Текст книги "От «Наутилуса» до батискафа"
Автор книги: Пьер Латиль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
Рекорд, оплаченный жизнью
В июле 1947 года ныряльщики группы подводных исследований и изысканий – организации, созданной Кусто в аппарате управления морского флота Франции, – установили новый рекорд глубоководного погружения: все они достигли глубины 65 метров. Несколько позже та же группа опустилась на глубину 90 метров.
Следующим этапом было намечено погружение на 120 метров.
Первым опустился на эту глубину ныряльщик, наименее подверженный глубинному опьянению: старшина Морис Фарг. Он быстро ушел под воду, спускаясь вдоль веревки, к которой через каждые 10 метров были прикреплены дощечки с указанием глубины. На последней дощечке, если он доберется до нее, Фарг должен был сделать отметку.
Проходят томительные минуты ожидания. И вдруг на поверхности перестают появляться пузырьки воздуха, выдыхаемого Фаргом. Немедленно вытягивают из воды веревку, которая для страховки была прикреплена к поясу ныряльщика. Поздно! Фарг бездыханен.
Он умер! И, однако, он успел сделать отметку на последней дощечке, отмечавшей глубину 120 метров. Но можно ли говорить о рекорде, когда человек заплатил за него жизнью?
По-видимому, Фарг не смог более сопротивляться охватившему его жесточайшему глубинному опьянению. Он выпустил изо рта мундштук дыхательной трубки и погиб…
Год спустя Фредерик Дюма, сам того не подозревая, поставил новый рекорд: 93 метра. Но он совсем не добивался этого рекорда. Просто по долгу службы ему пришлось нырнуть под минный тральщик, чтобы освободить трос, который зацепился за что-то на дне моря.
Когда Дюма поднялся на поверхность, он сказал нам только: «Однако это чертовски глубоко!» И лишь после этого измерили глубину моря в том месте, где он нырял.
В 1953 году, когда новый вид подводного спорта завоевал широкую популярность в США, один из выдающихся последователей Кусто, Хоп Рут, юрист из Флориды, в свою очередь, предпринял попытку спуститься на глубину 120 метров. И – увы! – тоже погиб, при обстоятельствах еще более драматических, чем Фарг. Журналисты и фоторепортеры, которых Рут пригласил присутствовать при погружении, видели, как он, спускаясь вдоль веревки с грузом, исчез в синей глубине, словно растворившись в ней. Ультразвуковой гидроакустический прибор отмечал ход погружения.
Хоп Рут достиг глубины 120 метров и на мгновение остановился… Затем прибор показал, что он спускается дальше. Эхо ультразвука ослабело и скоро исчезло. Никто никогда не узнал, что с ним случилось…
Самым трагическим было то, что Хоп Рут вполне мог избежать гибели. Почему, достигнув 120 метров, он продолжал погружение? Быть может, в приступе жесточайшего глубинного опьянения он потерял способность ориентироваться и решил, что поднимается наверх, держась за веревку, в то время как в действительности спускался в собственную могилу? Не подумайте, что такое предположение лишено правдоподобия. На больших глубинах, когда поверхность моря больше не видна, случается, что ныряльщики отцепляют свои свинцовые пояса и бросают их в воду, чтобы определить, где дно моря, а где небо…
Казалось бы, после столь драматических событий не скоро найдутся желающие возобновить попытку погружения на 120 метров. Ничего подобного! Летом 1954 года врач Анри Шеневэ решил достигнуть рокового предела.
Правда, этот человек отдавал себе ясный отчет в том, что он ныряльщик, обладающий совершенно исключительными данными и необычайной выносливостью. Никогда, даже на самых больших глубинах, Анри Шеневэ не ощущал ни малейшего признака глубинного опьянения.
«Все происходит так, – рассказывал он нам однажды, – словно я совершенно нечувствителен к азоту в моей крови. Может быть, этим я обязан своей профессии зубного врача, поскольку мне часто приходится иметь дело с „веселящим газом“, который я употребляю в качестве наркотика для своих пациентов и который, как вам известно, есть не что иное, как закись азота. По-видимому, у меня выработался своеобразный иммунитет к отравлению азотом».
Действительно, в 1954 году у берегов Корсики доктор Шеневэ опустился на глубину 130 метров.
Однако рекорд этот не был зарегистрирован, потому что погружение происходило без необходимого официального контроля.
Но каковы бы ни были отдельные спортивные достижения и индивидуальные рекорды, наукой теперь твердо установлено, что на глубине от 80 до 90 метров человек наталкивается на непреодолимый барьер. И этим барьером служит не возрастающее давление, а химические процессы, которые возникают в человеческом организме под влиянием глубинного давления.
А что, если попробовать изъять азот из воздуха, которым дышит ныряльщик, и заменить его другим газом, поскольку азот – это яд? Изобретатели уже подумали об этом. Мировые рекорды погружения в тяжелом водолазном снаряжении были установлены с аппаратом, работающим на водородно-кислородной смеси (швед Зеттерстром, достигший глубины 160 метров, но погибший из-за обрыва шланга, когда его уже поднимали на поверхность) или на гелиево-кислородной смеси (англичанин Уильям Бойлард, опустившийся на глубину 164 метра в 1948 году).
Но разве о таких погружениях мечтали мы, читая «Двадцать тысяч лье под водой»? Спускаться на тросе, словно паяц на ниточке, и дышать при этом искусственной смесью вместо воздуха?
Может ли человек освоить по-настоящему морские глубины, будучи заключенным в тяжелые водолазные доспехи, более напоминающие полую металлическую статую, чем костюм, или же запершись в так называемых «башенках наблюдения», одна из которых в 1953 году близ Тулона достигла глубины 470 метров?
Пленники стального троса
Знаменитая батисфера Уильяма Биба, по существу, ничем не отличалась от подобных «статуй» и «башен». Ее оболочка была лишь более прочной и потому могла эффективнее противостоять глубинному давлению, вот и все! Только благодаря этому Бибу удалось в 1934 году опуститься близ Бермудских островов на глубину 900 метров. Новая модель – бентоскоп, – сконструированная Отисом Бартоном, инженером, строившим первую батисферу Уильяма Биба, погружалась в 1948 году на глубину 1300 метров.
Батисфера Уильяма Биба.
Научные наблюдения, которые были сделаны с помощью этих двух аппаратов над зонами, где свет исчезает, а также там, где царит вечная ночь, оказались необычайно интересными. Долгое время они оставались единственными наблюдениями, проведенными человеком в таинственном и недоступном мире океанских глубин.
Скоро, однако, стало ясно, что идея стальной сферы, подвешенной на тросе над бездонной пучиной вод, так же мало перспективна, как давно отвергнутая идея привязного аэростата, выдвинутая некоторыми изобретателями на заре воздухоплавания.
Для того чтобы выдерживать давление огромной толщи воды в глубинах океана, нужна очень толстая оболочка; следовательно, аппарат, подвешенный к судну на тросе, должен быть очень тяжелым, а сам трос – максимально прочным. Пассажиры батисферы опускаются в недра океана, доверив свою жизнь стальным виткам этого троса. Если трос оборвется, их ждет ужасная смерть. Можно ли с такой кошмарной, неотвязной мыслью в голове спокойно вести научные наблюдения в неведомом подводном мире?
Но, возразят мне, прочность троса ведь можно заранее испытать и проверить. Это так. Но все дело в том, что трос способен лопнуть не столько из-за тяжести батисферы (и своей собственной), сколько из-за резких движений судна, раскачиваемого волнами, течениями и ветром. Стоит погоде перемениться, а волнению усилиться, и трос начинает затягиваться подобно струне, хлопая по воде со звуком, напоминающим щелканье бича.
Совершенно ясно, что кабина батисферы, непрестанно раскачиваемая и сотрясаемая резкими рывками троса, мало удобна для работы ученых, наблюдающих жизнь океанских глубин. К тому же скалистые ущелья и подводные хребты на дне океана, интересующие ученых больше всего, совершенно недоступны для глубоководного аппарата типа батисферы. Даже незначительный удар о скалы представляет для него серьезную опасность: Поэтому такие аппараты могут опускаться в недра океана лишь до определенной глубины.
* * *
Итак, возможность проникнуть в подводные глубины без какого бы то ни было снаряжения чрезвычайно ограниченна. Неподготовленный человек с большим трудом достигает глубины 10 метров. Тренированный спортсмен, собиратель губок или ловец жемчуга опускается, до 20–30 метров. 100 метров – предел для автономного ныряльщика с аквалангом Кусто. Это граница, которую свободно перемещающемуся под водой ныряльщику переступать не рекомендуется. Глубже – требуются тяжелое снаряжение, долгая тренировка, исключительные физические данные. Только при этих условиях водолазам удалось дважды достичь глубины 160 метров.
Еще глубже – приходится стать пленником батисферы, зависеть от стального троса, на котором она подвешена, от судна, опускающего ее в глубину, от исправности лебедки, на которую намотан трос…
Как же быть? Неужели отказаться от мысли, от мечты проникнуть в загадочные области вечной ночи?
Долгое время ученые даже не помышляли о возможности спуска в таинственные глубины моря. Они довольствовались той добычей, которую извлекали из этих глубин с помощью глубоководных драг и траловых сетей.
То, что они таким образом добыли, оказалось настолько необычайным и удивительным, что их желание узнать как можно больше о жизни глубин было возбуждено до последней степени.
Глава третья
ЧУДОВИЩА ВЕЧНОГО МРАКА
Спрут величиной с остров
«Все норвежские рыбаки утверждают единогласно и без малейшего противоречия в своих рассказах, что, когда в жаркие летние дни им случается уйти на несколько миль от берега в открытое море, глубина под их лодками вдруг резко уменьшается. Бросив лот, чтобы определить расстояние до дна, рыбаки обнаруживают, что под ними не восемьдесят или сто морских саженей, как обычно, а едва тридцать. Это кракен – гигантский спрут – лежит на морском дне под волнами».
Нет, этот рассказ – не фантазия досужего болтуна. Автор приведенных выше строк, написанных в середине XVIII века, абсолютно убежден в достоверности своих слов. И разве перо его не авторитетно? Ведь оно принадлежит Эрику Понтопидану, известному норвежскому историку того времени.
Вот что рассказывает Понтопидан дальше: «Привычные к этому явлению, рыбаки поспешно забрасывают свои сети в море, хорошо зная, что в таком месте всегда много рыбы, особенно трески, и вскоре вытаскивают их с обильным уловом. Но, если глубина моря снова начинает уменьшаться и обнаруженная рыбаками „мель“ приближается к поверхности моря, им не следует терять ни минуты. Это кракен проснулся, зашевелился и всплывает на поверхность, чтобы подышать свежим воздухом и протянуть свои длинные щупальца к солнцу».
Морские чудовища. Рисунок из средневековой книги.
«Тут рыбаки принимаются грести изо всех сил. Когда же им удается наконец отплыть на безопасное расстояние, перевести дух и оглянуться, они видят над водой гигантскую спину чудовища, покрывающую пространство примерно в полторы квадратных мили. Некоторые называют размеры гораздо большие, но я, достоверности ради, предпочитаю придерживаться указанной цифры».
«Рыбы, застигнутые врасплох появлением кракена, прыгают несколько мгновений в лужах воды, образовавшихся на его колоссальной бугристой спине; затем из этой покачивающейся на волнах массы вытягиваются как бы светящиеся рога, которые медленно разгибаются и выпрямляются, напоминая своим видом мачты большого корабля. Это щупальца, или руки кракена. Сила их такова, что, если кракен ухватится ими за мачту или такелаж линейного корабля, судно немедленно перевернется и пойдет ко дну».
«Пробыв некоторое время на поверхности, чудовище так же медленно опускается обратно на дно моря. Однако для находящихся поблизости кораблей опасность при этом не менее велика, потому что кракен, погружаясь, приводит в движение огромную массу воды, отчего образуются ужасные водовороты».
В «Истории анатомии» датчанина Томаса Бартолина, изданной в середине XVII века, говорится, что во всех морях и океанах земного шара существует только два кракена, которые живут там с самого сотворения мира… «И они никогда не умрут, – добавляет Олаф Магнус, норвежский писатель того же времени, – вот почему никто никогда не видел трупа гигантского спрута, или кракена, напоминающего скорее остров, чем живое существо».
Томасу Бартолину и Олафу Магнусу можно простить подобные утверждения – ведь они как-никак жили в XVII столетии. Но книга Понтопидана, повторяем, написана в середине XVIII века – великого века просвещения и разума!
Даже у знаменитого шведского натуралиста Карла Линнея, создателя систематики наших животных и растений, в первом издании его капитального научного труда «Система природы» кракен, или гигантский спрут, фигурирует под латинским научным названием «Sepia microcosmus», то есть «каракатица, заключающая в себе целый мир». Однако из последующих изданий «Системы природы» Линней свою Sepia microcosmus все же изъял.
Это не помешало французскому натуралисту Соннини, ученику и последователю Бюффона, несколькими годами спустя упомянуть о кракене в своих научных сочинениях.
Так люди представляли себе обитателей морских глубин всего двести лет назад! Что же думали по этому поводу в средние века?
Самые страшные свои кошмары, плоды больного, разгоряченного воображения, человек всегда помещал на дне морей и океанов. Там был проклятый богом мир, навсегда недоступный для смертных.
И только в начале XIX века благодаря работам великого французского натуралисту Жоржа Кювье было положено начало подлинной науке об обитателях морских глубин. Но долго еще ученые были знакомы лишь с существами, населяющими прибрежные зоны морей и океанов, то есть с фауной материковых отмелей. А глубже… глубже всё по-прежнему было покрыто мраком полной неизвестности.
Кальмар.
Море – это пустыня
Еще в 1840–1850 годах ученые были уверены, что на глубине 500 метров жизнь в море исчезает. Английский натуралист Эдвард Форбс утверждал это совершенно категорически. А так как он был первым человеком, занимавшимся тралением на «больших» глубинах с научной целью, весь ученый мир беспрекословно соглашался с ним. Надо сказать, что «глубины», которые Форбсу удалось исследовать, не превышали 250 метров. Но он был так безапелляционен в своих суждениях!
Таким образом, наука в середине XVIII века признавала существование гигантских спрутов и кракенов. А сто лет спустя, в середине XIX века, ученые утверждали, что море пустынно на глубине свыше 500 метров. И только к середине XX века, как мы увидим дальше, человек точно узнал, что океан обитаем вплоть до самых больших глубин (10 000 метров).
Наука о море и его обитателях всегда отставала от других естественных наук. И это неудивительно, ибо проникновение в загадочный мир подводных глубин связано с такими трудностями и опасностями, которые всегда вызывали у человека невольное чувство ужаса.
Вечный мрак! Ледяной холод! Чудовищное давление! Как может в подобных условиях существовать и развиваться жизнь?
Но ведь организовать глубоководный лов не столь уж трудно и сложно, скажете вы. Да, это верно, но говорить так может только человек, живущий в наше время. Ученые прошлого столетия не склонны были слишком часто покидать стены своих кабинетов и отправляться в долгое и опасное путешествие на парусных судах, чтобы заниматься тралением на дне морей и океанов.
Когда же моряки, возвращаясь из дальних плаваний, рассказывали о том, что им удалось выловить на больших глубинах всевозможных животных, в частности морских звезд и червей, ученый мир отказывался верить этим сообщениям.
Так, например, натуралисты отрицали открытия, сделанные в 1819 году капитаном Джоном Россом между Гренландией и Лабрадором на глубине 1800 метров. Кто же посмеет противоречить мнению представителей официальной науки?
Но случилось так, что в 1860 году произошел разрыв подводного телеграфного кабеля, проложенного тремя годами раньше между Сардинией и Тунисом. Его уложили на неровном скалистом дне, и, повиснув над глубоким подводным ущельем, кабель оборвался под грузом своей собственной тяжести. Специальному судну пришлось поднимать его со дна моря.
И вот, к величайшему изумлению всех присутствующих, кабель показался из морской пучины весь облепленный живыми существами. За те три года, что он пролежал на дне Средиземного моря, на глубине более двух тысяч метров, он весь оброс зоофитами – «животными-растениями», как называли тогда ученые некоторых обитателей морского дна. Моллюски и кораллы плотно сидели на нем, словно на гребне подводной скалы; морские черви построили на его поверхности свои жилища в форме спиральных трубок.
Знаменитый французский натуралист Альфонс Мильн-Эдвардс тщательно изучил эту глубоководную фауну и опубликовал свои научные выводы. И тогда, в одно мгновение, представители официальной науки в корне изменили свою точку зрения и торжественно провозгласили: да, море обитаемо даже на самых больших глубинах!
Сенсация была колоссальная. Значит, жизнь может приспособиться и к чудовищному давлению, и к холоду, и к вечному мраку!
Трудно было осознать это до конца; можно было лишь «восхищаться и преклоняться перед неисчерпаемыми ресурсами природы, перед ее неистощимым, всеобъемлющим материнством» (прошу прощения за эту патетическую фразу, извлеченную мною из одной научной книги той эпохи).
Человеку открывается новый мир
Итак, перед изумленными зоологами внезапно открылся целый мир неведомой жизни в глубинах моря. Там можно было обнаружить необыкновенных, невиданных доселе животных! И все страны загорелись желанием исследовать океанские глубины.
Само собой разумеется, Англия, эта всеми признанная в те времена владычица морей, пожелала играть ведущую роль в подводных исследованиях. И она действительно опередила все страны. Однако английское правительство сделало дело лишь наполовину. Оно выделило для исследования морских глубин небольшое, весьма почтенного возраста судно, «давно превратившееся в старую калошу», как выразился один английский натуралист. Но на этом заслуженном, видавшем виды колесном пароходе устаревшей конструкции родилась увлекательнейшая из наук – океанография.
Пароход назывался «Лайтнинг» («Молния»), однако он отнюдь не блистал мореходными качествами. Ржавые болты выпадали из его изношенной металлической обшивки, и в один прекрасный день – даже не под ударами волн и не во время шторма – носовая часть «Лайтнинга» внезапно отломилась от корпуса.
Ученым не оставалось ничего другого, как вернуться на сушу. Но все же во время непродолжительного плавания «Лайтнинга» между Шотландией и Фарерскими островами натуралисты получили возможность доказать с неопровержимой убедительностью, что в северной Атлантике на глубине 1200 и даже 1500 метров существует жизнь, и притом весьма разнообразная.
Все эти события происходили в 1868 соду. А в 1869 году Англия, гордая успехами, достигнутыми ее учеными, но несколько уязвленная в своем самолюбии первой морской державы, сочла необходимым предоставить наконец в распоряжение английских ученых достойный их корабль. Это был «Поркьюпайн» («Дикобраз»).
В первое же плавание «Поркьюпайна» близ атлантических берегов Ирландии траловая сеть извлекла с глубины 2247 метров богатую добычу. Ободренные успехом, английские натуралисты, не колеблясь, решили выйти в открытый океан. И там 22 июля 1869 года, в просторах северной Атлантики, на широте Бретани, произошло очень важное для молодой океанографической науки событие: опущенный на дно океана на глубину 4450 метров трал, который «Поркьюпайн» буксировал в течение семи часов, пройдя в общей сложности около 11 километров, был поднят на палубу, набитый до отказа донным илом со множеством животных из всех отрядов беспозвоночных.
В конце того же лета «Поркьюпайн» направился к северным берегам Шотландии, в район, где «Лайтнинг» едва не пошел ко дну. Результаты торопливых исследований прошлого года полностью подтвердились. Были обнаружены совершенно новые, ранее не известные науке живые существа: мягкие морские ежи и похожие на крабов морские пауки со множеством ножек.
Но самый выдающийся натуралист этих экспедиций, Уайтвилл Томсон, мечтал о большем: он хотел исследовать все океаны земного шара. И он добился своего: Британское адмиралтейство назначило его начальником знаменитой океанографической экспедиции на «Челленджере», великолепном корвете водоизмещением 2300 тонн, снабженном паровой машиной новейшего образца. Экспедиция «Челленджера» длилась целых четыре года – с 1872 по 1876 год. За это время корвет прошел по морям и океанам 130 000 километров – путь, равный трем окружностям Земли по экватору, – и сто двадцать девять раз опускал трал на глубину до 5800 метров.
Коллекции морских животных, собранные «Челленджером», были так велики и разнообразны, что их пришлось распределить между зоологами всего мира. Каждый изучал те виды, на которых он специализировался. Публикация результатов их научных исследований заняла пятьдесят толстых томов. Французский ученый Р. Лежандр назвал этот колоссальный труд «библией океанографии».
Стоит прочитать взволнованные рассказы первых исследователей морских глубин, чтобы понять то волнение, которое охватывало ученых при каждом новом открытии. События были действительно из ряда вон выходящими: люди обнаружили существование огромного многообразного мира живых организмов, скрытого глубоко под поверхностью океанов и морей.
