Текст книги "Евангелие от змеи"

Автор книги: Пьер Бордаж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

В небе над парком, как обезумевшие шмели, кружили три вертолета. Завывание сирен разрывало мертвую тишину, опустившуюся на Диснейленд после нападения фалангистов "Джихада".

Все выстрелы Матиаса ушли в молоко. Большую часть своей жизни он хладнокровно убивал мужчин и женщин, но эта бойня была ему омерзительна. Разве есть что-то общее между профессией наемного убийцы и жестоким, тупым, обезличенным нападением на тысячи случайных людей, собравшихся у ворот искусственного рая? Как отыскать в кровавом бедламе потаенную нить, всегда связывающую охотника и дичь?

Девять членов убойной команды растворились в беззащитной, беззаботной толпе: помповые ружья были спрятаны под одеждой, гранаты рассованы по карманам.

Лица боевики прятали в поднятых воротниках. Три машины с интервалом в несколько минут доставили моджахедов на станцию Шесси, там они погрузились в скоростной поезд, доехали до диснеевской деревни, где, несмотря на плохую погоду, было полно посетителей, и поехали по движущимся дорожкам к парку.

Взрыв первой гранаты дал сигнал к атаке. Они закрыли лица висевшими на шее косынками и начали палить.

Посетители попадали под ураганный перекрестный огонь автоматов и пулеметов, погибали от осколочных ранений, и последним, что эти люди слышали в жизни, были гортанные голоса убийц, выкрикивающих суры Корана. Одуряющий запах крови смешивался с пороховой вонью. Шум дождя и завывания ветра заглушались предсмертными стонами и криками ужаса.

Матиас взглянул на часы —9:15.

Пора отступать. Нападение длилось ровно шесть минут. Не так долго, но вполне достаточно для того, чтобы поднять в воздух вертолеты и объявить тревогу по полной программе. Вой сирен раздавался все ближе —легавые вот-вот будут здесь. Все три машины, выгрузив пассажиров, немедленно уехали —рядом со станциями скоростной железной дороги парковка была запрещена.

Боевикам были даны четкие указания: рассеяться по парку, затеряться в толпе, а до базы в окрестностях Герара добираться самостоятельно, поодиночке. Но главным был другой приказ: любой солдат армии "Джихада" при угрозе пленения должен был подорвать себя гранатой.

Матиас огляделся: на дорожках, на расстоянии метров в двадцать друг от друга, стояли остальные боевики.

Вокруг не было выживших —только изуродованные трупы, кровь и ошметки плоти забрызгали столбы ограждения, рекламные щиты Макдоналдса и световые афиши последних диснеевских мультяшек. Матиас увидел, как стоявший к нему ближе всех боевик перепрыгнул через ограждение и кинулся в заросли зелени, и ему показалось, что он узнал худую высокую фигуру угандийца Хакима. Они попали в разные машины и не сумели поговорить перед отъездом, а улыбка, которой они обменялись, была такой печальной, словно оба предчувствовали, что прощаются навсегда.

Остальные нападавшие тоже разбежались, но что-то —возможно, интуиция —помешало Матиасу кинуться следом: он понимал, что бегство —худшее из всех возможных решений, именно такой реакции все от него и ждут, это ловушка, в которую он ни в коем случае не должен попасться. Необходимо было найти другой выход —но какой? Выбора у Матиаса не было: он не станет подрывать себя гранатой, даже если его прижмут к стенке, но он слишком много знает, так что Блэз и Кэти не рискнут оставить его в живых. В голове зазвучал насмешливый голос Хасиды: «Ты проглотишь пулю, не успеешь и рта раскрыть. Ты —всего лишь один из вариантов, у них всегда найдется замена...»

Гудение вертолетов, стоны раненых и вопли сирен били по нервам, мешая думать. Что делать, черт, что делать?!

Матиас был лишен возможности успокоиться и сосредоточиться, привычно поглаживая кончиками пальцев семейную реликвию —ладанку Богоматери. Блэз и Кэти поклялись, что вернут ее, как только его миссия будет завершена, но он ни на грош не доверял обещаниям людей, ставших его "поручителями", а вернее сказать

–"кукловодами", управляющими его судьбой из-за кулис.

Взгляд Матиаса упал на огромный мусорный контейнер, замаскированный латунным щитом, и решение пришло мгновенно, во всей ужасающей ясности единственно возможного выхода. В первый момент он отбросил его с яростью отчаяния, но тут же взял себя в руки —инстинкт выживания победил.

Он сорвал с себя шарф и пальто, опустил в ближайший контейнер и постарался закопать как можно глубже под смятыми картонными коробками и стаканчиками, перепачкав руки горчицей, жиром и сладкой липкой водой.

Проделав все это, Матиас левой рукой нацелил дуло винтовки себе в правое плечо и, поколебавшись мгновение, нажал на курок. Никому не удается покалечить себя с легким сердцем. Выстрел в упор заставил его отступить на три шага. Через секунду боль залила всю правую сторону тела. Кровь мгновенно пропитала одежду.

Он сжал зубы, чтобы не выпустить оружие и не рухнуть на бетонные плиты. Нужно продержаться еще чуть-чуть. Шатаясь, Матиас добрел до контейнера, запихнул в него ружье, на долю секунды, видимо, потерял сознание и удивился: что он делает здесь, над этой помойкой, воняющей холодным жиром? Адская боль вернула его к реальности, он снова услышал гудение вертолетов и вой сирен и, прежде чем провалиться наконец в небытие, бросил ружье в контейнер.

* * *

Прошло некоторое время, прежде чем Матиас начал различать чьи-то голоса над головой. Ему показалось, что его поднимают, несут, закрывают в каком-то темном пространстве. Там с него сняли одежду, и в руку впилась игла. Над ним склонилось чье-то лицо —женщина, такая же белокурая, как его мать... те же глаза небесно-голубого цвета, та же славянская бледность, та же тонкость черт, те же нежность и мягкость лица, выражающего предельную собранность.

* * *

Он проснулся в комнате со светлыми стенами и мебелью.

По запаху Матиас мгновенно понял, что он в больнице.

Притаившаяся в теле боль могла в любое мгновение ожить и укусить. Тугая повязка стягивала плечо, фиксируя руку. Из вены над запястьем торчала игла капельницы. Неясный шум где-то вдалеке смешивался с монотонным стуком капель дождя по стеклам. На стене напротив кровати висел на кронштейне телевизор, бесстрастно фиксирующий лицо больного.

Он поискал глазами часы, не нашел, попытался сориентироваться по свету из окна и решил, что сейчас, скорее всего, вечер (допуская при этом, что грязно-серая хмарь могла ввести его в заблуждение). В памяти всплывали беспорядочные обрывки воспоминаний о налете... Он слышал шум, чувствовал запах, видел изуродованные человеческие тела, дергающиеся на асфальте, подобно жукам с оторванными лапками. Скрежет, крики, стоны, дым, запах пороха, кровь... У Матиаса было странное, обескураживающее чувство, что он опрокидывается в другое время, парит в свободном полете по иным, адским мирам...

Матиас был в палате один, а это означало, что затея удалась и его посчитали жертвой. Белокурые волосы и ангельская бледность не позволяли причислить его к террористам и уж тем более —к исламским экстремистам.

Легавые могли, конечно, поставить охранников в коридоре, у дверей палаты... Вбежавшая медсестра не закрыла за собой дверь, и Матиас убедился, что его никто не сторожит —ни полицейские в форме, ни агенты в штатском, по коридору шастали только ангелы милосердия в белых халатах.

–Как вы себя чувствуете? —спросила медсестра, постаравшись любезно улыбнуться, но эта улыбка не только не располагала —она подчеркнула жесткие черты ее лица.

–Почти... почти хорошо, —пробормотал Матиас.

Звук собственного голоса показался ему странным, непривычным, словно какой-то чужак проник в его тело, воспользовавшись потерей сознания.

–Нуда, конечно, как человек, получивший невесть сколько пуль в плечо! —воскликнула медсестра.

Женщина подошла к кровати, надев на лицо маску театрального сострадания, типичную для людей, каждый день имеющих дело с людскими несчастьями и оттого утративших последние остатки милосердия. Пряди седых волос, морщины, темные круги под глазами и усталые жесты с жестокой очевидностью выдавали возраст медсестры —ей было не меньше пятидесяти.

–Некоторые пули прошли навылет, —продолжила она, проверяя капельницу. —Вы потеряли много крови, но переливание, к счастью, не понадобилось —у вас редкая группа крови, и могли возникнуть проблемы.

Кивком подбородка она указала на правое плечо Матиаса.

–Рана не слишком красивая. Ключица и лопатка раздроблены, мягкие ткани разорваны в клочья. Вас оперировали больше пяти часов, и вам очень повезло, что дежурил доктор Блерио, —он лучший хирург в Мо.

От медсестры исходил легкий запах духов, раздражавший ноздри Матиаса.

–Пятьсот человек убиты. Можете себе представить? Эти... выродки —простите, но я не нахожу другого слова—уничтожили пятьсот невинных детей и женщин! Они расстреливали посетителей из пулеметов, забрасывали гранатами! Люди просто хотели приятно провести время в парке. В каком же мире мы живем, Господь милосердный, в каком ужасном мире!

"В мире, который отвергает людей, —мысленно ответил женщине Матиас. —В мире, который готовится сменить кожу и уничтожить неблагодарных вредоносных тварей, пожирающих его изнутри с незапамятных времен. Ну и что с того? Никто не заплачет над родом человеческим!"

Потоп, небытие, уничтожение...

—Я не ретроградка, но, думаю, нам следует немедленно восстановить смертную казнь. Во всяком случае, за некоторые преступления —например, за убийства детей или за то, что произошло в Шесси. Вы со мной не согласны?

Матиас уже много лет работал наемным палачом и не был уверен, что узаконивание государством убийства собственных граждан способно что бы то ни было изменить в судьбе человечества. В первую очередь пришлось бы казнить тех, кто знал о готовящейся бойне и позволил ей совершиться.

Сиделка нагнулась, чтобы поправить Матиасу подушку, и в нос ему ударил едкий запах пота, смешавшийся с ароматом духов. В вырезе расстегнутой блузки он видел верх ее пышной груди и лямки лифчика.

–Как насчет "маленькой" или "большой" услуги?

Матиас не сразу понял, о чем она говорит, но потом сообразил, что вставать ему нельзя и придется ходить на утку. Он отрицательно покачал головой.

–Я скоро вернусь. Если что-нибудь потребуется, позвоните. Видите кнопку? Вам достаточно протянуть левую руку.

–Который час? —спросил Матиас.

Она отодвинула рукав халата.

–Десять...

–Утра?

Сестра издала смешок, слегка откинув назад голову и отведя плечи, потом махнула рукой на окно.

–Время, конечно, перекосилось, но в десять утра ночь пока не наступает!

–Значит, я...

–Ну да —вы здесь уже сутки.

* * *

После завтрака в одиннадцать тридцать —он состоял из тех пресных блюд, которые в промышленных количествах подают в больницах, школьных и заводских столовых, —после налета медсестры с уткой, обмывания «передка» и подмывания задницы, после блиц-визита знаменитого доктора Блерио и двух интернов (девушка —аппетитная брюнетка —смотрела на врача с обожанием) Матиас позволил себе вздремнуть. Поспать ему дали недолго —в палату заявились два инспектора из бригады по борьбе с терроризмом. Он старался отвечать на их вопросы максимально уклончиво, дабы не возбудить подозрений: он живет в Париже и решил провести свободный день в Дисней-парке, нет, он не видел толком, что произошло, услышал взрывы, выстрелы, вопли, хотел убежать, его ранили в плечо, он упал, потерял сознание... Полицейские не настаивали: они ушли, объявив, что его показания могут им понадобиться... даже если суд над исламскими террористами никогда не состоится. Последние слова повергли Матиаса в задумчивость, но он снова отключился —подействовали транквилизаторы, которые сестра заставила его принять после еды.

Когда Матиас открыл глаза, преследуемый тревожным чувством, что за ним кто-то наблюдает, он встретился взглядом с человеком, которого сразу узнал, несмотря на затуманенное сознание. Хасида сидела на единственном стуле для посетителей и как ловчая птица смотрела прямо на него черными блестящими глазами.

Ее пышные волосы падали на воротник плаща и плечи девушки. Она показалась ему еще привлекательнее, чем в тот вечер на ферме, когда Хаким-угандиец прислал ее к нему в комнату в качестве подарка.

–Твоя идея оказалась просто гениальной, —произнесла она, криво улыбнувшись. —Только ты сообразил, что надо делать. Ты один выжил.

–Хочешь сказать, что...

–Из всей команды в живых остался только ты.

Остальных либо перестреляли легавые, либо они подорвали себя гранатами.

–Хаким...

–Он тоже погиб. Только о нем я и сожалею. Он единственный был человеком в этой банде чокнутых убийц.

–Кто тебя предупредил, что я здесь?

Хасида пожала плечами. Она была сейчас похожа на девчонку, вырядившуюся в одежду матери, чтобы казаться старше.

–Они проверили списокжертв, обнаружили, что твоего имени в нем нет, и послали меня на разведку. Хотят убедиться, что никто не связал твое имя с "Джихадом".

Хасида ни словом не обмолвилась об электронном чипе, внедренном Матиасу под кожу, —следовательно, ничего о нем не знала.

–А если бы связали?

–Тогда я должна была бы немедленно предупредить моих шефов и тебя ликвидировали бы.

–И ты доложишь?

Она наклонилась, глядя на круглые носки своих кроссовок.

–Никто ничего не заподозрил, —прошептала она, не поднимая головы. – Ты здесь как Матиас Сирименко, одна из несчастных жертв. Можешь и дальше спокойно играть в шпионов.

–Люди из "Джихада" знают, что ты здесь?

–Им неизвестно даже то, что ты выжил.

–Полагаю, тебе поручили передать мне дальнейшие инструкции.

Хасида выпрямилась, сверкнув на него взглядом.

–Меня прислали с заданием, но...

Она помолчала несколько секунд, потом мягко коснулась пальцами его левой руки.

–...лично я чертовски рада, что ты выкарабкался, —добавила она неожиданно севшим голосом.

–Но ты же не захотела остаться со мной той ночью.

Хасида встала, подошла совсем близко к его кровати.

Она не надушилась, но Матиас с вожделение вдыхал аромат ее влажной кожи и пота. Девушка пахла перченым мускусом.

–Беда в том, что ты мне нравишься, Матиас. Очень нравишься. Даже слишком нравишься.

–Не вижу, в чем проблема.

Хасида наклонилась и коснулась губами его лба и переносицы.

–Легавые превратили меня в шлюху. А для шлюхи нет ничего опасней, чем...

Окончание фразы утонуло во рту Матиаса. Они поцеловались, и страсть разгорелась в обоих, как сухая солома. Забыв о ране, Матиас обнял Хасиду, но боль напомнила о себе с такой жестокостью, что у него перехватило дыхание, он смертельно побледнел и без сил упал на подушки.

–Не шевелись, —нежно шепнула Хасида.

Ее ладонь нырнула под простыню и долгим медленным движением заскользила по коже, пока пальцы не перестали дрожать. Тогда она начала ласкать его с вкрадчивостью паучихи, одновременно осыпая лицо и шею поцелуями.

Глава 21

Телефонистка на коммутаторе —женщина неопределенного возраста, ждущая новой любви и жаждущая найти другую работу, —улыбнулась Марку самой усталой из понедельничных улыбок.

–Как-сегодня-дела-мсье-Марк?

Был момент, когда "мсье Марк" полагал, будто Альенор —да-да, ее звали Альенор! —завлекает его (проклятое мужское тщеславие!), но потом он заметил, что она строит глазки, надувает губки и виляет бедрами при виде любого мужика, проходящего мимо нее к лифтам.

Альенор была зрелой женщиной на пороге безжалостной старости, живущей надеждой на "последний шанс".

Она вечно читала какой-нибудь глянцевый журнал из тех, что убеждают каждую женщину в том, что она —Самая Великая Соблазнительница Всех Времен и Народов, рассказывают, как остаться молодой, как спасти свой брак, как сделать гармоничными сексуальные отношения и —главное —что сделать для достижения полного совершенства...

Те же самые журналы регулярно, не боясь греха, печатали кучу материалов в стиле "тревожного предупреждения" ("Будьте бдительны – мачизмжив!", «Помните —ваши права ущемляют при найме на работу и назначении зарплаты!», «Остерегайтесь блюстителей общественной морали!», «Караул! Право на аборты под угрозой!», «Сестры! Убережем равенство в избирательных правах!»), не забывая ни о рекламе, ни о высокой моде. Публикуя фотографии божественно красивых и сексуальных моделей с идеально гладкими молодыми лицами, эти издания создавали и поддерживали миф об Олимпе, где живут недоступные богини и куда никогда не попасть ни телефонистке с коммутатора «EDV»,ни другим рядовым читательницам. Их, этих жалких смертных, подстерегают целлюлит и морщины, они скованы по рукам и ногам домашними проблемами: хамоватые мужья громко храпят по ночам, а бездарные дети, домашние заботы и вечная нехватка денег доставляют одни только неприятности.

–Неплохо. А вы как, Альенор?

Марк испытал жгучее желание вырвать у нее журнал.

Шарлотта часто говорила, что он и его ровесники не любят женские журналы исключительно из-за мужского шовинизма: "Что поделаешь, бедный мой старичок, впитанное с молоком матери воспитание неистребимо!"

Марк ничего не слышал о Шарлотте с того самого злополучного ужина с Конрадом-дизайнером-по-интерьерам и вынужден был признать: ему не хватает этой женщины со всеми ее недостатками и хилой чувственностью —и не хватает больше, чем он мог ожидать. Марк даже чувствовал ядовитую ревность к Конраду —этоттип ухитрился сохранить все свои волосы и уж точно был счастливым обладателем всех тех достоинств, которые молодые женщины ценят в зрелом любовнике. Конрад был опытен, умен, предупредителен, внимателен и очень удобен. Последние остатки гордости помогли Марку устоять перед искушением раскрыть глаза милой-милой-милой Мод – обманутой супруге. Теперь ему придется заново привыкать к одиночеству —вечному спутнику долгих скучных дней и ночей —и к нежданной свободе —в первые дни она обернулась растерянностью и тупым ничегонеделанием. Жизнь словно утратила вкус, цвет и запахи, превратившись в уцененное холостяцкое существование: холодные ужины на скорую руку, вечеринки, больше похожие на оргии, завтраки под монотонную бубнежку радиообозревателей. Нуда, теперь он мог макать рогалик в кофе, не рискуя нарваться на язвительное замечание, имел полное право ругаться, рыгать, пукать, ковырять в носу или в заднице, зная, что никто не станет "убивать" его взглядом, но ощущал лишь скуку, обращавшую все желания в прах. Умирало не только сексуальное желание —угасали жизненная сила, вкус к жизни, любопытство и азарт. Мастурбируя —нельзя же позволить механизму заржаветь! —Маркдобивался вялой эрекции, выдавливал из себя несколько капель странно жидкой спермы и почему-то испытывал отвращение к самому себе. Ему не хватало суетливости и бойкости "бывшей № 2", звука ее голоса, рта, рук, сисек, попки и уютной влажной норки.

Он имел глупость рассказать "бывшей № 1" о разрыве с Шарлоттой, и она теперь доставала его телефонными звонками, настаивая, чтобы он навестил ее —"Это доставит такое удовольствие девочкам!" (тем самым девочкам, которые через раз отлынивали от свиданий с папочкой)! «Бывшая № 1» Марка была та еще штучка – умела спрятать облачение палача под лохмотьями жертвы и в совершенстве владела искусством вести огонь на изнурение. Именно так четверть века назад она ухитрилась привлечь к себе его внимание, влезла в его жизнь и загнала-таки в сети брака. Марк время от времени почти готов был согласиться на визит —взглянуть, так сказать, в чужое зеркало, а не пялиться без конца на свое лицо стареющего отчаявшегося неудачника.

–Предупреждаю —шеф-с-самого-утра-не-в-духе...

Альенор выдохнула информацию тоном доверенного человека или того, кто знаком с таким человеком.

Работа не могла вылечить Марка от угрюмой хандры.

После выхода ударного материала о Христе из Обрака снова началась привычная монотонная редакционная жизнь: убойные статьи писали увенчанные лаврами великие и храбрые члены "банды насильников", а Марк "затыкал дыры", вернувшись к столь удобной для него привычной безвестности.

Марк кивнул телефонистке и пошел к лифту. Когда-то, сразу после основания, «EDV»арендовал помещение в предместье Сен-Дени, а теперь вот перебрался во II округ, в старинный (чтобы не сказать —ветхий!) особняк —вопрос престижа. Стоянка у здания была крошечная (десять мест, из них три —лично для BJH,три —для заместителей главного редактора и по одному для главного бухгалтера и шефа отдела рекламы), а парковаться на соседних улицах значило себя не любить из-за вечных пробок в центре города. В отличие от собратьев по перу, игнорировавших правила и запреты, Марк в конце концов принял единственно возможное для себя решение —ездить на работу на метро. «Золотые перья» СМИ так, конечно, не поступают: когда рогоносцы истории теснятся на платформах и толкаются в вагонах метро, любимцы славы едут в собственных авто (в крайнем случае —на такси)! Тридцать насильников —они перестали быть великими и ужасными,придется придумать для банды другое название —сидели вокруг огромного овального стола зала заседаний редколлегии. Большинство, в том числе Марк, немедленно закурили, несмотря на четыре таблички в четырех углах комнаты с грозной надписью "Не курить!".Секретарши заместителей главного разносили на подносиках стаканчики и круассаны (от одного взгляда на эту выпечку вы и сами начинали истекать жиром). Перемены сказались и на этом: кофе без вкуса и запаха в картонных стаканчиках и готовая выпечка вместо настоящего черного кофе в красивых фаянсовых чашечках и рогаликов из частной пекарни.

BJHсидел во главе стола между своими заместителями и незнакомцем со строго-постным выражением лица —скорей всего, его прислали американские аудиторы. Большой Босс ни разу не улыбнулся и не произнес ни единого слова, пока журналисты рассаживались и обкуривали зал заседаний. Его глаза за толстыми стеклами очков сверкали ледяным блеском. Периодически он поглаживал себя трясущейся ладонью по лысине, потом снова начинал перебирать документы в папках —это были знаменитые досье BJH.Да, Альенор не ошиблась —патрон в омерзительном настроении, все признаки налицо.

Позволив сотрудникам отравиться кофеином и никотином, BJHжестом потребовал тишины. Соседка Марка —тридцатилетняя блондинка, довольно миленькая, несмотря на явную склонность к полноте, —бросила на него тревожно-вопрошающий взгляд. Он ответил гримасой, означавшей: согласен, мало не покажется никому.

Она улыбнулась, скрестила ноги и повернулась —вся внимание! —к Богу Отцу. Неужели она?.. Да нет, что за глупости, она замужем, у нее то ли двое, то ли трое детей. Марк видел ее как-то на редакционном приеме под ручку с мужем —она сияла. По большому счету она была не так уж и хороша: намек на двойной подбородок, в районе талии наверняка уже появились противные складки жира, тяжелые ляжки, лошадиный круп, губы чуть-чуть тонковаты. Он бы не доверил такому ротику ни язык, ни член. На память почему-то пришли слова отца Симона: «Там я познал наслаждение столь чистое и чудесное, что все стало мне безразлично...» 

На пороге пятидесятилетия Марк все еще жаждал познать полное единение и освободиться от своих жалких комплексов.

"...прямо противоположный, повторяю, результат, прямо противоположный тому, которого мы ожидали!"

Голос BJHгремел, отдаваясь от серых стен зала заседаний.

Соседка Марка явно нервничала: ее ноги в черных колготках поминутно меняли положение, отчего юбка задиралась все выше. Над сотрудниками журнала витала угроза нового сокращения, и доказательством тому —молчаливое присутствие на летучке стервятника-американца и усиливающаяся нервозность членов "банды тридцати".

На прошлой неделе то и дело возникали словесные перепалки, журналисты обменивались оскорблениями и даже плескали друг другу в лицо горячий кофе.

–Идея неокочевничества распространяется ужасающе быстро! Ужасающе! Рассыпаются основы нашей цивилизации! Именно так, черт бы все это побрал! (BJHдаже пальцами прищелкнул от раздражения!) Номер, посвященный Христу из Обрака, этому... —взгляд в лежащую на столе бумажку —... Ваи-Каи, как он сам себя именует (гребаное имечко!), не помог остановить это движение. Отнюдь! Совсем наоборот! Мы выбиты из колеи, не поспеваем за событиями! Плетемся у них в хвосте! Знаете,что это означает?

BJH обвел ледяным взглядом застывшие лица сотрудников.

–А это означает, во-первых,что мы не слишком хорошо выполнили свою работу, а во-вторых,если не сменим тактику, нас просто-напросто выкинут из игры. Говоря нас,я имею в виду не только «EDV», но всю прессу в целом, всех людей нашей профессии. Вашей гребаной профессии, дамы и господа журналисты! Если не докажем свою нужность, превратимся в динозавров, в бесполезных ископаемых, приговоренных к исчезновению. «Мы больше не нуждаемся в ваших услугах, у нас теперь есть собственные корреспонденты во всех странах!» —вот что скажут нам читатели. Поток информации выливается на потребителей из интернетовского «крана» в их собственной гостиной или спальне. Вот я и спрашиваю – на хрена мы им сдались?!

Голый череп BJHпокрыт каплями пота, слабый свет настенных ламп, развешанных через каждые три метра по периметру зала заседаний, отражается в лысине Большого Босса. Трое его заместителей смотрят на остальных, строго насупившись, они-то —по нужную сторону баррикад, они —стратеги, посылающие на убой мелкую сошку, чтобы защитить позиции. Ж.-Ж. Фрельон, самый влиятельный из троицы и самый близкий к B JHчеловек, —гроза юбок и корсажей редакционных барышень —кивает с убежденным видом, крутит седой ус.

–Спрашиваю еще раз —на кой ляд мы тогда сдались читающей аудитории?

Обычай велит, чтобы в подобную минуту какая-нибудь архипреданная душа промямлила в ответ любую глупость, отдав пас BJHи позволив ему исполнить любимый номер под названием «Полет фантазии». На амбразуру бросается белокурая соседка Марка. Юбка у нее задралась почти до пупа, черная водолазка обтягивает пышную грудь (сиськи хороши, но в районе талии у блондинки явно наметился жирок!). Когда журналистка открывает рот, ее губы перестают казаться слишком тонкими, они притягивают к себе внимание, как и низкий, с хрипотцой, голос, неожиданный в такой «правильной» женщине.

–Все мы здесь убеждены в нашей полезности. Иначе просто сменили бы профессию. Если бы никто не проверял поток сведений, не выстраивал его в должном порядке, информация исчезла бы как понятие.

Женщина ищет одобрения у соседей по столу, Марк отводит взгляд, прикуривая очередную сигарету.

–Не уверен, что всевы убеждены в собственной полезности, —отвечает BJHмедоточивым тоном, в котором проскальзывают стальные нотки. —Не думаю, что вы полностью отдаетесь «EDV». Скажу еще жестче —я полагаю, что большинство из вас внаглую дрыхнет —и им следует срочно проснуться. Немедленно!

На прошлой неделе члены "банды тридцати" послали делегацию в ПФЖ —Профсоюз французских журналистов —выяснить свои права в свете более чем реальной второй волны сокращений. Профсоюзные боссы разговаривали с тремя представителями «EDV»не только с царственным презрением —они явно ликовали.

Люди из ПФЖ брали реванш за травлю, организованную цепными псами BJHдвенадцать лет назад: журнал тогда опубликовал подборку материалов о профсоюзе, его филиалах и профсоюзных комитетах на предприятиях, разоблачая злоупотребления и политические интриги номенклатуры, призванной защищать интересы служащих. После выхода номера «EDV»в профсоюзах начался самый настоящий кризис: в 80-х годах приток новых членов был весьма жидким, а теперь и вовсе почти прекратился. Как любил повторять BJH,это были хорошие времена, когда независимый еженедельник оказывал на общественное мнение ощутимое влияние.

–На каком сюжете мы можем и должны сегодня доказать свою полезность и нужность?

Подчинять и держать в полной зависимости —по образу и подобию организмов-паразитов...

Сухой голос бывшей учительницы Иисуса Мэнгро выплыл из отупевшего подсознания Марка и, слившись с дрожащим, едва слышным шепотом отца Симона, мысленно перенес его к огромному очагу на обракской ферме. Он снова, как наяву, почувствовал на себе трагический взгляд черных глаз Пьеретты. Общность, чье существование не оправдано жизненной потребностью, жаждущая одного– выжить...

Соседка Марка то и дело меняла положение ног, ее юбка задиралась все выше, аромат духов перебивал убойный запах табачного дыма и остывающего кофе. Она снова решила подать голос, словно добровольно взяла на себя роль пресс-секретаря шефа «EDV»:

–Эволюция. Вернее —перемены, глобальные перемены во всех областях.

–Совершенно верно. Вернемся мысленно на семьдесят—восемьдесят лет назад —это несложно, все вы учили историю! И что мы там видим?

–Кризис 29-го года, зарождение нацизма.

Обмен репликами между BJHи соседкой Марка выглядел так убедительно, словно они несколько недель репетировали.

–Смогли бы вы молчать, видя, как поднимает голову нацизм? Стали бы трусливо отсиживаться в кустах, пытаясь уберечь свои яйца?

–Нет, конечно нет. Даже я не смогла бы.

Острбта соседки Марка —черт, да как же ее зовут?

Сильвена? Лилиана? —вызвала улыбки на лицах сидящих вокруг овального стола людей —улыбнулись и три зама главного, и даже сам BJH.А вот тип из аудиторской конторы никак не отреагировал на шутку —но разве можно ждать от пуриста, проповедующего общественное воздержание, что он оценит сальный юмор штатных насильников «EDV»?

–Никто не сомневается в вашей женственности, Лорейн!

Ну конечно, Лорейн... Много ездит, хотя у нее то ли двое, то ли трое детей, пишет удивительно сухо и едко —а на вид такая пышечка... Марк вдруг вспомнил, как они с насильниками забавлялись оскорбительно-непристойной игрой в слова (и он чаще всего задавал тон!), придумывая рифмы к имени коллеги по перу —кстати, натуральной блондинки, если верить сведениям, полученным от самых наглых и любопытных членов мужского клуба (может, они просто-напросто бахвалились?).

–Ни один журналист, достойный этого звания, не спасует перед наступающим ужасом.

–Сейчас легко говорить —у журналистов в те времена не было путей отступления.

Этот низкий голос прозвучал с другого конца овального стола. И принадлежал он Жан-Жаку Бралю —одному из самых старых и свирепых псов BJH.У ЖЖБбыло самое острое и ядовитое перо среди пишущей братии.

Он был единственным, кто позволял себе дерзить в присутствии большого ареопага еженедельника. Бралю охотно всё прощали —его подпись под статьей означала рост подписки и увеличение продаж в розницу. Кроме всего прочего, этот человек обладал редчайшим качеством —он сидел на своем месте и ни разу не потребовал повышения, хотя явно заслуживал поста заместителя главного. Человеком Жан-Жак Браль был омерзительным —высокомерный мерзавец, мизантроп, женоненавистник и холостяк. Из всей одежды он предпочитал поношенные и не слишком чистые бархатные пиджаки, а внешность имел под стать характеру: сальные волосы, зеленовато-бледное лицо, густая борода и очки с дымчатыми стеклами.