, полагая, что вы самая красивая. Есть мужчины, для которых красоты не достаточно.

Над вами смеются. Что я и делаю».

Все анонимные письма похожи друг на друга. До конца я не дошел. Я все это и так знал наизусть. Грязь и еще более того – глупость.

– Что вы об этом думаете? – спросила она.

Будучи осторожным, я наблюдал за ней. Она вовсе не выглядела отчаявшейся. Обычно женщины, которые получают подобного рода корреспонденцию, взволнованны, обеспокоены. Многие всхлипывают.

– Он обманывает меня, не так ли?

Она задала вопрос с некоторым игривым любопытством, подобно тому как современная мамаша спрашивает своего взрослого сына, есть ли у него любовница. Меня это несколько сбило с толку. Каждый листок отпечатан на пишущей машинке на самой обыкновенной бумаге. В этом отношении никакой зацепки.

– Хочу вывести вас из неловкого положения, мсье комиссар, – продолжила она. – Своего мужа я больше не люблю. Мы поженились опрометчиво… Знаете, что это такое… Встречаются на берегу моря… Танцуют, флиртуют. Прекрасная погода. Солнечные ванны – это опасно! Весь этот свет льется вам в сердце и рождает легкую влюбленность. Но после нескольких месяцев замечаешь, что вкусы совершенно разные, и начинаешь задумываться обо всех этих годах, которые придется тянуть вместе. Заметьте, я не могу пожаловаться на Жан-Клода. Он очень щедрый и вообще… Но если у него связь, я хотела бы знать об этом. Я приму меры. Мне будет легко получить выгодный для меня развод.

Моя очаровательная Элиан, она разочаровывала меня. Такая красивая, такая элегантная, тонко надушенная, и с такой холодностью взвешивала все «за» и «против», как какой-нибудь законник. Я даже задал себе вопрос: не исходили ли эти письма от нее? Мне уже встречался подобный случай.

– У вас есть фотография мсье Оберте?

Она тотчас же положила одну на мой письменный стол. Она все предусмотрела. Я увидел насмешливого мужчину, а вовсе не заумного типа, сильного в математике, слегка близорукого. Квадратные плечи игрока в регби; наверняка эдакий любитель пастушек. Я сделался уступчивее, по-родительски мягче.

– Уважаемая мадам, не следует преувеличивать. У вашего мужа есть, наверное, враги…

Она перебила меня, и на этот раз я отметил в ее голосе какую-то дрожь от волнения или от раздражения.

– Не оправдывайте его, мсье комиссар… Это правда, в течение месяца Жан-Клод много ездит… У него изменилось настроение. Он озабочен… И потом, есть еще и другие красноречивые признаки.

Она покраснела, нервно открыла и закрыла свою сумочку.

– Очень хорошо, – сказал я. – Какой обычно распорядок дня у мсье Оберте?

– Так вот, отправляется он утром где-то в половине девятого, всегда пешком. В полдень выходит из офиса. Приходит в два часа дня и возвращается довольно поздно, часов в восемь или позже. Часто обедает в городе вместе с клиентами. Например, сегодня утром он сказал мне, что в полдень не придет… И надел галстук, которого я не видела, впрочем, довольно вульгарный.

Время от времени моя очаровательная Элиан выпускала свои коготки. И, не без удовольствия, я отмечал этот признак ревности.

– Значит, я установлю за ним слежку, – решил я. – И буду держать вас в курсе.

– Зайду завтра утром, – сказала она. – Ваша расторопность хорошо известна. Уверена, что у вас будут уже какие-нибудь результаты!

Я поднял руку в знак протеста. Лесть раздражает меня, но ее комплименты были мне приятны. Жан-Клоду надо быть слепцом, идиотом, безумцем, чтобы игнорировать такую женщину! Я даже не посмел заговорить о задатке.

– Мне кажется, принято что-то платить, – добавила она.

– О! Допустим… сто франков, и не будем больше об этом, уважаемая мадам.

Внутренне я клял себя на чем свет стоит. Хорош же я был! Я небрежно скинул купюру и письма в ящик своего письменного стола и с совершенно непривычной живостью пошел открывать дверь. Уходя, она послала мне очаровательную улыбку. Я подождал, пока приедет лифт. Она издали продолжала подбадривать меня короткими, исполненными грациозности кивками головы. Наконец, махнув напоследок своей затянутой в перчатку рукой, она исчезла.

А теперь кто кого, Оберте!

Это стало моим боевым кличем. Бедненький, беззащитный Оберте, словно за ручку, повел меня к своей красотке. В двенадцать с четвертью он вышел из своего офиса. Он оказался выше, шире, тяжелее, чем я полагал. И наивнее тоже. У него было славное, бесхитростное лицо человека с чистой совестью. Бедный малый! Мог ли он догадаться о слежке? Продолжая следовать за ним по Елисейским полям, я пытался представить себе их совместную жизнь. Она – капризная, недовольная, всегда испытывающая недостаток внимания, уважения, предупредительности, ласки; он – с головой в своих делах и, вероятно, думающий, что деньги являются осязаемой формой любви, что они освобождают от всего остального. Мы вышли на проспект Франклина Рузвельта. Он шагал быстро, пошел еще быстрее. Вихрем влетел в один шикарный ресторан, название которого не имеет значения. Моя расходная статья сильно возросла. «Она» – та, что ожидала его, – была здесь. Я выбрал столик перед большим зеркалом, которое предательским образом показывало мне их.

Я бы побился об заклад, что она брюнетка, волосы лежат на затылке узлом с черной бархатной лентой, бледные щеки, глубокий взгляд, а он суетился, как все они делают, – строил из себя важную персону, щелкая пальцами, подзывал к себе метрдотеля. Совершенно очевидно, что здесь он эдакий бизнесмен, человек, приводящий все вокруг себя в движение, который, высвободившись наконец на часок, встречается не просто с подружкой! Это серьезная, вдумчивая партнерша, которая знает, что жизнь – трудная борьба, и которая подбадривает пожатием руки, просто взглядом того, кто станет для нее дороже всех. Ну, что я говорил! Вот! Ладонь на ладони в ожидании черной икры. Прекрасно! Я тоже успел сделать изысканный заказ. Хороший стол – это моя слабость.

Они разговаривали без умолку. Сразу понятно, что их связь длилась больше месяца. Моя милая Элиан, какой хитрюгой она ни была, ошиблась на несколько недель. Нехорошо это! Оберте не доставлял себе больше труда скрывать что-либо. Он хорошо сидел на крючке, и это черноволосое чудо не выпустит лакомый кусочек. У меня сложилось впечатление, что она была куда сильнее этого бедного простофили. Отмечу для памяти, что «шатобриан» оказался просто шедевром. Таким вкусным, что я пообещал себе приложить силы к тому, чтобы помирить эту распавшуюся пару. Я сочувствовал Оберте!

Незадолго до трех часов он попросил счет. Я незаметно вышел и несколькими мгновениями позже пристроился следом за чародейкой. Она повела меня на улицу Понтьё и остановилась перед нарядным магазинчиком тканей. Из кармана она достала ключ и открыла дверь. Наверное, магазин принадлежал ей. Оберте богат… об их планах, ей-богу, не так уж трудно догадаться! Но дурачок оставит там свои перышки!.. Мне оставалось определить фамилию этой дамы. Еще проще было бы спросить об этом ее саму. Я вошел. Она встретила меня довольно прохладно. Я выглядел недостаточно респектабельно. Но чего она не знала, так это того, что я способен сыграть свою роль лучше, чем она. Я рассматривал ткани, находя их недостаточно красивыми. Она становилась все более и более обходительной. Она уже чуяла приятный запах денег. Я выбрал этот… как его?., который ужасно дорого стоил. Дал размеры трех вымышленных огромных окон. Она обещала мне счет к утру следующего дня.

– Если мне потребуется позвонить, – сказал я, – кого я должен…

– Мадемуазель Жанин Соваль, – ответила она. – Впрочем, я здесь одна.

Она записала мой адрес, и я получил право на ослепительную улыбку. Это был день улыбок. Я, увы, знал им цену, в моем возрасте сердце становится чувствительным. Достаточно пустяка, чтобы отогреть его. К себе я возвратился совсем молодцом.

На встречу Элиан пришла точно. В десять часов она позвонила в дверь.

– Ну как?

И приступила с расспросами, не успев даже сесть.

– В общем – да!

– Я была в этом уверена.

Я предоставил ей некоторые подробности и счел уместным поговорить с ней о сопернице. Она тут же оборвала меня:

– Бесполезно! Эта женщина меня совершенно не интересует. Несчастное создание, купившееся на красивые речи!.. Нет, единственное, что имеет сейчас значение, – развод. Я хочу иметь доказательства.

– Вы их получите, – сказал я.

– Как долго?

– Вам требуется немного потерпеть, уважаемая мадам.

– Два дня? Три дня?

– Думаю, больше.

Она казалась озабоченной. В эту минуту она находилась очень далеко от меня. Она, наверное, думала, что я стар и бездарен, что ей следовало бы обратиться в одно из тех агентств, которые дают шумную рекламу, где буквально все – от директора до рассыльного – лежали бы у ее ног, и через час ей бы принесли на блюде голову ее супруга.

– Хорошо, – сказала она. – Поторопитесь. Я вернусь в конце недели… О! Что это я? По сути, я не так уж и спешу. Он же у нас в руках, верно?

Она сказала это почти с радостью, словно амазонка на псовой охоте, которая знает, что зверь не уйдет. Несколько кровожадна эта милая Элиан! Я проводил ее и на пороге столкнулся с консьержкой, которая несла мне конверт. Счет. Я попрощался с Элиан и вернулся в свой кабинет.

…На этом месте я прошу извинения, но должен оставить повествование от первого лица. Я, конечно, не романист. Но ко мне обращалось немало и женщин. А потом я вспоминал о них как о каких-то персонажах, мысленно следовал за ними по жизни; зная их пристрастия, я мог нащупать их тайные пружины. Так вот, я вижу Элиан на лестнице… С тем, что я узнал позднее, я в состоянии показать ее как она есть, безошибочно прочувствовать то, что она испытывала.

Элиан ждет, когда закроется дверь и когда консьержка скроется из виду. И тогда спадает ее маска бравады. Она на ощупь добирается до лифта, носовой платок у рта, еле сдерживая рыдания, более отвратительные, чем тошнота. Плакать из-за этого… из-за потерянного Жан-Клода… О! Жан-Клод!.. Она останавливает лифт между этажами, чтобы выплакаться вдосталь, потому что слишком трудно притворяться перед этим старым мужчиной, который, наверное, посмеивается над ее трагедией, извлекает из нее выгоду, и, возможно, она его развлекает. Она выплакивается до конца, в последний раз. За слезами приходят воспоминания о том, что было радостного, счастливого. Прочь прошлое! Но Жан-Клод поплатится. И сурово! Люди внизу начинают выражать нетерпение. Ничего, пусть подождут еще немного. У них вся жизнь впереди!

Элиан подправляет свой макияж все менее и менее дрожащей рукой. Она решительно не замечает мужчину, который рвет и мечет перед лифтом, и твердой походкой пересекает холл. Начиная с этого момента она больше не рассуждает. Она некий автомат злопамятства, робот слепого гнева. Окружающий город она воспринимает лишь как бессвязный фильм, что не мешает ей обращать внимание на свой силуэт в витринах. Никаких безумств. Никаких опрометчивых действий. Сохранять поведение и тон, которые ни на секунду не возбудят подозрений этого полицейского. О! Жан-Клод, не стоило тебе!..

Как можно выставлять столько оружия на обозрение прохожих! Она разглядывает все эти пистолеты. Какой выбрать? Они все один ужаснее другого! Любой совершит дело, хоть будет и не слишком тяжелым. Она собирается с силами, и вот уже чудесная улыбка вновь появляется на ее губах. Молодая женщина, входящая в магазин, является всего лишь покупательницей, которая нуждается в совете.

– Вы понимаете, я боюсь, когда одна ночью… Мой муж часто в отлучке. Вилла уединенная. В округе случаются грабежи.

Она обращает к вам свое искреннее лицо, голубые глаза, в которых застыла мольба. Продавец, если б посмел, взял бы ее на руки, настолько он тронут.

– Но, мадам, оружие не покупают, как пудреницу… Нужно разрешение.

А она эдак мимоходом:

– Комиссар полиции – один из наших друзей. Он без труда обеспечит мне его. Но в ожидании не хотите же вы, чтобы со мной что-нибудь случилось?

Ее глаза моргают. Продавец страдает.

– Безусловно, мадам, но…

К счастью, звонит телефон. Он направляется быстрым шагом в глубь магазина, не преминув обернуться пару раз. Прелестное создание! Элиан прогуливается, как в гостях, перед ружьями, рассматривает многозарядный винчестер, предназначенный для сафари. Мужчина возвращается.

– Послушайте, мадам, я нарушу порядок, чтобы услужить вам. Но принесите мне обязательно это разрешение.

Элиан обещает. В том состоянии, в котором она находится, что значит какое-то разрешение! И тогда все происходит очень быстро. Она больше не слушает объяснений, которые ей дают. Если револьвер надежнее, чем пистолет, тем лучше – купим револьвер. Пули вставлены в барабан. Оружие на предохранителе. Все готово. Она быстро подписывает чек и уходит со своим свертком в руках; она держит его несколько в отдалении, словно какой-нибудь торт.

Почти полдень. Уже! Жан-Клод, верно, занимается своей корреспонденцией. Он и не подозревает, что… Она плачет, но про себя; никогда она так не страдала. И за ее муки тоже он должен быть наказан… И вот она на проспекте Монтеня. Это время, когда служащие выходят на улицу. В здании никого не останется. Она еще немного выжидает, затем входит. Направо табличка: «Фирма Оберте по производству моторов, 3-й этаж». Медленно она поднимается пешком; вытаскивает оружие из футляра, немного нервничает, потому что забыла, что же ей сказали… ну, как там… предохранитель, что ли… как с ним обходиться?.. Вот так… Это в точности, как если бы со злой собаки снимали намордник… Впрочем, он вообще напоминает какое-то животное… Мощная горловина, черный, с отблесками, как на коже… Она думает о чем угодно, лишь бы ни о чем не думать. Новая табличка: «Моторы Оберте. Входить без стука». Дверь бесшумно открывается. Служащие ушли. Но какой-то голос слышится из кабинета директора. Может быть, это она, которой достало наглости прийти к нему. Тем хуже! В револьвере шесть пуль. Она делает несколько шагов на цыпочках, прислушивается.

– Проспекты будут вам высланы отдельной почтой. Примите, уважаемый клиент, наши заверения, и так далее.

Жан-Клод сейчас диктует письма. Он со своей секретаршей. Ах! Столько бед! Элиан прислоняется к стене. У нее кружится голова. Но дверь в кабинет приоткрыта. Просто бросить взгляд, прежде чем уйти.

Жан-Клод один. Он записывает свое письмо на магнитофон. Он чуть не ввел ее в заблуждение. Она врывается в комнату. Он поворачивается, встает.

– Элиан!

– Я знаю правду. Я тебя предупреждала.

Она стреляет в упор. Раз, другой.

Он падает на колени, как будто прося прощения. Слишком поздно! Она еще стреляет. Он валится наземь. Кончено!.. Что? Что это значит – кончено? И глубоко запрятанная боль пронзает ее душу и плоть, она останется с ней до конца дней. Она бросает револьвер и падает на труп.

– Жан-Клод… Я не хотела… я так тебя любила…

…Это тоже старо как мир! У меня еще было время вмешаться, навести порядок во всем этом кавардаке.

Несчастная была настолько не в себе, что мое появление ее не удивило. Она поднялась.

– Я это сделала не нарочно, – сказала она и упала ко мне на плечо.

Я, ей-богу, подержал ее даже чуть дольше, чем следовало. Но потом я слегка оттолкнул ее.

– Мсье Оберте, будьте добры.

И Оберте ловко встал. У него было лишь мгновение, чтобы подхватить ее, иначе бы она упала.

– Элиан, дорогая… Элиан…

Мы уложили ее на диван. Она потеряла сознание.

– Это ничего, – сказал я. – Волнение. И радость тоже! Самая большая радость в ее жизни.

Оберте в растерянности держал ладони своей жены и повторял:

– Как я мог?.. Как я мог?.. Элиан, дорогая, клянусь тебе, дорогая, это лишь… Ну, я тебе все объясню.

– Только не это, – сказал я ему. – Если вы вновь начнете лгать, я больше ни за что не ручаюсь.

И при этих словах Элиан пришла в сознание. Я на несколько шагов отошел в сторону. Обо мне уже забыли. Еще чуть-чуть, и я буду лишним. И однажды, заметив меня, они, наверное, отвернутся. Первой подумала поблагодарить меня Элиан; я полагаю, скорее из любопытства, нежели из чувства признательности. Она, очевидно, так и не поняла, что произошло.

– Все очень просто, – объяснил я. – Вы помните, что мне передали письмо в тот момент, когда вы уходили?.. Так вот, это-то письмо и открыло мне глаза. Не спрашивайте меня, каким образом. Итак, я пошел за вами. Когда я увидел вас у витрины оружейного магазина, то кинулся в соседний бар и позвонил по телефону продавцу. Я всех их знаю в Париже, их не так уж много. Он сразу же согласился продать вам револьвер, заряженный холостыми патронами…

– Но… зачем?

– Потому что, уважаемая мадам, надо было все пройти до самого конца. Теперь, убив вашего мужа, вы знаете, что не можете жить без него. Ну, и в каком-то смысле наоборот.

Оберте опустил голову. Насколько я знал Элиан, ему, наверное, еще не раз освежат воспоминания!

– Затем, – продолжил я, – позвонил господину Оберте… чтобы ввести его в курс дела.

– Вы изрядно оба посмеялись надо мной! – вздохнула Элиан.

В точности та реакция, которой я опасался.

– Уважаемая мадам, – сказал я, – когда мужчина соглашается притвориться мертвым, распластаться перед своей женой, это означает, что он ставит свою любовь выше чувства собственного достоинства. Вам еще предстоит многое узнать о нас!

Элиан обняла своего мужа за шею.

– Жан-Клод, – прошептала она, – я думаю, мы оба были идиотами.

«Мы трое», – подумал я на лестнице, потому что знал, что потребуется некоторое время для того, чтобы сердце мое вновь обрело мир и покой.

В своей любезности Жанин Соваль дошла до того, что предложила мне стул.

– Вы получили наш счет… Как вы могли заметить, у нас очень низкие цены. Что вы решили?

– Проходя мимо, я решил дать вам один совет.

Я предъявил ей мой старый значок работника уголовной полиции и положил его обратно в карман деловым жестом, который всегда производит впечатление.

– Видите ли, – сказал я, – когда вы посылаете анонимные письма, то не следует пользоваться пишущей машинкой, которая служит вам для деловой переписки. Мне оставалось лишь сравнить письма, полученные госпожой Оберте, с вашим счетом. И я спросил себя: почему же любовница предупреждает законную жену? Любопытно, не правда ли?

Она слушала меня с вежливым равнодушием. Бедный Оберте! Легко же он отделался!

– Тогда я позвонил мужу. И узнал три вещи. Прежде всего, что госпожа Оберте жутко ревнива и неоднократно повторяла мужу, что убьет его, если он ее обманет. Далее, что несчастный совершил оплошность, передав вам эти слова, которыми он, впрочем, несколько кичился. Далее, что он застраховал свою жизнь на ваше имя… и на сумму более чем внушительную. Ход был прекрасный! Госпожа Оберте брала на себя преступление, которое делало вас богатой, а вы оставались с чистыми руками.

Воцарилось молчание.

– Что вы намерены предпринять, комиссар? – сказала она наконец.

Я внес поправку:

– К сожалению, бывший комиссар. Вам повезло… Но при условии, если кто-то заплатит, не правда ли? Счет я вышлю вам. Вы увидите, что мои расценки тщательно выверены.