Текст книги "От «Наутилуса» до батискафа"
Автор книги: Пьер Латиль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Драгоценности сверкают во мраке
Все, о чем мы рассказали в предыдущих главах, Биб и Бартон видели еще в 1930–1934 годах. Но ничто в этом захватывающем зрелище не было, строго говоря, научным открытием в подлинном смысле слова. Океанографы достаточно отчетливо представляли себе, что должен увидеть первый человек, отважившийся опуститься в заповедные глубины моря: вечную ночь и сияющие огни живой жизни.
Содержимое глубоководных траловых сетей, поднятых ночью на палубу корабля, давно стало для океанографов предметом восторга и изумления.
Уайтвилл Томсон, начальник знаменитой экспедиции на «Челленджере», вспоминает первые глубоководные уловы «Поркьюпайна»:
«В некоторых зонах моря почти все, что мы добывали из глубины, излучало свет. Даже цридонный ил был весь усеян светящимися точками. Пеннатулиды и горгонии (кораллы, напоминающие по форме цветущие гроздья или деревца) сверкали белым светом, настолько интенсивным, что в сиянии его можно было увидеть время на карманных часах. Морские звезды горели ярким зеленым огнем, который струился из самого центра звезды и разливался вдоль всех пяти лучей ее, обрисовывая огненными линиями форму животного».
Маркиз де Фолин, зоолог, участник французской океанографической экспедиции на «Талисмане», пишет:
«Велико было наше изумление, когда мы извлекли из глубоководных сетей большое количество горгоний, имевших форму небольшого деревца; они отбрасывали во все стороны столь яркие лучи, что в блеске их померк свет двадцати фонарей, зажженных на палубе „Талисмана“. Фонари, казалось, перестали излучать свет с той минуты, как горгонии очутились на палубе.
Этот неожиданный световой эффект вызвал всеобщее удивление у присутствующих. Затем несколько экземпляров горгоний отнесли в лабораторию, где предварительно были потушены все лампы. Здесь нашим глазам представилась поистине волшебная картина: все веточки и главный ствол горгоний излучали пучки яркого света, который то бледнел, то снова разгорался, переходя из фиолетового в пурпуровый, из красного в оранжевый, из синеватого в различные оттенки зеленого, а иногда в цвет раскаленного добела железа. Однако преобладающим цветом был несомненно зеленый.
Это чудесное зрелище было прекраснее самых великолепных огней праздничного фейерверка».
Профессор Кун, руководитель немецкой океанографической экспедиции на корабле «Вальдивия» (1898–1899), вспоминает маленькую глубоководную каракатицу, размером не больше пальца (не считая щупалец), которую он назвал «волшебной лампой». Все тело ее, казалось, было усыпано драгоценными камнями всех цветов радуги. Органы зрения сияли чудесным ультрамариновым светом, окруженные нежно-белым или перламутровым ореолом; брюшко светилось спереди рубиново-красным огнем, сзади – белоснежным или перламутровым, а посредине – небесно-голубым.
Луи Жубен, один из ученых, сопровождавших принца Монакского в его океанографических экспедициях, рассказывает:
«Однажды вечером в Атлантическом океане, когда наш корабль находился между Азорскими и Канарскими островами, я долго любовался большим кальмаром, лежавшим на поверхности моря и излучавшим яркий свет; то синий, то зеленый, то красный. Испуганный нашими попытками поймать его, он внезапно „погасил“ свои огни, как будто повернул кнопку выключателя».
В теплых тропических морях все мореплаватели наблюдали (во всяком случае, во времена парусников, когда моряки имели время смотреть на море и жить в контакте с его жизнью) плавающие колонии крошечных морских животных – пирозом. Слово «пирозома» по-гречески значит «огненное тело». Это прозрачные трубки длиной от одного до двух метров, усеянные микроскопическими существами, состоящими из венчиков и лепестков. Если раздражать пирозому, трогая ее или приводя в движение окружающую воду, она начинает излучать довольно яркий красный свет, который мгновенно сменяется вспышками синего, желтого или фиолетового.
Чаще наблюдается другой вид свечения морской воды, который скандинавские моряки называют «молочным морем». Поверхность океана, покрытая мириадами ночесветок – крошечных одноклеточных животных, величиной около 2 миллиметров, – излучает мягкий рассеянный свет. Чем больше волнуется окружающая ночесветок вода, тем ярче они светятся. Корабль, плывущий ночью по такому морю, оставляет за кормой длинный светящийся след, в то время как остальная поверхность воды продолжает оставаться темной.
«Живые лампы»
Само собой разумеется, что световые органы морских животных давно стали предметом всестороннего изучения для зоологов. Оказалось, что некоторые из этих органов устроены чрезвычайно сложно. Ряд клеток на теле животного излучает свет; позади них расположены другие клетки, серебристого цвета, – настоящие маленькие рефлекторы, а перед ними – прозрачные выпуклые клетки, играющие, по-видимому, роль линз. Все это окружено непрозрачной оболочкой, которая не дает свету рассеиваться, направляя пучок его в отверстие, находящееся на верхушке светового органа. Но обычно «живые лампы» устроены гораздо проще. Однако ткани их всегда имеют специфическое строение, и для того чтобы определить, способна ли данная ткань излучать свет, ученым достаточно рассмотреть ее под микроскопом.
Таким способом можно довольно легко установить, излучает ли свет то или иное глубоководное животное, которое до сих пор не удавалось извлечь на поверхность живым. Ведь условия глубоководного лова ныне не те, что были при драгировании на глубине 1000 или 2000 метров, которым довольствовались предыдущие поколения океанографов. Животных, пойманных на очень больших глубинах, нередко вынимают из траловой сети мертвыми или умирающими, причем убивает их не разница давления, а разница температуры между ледяной водой глубин и теплой водой поверхностных слоев, которые в тропиках нагреваются до тридцати и более градусов.
Такие полумертвые существа излучают лишь слабый, быстро меркнущий свет, никак не определяющий истинную силу их свечения.
Мы можем лишь смутно догадываться о грандиозном зрелище светящихся подводных «лугов», вернее, подводных «лесов», образованных гигантскими Umbellula encrine на глубине 3000, 4000 и даже 5000 метров.
Представьте себе уличный фонарь высотой 2,5 метра, на тонкой и длинной суставчатой пятигранной подставке, увенчанный яркой лампой, которую окружает корона причудливо вырезанных лепестков, напоминающих листья папоротника. Это и есть Umbellula encrine – животное из семейства кишечнополостных, называемое иначе «морское перо»; оно ведет «сидячий» образ жизни, прикрепившись на всю жизнь к морскому дну, подобно кораллам, губкам или гидроидам.
Umbellula encrine – животное очень древнего происхождения. Предки его жили еще в морях палеозойской эры. В пластах земной коры, относящихся к этой эпохе, геологи находят множество ископаемых животных, очень похожих на Umbellula encrine, и хорошо представляют себе, какие гигантские подводные «леса» простирались тогда под волнами. Но мало кому известно, что подобная живая «растительность» существует и в наши дни на самых больших океанских глубинах. В книгах, популярно рассказывающих о жизни моря обитателям земли, вы не найдете даже упоминания об этих гигантских Umbellula encrine.
Никто никогда не видел, как сияют в океанских глубинах такие живые «фонари»; океанографам удавалось наблюдать лишь их слабое молочно-белое мерцание в тот момент, когда Umbellula encrine вынимали из глубоководного трала, оторвавшего их от океанского дна. И тем не менее ученым, изучившим строение светоносных тканей этих чудесных подводных «фонарей», теперь доподлинно известно, что весь венчающий верхушку Umbellula encrine пышный султан излучает яркий свет.
Подводя итоги всему сказанному, можно заключить, что большинство наблюдений, сделанных Бибом при его погружениях, явилось лишь блестящим подтверждением давно известного науке факта: характерной чертой обитателей подводных бездн является их способность люминесцировать.
Единственной новой чертой, которую удалось подметить первым человеческим глазам, наблюдавшим это захватывающее, но древнее, как мир, зрелище, было то, что некоторые глубоководные животные, по словам Биба, казались окруженными каким-то сиянием или ореолом, не обладая, однако, никаким заметным люминесцирующим органом. Биб несколько раз высказывает предположение о светящейся слизи, о какой-то смазке, выделяемой кожей животного, которая сама по себе способна люминесцировать. Он говорит также о рыбах, у которых пасть и особенно зубы излучают слабый свет, что, быть может, свидетельствует о наличии у этих рыб фосфоресцирующей слюны. Наблюдал же Биб, как глубоководные креветки в минуту опасности выбрасывали струю светящейся жидкости, которая, смешавшись с морской водой, давала яркую вспышку, подобную взрыву, и спасала креветку от ее преследователя.
Итак, все выглядит как будто совершенно ясным: в этом мире, лишенном света, живые существа сами создают себе освещение, и глаза у глубоководных животных сохранились только для того, чтобы этот свет видеть.
Какими бы восторженными восклицаниями разразились поэты прошлого столетия, в частности Бернарден де Сен-Пьер, если бы они узнали об этой чудесной «гармонии природы» океанских глубин, где живые существа, лишенные животворного солнечного света, сами создают свои собственные светила, свои маленькие ледяные солнца, при свете которых они могут продолжать свои охоты и битвы, продолжать жить!
Но вся беда в том, что, если вдуматься хорошенько, все оказывается отнюдь не таким простым и ясным, каким представлялось на первый взгляд.
Обитатели океанских глубин.
Маленькая глубоководная басня
Вот среди беспросветного мрака океанских глубин плывет в поисках добычи хищная рыба из семейства Stomiatidae (иглоротов), иначе называемых «большая глотка». У нее узкое, вытянутое в длину тело с откинутыми назад плавниками; бока украшены двумя рядами светящихся точек, которые Уильям Биб сравнивает с ярко освещенными иллюминаторами океанского парохода. Огромная пасть Stomias открыта, словно кошелек, готовая проглотить добычу одного с ней роста, как пасть гигантского удава-боа. Недаром наиболее типичный представитель этого семейства называется Stomias boa; это первая глубоководная рыба, изученная океанографами. Ее поймали в Средиземном море, около Ниццы, в начале текущего столетия.
Иглорот.
Зачем нужны такой рыбе во время охоты ее ярко освещенные «иллюминаторы»? Может быть, свет их привлекает рыб, которыми Stomias кормится? Но, во-первых, для этого необходимо, чтобы у этих рыб были глаза. Между тем многие обитатели больших глубин слепы. Во-вторых, нужно, чтобы излучаемый Stomias свет действительно привлекал глубоководных рыб, подобно тому как он привлекает их сородичей, живущих близ поверхности, помогая рыболовам всего мира ловить ночью «на фонарь». А мы знаем, что в глубинах дело обстоит иначе. Наблюдения, сделанные Бибом во время погружений в батисфере, равно как и наблюдения с батискафов, проведенные в последние годы, позволяют сделать вывод, к которому единогласно присоединяются все исследователи: глубоководные животные, как правило, совершенно не реагируют на свет. Даже яркий луч прожектора не привлекает, но и не пугает их. Они просто нечувствительны к свету.
Но, может быть, живые огни служат для освещения воды вокруг животного?
Такое предположение тоже не выдерживает критики.
Прежде всего согласимся, что свет, излучаемый глубоководным животным, иногда действительно направлен вперед, по ходу движения, и достаточно ярок, чтобы освещать ему дорогу. Чаще всего это наблюдается у некоторых каракатиц и кальмаров. Порой сами глаза животного служат одновременно и для того, чтобы видеть, и для того, чтобы излучать свет, как глаза у кошек. Но кому придет в голову мысль, что кошка ночью освещает себе дорогу блеском своих глаз? К тому же светоносные органы у глубоководных животных чаще расположены на животе, на спине или боках.
Но даже если бы обитатели глубин были способны освещать воду на несколько сантиметров впереди себя, это практически не принесло бы им никакой пользы, особенно тем, которые охотятся за крупной добычей.
А затем – разве не встречаются в океанских глубинах существа, которые излучают свет, но сами лишены зрения?
И, наконец, для чего нужны рыбам световые органы, расположенные в задней части туловища, ближе к хвосту, наподобие задних фар автомобиля? Или яркие огоньки, мерцающие на концах длинных нитей, отростков, усиков?
На все эти недоуменные вопросы напрашивается один-единственный логический ответ: свет, излучаемый глубоководными животными, служит только их врагам (разумеется, при условии, что эти враги обладают способностью видеть).
«Вот плывет одна из этих дурочек Bathothauma lyromna, одна из этих каракатиц, столь сочных и нежных на вкус, без единой косточки, которые так гордятся своим именем, означающим по-латыни „глубоководное чудо, имеющее форму лиры“! – говорит себе наша Stomias (если бы она, подобно героям басен Лафонтена, обладала даром речи и сверх того знала латинский язык!). – Надо же быть такой глупой, чтобы обзавестись автомобильными фарами вместо глаз! Можешь сколько угодно таращить свои огненные буркалы, моя милочка, они только помогут тебе быть поскорее съеденной!»
Bathyembryx istiophasma («Выплывающий из пучины на призрачных парусах»).
С этими словами Stomias бросается вперед, и бедная Bathothauma lyromna, которая по форме своей действительно напоминает лиру, исчезает в огромной пасти хищницы. А чтобы в конце басни была, как полагается, мораль, добавим, что в это же время другая рыба, более крупная, чем Stomias, увидев нашу героиню, думает:
«Ага! Вот еще одна сумасшедшая, из тех, кто имеет привычку прогуливаться, сверкая всеми своими огнями, словно для того, чтобы возбудить мой аппетит!»
И большая рыба, в свою очередь, съедает Stomias. А так как у большой рыбы нет никаких световых органов, наша глубоководная басня на этом заканчивается.
К сожалению, мы не можем дать ученое латинское название этой большой рыбе. Наши зоологи еще не знают крупных рыб больших океанских глубин по той простой причине, что для ловли их еще не изобретены соответствующие рыболовные снасти. Предположим, что это была одна из тех не известных науке рыб, которых Уильям Биб встречал на глубине 600–700 метров и назвал «призраками, выплывающими из пучины», или же глубоководная акула, не раз виденная пассажирами батискафов на очень больших глубинах.
Струящийся хрусталь
Конечно, трудно согласиться с наивным предположением, будто свет, излучаемый глубоководными животными, служит лишь для удобства подводных хищников, освещая добычу, за которой они охотятся. Но одно несомненно: свет не приносит пользы обитателям глубин; наоборот, он скорее вредит им. Вот вывод, способный поставить в тупик любого натуралиста, который еще верит, подобно ученым прошлого столетия, что каждый орган у животного должен обязательно приносить ему ту или иную пользу. Закон «отбора» здесь как будто бы нарушен: световые органы, вместо того чтобы маскировать или защищать своего хозяина от врагов, способствуют скорейшей его гибели, привлекая внимание окружающих хищников. И, однако, все эти светящиеся существа, которых враги давно должны были истребить, прямо-таки кишат в таинственном мире больших глубин.
Впрочем, световые органы, явно бесполезные обитателям глубин, едва ли приносят пользу и морским животным, живущим близ поверхности.
Мне на всю жизнь запомнилась чудесная летняя ночь времен моего детства в заливе Жуан, на берегу Средиземного моря. Вместе с несколькими товарищами мы однажды ночью отправились на лодке в море, чтобы испробовать какой-то новый способ рыбной ловли с фонарем, который, кстати сказать, совершенно не оправдал себя. Море было спокойным, даже неподвижным; небо закрыто тяжелыми тучами, которые час спустя разразились грозой. Мы с интересом наблюдали, как в глубине черной, но совершенно прозрачной воды возникали и проплывали мимо неясные световые пятна овальной формы, которые мы принимали за медуз. Вдруг ярко светящееся существо появилось под самым килем нашей лодки.
Это была прозрачная лента, которая плыла, колеблясь широкими движениями, словно струилась в черной глубине… Тело, лишенное каких бы то ни было органов, живая материя в чистом виде, прозрачная, словно хрусталь, светившаяся мягким светом.
«Венерин пояс! – сказал один и? товарищей. – Это такая медуза…»
(Позже я узнал, что это была вовсе не медуза; в остальном он оказался прав.)
Мне захотелось взглянуть поближе на это хрустальное чудо. Кто-то из ребят взял со дна лодки сачок и выхватил прозрачную живую ленту из воды. Я заглянул в сачок – но увидел лишь жидкую студенистую массу, которая комками падала обратно в море сквозь петли сачка, мертвая и бесформенная…
Ктенофоры – таково настоящее название этих чудесных созданий, имеющих либо форму ленты, подобно венерину поясу, либо форму кубка, как те heroes, свет которых мы наблюдали под кормой нашей лодки. Ктенофоры живут в верхних слоях морской воды, в буквальном смысле слова купаясь среди микроорганизмов, которыми они питаются. Им не приходится охотиться за этими микроорганизмами; они просто процеживают сквозь себя морскую воду, задерживая питательные частицы, как мы кислород воздуха.
Нужны ли этим созданиям органы свечения, чтобы добывать себе пищу? Поставленный таким образом вопрос выглядит просто шуткой. Способность излучать свет погубила чудесный венерин пояс, струящийся по воде, словно легкий шарф на весеннем ветру.
В стране слепых
Спустимся снова в океанские бездны, на этот раз гораздо глубже, чем на 2000–3000 метров, где сияют самые великолепные огни живого фейерверка. Поскольку солнечный свет отстоит еще дальше от этих бездн, интенсивность свечения живых организмов, казалось бы, должна увеличиваться пропорционально глубине. Ничего подобного! Глаза многочисленных обитателей больших глубин постепенно атрофируются, а затем исчезают, живые огни гаснут. В самых глубоких океанских впадинах, в 8000—10 000 метров, эта эволюция продолжается: свечения больше нет и все животные лишены глаз[7]7
Точно установить границу обитания светящихся организмов сейчас трудно. Нельзя утверждать также, что все глубоководные животные лишены глаз, потому что нет свечения. Пойманные во время плавания на «Витязе» самые глубоководные рыбы имели хорошо развитые глаза.
[Закрыть].
Больше всего слепых среди моллюсков и ракообразных, населяющих океанское дно, поскольку образ жизни позволяет им довольно легко обходиться без глаз. Здесь можно встретить все стадии атрофии, а затем исчезновения зрительных органов: глаз нормальный, но сетчатка лишена пигмента и потому не может выполнять свои функции; глаз лишен фасет; глаз превратился в бугорок на коже головы; глаз исчез совершенно, но глазные отростки еще существуют.
Начиная с 4000 и 5000 метров среди рыб, которые к тому же попадаются гораздо реже, многие лишены органов зрения.
Уже на глубине 2000 метров встречается рыба, у которой нет ни малейшего признака глаз. Это Ipnops agassizi, небольшая рыбка почти классической формы, длиной с карандаш.
Самый типичный представитель безглазых рыб – это безусловно Typhlone nasus (по-латыни: «слепой нос»). Долгое время науке были известны только два экземпляра этой породы, пойманные еще экспедицией «Челленджера» в Океании. Лишь в 1951 году датской океанографической экспедиции на «Галатее» удалось выловить близ Филиппинских островов, на глубине 5000 метров, целых пять экземпляров Typhlone nasus. Голова этой любопытной рыбы действительно напоминает толстый круглый нос, без малейшего следа глаз или рта. Впрочем, в нижней части головы виднеется маленькая узкая щель. И, если мы рассмотрим внимательно это необыкновенное анатомическое устройство, мы обнаружим, что из крошечного ротового отверстия у Typhlone nasus может «выдвигаться» удивительное орудие, напоминающее не то ковш экскаватора, не то широкую лопатку. При помощи такого «орудия» Typhlone nasus роется в придонном иле, словно поросенок в куче навоза. Конечно, при таком способе добывания пищи глаза не нужны!
Шлейф или… треножник?
Другая любопытнейшая рыба больших глубин – это бентозавр (буквально: «глубоководная ящерица»).
До 1954 года бентозавр считался очень редкой рыбой. Он почти не попадался в траловые сети. Ученым были известны лишь два или три экземпляра, пойманных в, Атлантическом и Тихом океанах.
Бентозавр так же слеп, как и Typhlone nasus, однако на голове его ясно видны следы атрофированных глаз. Подобно Typhlone nasus он живет на самом дне морей и океанов, но ведет совсем иной образ жизни. Стройный, темного цвета, с красиво развернутыми плавниками, бентозавр один из немногих обитателей океанских глубин, которого с полным правом можно назвать красивым. Ростом бентозавр не очень велик: 25–29 сантиметров в длину. От грудных плавников его отходят два изящно изогнутых тонких отростка такой же длины, как он сам; нижнее перо хвоста также удлинено и свисает вниз тонкой нитью. Эти отростки должны либо волочиться по дну, либо цепляться за него подобно гайдропам аэростата.
Бентозавр.
На первый взгляд назначение всех трех отростков кажется ясным: они служат бентозавру органами осязания, которыми он, плывя над самым дном, «ощупывает» придонный ил в поисках пищи.
Но вот в 1954 году в газетах появилась фотография, снятая в Средиземном море на глубине 2100 метров: длинные, стройные рыбки словно стоят на дне моря на трех тонких длинных ногах. «Ноги» широко расставлены, голова чуть выше хвоста, нос по течению…
Ученые так и ахнули: перед ними оказался все тот же бентозавр. В такой – и только такой! – позе видели его неоднократно на дне Средиземного моря, близ Тулона, пассажиры французского батискафа ФНРС-3. Так он «стоит» на придонном иле, неподвижный, лишь изредка шевеля плавниками, равнодушный к яркому свету прожекторов. Он спокойно позволяет рассматривать себя, фотографировать… И вдруг, сверкнув словно молния, исчезает из поля зрения… чтобы снова застыть неподвижно на своем треножнике в нескольких метрах дальше.
Итак, длинные нитевидные отростки, оказывается, служат бентозавру подпорками во время «стояния» (или «сидения») на морском дне. Прекрасно! Но, скажите на милость, для чего нужны такие же длинные отростки на хвосте или подбородке рыбам, живущим в толще морских вод, в так называемой пелагической зоне, или пелагиали (от греческого слова «пелагос» – «открытое море»)? И, в частности, свирепым глубоководным хищникам вроде уже известного нам Stomias boa, которые заглатывают добычу живьем?
Или: для чего нужна глубоководной рыбе, по имени Ultimastomias mirabilis («удивительнейшая пасть»), волокнистая борода, в десять раз превышающая длину самой Ultimastomias mirabilis (50 сантиметров при средней длине рыбки 4–5 сантиметров)? Этому лютому хищнику, наверно, очень неудобно таскать за собой такую огромную, словно у сказочного Черномора, бороду, особенно если учесть, что Ultimastomias mirabilis обычно охотится на рыб одинакового с ним роста.
