Текст книги "До свидания там, наверху"

Автор книги: Пьер Леметр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

9

И поверь, мне очень жаль, что приходится еще раз возвращаться к этому… Все-таки нужно, чтобы ты действительно был уверен. Порой мы принимаем решения под влиянием гнева, разочарования или горя, получается, что эмоции берут над нами верх, ты понимаешь, о чем я. Не знаю, что можно было бы сделать теперь, но опять же можно что-то придумать… когда совершаешь какой-то поступок, нужно иметь путь к отступлению. Не хочу оказывать на тебя давление, но прошу: подумай о своих родных. Уверен, появись ты перед ними такой, как сейчас, они по-прежнему будут любить тебя, если не еще сильнее. Твой отец, должно быть, смелый и преданный человек, представь, как он будет рад, узнав, что ты жив. Не хочу влиять на тебя. В любом случае все будет так, как ты решишь, и все же есть вещи, которые, как мне кажется, следует тщательно взвесить. Ты описывал мне свою сестру Мадлен, это хорошая девушка, подумай, как больно ей было узнать о твоей смерти и каким чудом было бы для нее теперь…

Ни к чему было писать это. Письма будут идти не пойми сколько, может недели две или даже четыре. Жребий был брошен. Альбер писал обо всем этом для себя. Он не жалел, что помог Эдуару выдать себя за другого, но если он не пойдет до конца, то трудно представить, какие могут быть реальные последствия, Альбер лишь смутно догадывался, что довольно скверные. Он лег на пол, укрывшись шинелью.

Бо́льшую часть ночи он беспокойно ворочался с боку на бок, встревоженный тем, что предстояло.

Стоило забыться, ему снилось, что они откапывают тело и Мадлен Перикур тотчас становится ясно, что это не ее брат – слишком высокий или чересчур малорослый, порой у него было слишком узнаваемое лицо – лицо ветерана, а то в могиле был мужчина с головой мертвой лошади. Девушка брала его за руку и спрашивала: «Что вы сделали с моим братом?» К ней присоединялся капитан д’Олнэ-Прадель, его синие глаза казались такими ясными, что освещали лицо Альбера, словно пламя факела. А голос принадлежал генералу Морье. «И в самом деле! – гремел он. – Рядовой Майяр, что вы сделали с ее братом?»

Один из этих кошмаров заставил его проснуться, едва забрезжил рассвет.

Почти весь лагерь еще спал, пока Альбер перебирал в темноте громадного зала эти образы, которые от тяжелого дыхания товарищей и дождя, барабанившего по крыше, с каждой минутой становились все более мрачными, тоскливыми и угрожающими. Он не жалел о том, что совершил, но был не в силах сделать больше. Воспоминание о девушке, сжимавшей в изящных пальцах письмо, пропитанное ложью, не выходило у него из головы. Разве это по-человечески – то, что он натворил? Но можно ли отменить это? Тут было столько же «за», сколько «против». В конце концов, подумал он, не поеду я откапывать трупы, чтобы покрыть обман, совершенный по доброте души! Или по душевной слабости, что одно и то же. Но если я не поеду, если признаюсь, то меня тотчас обвинят во всем. Альбер не знал, что ему грозит, он лишь понимал, что ситуация серьезная; все принимало пугающие размеры.

Когда наконец наступило утро, он все еще не пришел ни к какому выводу, бесконечно откладывая момент, когда придется решительно покончить с этой страшной дилеммой.

Пинок под ребра заставил его очнуться. Остолбенев от удивления, он поспешно сел. Зал уже наполнился криками и суетой. Альбер огляделся вокруг, совершенно растерянный, неспособный собраться с мыслями, и внезапно увидел, как сверху спускается и упирается в его лицо суровый пронизывающий взгляд капитана Праделя.

Офицер долго пристально рассматривал его, потом, тяжело вздохнув, влепил ему пощечину. Альбер инстинктивно вскинул руки, защищаясь. Прадель улыбнулся. Широкой улыбкой, которая не обещала ничего хорошего.

– Итак, рядовой Майяр, хорошенькие же вещи мы узнаем! Значит, ваш товарищ Эдуар Перикур мертв? Знаете, вот это был шок! Ведь когда я его видел в последний раз… – он нахмурил брови, словно перебирая воспоминания, – право, это было в госпитале, куда его только что доставили. И в тот самый момент он проявлял все признаки жизни. Конечно, выглядел он не лучшим образом. Честно говоря, мне показалось, что лицо у него слегка осунулось. Он, похоже, хотел зубами остановить летящий снаряд, что неразумно, хоть бы со мной посоветовался… Но предположить в тот момент, что он на пороге смерти… нет, уверяю вас, рядовой Майяр, такое мне не пришло в голову. Однако нет никаких сомнений, что он действительно отдал концы, и вы даже собственноручно написали письмо его родным, чтобы сообщить об этом, и в каком стиле, рядовой Майяр! В стиле, достойном лучших античных образцов!

Произнося «Майяр», он все время прегадким образом напирал на последний слог, что придавало звучанию имени издевательский и презрительный оттенок, так что «Майяр» превращалось в «дерьмо собачье» или что-то подобное.

Прадель заговорил тише, почти шепотом, будто он, будучи вне себя от ярости, пытался сдержаться:

– Я не знаю, что стало с рядовым Перикуром, и знать не хочу, но генерал Морье поручил мне помочь его родным, так что я поневоле полагаю…

Фраза, казалось, содержала некий вопрос. Но Альбер до сего момента не имел права вставить хоть слово, и капитан Прадель явно не собирался предоставлять ему право голоса.

– Тут одно из двух, рядовой Майяр. Либо мы говорим правду, либо покончим с этим делом. Если мы говорим правду, то вы попали в тот еще переплет: присвоение чужой личности; не знаю, как вам это удалось, но за решетку вы точно угодите, это тянет минимум лет на пятнадцать, гарантирую. С другой стороны, вы ведь возьметесь за старое и вытащите на свет это расследование о штурме высоты сто тринадцать… Короче, и для вас, и для меня это наихудшее решение. Остается другой вариант: от нас требуют мертвого солдата, мы им этого солдата даем, и кончено. Слушаю вас.

Альбер все еще переваривал первые фразы Праделя.

– Не знаю… – выдавил он.

В таких случаях мадам Майяр взрывалась: «Извольте радоваться, вылитый Альбер! Когда нужно принимать решение, вести себя по-мужски, тебя поминай как звали! Не знаю… Посмотрим… Наверное, да… Я спрошу… Альбер, давай! Решайся наконец! Если ты полагаешь, что в жизни…» и так далее.

Капитан Прадель был солидарен с мадам Майяр. Но принимал решения куда быстрее, чем она:

– Я вам скажу, что вы сделаете. Поднимете задницу и сегодня вечером выдадите мадемуазель Перикур прелестный труп с табличкой «Эдуар Перикур», вы уразумели? Денек поработаете и ступайте себе с миром. Но решайте быстрее. А если вы предпочитаете тюрягу, то я к вашим услугам…

Альбер порасспросил товарищей, ему указали несколько военных захоронений. Сведения подтвердились: самое большое захоронение находилось в Пьервале, в шести километрах отсюда. Там у него будет больше выбора. Альбер отправился туда пешком.

На окраине леса были разбросаны десятки могил. Поначалу там пытались выдерживать линию, но потом война начала снабжать это кладбище таким количеством трупов, что по мере наплыва всё пустили на самотек. Могилы располагались как попало, на одних были кресты, на других нет или же они обрушились. Тут значилось конкретное имя, там просто ножом на деревяшке нацарапано «рядовой». И таких десятки. Были еще могилы, где вниз горлышком были воткнуты бутылки с засунутой внутрь бумажкой с именем солдата – на случай, если позднее кто-то поинтересуется, кто здесь лежит.

На кладбище в Пьервале Альбер мог бы застрять на несколько часов, расхаживая между наспех вырытыми могилами, прежде чем выбрать одну из них, вечная его нерешительность, – но он понимал, что нужно торопиться. Там увидим, подумал он, уже поздно, а до центра демобилизации идти еще прилично, надо решать… Альбер повернул голову, увидел безымянный крест и подумал: вот эта.

Он вырвал несколько щепок, торчавших из перекладины, подобрал с земли камень и приколотил к кресту половинку личного идентификационного знака с именем Эдуара Перикура, засек место, отступил на несколько шагов, чтобы оценить общий вид, как свадебный фотограф.

Потом он отвернулся, терзаемый страхом и муками совести, потому что лгать, пусть и по уважительной причине, было не в его характере. Он подумал о девушке, об Эдуаре, а еще о неизвестном солдате, которому по воле случая выпало перевоплотиться в Эдуара и которого теперь уже никто никогда не отыщет; до сих пор не опознанный рядовой исчезнет навсегда.

По мере того как Альбер удалялся от кладбища и подходил к демобилизационному центру, ему все больше казалось, что на него вот-вот посыплются неприятности, как костяшки домино, когда падение первой провоцирует неудержимый обвал. Все обошлось бы мирно, твердил себе Альбер, если бы она просто собиралась помолиться за упокой. Сестре нужна могила брата, стало быть, я ей представлю могилу, а уж брата или кого другого – не столь важно, пусть сердце подскажет. Но теперь, когда мы собираемся откапывать тело, все становится значительно сложнее. Кто знает, что обнаружится там, на дне ямы? Безымянная могила еще куда ни шло, покойник есть покойник. Но что мы найдем, когда его отроем? Какую-нибудь памятную вещицу, знак отличия? А может, просто-напросто тело окажется слишком длинным или коротким?

Но выбор был сделан. Он сказал: «Вот эта», и путь к отступлению теперь отрезан. Плохо это или хорошо. Альбер давно уже перестал рассчитывать на удачу.

Он добрался до центра, совсем выбившись из сил. Чтобы успеть на поезд – и речи не может быть об опоздании (если состав подадут), – необходимо вернуться самое позднее в двадцать один час. В демобилизационном центре уже царило волнение, сотни людей с блошиной живостью – вещи давно уже собраны – перекрикивались, пели, выли, хлопали друг друга по плечу. Чиновники, ведавшие отправкой, гадали, что будут делать, если обещанный эшелон не прибудет, как это случалось с каждым третьим поездом…

Альбер покинул барак. Остановившись на пороге, посмотрел на небо. Будет ли вечером достаточно темно?

Капитан Прадель был сама элегантность. Просто сердцеед. Форма отглажена, сапоги начищены, медали только что не отполированы. Несколько шагов – и вот он в десяти метрах от Альбера. Рядовой Майяр застыл на месте.

– Так что, старина, едем?

Было уже восемнадцать часов. За фургоном тихо ворчал мотор лимузина, едва слышно шуршали клапаны, нежный дымок выплывал из выхлопной трубы. Если продать всего лишь одну шину от этого авто, Альберу бы хватило на целый год. Он с грустью понял, что беден как церковная крыса.

У грузовика капитан не задержался, направился к машине, послышалось, как мягко хлопнула дверца. Девушка не показывалась.

Заросший щетиной, провонявший потом шофер сидел за рулем фургона, совершенно новенький «Берлье CBA» за тридцать тысяч франков. Похоже, доходное дело. Сразу было видно, что шофер проделывает такие штуки не в первый раз и доверяет лишь собственному суждению. Поверх опущенного стекла он пристально воззрился на Альбера, смерил его взглядом с ног до головы, а потом, открыв дверцу, спрыгнул на землю и отвел его в сторонку. Он крепко вцепился в его руку, хватка та еще.

– Если едешь с нами, значит отвечать будем наравне, ясно тебе?

Альбер кивнул. Повернулся к лимузину, выхлопная труба по-прежнему исторгала белый, ласково обволакивавший дымок, господи боже, каким жестоким казался этот нежный выдох после всех этих лет прозябания.

– Скажи-ка, – шепотом спросил шофер, – сколько ты с них запросил?

Альбер понимал, что подобный тип вряд ли придет в восторг от бескорыстного поступка. Он быстро прикинул цифру:

– Три сотни франков.

– Ну и олух!

Однако в тоне шофера сквозило удовлетворение оттого, что он преуспел там, где другие лопухнулись. Он развернулся грудью к лимузину:

– Ты что, ослеп? Фифа вся в мехах, пукает в шелка! Мог содрать четыре сотни, легко! Даже пять!

Похоже, он собирался выложить, сколько выторговал сам. Однако осторожность перевесила, шофер выпустил руку Альбера:

– Ладно, идем, чё тянуть.

Альбер направился к грузовику, девушка так и не вышла, не знаю, чего он хотел, нет чтоб поздороваться, поблагодарить, так ничего подобного, он был наемный работник, подчиненный.

Он сел в машину, и грузовик тронулся. Лимузин двинулся следом, держась на расстоянии, оставляя за собой возможность обогнуть грузовик и уехать прочь, мол, ничего не знаю, в случае если грузовик остановят жандармы и начнут задавать вопросы.

Уже совсем стемнело.

Желтые фары грузовика освещали дорогу, но в кабине было трудно разглядеть даже собственные сапоги. Альбер уперся рукой в приборную панель, вглядываясь в местность через лобовое стекло. Он говорил «направо» или «сюда», боялся, что заблудится. И чем меньше оставалось до кладбища, тем страшнее ему становилось. Тогда он решил. Если дело обернется плохо, он рванет в лес. Шофер не станет меня догонять. Развернется и вернется в Париж, где его ждут следующие заказы.

Капитан Прадель – этот точно устремится в погоню, у этого ублюдка отличная реакция, что он не раз доказывал. Что же делать? – мучительно думал Альбер. Ему хотелось помочиться, он сдерживался изо всех сил.

Грузовик поднялся на последний холм.

Почти на самой обочине дороги начиналось кладбище. Шофер, поманеврировав, остановился у спуска. Когда придется двигаться в обратный путь, то, даже не заводя мотор вручную, достаточно будет отпустить тормоза, чтобы сдвинуться с места.

Мотор затих, установилось странное затишье, будто на вас накинули пальто. Капитан тотчас показался из лимузина. Шофер присмотрит за входом на кладбище. Тем временем нужно будет выкопать яму, извлечь гроб, дотащить его до грузовика, погрузить, и дело в шляпе.

Лимузин мадемуазель Перикур напоминал затаившегося в тени хищника, готового к прыжку. Девушка открыла дверцу и вышла. Совсем невеличка. Альберу она показалась еще более юной, чем накануне. Капитан жестом попытался удержать ее, но не успел вымолвить ни слова, она решительно сделала шаг вперед. Ее присутствие здесь в такой час было настолько нелепым, что мужчины лишились дара речи. Она резко мотнула головой, приказывая идти.

Все пошли.

Шофер нес две лопаты. Альбер тащил с собой скатанный здоровый кусок брезента, чтобы скидывать на него землю, – так потом можно будет быстро засыпать яму.

Ночь была не слишком темной, справа и слева виднелись бугорки могил, казалось, что ты попал на поле, изрытое громадными кротами. Капитан двигался размашисто. Рядом с мертвецами он всегда напускал на себя победительный вид. Следом, между Альбером и шофером, быстро шла девушка. Мадлен. Альберу нравилось это имя. Так звали его бабушку.

– И где это?

Они шли уже долго, одна дорожка, другая… Вопрос-то задал капитан. Он обернулся, явно нервничая. Говорил он шепотом, но интонация выдавала его раздражение. Ему хотелось покончить с этой историей. Альбер оглядывался, указывал куда-то, ошибался, пытался сориентироваться. Видно было, как он соображает, нет, не здесь.

– Сюда, – сказал он наконец.

– Уверен? – В тоне шофера сквозило сомнение.

– Да, – ответил Альбер, – идем в ту сторону.

Переговаривались совсем тихо, будто во время траурной церемонии.

– Давай пошевеливайся, старина! – ожесточенно бросил капитан.

Наконец они добрались до места.

На кресте виднелась маленькая плашка, Эдуар Перикур.

Мужчины отступили. Мадемуазель Перикур вышла вперед. Она плакала, сдерживаясь. Шофер уже положил лопаты и отправился следить за входом. Ночью они с трудом различали друг друга. Только хрупкий силуэт девушки. Альбер и шофер, стоя за ее спиной, в знак уважения опустили голову, лишь капитан с беспокойством оглядывался по сторонам. Ситуация явно пробуждала опасения. Альбер решил взять инициативу на себя. Он протянул руку и бережно дотронулся до плеча Мадлен Перикур, она обернулась, один взгляд, и она, поняв сигнал, отступила. Капитан протянул Альберу лопату, сам взял вторую. Девушка отошла в сторону. Начали копать.

Почва была вязкой, лопаты вонзались с трудом. Близ линии фронта, когда все делалось в спешке, глубоких могил не рыли, порой едва забрасывали тела землей, так что крысы добирались до них уже на следующий день. Теперь копать, скорее всего, предстояло недолго. Альбер в крайнем беспокойстве часто останавливался, вслушиваясь, он ощущал присутствие мадемуазель Перикур, стоявшей у дерева, настороженно выпрямившись. Она нервно закурила. Альбера это поразило: такая женщина – и курит сигареты. Прадель в свою очередь оглянулся на нее, давай, старина, не торчать же здесь вечно. Они вновь принялись за работу.

Первые минуты, когда копаешь, а лопата все не достает до тела, кажутся бесконечными. На брезенте выросла груда земли. Что Перикуры будут делать с телом, гадал Альбер. Похоронят в саду? Ночью, как нынче?

Он остановился.

– В добрый час, – со свистом прошептал капитан, наклонившись.

Это прозвучало совсем тихо – не хотел, чтобы девушка слышала. Показалось тело, трудно было понять, какая именно часть. Последние движения лопатой они делали очень осторожно. Нужно было поддевать снизу, чтобы ничего не повредить.

Этим занимался Альбер. Прадель выказывал нетерпение.

– Поторапливайтесь, – прошипел он. – Хуже ему уже не будет, давайте!

Лопата подцепила шинель, служившую саваном, и тотчас распространился запах, жуть. Офицер немедленно отвернулся.

Альбер тоже отступил, хотя он все войну вдыхал вонь разлагающихся тел, особенно когда был санитаром. Не считая пребывания в госпитале вместе с Эдуаром! Внезапное воспоминание. Альбер поднял голову и посмотрел на девушку, которая, хоть и стояла гораздо дальше, прижала к носу платок. Как же надо брата любить! – подумал он. Прадель, резко толкнув Альбера, вылез из ямы.

Одним прыжком он оказался возле девушки, обнял ее за плечи и заставил повернуться спиной к могиле. Альбер оказался в яме один, окутанный трупной вонью. Девушка сопротивляется, качает головой, хочет приблизиться к могиле. Альбер заколебался, не зная, как ему держаться, и застыл от ужаса – столько воспоминаний пробудилось в нем при виде высокой, нависшей над ним фигуры Праделя. Оказавшись в яме, пусть даже не так глубоко, Альбер вспотел от страха, даже несмотря на холод. Он был в яме, а капитан крепко стоял наверху, расставив ноги; от повторения пережитого перехватило горло, Альберу казалось, что вот-вот он вновь окажется погребенным под завалом, его пробила дрожь, но, вспомнив про своего товарища, про Эдуара, он заставил себя собраться с духом и снова взяться за работу.

От таких вещей разрывается сердце. Альбер осторожно отгребал землю краем лопаты. Тело в глинистой почве разлагалось медленнее, к тому же оно было завернуто в шинель. Край ткани прилип к глине, и показались желтоватые ребра с кусками почерневшей, прогнившей плоти, кишевшей червями, там еще было что есть.

Крик. Наверху. Альбер поднял голову. Девушка рыдала. Капитан утешал ее, но поверх ее плеча с раздражением подгонял Альбера:

– Скорее, чего возитесь?

Альбер выпустил лопату, вылез из ямы и пустился бегом. Сердце вырывалось из груди, все это – и мертвый солдат, и этот шофер, наживающийся на чужой боли, и капитан, готовый пойти на то, чтобы засунуть в гроб первый попавшийся труп, лишь бы поскорее… Альбера едва не выворачивало наизнанку. А настоящий Эдуар, лишившийся лица, заточенный в своей больничной палате и тоже воняющий, как труп… Просто руки опускаются, как подумаешь, за что он столько боролся.

Шофер при виде бегущего Альбера вздохнул с облегчением. Он мигом поднял брезент, выхватил из грузовика железные носилки, зацепил в глубине ручку гроба и потянул на себя изо всех сил. И они – шофер впереди, Альбер сзади – припустили к могиле.

Альбер совсем задохнулся, потому что шофер шел очень быстро, напористо, видно, что дело привычное, тогда как Альбер семенил, стараясь не отставать, и несколько раз едва не падал, теряя опору. Наконец они добрались до ямы. Воняло жутко.

Гроб был отличный, дубовый, с позолоченными ручками и кованым железным крестом, прикрепленным к крышке. Очень странно, вроде гробу на кладбище и место, но этот здесь выглядел чересчур роскошным. На войне такие изделия попадаются нечасто, такое скорее подходит для богатеев, которые опочили в своей постели, а не для юнцов, продырявленных пулями в безвестности. Альбер не успел довести до конца свои дивные философские рассуждения. Все спешили поскорее покончить с этим.

Сняли крышку гроба и положили ее рядом.

Шофер одним махом оказался в яме, где находился труп, наклонился и голыми руками ухватил шинель и поднял полу, взглядом прося помощи. Альбера, конечно, больше некого. Альбер шагнул вперед, тоже спустился в яму, сразу вновь всколыхнулась тревога, она тотчас отразилась на его лице, потому что шофер спросил:

– Справишься?

Они вместе нагнулись – вонью дохнуло прямо в лицо, – схватили ткань и на раз-два-взяли! одним движением взметнули тело наверх и опустили на край могилы. С мрачным отзвуком. То, что они подняли на поверхность, вовсе не было тяжелым. Останки весили не больше, чем ребенок.

Шофер сразу же вылез из ямы, Альбер с радостью чуть его опередил. Вдвоем они снова взялись за края шинели и переложили все в гроб. На этот раз звук был более приглушенным. Едва они опустили тело, как шофер закрыл гроб крышкой. Может, в яме и осталось несколько косточек, выпавших по дороге, ну да ладно. Во всяком случае, шофер и капитан явно думали, что для трупа и так сойдет. Альбер поискал взглядом мадемуазель Перикур, но она уже была в своем авто, да, ей нелегко было пережить все это, как на нее сердиться? Ее брат превратился в корм для червей.

Забивать гроб не стали: слишком шумно, позже, по дороге. Шофер ограничился тем, что прижал крышку, перевязав гроб двумя широкими полосами ткани, чтобы не провонял фургон. Быстро двинулись в обратный путь. Альбер сзади, те двое впереди. Капитан тем временем прикурил и принялся спокойно попыхивать сигаретой. Альбер совсем выбился из сил, у него ломило поясницу.

Чтобы погрузить гроб в фургон, шофер и капитан подняли его впереди, Альбер по-прежнему сзади – явно на роду написано, подняли – хоп! – после чего толкнули ящик вглубь, царапая толевый пол, зато дело сделано, нечего терять время. Чуть поодаль рокотал мотор лимузина. Девушка на миг обернулась к Альберу.

– Спасибо вам, – сказала она.

Альбер хотел что-нибудь ответить. Не успел, она взяла его за предплечье, потом запястье, ладонь, сунула ему в руку банкноты и снова прижала пальцы. Альбера это простое движение просто перевернуло.

И быстро вернулась в свой автомобиль.

Шофер веревками привязал гроб к борту грузовика, чтобы он не елозил туда-сюда, и капитан Прадель сделал Альберу знак, указывая на кладбище. Яму следовало быстро зарыть, если оставить ее открытой – сразу начнется: жандармы, расследование, им только этого не хватало.

Схватив лопату, Альбер побежал по дорожке. Но вдруг, засомневавшись, обернулся.

Он остался один.

В тридцати метрах с дороги донесся звук мотора удаляющегося лимузина, потом шум грузовика, спускающегося по склону.