Текст книги "Семь плюс семь"

Автор книги: Пьер Грипари

Пьер Грипари
Семь плюс семь

ПРЕДИСЛОВИЕ

У известного французского писателя – современного прозаика и драматурга ПЬЕРА ГРИПАРИ есть книга веселых сказок. Как всякий сказочник, П. Грипари немного волшебник, умеющий превратить старую сказку в новую, а новую сотворить из чего-то, казалось бы, совершенно будничного.

А еще есть у П. Грипари книга коротеньких, но удивительно ёмких пьес-шуток. Их отличает неожиданность сюжета, они полны острых словечек и, вероятно, достаточно рискованных, на взгляд наших читателей, положений. Но все это написано весело, озорно, умно и поучительно.

Одна книга названа автором «Семь французских сказок», другая – «Семь пьес-шуток для детей». Когда обе они объединились под общей обложкой родилась как бы еще одна книга П. Грипари – «7+7», не значащаяся до 1992 года ни в одном каталоге.

Семь французских сказок

Иллюстрации О. КОМИНАРЦА

ГОСПОЖА ЧТО-УПАЛО-ТО-ПРОПАЛО

под ред. М. Кожевниковой

Жила-была на свете, может, даже не на этом, а на том, и не близко, а далеко, одна крестьянка.

Было у нее пастбище, и земля под пашнею, а для пахоты – муж-работяга, потому что ей хватало работы домашней. Домик был, в нем спальня, столовая, кухня с камином. Лошади, овцы, коровы занимали другую половину. По двору гуляли куры с цыплятами, утки с утятами, индюшки с индюшатами. Прохаживались индюки, прыгали кролики, в общем, сновало множество всякой живности. Трудилась хозяйка не покладая рук. Бегала, не чуя ног. Иначе никто с таким хозяйством управиться бы не смог. Но была она как на грех неряха, растрепа, недотепа, растяпа и растеряха. Ленилась наклониться, подобрать, что упало ленилась, про нее и поговорка сложилась: что упало – пропало.

Соседи даже имя ее позабыли: госпожа Что-Упало-То-Пропало – говорили.

Как-то раз ходила хозяйка на конюшню и занесла в дом соломинку на подошве. Лежит соломинка посреди кухни, удивляется, беспокоится, обижается:

– Мое ли дело быть сором?! Хочу обратно в конюшню или на скотный двор! Где хозяйка? Почему меня не подбирает?

И она принялась звать хозяйку:

 
Эй, хозяйка! Я – солома!
Мне совсем не место дома!
Я подстилка для коня.
В стойло отнеси меня.
 

Думаете, хозяйка ее вымела? Как же! Да она ее и не услышала!

Паф! – выпалило что-то в очаге. Занялось, разгорелось сырое полено, и из очага на кирпичный пол выскочила алая искорка. Искорка упала рядом с соломинкой, очень удивилась, заволновалась:

– Я боюсь лежать на полу! Я хочу обратно в очаг! Где хозяйка? О чем она думает?

 
Я же искра золотая,
Я в огне живу, сверкая,
Нету без меня огня,
Так верни в очаг меня!
 

Вы, конечно, подумали, что хозяйка ее заметила? Ничего подобного!

Хозяйка села за стол и стала лущить фасоль. Лущила она быстро-быстро и ссыпа́ла в большую миску. Рукой двинула, миску опрокинула, фасоль рассыпалась, и одна из фасолинок упала на пол. Покатилась, покатилась и остановилась возле соломинки и искорки.

– Что за безобразие! – закричала она. – Здесь ли мне место? Хочу обратно в миску! Там мои сестры! Где же хозяйка?

 
Ой, хозяйка, пожалей,
Подними меня скорей!
В миску вновь попасть позволь,
Я ведь вкусная фасоль.
 

Услышали ее вопли соломинка и искорка и посмеялись над фасолинкой. Они-то уже поняли, с кем имеют дело.

– Напрасно, подружка, стараешься! Нашей хозяйке не до нас.

А вы уж подумали, что хозяйка спохватится и станет искать фасолинку? Вот еще! Хозяйка дочистила фасоль, положила ее в чугунок и поставила на огонь, а про ту, что упала, и думать забыла. Села пришивать пуговицу к мужниной куртке. Взяла нитку, взяла иголку, стала вдевать в иголку нитку… На первый раз – неудача! «Ну, погоди у меня нитка-негодяйка!» – прошипела разгневанная хозяйка.

Взялась снова – опять промах! – «И игла противная, кривая!»

На третий раз нитка распушилась, ничего опять не получилось! – «Ах, они такие-сякие!»

Зато на четвертый раз – победа. Что сказала хозяйка? «Ура!»

Взяла хозяйка в одну руку куртку, в другую – пуговицу. А иголка с ниткой? Ясное дело, упали на пол и оказались возле соломинки, искорки и фасолинки. Иголка очень обиделась и возмутилась.

– Подумать только, на полу иголка! Валяется под ногами!

 
Посмотрите на иглу!
Мне не место на полу!
Я хочу к себе домой.
Где игольник мой родной
 

Услышали ее соломинка, искорка, фасолинка и расхохотались.

– Вы только послушайте! Что о себе возомнила! Не велика барыня! Чем мы тебе не компания?

А вы понадеялись, что хозяйка ее будет искать? Нет, хозяйка взяла новую иголку, оторвала новую нитку, вдела, пуговицу пришила. Раз пуговицы на месте, дело кончено честь по чести.

Вот тут-то иголка и поняла, что плохи ее дела, что лежать ей в углу на полу всю ночь, что некому ей помочь. Сделалось ей очень тяжко, она испугалась, бедняжка, но тут же встала и гордо-прегордо сказала:

– Мне все понятно! И я скажу вам вот что: вы можете оставаться здесь. А я с такой хозяйкой жить не намерена. Я отправляюсь путешествовать по чужедальним странам!

– Неплохая идея, сестрица! Мы тоже не прочь в дорогу пуститься! – воскликнула хором остальная троица.

И вот они все вчетвером отправились странствовать: впереди шагала соломинка, за ней порхала алая искорка, следом катилась фасолинка, а последней гордо-прегордо шествовала с длинной ниткой иголка, будто невеста в фате из шелка.

Шли они, шли и вдруг стоп – впереди бежит ручеек.

Для нас-то с вами ручеек забава, да и не ручеек даже, а так пустяк – канавка, но для наших крошек – страшная пропасть. Как же им перебраться на другую сторону?

Сообразила соломинка:

– Я – длинная, лягу поперек, вот вам и мостик. Шагайте по мне, будем все на другой стороне. Но прошу вас, идите поосторожнее, я же такая тонкая, нежная. Как бы не случиться беде, и вам не оказаться в воде. Бегите быстро, не останавливайтесь.

– Идет! – согласились остальные.

Соломинка легла поперек ручья, и искра побежала первой. А я вам уже говорил, что была она алая, пылкая, страстная и необыкновенно прекрасная. Увидела себя в ручейке, остановилась, восхитилась, залюбовалась…

Вы, конечно, догадались, что из этого получилось? Да, да, так оно и случилось: искорка спалила соломинку. Соломинка разломилась. Половинки упали в ручей, их унесло течение… В тот же миг послышалось – пшш! – и потухшая искорка пошла ко дну.

Видя такое горе, вы решили, что фасолинка разревелась? Напрасно! Ей стало смешно ужасно, и она захохотала. Хохотала, хохотала, пока не надорвала себе животик. Только теперь фасолинка заплакала горько-прегорько.

Плакала она не без толку, пожалела ее иголка, хоть и была она прегордая, но сердце у нее было доброе.

– Стоит ли так убиваться? Зашью тебе живот – и дело с концом.

Сказано – сделано: запихнула иголка всю требуху в щелку, а прореху зашила крепко-накрепко. Но нитка была черная, а фасолинка белая. Теперь вы поняли, откуда взялась белая фасоль с черным животиком, которую мы привыкли называть фасоль-мулатка. Да не огорчайтесь, пожалуйста, она ничуть не хуже белой. Я-то знаю, я ее ел!

Иголка зашила фасолинку и спросила:

– Знаешь, что я узнала?

– Что? – спросила фасолинка.

– Что мир очень велик, а мы маленькие-премаленькие. А когда тебе страшно, жить лучше под крышей. Пойдем скорей домой.

– Я-то согласна, но и дома нам жить опасно! – отозвалась фасолинка. – С такой хозяйкой беда…

– Как только придем туда, такие затеем штуки, что у хозяйки опустятся руки!

– Что это ты придумала?

– Увидишь!

Вернулись они на ферму и вот что сделали: иголка проткнула фасолинку, и фасолинка стала похожа на колесико, а иголка впервые в жизни обрела равновесие. Им стало очень весело! Они чувствовали себя настоящей адской машиной: забирались в шкафы, прятались под стопки платков, в складки платьев, прокрадывались под подушки, перины, матрасы, иголка кололась и не было от нее никакого спасу. Хозяйка от их проделок не взвидела света белого!

 
За фасоль она взялась,
В палец ей игла впилась,
Туфли стала надевать,
Укололася опять.
Чистить принялась картошку,
Ей игла впилась в ладошку.
Спряталась иголка в ванну:
«И в воде колоться стану!»
А в постели одеяло,
Словно кот, царапать стало.
 

Житье у госпожи-хозяйки стало хуже некуда. Но мало-помалу характер у нее стал меняться. Она сделалась внимательной и очень старательной. Смотрела по сторонам, по всем углам, здесь и там. Прислушивалась, принюхивалась. Терла, мыла, мела, убирала. Все свои дела в порядок привела и даже каждый день пыль вытирала.

Хотите верьте, хотите нет, но к концу лета хозяйки стало не узнать. Однажды, убирая полку, она нашла фасолинку и иголку. Иголку положила в шкатулку, а фасольку в похлебку, которую съели на ужин вместе с бараньей ножкой.

В деревне больше никто не звал нашу хозяйку госпожа Что-Упало-То-Пропало, ее стали звать матушка Метелка, матушка Выбивалка, матушка Чистим-Блистим, матушка Убери, матушка Подотри.

И если вы отправитесь туда, правда, неведомо куда: то ли на ближний свет, то ли на дальний, вы увидите сами, что у нашей хозяйки в доме чистота – ни пылинки, ни соринки, ни порошинки. Пол отмыт добела, хоть скатерть на него постилай, словно он не пол, а стол – садись да и угощайся.

Иголка живет да радуется. А фасолинка? Не могу сказать, не успел разузнать – довольна ли крошка бараньей ножкой?

 
У всякой сказки есть мораль
У этой тоже есть,
И мне ни капельки не жаль
Тотчас ее прочесть.
 
 
Раз ручеек глубок,
Ищи, дружок, мосток,
Пошел учиться – не ленись,
Работу начал – так трудись.
И как твой труд ни труден —
Дари улыбку людям.
Будь подобрей с друзьями,
Помощником будь маме —
Ведь ей приходится стирать,
Готовить, мыть и прибирать,
Чинить проводку ловко,
С тобой писать диктовку…
А завтра ровно к девяти
На службу надо ей идти!
 

ОБЛЕЗЛЫЙ БЕС

под ред. М. Кожевниковой

Я расскажу вам, как молоденький бес сперва поседел, а потом облез. Но рассказ, как молоденький бес поседел и облез, придется начать с крестьянки Марот, которая делала все наоборот. Но прежде чем рассказывать о Марот, объясню, почему она делала все наоборот.

Словом, вот какая вышла история.

В те времена была война, и все мужчины пошли воевать. А Марот сказала:

– Как же это без мужа? Муж мне и дома нужен. Ты, муженек, погоди, ни на какую войну не ходи.

– Ладно, – согласился крестьянин.

И пошел землю пахать. Но в один прекрасный день нагрянули к нему два жандарма.

– Что это ты тут делаешь? Твое дело воевать. А ну, марш за нами!

– Ты хоть шапку надень, а то на войне и простудиться недолго, – крикнула ему жена. – У тебя, сам знаешь, чуть что – и насморк!

– Ясное дело, надену.

– И убивать себя не давай!

– Попробую.

– Спасибо, люди говорят, война недлинная. Смотри, чтобы к Рождеству дома был!

– Уж будь спокойна, постараюсь.

Крестьянин ушел. А война оказалась длиннее, чем предполагали. Миновало Рождество, потом Пасха, прошло лето, потом еще одно Рождество, потом еще два… Только после четвертого Рождества война наконец закончилась большим-пребольшим сражением. А когда мир подписали, крестьянин куда-то запропастился.

– Погиб, наверно, – сказал полковник. – Ну и отлично. А кто сообщит об этом вдове?

Видит, сержант тянет руку.

– Я, господин полковник, всегда рад стараться.

– И на здоровье.

Подошел сержант к дому, дернул колокольчик.

– Что угодно?

– Сообщить грустную новость.

– Какую новость?

– Ваш муж погиб как герой!

– Ой! Ой! – И Марот бух в обморок.

Сержант подошел к крану, намочил полотенце, приложил Марот ко лбу, она и очнулась.

– Здравствуйте, сударь. А вы кто такой? И что вам угодно?

– Да вы что? Неужто не узнаете?

– А чего узнавать?

– Да то, что муж у вас погиб как герой!

– Ах, он такой-сякой! Это он-то герой? Ну постой! – Марот побагровела от злости, схватила палку, отдубасила сержанта и выставила его за дверь.

Сержант вернулся к полковнику.

– Ну и как? – спросил полковник.

– Она мне не поверила и поколотила, – доложил сержант.

– Значит, не хватило обходительности… Да и откуда она у тебя, у простого сержанта? А вы, капитан, не хотите ли постараться?

– Как прикажете, господин полковник.

Подошел капитан к дому, дернул колокольчик.

– Кто там?

– Капитан. Пришел с известием.

– Каким таким известием?

Капитан испугался хозяйкиной палки и сказал только первую букву.

– Ваш муж п…

– Простудился? Перетрудился? Проворовался?

– Нет, п – омер! Пал в бою как герой!

– Ой! Ой! – И бух в обморок.

Капитан намочил полотенце, привел Марот в чувство, она ему и говорит:

– Здравствуйте, сударь. Что вам угодно?

– Тьфу ты, черт! Вы, что, уже позабыли?

– Что позабыла?

– Я вас только что известил, что ваш муж п…

– Подрался? Проигрался? Попался?

– Нет, погиб как герой.

– Сейчас разберусь и с тобой! – Марот схватила палку и ну колошматить капитана. Он бежать.

Явился к полковнику, докладывает:

– Она и мне не поверила, тоже поколотила.

– Значит, и вам характера не хватило? Ну, раз такое дело, придется идти самому.

Подошел полковник к дому, дернул колокольчик.

– Сударь… Чем могу служить?

– Скажу сразу: я полковник. Упадете в обморок, дам подзатыльник. Будете драться, посажу в карцер. Ваш муж погиб!

На этот раз Марот «ой» не кричала, в обморок не падала, даже за палку не взялась, переоделась в черное платье и отправилась по соседям рассказывать о своем несчастье.

Между тем в той же самой деревне жил один господин, давно постаревший, давно разбогатевший и давно овдовевший. Ему, тоже казалось, что он страдает от одиночества. И вот однажды он говорит Марот:

– Оба мы с вами горемыки. А вдвоем и горевать веселее.

У вас беда и у меня нужда…

– Что-то я не понимаю.

– Я, конечно, не знаю, как сказать, но у нас могла бы быть семья…

– А почему бы и нет?

– Так давайте поженимся?

– С удовольствием.

В следующее воскресенье он облачился в свой лучший фрак, некогда уже сослуживший ему добрую службу, а она надела свое не менее заслуженное белое подвенечное платье, и они вместе отправились в церковь.

Только собрались войти, подходит к ним человек и спрашивает невесту:

– Ты что же, не узнаешь меня?

– Нет, сударь. Кто вы такой?

– Посмотри хорошенько, я же твой с…

Он тоже выговорил только первую букву.

– Сородич? Сосед?

– Нет!

– Свекор? Свояк?

– Не совсем так.

– Судья? Кто ж ты, эдакий сундук?

– Окстись, я родной твой супруг.

Марот пригляделась повнимательнее: и впрямь – родной муж! Его не убили, его полонили, теперь отпустили.

– Ты же видишь, живой. Идем-ка домой!

– Я обижен судьбой! С этой свадьбой второй разорился вконец, – возопил тут вдовец, – разослал приглашения, заказал обед!

– Дело поправимое, – сказал муж. – Отобедаем все вместе.

Так они и сделали. Но Марот была недовольна.

Вот оно значит как, подумала она. Мужики меж собой столковались. Моего мнения не спросили. Моими желаниями не поинтересовались. Им одним, что ли, позволено своевольничать? То он себе жил, то в могилу полез, то вдруг взял да воскрес, и все без спросу! Больше так не будет! С сегодняшнего дня я сама себе голова! Что захочу, то и буду делать!

С этого дня Марот стала все делать наоборот.

Старые сказочники уверяют, будто переменилась она не враз, а постепенно, ворча да привередничая. Ну, мне-то откуда об этом знать? Я знаком с нею не был.

Так или иначе, но с того самого дня она только и делала, что словами, делами и даже мыслями перечила своему муженьку. Он говорил белое, она – черное. Он – черное, в ответ слышал – белое. Он утверждал – красное, она – зеленое. А скажет он – голубой, думаете, она ответит – желтый или розовый? Оранжевый – вот, что она скажет. Всегда все поперек.

Ладно бы о пустяках спорила, а то ведь и в самом главном не уступала! Он просит тушеного, подает печеное. Он – мяса, она – рыбу. Просит рубашку, она сапоги швыряет. Ему бы винца, она водой угощает.

В один прекрасный день он не выдержал. Проснулся рано утром и говорит:

– Спи, спи! А мне вставать пора.

Марот немедленно выскочила из постели.

– Чего вскочила? Ложись-ка опять!

Марот стала платье надевать быстро-быстро.

– Посиди, а я пойду погулять.

Он – за дверь, она – за ним. Так друг за другом и дошли они до Зияющей Бездны. До той самой Бездны, черной, беззвездной, у которой дно искать бесполезно, потому что она бесу любезна: в ней серный смрад тех подземных врат, что ведут прямо в ад.

Муж остановился на самом краю и говорит:

– А ты не подходи! Стой за моей спиной!

Марот тут же шагнула вперед и встала рядом с мужем. Он притворился, что рассердился.

– Я же сказал тебе – стой сзади!

– Почему?

– Потому, что я так велю!

– А я не хочу!

– Стой, не двигайся!

– А если мне хочется?

– Не смей!

– Да почему?

– Потому что я приказываю!

– Смотри какой приказчик нашелся!

Сделала шаг и, – господи, прости ее грешную, – ухнула в Зияющую Бездну! А мужу только того и надо. У него от радости внутри аж все взыграло. Засвистал песенку – домой вернулся весело.

Проходит день, другой, в доме – покой. Прошла неделя, стала чувствоваться потеря. Комната не метена, зато все запасы подчистую, в буфете пусто, зато грязной посуды густо. Две недели миновали, еще стало хуже. А к концу месяца можно было с тоски повеситься: белье лежит нестираное, носки в дырах и дырочках, на куртке ни пуговицы, прореха на заднице, уже дом не дом, сплошной содом.

Сел крестьянин и задумался:

«Я, пожалуй, хватил чересчур. Не такая уж она вредная, а, пожалуй, даже полезная. И совсем не сварливая. Зато можно сказать красивая. Если она жива еще, пойду и вытащу ее».

Взял муж длинную-предлинную веревку и отправился к Зияющей Бездне. Один конец забросил в Бездну, другой конец в руке крепко держит, да как гаркнет:

– Старушка! Эге-гей! Хватайся скорей! Я тебя вытащу!

Считаете, опять хитрит? А я думаю, нет. Но, конечно, если Марот по-прежнему делает все наоборот, то она за веревку не ухватится… Однако веревка дернулась, натянулась, аж зазвенела. Значит, все в порядке, тяни себе смело. Он и распорядился:

– Держись хорошенько!

Тянул – тянул, тянул – тянул – вытянул наконец. А вот кого? Ни за что не догадаетесь. Не жену, а молоденького бесенка с седой шерсткой и волосенками. Только выбрался бесенок из Бездны, ножкой вежливо шаркнул, лапку мужичку кротко протянул и радостно затянул:

– Не знаю как и благодарить тебя, что вытащил меня из этого ада! Месяц назад упала к нам ба́бища, настоящее чудище, всех допекла, замучила, все перебаламутила. Был я совсем зелененький, а стал бел как мел. Сам видишь.

– Вот черт! – воскликнул крестьянин. – Есть о чем призадуматься. А я пришел эту бабищу назад вытащить. Потому как она мне жена.

– Жена? И тебе такая нужна? – ужаснулся бесенок.

– Конечно, нужна. Сам посуди: уборка, стирка, глажка, кормежка. А кому штопать дырки? Кому мыть плошки?

– Заклинаю тебя земным и подземным! – взмолился бесенок. – Не делай глупостей. Куда попала, пусть там и сидит, пока не пропала. Если она вылезет, мне несдобровать. А за то, что ты меня освободил, я сослужу тебе службу: сделаю тебя богачом. Не то что она, никто другой больше тебе не понадобится.

– Ну что же, это нам гоже! – согласился крестьянин.

И повел в дом бесенка-седовласа. А этот бес был совсем не балбес, он мог натворить много разных чудес. Сказал он «раз!» – дом от грязи спас. Сосчитал: «два!» – готова еда. Молвил словечко – истоплена печка. Прочел стишки – заштопаны носки, штаны залатаны, башмаки починены. Песенку спел, дом заблестел. Заклинание произнес – как из-под земли стол и поднос с разными кушаньями. Сели они с крестьянином, кофейку попили, глядь, а стол опять под землю ушел.

– Ну давай займемся делом, – предложил бес. – Дочку старосты знаешь?

– Знаю.

– Красивая, а?

– Очень!

– И богатая, да?

– Что и говорить.

– Вот и женись на ней.

– Я разве против? Только невозможно это…

– Еще как возможно! Я в нее вселюсь, она и занедужит. Станут звать лекаря, аптекаря, священника, волшебника, костоправа, пастора, народу много разного для труда напрасного. Исцелить ее никто не сможет. А ты придешь, ее вылечишь и на ней женишься.

– Как же я ее вылечу?

– Скажешь два словечка: «Вон, Бельфегон!» Я и выйду.

– Ладно, договорились.

На другой день разнеслась по деревне весть, будто дочка старосты всерьез занемогла. Не ест, не пьет, ногами бьет, визжит, брыкается, скверно ругается.

Пригласили к ней лекаря, аптекаря, священника, волшебника, костоправа, пастора, народу много разного для труда напрасного. Судят они, рядят, исцелить не могут. Тогда приходит к старосте крестьянин и говорит:

– В твою дочку вселился бес, а я его припугну, чтобы больше не лез.

Глаза у старосты на лоб выкатились.

– Это с каких же пор ты против бесов стал горазд?

– Никогда с ними дела не имел, а этого выгоню.

– А что за это возьмешь?

– Вылечу твою дочь и возьму ее за себя.

– А ты парень не промах! – покачал головой староста. – Ну, да будь по-твоему: лечи и женись. А не выполнишь обещания, ждет тебя наказание.

Завели крестьянина в комнату, а там два здоровенных детины еле-еле дочку старосты в кресле удерживают. Увидев мужичка, она такими словами его приветила, что и повторить неудобно. Да разве у молодца от такой малости поубавится храбрости?

– Вон, Бельфегон! – приказывает он.

Девица как вскрикнет, тут у нее изо рта вылетело что-то мохнатое, волосатое, седоватое, что-то ворсистое, бархатистое, тума́нистое, что-то верткое, что-то круткое, что-то прыткое. Метнулось вверх, вбок и в открытое окно – порх!

Дочка старосты враз поправилась. Была она красавицей, милой, славной, благонравной, избавителю благодарной. Крестьянин женился на ней и стал одним из богатейших людей в своей округе.

– Ну что? Доволен сейчас? – спросил бес-седовлас.

– Всем доволен и очень тебе благодарен.

– То ли еще будет! – пообещал бесенок. – Скоро ты станешь губернатором и поедешь ко двору императора. А пока забирай жену и имущество и перебирайся в столицу на жительство.

Крестьянин продал дом, простился с тестем и переселился с женой в столицу. Не прошло и двух дней как стало известно, что занемогла дочка первого министра – не ест, не пьет, ногами бьет, визжит, брыкается и во всю скверно ругается. И ни лекари, ни аптекари, ни священники, ни подзатыльники, ни клистиры, ни эликсиры не могут излечить ее от недуга.

Крестьянин отправился к первому министру.

– Берусь вылечить твою дочь.

– А что возьмешь?

– Хочу стать губернатором, жить при дворе императора.

– Губа у тебя не дура! – похвалил его министр. – Впрочем, почему бы и нет? Будет дочка здорова, все что хочешь, то и получишь, даю слово! А не вылечишь, пеняй на себя!

Отвели нашего целителя в богатые покои, стены в покоях обиты бархатом. Лежит юная девица посреди кровати, а ее за руки, за ноги держат четыре здоровенные служанки. У больной как раз начался приступ, и она выкрикивала такое, что от барышни из приличного семейства и слышать тошно.

– Вон, Бельфегон! – скомандовал крестьянин.

Открыла она рот, и из него с воплем вылетел бесенок, облетел три раза спальню и исчез в открытом окне.

Стал крестьянин губернатором, а жена его губернаторшей, и теперь их приглашали на все празднества императора и императорши.

– Ну что, я от беды тебя спас? – спросил бес-седовлас.

– Благодаря тебе, до скончания века нет счастливее человека!

– Ну и прекрасно! Теперь ты можешь без меня обходиться. А мне придется еще потрудиться. Но вмешиваться в мои дела не годится! Ясно тебе!

– Еще бы не ясно. Все понял прекрасно.

И новоиспеченный губернатор вместе со своей супругой отправился в свое поместье. Только они там обосновались, как доходит до них весть, будто дочь императора заболела: не пьет, не ест, кусается и грубо выражается.

Губернатор наш хотел в стороне отсидеться, но раз спас двух девиц, некуда деться! Император о нем не забыл, целую армию снарядил.

Идут солдаты-душки, везут с собой пушки, у каждого пистолет, попробуй скажи – нет!

На следующий день губернатора проводили в тронный зал.

– Голубчик! – обратился к нему император. – Говорят, ты бесов изгонять мастер?

– Что вы, ваше величество, слухи как всегда преувеличены!

– Ты же вылечил дочку старосты, дочку министра! А нашему величеству отказываешь?

– Ваше величество, да я тут ни при чем… Счастливый случай, не больше… Вернее, два счастливых случая…

– Ну, ну, не скромничай. Впрочем, чего я миндальничаю. Не вылечишь мою дочь, спущу шкуру, отберу имение, жену – на птичник! Стража! Проводите господина целителя в покои принцессы.

И его повели к императорской дочери, а лекари, аптекари, священники, волшебники, костоправы, пасторы, интриганы и шарлатаны его императорского величества зло смотрели на целителя, явно мечтая видеть его уже после процедуры – без шкуры.

Через длинную анфиладу комнат привели его в золотую спальню громадную, где сидело двадцать сиделок, не спуская с больной сорок своих гляделок.

Увидела его принцесса да как заорет грубым мужицким голосом:

– Ах ты так, да разэдак так! И вот этак так! Тарарах! Так! Так! (Я, конечно, не в точности повторяю ее слова.) Вздумал мне надоедать! Да как ты посмел? Убирайся, пока цел!

Это бес за нее так говорил. Что делать? Задумался бедняга, и тут его осенило.

– Слушай, – прошептал он. – Я к тебе с поручением. И не от себя… Моя жена… та, первая…

Бес вмиг примолк.

– Первая жена? – выдавил он. – А она что, не в яме?

– Уже нет! И все по моей вине. Вчера я шел поздно мимо Зияющей Бездны и без всякой задней мысли возьми да и скажи: «Ты еще здесь, старушка? Сиди, сиди! К нам не спеши! Здесь так без тебя хорошо!» Но ты же знаешь: Марот все делает наоборот. Стоило сказать слово и уж готово: она уже тут как тут.

– Болван! И что дальше?

– Можешь не сомневаться, она рвет и мечет. Ты, говорит, оставил меня в яме, а бес-подлец женил тебя на даме. Немедля веди меня к нему, я ему все объясню! Сведу счеты с седым чертом!

– А ты что?

– Я, конечно, отнекивался, отказывался… но ты же ее знаешь сам… В общем, она за дверью и будет большой тарарам.

При этих словах принцесса – конечно, не без помощи беса – жалобно пискнула, потом громко взвизгнула, так визжат прибитые собачонки, у нее изо рта что-то выскочило, завертелось, заметалось, – бес искал такую малость, как отдушина или щелка, но все закрыто было на щеколды и защелки. Тогда бес разбил стекло и исчез.

На этот раз бес-седовлас улетел так далеко, что больше в этих местах его и не видал никто.