Текст книги "Цивилизация Древнего Рима"

Автор книги: Пьер Грималь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Веспасиан, не будучи вельможей, первоначально хотел узаконить в государстве совершенно провинциальную скупость. Он считал себя распорядителем всего, что имела империя, жестким хозяином в старинных традициях «отцов семейства» из италийской сельской местности. В то же самое время он хотел создать новую аристократию, призывая в сенат выскочек, бывших офицеров и крупных представителей провинциальной буржуазии, – сенат закончил тем, с чего начинались реформы Августа: он превратился в совет служащих, навербованных со всей империи, главным образом с Запада. Кажется, Веспасиан несколько остерегался Востока, который, однако, был доброжелательным свидетелем его возвышения. Он также опасался философов, отважные речи которых в былые времена славились силой убеждения и вдохновляли многих оппозиционеров на выступления. И хотя еще недавно Веспасиан слушал охотно их советы – Филострат уверяет, например, что многим он был обязан советам Аполлония Тианского, – став императором, изгнал их из Рима, чем вызвал осуждение своего еще недавнего наставника, высказанное им в письмах.

Если власть Веспасиана оказалась, так сказать, легитимной по причине своевременного отклика на требования эпохи, то из этого положения дел трудно было извлечь наследственный принцип, – империя, как и во время Августа, столкнулась с проблемой идеального узаконивания передачи власти. Попытки установления теократической монархии, предпринятые Калигулой и Нероном, не удались. Как рачительный глава семейства, Веспасиан передал власть своим детям – Титу, которого уже он привлекал к делам управления, затем младшему – Домициану, который по примеру Тиберия безжалостно уничтожил сенат. Домициан был убит 16 сентября 96 года н. э., при этом заговорщики предварительно заручились согласием почтенного сенатора Кокцея Нервы принять власть.

Нерва единодушно был избран сенатом как освободитель. Могло показаться, что наступил момент восстановления принципата Августа, а могущество сената возрождается под властью «покровителя». Но за полтора столетия времена изменились. Нерва был стар. Благоразумно он свои заботы направил на разрешение проблемы наследования власти, первостепенную значимость которой хорошо понимал. Речь шла о том, чтобы найти принцип, с которым согласился бы весь римский мир, принцип, дающий возможность правильно назначать императоров; в прошлом божественное предназначение Августа могло быть лишь исключением; после тирании Домициана династическая преемственность, как казалось, скомпрометировала себя. Нерва остановился на усыновлении. Без сомнения, Август и династия Юлиев – Клавдиев уже воспользовалась усыновлением преемников, но они поступали так скорее по необходимости, чем руководствуясь выбором, и не выходили за пределы собственной семьи. Нерва не принял во внимание родственные связи и избрал человека, способного поддерживать после него сплоченность империи, человека, чье происхождение и карьера гарантировали бы единодушие Рима, согласие Рима и провинций, что исключало бы любую возможность беспорядков. Официальный девиз гласил, что империя должна принадлежать «наиболее достойному». Приемный сын Нервы Марк Ульпий Траян (Траян) был испанцем, в 97 году он командовал легионами Верхней Германии. Таким образом, он соединял в себе все необходимое: провинциал, человек действия, военный, он обладал всеми привлекательными качествами. С Траяна начинается новая династия – Антонинов (от имени императора Антонина Пия), – в правление которой империя целиком прожила золотой век (96—192).

* * *

Порой можно удивляться тому, что Антонины, которые, несомненно, сделали счастливым римский народ, фактически учредили абсолютную власть, были правителями, подобными Нерону и Домициану, заставлявшими поклоняться себе как богам и очень мало были расположены предоставлять сенаторам и муниципальным советам провинциальных городов даже самую малую инициативу. И странно, что Плиний Младший посвящает императора в вопросы, которые сегодня не выходили бы за рамки компетенции совета супрефектуры. Наконец, даже сам Траян, благоразумный Траян, в конце своего правления принимает участие в шествиях в образе Геркулеса, а ведь в свое время Рим был шокирован дерзостью Нерона, когда тот придал черты своего лица колоссу – статуе Солнца. «Просвещенная монархия» Антонинов на деле представляла собой жесткое правление, они настаивали на своем божественном праве, как это пытались делать Калигула, Нерон и Домициан. Но императоры из династии Юлиев – Клавдиев были осуждены общественным мнением, поскольку еще не настало время для осуществления их намерения. В их время обожествление живого императора считалось лишь проявлением надменности. В эпоху Траяна, Адриана и Марка Аврелия достоинства императора давали право приравнивать его к богам, то есть существам, которые, согласно философским умозаключениям (особенно стоиков), являются недосягаемыми духовными образами. Но то, что в глазах высокообразованной элиты становилось философским символом, для всех остальных людей оказывалось буквальной истиной: император обладает, как верили, numen [94]94
  Numen – здесь: божественная воля (лат.).


[Закрыть], которая и ставит его выше остальных людей. Именно к божеству обращались в связи с трудностями повседневной жизни, им опасались клясться. Уважение, которое было связано не только с человеческим благоразумием, защищающим от возможных доносчиков: личность императора была священна, – но и опасались всуе использовать это почитаемое имя, что означало запустить в действие религиозный механизм, последствия которого непредсказуемы.

В империи, где к латинским и эллинским провинциям относились абсолютно одинаково (во времена Адриана имелось столько же сенаторов с Востока, сколько их прибыло из Галлии, Испании или из Африки), идеи циркулировали свободно, разница языков не была препятствием, поскольку, по крайней мере в городах, все образованные римляне владели двумя языками, на Западе почти все торговцы, солдаты, мелкие собственники понимали греческий язык. В результате притока рабов из эллинизированных стран жители Запада не только понимали профессиональный лексикон (врачи, музыканты, писцы, повара и многие другие «технические» специалисты, которые служили в знатных домах, уже давно использовали в Риме язык своего ремесла), но и мыслили и чувствовали, как греки. И очень показательно, что император Марк Аврелий, чья семья была испанского происхождения, создает свою книгу «Размышления» [95]95
  Книга Марка Аврелия, написанная им во время одного из военных походов, известна также под названием «Наедине с собой», «Для самого себя», «К себе самому», считается одной их лучших книг древности.


[Закрыть]на греческом, а веком раньше Сенека, тоже испанец, философ-стоик, государственный деятель и выдающийся писатель, сочинял на латинском языке. Кажется, что живая мысль в II веке н. э. в действительности могла высказываться только на великом культурном языке Востока. В то время как в латинской литературе любители создавали произведения без особого блеска, Греция дала толчок к развитию второй софистики [96]96
  Вторая софистика – римская философская школа, возникшая во II веке н. э. при императоре Адриане и пережившая расцвет при Юлиане Отступнике. Представители второй софистики (Либаний, Лукиан, Фаворин и др.) ставили во главу угла не разработку новых положений в науке, а совершенствование риторики и писательского мастерства. (Примеч. ред.)


[Закрыть], крупным представителем которой был Плутарх.

В это же время активно развивается жанр любовного романа, восходящий к народным преданиям, и становится очень популярным в крупных интеллектуальных центрах Афинах, Пергаме, Александрии, созерцательная философия ищет новые пути, которые вскоре выльются в неоплатонизм и объединится вокруг Плотина [97]97
  Плотин (240–270) – греческий философ, основатель неоплатонизма. Уроженец Египта, участвовал в персидском походе императора Гордиана и с 244 г. руководил в Риме своей философской школой. Плотина высоко ценил и император Галлиен.


[Закрыть]. В философии, в литературе, как и в политике, отражается падение влияния Италии, одновременно появляются первые симптомы экономического упадка, которые не могут не беспокоить императоров.

Старательная администрация, все возрастающее количество чиновников с их похвальным намерением быстрее и справедливее вершить правосудие, очень строгий контроль за финансами, организация государственной почты для оперативной передачи депеш и указов – все это уже предвещает Византийскую империю. Однако эти нововведения во имя облегчения деятельности правительства в результате привели к множеству трудностей, которые постепенно задушили провинции.

К концу жизни Август не хотел больше расширять границы империи. Однако Рим предпринимал новые завоевания. Британия досталась нелегко, война была затяжной, поэтому Адриан решил ограничиться территориями, расположенными к югу от линии, простиравшейся вдоль Шотландии. Завоевание Армении, с риском уничтожить имеющееся равновесие, могло отодвинуть римскую границу на Востоке до Парфянского царства. Траян решил завершить в нижнем течении Дуная сооружение пограничных укреплений, а поэтому был вынужден упорно бороться с независимым царством даков с тем, чтобы присоединить его к Римской империи в качестве провинции. Без сомнения, не только стратегические заботы были единственной целью, которая втягивала Траяна в эту авантюру. Дакия была очень богата, в ее шахтах добывались золото и железо. Дакийское золото, отвоеванное у царя Децебала, значительно поправило императорские финансы. По крайней мере, оно на некоторое время компенсировало затраты на войну с парфянами и покупку пряностей и шелковых тканей, привозимых с Дальнего Востока.

Сам Траян отчетливо осознавал экономическую угрозу и пытался ее избежать, расширяя на восток границы империи, явно в надежде снизить чрезмерные пошлины, которые поднимали народы пустыни. Так он аннексировал арабское Набатейское царство, это позволило ему проложить дорогу между Сирией и Красным морем для того, чтобы обеспечить быстрые коммуникации и экономичный транспорт.

Возможно, что разрыв между Римом и парфянами, который произошел в 112 году н. э., был следствием этой политики караванов. Итак, забеспокоились ли парфяне в связи с посягательствами Траяна в Аравии или же сам Траян спровоцировал конфликт, чтобы получить возможность продлить дорогу пряностей дальше на Восток? Но как бы там ни было, он вторгается в Армению в 114 году, а двумя годами позже достигает Персидского залива. Провинции, которые он захватил (Месопотамия, Ассирия), знаменуют момент величайшего расширения Римской империи (115), но закрепить надолго эти завоевания не удалось, и уже сам Траян вынужден был смириться и оставить эти территории «под покровительством» парфянского принца. В итоге они уходят из-под влияния империи сразу после того, как были захвачены.

Начиная с II века н. э. Рим понимает опасность, которая, по правде говоря, ему угрожала всегда, а теперь становилась все больше и которая стала одним из тех бедствий, что привели Рим к гибели, – это варварские вторжения. Эта опасность была особенно грозной на границе Германии, и все попытки Рима захватить хотя бы часть этой огромной территории и усмирить племена, потерпели поражение. Самое большее, что удалось, это установить широкую романизованную полосу на правом берегу Рейна, обустраивая там колонии и прокладывая стратегические дороги. Адриан (117–138) полагал, что он нашел окончательное решение, установив лимес, то есть укрепленную непрерывную линию от Андернаха до Регенсбурга. Но как можно было надеяться, что палисад [98]98
  Палисад (дат. palus) – препятствие или стена из ряда столбов высотой в несколько метров, вертикально врытых или вбитых в землю вплотную или на небольшом расстоянии и соединенных между собой для прочности одним-двумя горизонтальными брусьями. Такие пункты были эффективными при непродолжительных конфликтах с малочисленным противником. Однако деревянные стены не могут противостоять огню и осадным орудиям. Иногда палисад возводили как временное укрепление вокруг крепостей и замков на этапе строительства, пока не будут построены каменные стены. (Примеч. ред.)


[Закрыть]даже фланкированный небольшими фортами, мог бы продержаться против многочисленных орд? Рим не сумел отразить давление германских народов, и оно начинает ощущаться; в 166 году н. э. квады, затем лангобарды, маркоманы начинают спускаться к югу, и в 167 году н. э. они появляются перед Аквилеей, большим торговым городом Иллирии. Император Марк Аврелий лично возглавил преторианские когорты для того, чтобы сражаться с варварами. Враги не пытались сопротивляться и отошли назад, и тем не менее потребовалось два года, чтобы окончательно освободить захваченные провинции. Этот результат император счел недостаточным и, оценив ситуацию, предпринял исключительные меры, чтобы привести войска в боевую готовность для экспедиции, предназначенной для предотвращения подобных катастроф. Был распродан императорский гардероб, вербовали рабов и гладиаторов, и война началась. О ее основных эпизодах рассказывали надписи на колонне Марка Аврелия, воздвигнутой в подражание колонне Траяна и его завоеванию Дакии. В одной кампании, проводившейся с большой энергией, Марк Аврелий добился капитуляции квадов и бросил вызов маркоманам. Но победа была временной.

На следующий год квады возобновили борьбу. Римская армия напрасно старалась продвигаться вперед, истреблять как можно больше врагов, добиваться возвращения римских пленников, захваченных варварами еще со времен их победоносного продвижения – окончательная победа всегда казалась столь же далекой. Кроме того, мятеж Кассия, командующего армией Сирии, помешал императору продолжать здесь военные действия. После подавления мятежа Марк Аврелий возвратился на придунайский фронт, но умер в армии, унесенный эпидемией чумы, которая тогда свирепствовала (17 марта 180 н. э.). Коммод, его сын, тотчас же прекратил нескончаемую войну, увеличил количество укреплений на границе по Дунаю и заключил с варварскими народами договоры, вскоре ставшие недействительными.

* * *

История вторжения квадов и маркоманов характерна для состояния, в котором находился тогда римский мир. К концу «золотого века» Антонинов угроза Риму становится определенной: то, чего Рим опасался на всем протяжении своего существования, сбывалось – он превращается в осажденный город. Пока его территория сохранялась в разумных пределах: Италия, провинции, омываемые Средиземным морем, – для него сохранялась и возможность защищаться. Теперь же было необходимо организовать фронты со всех сторон, а осаждающие были бесчисленными. Они приходили из глубин огромных равнин Германии и Скифии, чтобы все более плотными волнами сломить смешной барьер, который намеревались им противопоставить. Чтобы сохранять надежду, следовало иметь возможность бросать против этого человеческого потока постоянно обновляемые армии. Ведь римляне, как это случается, постепенно разлюбили военное ремесло. Военный пыл охлаждался материальным процветанием «золотого века». Когда было разрешено торговать, обогащаться, жить в мире и довольстве, кто выбрал бы тяготы солдатской жизни? Войска уже состояли только из людей, для которых война была ремеслом, а они стали особым социальным классом и были необходимы для того, чтобы обеспечить защиту границ, но все больше претендовали на то, чтобы участвовать в политической жизни. Власти императоров непрерывно угрожали восстания, pronunciamentos [99]99
  Pronunciamentos – объявление (лат.). Речь идет о постоянно провозглашаемых войсками так называемых «солдатских императорах».


[Закрыть]императоры обязаны были наводить порядок, бросив все прочие дела, – речь шла о спасении империи. Чтобы сократить риск военного мятежа императоры контролировали концентрацию и наличный состав войск, расположенных по границам. Они пытались заменять легионы оборонительными сооружениями. Септимий Север, например, который погиб в Йорке на подступах к «стене Адриана» [100]100
  «Стена Адриана» (лат. Vallum Hadriani) – укрепление из камня и торфа, построенное при императоре Адриане поперек острова Великобритания для предотвращения набегов пиктских племен с севера и для защиты провинции Британии к югу от стены. Длина 117 км, ширина З м, высота 5–6 м. (Примеч. ред.)


[Закрыть], после волнений, которые его привели к власти, предпринял большие усилия для того, чтобы восстанавливать существующие укрепления. Но эта политика не обеспечила стабильности ни на границах, ни внутри империи. В эпоху Северов (193–238) и до конца III века беспорядки и угрозы лишь усиливаются.

В дальнейшем внешние войны, развитие бюрократии, периоды анархии после военных мятежей привели к падению Римской империи. Повсюду граждане жалуются на тяжесть налогов, на общее обнищание в контрасте с огромными состояниями нескольких привилегированных собственников огромных владений. Прежний социальный строй стал всего лишь воспоминанием. Старинная римская аристократия уже давно уступила место различным выскочкам, и императоры, при попытках восстанавливать свою власть, не могут больше опереться на нее. Все более и более политический режим проявляет тенденцию к превращению в царскую власть, перед которой все равны. Городское население сокращается. Системы сменяют друг друга, но никакая реформа не может оказаться эффективной, поскольку не действует достаточно долго.

На какое-то время казалось, что конец III века при нескольких энергичных принцепсах сумеет дать империи хотя бы видимость спасения, Аврелиан, офицер, выходец из Иллирии, был вознесен на трон в разгар кризиса (271): алеманны были в Италии, римская армия уничтожена при Плаценции [101]101
  Плаценция – ныне Пьяченца.


[Закрыть], и ужас охватил римлян до такой степени, что Аврелиан приказал в спешном порядке построить укрепленную крепостную стену вокруг Рима; именно ее остатки мы можем видеть даже сегодня. Затем в ходе нескольких удачных кампаний он прогнал врагов и восстанавливает везде римское присутствие, но в 275 году он погибает на Востоке от руки убийцы в маленьком фракийском городке. Период анархии продолжался до тех пор, пока после многих кратковременных царствований власть не попала в руки Диоклетиана (284–305). Он также был иллирийцем, и у него нашлось время для того, чтобы приняться за глубокие реформы.

Справедливо полагая, что империя была слишком обширной для того, чтобы ею мог эффективно управлять один-единственный человек, Диоклетиан назначил коллегу, Максимиана, и каждый из двух императоров усыновил молодого «цезаря» для наследования власти. Эта система получила название тетрархии. Она ставила целью разделять задачи власти, позволяя «персоне императора» присутствовать на всех фронтах одновременно. Результаты первоначально оказались удачными, но, рассчитанная на длительный срок, эта система уже содержала в себе зародыш будущего распада Империи. И хотя тетрархия Диоклетиана представляла собой только простое разделение ответственности должностей, а не территорий, она, однако, оказалась первым этапом на пути к окончательному распаду.

Если Диоклетиан решил увеличить количество императоров, вместо того чтобы просто назначать новых сотрудников, то это произошло потому, что тетрархия являлась теологической системой, которая соответствовала требованиям очень ясной политики. На протяжении анархического III века стремление обожествлять живого императора только усилилось. Все императоры этого времени изображались на монетах: голова окружена сияющим венцом, и это выражало претензию вождей считаться солярными божествами. Очень вероятно, что честолюбивое намерение, которое уже чувствуется у Нерона (в котором можно обнаружить след аполлонизма Августа), усилилось главным образом после Гелиогабала, при Северах, чьи сирийские связи объясняют их мистицизм и особенную привязанность к богу Солнца в Эмесе [102]102
  Из династии Северов связи с Востоком (Сирией) имели только два последних императора: Гелиогабал (жрец бога Солнца) и Александр Север. С Северами они были в родстве по женской линии: их бабка Юлия Меза была сестрой жены Сеитимия Севера и матери императоров Геты и Каракаллы Юлии Домны.
  Обе сестры принадлежали к сирийской аристократии.


[Закрыть]. Аврелиан официально установил в Риме культ Солнца, великолепный храм которого превосходил по величине храмы старых национальных божеств [103]103
  В 274 г. Sol invictus (солнце непобедимое) был провозглашен высшим государственным божеством. Сам Аврелиан впервые официально именовался богом и господином и носил царскую золотую корону с драгоценными камнями.


[Закрыть]. В эту эпоху Солнце, благодетельная звезда, становится великим богом синкретической религии, в которой смешивались верования маздеистские и семитские, и император, идентифицируясь с солнцем, утверждается как Пантократор, властелин мира, всего космоса.

При тетрархии божество принцепсов выражается не в понятиях солярной теологии, но согласно более традиционному символизму и более типично римскому символизму.

Из династии Северов связи с Востоком (Сирией) имели только два последних императора: Гелиогабал (жрец бога Солнца) и Александр Север. С Северами они были в родстве по женской линии: их бабка Юлия Меза была сестрой жены Септимия Севера и матери императоров Геты и Каракаллы Юлии Домны. Обе сестры принадлежали к сирийской аристократии.

В 274 г. Sol invictus (солнце непобедимое) был провозглашен высшим государственным божеством. Сам Аврелиан впервые официально именовался богом и господином и носил царскую золотую корону с драгоценными камнями.

Диоклетиан повелел называть себя Jovius (мы сказали бы Юпитеров, принадлежащий Юпитеру), в то время как его соратник Максимиан был Геркулием (то есть Геркулесов, принадлежащий Геркулесу). Согласно древнегреческому мифу, Геркулес был порожден Зевсом (Юпитером) и в Риме очень рано стал символом всякой доблести. Покровителю триумфаторов, ему поклонялись, поскольку он показывал дорогу на небеса людям и получил бессмертие в конце жизни, полной подвигов и посвященной счастью смертных. Юпитер, происхождение и источник imperium, на протяжении ряда веков рассматривался философской мыслью как высший или единственный бог и символ души мира. Сближение обоих эпитетов Jovius и Herculius само по себе выражало теологию власти: Диоклетиан, подобный Юпитеру, при нем его «сын» и «уполномоченный» Максимиан, эманация его мысли и действия, и столь же божественный, как и он сам. Римское государство официально было возведено в ранг теократического и абсолютного царства, по образу вселенной философов – на практике же оно основывалось на силе армий и управлялось «божественным Провидением» императоров.

Под суровым давлением Диоклетиана это Провидение открыто проявилось в усилении административной деятельности. Императорские служащие вмешиваются повсюду, количество наместников возрастает в результате дробления провинций, и на эти уменьшившиеся провинции накладывается новая администрация из двенадцати диоцезов, которые часто соответствуют историческим или этническим единицам, которым предстояло утвердиться в процессе дальнейшего развития истории. Таким образом, появляется диоцез в Африке (включая Магриб), диоцез в Испании внутри всего Пиренейского полуострова полностью, два итальянских диоцеза (диоцез Милана с севером и диоцез Рима, включающий южную половину). Уже намечается средневековый мир.

Реформы требовали значительных расходов, и ненадежное состояние в экономической сфере почти не улучшалось.

Стоимость жизни непрерывно возрастала до такой степени, что в 301 году установили всеобщую таксацию цен [104]104
  Речь идет о законе, который в нашей литературе называется эдиктом о твердых ценах и заработной плате. Несмотря на жесткие меры (вплоть до плах, стоявших на площади и предназначенных для тех, кто продавал товары выше установленных цен), эдикт выполнялся плохо и вскоре был отменен.


[Закрыть]. Именно эдиктом о максимуме закончилось (не без сильного сопротивления) опасное для экономики принуждение.

Отречение Диоклетиана открыло новый период волнений, которые прекратились – относительно – с приходом к власти Константина, ставшего единственным властителем империи (324). Известно, каким образом две большие части римского мира: языческое население, остававшееся верным дедовским культам, и христиане, которых становилось все больше, – нашли в нем посредника. Начиная с этого государя, возможно христианина по вере, открывается новый мир, и длинный раздор с арианством возвещает уже религиозные войны (явление, совершенно неизвестное до сих пор в империи). Можно допустить, что с победой у Мильвиева моста (над соперником Максенцием) и Миланским эдиктом (313) для нас завершается римская цивилизация. Материально Римская империя еще существует. Она даже еще официально не разделена на две сосуществующие рядом и нередко враждующие между собой части, но Константин уже создает вторую столицу, превратив старый Византий, свой излюбленный город, в Константинополь, будущую столицу Восточной империи (330). И этого вполне достаточно для того, чтобы доказать, до какой степени отныне разорваны связи с прошлым: без сомнения, Константинополь отчасти обязан был своим существованием стратегическим соображениям. Он находился гораздо ближе, чем Рим, к уязвимым точкам империи, и его можно назвать центральным командным пунктом – он на полпути и к придунайскому фронту, и сирийскому фронту. Но также, и это ясно продемонстрирует его судьба, он размещался в центре Востока, где возникла и откуда воссияла христианская мысль, которая сильно подпитывалась идеями эллинизма и иудаизма. Римская цивилизация не умерла, конечно, но только потому, что она породила нечто иное, отличное от самой себя, призванное бессмертить ее до наших дней.