Текст книги "Евангелие от змеи"

Автор книги: Пьер Бордаж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

А реальная жизнь посылала Люси из зеркала ее собственное, разбитое в вдребезги изображение.

Глава 8

Игра в вопросы и ответы продолжалась уже больше пяти часов, и Йенн, измочаленный проведенным на колесах днем, готов был проклясть мужчин и женщин, набившихся в старый кинотеатр, предоставленный в распоряжение ассоциации "Мудрость Десана" маленькой коммуной, укрывшейся в виноградниках департамента Атлантическая Луара. Публики было, как всегда, много, и люди явно не собирались расходиться. Они жадно впитывали физическое присутствие среди них Ваи-Каи: одетый в костюм, он сидел на диване, покрытом белой простыней.

Никому ни на одно мгновение не приходило в голову, что он тоже —несмотря на нечеловеческую выносливость —нуждается в отдыхе. А между тем он не творил чудес, не возлагал рук на паралитиков, сидевших в колясках вдоль всей сцены, не излечил ни одного из больных, которых разместили в первом ряду, —некоторым до смерти оставался один шаг.

Люди все еще не поняли, что Духовный Учитель —не машина для раздачи чудес. Никто не мог предсказать, что именно произойдет, когда Ваи-Каи выйдет на сцену, какой оборот примет очередная лекция, какие темы будут затронуты, кто будет уязвлен и на кого падет его милость.

Иногда Ваи-Каи произносил длинный монолог на какую-нибудь тему, например о различиях между линейным временем людей Запада и круговым временем древних цивилизаций. Иногда он ждал в тишине и молчании, чтобы кто-нибудь задал ему вопрос, или подходил к больному или ребенку, касался ладонями на несколько мгновений и начинал прогуливаться по рядам, внимательно вглядываясь в лица, словно хотел навсегда запомнить каждого.

Вначале непредсказуемая составляющая выступлений Ваи-Каи сбивала с толку, даже раздражала Йенна.

Усердно посещая рейвы и экспериментируя с возбуждающим зельем и всякой другой химией, он оставался "головастиком": выбранная профессия отражала стремление все всегда понимать, упорядочивать, раскладывать на составляющие, чтобы найти логику, установить связующие линии. Он, всегда стремившийся изгнать иррациональное начало из своей жизни, так и не смог понять, что толкнуло его ввязаться в приключение с Духовным Учителем. Идея Мириам о том, что противоположности притягиваются, не устраивала Йенна: в противном случае враги Ваи-Каи —их становилось все больше, и они набирали силу —испытали бы то же самое... но разве ожесточение не есть оборотная сторона очарованности?

На первом курсе Йенн стал членом партии Неоэкологистов, или Некологистов, причем примкнул он к самой воинствующей ячейке, надеясь оказаться в гуще политической жизни. Йенн действительно сочувствовал идеям защитников нашей планеты, но руководил им точный расчет: он был совершенно уверен, что экологисты, пусть даже они сегодня весьма немногочисленны и разобщены, очень быстро выйдут на авансцену общественной жизни, как это уже случилось в Германии и странах Северной Европы. Тем, кто, подобно его родителям, так и не избавившимся от иллюзий 70-х, упрекал его в том, что он жертвует идеалами ради честолюбия, Йенн отвечал: пора делать дело, довольно пустых мечтаний.

Два года прошли в горячке политической игры (к ней присовокупилась связь с главой местной ячейки), потом были техномессы, алкоголь, пилюли всех цветов и размеров, череда подружек на день, на неделю, на месяц, а дальше случились та самая поломка машины в раскалившемся от солнца Провансе, встреча с Ваи-Каи и Мириам.

Все это разворошило муравейник его убеждений.

Он поставил свой организационный талант на службу человеку, который пытался освободить его мозги от всего рационального, снять, словно чешуйки у луковицы.

Сложности человеческого общения, с которыми Йенн столкнулся у Некологистов, были из области общеизвестного, даже сверхобщеизвестного: столкновения характеров, ссоры из-за власти, догматизм, взаимные обвинения в злонамеренности и банальная ревность. Духовный же Учитель без конца погружал свое окружение в парадоксальные, выводящие из равновесия ситуации, не позволявшие им выбрать для себя хоть сколько-нибудь стройную систему взглядов и мыслей. Иногда Йенн ощущал ужасную усталость, неудовлетворенность, даже гнев —как в эту ночь перед толпой, не желавшей расходиться. Он сидел на стуле в кулисах, рядом с другими учениками и последователями Ваи-Каи, и закипал от ярости всякий раз, когда кто-нибудь из зрителей задавал очередной пустой вопрос. Он различал в глазах учеников восторженно-глуповатое внимание, почти обожание, что еще больше усиливало его собственное исступленное раздражение. Так что же, он один, он – первый ученик, он —основатель общества "Мудрость Десана", он —краеугольный камень организации, —нуждается в сне и хочет послать все и вся к черту?

Мириам давно ушла спать. Он презирал эту ее способность подчиняться своим первобытным желаниям и одновременно завидовал ей: она отправлялась в постель, когда уставала, ела, если была голодна, пила, испытывая жажду, и занималась любовью, если возбуждалась... Он сам не мог удовольствоваться привычной версией бытия —во-первых, потому, что таков был его эстетический выбор, а во-вторых, он боялся не заметить главного события на странице истории, которая сейчас писалась. Ваи-Каи никогда ничего ему не обещал насчет него самого —ни привилегий, ни особой милости, но Йенн, не признаваясь в этом даже себе самому, верил, что будет вознагражден за вечную свою готовность быть рядом и действовать, вопреки усталости и раздражению (как этой ночью, когда от утомления у него смертельно болели плечи и ныл затылок).

Кто-то спросил, не предвещает ли аномально жаркая температура воздуха этим летом неизбежную катастрофу, —этот вопрос задавался каждый вечер, словно коллективное бессознательноетак и не избавилось от страхов, навеянных Миллениумом.

Часы Йенна показывали 01:00. Он мысленно проклял все на свете, протирая стекла очков: когда еще они доберутся до своей гостиницы, расположенной в пятнадцати километрах от кинотеатра в промышленной зоне соседнего городка. Тема разладившейся погоды позволила Ваи-Каи оседлать любимого конька, и он заговорил о космической паутине из мифологии индейцев десана: их легенда гласит, что все люди связаны с этим миром и друг с другом. Религии, проповедующие исключительность —то есть исключение, —были полезны на определенных исторических этапах, но теперь их следовало отбросить, как старую ветошь. Пришло время примирить человечество с пространством и временем, снова встроиться в ткань бытия, заключить договор со всеми видами живых существ, порожденных двойной змеей, восстановить цельность мира, войти в дом всех законов, всех духов и всего сущего.

Йенн неоднократно спрашивал Ваи-Каи, что точно означает выражение «дом всех законов и всех духов».

Иное определение коллективного сознания человечества, или Божественного порядка, или сферы бессознательного, включающей в себя все мифы и все религии, или, наконец, непрерывный обмен и взаимодействие (глобальная информационная сеть есть всего лишь грубое, приблизительное изображение всего этого)?

"Все это, вместе взятое, и гораздо больше, —ответил ему Духовный Учитель. —Это центр и край, граница, откуда исходят все нити, сама субстанция, из которой сотканы эти нити, лучи и отсветы лучей, место, где формируется земля, где зарождается время..."

Разобравшись худо-бедно с понятием "дома всех законов и всех духов", Йенн, тем не менее, никогда прямо с этим не экспериментировал —в отличие от некоторых других членов общества "Мудрость Десана", утверждавших, что они время от времени погружаются в ту фундаментальную общность, которую описывает Ваи-Каи. Он им не верил, подозревая в худшем виде жульничества —самообмане. Рано или поздно поведение выдавало их, и тогда они выглядели гротескно, даже пафос-но, напоминая золотоискателей, которые потрясают обычными булыжниками, вопя, что нашли золотую жилу.

Йенн встретил в окружении Учителя те же самые человеческие типы, что в некологической ячейке Экса. Прежние нравы, привычки и обычаи отравляли новые идеи, распределение обязанностей и полномочий очень быстро свелось к сведению счетов, к стрельбе по воробьям, так что ему пришлось употребить все свое влияние первого ученика, чтобы изгнать из сообщества главных смутьянов и восстановить порядок. Ваи-Каи не вмешивался в их ссоры, словно люди —как пешки —мало что, по существу, значили для него, вернее, что он мог общаться как с теми, так и с другими. Своеобразное проявление равнодушия или неблагодарности, но это задело гордость Йенна. Он поделился своими чувствами с Мириам, и она обрушилась на него:

–Да плевать! Если я правильно поняла его учение, главное —чтобы человеку было хорошо в данный конкретный момент, с ним или без него. А я вот хочу как можно больше времени проводить с тобой!

Йенн не собирался —во всяком случае, пока —разрывать связи с Духовным Учителем. Не зря же он потратил последние три года своей жизни! Он ни за что на свете не пропустит последнего Откровения. Йенн не мог согласиться с родителями и старшим братом, которые при каждой встрече и по телефону талдычили ему одно и то же: мол, твой интерес к этому псевдоцелителю —не более чем мимолетное увлечение, порыв —как учеба в университете, увлечение политикой, короче —все, чем он занимался в жизни. Кроме того, и это было, пожалуй, главным резоном, он считал, что необходим сообществу —и для управления, и для организации лекционных туров, и для того, чтобы нести слово Духовного Учителя людям.

–Йенн?

Он подпрыгнул от неожиданности, мгновенно открыв глаза, и увидел перед собой двух изысканно одетых женщин.

Они жались в кулисе вместе с Жоффруа —одним из недавно присоединившихся к общине адептов учения: недостаток опыта он компенсировал старанием, что иногда выглядело трогательно, но чаще всего —дико раздражало.

–Им пора уезжать, они хотят с тобой поговорить, они из Tele Мах,ну, ты знаешь, телесеть, —пробормотал с придыханием Жоффруа.

–Марита Кёслер, продюсер, —представилась брюнетка, протягивая Йенну руку.

–Од Версан, помощница Омера, —произнесла вторая, подходя ближе.

У них были крепкие рукопожатия, открытые улыбки и энергичная жестикуляция женщин, которых не может остановить никакое препятствие. Брюнетке было на вид лет пятьдесят, но она отчаянно пыталась выглядеть на тридцать пять. Черный костюм и короткая стрижка подчеркивали стройность и хрупкость тела, но не могли скрыть угловатости й жесткого выражения лица. Ее тридцатилетняя спутница скрывала округлости фигуры под яркими просторными одеждами. Она была светлой мелированной шатенкой с двумя хвостиками, перетянутыми шнурочками, по обеим сторонам круглого и гладкого кукольного личика.

–Вы —ответственное лицо общества "Мудрость Десана"? —спросила Марита Кёслер.

–Лишь в том, что касается административной части, —ответил Йенн, сдерживая дрожь. —Без него (он указал на стоявшего в центре сцены Ваи-Каи) ничего бы не было.

–Конечно, конечно, но нам сказали, что по всем вопросам, касающимся связей с прессой, следует обращаться к вам.

Йенн искоса взглянул на Жоффруа: это самое «нам сказали» радостно моргало круглыми совиными глазами и улыбалось радостной улыбкой идиота, что должно было свидетельствовать о неизбывном счастье являться последователем Духовного Учителя. Ну когда же этот кретин поймет, что восторженность неприемлема, если она фальшива? Неужели он не видит, как язвительно смотрят на него эти телепрофессионалки?

–Наши отношения со СМИ весьма просты, —произнес он наконец, стараясь говорить тоном одновременно легкомысленным и серьезным. —Журналисты приходят, задают вопросы и пишут помойные, а в лучшем случае —ироничные статейки, напрочь игнорируя наши ответы.

–Мы затем и приехали, чтобы дать вам возможность лично ответить клеветникам, —вмешалась Од Версан.

Она подчеркнула значимость сказанного, взмахнув накладными ресницами, и в ее голубых, с металлическим отливом, глазах мелькнуло нечто человеческое. На них начали оборачиваться ученики Ваи-Каи, давая понять, кто —насупленными бровями, кто —неодобрительной гримасой, что их разговор мешает Учителю.

Йенн с превеликой радостью придушил бы двоих-троих, чтобы напомнить об элементарных понятиях иерархической подчиненности, но он счел за лучшее увести своих собеседниц к незаметной двери в глубине сцены, которая вела на стоянку. Тут и там, в темных салонах некоторых машин, вспыхивали красные огоньки горящих сигарет. Ночь, напоенная запахами, дышала теплом и влагой. Светлые фасады домов вокруг церкви выступали из темноты, как камни из морских глубин. Глубокие лужи, оставшиеся после яростного ливня, прошедшего после обеда, напоминали жадные пустые рты, разверстые в искореженном асфальте.

Йенн ненавидел такие ночи, когда влажность и жара словно объединяли усилия, тщась ускорить разрушение этого бренного мира. А ведь эта явно нездоровая влажность была всего лишь следствием эволюции, адаптации, климатическим ответом Земли на деяния человечества, разрывом в ткани бытия. Пока экологические партии не осознают великий замысел Творения, их предложения, планы, проекты и действия останутся бессмысленно-бесполезными, иллюзорными.

Речь, по словам Духовного Учителя, шла вовсе не о темном веровании, не о мистической чепухе или моральной сентенции, а о реалистичном подходе, разумном и, скорее всего, единственно возможном, который позволит человечеству избежать грозящего ему самоуничтожения как вида. Следовало немедленно примирить отрывочные научные знания с объединяющим видением примитивных мифов, с уважением и бесконечной благодарностью матери-кормилице Земле.

Ваи-Каи часто иллюстрировал свои речи отрывком из статьи Джорджа Уолда, нобелевского лауреата по биологии: «Последние годы позволили нам осознать, как никогда прежде, глубину родства, объединяющего все живые организмы... Каждая жизнь связана с другими жизнями, и эта связь намного глубже, чем мы могли когда-нибудь вообразить».

Ну разве это высказывание не подтверждает, как и множество других, тот факт, что все виды живых существ связаны между собой и объединены с двойной змеей?

Женщины достали сигареты и выкурили их в несколько затяжек с жадностью заядлых курильщиц, отлученных на несколько часов от табака.

—Вы знаете передачу Омера? —спросила Од Версан, выдохнув густой клуб дыма.

Йенн кивнул. Они начинали его раздражать —он сам не знал чем, возможно, бесила эта их манера разглядывать его, как зоологи разглядывают неизвестное им животное.

Он различал вдалеке мягкий голос Ваи-Каи, заглушаемый шумом ветра и неясным гулом голосов небольших группок людей, рассеявшихся по парковке.

Стены старого кинотеатра следовало бы освежить, но его скоро снесут и выстроят на его месте концертный зал —новый и куда более практичный, во всяком случае, как сказал Йенну мэр (он владел здесь гектарами виноградников, и Духовный Учитель излечил его кузину от рассеянного склероза).

—Омер Меня Убить, то есть ОМТ, —уточнила Марита Кёслер. —Вы ведь, конечно, знаете Омера?

Йенн снова утвердительно кивнул. Все во Франции хотя бы раз в жизни слышали об Омере, телеведущем, пришедшем с радио. Его передачи были намеренно провокационны, читай —скандальны, и сначала завоевали подростковую публику, после чего захватили гораздо более широкую аудиторию. Его дерзости, его словесные и физические выпады стоили ему неприятностей с Высшим Телевизионным Советом по надзору, с политиками и некоторыми из приглашенных, но его рейтинг только рос, так что Tele Мах, крупная частная телесеть, доверила ему вести передачу в прайм-тайм, чтобы вернуть внимание публики.

—Думаю, вы знаете, почему его передача называется так, —добавила Од Версан.

Ее белое лицо в сумраке ночи походило на качающуюся на волнах медузу. Каждый раз, когда она с отвратительным свистом затягивалась, фильтр сигареты окрашивался в цвет ее темно-красной, почти черной помады.

Пожав плечами, Йенн признал свою невежественность.

—Помните дело марокканца, обвиненного в убийстве хозяйки? На стене в комнате была фраза: Омар меня убить. Написано было кровью и с орфографической ошибкой. Полиция решила, что ее оставила жертва, что она успела...

—Обычная игра слов, —энергично перебила ее Марита Кёслер, удостоившись в ответ ненавидящего взгляда. —Игра слов весьма дурного тона, зато название обалденное. Сорокапроцентный рейтингу каждого выпуска передачи. Можно с уверенностью утверждать, что ОМТ —самый дорогой прайм-тайм на всем французском телевидении. Знаете почему?

И снова Йенну пришлось недоуменно пожимать плечами.

—Полемичность! —пояснила Од Версан.

—Од хочет сказать, —поспешила вмешаться Марита Кёслер, —что Омер каждую неделю принимает в студии человека, скажем так, противоречивого, неординарного и дает ему возможность —в течение полутора часов —объяснять свою позицию, убеждать публику. Это может быть политик —мужчина или женщина, скандальный автор, астролог, звезда стриптиза, религиозный лидер, —короче, для него нет запретных тем...

—Гость Омера встречается – лицом к лицу —с большой группой оппонентов. Не так, как в этих псевдо-ток-шоу, где ведущие и их приглашенные сговариваются, чтобы исключить неприятные вопросы...

—Принцип Омера —никаких табу, пусть человек получит возможность затронуть все темы в разговоре.

В конце передачи телезрители голосуют, и тогда выясняется, сумел ли гость убедить их в своей правоте...

—Омер хотел бы пригласить вашего Ва... —Од Версан, яростно топнув каблуком, затоптала окурок, как будто раздавила скорпиона. —...Вахи-Кахи...

—Конечно, не сейчас, не немедленно. Сетка передач Омера спланирована вплоть до 24 февраля будущего года...

—Поверьте, многие прозакладывали бы душу, чтобы получить приглашение от Омера. Но он —по этическим соображениям —принимает не всех...

—Вход, естественно, закрыт для неонацистов и расистов всех мастей...

—Как и для ревизионистов, и для прочих придурков...

—Так что скажете?

Йенну пришлось встряхнуться, чтобы вернуться к действительности. Номер, исполненный перед ним этой парочкой телеакул, вызвал в его голове ураган мыслей, ему с трудом удалось подавить головокружение, зацепившись взглядом за неровности стены старого кинотеатра.

Коль скоро эти амазонки согласились отправиться в Богом забытую деревушку в гуще нантских виноградников, значит, Омер и правда жаждет заполучить в студию Ваи-Каи. Итак, Духовный Учитель за последние два года действительно набрал силу, его известность вышла за рамки кружка его сторонников и последователей, «Мудрость Десана» невозможно больше игнорировать.

Йенн с трудом удержался от смеха. Знай они, в каких условиях проходили первые выступления Ваи-Каи, не старались бы так, могли бы наплевать на официальную торжественность приглашения. Если бы они увидели хоть однажды, как Духовный Учитель купается голым в бухточках, смеется, как ребенок, безо всякой видимой причины, спокойно спит в удушающем запахе овчарни, собирает дикую ежевику с куста, танцует в полнолуние, проповедует перед горсткой совершенно «отвязанных» юнцов, тоже заржали бы в голос. В то же время Йенн чувствовал невольную гордость из-за того, что эмиссарши могущественной телеимперии разговаривают с ним на равных.

Помолчав несколько секунд, он сказал:

—Вы могли бы обойтись без этого путешествия —через две недели мы будем в Парижском районе.

—Нам приходится задолго планировать сетку, —пояснила Од Версан.

—И Омер обязательно должен получить ваш ответ, прежде чем приглашать кого-нибудь другого, —добавила Марита Кёслер.

—Я ничего не могу решить, не посоветовавшись, не получив согласия Ваи-Каи, —сказал Йенн.

—Конечно, конечно...

—Тогда, если у вас хватит терпения дождаться окончания лекции, вы получите ответ.

Женщины переглянулись, кивнули и с потрясающей синхронностью достали сигареты. Пламя зажигалок на пару секунд выхватило из темноты их лица, показавшиеся вдруг Йенну сатанинскими масками.

Он подумал о Мириам: она давно спит мирным сном, а во тьме больной ночи другие люди принимают судьбоносные решения. Йенн вспомнил о вопросе, который она задала ему несколько дней назад: приключение становилось захватывающим, и он —меньше, чем когда бы то ни было, —готов был отказаться от всего этого.

Глава 9

Парочка легавых, сидевших напротив Матиаса, дымила не переставая, особенно она —коренастая, крепко сбитая, ее янтарная шевелюра была уложена волосок к волоску, наводя на мысль о коккер-спаниеле, гордо вышагивающем по улице после визита к собачьему парикмахеру.

Терпкий дым плавал по комнате, разъедая глаза, ноздри и гортань.

Все было не так: легавые не заперли его в камере в ожидании суда, они надели ему наручники, натянули на голову капюшон, везли какое-то время в машине и наконец "высадили" в подвале с грубыми бетонными стенами, поделенном на множество крошечных кабинетиков. Там с него сняли капюшон, отобрали ремень и шнурки, закрыли в загончике с сортиром-"очко" и подали завтрак —кофе и круассаны, —который он съел, не заставив просить себя дважды. Потом он ждал целый день, лихорадочно размышляя, пытаясь восстановить ход ночных событий и понять, в какой момент утратил над ними контроль. Да с самого начала, конечно, с первого же свидания с Романом в "Смальто". Рысь никогда его не подставлял, но от этого дела просто воняло провокацией и предательством.

Вечером женщина принесла ему два сандвича, бутылку минералки с газом (черт, да им как будто известны его предпочтения по части питья!) и одеяло на ночь.

Ему удалось поспать час или два, хотя в камере невыносимо воняло мочой, бетонные стены давили на психику, а отросшая щетина противно шуршала, соприкасаясь с кожаной курткой, которую он, смяв в комок, положил под голову.

Неразлучная парочка вошла в его камеру в девять утра. С собой они принесли кофе, круассаны и сигареты.

Мужику на вид было лет тридцать пять—сорок, волосы подстрижены ежиком, лицо и костюм —одинаково помятые, сам он —поджарый, спортивный. Ей —около тридцати, энергичная, живая, одета более чем нейтрально и не сказать чтобы слишком женственна —несмотря на прическу под коккера. Они выпили кофе и поели в компании Матиаса, а потом выкурили первую —самую сладкую —сигарету, наблюдая за ним с раздражающей пристальностью.

–Я —Кэти, он —Блэз... —нарушила наконец гнетущее молчание женщина.

Странное начало допроса: у легавых было не в заводе представляться арестованным по имени. Матиас допил кофе, передернувшись от горечи, поставил стаканчик на узкий столик, отделявший его от полицейских. Он заметил под курткой мужчины и свитером женщины оружие, на долю секунды представил себе, как перепрыгивает через стол, сбиваете ног женщину, выхватывает ее оружие и уходит из подземелья, прикрываясь ею, как живым щитом...

Впрочем, к чему все это? Ночь его предала, сыскари его вычислили, он стал одним из тех проклятых, которых отвергла улица, и они нигде не могут чувствовать себя в безопасности.

На самом-то деле больше всего на свете он сейчас мечтал о горячей ванне и чистом белье.

–А ты —Матиас Сирименко, —продолжил мужчина.

–Жалкий маленький мерзавец, убивший прошлой ночью троих человек, а до того —множество других людей.

–Скажем так—у нас нет формальных доказательств относительно других жертв, —подхватила женщина. —Тем не менее, проделав небольшую работу, проверив некоторые твои недавние перемещения и телефонные звонки за границу, мы все на тебя повесили.

Они замолчали, откинувшись на спинку стульев и сцепив ладони в замок на затылке, чтобы дать Матиасу время осознать сказанное. Он отлично знал методы легавых —успел познакомиться в далекой юности, когда жил на улице. Кстати, они мало чем отличались оттого, как орудовал Рысь и другие стервятники нелегального бизнеса, —словно у тех и других просто не было иного выбора, кроме как действовать сходными методами.

Они не засадили его за решетку, потому что у них есть для него работа, вот и начали переговоры с угроз, дабы сделать свое предложение повесомее, торгуясь с позиции силы. Матиас решил хранить полную невозмутимость —как с привычными заказчиками.

–Получишь по максимуму, Матиас Сирименко, пожизненное с отсидкой тридцати лет без права сокращения срока, —заявил мужчина, Блэз, гаденько улыбаясь.

–Могу заверить —блондинчики вроде тебя пользуются бешеным успехом в тюрьме. Когда выйдешь, будешь маленьким сморщенным старикашкой с такой дырявой задницей, что придется тампонами затыкать!

Матиаса пробрала дрожь, но он постарался ничем не выдать смятения: да он скорее перегрызет себе вены, чем станет таким отребьем.

–Мы знаем тебя лучше, чем ты думаешь, Матиас, —продолжила женщина —Кэти. —Нам известно, что ты не любишь мужчин, —впрочем, и женщин тоже.

Единственное, что тебя возбуждает, —это возможность сделать дырку в башке тому, кого тебе заказали, разве не так?

На этот раз Матиасу не удалось ни скрыть изумления, ни сдержать дрожь в левой ноге. Он никогда никому не говорил о тайных наслаждениях своей профессии —за исключением разве что Джоанны, сбежавшей издому пацанки, жившей с ним около двух месяцев и не раз и не два забиравшейся под его одеяло. Она тоже рассказала ему свою тайну: девчушка посещала черные мессы на кладбищах и другие оккультные церемонии, щедро орошавшиеся кровью. Он отказался сопровождать ее на "слет" сатанистов —и она ушла хлопнув дверью, а на прощанье заявила, что он —"заурядное ничтожество", а еще "трахал ее, не расставаясь с пушками". Он тогда подумал, что, может, стоит догнать ее и убрать, пока не рассказала всем и каждому, что спала с убийцей, но потом решил —и, как теперь выясняется, был не прав, —что ей все равно никто не поверит.

–Тебе нравится играть с чужими жизнями, да, Матиас? —бросил Блэз. —Так вот, это противозаконно. Возможно, закон нехорош, но это закон. Dura lex, sedlex.

–Ты выбрал не ту сторону, Матиас, —дожимала Кэти. —Ну да, адвокат станет упирать на смягчающие обстоятельства, но поскольку на дорогого законника средств тебе не хватит...

Она встала и продолжила, перейдя на напыщенно-торжественный тон, кивая головой в такт собственным инвективам, причем ее рыжая шевелюра до смешного напоминала парик адвоката из английского телесериала:

–Мать моего клиента умерла от рака, когда ему едва исполнилось семь, отца и сестер расстреляли в их собственном доме в пригороде Парижа шестью годами позже.

Предоставленный самому себе, мой клиент переходил из одной приемной семьи в другую, убегал из дому, был членом разных банд, участвовал в ограблениях, тогда же взял в руки оружие, совершил первые убийства...

В любом случае —ни один суд на этой богомерзкой планете не признает, что у мерзавца вроде тебя были смягчающие обстоятельства!

Есть еще одна возможность свершить правосудие —пристрелить тебя на месте, без суда и следствия, не трагя денежки налогоплательщиков. Большинство наших сограждан одобрили бы такое решение —глаз за глаз, зуб за зуб, пуля за пулю. Вот достану сейчас пушку и продырявлю тебе сердце или влеплю маслину промеж глаз —и вся любовь. Спишем все на законную самооборону —и ни одна собака не тявкнет.

Они снова замолчали, изучая его с внимательностью мангуста, гипнотизирующего кобру. Их номер "Устрашение задержанного" произвел на Матиаса прямо противоположный эффект. Раз они вот так раздувают шерсть и скалят зубы, следовательно, не слишком уверены в себе, значит, это они —легавые —оказались не на той стороне.

–А вот еще один вариант, —процедил сквозь зубы Блэз.

Сверля Матиаса взглядом, он закурил и выдержал долгую паузу, еще больше усилившую напряжение, висевшее в воздухе маленькой темной комнатенки. Матиас постарался дышать медленно, глубоко, но его нервы, наэлектризованные бессонной ночью, светом неоновых ламп и сигаретным дымом, вибрировали в горле, как струны расстроенного инструмента. Его рассудок был сейчас таким же серым и грязным, как стены, потолок и пол в этой тюрьме. Вонь от параши —тяжелая, удушающая —перебивала прогорклый запах остывшего кофе и засохших круассанов. Мысли Матиаса снова вернулись к Джоанне —бледнокожей Лолите, отдававшейся ему с отстраненно-капризной гримаской на лице. Он не помнил, чтобы откровенничал с кем-нибудь еще, кроме нее. Как она связана с легавыми? Может, ее замели на сатанистском сборище и она сдала его, надеясь купить свободу?

–Так вот, при этом варианте в тюрьму ты не отправляешься, никто на твою задницу не покушается, и ты продолжаешь делать то, что любишь больше всего на свете, —подвела итог Кэти.

–Но под нашим контролем, —добавил Блэз.

–Нам нужны... надежные агенты для внедрения в некоторые экстремистские группы.

–Чтобы произвести среди них легкую приборочку.

–Ну и, поскольку мы, естественно, не питаем слепой веры в род человеческий...

–...потому что тесно с ним соприкасаемся...

–...и знаем, на какие мерзости он способен, мы не будем столь наивны, чтобы просто спустить тебя с поводка.

–Ты что-нибудь слышал об электронных браслетах?

Матиас буркнул нечто нечленораздельное, что вполне могло сойти за "да".

–Так вот, тебя снабдят таким браслетом, —сказала Кэти. —Конечно, не тем, какие надевают на лодыжку или запястье, тот прибор, о котором я говорю, внедряют под кожу...

–Браслет нового типа! —заржал Блэз. —Миниатюрный.

Из суперсинтетики. Величиной с четвертинку рисового зерна. Эту штуку уже испытали на животных, а теперь вот перешли на людей.

–Он будет 24 часа в сутки настроен на частоту спутника-шпиона. И нашей информационной сети.

–И мы сможем отыскать тебя в любое время в любой точке земного шара.

Блэз встал, прошелся по комнате, бросил сигарету в пустой стаканчик. Матиас заметил, как блеснула сталь рукоятки в кобуре под мышкой. Первой его реакцией стали гнев и отвращение. Хорошенький выбор они ему предлагают —променять постыдно-жалкое существование волка в клетке на жизнь цепного пса. В памяти всплыли обрывки басни Лафонтена "Волк и Пес", которую он когда-то изучал в школе, —пока не бросил все к чертовой матери.

–Ты не узнаешь, куда мы засадим тебе жучка, —пояснил Блэз. —Ато ведь ты способен уподобиться хищнику, отгрызающему лапу, попавшую в капкан!

–Вот-вот —тебе пришлось бы откусить себе обе руки и ноги, да и то результат не гарантирован!

–Ты его никогда не найдешь —хоть обрентгенься!

Они хотят сделать из него стукача, одного из тех педрил, что проникают в банду и завлекают ее членов в сети полиции и спецслужб. Матиас однажды присутствовал при публичном наказании разоблаченного доносчика, молодого араба, "выбравшего не ту сторону". Его долго били и оставили голым умирать в подвале, изрезав ножами все лицо. Какое-то странное чувство —то ли брезгливость, то ли боязнь не выдержать и сблевнуть —не позволило Матиасу участвовать в линчевании, которому с такой бесконечной свирепостью радовались девушки из банды. Ему была отвратительна коллективная истерика, ненависть к предателю превратилась в жалость, он почувствовал отвращение к остальным, к своей уличной семье, издевавшейся над бездыханным телом.