Текст книги "Цивилизация Древнего Рима"

Автор книги: Пьер Грималь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Глава 6
ОБРАЗ ЖИЗНИ И РАЗВИТИЕ ИСКУССТВ
Латинский язык, средство цивилизации. – Литература репрезентации: театр и риторика. – Литература для выражения чувств: история и поэзия – Литература после Августа: Овидий, Персий, Лукан. – Сенека и императорское наследие. – Римская архитектура. – Скульптура и живопись

Римская империя представляла бы собой всего лишь кратковременный результат завоевания, если бы ей удалось только навязать миру путем насилия свою политическую организацию и свои законы. Ее подлинное величие было заключено в особенностях ее духовного света, который оставался неизменным. Именно этот свет открыл для ряда стран Запада путь к развитию различных форм мышления и культурному развитию, а на Востоке дал возможность сохранить плодотворную силу эллинистических сокровищ духовной жизни и искусства. Иной раз можно попытаться пофантазировать о мире, в котором не было бы Рима, но это позволило бы только лучше оценить ту грандиозную роль, которую сыграл Рим в истории человеческой мысли.

Среди чудес, которые внесли свой вклад в процесс превращения Рима в то, чем он стал, возможно, самым поразительным является следующее: как язык латинских крестьян менялся в течение всего нескольких веков и стал одним из самых утонченных, дольше всего сохранившихся инструментов мысли, которые только известны человечеству. Многие страницы истории латинского языка нам неизвестны. Кропотливый труд филологов, этих археологов языка, восстановил некоторые утраченные страницы, и теперь мы знаем, что латинский язык, тот, на котором писали Цицерон и Вергилий, является результатом продолжительной эволюции, начатой за тысячелетия до них в самом сердце индоевропейской общности. Несомненно, что между VI и II веками до н. э. развитие языка резко ускорилось, и деревенский язык Лациума, в которой смешалась речь итальянская, этрусская и других племен, сумел выразить представления об окружающем мире, которые медленно вырабатывались в городе римлян. Нам также известно, что письменный язык, язык писателей-классиков, не был повседневным языком римлян: правила и нормы литературной латыни были результатом сознательного отбора, добровольного отказа от вульгарности и примитивности разговорной речи; этот язык иногда сохранил эти просторечия, и их можно найти в поздних текстах, когда наблюдается упадок культуры.

Одной из самых ранних задач латинских писателей было стремление достичь совершенства в ясности и точности выражения мысли, не оставляющих возможности для каких-либо споров. Поразительно, что самые древние сохранившиеся тексты – это юридические формулы; несомненно, это связано с тем, что право – именно та сфера, которая требует точности выражения мысли и невозможности варьировать ее. Но несомненно также и то (и это показывает история составления законов Двенадцати таблиц), что первые юридические законы существовали в устной форме, использовались по памяти, пока не были записаны на деревянных или бронзовых таблицах. Выученные наизусть устные высказывания должны были точно следовать не только содержанию текста, но и форме высказывания – ритму, лексическим особенностям, интонации, звукописи. Как бы далеко в историю латинского языка мы ни забрались, можно найти этот источник заклинаний (который, само собой, не являлся магическим), где для выражения мысли использовался определенный ритм, аллитерация, рифма. Скромное начало латинской прозы близко к импровизированной поэзии, тому, что римляне именовали carmen [222]222
  Carmen – песня, напев; стихотворение, поэма; заклинание, предсказание, магическая формула; текст присяги (лат.).


[Закрыть]– ритмичное проговаривание, ритуальный жест в обряде жертвоприношения, завораживающее повторение, звучащая реальность. Письменная речь зависела от двух моментов – требования абсолютной точности, соответствия действительности, которая должна быть схвачена, и ритма. В процессе развития языка в письменной речи стала заметна роль интонации в предложении. Стали употребляться слова-связки, затем была отработана система соподчиненности слов, что позволяло конструировать логически выстроенные фразы. В то же время обогащался словарь, создавались новые слова для обозначения новых понятий, появились слова для обозначения оттенков значения. Богатство словарного состава латинского языка, которым пользовался Цицерон, не было даром свыше, это был результат осмысленной работы сознания, целью которой было достижение максимальной ясности и максимально детальной характеристики всех сторон описываемого явления или предмета. Язык характеризовался ясностью выражения мысли, им можно было выразить отношение говорящего к предмету речи, придать высказываемому законченность и исчерпывающую объективность, избежать двусмысленности. А поскольку речь шла о юридическом языке, то важно было не только сформулировать суть дела, но и выразить отношение к нему говорящего: желает ли он показать свою объективность, выступает ли он только как представитель другого человека или же выражает собственное мнение. В соответствии с этими задачами и менялись формы речи. Впоследствии грамматики описали морфологическую и синтаксическую систему языка (прежде всего речь шла о категории наклонения глагола). Возникает система прямой и косвенной речи. То, что сегодня начинающим латинистам представляется запутанным лабиринтом, раскрывалось как дающий пищу уму чудесный инструмент анализа, способный выявить особенности, которые утрачиваются в современных языках [223]223
  Классическая латынь (I в. до н. э.) представляет собой язык с богатой лексикой, способной передавать сложные абстрактные понятия, с развитой научно-философской, политической и технической терминологией, с многообразием синтаксических средств. Многочисленные морфологические дублеты ранней латыни были устранены и получили стилистическую дифференциацию. Окончательно сложились фонетические и морфологические нормы литературного языка, были установлены правила орфографии. (Примеч. ред.)


[Закрыть], а тогда способствовали развитию логики рассуждения.

При изучении сложившейся синтаксической системы кажется, что конструкция греческого синтаксиса не оказала значительного влияния. То, что грамматики предшествующего века [224]224
  Имеется в виду XIX век.


[Закрыть]рассматривали как заимствования из греческого, в действительности чаще всего относилось к тенденциям, характерным для самой латыни. Заимствования из греческого языка появляются в синтаксисе очень поздно, когда классический язык уже сложился. Однако словарный состав языка позаимствовал многие понятия из греческого языка. В Риме греки были повсеместно: торговцы, с VI века – путешественники, прибывшие из Южной Италии, рабы, которых ввозили в Лациум после завоевания греческих областей или эллинистических стран. В этой Италии, где смешалось столько племен, существовала некая итало-эллинская основа, которая оставила свой отпечаток в истории латинского языка. Именно в этой народной латыни появились географические названия, технические термины, слова, относящиеся к разным видам деятельности человека – мореплаванию, торговле, войне. Все эти элементы быстро внедрялись в существующий лексикон. Устаревшие слова в изобилии встречаются у Плавта, театр которого был обращен к публике из простонародья. Но после Пунических войн появляется проблема, которая находит решение только спустя столетие.

Прибытие в Рим философов после завоевания Македонии было подготовлено, как мы уже говорили, длительным периодом, на протяжении которого наблюдалась эллинизация римских элит. Без сомнения, некоторые семейные кланы, следующие сельским традициям, оказывали серьезное сопротивление вторжению греческой мысли, но сам пример Катона Цензора, пламенного противника греческого влияния, достаточно ясно показывает, что сопротивление было бесполезным. Катон знал греческий язык, говорил по-гречески и с удовольствием писал на нем. Показательно, что первое историческое произведение, посвященное Риму, было написано по-гречески римским сенатором в то же время, когда Плавт сочинял свои комедии. В этот момент языком культуры была не латынь, а греческий язык. Литература на латинском языке родится много позже римской поэзии. Философы, прибывшие с посольством в 155 году до н. э. [225]225
  Имеются в виду Карнеад, Диоген и Критолай. Речь идет о посольстве связи с Афинами.


[Закрыть], не испытывали затруднений в общении с публикой, с которой говорили по-гречески, и могло показаться, что латинская литература была обречена лишь на поэтические сочинения, оставив грекам поле абстрактной мысли. Несмотря на этот неблагоприятный фактор, несколько поколений римских писателей сумели создать латинскую прозу, которая была способна соперничать с прозой греческих философов и историков. Опираясь на сформировавшийся язык юриспруденции, политики и власти, римские авторы уверенно излагали на родном языке исторические легенды, для чего было вполне достаточно и традиционного словаря. Для этого они могли воспользоваться и примерами, приведенными в национальных эпопеях, составленных в конце III века до н. э. Невием и Эннием. Вполне возможно, что и книга «Происхождение» («Origines»), написанная самим Катоном по-латыни, многим была обязана «Пуническим войнам» первого из этих писателей и «Анналам» второго. В то же время потребности политической жизни вынуждали государственных мужей очень часто держать речь в присутствии публики. Это происходило и во время крайне запутанных дебатов, которые развертывались в сенате, перед толпой, собиравшейся у Ростр, и в суде. К сожалению, до нашего времени сохранились лишь небольшие отрывки латинской прозы II века до н. э. Единственное сочинение Катона, сохранившееся полностью, – трактат «О сельском хозяйстве», который носит чисто технический характер и не позволяет судить ни о красноречии, ни об изяществе повествования, пронизанного передовыми идеями. Тем не менее по этому сочинению и по фрагментам речей Катона можно догадаться, что латинская проза уже достигла удивительной зрелости. Без сомнения, она еще свидетельствует о жесткой структуре самого языка: краткие четкие фразы, словно формула закона; последовательная синтаксическая конструкция, монотонность которой не лишает предложение силы и выразительности. Ритмическая последовательность carmen соответствует требованиям ораторского искусства: убеждать, предоставляя слушателям аргументы для размышлений, затем краткий вывод, производящий впечатление на слушателей. Красноречие должно было держаться на двух свойствах цицероновской фразы – gravitas (серьезность) и количество. Жесткость схемы напоминала аскетичные образцы архаического греческого монументального искусства и содействовала созданию образа властности: со времени Катона латынь поистине становится языком, достойным завоевателей мира.

Оставалось присоединить к латинской прозе область чистых умозрительных построений. Для этого потребовалось заставить язык выражать отточенные понятия. Это происходило с большими затруднениями. Латинский язык обладал достаточно богатой системой суффиксов, унаследованных от индоевропейской языковой системы, но использовал их очень умеренно и обычно для обозначения конкретных понятий. Умение обозначать явления абстрактные было для него еще малодоступным. Можно ли было переводить на национальный язык диалектические хитросплетения греческих философов? Попытки первых смельчаков оказались неудачными. Знаменательно признание Лукреция, жалующегося на бедность материнской речи. Известны и косвенные высказывания Цицерона и Сенеки, которые поддерживают сетования поэта, который пытался донести мысли Эпикура и Демокрита [226]226
  Демокрит из Абдеры (460–370 до н. э.) – греческий философ-материалист, главный представитель античной атомистики. Эпикур (342/341—271/270 до н. э.) – греческий философ, ученик Навсифана, последователь Демокрита; его учение было распространено в Риме уже в середине II в. до н. э. и оказало влияние на Горация и Лукреция.


[Закрыть]до общества, говорящего на латыни. Само понятие «философия» не имело эквивалента в латинском языка. Требовалось либо создавать новую терминологию, позаимствовав ее из греческого языка, либо развивать родной язык. В разных контекстах стали использоваться оба подхода, различные цели привели и к разным решениям. Цицерон иногда пользовался понятием «философия», но в том случае, когда хотел определить собственно процесс философствования. В других случаях он прибегал к эквиваленту, которым пользовался Энний, и писал sapientia [227]227
  Sapientia – благоразумие, рассудительность; мудрость, знание; философия (лат.). (Примеч. ред.)


[Закрыть]– это слово уже имело определенное значение в языке и могло употребляться для обозначения философского размышления, только было переосмыслено. Sapientia для римлянина означало не диалектику ради поиска истины, но качество более приземленное, свойство, присущее человеку, исполненному здравого смысла, привыкшему вести правильную жизнь, правильную прежде всего в поведении, чем на путях познания. Следует учитывать важность этого изначального переноса смысла для будущего римской философии. Понятия и в новой интерпретации сохраняли свое привычное значение, свои семантические связи, ассоциации. Нередко они не могли освободиться от предшествующей традиции, и тогда менялось само направление мысли. Понятие sapientia применялось для обозначения науки о нравах, того, что мы называем (именно мы!) мудростью до того, как она становится искусством мысли. Другой пример не менее впечатляющий: история слова virtus, который служил эквивалентом греческого понятия «добродетель». Греки для обозначения добродетели, понятия гораздо более абстрактного, употребляли слово άπερτή), которое включает идею усовершенствования, превосходства, римляне в смысл этого слова вкладывали значение действия, мощи человека, включающей усилие над самим собой. Язык обнаруживает, таким образом, незаметное изменение под влиянием эллинской мысли. Возможно, как утверждается, что это объясняется скорее нечуткостью римского народа, неспособного к абстрактному мышлению, чем итогом осознанной работы над словарем. Нельзя отрицать, римские писатели умели не только говорить по-гречески, но и писали философские трактаты на греческом языке. Они лично общались с греческими интеллектуалами, принимали их в своих домах, предпочитая говорить с ними на латинском. При этом они знали все предательские слабости своего языка, но полагали, что именно он необходим для того, чтобы преобразовывать систему мышления ради создания подлинно римской мысли.

Вся литература этой эпохи во главе с величественной фигурой Цицерона свидетельствует о работе над языком, который становится генератором оригинального способа мышления. Весь арсенал идей, таким образом, был создан по греческой модели, однако с существенными нюансами, и в ходе истории стало понятно, что западная мысль унаследовала эллинские архетипы не прямым путем, а через их латинскую копию. Это повлекло за собой величайшие последствия. Греческий λόγος стал в Риме ratio; то, что было «словом», превратилось в «расчет», и этот контраст заключался не только в первоначальном смысле указанных слов, он проявился и образе мышления, который они выражали.

* * *

Условия, в которых рождался латинский литературный язык, исчерпывающе показывают, что римская литература не была (да и не могла быть) чистым подражанием греческой литературе. Следуя собственному мировосприятию, римские авторы создавали оригинальные произведения, отличавшиеся от сочинений предшествующих им греческих авторов, которые не воспринимались ими как образец, но служили им прежде всего инструментом, чтобы отправиться по неизведанным тропам. Чуть позже мы рассмотрим происхождение римского театра, который весь был пронизан традиционными элементами итальянской народной драмы. Даже сюжеты, заимствованные у Менандра и Еврипида [228]228
  Менандр (342/341—293/290 до н. э.), греческий комедиограф, знаменитый представитель ново-аттической комедии. В основном тексты дошли благодаря римским комедиографам Плавту и Теренцию, нередко соединявшим несколько текстов в один. Под влиянием Еврипида вносил трагедийные мотивы в обыденную жизнь афинян. Вместо политических использовал социальные мотивы. Еврипид (485/484—406 до н. э.), младший из трех величайших греческих трагедийных драматургов, оказал прямое влияние на развитие ново-аттической комедии и римской трагедии.


[Закрыть], воплощались на сцене в совершенно особом стиле, гораздо более близком к народным традициям. Греческий образец существенно адаптировался к национальному театру, все остальное просто отбрасывалось. Именно таким образом Плавт и Теренций, с разницей в полстолетия, подражали греческой комедии, принадлежа к одному направлению (то есть новой комедии) [229]229
  Речь идет о новой (ново-аттической) комедии, возникшей в Аттике ок. 320 г. до н. э, темы и сюжеты брались из повседневной городской жизни. Хор утратил свое значение. Ведущие представители этого направления – Менандр, Дифил, Филемон.


[Закрыть], сочиняли пьесы, которые демонстрируют существенные отличия от греческих оригиналов и друг от друга. Менандр, в интерпретации Плавта, весьма отдаленно напоминает того Менандра, каким его увидел Теренций. Теренций более чувствителен к нравственным проблемам: образование детей, любовь в жизни молодежи, свобода, которую должен иметь каждый человек, чтобы вести жизнь по собственному выбору. Плавт использует сюжеты греческой комедии для того, чтобы защищать традиционную римскую мораль: страх перед свободой, необходимость отказываться от искушений греческой жизни. Невозможно представить более непохожих авторов, хотя сюжет комедии мог быть одним и тем же. Этот наглядный пример показывает, что влияние греческой литературы не препятствовало римским авторам создавать оригинальные произведения, которые были способны выразить идеи и тенденции своего времени и своего народа.

Именно к народным итальянским корням следует отнести возникновение жанра, который почти не был известен грекам, но которому было сужден большой успех; этим жанром стала сатира. Со II века до н. э. этим термином называли произведения, написанные в стихах и прозой, причем в стихах использовалась разная метрическая система, продиктованная поэтической фантазией. В сатирах встречалось все: рассказы, сцены из мимов, моральные рассуждения, личные инвективы, литературная критика. Сатира напоминала свободные диалоги, и в сатирах Луцилия, к примеру, который стал мэтром в этом жанре около 130 года до н. э., слышится эхо свободных бесед, которые Сципион Эмилиан вел со своими друзьями в часы досуга и накануне сражения перед Нумансией, куда Луцилий сопровождал своего покровителя. Спустя столетия Гораций овладеет жанром сатиры и придаст ей иной стиль; тем не менее и в этом сдержанном разговоре, где гораздо больше заботы уделяется совершенству формы (а именно такова сатира Горация), всегда обнаруживается старинный итальянский реализм, понимание жизни, часто доведенное до крайности, и (это уже типичная римская черта) желание преподать читателю урок, указать ему путь мудрости.

Мы уже сказали, как в течение II века до н. э. римская риторика достигает своего расцвета: условия общественной жизни превращают ораторское искусство в повседневную необходимость. Политические процессы, возрастающее значение парламентских дебатов в сенате, тяжелое бремя, давившее на общественное мнение в последние годы республики, порождали многочисленных ораторов, которые соперничали друг с другом. Так совершенствовалось красноречие. Ораторы размышляли о собственном искусстве; это, без сомнения, привело к тому, что ораторское искусство становилось более действенным, способствовало формированию ораторской эстетики и педагогики, воздействие которых еще и теперь можно ощущать в нашем образовании.

Литературная деятельность: поэзия, история, сочинение философских трактатов – в глазах римлян была подозрительной уже по причине своей безосновательности, красноречие представлялось средством, которое могло использоваться гражданами для служения родине. Когда армии стали постоянными, а военная карьера доступной, прежде всего для тех, кто избирал службу поддержания порядка в провинциях и обеспечения безопасности границ, казалось естественным воспитывать молодежь в сражениях на форуме, подобно битвам на войне. Известно, что Цицерон отказывается вести военную кампанию в Киликии в качестве проконсула, но посвящает огромное количество времени составлению трактатов об ораторском искусстве. Ему кажется, что это лучшее средство направить разум молодых людей по пути мысли, если воспитывать их не только чисто формальными методами (как это делали греческие риторы), но и с помощью подлинной культуры, пользуясь самыми благородными достижениями философии. Именно для реализации этого намерения в книгах «Оратор» или «Об ораторе» [230]230
  Трактат Цицерона «Об ораторе» был написан раньше диалога «Оратор». П. Грималь не упоминает о третьем трактате Цицерона об ораторском искусстве «Брут».


[Закрыть]он стремился представить ставшие традиционными представления о красноречии и возразить платоновским положениям о красноречии как искусстве созерцательном. Когда-то студентам предлагалось сравнивать Демосфена [231]231
  Демосфен (384–322 до н. э.) – афинский оратор и политический деятель. Идейный вождь борьбы против Филиппа Македонского. В 324 г. бежал из Афин, затем вернулся. Принял яд после захвата Афин македонцами. Ему приписывается 61 речь, его ораторское искусство было образцом для Цицерона.


[Закрыть]и Цицерона. Они могли отдать предпочтение тому или другому, ставить «Речь о венке» выше «Катилинарий» [232]232
  «Речь о венке» принадлежит Демосфену, «Катилинарии» – знаменитые речи Цицерона в связи с заговором Катилины.


[Закрыть], но очевидно, что для истории мировой культуры формальное совершенство Демосфена, изысканность его умозаключений, сила его негодования не могут значить столько же, сколько содержательность теории красноречия, которую выработал Цицерон [233]233
  Филипп Меланхтон (1497–1560) – гуманист и соратник Лютера; ставил Демосфена выше Цицерона.


[Закрыть], теории, которая наложила отпечаток на весь романизированный мир.

После Цицерона, который успехом своей политической карьеры был обязан могуществу своего слова, подготовка оратора становится чуть ли не единственной целью римского образования. Квинтилиан, самый известный из наставников юношества, был последователем Цицерона. Он оставался сторонником его методов образования в то время, когда литература преодолевала черты классицизма, и не исключено, что этим он способствовал упадку латинской литературы, противостоя малейшим новшествам. Именно при Квинтилиане во времена правления Веспасиана впервые стали официально давать образование за счет императора. После резкого подъема блистательных талантов, которым было отмечено царствование Нерона, Квинтилиану было поручено восстановить цицероновский идеал; ему принадлежит сочинение [234]234
  «Наставление оратору» в 12 книгах.


[Закрыть], итог его педагогических размышлений, которое спустя столетия вдохновляло филологическую науку от Возрождения до эпохи Ролена [235]235
  Шарль Ролен (1661–1741) – французский гуманист и историк, ректор Парижского университета; автор «Трактата об обучении».


[Закрыть].

Благодаря посредничеству Квинтилиана корни нашего традиционного образования [236]236
  Грималь, естественно, имеет в виду традиции образовательной системы во Франции. См. также: Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1999; Ле Гофф Ж. Другое Средневековье. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2000/2002. (Примеч. ред.)


[Закрыть]полностью погружены в романский мир, оно черпает свою жизненную силу в мысли Цицерона, которая стремилась гуманистически уравновесить чувство красоты, совершенство формы и потребность в истине. Оратор должен оказывать воздействие на людей – именно в этом состоит его искусство, которому можно обучиться; Цицерон, а вслед за ним Квинтилиан знали, что только справедливость, искренность, терпеливость и вдумчивость способствует убеждению. Возможно, оттого, что наше литературное образование берет свое начало от риторики, оно в качестве своей главной черты приобрело способность формировать умы благодаря взаимному пониманию: оратор обязан понимать своих слушателей, предвидеть их реакцию, забывать о самом себе и, идентифицируясь с другим человеком, влиять на людей. Невозможно убедить и наставить, самому не обладая полной ясностью в понимании проблемы. Без сомнения, именно таким является наиболее длительный урок красноречия, которое играло огромную роль в городе, но отказалось заниматься тиранией.

* * *

Италийские корни латинской литературы никогда не отрицались. Определенные глубокие черты, присущие народу: чувство реальности, интерес ко всем аспектам, даже самым обманчивым, человеческой природы, стремление влиять на людей, желая сделать их лучше, – все это обнаруживается у римских авторов во все времена. Все хотели в какой-то степени служить городу: либо как своей родине (подобно, Титу Ливию, который сочинил свою «Историю» для того, чтобы восславить народ-властелин), либо же – поскольку подразумевалось, что Рим – родина всех людей, – тому идеальному городу, о котором мечтали философы. Все хотели оставить о себе память и свидетельства: очень редко встречаются немотивированные сочинения, которые не имеют другой цели, кроме эстетической. Красоте авторы отводят подобающее место в мировом порядке: Эпикурейская философия Лукреция выражена им в восхитительной поэме, в которой он гениально предвидит глубокие основы системы, ставшей главной частью его собственного мировоззрения. Свое обращение к рифме он оправдывает потребностью изложить трудные философские постулаты приятным образом и сравнивает поэтические украшения с медом, которым врач смазывает край чашки, из которой ребенок должен выпить горькое лекарство. Кажется, тот факт, что его поэзия проистекает непосредственно из его метафизической рефлексии, до конца еще не осознан, а красота, упругость эпической формы – из его философского опыта, отчасти невыразимого, несводимого к логическим формулам. Он хотел образовать Меммия [237]237
  Гай Меммий Гемелл – народный трибун 66 г. до н. э., претор 58 г., сторонник Помпея, затем Цезаря. Друг Цицерона и Лукреция.


[Закрыть], своего покровителя и друга, обратить его к философии, которая, единственная, может внести спокойствие и ясность в человеческую душу. Наверняка, он был бы недоволен, если бы обнаружил в греческой поэзии подобное апостольское рвение, однако далекое от эстетического дилетантизма.

И все же латинская поэзия еще при своем начале не пренебрегала произведениями искусства ради искусства. Оставим в стороне творчество Энния [238]238
  Энний (239–169 до н. э.) – древнеримский поэт, грек по происхождению. Благодаря своему литературному таланту и общительному характеру приобрел расположение многих знатных римлян, которые начали в то время сознавать силу поэзии. Произведения дошли только в отрывках. Воспевал подвиги гостеприимно приютившего его народа: «Annales» («Летопись) выпускал в свет неоднократно, дополняя каждое издание новейшими событиями. Юмористическое дополнение к материалистическому натурфилософскому учению представляет дидактическая поэма (в гексаметрах) «Hedyphagetica» («Лакомства») – уцелевший отрывок из нее перечисляет разные сорта рыб. (Примеч. ред.)


[Закрыть]– отца Энния, как его называли поэты, жившие после него, – и его поэму о гастрономии («Hedyphagetica»), которая представляет собой лишь искусное подражание самым упадочным эллинистическим пустячкам (но уже в ней имелись дидактические нотки). Во времена Цицерона и Цезаря образовалась школа «новых» поэтов [239]239
  Речь идет о кружке поэтов, известных как «неотерики» (от греч. новые), которые брали за образец александрийскую поэзию. Их значение состоит в том, что они довели до изысканного совершенства форму, но, главное, нашли форму для выражения самых интимных человеческих переживаний. Крупнейшим из «неотериков» был Катулл.


[Закрыть](именно так они себя и называли), ссылаясь на александрийских поэтов. Они хотели обогатить Рим новой славой – поэтическим блеском. Творением наиболее типичным этой эстетики, без сомнений, является поэма (относительно длинная для ученика тех, кто нарочито презирал длинные стихотворения), написанная Катуллом и воспевающая мифологическую свадьбу Фетиды и Пелея [240]240
  Эпиллий «Свадьба Пелея и Фетиды» включает описание пурпурного ковра (свадебного подарка) на указанный сюжет, но этот эпизод мотивирует огромное отступление от сюжета, где излагается миф и вставлен гигантский монолог покинутой Ариадны.


[Закрыть]. Большая ее часть была посвящена описанию ковра, на котором божественная рука запечатлела миф об Ариадне. Дочь Миноса, похищенная Тезеем, была им покинута, когда спала на побережье Наксоса. Она просыпается в тот момент, когда парус корабля, на котором она должна была плыть в Аттику, исчез за горизонтом. Она в отчаянии, но вдруг с небес спускается кортеж, который прибыл за ней как за невестой божественного Диониса.

Очевидно, что все в этой поэме немотивированно, она представляет собой безделушку в чистом виде, какой она могла быть, как мозаика, керамика или архитектурный декор, которыми любили в ту эпоху украшать жилища. В то же время можно утверждать не без оснований, что эта поэма содержит в себе некий эстетический смысл: на саркофагах встречается резьба по мотивам мифа об Ариадне, где он, без сомнения, имел религиозное значение. Спящая Ариадна, погруженная в глубокий сон, который предваряет ее апофеоз, символизирует астральное бессмертие души, направляемой опьянившим ее Дионисом. По правде говоря, нам неизвестно, хотел ли Катулл выразить подобную интерпретацию мифа, был ли он чувствителен к эстетическому и живописному образу мысли, который выразил. Несмотря на то что эпиталама имеет чисто эстетическое значение, следует признать, что последователи Диониса (а их было много) могли найти в ней эхо своих верований. Поскольку Рим был исполнен нравственных символов, то в сочинениях, совершенно немотивированных, поэзия содержала присущий ей пафос назидания.

Школа молодых поэтов могла гордиться тем, что из нее вышел Вергилий, который сумел выразить свой поэтический дар в ранние отроческие годы. Вергилий, как и его земляк Катулл (Вергилий родился в Сирмио, неподалеку от Мантуи), вначале находил удовольствие в обращении к чисто мифологическим темам. К сожалению, первые творения Вергилия, до «Буколик», остались неизвестными. Те из них, что дошли до нас под именем Вергилия, далеко не все могут считаться аутентичными [241]241
  Речь идет о юношеских стихотворениях, составивших сборник «Каталептон», и приписывавшихся ему эпиллиях «Комар» и «Кирис». Эпиллий – маленькая эпическая поэма, жанр, сформировавшийся в I в. до н. э.


[Закрыть]. Совершенно ясно, что автор «Буколик» начинал свою карьеру как поэт александрийской школы. «Буколики», эти пастушеские песни (или скорее песни волопасов), поскольку в них нет ничего, что впоследствии украшалось ленточками пастушков и мирными барашками, столь любезными в другие времена, были подражанием «Идиллиям» Феокрита [242]242
  Феокрит (1-я пол. III века до н. э.) – уроженец Сиракуз, жил на о. Кос и в Александрии. Эллинистический поэт, родоначальник буколической поэзии. Оставил 30 стихотворений, получивших название «Идиллии».


[Закрыть], другого поэта Италии, поскольку он покинул греческую Сицилию в надежде завоевать литературный мир Александрии. Кроме того, очень тонкое различие обнаружится при сравнении этих произведений. Вместо жаркого неба, засушливости, цикад Феокрита, у Вергилия влажные луга Цизальпийской Галлии, орошаемые рукотворными каналами, поросшие по краям ивами. Оба поэта воспевают природу, но это разная природа. Вергилия волнуют острые земельные проблемы. Известно, что в первом стихотворении цикла поэт затрагивает драму, которая в то время развертывалась по всей Италии. Для того чтобы вознаградить ветеранов, которые их поддерживали, Антоний и Октавий отвели им земли за счет провинциальных собственников. Возможно, что и сам Вергилий тоже пострадал от подобного ограбления и был вынужден поступить под покровительство Октавия, чтобы, по крайней мере, получить компенсацию. Вся эта история нам мало известна; но независимо от того поэзия Вергилия выходит за пределы личной проблемы, и в аллегории о Титире и Мелибее отразились душевные страдания мелких собственников, вызванные последствиями гражданских войн. Еще раз художник, как будто бы воспевающий чистое искусство, вышел за рамки римского представления о городе.

Биография Вергилия-поэта прослеживается в этом контексте: в его творчестве все большее место отводится проблемам родины. «Георгики», сюжет которых был предложен Меценатом (если они вообще не «пропагандистское» произведение, предназначенное для того, чтобы вернуть римлянам любовь к сельской жизни), представляют собой попытку напомнить о старинных нравственных ценностях, которые были в чести в крестьянском обществе, и показать, что именно ритм «трудов и дней» [243]243
  Реминисценция на поэму греческого поэта Гесиода «Труды и дни».


[Закрыть]среди других видов человеческой деятельности более всего совпадает со вселенской гармонией. Речь шла не о том, чтобы отвлечь городской праздношатающийся плебс от зрелищ на аренах, но о том, чтобы раскрыть перед мыслящей элитой возвышенное достоинство общественного класса, подвергающегося угрозе. Поэзия «Георгик», столь же прекрасная, сколь и глубоко человечная, призванная облегчить страдания, вызванные гражданскими войнами; выразить философию природы и человека в природе, она внесла свой вклад в восстановление порядка и мира в умах и тем самым способствовала переменам, осуществляемым Августом.

Третий этап в творчестве Вергилия, связанный с общественными переменами, мы находим в «Энеиде». Здесь рассматривается проблема самого Рима. Речь идет об укреплении духовных оснований зарождающегося режима, и поэт стремился раскрыть глубокий смысл миссии, предназначенной богами приемному сыну Цезаря. Поэт воспевает деяния не ради торжества интересов одной из партий [244]244
  Речь идет о еще не позабытой в Риме политической борьбе разных партий и борьбе Октавия с Антонием, завершившейся только в 27 г. до н. э.


[Закрыть]города, а во имя всеобщей римской идеи. Воодушевленный пламенной верой в предназначение отечества, он полагал, что постигает тайну богов: Рим получил власть над миром потому, что родоначальником римского народа был справедливый и благочестивый герой. «Энеида» выражала честолюбивое желание обнаружить тайный закон вещей и показать, что империя была необходимым итогом вселенской диалектики, конечным пределом постепенного восхождения к Благу. Поэт уже предчувствовал это, когда писал свою «IV эклогу» [245]245
  Эклога (от греч. – отбор) – избранные стихи. В данном случае речь идет о знаменитой эклоге из «Буколик», которая адресована Асинию Поллиону, в которой поэт, подобно оракулу, предсказывает рождение будущего властителя мира, наделенного и человеческими и божественными чертами. Сам факт его рождения означает, что он принесет конец железного века и начало золотого. Христиане утверждали, что поэт предсказал рождение Христа.


[Закрыть], провозглашающую наступление золотого века. Именно такой была духовная основа эпопеи, в которой Вергилий подражал и Гомеру, и, оставаясь верным эстетике «молодых поэтов», «Аргонавтике» александрийского поэта Аполлония Родосского [246]246
  Аполлоний Родосский (III век до н. э.) – греческий эпический поэт. Заведовал библиотекой Музейона и был воспитателем наследника. Его сочинение «Аргонавтика» – единственная дошедшая до нас эпическая поэма.


[Закрыть]. Сложный замысел поэта не противоречил созданию живописного, исполненного глубокого содержания и нежных чувств произведения. Кроме того, разве не удивительно, что «Энеида», только что опубликованная по распоряжению Августа (Вергилий, умерший в 19 году до н. э., завещал уничтожить незавершенное произведение), становится Библией нового Рима. На стенах античных городов все еще можно прочитать граффити, и в этих надписях встречается одна или несколько строф из поэмы. Наконец-то Рим обрел собственную «Илиаду», более прекрасную, чем песни древнего аэда [247]247
  Аэд – имеется в виду Гомер; в его времена так назывался поэт и певец, аккомпанировавший себе на четырехструнной лире.


[Закрыть], и более пригодную для пробуждения в читателях чувства национальной гордости и понимания нравственных и религиозных ценностей, которые и сформировали глубинную душу Рима.